Страница:
Как отмечает автор, "сон ли, прорыв ли, как в рассказе Уэльса, нечаянным поворотом руля в новое измерение", "мы на новой планете, под новым, наим неизвестным законом". Два пространства соединились в единое целое. Основными деталями становятся пространственная и бытовая.
Дом становится началом сложного мифологического ряда- "дом", "двор", "гимназия", "город". Расширение пространства происходит по мере взросления героя. Из мира комнаты ребенок переходит в пространство дома, двора и, наконец, города (гимназии). Соответственно увеличивается и количество топосов. Модель детства замкнута и раскрывается постепенно.
Определенная композиционная замкнутость повествования, так называемая рамочная композиция, свойственны не только литературным произведениям, но и фольклорной прозе, где именно каноничность изображения действительности и некая заданность основных мотивов и образов определяют внутреннее построение произведений.
Естественно, при этом нельзя не учитывать, что литература и фольклор отражают две различные ступени развития художественного сознания. Но, поскольку неотъемлемой чертой мифологического моделирования мира является повествовательность, которая применительно к сказке и выражается в существовании определенного канона, основания для подобного сопоставления представляются возможными.
Выявление подобных типологических сближений представляется позволяет увидеть глубинные аспекты взаимодействия и взаимовлияния фольклора и литературы, а также возможные пути конструирования мемуарной литературой новых изобразительных приемов с использованием конструктивных возможностей не только фольклора, но и других повествовательных систем. _
В этой связи интересно следующее высказывание одного из видных философов и культурологов ХХ века, обосновавшего отдельные законы развития общества: "Чтобы представить прошлое, надо создать его образ, не копию, а нечто вроде модели, в которой написанное выступает как прошлое, которого нет в истории". _
Правда, замкнутость пространства в воспоминаниях относительна, она прежде всего проявляется при воспроизведении отдельных этапов жизни автора, там, где существует ограниченность действия и деление пространства на две части - тогда и теперь (воспоминания автора и события жизни героя). В других же случаях, при выходе из локального пространства (прежде всего мира детства), пространство проницаемо, что отражается конструктивно в создании многопланового и многочастного повествования.
Сходная повествовательная модель легче всего прослеживается на примере конструирования (воссоздания) мира детства в рамках мемуарно биографического повествования. Именно здесь и оказывается возможным использование того ряда мифологем, о котором мы говорили выше. Только в мемуарном тексте мифологема часто существует не сама по себе, а практически выполняет те же функции, что и деталь, становясь своеобразным опорным сигналом, определяющим возникновение определенной ассоциативной цепочки, оформляющейся в цельное описание.
Любопытно рассуждение В.Шефнера: "Моя книга - не дворец и не небоскреб, не храм и не крепость. Я построил не очень большой дом и вселил в него тех, кого я знаю и кого помню, а также и самого себя. Описывая в этой книге очень давние впечатления, я порой отрываюсь от них, уходя в свои более зрелые годы; но, сделав несколько шагов в будущее, я тотчас же торопливо возвращаюсь в с вое детство". Шефнер, с.272.
При передаче пространства среды или литературного круга главным становится обобщение от лица автора-повествователя, с которого начинается или заканчивается основное описание. "В моей родословной не было ни генералов, ни адмиралов, но когда я охватываю мысленным взором ушедшие поколения, то отчетливо вижу, что биография многих моих родственников самым неразрывным образом связа на с военной историей нашей Родины", - замечает, например, Г.Марков. Марков, с.3.
Но, поскольку, главным в мемуарах писателей нередко является не событие, а описание смен душевных состояний биографического героя и определение авторского отношения к описываемым явлениям, органичным становится переход к моментам, связанным с характеристикой личности.
Подобная же "предопределенность" структуры обуславливает обращение к сходным переживания (например, большинство мемуаристов пишут, что в детстве, их волновали проблемы страха, трусости, оди ночества). Так возникают предпосылки для появления описаний похожих впечатлений, переживаний, наблюдений. Они обуславливаются одинаковостью воспитания, образования, происхождения, что, в свою очередь, приводит к появлению одних и тех же образных рядов в рамках общего повествовательного ряда. _
Не случайно М.Шагинян отмечает: "Я говорю правду о себе. Потому правду, что говорю о себе как н е т о л ь к о о себе, но как о человеке вообще - ведь многое, если не все, мы, люди, в той ил и иной степени ясности переживаем одинаково, проходим через те же опыты и сознаем одно и то же". Шагинян, с.265.
Если обратиться к одному из подобных "общих" событий, например, к описанию начала первой мировой войны, возникнет странное чувство "знакомости", "узнаваемости" ситуации, как будто Шагинян описывает ее на основании не только реконструкции собственного восприятия и отношения, И сама писательница поддерживает в нас подобное ощущение, замечая, что "для комплекса внутренних чувств и представлений нужны, разумеется, впечатления и от чужих мыслей и от произведений искусства". Шагинян, с.601. И далее следует описание проводов рекрутов, рожденное, по мнению автора, на основе воспоминаний картин передвижников.
Создаваемое М.Шагинян "личное ощущение войны" возникает в виде особого облика, портрета, который и реконструирует писательница, воскрешая "старое чувство войны 1914 года". Оно складывается из множества составляющих: разнообразных деталей ("серо-зеленых шинелей, запаха мыла от стриженных солдатских голов, от типичного солдатского сунка с примесью въедливого запаха ремня"), собственных ощущений ("психического "вне" - вне этой действительности, вне вражды и ненависти, вне страха"), описания разновременных событий (в основном военных). Шагинян, с.600.
Подобная насыщенность повествования (сгущенность событий и фактов) и позволяет, по мнению Шагинян, воссоздать ее переживания и ощущения определенного времени.
Следовательно, очевидно стремление мемуаристов к конструированности, особому построению своих произведений, что позволяет говорить о существовании общей повествовательной модели. Причем, конструирование модели детства помимо установления внешних границ повествования, разделения авторского плана и плана героя часто проводится и во внутренней структуре. Реконструируя мир ребенка, авторы считают необходимым упомянуть о существовании особого мифологического пространства, где с помощью устойчивых мифологем происходит реконструкция восприятия ребенка.
Используемый автором прием разделения планов оказывается возможным при описании не только мира семьи, но и пространства некоего литературного круга или среды. Так воссоздается определенная среда, некий мир. В воспоминаниях В.Шершеневича, например, встречаемся с следующим описанием: "Литературная жизнь группировалась в так называемом Литературно-художественном кружке на Большой Дмитровке, где бывал Арцыбашев, игравший там на биллиарде, Балтрушайтис, игравший в железку, десяток актеров и сотни зубных докторов, фармацевтов и присяжных поверенных". Шершеневич, с.430.
"Определение" пространства оказывается возможным благодаря целому ряду приемов. Ведущим среди них является деталь, чаще всего предметная. Некая моделированность, замкнутость повествования приводят к появлению "общих мест".
В мемуарном повествовании прослеживается целый ряд общих приемов организации действия. Рамочная композиция позволяет говорить о наличии тщательно прописанного исторического (социального, культурологического) фона, которое предваряет основное описание.
При этом действие вращается внутри некоего предопределенного заранее места действия, тщательно прописываемого и определяемого.
Естественно, что сделанные нами наблюдения нуждаются в более подробном объяснении и обосновании. Поэтому постараемся рассмотреть данные моменты более подробно, остановившись на повествовательных планах, пространственно-временной системе и приемах организации мемуарного повествования.
_ Лотман Ю. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера история. - М., 1996. - С.303.
_ О создаваемой картине мира пишет, в частности, В.Руднев - Руднев В. Картина мира // Руднев В. словарь культуры ХХ века. - М., 1997. - С.127 130.
_ Лавров В. "Чтоб сохранить свою эпоху"... Заметки о литературных мемуарах // Звезда. - Л., 1973. - N 4. - С.192.
_ Термин "общее место" используется нами для обозначения устойчивого словесного комплекса. Подробнее см.: Разумова И. Клише// Фольклор. Словарь научной и народной терминологии. - Минск: 1993. - С.114. В других исследованиях мы встречаемся с понятиями "культурное поле", "константы" См., например, В. Руднев. Словарь констант ХХ века, - М., 1997; Ю.Степанов. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. - М., 1997.
_ Приемы хроникального повествования более подробно рассмотрены автором работы в пособии "Мгновенья, полные как годы" ... (Двадцатые годы в воспоминаниях писателей), докладах на различных конференциях, в частности, см. тезисы "Автобиографическое пространство А.Ремизова (на примере "Взвихренной Руси") //Проблемы эволюции русской литературы ХХ века. - М., 1994. - С.103-104; "Эволюция хроникального стиля в книге Дон-Аминадо "Поезд на третьем пути" // Проблемы эволюции русской литературы ХХ века. Вторые Шешуковские чтения. Материалы межвузовской науч. конф. - М.,1997. Вып.4. - С.126 -128.
_ Термин топос, обозначающий константу, связанную с определенным местом, введен в 1954 году Е.Курциусом. См.: Curtius E. Europaische literatur und lateinische mittelalter. - Bern.,1954. - S.79.
_ Черников А. Проза И.Шмелева. Концепция мира и человека. Калуга:1995. - С. 281.
_ Юнг К. Об архетипах коллективного бессознательного// Юнг К. Архетип и символ. - М., 1991. - С.98-99.
9 Для формирования нашей концепции мы использовали, в частности, терминологию, используемую в справочныхм изданиях "Восточно-славянский фольклор. Словарь научной и народной терминологии". Минск:1993; "Культурология". СПб., 1998. - Т.1 - 2; "Словаре культуры ХХ века" В.Руднева. - М.,1997.
10 Кнабе Г. Понятие архетипа и архетип внутреннего пространства // Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного мира. М., 1993. - С.115. В современных исследованиях можно встретиться и с такими определиями: "Архетип - прообраз, первоначало, образец" - Руткевич А. Архетип // Культурология . ХХ век. В 2 т. - М., 1998. - Т.1. - С. 37.
_ Исследователь определяет мифологему следующим образом: "единица мифологической системы, имеющая самостоятельную семантику". - Топорков А. Мифологема // Восточно - славянский фольклор. Словарь научной и народной терминологии. - Минск: 1993. - С. 154.
_ Зайцев Б. Заря. Сочинения в 3 т. - М., 1993. - Т.1. - С.147.
_ Соколов - Микитов И. Моя комната // Соколов - Микитов И. Давние встречи. - М., 1976. - С. 249.
_ В последнее время исследователи все чаще обращаются к исследованиям параллелей между фольклором и литературой, поскольку ощущают их генетическую связь. См., например, содержательную статью Лейдермана "Космос и хаос как метамодели мира (К отношению классического и модернистского типов культуры) // Русская литература ХХ века: направления и течения. Екатеринбург: 1996. - Вып. 3. - С.4-12.
_ Рикёр П. В согласии со временем // Курьер. - М., 1991. - N6. - С.14.
_ Интересная классификация подобных состояний дана в книге Cockshut A.O.J. The Art of Autobiography In 19th and 20th Century England. - London: 1984.
2.2 Повествовательные планы и приемы их организации
Проблема организации повествования рассматривалась рядом исследователей. _ В частности, K.Разлогов замечает, что повествование представляет собой специфическую форму "текста", связного знакового образования. От других "текстов" повествование отличается ориентированностью на внешнюю последовательность событий, которые "могут быть как реальными (документальные жанры, репортаж, рассказ в повседневном общении, строго исторические произведения), так и вымышленными, или же в разной степени сочетать реальность и вымысел (исторические романы, пьесы, фильмы)"._
Конкретная методика изучения повествования предполагает определение своеобразия всего текста, за исключением прямой речи персонажей, поскольку повествование "представляет собой изображение действий и событий во времени, описание, рассуждение, несобственно - прямую речь героев", что, в свою очередь, является основным способом построения эпического произведения, "требующего объективно - событийного воспроизведения действительности". _
Н.Николина отмечает, что типы повествования в прозаических текстах представляют собой относительно устойчивые композиционные и речевые формы, "связанные с определенной формой изложения. В их основе система конструктивных приемов и речевых средств, мотивированная единством выбранной автором точки зрения повествователя или персонажа, организующей весь текст, значительное его пространство или отдельные его фрагменты". _
Л.Левицкий отмечает синтетический характер повествовательности в мемуарах, позволяющей соединились черты многих жанров - исторической прозы, дневника, биографии, литературного портрета внутри одного произведения. _
Восприятие повествования как целостной системы, подчиненной изображению событий и действий героев в определенной хронологической и причинно-следственной (логической) последовательности, позволяет ряду исследователей прийти к выводу, что повествование следует воспринимать как общее текстовое пространство.
Среди обязательных признаков, отличающих подобное образование, признаются следующие: организация пространства в единое целое, общие приемы конструирования художественного времени и образа повествователя (автора) в рамках развития общей сюжетной схемы.
Мемуарное повествование характеризуется сорасположением планов автора и героя, временными переходами (например, исторического плана в биографический или эпический), преобладанием отдельных изобразительных приемов, в частности, детали, ассоциативных и метафорических рядов, реминисценции, подтекста.
Основу мемуарного повествования составляют повествовательные планы. _ В зависимости от расположения в пространстве текста произведения планы можно обозначить как внешние (в первую очередь бытовой, исторический, эпический) и внутренние (в частности, мифологический).
Вначале остановимся на бытовом плане, который занимает особое место в структуре повествования. Как отмечалось выше, мемуары разворачиваются в некоей задаваемой автором пространственно - временной модели. Характеристики окружения, уклада, взаимоотношений располагаются по всему пространству произведения.
Подобные описания предшествуют рассказу о жизни автора, входят в основное повествование в виде начального описания основной картины действия или размещаются в основном тексте. Они являются своего рода опорными топосами, вокруг которых разворачивается действие, повествование о некоем этапе из жизни героя. Иногда они открывают главу или эпизод из жизни персонажа.
Предваряя описание знакомства героя с Распутиным, Зенкевич сначала рассказывает о звонке старца, во время которого героиня уславливливается с ним о встрече. Затем следует описание места действия, где и происходит встреча: "Широкий стол накрыт суровой, вышитой по краям скатертью и уставлен расписными деревянными блюдами и ларцами с позолотой и затейливой резьбой в ложнорусскойм стиле. Посредине на круглом серебряном блюде кутья, вокруг бутылки с винами и наливками, торты, пирожные с шоколадным и розовым кремом"... Зенкевич, с.495.
Столь разные предметы точно дополняют фигуру "чернобородного мужика в меховой шубе, похожего не то на торговца, не то на диакона богатого прихода". Зенкевич, с.496. Косвенная характеристика Распутина строится на антитезе выставленных предметов - кутьи и бутылок с винами и наливками (на похоронах едят кутью и пьют водку или кагор, сладкое на похороны не подают).
Иногда подобные описания бытового убранства составляют особое текстовое пространство, проявляющееся чаще всего в форме авторских отступлений. В приведенном примере описание места действие выделено сюжетно, открывая главу "Компресс из резиновой гири".
В ряде случаев повествование не делится на главы, но тем не менее внутри него происходит членение на небольшие главки, каждая из которых представляет собой независимое целое, отделенное от основного текста графически, пробелом в тексте. Каждая из главок имеет собственное время и пространственные координаты: "Надя повела плечами и с некоторым раздражением положила свою голову на сухую, рыжую землю пустыря, поросшего пасленом, на котором уже созревали мутно-черные ягоды" (кусочек фосфора). Или "Когда кресло опускалось вниз, деревья за окном медленно поднималис ь вверх, и улица меняла ракурс (лечение зуба). Катаев, 3, с.176, с.42.
Некоторые авторы даже создают из подобных микроновелл пространство своих произведений. С подобной организацией повествования мы встречаемся не только в произведениях Катаева, но и в мемуарах Мариенгофа ("Мой век, мои друзья и подруги"), Одоевцевой, Олеши.
Смысловым центром каждой из подобных главок является опорное или ключевое слово, которое подробно характеризуется автором._. Автор повествователь не только "представляет" слова, но и прослеживает их бытовое употребление, разбивая повествование на отдельные микроновеллы, в каждой из которых и дается характеристика того или иного понятия. Так у Катаева возникают отдельные сюжетные блоки -"скетинг-ринг", "каток", "замерзшее море", "лечение зуба". _
В главках дается как описание предмета на основе характерных признаков (посредством подбора рядов однородных членов, чаще всего эпитетов), так и его возможная функция и время бытования: "футбол появился лет двадцать или тридцать назад в Англии и только сейчас начал входить у нас в моду". Катаев, 3, с.215, 216.
Подобные конкретные понятия относятся к плану героя и обозначают его предметно - вещественный мир. Поэтому вводимые автором определения объясняются через известные ребенку понятия. Так автобиографический герой Катаева стальную пряжку на ботике называет "заслонкой".
Сравнения помогают четче представить план героя. Обычно они конструируются на основе сопоставления с уже известным, привычным или, наоборот, чем-то необычным, ранее поразившим воображение. В "Разбитой жизни, или Волшебном роге Оберона" Катаева через сопоставление с уже известным, знакомым дается объяснение сложным техническим понятиям, первые увиденные самолеты сравниваются с музыкальными инструментами: "Аэропланы были и летательным аппаратами, и как бы музыкальными инструментами со звенящими, натянутыми струнами стальных проволок". Катаев, 3, с.119.
Пояснение дается и через цепочку синонимических пар, указываются оттенки значений: летательный аппарат - аэроплан - фарман. Обычно подобные понятия характеризуют уже ушедшие из обихода явления. Хотя некоторые из них могут и не обозначаться в словаре как устаревшие, для читателя они являются именно таковыми: фиксатуар, брюки со штрипками, мантилья, коломянковая рубашка, целлулоидный воротничок. Вместе с тем, в сознании героя все они не только живут полнокровной жизнью, но и, в ряде случае, выступают в качестве недавно появившихся неологизмов (скетинг-ринг, лаун-тенис).
В ряде случаев понятие не только номинируется, но и подробно описывается: "Чкалов, говорят, врезался в свалку. Я представляю себе черный ход, дворницкую, деревянный ларь для очисток и из него торчит маленький самолетик". Сергеев, с., 13.
Персонаж повести Белого "Котик Летаев" в своем объяснении новых предметов и явленийуже как бы идет дальше, он одушевляет окружающий его мир, воспринимая его следующим образом: ужасы в кухне, появились "хвосты" [хвосты - женихи Т.К.]. _ Кконструирование детского сознания происходит в повести Белого не только с помощью бытовых подробностей, но и путем конструирования авторского мифа. Ниже мы остановимся на этом явлении более подробно. _
Подробное изображение отдельных предметов и даже отграничение подобных описаний в виде отдельных абзацев или авторских отступлений приводят к появлению характеристик, построенных на ассоциативных рядах и разнообразных цветовых эпитетах, поскольку речь идет о реконструкции ушедшего в прошлого бытия.
Тогда писатель создает яркий образ, своеобразную картинку, зарисовку. В воспоминаниях А.Цветаевой "Неисчерпаемое" зрительный образ, в частности, создается на основе авторской игры со словом "рождество": "Как хрустело оно, произносясь в душном коридоре затаенным сиянием разноцветных своих "р", "ж", "д", своим "тв" ветвей, жарко-прохладным гудением повторившегося сквозного "о"... И оно пахло - и лепестком мандарина, и горячим воском, и давно потухшей, навек, дедушкиной сигарой... Цветаева А.,2, с.25.
Существуя в составе описания, выполняя основную функцию по объединению разнородных явлений в единое целое, в данном контексте деталь из простого знака, обозначения конкретного понятия становится органической составляющей описания или даже основой развернутой целостной картины.
Вместе с тем она легко переходит в символ, в приведенном нами отрывке все перечисленные предметные детали становятся обозначением Рождества. И именно разнообразные поэтические приемы (сравнения, ассоциативные ряды) помогают подобной трансформации. Очевидно, что при организации отдельных топосов деталь выступает в виде опорного слова - сигнала.
В описании в воспоминаниях Цветаевой доминируют цветовая символика. Возникает достаточно сложная зарисовка, где обозначение цвета оттеняется определениями и разнообразными ассоциативными рядами (начинающимися со слов "и оно пахло").
Иногда, завершая конкретное описание, автор переходит к обобщениям и выводам. Тогда описание предметов быта, обстановки становится отражением определенного уклада, стиля поведения, а в более развернутом виде и частью характеристики эпохи. Именно через многочисленные бытовые детали проясняется суть уже ушедшего вещественного мира. Так, например, В.Набоков замечает: "Воздушная блуза и узкая пикейная юбка матери (она играет со мной в паре против отца и брата, и я сержусь на ее промахи) принадлежат к той же эпохе, как фланелевые рубашки и штаны мужчин". Набоков, с. 31, 32.
Похожее описание бытового окружения мы встречаем в воспоминаниях А.Цветаевой, где предметная деталь также выполняет характеристическую функцию: "Устрашающая девическая мода тех лет: длинные юбки, длинные рукава, тиски обшлагов и пройм, капканы воротников. Не платья - тюрьмы! Черные чулки, черные башмаки. Ноги черные!" Цветаева А., с.171. Сравним с описанием у Шагинян, где просто происходит констатация факта: "....Она шелестела шелками или дорогой шерстяной материей - юбки носились тогда до пола". Шагинян, с.157.
Прописывая бытовой мир как повседневную реальность, автор фиксирует и конкретное бытовое поведение, выполнение определенных обрядов и ритуалов, поскольку склад семейной жизни отражает как мировосприятие окружения писателя, так и его философские и религиозные воззрения (произведения Зайцева, Шмелева).
В данных описаниях мы также встречаемся с многочисленными бытовыми реалиями определенной поры. Используя несобственно - прямую речь, автор фиксирует и детское видение происходящего: "Таинственные слова, священные. Что - то в них... Бог будто? Нравится мне и "яко кадило пред Тобою", и "непщевати вины о гресях" - это я выучил в молитвах". Шмелев, с.185.
Анализируя подобные описания, можно прийти к выводу, что мы снова встречаемся с общими местами, повторениями сходных ситуаций или переживаний, обусловленными как общими образными ассоциациями, так и похожими авторскими умозаключениями.
В частности, многие мемуаристы дают характеристику полученного ими в детстве образования, обычно сравнивая его с тем воспитанием, которое оно наблюдают в момент создания мемуарных записей. Так, например, А.Цветаева замечает: "Религиозного воспитания мы не получали (как оно описывается во многих воспоминаниях детства - церковные традиции, усердное посещение церквей, молитвы). Хоть празднования Рождества, Пасхи, говенья Великим постом - родители придерживались, как и другие профессорские семьи, как школы тех лет, но поста в строгом смысле не наблюдалось, рано идти в церковь нас не поднимали, все было облегченно". Цветаева А., 1, с.63.
Наибольшая насущенность бытовыми реалиями свойственна частям, где описывается начальный период познания мира героем. Отражая процесс познания или восприятия новой для автора действительности, автор неизбежно включает в повествование новые понятия и сведения, тем самым раздвигая его рамки.
На композиционном уровне описание окружающего мира в основном на основе лично пережитого свойственно начальным главам мемуарно биографического повествования, а в плане индивидуального восприятия художникам, тяготеющим к модернистской и импрессионистической характеристике среды. Но и последние часто выходят за пределы собственного бытового ряда, переходя к событиям внешнего мира.
Причем таковыми не обязательно становятся явления, имеющие историческое или культурное значение. Не случайно Д.Самойлов, например, замечает: "Каждое время порождает свои формы быта. И не только время каждая социальная среда. Эпоха разлома, нестроения и перемешения породила свою неповторимую форму быта - коммунальную квартиру. ... Коммунальная квартира была и праздником крушения сословных перегородок. Она была присуща времени, а не одной социальной среде". Самойлов, с.21.
Дом становится началом сложного мифологического ряда- "дом", "двор", "гимназия", "город". Расширение пространства происходит по мере взросления героя. Из мира комнаты ребенок переходит в пространство дома, двора и, наконец, города (гимназии). Соответственно увеличивается и количество топосов. Модель детства замкнута и раскрывается постепенно.
Определенная композиционная замкнутость повествования, так называемая рамочная композиция, свойственны не только литературным произведениям, но и фольклорной прозе, где именно каноничность изображения действительности и некая заданность основных мотивов и образов определяют внутреннее построение произведений.
Естественно, при этом нельзя не учитывать, что литература и фольклор отражают две различные ступени развития художественного сознания. Но, поскольку неотъемлемой чертой мифологического моделирования мира является повествовательность, которая применительно к сказке и выражается в существовании определенного канона, основания для подобного сопоставления представляются возможными.
Выявление подобных типологических сближений представляется позволяет увидеть глубинные аспекты взаимодействия и взаимовлияния фольклора и литературы, а также возможные пути конструирования мемуарной литературой новых изобразительных приемов с использованием конструктивных возможностей не только фольклора, но и других повествовательных систем. _
В этой связи интересно следующее высказывание одного из видных философов и культурологов ХХ века, обосновавшего отдельные законы развития общества: "Чтобы представить прошлое, надо создать его образ, не копию, а нечто вроде модели, в которой написанное выступает как прошлое, которого нет в истории". _
Правда, замкнутость пространства в воспоминаниях относительна, она прежде всего проявляется при воспроизведении отдельных этапов жизни автора, там, где существует ограниченность действия и деление пространства на две части - тогда и теперь (воспоминания автора и события жизни героя). В других же случаях, при выходе из локального пространства (прежде всего мира детства), пространство проницаемо, что отражается конструктивно в создании многопланового и многочастного повествования.
Сходная повествовательная модель легче всего прослеживается на примере конструирования (воссоздания) мира детства в рамках мемуарно биографического повествования. Именно здесь и оказывается возможным использование того ряда мифологем, о котором мы говорили выше. Только в мемуарном тексте мифологема часто существует не сама по себе, а практически выполняет те же функции, что и деталь, становясь своеобразным опорным сигналом, определяющим возникновение определенной ассоциативной цепочки, оформляющейся в цельное описание.
Любопытно рассуждение В.Шефнера: "Моя книга - не дворец и не небоскреб, не храм и не крепость. Я построил не очень большой дом и вселил в него тех, кого я знаю и кого помню, а также и самого себя. Описывая в этой книге очень давние впечатления, я порой отрываюсь от них, уходя в свои более зрелые годы; но, сделав несколько шагов в будущее, я тотчас же торопливо возвращаюсь в с вое детство". Шефнер, с.272.
При передаче пространства среды или литературного круга главным становится обобщение от лица автора-повествователя, с которого начинается или заканчивается основное описание. "В моей родословной не было ни генералов, ни адмиралов, но когда я охватываю мысленным взором ушедшие поколения, то отчетливо вижу, что биография многих моих родственников самым неразрывным образом связа на с военной историей нашей Родины", - замечает, например, Г.Марков. Марков, с.3.
Но, поскольку, главным в мемуарах писателей нередко является не событие, а описание смен душевных состояний биографического героя и определение авторского отношения к описываемым явлениям, органичным становится переход к моментам, связанным с характеристикой личности.
Подобная же "предопределенность" структуры обуславливает обращение к сходным переживания (например, большинство мемуаристов пишут, что в детстве, их волновали проблемы страха, трусости, оди ночества). Так возникают предпосылки для появления описаний похожих впечатлений, переживаний, наблюдений. Они обуславливаются одинаковостью воспитания, образования, происхождения, что, в свою очередь, приводит к появлению одних и тех же образных рядов в рамках общего повествовательного ряда. _
Не случайно М.Шагинян отмечает: "Я говорю правду о себе. Потому правду, что говорю о себе как н е т о л ь к о о себе, но как о человеке вообще - ведь многое, если не все, мы, люди, в той ил и иной степени ясности переживаем одинаково, проходим через те же опыты и сознаем одно и то же". Шагинян, с.265.
Если обратиться к одному из подобных "общих" событий, например, к описанию начала первой мировой войны, возникнет странное чувство "знакомости", "узнаваемости" ситуации, как будто Шагинян описывает ее на основании не только реконструкции собственного восприятия и отношения, И сама писательница поддерживает в нас подобное ощущение, замечая, что "для комплекса внутренних чувств и представлений нужны, разумеется, впечатления и от чужих мыслей и от произведений искусства". Шагинян, с.601. И далее следует описание проводов рекрутов, рожденное, по мнению автора, на основе воспоминаний картин передвижников.
Создаваемое М.Шагинян "личное ощущение войны" возникает в виде особого облика, портрета, который и реконструирует писательница, воскрешая "старое чувство войны 1914 года". Оно складывается из множества составляющих: разнообразных деталей ("серо-зеленых шинелей, запаха мыла от стриженных солдатских голов, от типичного солдатского сунка с примесью въедливого запаха ремня"), собственных ощущений ("психического "вне" - вне этой действительности, вне вражды и ненависти, вне страха"), описания разновременных событий (в основном военных). Шагинян, с.600.
Подобная насыщенность повествования (сгущенность событий и фактов) и позволяет, по мнению Шагинян, воссоздать ее переживания и ощущения определенного времени.
Следовательно, очевидно стремление мемуаристов к конструированности, особому построению своих произведений, что позволяет говорить о существовании общей повествовательной модели. Причем, конструирование модели детства помимо установления внешних границ повествования, разделения авторского плана и плана героя часто проводится и во внутренней структуре. Реконструируя мир ребенка, авторы считают необходимым упомянуть о существовании особого мифологического пространства, где с помощью устойчивых мифологем происходит реконструкция восприятия ребенка.
Используемый автором прием разделения планов оказывается возможным при описании не только мира семьи, но и пространства некоего литературного круга или среды. Так воссоздается определенная среда, некий мир. В воспоминаниях В.Шершеневича, например, встречаемся с следующим описанием: "Литературная жизнь группировалась в так называемом Литературно-художественном кружке на Большой Дмитровке, где бывал Арцыбашев, игравший там на биллиарде, Балтрушайтис, игравший в железку, десяток актеров и сотни зубных докторов, фармацевтов и присяжных поверенных". Шершеневич, с.430.
"Определение" пространства оказывается возможным благодаря целому ряду приемов. Ведущим среди них является деталь, чаще всего предметная. Некая моделированность, замкнутость повествования приводят к появлению "общих мест".
В мемуарном повествовании прослеживается целый ряд общих приемов организации действия. Рамочная композиция позволяет говорить о наличии тщательно прописанного исторического (социального, культурологического) фона, которое предваряет основное описание.
При этом действие вращается внутри некоего предопределенного заранее места действия, тщательно прописываемого и определяемого.
Естественно, что сделанные нами наблюдения нуждаются в более подробном объяснении и обосновании. Поэтому постараемся рассмотреть данные моменты более подробно, остановившись на повествовательных планах, пространственно-временной системе и приемах организации мемуарного повествования.
_ Лотман Ю. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера история. - М., 1996. - С.303.
_ О создаваемой картине мира пишет, в частности, В.Руднев - Руднев В. Картина мира // Руднев В. словарь культуры ХХ века. - М., 1997. - С.127 130.
_ Лавров В. "Чтоб сохранить свою эпоху"... Заметки о литературных мемуарах // Звезда. - Л., 1973. - N 4. - С.192.
_ Термин "общее место" используется нами для обозначения устойчивого словесного комплекса. Подробнее см.: Разумова И. Клише// Фольклор. Словарь научной и народной терминологии. - Минск: 1993. - С.114. В других исследованиях мы встречаемся с понятиями "культурное поле", "константы" См., например, В. Руднев. Словарь констант ХХ века, - М., 1997; Ю.Степанов. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. - М., 1997.
_ Приемы хроникального повествования более подробно рассмотрены автором работы в пособии "Мгновенья, полные как годы" ... (Двадцатые годы в воспоминаниях писателей), докладах на различных конференциях, в частности, см. тезисы "Автобиографическое пространство А.Ремизова (на примере "Взвихренной Руси") //Проблемы эволюции русской литературы ХХ века. - М., 1994. - С.103-104; "Эволюция хроникального стиля в книге Дон-Аминадо "Поезд на третьем пути" // Проблемы эволюции русской литературы ХХ века. Вторые Шешуковские чтения. Материалы межвузовской науч. конф. - М.,1997. Вып.4. - С.126 -128.
_ Термин топос, обозначающий константу, связанную с определенным местом, введен в 1954 году Е.Курциусом. См.: Curtius E. Europaische literatur und lateinische mittelalter. - Bern.,1954. - S.79.
_ Черников А. Проза И.Шмелева. Концепция мира и человека. Калуга:1995. - С. 281.
_ Юнг К. Об архетипах коллективного бессознательного// Юнг К. Архетип и символ. - М., 1991. - С.98-99.
9 Для формирования нашей концепции мы использовали, в частности, терминологию, используемую в справочныхм изданиях "Восточно-славянский фольклор. Словарь научной и народной терминологии". Минск:1993; "Культурология". СПб., 1998. - Т.1 - 2; "Словаре культуры ХХ века" В.Руднева. - М.,1997.
10 Кнабе Г. Понятие архетипа и архетип внутреннего пространства // Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного мира. М., 1993. - С.115. В современных исследованиях можно встретиться и с такими определиями: "Архетип - прообраз, первоначало, образец" - Руткевич А. Архетип // Культурология . ХХ век. В 2 т. - М., 1998. - Т.1. - С. 37.
_ Исследователь определяет мифологему следующим образом: "единица мифологической системы, имеющая самостоятельную семантику". - Топорков А. Мифологема // Восточно - славянский фольклор. Словарь научной и народной терминологии. - Минск: 1993. - С. 154.
_ Зайцев Б. Заря. Сочинения в 3 т. - М., 1993. - Т.1. - С.147.
_ Соколов - Микитов И. Моя комната // Соколов - Микитов И. Давние встречи. - М., 1976. - С. 249.
_ В последнее время исследователи все чаще обращаются к исследованиям параллелей между фольклором и литературой, поскольку ощущают их генетическую связь. См., например, содержательную статью Лейдермана "Космос и хаос как метамодели мира (К отношению классического и модернистского типов культуры) // Русская литература ХХ века: направления и течения. Екатеринбург: 1996. - Вып. 3. - С.4-12.
_ Рикёр П. В согласии со временем // Курьер. - М., 1991. - N6. - С.14.
_ Интересная классификация подобных состояний дана в книге Cockshut A.O.J. The Art of Autobiography In 19th and 20th Century England. - London: 1984.
2.2 Повествовательные планы и приемы их организации
Проблема организации повествования рассматривалась рядом исследователей. _ В частности, K.Разлогов замечает, что повествование представляет собой специфическую форму "текста", связного знакового образования. От других "текстов" повествование отличается ориентированностью на внешнюю последовательность событий, которые "могут быть как реальными (документальные жанры, репортаж, рассказ в повседневном общении, строго исторические произведения), так и вымышленными, или же в разной степени сочетать реальность и вымысел (исторические романы, пьесы, фильмы)"._
Конкретная методика изучения повествования предполагает определение своеобразия всего текста, за исключением прямой речи персонажей, поскольку повествование "представляет собой изображение действий и событий во времени, описание, рассуждение, несобственно - прямую речь героев", что, в свою очередь, является основным способом построения эпического произведения, "требующего объективно - событийного воспроизведения действительности". _
Н.Николина отмечает, что типы повествования в прозаических текстах представляют собой относительно устойчивые композиционные и речевые формы, "связанные с определенной формой изложения. В их основе система конструктивных приемов и речевых средств, мотивированная единством выбранной автором точки зрения повествователя или персонажа, организующей весь текст, значительное его пространство или отдельные его фрагменты". _
Л.Левицкий отмечает синтетический характер повествовательности в мемуарах, позволяющей соединились черты многих жанров - исторической прозы, дневника, биографии, литературного портрета внутри одного произведения. _
Восприятие повествования как целостной системы, подчиненной изображению событий и действий героев в определенной хронологической и причинно-следственной (логической) последовательности, позволяет ряду исследователей прийти к выводу, что повествование следует воспринимать как общее текстовое пространство.
Среди обязательных признаков, отличающих подобное образование, признаются следующие: организация пространства в единое целое, общие приемы конструирования художественного времени и образа повествователя (автора) в рамках развития общей сюжетной схемы.
Мемуарное повествование характеризуется сорасположением планов автора и героя, временными переходами (например, исторического плана в биографический или эпический), преобладанием отдельных изобразительных приемов, в частности, детали, ассоциативных и метафорических рядов, реминисценции, подтекста.
Основу мемуарного повествования составляют повествовательные планы. _ В зависимости от расположения в пространстве текста произведения планы можно обозначить как внешние (в первую очередь бытовой, исторический, эпический) и внутренние (в частности, мифологический).
Вначале остановимся на бытовом плане, который занимает особое место в структуре повествования. Как отмечалось выше, мемуары разворачиваются в некоей задаваемой автором пространственно - временной модели. Характеристики окружения, уклада, взаимоотношений располагаются по всему пространству произведения.
Подобные описания предшествуют рассказу о жизни автора, входят в основное повествование в виде начального описания основной картины действия или размещаются в основном тексте. Они являются своего рода опорными топосами, вокруг которых разворачивается действие, повествование о некоем этапе из жизни героя. Иногда они открывают главу или эпизод из жизни персонажа.
Предваряя описание знакомства героя с Распутиным, Зенкевич сначала рассказывает о звонке старца, во время которого героиня уславливливается с ним о встрече. Затем следует описание места действия, где и происходит встреча: "Широкий стол накрыт суровой, вышитой по краям скатертью и уставлен расписными деревянными блюдами и ларцами с позолотой и затейливой резьбой в ложнорусскойм стиле. Посредине на круглом серебряном блюде кутья, вокруг бутылки с винами и наливками, торты, пирожные с шоколадным и розовым кремом"... Зенкевич, с.495.
Столь разные предметы точно дополняют фигуру "чернобородного мужика в меховой шубе, похожего не то на торговца, не то на диакона богатого прихода". Зенкевич, с.496. Косвенная характеристика Распутина строится на антитезе выставленных предметов - кутьи и бутылок с винами и наливками (на похоронах едят кутью и пьют водку или кагор, сладкое на похороны не подают).
Иногда подобные описания бытового убранства составляют особое текстовое пространство, проявляющееся чаще всего в форме авторских отступлений. В приведенном примере описание места действие выделено сюжетно, открывая главу "Компресс из резиновой гири".
В ряде случаев повествование не делится на главы, но тем не менее внутри него происходит членение на небольшие главки, каждая из которых представляет собой независимое целое, отделенное от основного текста графически, пробелом в тексте. Каждая из главок имеет собственное время и пространственные координаты: "Надя повела плечами и с некоторым раздражением положила свою голову на сухую, рыжую землю пустыря, поросшего пасленом, на котором уже созревали мутно-черные ягоды" (кусочек фосфора). Или "Когда кресло опускалось вниз, деревья за окном медленно поднималис ь вверх, и улица меняла ракурс (лечение зуба). Катаев, 3, с.176, с.42.
Некоторые авторы даже создают из подобных микроновелл пространство своих произведений. С подобной организацией повествования мы встречаемся не только в произведениях Катаева, но и в мемуарах Мариенгофа ("Мой век, мои друзья и подруги"), Одоевцевой, Олеши.
Смысловым центром каждой из подобных главок является опорное или ключевое слово, которое подробно характеризуется автором._. Автор повествователь не только "представляет" слова, но и прослеживает их бытовое употребление, разбивая повествование на отдельные микроновеллы, в каждой из которых и дается характеристика того или иного понятия. Так у Катаева возникают отдельные сюжетные блоки -"скетинг-ринг", "каток", "замерзшее море", "лечение зуба". _
В главках дается как описание предмета на основе характерных признаков (посредством подбора рядов однородных членов, чаще всего эпитетов), так и его возможная функция и время бытования: "футбол появился лет двадцать или тридцать назад в Англии и только сейчас начал входить у нас в моду". Катаев, 3, с.215, 216.
Подобные конкретные понятия относятся к плану героя и обозначают его предметно - вещественный мир. Поэтому вводимые автором определения объясняются через известные ребенку понятия. Так автобиографический герой Катаева стальную пряжку на ботике называет "заслонкой".
Сравнения помогают четче представить план героя. Обычно они конструируются на основе сопоставления с уже известным, привычным или, наоборот, чем-то необычным, ранее поразившим воображение. В "Разбитой жизни, или Волшебном роге Оберона" Катаева через сопоставление с уже известным, знакомым дается объяснение сложным техническим понятиям, первые увиденные самолеты сравниваются с музыкальными инструментами: "Аэропланы были и летательным аппаратами, и как бы музыкальными инструментами со звенящими, натянутыми струнами стальных проволок". Катаев, 3, с.119.
Пояснение дается и через цепочку синонимических пар, указываются оттенки значений: летательный аппарат - аэроплан - фарман. Обычно подобные понятия характеризуют уже ушедшие из обихода явления. Хотя некоторые из них могут и не обозначаться в словаре как устаревшие, для читателя они являются именно таковыми: фиксатуар, брюки со штрипками, мантилья, коломянковая рубашка, целлулоидный воротничок. Вместе с тем, в сознании героя все они не только живут полнокровной жизнью, но и, в ряде случае, выступают в качестве недавно появившихся неологизмов (скетинг-ринг, лаун-тенис).
В ряде случаев понятие не только номинируется, но и подробно описывается: "Чкалов, говорят, врезался в свалку. Я представляю себе черный ход, дворницкую, деревянный ларь для очисток и из него торчит маленький самолетик". Сергеев, с., 13.
Персонаж повести Белого "Котик Летаев" в своем объяснении новых предметов и явленийуже как бы идет дальше, он одушевляет окружающий его мир, воспринимая его следующим образом: ужасы в кухне, появились "хвосты" [хвосты - женихи Т.К.]. _ Кконструирование детского сознания происходит в повести Белого не только с помощью бытовых подробностей, но и путем конструирования авторского мифа. Ниже мы остановимся на этом явлении более подробно. _
Подробное изображение отдельных предметов и даже отграничение подобных описаний в виде отдельных абзацев или авторских отступлений приводят к появлению характеристик, построенных на ассоциативных рядах и разнообразных цветовых эпитетах, поскольку речь идет о реконструкции ушедшего в прошлого бытия.
Тогда писатель создает яркий образ, своеобразную картинку, зарисовку. В воспоминаниях А.Цветаевой "Неисчерпаемое" зрительный образ, в частности, создается на основе авторской игры со словом "рождество": "Как хрустело оно, произносясь в душном коридоре затаенным сиянием разноцветных своих "р", "ж", "д", своим "тв" ветвей, жарко-прохладным гудением повторившегося сквозного "о"... И оно пахло - и лепестком мандарина, и горячим воском, и давно потухшей, навек, дедушкиной сигарой... Цветаева А.,2, с.25.
Существуя в составе описания, выполняя основную функцию по объединению разнородных явлений в единое целое, в данном контексте деталь из простого знака, обозначения конкретного понятия становится органической составляющей описания или даже основой развернутой целостной картины.
Вместе с тем она легко переходит в символ, в приведенном нами отрывке все перечисленные предметные детали становятся обозначением Рождества. И именно разнообразные поэтические приемы (сравнения, ассоциативные ряды) помогают подобной трансформации. Очевидно, что при организации отдельных топосов деталь выступает в виде опорного слова - сигнала.
В описании в воспоминаниях Цветаевой доминируют цветовая символика. Возникает достаточно сложная зарисовка, где обозначение цвета оттеняется определениями и разнообразными ассоциативными рядами (начинающимися со слов "и оно пахло").
Иногда, завершая конкретное описание, автор переходит к обобщениям и выводам. Тогда описание предметов быта, обстановки становится отражением определенного уклада, стиля поведения, а в более развернутом виде и частью характеристики эпохи. Именно через многочисленные бытовые детали проясняется суть уже ушедшего вещественного мира. Так, например, В.Набоков замечает: "Воздушная блуза и узкая пикейная юбка матери (она играет со мной в паре против отца и брата, и я сержусь на ее промахи) принадлежат к той же эпохе, как фланелевые рубашки и штаны мужчин". Набоков, с. 31, 32.
Похожее описание бытового окружения мы встречаем в воспоминаниях А.Цветаевой, где предметная деталь также выполняет характеристическую функцию: "Устрашающая девическая мода тех лет: длинные юбки, длинные рукава, тиски обшлагов и пройм, капканы воротников. Не платья - тюрьмы! Черные чулки, черные башмаки. Ноги черные!" Цветаева А., с.171. Сравним с описанием у Шагинян, где просто происходит констатация факта: "....Она шелестела шелками или дорогой шерстяной материей - юбки носились тогда до пола". Шагинян, с.157.
Прописывая бытовой мир как повседневную реальность, автор фиксирует и конкретное бытовое поведение, выполнение определенных обрядов и ритуалов, поскольку склад семейной жизни отражает как мировосприятие окружения писателя, так и его философские и религиозные воззрения (произведения Зайцева, Шмелева).
В данных описаниях мы также встречаемся с многочисленными бытовыми реалиями определенной поры. Используя несобственно - прямую речь, автор фиксирует и детское видение происходящего: "Таинственные слова, священные. Что - то в них... Бог будто? Нравится мне и "яко кадило пред Тобою", и "непщевати вины о гресях" - это я выучил в молитвах". Шмелев, с.185.
Анализируя подобные описания, можно прийти к выводу, что мы снова встречаемся с общими местами, повторениями сходных ситуаций или переживаний, обусловленными как общими образными ассоциациями, так и похожими авторскими умозаключениями.
В частности, многие мемуаристы дают характеристику полученного ими в детстве образования, обычно сравнивая его с тем воспитанием, которое оно наблюдают в момент создания мемуарных записей. Так, например, А.Цветаева замечает: "Религиозного воспитания мы не получали (как оно описывается во многих воспоминаниях детства - церковные традиции, усердное посещение церквей, молитвы). Хоть празднования Рождества, Пасхи, говенья Великим постом - родители придерживались, как и другие профессорские семьи, как школы тех лет, но поста в строгом смысле не наблюдалось, рано идти в церковь нас не поднимали, все было облегченно". Цветаева А., 1, с.63.
Наибольшая насущенность бытовыми реалиями свойственна частям, где описывается начальный период познания мира героем. Отражая процесс познания или восприятия новой для автора действительности, автор неизбежно включает в повествование новые понятия и сведения, тем самым раздвигая его рамки.
На композиционном уровне описание окружающего мира в основном на основе лично пережитого свойственно начальным главам мемуарно биографического повествования, а в плане индивидуального восприятия художникам, тяготеющим к модернистской и импрессионистической характеристике среды. Но и последние часто выходят за пределы собственного бытового ряда, переходя к событиям внешнего мира.
Причем таковыми не обязательно становятся явления, имеющие историческое или культурное значение. Не случайно Д.Самойлов, например, замечает: "Каждое время порождает свои формы быта. И не только время каждая социальная среда. Эпоха разлома, нестроения и перемешения породила свою неповторимую форму быта - коммунальную квартиру. ... Коммунальная квартира была и праздником крушения сословных перегородок. Она была присуща времени, а не одной социальной среде". Самойлов, с.21.