Коллинз Джоан. Любовь, страсть, ненависть

   – А как насчет съемочной группы, они увидят со тело? – настойчиво спросил Умберто.
   – Конечно, они могут увидеть его! – взорвался Ник. – Но они, черт побери, профессионалы, а не стая любопытных ворон. – Таких, как ты, чуть было не добавил он, но ему очень хотелось поскорее избавиться от «борова». Само присутствие этого человека, его голос приводили Ника в неописуемую ярость, пора было приступать к работе. Сегодня вечером ее будет особенно много.
   – Хорошо, я буду наблюдать за вами, чтобы вы точно соблюдали указания студии, – сказал Умберто, и его глаза сверкнули угольками. – И пусть никто даже не пытается воспользоваться ситуацией.
   И меньше всего ты, дерьмо, подумал Ник и сказал:
   – Все, ты закончил, Хьюберт? Ты удовлетворен?
   – Тебе надо знать обо мне одну вещь, Ник, – ухмыльнулся Умберто, приблизив свое лицо к лицу Ника. – Я никогда не бываю удовлетворен. – С этими словами он величественно удалился, хлопнув дверью каюты.
   Ник пожал плечами и вписал несколько исправлений в сценарий. Это был еще один типичный день с Хьюбертом С. Крофтом. Каждый день он пытался вставлять палки в колеса, каждый день ему удавалось привести в ярость кого-нибудь из актеров или членов съемочной группы.
   Ник выглянул из маленького иллюминатора, который выходил на палубу, и увидел, что Хьюберт сердито разговаривает с одной из костюмерш Доминик, которая терпеливо, с трудом сдерживая раздражение, смотрела на него. Ник улыбнулся. Это выражение он видел на лицах практически всех членов съемочной группы. Все они терпеть не могли Скрофо. Ник выбросил из головы мысли об итальянце, лучшее из того, что он мог сделать, и, бесцельно прогуливаясь по палубе, сосредоточил свое внимание на предстоящей сцене.
   – Мальчики, готовы? – обратился он к двум группам операторов, которые устанавливали на палубе две камеры так, чтобы они располагались под различными углами.
   – О'кей, готовы, Ник, – откликнулись они в один голос.
   – Хорошо, тогда начнем!
   Помощник оператора ударил хлопушкой сначала перед первой камерой, а потом перед второй. Звукорежиссер крикнул: «Съемка». И Ник через громкоговоритель прокричал магическое слово: «И-и-и поехали!
   Там же, на палубе, спрятавшись от всех, стоял Умберто Скрофо. Мощный бинокль был тесно прижат к его маленьким поросячьим глазкам. Он не хотел пропустить ни одной секунды этого представления. С того самого момента, как он увидел Доминик, он сразу же оценил ее красоту и сексуальность, но она решительно игнорировала его. Когда он пытался заговорить с ней, она односложно отвечала ему, едва скрывая скуку.
   Стоя на берегу, Доминик неотрывно смотрела на стоящий па якоре корабль. Медленно, с необычайной, очень естественной чувственностью она развязала тонкий саронг и с легким шорохом уронила его на песок. Полная луна освещала ее безупречную грудь и тело неземной красоты. Она выглядела как рожденная из пены Венера Боттичелли, только более смуглая и смелая. Божественно красивая, она была воплощением молодости и женской прелести.
   – Матерь Божья, – пробормотал Скрофо. Он возбудился и еле дышал.
   Он был далеко не единственным, кто до последнего момента восхищался обнаженной красавицей, стоявшей у кромки воды. Медленно, слегка покачивая бедрами, она вошла в прохладную темную воду. Океан коснулся ее тела, и она на мгновение замерла, с нескрываемой страстью глядя на палубу корабля, где ее ждал Джулиан.
   – Господи, что за женщина, – прошептал Блуи Нику, который зачарованно смотрел на нее. – Черт возьми, из всех ангелочков, которых мне приходилось видеть, у этого самое красивое тело.
   Ник и не подумал отвечать. Эта сцена была так совершенна, так первозданна, проста и неописуемо прекрасна, что ему тоже захотелось участвовать в ней. Доминик сделала еще два или три шага, вода коснулась се талии, она вскрикнула и нырнула, чтобы через несколько секунд вновь появиться на поверхности с волосами, плывущими за ней, подобно черным водорослям. Камера крупного плана снимала ее лицо и плечи, и оператор старался, чтобы в кадре не было даже намека на грудь.
   – Фантастика, – прошептал он своему ассистенту, который держал в кадре Доминик, все ближе подплывавшую к кораблю, – фантастика, черт возьми.
   Джулиан стоял между двумя камерами, так что Доминик, бывшая на расстоянии тридцати метров от корабли могла его хорошо видеть. Она улыбнулась ему с обезоруживающей невинностью, в которой был привкус сладострастия и вожделения, и Джулиан почувствовал, что у него пересохло во рту, а его член в ожидании будущего наслаждения начал неудержимо возбуждаться.
   Наконец она достигла веревочной лестницы, свешивавшейся через борт, крепко схватилась за нее и взобралась на палубу. Мгновение она стояла абсолютно неподвижно, позируя камерам, которые ловили исходившее от нее электризующее воздух сладострастие. Затем, глубоко вздохнув, она прошептала:
   – О, Эрнан, любовь моя, – и бросилась в объятия Джулиана.
   – Стоп, – крикнул Ник. – Великолепно, Доминик, просто великолепно. Нам хватит и одного дубля, это было прекрасно, дорогая, просто замечательно. Отдохни часок, пока мы подготовим съемку твоего танца. Вытрись насухо и выпей чего-нибудь горячего. Нам не нужно, чтобы ты простудилась.
   Костюмерша уже набросила на Доминик полотенце и махровый халат, та завернулась в них, повязав одно полотенце вокруг головы, как восточный тюрбан. Пока толпа помощников суетилась вокруг, Джулиан стоял рядом, и ей казалось, что она ощущает напряжение, прорывавшееся сквозь одежду. Она отослала своих помощников и осталась одна. Джулиан подошел к ней.
   – Принести тебе что-нибудь выпить? – прошептал он.
   – Да, – выдохнула она, – но лучше давай займемся любовью.
   В маленькой каюте Джулиана они не стали сдерживать свое безумное нетерпение. Одетый Джулиан сидел на кровати, а Доминик стояла между его коленями, дрожа скорее от нетерпения, чем от холодной воды, пока он медленно снимал полотенце с ее мокрого тела.
   Они слышали шум голосов съемочной группы, готовившейся на палубе к следующей сцене, и мягкие удары волн по корпусу корабля. Полотенце упало, обнажив груди Доминик, и тусклая лампа осветила их теплым золотистым светом. Его губы переходили от одной груди к другой, лаская и мягко покусывая их, пока она не откинула назад голову и не застонала, прося его остановиться. Тогда он снял полотенце с ее талии и начал ласкать бедра Доминик. Он гладил ее мягкие упругие ягодицы, а его губы опустились к бархатистому холмику.
   Почувствовав мягкое нежное прикосновение его языка, она тихо застонала. Джулиан хорошо знал, как удовлетворить ее, и через несколько секунд она кончила. Ее пальцы вплелись в его густую шевелюру, пока он мягко массировал ее соски ладонями. Затем она пылко бросилась на него, расстегнула брюки, и член рванулся наружу. Он показался ей просто громадным. Она нежно взяла его в рот и стала ритмично сосать, и он чуть было не кончил сразу. Затем она ввела его в свое лоно, мягко качнувшись, потом их движения стали быстрее, и они превратились в единую плоть.
   Примерно через час в дверь каюты Джулиана постучал Блуи.
   – Доминик случайно не здесь? – спросил он с притворным равнодушием.
   – Я сейчас выйду, – весело крикнула Доминик, одаривая своего возлюбленного поцелуем и оставляя его лежать на кровати в полном изнеможении.
   Ник был готов к репетиции сцены танца. Доминик надела трико, и они работали до тех пор, пока Ник не сказал, что все отлично. Умберто с сигарой во рту стоял рядом с камерами и молчал. Но в его присутствии все чувствовали себя не в своей тарелке.
   Камеры были расставлены так, чтобы «запретные» части тела Доминик были закрыты корабельными снастями. Это была очень сложная съемка, которая заняла практически всю ночь. Тремя камерами им пришлось сделать около пятнадцати дублей.
   Доминик была в своей стихии. Она нашли чрезвычайно возбуждающей идею танцевать обнаженной перед сорока мужчинами, в том числе перед Джулианом. Каждый раз, когда Ник кричал: «Стоп, это снято, следующая сцена», они с Джулианом ускользали в одну из кают. Никто им не мешал. Все знали об их романе, и среди съемочной группы ходили непристойные шутки, но никто не хотел обижать любовников.
   – Может быть, будем называть ее «подводная лодка»? – шутил Блуи с оператором.
   – Почему?
   – Потому что она все время где-то внизу, – рассмеялся Блуи, кивнув в сторону каюты Джулиана.
   После пятой сцены Джулиан отдыхал на кровати. Съемки танца Доминик продолжались шесть часов, и он был совершенно измотан. Но не из-за танца, ведь он был только зрителем, а из-за неуемного темперамента Доминик. Каждый раз, когда они возвращались и каюту, она хотела заняться любовью. Она была так возбуждена, что Джулиан не мог не ответить ей. Вся съемочная группа чувствовала исходящее от нее возбуждение, и, глядя на нее, почти все мужчины испытывали такое же чувство. Доминик заглянула в каюту и увидела Джулиана, лежащего на кровати.
   «Господи, сегодня ночью мы трахались уже четыре раза. Она просто не может хотеть меня, – подумал он, – тем более после всех этих купаний и танцев». Халат Доминик упал на пол, и Джулиан увидел, что она дрожит от желания.
   – Доминик, может быть, достаточно для одной ночи? – слабо сказал он, чувствуя, что несмотря на усталость он опять возбуждается.
   – Конечно, нет, – промурлыкала она.
   Оперевшись на дверь красного дерева, с блестящими мокрыми волосами она выглядела как распутница.
   – Я хочу, чтобы ты всегда хотел меня, Джулиан. Я опять хочу тебя, любовь моя. Прямо сейчас. – Она начала ласкать себя, зная, что Джулиан тут же возбудится. Нежно лаская одной рукой свои соски, она опустила другую между ног. Два ее пальца стали скользить туда и обратно, глубоко погружаясь в розовую, влажную плоть.
   – Конечно, я хочу тебя, – сказал он хриплым от страсти голосом. – Я чертовски хочу тебя, волшебница, и ты знаешь это, маленькая ведьма, ты просто сводишь меня с ума.
   – Я хочу тебя, – простонала она, все еще стоя у двери. Ее пальцы двигались так быстро, а дыхание стало таким частым, что он понял: она скоро кончит. Как зачарованный, Джулиан смотрел на Доминик, выкрикивавшую его имя.
   – Я люблю тебя, Джулиан, я люблю тебя. – Он видел ее тело, которое дрожало в экстазе.
   – Иди сюда, – хрипло сказал он. – Господи, что ты со мной делаешь, Доминик, что ты делаешь!
   – Ничего, – прошептала она, – совсем ничего. Глаза Доминик расширились от восторга, когда он вошел в нее.
   – Я всего лишь заставила тебя полюбить меня, я надеюсь на это, потому что я люблю тебя, Джулиан, и буду любить вечно.
   Когда Джулиан шел на верхнюю палубу, где велась съемка, он увидел силуэт мужчины, стоявшего в тени около груды снастей. Он задержался на секунду, его актерская интуиция подсказала ему, что здесь что-то не так.
   Думая, что его никто не видит, Хьюберт Крофт спрятался за собранным парусом и смотрел на танцующую вдалеке обнаженную Доминик. Его рука быстро двигалась в кармане широких льняных брюк, глаза были полузакрыты. До Джулиана доносилось его тяжелое дыхание.
   – Чем, черт возьми, вы здесь занимаетесь, Крофт? – прошипел Джулиан.
   Итальянец вздрогнул и уставился на Джулиана.
   – Ах, ах, ах, похоже, мистер Брукс пришел проверить, как там его Лолита, – усмехнулся он. Казалось, он не чувствует ни стыда, ни раскаяния, что его уличили в мастурбировании. С усмешкой глядя на Джулиана, он медленно вытащил руку из кармана брюк.
   – Господи, Крофт, ты вел себя как поганый извращенец, – с отвращением сказал Джулиан. – Если бы кто-нибудь из съемочной группы увидел, чем ты занимаешься, тебя бы сразу выгнали.
   – Тебе не следует бросать в меня камни, старина Джулиан, – сказал Крофт, передразнивая безупречное английское произношение Джулиана. – Если бы кто-нибудь из них видел, что ты делаешь с этой маленькой шлюхой, открыто выставляющей себя напоказ пород всеми, тебя бы считали не вторым Оливье, а жалким стареющим Лотарио.
   – Я не собираюсь вступать с тобой в спор, Крофт, – сказал Джулиан, чувствуя, что лицо заливается краской. Он знал, что о нем и Доминик думают в съемочной группе. Но он не мог их винить. – Это не твое дело, черт возьми.
   – Да нет, это мое дело, – самодовольно ухмыльнулся Скрофо. – Послушай, парень, как продюсер фильма, я восхищаюсь тобой на экране, но твое поведение за его пределами доказывает, что ты просто пустой актеришка, который пытается сохранить молодость, занимаясь любовью с этой несовершеннолетней.
   Ну конечно, подумал Джулиан. Доминик была так же невинна, как клубок змей. Он никогда не задавался вопросом, почему она стала такой.
   – Я должен быть на съемочной площадке, Крофт, – напряженно сказал он. – Я не хочу продолжать этот разговор. Если честно, меня от тебя тошнит.
   – Не так плохо, как будет чувствовать себя мадмуазель Инес, когда прочтет вчерашний номер «Геральд Икземинер», – сказал Скрофо.
   – Да? И что, скажи на милость, в нем интересного?
   – Прочти, и ты зарыдаешь, – сказал Скрофо, – то же, без сомнения, сделает и твоя невеста. Я уже сказал тебе, Брукс, не бросай в меня камни, иначе сам окажешься в грязи.
   Он натужно рассмеялся и вразвалку пошел на съемочную площадку. Джулиан окаменел. Что в газете может досадить Инес? Он застонал. Он прекрасно знал, что это может быть: какие-нибудь слухи о нем и Доминик. Сплетники часто перемывали ему косточки, но если это заденет Инес…
   Он быстро возвратился в каюту, где его гример деловито точил карандаш для бровей.
   – Старина, у тебя случайно нет вчерашнего номера лос-анджелесской газеты? – мимоходом спросил он Тима.
   – Не-а, шеф, ты же знаешь, я читаю только комиксы, – бодро ответил Тим, вытирая салфеткой вспотевшее лицо Джулиана. – Но у кого-нибудь она наверняка есть. Я постараюсь достать.
   – Спасибо, Тим, я ценю твое внимание, – выдохнул Джулиан, мечтая, чтобы ночь поскорее закончилась. Раз говоры с Крофтом всегда оставляли у него во рту кислый осадок.
   Тим пошел искать газету, а в это время Киттенз, кипя от негодования, рассказывала костюмершам о том, что она видела Крофта, подглядывавшего за обнаженной Доминик и мастурбировавшего. Через час все уже знали о том, что делал их продюсер, и общая неприязнь к нему еще увеличилась.
   Следующей ночью вся сцена была снята еще раз, но теперь Доминик была закутана в несколько прозрачных накидок. Это хорошо сработало в воде, но, как только она вылезла на палубу, прозрачный шифон прилип к телу. Это было столь откровенно сексуально, что уже после первого дубля Хьюберт вновь загнал Ника в угол в его каюте. Киношники стали свидетелями бурного спора между двумя мужчинами, они так орали, что их было слышно на самой высокой башне виллы Рамоны. В конце концов, они оба, с мрачными лицами, появились на палубе, чтобы проконсультироваться с Агатой, Киттенз и костюмершей.
   Оказывается, Хьюберт считал, что соски Доминик слишком заметны сквозь намокший тонкий материал, и поэтому цензор наверняка пустит в ход ножницы и вырежет эту сцену.
   Доминик вызвали из каюты Джулиана, где они как раз собирались заняться любовью. Все суетились вокруг нее, а она, надув губы, угрюмо стояла в своей каюте, в ярости от того, что ей пришлось покинуть любовника. Ник был взбешен, но вынужден был согласиться, что опасения Умберто небезосновательны. Во время танца влажная ткань терлась о грудь Доминик и так сильно возбуждала соски, что их было хорошо видно с нескольких метров. Необходимо было что-то придумать, чтобы они не попадали в камеру.
   – Я не пойму, к чему вся эта суета, – сердилась Доминик, которой больше всего хотелось вернуться к Джулиану. – У всех женщин есть грудь. Почему американцы так боятся показывать ее?
   Но Киттенз и костюмерша совещались тихими голосами, и никто не обратил на нее внимания. Наконец мужчин выгнали из комнаты, и женщины попытались хоть как-то скрыть дерзкие соски Доминик. Но чем плотнее они прижимали к телу накладки телесного цвети, тем больше набухали соски, выпирая через ткань, как два желудя.
   Доминик чувствовала нетерпение и проклинали эти условности, приводившие ее в ярость. Она успела возбудиться в каюте Джулиана. Прикосновения к груди только усиливали это состояние. Она страстно хотела вернуться, прижаться к Джулиану и почувствовать его внутри себя.
   Наконец они остались довольны своей работой и отпустили Доминик. Она рванулась в каюту Джулиана, где ее ждал совершенно остывший любовник. Когда он увидел груди Доминик, покрытые странной смесью маскирую щей пленки и кусочков шелка телесного цвета и как будто нарисованные художником-кубистом, он откинул голову и захохотал.
   – Над чем ты смеешься?
   – Дорогая, они выглядят так странно, как два маленьких забинтованных персика!
   – Не таких уж и маленьких. Большое спасибо. Ты просто невежа, – сказала Доминик, улыбаясь одной из самых соблазнительных улыбок. – А сейчас, раз их нельзя трогать, – она резво прыгнула на его кушетку, – я поиграю с этой нежной штучкой. – С этими словами она взяла увлажняющую жидкость и стала втирать ее в дремлющий член. Через мгновение он возбудился. Джулиан в экстазе застонал, и она медленно опустила на него свое тело.
   Чувственный танец Доминик до такой степени возбудил всех мужчин в съемочной группе, что несколько следующих ночей в публичных домах Акапулько кипела неутомимая работа.
   Хьюберт Крофт был чрезвычайно взволнован чувственным танцем девушки. Хотя ему было наплевать на Джулиана Брукса, он считал его тщеславным актером, которому просто повезло, но все же чувствовал злобу и ревность, потому что Доминик сходила с ума по этому человеку. Его единственным утешением было то, что эта шлюха Инес получила по заслугам. Он понимал, что ее планы, скорее всего, сорвутся, и ему доставляло огромное удовольствие видеть, как жених этой суки изменяет ей с девушкой, которая годится ему в дочери.
   На следующую ночь после этих съемок компания Рамоны ужинала, как обычно, на освещенной свечами террасе ее дома. Доминик очень устала. Впрочем, так и должно было быть, подумал Скрофо. Вскоре после ужина она извинилась и ушла в свою комнату.
   Через полчаса Хьюберт постучался к ней в дверь.
   – Пожалуйста, оставьте меня, – сонным голосом ответила девушка. – Я сплю.
   – Я должен поговорить с тобой, Доминик, – сказал продюсер. – Это очень важно.
   – Черт его принес, – услышал он ее бормотание, когда она открывала раздвижные двери в свою спальню. – Что вам надо? – сердито спросила она, быстро возвращаясь в комнату и сонно усаживаясь на краю кровати. Она даже не позаботилась накинуть халат, и была в маленькой детской ночной сорочке из прозрачного белого хлопка с вышивкой и голубыми ленточками. Взглянув на угрюмо смотревшую на него Доминик, Умберто заметил, что на ней крошечные трусики под рубашкой.
   В ее присутствии он всегда чувствовал себя неуверенно. Казалось, она обладает твердостью взрослого человека и, в отличие от многих других актеров, совершенно его не боится.
   – Я считаю, что твоя связь с Джулианом Бруксом должна прекратиться, – холодно сказал Хьюберт, чувствуя, что возбуждается.
   Она презрительно рассмеялась.
   – Это не ваше дело, мистер Крофт. Вас не должно касаться, чем мы с Джулианом занимаемся вне съемочной площадки.
   – Наоборот, моя дорогая, должно, – холодно ответил он. – Пожалуйста, не забывай, что ты еще несовершеннолетняя, и, как продюсер этого фильма, я отвечаю за твою безопасность.
   – За все это отвечает Агата, – зевнула Доминик, положив скрещенные ноги на полосатую спинку кровати и с вызовом глядя на Крофта.
   – И она ничего не знает о твоих отвратительных делишках? Ты была очень умна, Доминик, очень умна. Но, если бы Агата была на корабле прошлой ночью, она обязательно узнала бы обо всем. Все остальные уже знают.
   – Ну и что? – сказала Доминик. – Я не делаю ничего плохого.
   Дыхание Умберто стало учащаться, Доминик опустила глаза и, к своему ужасу, увидела вздыбившуюся ткань его брюк. Она быстро подняла глаза: черт, эта свинья начала возбуждаться! Какой ужас! Она убрала ноги и попыталась стянуть пониже сорочку.
   – Если вы скажете об этом Агате, она не поверит вам. Она считает, что я скромная девственница, такая же, как и она сама.
   – Ты ведь не разрешила ей посмотреть на твой танец на корабле, – угрожающе сказал Умберто. – Значит, она поняла, что ты делаешь что-то отвратительное.
   – Ну, это была ее идея, – пожала плечами Доминик. – У нее, кажется, была мигрень. Единственное, чего она хотела, так это оказаться в постели.
   Какой ловкий выход нашла Агата, подумал Умберто. Она не смогла бы смотреть, как ее идол занимается любовью с этой девчонкой.
   – Что она думает, когда во время ланча ты находишься в закрытом трейлере мистера Брукса? – Это действительно интересовало Умберто.
   – Она, конечно, уверена, что мы повторяем наши роли, или едим, – рассмеялась Доминик. – Репетируем, ведь именно этим мы и занимаемся, – добавила она, еще больше пугаясь его возбуждения.
   Он сделал шаг к ее кровати.
   – Этим мы и занимались прошлой ночью, Хьюби, и ничего ты не сможешь доказать.
   – Ах, не смогу? – ухмыльнулся Умберто. – А как насчет этого? – Он вытащил из-за спины большой конверт, сделанный из оберточной бумаги, и бросил его на кровать. – Открой его.
   Доминик медленно открыла его и вытащила несколько черно-белых фотографий. Она с трудом сдержала крик.
   – Что это? Где ты их взял?
   – Я уверен, ты прекрасно знаешь, что это, – усмехнулся Скрофо. – На этих фотографиях ты и мистер Брукс. Я сделал их на пляже в тот день, когда вы там совокуплялись и любой мог видеть вас. Шлюха, – прошипел он, – французская шлюха.
   Глаза Доминик смотрели на него с неподдельным страхом, и он внезапно почувствовал власть над ней.
   – Что ты собираешься с ними делать?
   – Это зависит от многого. – Скрофо медленно направился к ней. В полумраке комнаты его фигура выглядела зловеще. – Это зависит от того, как хорошо ты будешь относиться ко мне.
   – Хорошо? Это, конечно, шутка? Нет, нет! – Доминик попыталась переползти через огромную кровать, но Умберто оказался быстрее нее. Он схватил ее за лодыжку и стал тянуть к себе зовущую на помощь девушку.
   Огромное тело Скрофо прижало ее к кровати, и потная рука закрыла ей рот. Черт, этот ублюдок, оказывается, сильный, подумала она с нарастающей паникой и, судорожно извиваясь, попыталась отпихнуть его. К своему ужасу, она поняла, что он пытается расстегнуть брюки, одновременно выкрикивая свои похотливые желания.
   – Не кричи, Доминик, будь доброй хорошей девочкой. Тебе понравится это, я знаю, тебе это очень понравится, я это тоже люблю. Я хороший, я такой же хороший, как и Брукс. – Она пыталась выскользнуть из-под него, но он был очень тяжел и прижал ее, как бабочку в коллекции насекомых.
   – Будь хорошей девочкой, – скрежетал он ей в ухо, – доброй хорошей девочкой, и я не покажу эти фотографии твоей наставнице, потому что если я сделаю это, – его рука беспощадно сжала ее лицо, – будь уверена, она сообщит об этом твоим родителям, и тебя с позором отошлют назад, в Сен-Тропез, быстрее, чем ты расстегиваешь ширинку Джулиана.
   Доминик пыталась крикнуть, но это было невозможно из-за его влажной руки, крепко прижатой к ее рту. Своими сильными ногами танцовщицы она пыталась ударить его в живот, прежде чем он успеет оказаться в ней, но его вес делал это невозможным.
   На мгновение она замерла, мысль о том, что может случиться, парализовала ее. Агата. Сообщит ли она маме и папе? Конечно, нет, Доминик обведет Агату вокруг пальца, эта женщина живет как во сне.
   Умберто продолжал бубнить своим ужасным скрипучим голосом, упираясь напряженным членом в ее голое бедро.
   – Будь хорошей девочкой, Доминик, только будь хорошей, моя дорогая, и если я кончу, то разорву все эти фотографии, и ты не будешь ни о чем беспокоиться.
   – Нет, убирайся! – крикнула она, ощутив внезапный прилив сил, и стала бешено сопротивляться, почувствовав, как его грубая рука срывает с нее трусы. Острый запах его отвратительного одеколона ударил ей в ноздри; она мотала головой, но его толстые губы приближались все ближе к ее лицу.
   В этот момент раздался стук в дверь, и пронзительный голос Агаты прокричал:
   – Доминик, с тобой все в порядке?
   Глаза Доминик расширились от радости, и она торжествующе посмотрела на сальное лицо Умберто. Он застыл. В дверь опять постучали.
   – Доминик, я спрашиваю, с тобой все в порядке? Мне кажется, я слышала твой крик. Ответь, Доминик, иначе я позову охрану.
   Умберто наклонил свою огромную голову и прошептал:
   – Я уберу руку с твоего рта, и тебе лучше сказать, что с тобой все в порядке, иначе ты пожалеешь. Ясно? И чтобы никаких фокусов!
   Она кивнула, и он медленно убрал руку. Глубоко вздохнув, она крикнула:
   – Агата, о Агата, слава Богу, это ты. Я видела такой страшный сон, я так испугалась!
   – Впусти меня, дорогая, – приказала Агата, с беспокойством дергая закрытую дверь. – Сейчас же.
   – Нет, нет, не входи, – крикнула Доминик, с ликующим злорадством глядя в лицо Умберто, которое исказилось от злобы и страха. – Я сейчас выйду к тебе, сегодня я хочу спать в твоей комнате, Агата. Мне приснился такой ужасный сон.