Страница:
– Да, конечно, а я тетушка короля Георга, – сказала Стелла. – Неважно, сколько тебе лет, дорогая, цветок начинает увядать. Ты понимаешь, о чем я? Ты в «игре» уже четыре года, с тех пор как тебе исполнилось четырнадцать, так что пора начать следить за собой, сделать внешность поярче. Теперь давай нырнем вот сюда, шикарное местечко, да?
Они остановились около прилавка парфюмерного отдела магазина «Суон и Эдгар», одного из немногих мест в Лондоне, где еще продавалась кое-какая косметика. Возле магазина была длинная очередь нетерпеливых молодых женщин, они вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть столь желанные и труднодоступные товары. Инес в волнении взглянула на витрину, уставленную помадой и баночками румян.
– Ты думаешь, мне это подойдет? – озабоченно спросила она после того, как отдала драгоценную полукрону за тюбик алой помады, пахнущей воском для свечей, и маленькую баночку румян кирпичного цвета.
Косметика строго учитывалась, по одному набору каждому покупателю, поэтому некоторые девушки, сделав покупки, снова становились в очередь, чтобы купить что-нибудь еще.
– Когда я покажу тебе, что с этим делать, ты будешь выглядеть, как царица Савская, – улыбнулась Стелла. – Но нам нужно кое-что еще.
– Еще?! – спросила Инес, а Стелла уже протискивалась сквозь толпу вниз по Пиккадилли в направлении Сент-Джеймс-стрит.
– Вот то, что нам нужно, – удовлетворенно сказала Стелла, когда они подошли к «Лоббу», первоклассному магазину мужской обуви. – Здесь шьют на заказ для Его Величества. Заходи, Инес.
Внутри магазина она указала на баночку черного сапожного крема, выставленного на отполированном дубовом прилавке.
– Дайте нам одну, – сказала она продавцу, который презрительно осмотрел их с ног до головы. Самые настоящие проститутки, хотя та, темненькая, очень сексуальная, кажется, иностранка.
Инес заплатила семь пенсов за крем для обуви, и девушки устремились домой, хохоча, как школьницы. Стелла собиралась преподать Инес урок макияжа.
– Ты знойная брюнетка, – говорила ей Стелла, – а я совсем другого типа, люблю бывать на людях, хотя могу поиграться и в темном уголке.
Она открыла баночку с кремом и начала наносить его вокруг светло-голубых глаз Инес маленькой кисточкой.
– Пахнет терпимо. – Она напудрила лицо Инес белой пудрой и нанесла на бледные губы много помады, потом ярко натерла румянами скулы. Следующие полчаса, с помощью щипцов для завивки, она колдовала над волосами Инес и только после этого разрешила ей посмотреть на себя в зеркало.
– Ну вот, дорогая, или voila! – как ты сказала бы по-французски, – радостно воскликнула Стелла, – совсем другое дело, прямо Синдерелла в Хиди Ламарр.
Инес с изумлением взглянула на свое отражение. Женщина, которая смотрела на нее из треснувшего зеркала, стоящего на туалетном столике, выглядела как голливудская звезда. Темно-красные губы на бледной, почти прозрачной коже ярко контрастировали с ее ярко-голубыми глазами. В них была искорка страсти, причем глубокие тени, наведенные черным сапожным кремом, эффектно подчеркивали глаза и делали ее гораздо привлекательней. Темные волосы были разделены пробором и обрамляли лицо мелкими волнами завитушек.
– О Боже, неужели это я? – вздохнула Инес.
– Еще бы, конечно, ты, дорогая, – радовалась Стелла, – и я скажу тебе по-дружески вот что: когда почтенный виконт Бенджи увидит тебя сегодня вечером, его маленький «крантик», его дрожащий соня сразу же станет таким же могучим, как брайтонский утес. И голову даю на отсечение, что он станет Эн-Бэ-Вэ-Тэ, короче НБВТ.
– Что это значит?
– Не Безопасен В Такси, дорогуша, – хихикнула Стелла. – А вечером побрызгаешь на себя вот этим. – И она протянула Инес маленький флакончик духов.
– «Шанель № 5», – с благоговением прошептала Инес, – где ты их достала, Стелла?
– И не спрашивай, милочка, не спрашивай, – таинственно ответила рыжая, – единственное, что я знаю точно, так это то, что от них этот бедолага Бенджи точно уж обалдеет и его членистый член поднимется выше заградительных аэростатов.
– Его что? – рассмеялась Инес.
– Члено-член, лапочка, – сказала Стелла насмешливо-возбужденно, – это поэтический сленг, понимаешь?
Разве ты не знаешь, что значит членисто-членистый член?
– О да, я поняла, – улыбнулась Инес, – прекрасно, Стелла, думаю, теперь я готова для сегодняшнего вечернего «трахобола».
– Ты схватываешь буквально на лету, девочка.
Вскоре Инес совершенно очаровала Бенджи и нескольких его друзей из того же круга; ее репутация одной из самых красивых и удачливых лондонских куртизанок утвердилась, и она прочно встала на ноги.
Инес ублажала своего виконта три раза в неделю. Он предпочитал навещать ее по вечерам, после обеда в клубе.
Ее огорчало, что Ив вынужден ждать выходных, когда ее благородные клиенты уезжали в загородные имения в окрестностях Лондона. Ив был вполне удовлетворен теми деньгами, которые она сейчас зарабатывала, и Инес берегла свой пыл до выходных, чтобы посвятить всю себя Иву. И хотя некоторые из ее клиентов иногда возбуждали ее, Ив оставался ее мужчиной, влечение к нему было таким же сильным, как раньше, он все еще заставлял ее смеяться, как никто другой.
Инес была счастлива. Денег было вполне достаточно, и они могли покупать роскошные вещи на черном рынке. Ее клиенты время от времени делали ей дорогие подарки и всегда обращались с ней, как с леди, разумеется, когда не обращались с ней, как с нянечкой. Она любила Ива, а он, казалось, любил ее. Ив раздобыл несколько рулонов прекрасной довоенной ткани, потому что доставать талоны на одежду было невероятно трудно, и Инес решила научиться шить. Он принес ей подержанную швейную машинку, и очень скоро она полюбила шить. Из-за того что достать талоны на одежду было практически невозможно, Инес часто ходила в кино и потом копировала прекрасные наряды голливудских звезд. Ей особенно нравились платья Эстер Уильяме в фильме «Парень по имени Джо» и Ланы Тернер в «Немного рискованно». Первое платье, которое Инес сшила из цветастого ситца в розовых и темно-синих тонах, она подарила Стелле.
– Ты настоящая подруга, вот ты кто, киска, – сказала рыжеголовая, благодарно глядя на Инес. – Еще никто не дарил мне ничего подобного, если не считать тех случаев, когда мне приходилось отдаваться, чтобы получить это, если ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Спасибо, Инес, мне действительно очень приятно.
Инес улыбнулась. Стелла была ее первой настоящей подругой, и она очень ценила эту дружбу.
– Кстати, детка, я как раз собиралась попросить его у тебя. – Надев новое платье, Стелла любовалась своим отражением. – Кстати, а что ты делаешь для себя?
– Что ты имеешь в виду?
– Я про умение найти подход к мужчине и про то, чтобы обзавестись семьей. Ты что-нибудь делаешь для этого?
– Ну, в общем-то, нет, – Инес покраснела. – Ив все время говорит, что я еще слишком молода, чтобы иметь ребенка, так что мне остается только надеяться, что…
– Ты маленькая дуреха, – рассердилась Стелла, – Ив, оказывается, еще больший подонок, чем я могла себе представить. Ну ладно, сейчас у меня свидание с доктором Райтом на Уэймаус-стрит, и это на сегодняшнее утро самое главное. Мы подберем тебе хорошую старую датскую «шляпу».
Когда Стелла и Инес не были заняты с клиентами, они проводили время вместе.
Инес учила рыжую англичанку шить на своей старой зингеровской машинке. Часто после обеда они жадно рассматривали журналы мод, выбирая новые стильные модели, чтобы потом скопировать их.
Под руководством Стеллы Инес научилась всем тонкостям макияжа. Как уложить волосы с помощью трех булавок и небольшого количества клея, где найти драгоценную краску, чтобы перекрашивать свои светлые волосы в темный цвет, который она теперь предпочитала. Она научилась шутить и петь, потому что Стелла была по натуре очень веселой и любила напевать те песни, которые слышала по радио. Стелла знала все популярные песенки и учила Инес самым модным из них. Она научила ее танцевать конгу, румбу, джиттербарг и даже ламбетвок. Безумно визжа и смеясь, они танцевали эти танцы под старый граммофон Стеллы.
Они часто ходили вместе в кино на Лестер-сквер, где смотрели голливудские мюзиклы, которые штамповались на потребу публики, жаждавшей легких развлечений.
Иногда, гуляя, они глазели на витрины Оксфорд-стрит и Бонд-стрит, восхищаясь дорогими вещами, которые были им не по карману.
Здесь, в Лондоне, Инес тоже очень нуждалась в настоящей подруге. С тех пор как убили Жаннетт, ей было не с кем поговорить по душам и помечтать. Стелла была ей как добрая старшая сестра, она делала жизнь веселее.
Но со временем близкие, теплые отношения со Стеллой изменились. Она вдруг перестала ходить с ней по магазинам, у нее не стало времени на задушевные беседы с Инес о жизни, а ведь Инес так нуждалась в них.
Стелла говорила, что ужасно занята с клиентами, которые приходили к ней после обеда, Инес же работала в основном по вечерам, и они постепенно отдалились друг от друга.
– Ив, Ив, дорогой, – позвала возбужденно Инес, открыв дверь квартиры, – я уже дома.
Она была счастлива. Скучный уик-энд в загородном имении виконта, с бесконечным хихиканьем и шлепками, внезапно закончился: пришла телеграмма, извещавшая, что ужасно строгая мамаша виконта на день раньше возвращается из своей поездки в Шотландию. Бенджи ужасно разволновался. Как сумасшедший, он впихнул Инес в «бентли», довез до станции Годэлминг и посадил в лондонский поезд, чмокнув ее в щечку и сунув в сумку толстую пачку ярко-белых пятифунтовых банкнот.
Она что-то мурлыкала себе под нос, войдя в прихожую. Было два часа дня, воскресенье, и у нее впереди был прекрасный летний день, который они проведут с Ивом.
– Дорогой, – крикнула она, поставив чемодан и направляясь к спальне через гостиную, – я дома. Ну-ка, подымайся, лентяй. Я сегодня отдыхаю от моего лорда, а это… – она осеклась, открыв дверь спальни: мирно обнявшись, как котята в лукошке, в постели спали два чело века.
Она не видела лица девушки, только длинные ярко-рыжие волосы, разметавшиеся по искусно вышитой льняной наволочке Инес; белая в веснушках рука лежала на плече мужчины, как будто это была ее собственность. У Инес что-то екнуло внутри, стали подкашиваться ноги.
Ее бурное дыхание разбудило спящих.
– О Боже! – Мрачно пробормотала Стелла, подбирая с пола прозрачный халат из черного шифона. – Надо ж было так вляпаться! Прости, дорогуша, ты понимаешь, как это… Мне действительно жаль. – Она исчезла в ванной, и Инес услышала звук льющейся воды. У нее было такое чувство, что ее со всей силы ударили под дых, и сердце разбилось на куски.
Ив совершенно спокойно взял сигарету и закурил. Небрежно зажав ее в уголке рта, он закинул руки за голову и бесстрастно посмотрел на Инес. Дым от сигареты окутывал его темные кудрявые волосы. Он прищурился, и Инес не могла понять, что творится у него в душе.
– Почему ты не сказала мне, когда вернешься?
– Я думала, ты любишь меня, Ив, – ее душили слезы, – как ты мог так поступить? Да еще со Стеллой, моей лучшей подругой, как ты мог?
– Дорогая, я действительно люблю тебя… действительно… Я на самом деле люблю тебя. – Он затянулся сигаретой, подыскивая слова. – Я люблю тебя, как… друга… как сестру… как мою собственную дочь.
– Что ты такое говоришь? – Инес была ошеломлена. – Вряд ли то, чем мы с тобой занимались, похоже на отношения между братом и сестрой.
– Я знаю, знаю. Послушай, Инес, я скажу тебе правду. Думаю, ты понимаешь, в жизни ведь всякое случается. C'est la vie. – Его голос звучал тихо и искренне. Он совершенно не выглядел виноватым, не чувствовал угрызений совести, был очень спокоен и сосредоточен.
Глядя на единственного мужчину, которого она любила в своей жизни, Инес медленно опустилась в кресло у кровати. Ее бедное сердце бешено колотилось. Ей стало плохо.
– Я знаю, тебе будет тяжело, Инес, но четыре года – слишком долгий срок для такого мужчины, как я, мне трудно быть с одной женщиной. Думаю, я многому научил тебя, я люблю тебя, дорогая. Но должен признать, что в последнее время моя любовь была скорее… ну, отеческой…
– Нет! – закричала Инес. – Нет, Ив, это неправда, зачем ты так говоришь?
– Я бросаю тебя, – решительно сказал он, – я должен так поступить. Я собирался сказать тебе об этом на следующей неделе. Я собираюсь в Париж. Я хочу вернуться. – Он сделал паузу, глубоко затянувшись своей «Голуаз». – И я беру с собой Стеллу.
– Стеллу? Ты едешь со Стеллой? – Инес с трудом говорила от боли и шока. – Почему? Почему с ней? Ты ее любишь?
– Нет, – ответил он, прищурившись, – вовсе нет. Любить, это слишком для меня, Инес. И ты это знаешь.
Конечно, сейчас это, э-э, не братское чувство. Думаю, Стелла хорошо устроится в Париже. Теперь, когда оккупация кончилась, у нее там будет много работы. А тебе сейчас неплохо здесь, у тебя хорошие клиенты, ты добьешься еще большего успеха, заработаешь много денег. Я тебе больше не нужен.
– Нужен, – рыдала она, – ты мне нужен. На свете нет никого, к кому бы я относилась так, как к тебе… и никогда не будет.
– Найдешь себе кого-нибудь, – холодно ответил он. – Такая девочка, как ты, легко найдет себе нового мужчину.
– Ты ублюдок, ты изменил мне, Ив. Я любила тебя. Как ты мог так поступить со мной, изменить с этой… тварью?
У нее началась истерика. Мысль о том, что Ив больше не принадлежит ей, была невыносима. Этого не может быть, ведь в нем смысл ее жизни.
Вода в ванной перестала литься. Инес знала, что Стелла, скорее всего, подслушивает у дверей. Стелла, ее лучшая подруга! Инес переполняли боль, ярость и горе. Внезапно на нее нахлынули воспоминания об убитом итальянском генерале. Она вдруг пожалела, что у нее нет сейчас такого же лезвия, чтобы полоснуть им по горлу Иву и Стелле, убить их обоих, так сильна была боль в ее сердце.
– Ив, о господи, Ив, – в отчаянии рыдала она, – сегодня ты разбил мое сердце, как будто грохнул его об пол со всего размаху. Ты уничтожил меня, Ив, меня больше нет. – Слезы снова навернулись на глаза, но она сдержалась, пытаясь не расплакаться.
– Послушай меня, Инес… Я всегда считал, что ты должна устроить свою жизнь. Но я для этого не подхожу. Тебе будет гораздо лучше без меня, дорогая, я в этом уверен. Ты молодая, красивая, слишком красивая, чтобы оставаться «ночной бабочкой». Начни новую жизнь. Найди себе хорошего человека, не сутенера и не «мальчика». Кого-нибудь, кто действительно будет тебя любить, а я не тот, кто тебе нужен.
Инес не отрываясь смотрела на него.
– Тот, – всхлипывала она, – тот. Ив, ты все, что у меня есть, ты все, что у меня когда-либо было. Все, что я хочу.
– Прекрати, Инес, прекрати, пожалуйста, дорогая. Все кончено, неужели ты не понимаешь? Где твоя гордость? Между нами все кончено, пойми это.
– Я ухожу, – в отчаянии сказала она, вцепившись в волосы, – а когда вернусь, то надеюсь, что ты и эта… эта… рыжая проститутка, – она вложила в это слово все свое презрение, ее голос дрожал, она отчаянно старалась сдержать слезы, – уберетесь.
– Дорогая, прости…
– Прощай, Ив, – сказала Инес слабым тихим голосом, – желаю тебе удачи в Париже.
Она вышла из комнаты с высоко поднятой головой, пытаясь сохранить жалкие остатки гордости, горло перехватили с трудом сдерживаемые рыдания. Ей еще не было и девятнадцати, а она снова осталась абсолютно одна в этом мире.
После того как Ив и Стелла уехали в Париж, Инес проплакала несколько дней. Она то колотила в бессильной ярости подушку, то выкрикивала в бессонные ночи имя Ива. Но она была молода и жизнерадостна, ярость и отчаянные рыдания отступили, и она снова стала принимать клиентов. В конце концов, это был единственный способ заработать на жизнь, а жизнь в военном Лондоне была очень дорогой. Она ходила в ночные клубы, джаз-клубы, бары и рестораны, надеясь встретить мужчину, к которому смогла бы испытать хоть какое-нибудь чувство. Она хотела влюбиться и покончить с проституцией, пока не стало слишком поздно.
Она вышла на панель в четырнадцать лет и, хотя для нее это не имело никакого значения, со временем стала испытывать к мужчинам все большее презрение. Она испытывала отвращение, когда они лапали ее, ненависть, когда приходилось делать минет. Она была такой искушенной в эротических играх, что клиенты были от нее просто без ума. Она ненавидела такой секс и постепенно начала ненавидеть всех мужчин.
Ей хотелось найти стоящего человека, начать нормальную жизнь, выйти замуж. Она хотела, чтобы у нее была семья, которой она отдала бы все свое внимание и любовь, то, чего она никогда не получала от своей матери. Она хотела стать обыкновенной женщиной.
Проходили недели и месяцы, а Инес по-прежнему ждала того неуловимого, что называют любовью. Она понимала: чтобы такой мужчина появился, она должна стать достойной его.
И Инес занялась собой. Каждое утро она делала зарядку, открыв окно и вдыхая запах Пастушьего рынка. Потом медитировала: она научилась этому, читая древнюю индийскую книгу. Она старалась забыть о клиентах, об их развращенности и причудах, пыталась сохранить ясность мысли. Инес стала ходить в церковь, где молилась о своей душе и душах тех мужчин, которые ею пользовались. Она нашла глубокий смысл и успокоение в учении Христа и в «Откровениях» и верила, что однажды ей все-таки удастся сбросить мерзкую кожу проститутки и вернуться в человеческое сообщество.
Почти всю вторую половину дня она проводила в библиотеках и музеях, восхищаясь произведениями великих мастеров. Инес жадно читала книги по философии, религии, истории искусств, ходила в театры, оперу и на концерты. Она внимательно читала газеты и начала так хорошо разбираться в текущих событиях и международной политике, что смогла на равных разговаривать со своими клиентами. К своему глубокому удивлению, они вдруг обнаружили, что ум этой девки так же привлекает их, как лицо, тело и невероятная изощренность в любви.
Иногда они так увлекались обсуждением проблем буддизма, чтением стихов или картиной молодого неизвестного художника, что клиент забывал о первоначальной цели своего визита. Потягивая сухой херес, они вели ожесточенные споры до самой поздней ночи.
Инес была довольна собой. Исчезла испуганная девочка-проститутка, которая не знала ничего, кроме мужских желаний. Родилась умная, красивая и образованная женщина, которой мог бы гордиться любой мужчина.
Глава 11
Они остановились около прилавка парфюмерного отдела магазина «Суон и Эдгар», одного из немногих мест в Лондоне, где еще продавалась кое-какая косметика. Возле магазина была длинная очередь нетерпеливых молодых женщин, они вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть столь желанные и труднодоступные товары. Инес в волнении взглянула на витрину, уставленную помадой и баночками румян.
– Ты думаешь, мне это подойдет? – озабоченно спросила она после того, как отдала драгоценную полукрону за тюбик алой помады, пахнущей воском для свечей, и маленькую баночку румян кирпичного цвета.
Косметика строго учитывалась, по одному набору каждому покупателю, поэтому некоторые девушки, сделав покупки, снова становились в очередь, чтобы купить что-нибудь еще.
– Когда я покажу тебе, что с этим делать, ты будешь выглядеть, как царица Савская, – улыбнулась Стелла. – Но нам нужно кое-что еще.
– Еще?! – спросила Инес, а Стелла уже протискивалась сквозь толпу вниз по Пиккадилли в направлении Сент-Джеймс-стрит.
– Вот то, что нам нужно, – удовлетворенно сказала Стелла, когда они подошли к «Лоббу», первоклассному магазину мужской обуви. – Здесь шьют на заказ для Его Величества. Заходи, Инес.
Внутри магазина она указала на баночку черного сапожного крема, выставленного на отполированном дубовом прилавке.
– Дайте нам одну, – сказала она продавцу, который презрительно осмотрел их с ног до головы. Самые настоящие проститутки, хотя та, темненькая, очень сексуальная, кажется, иностранка.
Инес заплатила семь пенсов за крем для обуви, и девушки устремились домой, хохоча, как школьницы. Стелла собиралась преподать Инес урок макияжа.
– Ты знойная брюнетка, – говорила ей Стелла, – а я совсем другого типа, люблю бывать на людях, хотя могу поиграться и в темном уголке.
Она открыла баночку с кремом и начала наносить его вокруг светло-голубых глаз Инес маленькой кисточкой.
– Пахнет терпимо. – Она напудрила лицо Инес белой пудрой и нанесла на бледные губы много помады, потом ярко натерла румянами скулы. Следующие полчаса, с помощью щипцов для завивки, она колдовала над волосами Инес и только после этого разрешила ей посмотреть на себя в зеркало.
– Ну вот, дорогая, или voila! – как ты сказала бы по-французски, – радостно воскликнула Стелла, – совсем другое дело, прямо Синдерелла в Хиди Ламарр.
Инес с изумлением взглянула на свое отражение. Женщина, которая смотрела на нее из треснувшего зеркала, стоящего на туалетном столике, выглядела как голливудская звезда. Темно-красные губы на бледной, почти прозрачной коже ярко контрастировали с ее ярко-голубыми глазами. В них была искорка страсти, причем глубокие тени, наведенные черным сапожным кремом, эффектно подчеркивали глаза и делали ее гораздо привлекательней. Темные волосы были разделены пробором и обрамляли лицо мелкими волнами завитушек.
– О Боже, неужели это я? – вздохнула Инес.
– Еще бы, конечно, ты, дорогая, – радовалась Стелла, – и я скажу тебе по-дружески вот что: когда почтенный виконт Бенджи увидит тебя сегодня вечером, его маленький «крантик», его дрожащий соня сразу же станет таким же могучим, как брайтонский утес. И голову даю на отсечение, что он станет Эн-Бэ-Вэ-Тэ, короче НБВТ.
– Что это значит?
– Не Безопасен В Такси, дорогуша, – хихикнула Стелла. – А вечером побрызгаешь на себя вот этим. – И она протянула Инес маленький флакончик духов.
– «Шанель № 5», – с благоговением прошептала Инес, – где ты их достала, Стелла?
– И не спрашивай, милочка, не спрашивай, – таинственно ответила рыжая, – единственное, что я знаю точно, так это то, что от них этот бедолага Бенджи точно уж обалдеет и его членистый член поднимется выше заградительных аэростатов.
– Его что? – рассмеялась Инес.
– Члено-член, лапочка, – сказала Стелла насмешливо-возбужденно, – это поэтический сленг, понимаешь?
Разве ты не знаешь, что значит членисто-членистый член?
– О да, я поняла, – улыбнулась Инес, – прекрасно, Стелла, думаю, теперь я готова для сегодняшнего вечернего «трахобола».
– Ты схватываешь буквально на лету, девочка.
Вскоре Инес совершенно очаровала Бенджи и нескольких его друзей из того же круга; ее репутация одной из самых красивых и удачливых лондонских куртизанок утвердилась, и она прочно встала на ноги.
Инес ублажала своего виконта три раза в неделю. Он предпочитал навещать ее по вечерам, после обеда в клубе.
Ее огорчало, что Ив вынужден ждать выходных, когда ее благородные клиенты уезжали в загородные имения в окрестностях Лондона. Ив был вполне удовлетворен теми деньгами, которые она сейчас зарабатывала, и Инес берегла свой пыл до выходных, чтобы посвятить всю себя Иву. И хотя некоторые из ее клиентов иногда возбуждали ее, Ив оставался ее мужчиной, влечение к нему было таким же сильным, как раньше, он все еще заставлял ее смеяться, как никто другой.
Инес была счастлива. Денег было вполне достаточно, и они могли покупать роскошные вещи на черном рынке. Ее клиенты время от времени делали ей дорогие подарки и всегда обращались с ней, как с леди, разумеется, когда не обращались с ней, как с нянечкой. Она любила Ива, а он, казалось, любил ее. Ив раздобыл несколько рулонов прекрасной довоенной ткани, потому что доставать талоны на одежду было невероятно трудно, и Инес решила научиться шить. Он принес ей подержанную швейную машинку, и очень скоро она полюбила шить. Из-за того что достать талоны на одежду было практически невозможно, Инес часто ходила в кино и потом копировала прекрасные наряды голливудских звезд. Ей особенно нравились платья Эстер Уильяме в фильме «Парень по имени Джо» и Ланы Тернер в «Немного рискованно». Первое платье, которое Инес сшила из цветастого ситца в розовых и темно-синих тонах, она подарила Стелле.
– Ты настоящая подруга, вот ты кто, киска, – сказала рыжеголовая, благодарно глядя на Инес. – Еще никто не дарил мне ничего подобного, если не считать тех случаев, когда мне приходилось отдаваться, чтобы получить это, если ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Спасибо, Инес, мне действительно очень приятно.
Инес улыбнулась. Стелла была ее первой настоящей подругой, и она очень ценила эту дружбу.
– Кстати, детка, я как раз собиралась попросить его у тебя. – Надев новое платье, Стелла любовалась своим отражением. – Кстати, а что ты делаешь для себя?
– Что ты имеешь в виду?
– Я про умение найти подход к мужчине и про то, чтобы обзавестись семьей. Ты что-нибудь делаешь для этого?
– Ну, в общем-то, нет, – Инес покраснела. – Ив все время говорит, что я еще слишком молода, чтобы иметь ребенка, так что мне остается только надеяться, что…
– Ты маленькая дуреха, – рассердилась Стелла, – Ив, оказывается, еще больший подонок, чем я могла себе представить. Ну ладно, сейчас у меня свидание с доктором Райтом на Уэймаус-стрит, и это на сегодняшнее утро самое главное. Мы подберем тебе хорошую старую датскую «шляпу».
Когда Стелла и Инес не были заняты с клиентами, они проводили время вместе.
Инес учила рыжую англичанку шить на своей старой зингеровской машинке. Часто после обеда они жадно рассматривали журналы мод, выбирая новые стильные модели, чтобы потом скопировать их.
Под руководством Стеллы Инес научилась всем тонкостям макияжа. Как уложить волосы с помощью трех булавок и небольшого количества клея, где найти драгоценную краску, чтобы перекрашивать свои светлые волосы в темный цвет, который она теперь предпочитала. Она научилась шутить и петь, потому что Стелла была по натуре очень веселой и любила напевать те песни, которые слышала по радио. Стелла знала все популярные песенки и учила Инес самым модным из них. Она научила ее танцевать конгу, румбу, джиттербарг и даже ламбетвок. Безумно визжа и смеясь, они танцевали эти танцы под старый граммофон Стеллы.
Они часто ходили вместе в кино на Лестер-сквер, где смотрели голливудские мюзиклы, которые штамповались на потребу публики, жаждавшей легких развлечений.
Иногда, гуляя, они глазели на витрины Оксфорд-стрит и Бонд-стрит, восхищаясь дорогими вещами, которые были им не по карману.
Здесь, в Лондоне, Инес тоже очень нуждалась в настоящей подруге. С тех пор как убили Жаннетт, ей было не с кем поговорить по душам и помечтать. Стелла была ей как добрая старшая сестра, она делала жизнь веселее.
Но со временем близкие, теплые отношения со Стеллой изменились. Она вдруг перестала ходить с ней по магазинам, у нее не стало времени на задушевные беседы с Инес о жизни, а ведь Инес так нуждалась в них.
Стелла говорила, что ужасно занята с клиентами, которые приходили к ней после обеда, Инес же работала в основном по вечерам, и они постепенно отдалились друг от друга.
– Ив, Ив, дорогой, – позвала возбужденно Инес, открыв дверь квартиры, – я уже дома.
Она была счастлива. Скучный уик-энд в загородном имении виконта, с бесконечным хихиканьем и шлепками, внезапно закончился: пришла телеграмма, извещавшая, что ужасно строгая мамаша виконта на день раньше возвращается из своей поездки в Шотландию. Бенджи ужасно разволновался. Как сумасшедший, он впихнул Инес в «бентли», довез до станции Годэлминг и посадил в лондонский поезд, чмокнув ее в щечку и сунув в сумку толстую пачку ярко-белых пятифунтовых банкнот.
Она что-то мурлыкала себе под нос, войдя в прихожую. Было два часа дня, воскресенье, и у нее впереди был прекрасный летний день, который они проведут с Ивом.
– Дорогой, – крикнула она, поставив чемодан и направляясь к спальне через гостиную, – я дома. Ну-ка, подымайся, лентяй. Я сегодня отдыхаю от моего лорда, а это… – она осеклась, открыв дверь спальни: мирно обнявшись, как котята в лукошке, в постели спали два чело века.
Она не видела лица девушки, только длинные ярко-рыжие волосы, разметавшиеся по искусно вышитой льняной наволочке Инес; белая в веснушках рука лежала на плече мужчины, как будто это была ее собственность. У Инес что-то екнуло внутри, стали подкашиваться ноги.
Ее бурное дыхание разбудило спящих.
– О Боже! – Мрачно пробормотала Стелла, подбирая с пола прозрачный халат из черного шифона. – Надо ж было так вляпаться! Прости, дорогуша, ты понимаешь, как это… Мне действительно жаль. – Она исчезла в ванной, и Инес услышала звук льющейся воды. У нее было такое чувство, что ее со всей силы ударили под дых, и сердце разбилось на куски.
Ив совершенно спокойно взял сигарету и закурил. Небрежно зажав ее в уголке рта, он закинул руки за голову и бесстрастно посмотрел на Инес. Дым от сигареты окутывал его темные кудрявые волосы. Он прищурился, и Инес не могла понять, что творится у него в душе.
– Почему ты не сказала мне, когда вернешься?
– Я думала, ты любишь меня, Ив, – ее душили слезы, – как ты мог так поступить? Да еще со Стеллой, моей лучшей подругой, как ты мог?
– Дорогая, я действительно люблю тебя… действительно… Я на самом деле люблю тебя. – Он затянулся сигаретой, подыскивая слова. – Я люблю тебя, как… друга… как сестру… как мою собственную дочь.
– Что ты такое говоришь? – Инес была ошеломлена. – Вряд ли то, чем мы с тобой занимались, похоже на отношения между братом и сестрой.
– Я знаю, знаю. Послушай, Инес, я скажу тебе правду. Думаю, ты понимаешь, в жизни ведь всякое случается. C'est la vie. – Его голос звучал тихо и искренне. Он совершенно не выглядел виноватым, не чувствовал угрызений совести, был очень спокоен и сосредоточен.
Глядя на единственного мужчину, которого она любила в своей жизни, Инес медленно опустилась в кресло у кровати. Ее бедное сердце бешено колотилось. Ей стало плохо.
– Я знаю, тебе будет тяжело, Инес, но четыре года – слишком долгий срок для такого мужчины, как я, мне трудно быть с одной женщиной. Думаю, я многому научил тебя, я люблю тебя, дорогая. Но должен признать, что в последнее время моя любовь была скорее… ну, отеческой…
– Нет! – закричала Инес. – Нет, Ив, это неправда, зачем ты так говоришь?
– Я бросаю тебя, – решительно сказал он, – я должен так поступить. Я собирался сказать тебе об этом на следующей неделе. Я собираюсь в Париж. Я хочу вернуться. – Он сделал паузу, глубоко затянувшись своей «Голуаз». – И я беру с собой Стеллу.
– Стеллу? Ты едешь со Стеллой? – Инес с трудом говорила от боли и шока. – Почему? Почему с ней? Ты ее любишь?
– Нет, – ответил он, прищурившись, – вовсе нет. Любить, это слишком для меня, Инес. И ты это знаешь.
Конечно, сейчас это, э-э, не братское чувство. Думаю, Стелла хорошо устроится в Париже. Теперь, когда оккупация кончилась, у нее там будет много работы. А тебе сейчас неплохо здесь, у тебя хорошие клиенты, ты добьешься еще большего успеха, заработаешь много денег. Я тебе больше не нужен.
– Нужен, – рыдала она, – ты мне нужен. На свете нет никого, к кому бы я относилась так, как к тебе… и никогда не будет.
– Найдешь себе кого-нибудь, – холодно ответил он. – Такая девочка, как ты, легко найдет себе нового мужчину.
– Ты ублюдок, ты изменил мне, Ив. Я любила тебя. Как ты мог так поступить со мной, изменить с этой… тварью?
У нее началась истерика. Мысль о том, что Ив больше не принадлежит ей, была невыносима. Этого не может быть, ведь в нем смысл ее жизни.
Вода в ванной перестала литься. Инес знала, что Стелла, скорее всего, подслушивает у дверей. Стелла, ее лучшая подруга! Инес переполняли боль, ярость и горе. Внезапно на нее нахлынули воспоминания об убитом итальянском генерале. Она вдруг пожалела, что у нее нет сейчас такого же лезвия, чтобы полоснуть им по горлу Иву и Стелле, убить их обоих, так сильна была боль в ее сердце.
– Ив, о господи, Ив, – в отчаянии рыдала она, – сегодня ты разбил мое сердце, как будто грохнул его об пол со всего размаху. Ты уничтожил меня, Ив, меня больше нет. – Слезы снова навернулись на глаза, но она сдержалась, пытаясь не расплакаться.
– Послушай меня, Инес… Я всегда считал, что ты должна устроить свою жизнь. Но я для этого не подхожу. Тебе будет гораздо лучше без меня, дорогая, я в этом уверен. Ты молодая, красивая, слишком красивая, чтобы оставаться «ночной бабочкой». Начни новую жизнь. Найди себе хорошего человека, не сутенера и не «мальчика». Кого-нибудь, кто действительно будет тебя любить, а я не тот, кто тебе нужен.
Инес не отрываясь смотрела на него.
– Тот, – всхлипывала она, – тот. Ив, ты все, что у меня есть, ты все, что у меня когда-либо было. Все, что я хочу.
– Прекрати, Инес, прекрати, пожалуйста, дорогая. Все кончено, неужели ты не понимаешь? Где твоя гордость? Между нами все кончено, пойми это.
– Я ухожу, – в отчаянии сказала она, вцепившись в волосы, – а когда вернусь, то надеюсь, что ты и эта… эта… рыжая проститутка, – она вложила в это слово все свое презрение, ее голос дрожал, она отчаянно старалась сдержать слезы, – уберетесь.
– Дорогая, прости…
– Прощай, Ив, – сказала Инес слабым тихим голосом, – желаю тебе удачи в Париже.
Она вышла из комнаты с высоко поднятой головой, пытаясь сохранить жалкие остатки гордости, горло перехватили с трудом сдерживаемые рыдания. Ей еще не было и девятнадцати, а она снова осталась абсолютно одна в этом мире.
После того как Ив и Стелла уехали в Париж, Инес проплакала несколько дней. Она то колотила в бессильной ярости подушку, то выкрикивала в бессонные ночи имя Ива. Но она была молода и жизнерадостна, ярость и отчаянные рыдания отступили, и она снова стала принимать клиентов. В конце концов, это был единственный способ заработать на жизнь, а жизнь в военном Лондоне была очень дорогой. Она ходила в ночные клубы, джаз-клубы, бары и рестораны, надеясь встретить мужчину, к которому смогла бы испытать хоть какое-нибудь чувство. Она хотела влюбиться и покончить с проституцией, пока не стало слишком поздно.
Она вышла на панель в четырнадцать лет и, хотя для нее это не имело никакого значения, со временем стала испытывать к мужчинам все большее презрение. Она испытывала отвращение, когда они лапали ее, ненависть, когда приходилось делать минет. Она была такой искушенной в эротических играх, что клиенты были от нее просто без ума. Она ненавидела такой секс и постепенно начала ненавидеть всех мужчин.
Ей хотелось найти стоящего человека, начать нормальную жизнь, выйти замуж. Она хотела, чтобы у нее была семья, которой она отдала бы все свое внимание и любовь, то, чего она никогда не получала от своей матери. Она хотела стать обыкновенной женщиной.
Проходили недели и месяцы, а Инес по-прежнему ждала того неуловимого, что называют любовью. Она понимала: чтобы такой мужчина появился, она должна стать достойной его.
И Инес занялась собой. Каждое утро она делала зарядку, открыв окно и вдыхая запах Пастушьего рынка. Потом медитировала: она научилась этому, читая древнюю индийскую книгу. Она старалась забыть о клиентах, об их развращенности и причудах, пыталась сохранить ясность мысли. Инес стала ходить в церковь, где молилась о своей душе и душах тех мужчин, которые ею пользовались. Она нашла глубокий смысл и успокоение в учении Христа и в «Откровениях» и верила, что однажды ей все-таки удастся сбросить мерзкую кожу проститутки и вернуться в человеческое сообщество.
Почти всю вторую половину дня она проводила в библиотеках и музеях, восхищаясь произведениями великих мастеров. Инес жадно читала книги по философии, религии, истории искусств, ходила в театры, оперу и на концерты. Она внимательно читала газеты и начала так хорошо разбираться в текущих событиях и международной политике, что смогла на равных разговаривать со своими клиентами. К своему глубокому удивлению, они вдруг обнаружили, что ум этой девки так же привлекает их, как лицо, тело и невероятная изощренность в любви.
Иногда они так увлекались обсуждением проблем буддизма, чтением стихов или картиной молодого неизвестного художника, что клиент забывал о первоначальной цели своего визита. Потягивая сухой херес, они вели ожесточенные споры до самой поздней ночи.
Инес была довольна собой. Исчезла испуганная девочка-проститутка, которая не знала ничего, кроме мужских желаний. Родилась умная, красивая и образованная женщина, которой мог бы гордиться любой мужчина.
Глава 11
Лондон, 1945 год
Наконец-то все кончилось. Шесть долгих кровавых лет ада войны закончились теплым майским вечером. Казалось, весь Лондон был в этот день на Трафальгарской площади, празднуя капитуляцию Германии.
Но больше всех радовались Фиби и Джулиан, потому что для них это был двойной праздник. В прошлые выходные они наконец-то поженились в магистрате Кэкстона. Джулиан не хотел этого, но Фиби была беременна, и он повел себя как джентльмен.
Теперь, вместе с тысячами других охваченных весельем людей, они танцевали, смеялись и с радостными криками бегали вокруг фонтанов на площади. Ослепительные разрывы фейерверка освещали небо, опьяненные восторгом победы люди пели «Правь, Британия», «Боже, храни короля» и другие патриотические песни. Гуляющие группами французские моряки в натянутых до бровей беретах с помпонами распевали «Марсельезу», с трудом удерживаясь на ногах.
В богатых домах в честь победы устраивались банкеты. Открывались бутылки с редкими марочными винами и коньяками. Столы просто ломились от яств: экзотические консервированные фрукты, ветчина, сыры, перепелиные яйца, фазаны, говяжьи туши и деликатесы – забытые с начала войны продукты. Даже самые скупые шли на черный рынок, не жалея денег на этот великолепный праздник.
На улицы вышли все – и простые граждане Великобритании, и люди, рожденные за ее пределами, – все объединились, чтобы вместе отпраздновать это событие.
Тысячи англичан пришли к Букингемскому дворцу, чтобы выразить свою радость королю и королеве, которые приветствовали их с балкона. Толпы гуляющих растянулись от Мэлл до Трафальгарской площади. Юноши и девушки, их мамы и папы, солдаты, офицеры, задрав юбки и закатав брюки, болтали ногами в фонтанах.
Несколько сентиментальных граждан рыдали, упиваясь своими слезами, среди ликующих людей. Какие-то молодые люди так возбудились, что занялись любовью прямо на спинах огромных львов Лэндсиэра, охраняющих колонну Нельсона. Колокола десятка церквей без умолку звонили, а люди, встав в кружок, танцевали в присядку конгу,[6] румбу и даже хайленд флинг.[7]
Шампанское и пиво лились рекой, кругом были смеющиеся лица. Стайки молоденьких хихикающих девушек сновали по улицам, обнимая и целуя всех, кто им нравился, а порой и тех, кто не нравился. Все машины ездили с включенными фарами и без конца сигналили, а все правительственные здания сияли ярким светом. Этот праздник века закончился вакханалией. Но в веселье толпы сквозило и безумное отчаяние, потому что многие потеряли на этой войне любимых, дома и все, что имели.
– Я люблю вас, мистер Брукс, – прокричала Фиби сквозь шум.
– Я вас тоже. – Джулиан со смехом поцеловал жену в полные губы, но его тут же бесцеремонно оттолкнул от нее какой-то молодой военный.
– Слушай, поцелуй и нас, красотка, – сказал он с наглой улыбкой, и Фиби звонко чмокнула и его.
– Ну и шлюха же ты. – Джулиан посмотрел на смеющуюся Фиби, по лицу которой размазалась ярко-красная помада.
– Дурак! – рассмеялась она. – Прежде чем так говорить, посмотри-ка на это! – Она кивнула в сторону почти голой молодой женщины, над которой усердно трудился французский солдат. Его штаны были спущены до лодыжек. Неожиданно другие солдаты крепко схватили его за руки и бросили в фонтан.
– Очаровательно! Какое восхитительное зрелище. Я уже по горло сыт этим праздником, старушка. Пошли-ка домой и отпразднуем нашу свадьбу более традиционным способом, – и Джулиан провел рукой по ее полной груди.
– Гадкий мальчишка, люди же смотрят. – Фиби игриво шлепнула его по руке.
– Кого это теперь волнует? – рассмеялся Джулиан. – Война кончилась, дорогая, кончилась раз и навсегда.
– Ладно, пойдем домой и займемся любовью, отпразднуем нашего ребеночка и будем радоваться жизни, мой дорогой муж. Это единственно верный путь победить войну.
– Тут один малый говорит, что он с киностудии или что-то там еще. – Швейцар просунул свою седую голову в дверь гардеробной Джулиана, где молодой артист иногда спал между представлениями. Играть по семь представлений в сутки было очень тяжело. Это Фиби и шоу-девочкам хорошо. Им надо только выйти на сцену, подрыгать ножками, распушить свои перышки, что-нибудь спеть, потанцевать и, главное, выглядеть сексуальными и привлекательными.
Джулиану приходилось выдумывать новые забавные, веселые монологи изо дня в день, из ночи в ночь; и через восемнадцать месяцев делать это становилось все труднее и труднее.
Он не успел ничего ответить, дверь открылась, и появился мужчина лет сорока, в двубортном кашемировом пальто, черной фетровой шляпе и серых замшевых перчатках. Он вошел в комнату и снял шляпу. У него был толстый, мясистый нос и чувственные губы человека, знающего толк в хорошей еде, вине и, конечно, в женщинах. Глаза были скрыты за темными стеклами очков в толстой роговой оправе, лицо очень загорелое. От него веяло необычайной самоуверенностью человека, привыкшего отдавать приказы, которые немедленно выполняются, и принимать только правильные решения, человека, получившего от жизни все самое лучшее, что она может предложить человеку.
– Добрый вечер, мистер Брукс. Меня зовут Дидье Арман.
Джулиан, пораженный и взволнованный, мгновенно вскочил. Дидье Арман, это Дидье Арман! Это был, наверное, самый знаменитый и самый влиятельный кинопродюсер Великобритании. Джулиан знал, что именно он поставил незабываемых «Ромео и Джульетту», необычайную «Женщину из Багдада» и сделавший революцию в кино многосерийный приключенческий фильм «Жизнь и годы короля Людовика XIV». Он не только открыл для зрителей легендарную Элен Роше, неотразимого Максина Ван Паллача и потрясающего Джеспера Суансона, но и помог своей сестре, страстной и загадочной Рамоне Арман, стать актрисой мирового уровня и звездой Голливуда – благодаря фильму «Мата Хари». Что же, черт побери, Дидье Арман делает в этой обшарпанной театральной уборной? И что ему может быть нужно от Джулиана Брукса?
– Позвольте присесть? – Произношение пожилого продюсера свидетельствовало о полученном блестящем образовании и воспитании.
– Конечно, конечно. – Джулиан поспешно убрал с маленького стула сваленную в кучу одежду.
Арман присел, зажав между колен трость черного дерева с серебряным набалдашником. Достав из кармана пальто кожаный портсигар, он предложил Джулиану настоящую гаванскую сигару, которую тот в последний раз видел еще до войны.
Гаванские сигары! Где же, черт его побери, он умудрился раздобыть такую роскошь? В Англии, живущей по военным законам, было очень трудно достать даже пачку дешевых сигарет. Джулиан взял сигару, и Дидье с невозмутимым видом дал ему прикурить от своей золотой зажигалки с бриллиантовой монограммой «Д.А».
Наконец-то все кончилось. Шесть долгих кровавых лет ада войны закончились теплым майским вечером. Казалось, весь Лондон был в этот день на Трафальгарской площади, празднуя капитуляцию Германии.
Но больше всех радовались Фиби и Джулиан, потому что для них это был двойной праздник. В прошлые выходные они наконец-то поженились в магистрате Кэкстона. Джулиан не хотел этого, но Фиби была беременна, и он повел себя как джентльмен.
Теперь, вместе с тысячами других охваченных весельем людей, они танцевали, смеялись и с радостными криками бегали вокруг фонтанов на площади. Ослепительные разрывы фейерверка освещали небо, опьяненные восторгом победы люди пели «Правь, Британия», «Боже, храни короля» и другие патриотические песни. Гуляющие группами французские моряки в натянутых до бровей беретах с помпонами распевали «Марсельезу», с трудом удерживаясь на ногах.
В богатых домах в честь победы устраивались банкеты. Открывались бутылки с редкими марочными винами и коньяками. Столы просто ломились от яств: экзотические консервированные фрукты, ветчина, сыры, перепелиные яйца, фазаны, говяжьи туши и деликатесы – забытые с начала войны продукты. Даже самые скупые шли на черный рынок, не жалея денег на этот великолепный праздник.
На улицы вышли все – и простые граждане Великобритании, и люди, рожденные за ее пределами, – все объединились, чтобы вместе отпраздновать это событие.
Тысячи англичан пришли к Букингемскому дворцу, чтобы выразить свою радость королю и королеве, которые приветствовали их с балкона. Толпы гуляющих растянулись от Мэлл до Трафальгарской площади. Юноши и девушки, их мамы и папы, солдаты, офицеры, задрав юбки и закатав брюки, болтали ногами в фонтанах.
Несколько сентиментальных граждан рыдали, упиваясь своими слезами, среди ликующих людей. Какие-то молодые люди так возбудились, что занялись любовью прямо на спинах огромных львов Лэндсиэра, охраняющих колонну Нельсона. Колокола десятка церквей без умолку звонили, а люди, встав в кружок, танцевали в присядку конгу,[6] румбу и даже хайленд флинг.[7]
Шампанское и пиво лились рекой, кругом были смеющиеся лица. Стайки молоденьких хихикающих девушек сновали по улицам, обнимая и целуя всех, кто им нравился, а порой и тех, кто не нравился. Все машины ездили с включенными фарами и без конца сигналили, а все правительственные здания сияли ярким светом. Этот праздник века закончился вакханалией. Но в веселье толпы сквозило и безумное отчаяние, потому что многие потеряли на этой войне любимых, дома и все, что имели.
– Я люблю вас, мистер Брукс, – прокричала Фиби сквозь шум.
– Я вас тоже. – Джулиан со смехом поцеловал жену в полные губы, но его тут же бесцеремонно оттолкнул от нее какой-то молодой военный.
– Слушай, поцелуй и нас, красотка, – сказал он с наглой улыбкой, и Фиби звонко чмокнула и его.
– Ну и шлюха же ты. – Джулиан посмотрел на смеющуюся Фиби, по лицу которой размазалась ярко-красная помада.
– Дурак! – рассмеялась она. – Прежде чем так говорить, посмотри-ка на это! – Она кивнула в сторону почти голой молодой женщины, над которой усердно трудился французский солдат. Его штаны были спущены до лодыжек. Неожиданно другие солдаты крепко схватили его за руки и бросили в фонтан.
– Очаровательно! Какое восхитительное зрелище. Я уже по горло сыт этим праздником, старушка. Пошли-ка домой и отпразднуем нашу свадьбу более традиционным способом, – и Джулиан провел рукой по ее полной груди.
– Гадкий мальчишка, люди же смотрят. – Фиби игриво шлепнула его по руке.
– Кого это теперь волнует? – рассмеялся Джулиан. – Война кончилась, дорогая, кончилась раз и навсегда.
– Ладно, пойдем домой и займемся любовью, отпразднуем нашего ребеночка и будем радоваться жизни, мой дорогой муж. Это единственно верный путь победить войну.
– Тут один малый говорит, что он с киностудии или что-то там еще. – Швейцар просунул свою седую голову в дверь гардеробной Джулиана, где молодой артист иногда спал между представлениями. Играть по семь представлений в сутки было очень тяжело. Это Фиби и шоу-девочкам хорошо. Им надо только выйти на сцену, подрыгать ножками, распушить свои перышки, что-нибудь спеть, потанцевать и, главное, выглядеть сексуальными и привлекательными.
Джулиану приходилось выдумывать новые забавные, веселые монологи изо дня в день, из ночи в ночь; и через восемнадцать месяцев делать это становилось все труднее и труднее.
Он не успел ничего ответить, дверь открылась, и появился мужчина лет сорока, в двубортном кашемировом пальто, черной фетровой шляпе и серых замшевых перчатках. Он вошел в комнату и снял шляпу. У него был толстый, мясистый нос и чувственные губы человека, знающего толк в хорошей еде, вине и, конечно, в женщинах. Глаза были скрыты за темными стеклами очков в толстой роговой оправе, лицо очень загорелое. От него веяло необычайной самоуверенностью человека, привыкшего отдавать приказы, которые немедленно выполняются, и принимать только правильные решения, человека, получившего от жизни все самое лучшее, что она может предложить человеку.
– Добрый вечер, мистер Брукс. Меня зовут Дидье Арман.
Джулиан, пораженный и взволнованный, мгновенно вскочил. Дидье Арман, это Дидье Арман! Это был, наверное, самый знаменитый и самый влиятельный кинопродюсер Великобритании. Джулиан знал, что именно он поставил незабываемых «Ромео и Джульетту», необычайную «Женщину из Багдада» и сделавший революцию в кино многосерийный приключенческий фильм «Жизнь и годы короля Людовика XIV». Он не только открыл для зрителей легендарную Элен Роше, неотразимого Максина Ван Паллача и потрясающего Джеспера Суансона, но и помог своей сестре, страстной и загадочной Рамоне Арман, стать актрисой мирового уровня и звездой Голливуда – благодаря фильму «Мата Хари». Что же, черт побери, Дидье Арман делает в этой обшарпанной театральной уборной? И что ему может быть нужно от Джулиана Брукса?
– Позвольте присесть? – Произношение пожилого продюсера свидетельствовало о полученном блестящем образовании и воспитании.
– Конечно, конечно. – Джулиан поспешно убрал с маленького стула сваленную в кучу одежду.
Арман присел, зажав между колен трость черного дерева с серебряным набалдашником. Достав из кармана пальто кожаный портсигар, он предложил Джулиану настоящую гаванскую сигару, которую тот в последний раз видел еще до войны.
Гаванские сигары! Где же, черт его побери, он умудрился раздобыть такую роскошь? В Англии, живущей по военным законам, было очень трудно достать даже пачку дешевых сигарет. Джулиан взял сигару, и Дидье с невозмутимым видом дал ему прикурить от своей золотой зажигалки с бриллиантовой монограммой «Д.А».