Конечно, глупо было бы кричать на весь свет: я хочу играть! Тем более что наш народ в своей массе борется против азартных игр. Российский, не испорченный играми люд получает всяческие осложнения от соприкосновения с этими капиталистическими игрушками. Рушатся семьи, проигрываются пенсии. Я знаю одну старушку, которая продает овощи со своего огорода недалеко от того места, где стоит один игральный автомат. Стоит ей набрать более-менее приличную сумму, как она тут же спешит в это злачное место. Она сама признавалась мне, что «бомбить» автомат нужно с суммой не менее двухсот рублей, а вообще, для верности, пятисот. И что дважды она выиграла по две тысячи рублей, а это две ее пенсии. Правда, сколько она при этом проиграла, не упоминалось.
Как-то я слышала интервью одного из столпов российского игрового бизнеса. Он так объяснял нездоровое отношение многих к автоматам:
– На Западе люди ходят играть, чтобы развлечься, а наши люди ходят как на работу, с непременным намерением выиграть. То есть заработать. А когда проигрывают, получают самый настоящий стресс. И начинают соревноваться с автоматом, словно он живой...
Понятно, почему наши женщины время от времени идут разбивать игровые автоматы, рискуя попасть в тюрьму за порчу частной собственности. Выходит, мы не умеем даже развлекаться и почти всякий досуг у нас на грани криминального...
Но это я, как всегда, опять залезла в философию.
Итак, Анатолий Викентьевич с Вовой уходят куда-то в глубь зала, получив предварительно от Найденова небольшую пачечку крупных купюр, а мы с Михаилом Ивановичем становимся к двум автоматам с прорезями для пятирублевых монет.
Он попросту берет из пакета, который так и остается у меня в руках, по полной горсти монет и распихивает их по карманам, как мальчишка. Я пристраиваю пакет сбоку, сажусь на высокий табурет и прошу официанта принести мне пепси-колу.
Игра началась!
Я всегда считала, что люди богатые, играя в автоматах, делают крупные ставки. То есть в прорези автоматов опускают крупные купюры, не меньше тысячи, и тем страннее мне наблюдать, как радуется выигрышу в пятьсот рублей человек, у которого на счету миллионы рублей.
Но кажется, удача ему изменяет, потому что радостные возгласы у соседнего автомата раздаются все реже, а потом Михаил Иванович разочарованно хлопает себя по карманам и протягивает ко мне руку, как за подаянием.
– Вы скоро проиграете наше имение, – нарочито серьезно замечаю я.
– Вы считаете, что я уже к имению подбираюсь? И что в таком случае посоветуете?
– Прекратить игру. Сегодня не ваш день.
– Что же мне делать?
– Становитесь рядом и болейте за меня.
Вообще-то я пошутила, но Найденов отчего-то слушается. И только он встает у меня за плечом, а я успеваю опустить одну монету, как начинает играть громкая бравурная мелодия и в приемник сыпятся монеты.
– Пять тысяч! – с придыханием говорит кто-то у меня за плечом. – Вот счастливая! А мне ни разу не удалось так выиграть.
Я оглядываюсь на говорящего. Вытянутое худощавое лицо и какие-то словно больные глаза. Молодой парень. То ли наркоман, то ли и в самом деле больной человек.
– Хотите, я поделюсь с вами выигрышем? – повинуясь какому-то импульсу, предлагаю я.
– Счастьем поделиться нельзя, – сухо отвечает он и поспешно отходит, как будто боится, что от следующего предложения, если оно последует, он не сможет отказаться.
Надо же, я никогда не думала, что счастье – это денежный выигрыш...
Найденов, посмеиваясь, помогает мне собрать монеты в пакет.
– А вы и в самом деле азартная.
– И в самом деле? То есть вы хотите сказать, что в вашем досье указан этот мой недостаток?
Он мнется, но потом кивает. Я опять начинаю злиться и, чтобы сбить себя с агрессивного настроя, успокаиваю его:
– Ничего, зато вам повезет в любви.
– А вам, значит, не повезет?
– И то и другое совместить трудно. Приходится выбирать. Давайте обменяем монеты на купюры и пропьем, – предлагаю я.
– Вы что же, больше не хотите играть?
– Я никогда не играю после крупного выигрыша. Это же не рулетка. В автоматах только один джекпот.
– Парни скорее всего только разошлись.
– А мы и не будем их отрывать от развлечений. Посидим попьем коктейли...
– И вы расскажете мне про свою систему игры! – подхватывает он.
Мы и в самом деле обмениваем выигрыш на купюры. Их оказывается семь штук тысячерублевых. Две тысячи осталось от нашего «банка».
Надо признать, что мы не слишком тратимся на развлечения. И это мне нравится. Потому что, начни Михаил Иванович совершать какие-нибудь особые материальные траты, я чувствовала бы себя неуютно. Мы все-таки не любовники, а всего лишь работник и работодатель.
– Вы разочарованы нашим досугом? – спрашивает Найденов, с любопытством изучая мое лицо: что он на нем прочел, хотела бы я знать!
– Ничуть. – Я тяну через соломинку вкусный коктейль, заказанный им.
Правда, я попыталась отдать ему весь выигрыш, но он взял только две тысячи, оставив мне пять.
– Это – гарантированно ваше.
Наверное, многие мужчины его бы не поняли. Сказали бы: что ты из себя строишь?! Не можешь не считаться с женщиной по мелочам? Пригласи ее, порази своей щедростью!
Может, это у него такой психологический ход, но мне бы не хотелось в этом копаться и что-то для себя раскладывать по полочкам: на эту, на ту. Все идет совершенно естественно. По крайней мере для меня. А я с некоторых пор вообще помешана на том, что считаю себя жадной до чужих денег, прижимистой, и благодарна Найденову за то, что он избавляет меня от чувства неловкости.
Завтра мне еще понадобится эта незамутненность восприятия окружающей меня действительности.
На мгновение у меня мелькает мысль: а что, если в его досье на меня имеется и это – комплекс продажности? Но потом я успокаиваюсь. Найденов и его источники информации просто не могут об этом знать!
– Так я жду, – напоминает Михаил Иванович. И уточняет: – Рассказа о вашей системе игры.
– Но разве вы не знаете, что для игральных автоматов нет никакой системы? Об этом все пишут.
– А вы как считаете?
Вот пристал! У меня такое чувство, что Найденов мысленно составил в отношении меня вопросник и теперь вроде ненавязчиво спрашивает меня то об одном, то о другом. Ну чего, в самом деле, я вредничаю? Неужели так трудно удовлетворить его любопытство.
– Хотите мою теорию испробовать на себе? Пожалуйста. Во-первых – и это главное! – надо уяснить, что ты вовсе не обязательно выиграешь.
– Как так? – удивляется он. – А разве тренеры не говорят своим спортсменам, что нужно настраивать себя только на победу?
– Говорят, и я говорила, но при этом всегда учила начинающих спортсменов: тот, кто не умеет достойно переживать поражения, победы не добьется. Разве что случайно. Кто-нибудь из более успешных спортсменов почему-либо выйдет из борьбы. Заболеет или что-нибудь сломает. Мне приходилось видеть, как пьедестал занимали далеко не лучшие спортсмены.
– Вот видите!
– Исключение лишь подтверждает правило... Во-вторых, игрок не должен на игре зацикливаться. Например, я иду к автомату не для того, чтобы поправить свое материальное положение, а именно поиграть, слегка пощекотать нервишки, и все... Впрочем, это я уже говорила. И в-третьих, выиграл – забирай выигрыш и уходи. Даже если это и не самый высокий выигрыш.
– Серьезная вы девушка. Значит, вы не одобряете принцип некоторых людей: все или ничего?
– Я вообще не одобряю категоричности. Разве что в отдельных моральных оценках того или иного вопроса. К примеру, в оценке подлости, предательства.
Он улыбнулся:
– Вы не смотрели фильм «Собака на сене»?
– Смотрела.
– Помните, там слуга Тристан поет своему хозяину некие куплеты? Дословно сейчас не вспомню, но он предлагал рецепт от любви, типа, если женщина пухленькая, мы скажем, скоро лопнет с жиру, а щедрую перекрестим в транжиру, ну и так далее.
– И что вы хотите этим сказать?
– То же самое: и оценка ведь может быть ошибочной как по части подлости, так и предательства. Вообще раз уж мы упомянули категоричность, то в делах сердечных ей тем более не место. Человеку свойственно ошибаться, не нами сказано.
– Наш с вами разговор получается безличным, оттого и неконкретным. Приведите пример.
Он задумывается. Я понимаю, пример у него готов, что-то из личного, но он не решается рассказать мне о нем. Как обычно рассказывают: один мой приятель...
Закончить диспут не успеваем. Мы сидим у самого края стойки на высоких барных стульях, где нас вскорости и находят остальные двое членов нашего коллектива.
– Ну как? – интересуется у них Найденов.
– Анатолий Викентьевич проигрался, а у меня навар – три штучки.
– Ванесса Михайловна всех опередила: у нее выигрыш – пять тысяч.
– Рублей? – интересуется Вова.
– А где ты видел долларовые автоматы?
– Таким образом, те, кому по части выигрыша не повезло, могут продолжать развлекаться – им в любви повезет, а я бы хотела вернуться в номер, – говорю я своим товарищам.
– Да и я, признаться, хотел бы в люлю, – поддерживает меня Михаил Иванович. – Ребята, вам деньжат подкинуть?
– Нет, зачем же, я иду с вами, – не соглашается Вова.
– Ага, а я пойду предаваться разврату в одиночку! – хмыкает начбез. – Примерный семьянин. Не играйте в демократию, шеф! Демократия развращает.
И мы все вчетвером возвращаемся в гостиницу.
Перед дверью моего номера Найденов пропускает вперед своих телохранителей, еще и подталкивает их:
– Идите, идите! Мне надо поговорить с Ванессой Михайловной, а этот разговор вовсе не для ваших ушей. – И обращается ко мне: – Ванесса Михайловна! Всего десять часов. Может, зайдете ко мне, сыграем партию в шахматы?
– В шахматы? А откуда вы знаете, что я умею в них играть?
Говорю и тут же вспоминаю: досье!
– Вы даже не представляете, как много я о вас знаю!
Я чувствую себя заинтригованной. Все-таки недаром его Анатолий Викентьевич позвонил мне. Но ведь я поехала с ними совершенно случайно, только потому, что остальные девушки в этот момент были заняты.
Эту мысль я и озвучиваю:
– Хотите сказать, что вы собрали досье на всех моих девушек?
– Почему? – не сразу соображает он.
– Но ведь я редко подключаюсь к работе. Только когда остальные телохранительницы заняты.
– Я предчувствовал, что поедете именно вы!
– Почему? – теперь задаю вопрос я.
Он ускользает от ответа.
– Так вы идете играть в шахматы или нет? Или предпочитаете до утра разговаривать в коридоре?
– До утра? – ужасаюсь я. – Хотите сказать, что и играть мы будем до утра? А если вы так же будете уходить от ответа, я так ничего и не узнаю?
Он довольно ухмыляется.
– Иными словами, я смог вас заинтриговать?
– Еще бы, – недовольно соглашаюсь я.
Значит, я была права, подозревая, что в интересе Найденова к моей скромной фирме что-то есть такое, что мне не известно.
– Хорошо, договоримся так: я отвечу на все ваши вопросы.
Вот это совсем другое дело. Потому что я не слишком хорошо играю в шахматы, а играть в них, чтобы только проигрывать – кому же такое понравится?
– А у вас есть еще что-нибудь, кроме шахмат?
Этот вопрос я задаю, все еще соображая, идти к нему или нет. Но получается двусмысленность, и Михаил Иванович откровенно ухмыляется.
Глава четырнадцатая
Как-то я слышала интервью одного из столпов российского игрового бизнеса. Он так объяснял нездоровое отношение многих к автоматам:
– На Западе люди ходят играть, чтобы развлечься, а наши люди ходят как на работу, с непременным намерением выиграть. То есть заработать. А когда проигрывают, получают самый настоящий стресс. И начинают соревноваться с автоматом, словно он живой...
Понятно, почему наши женщины время от времени идут разбивать игровые автоматы, рискуя попасть в тюрьму за порчу частной собственности. Выходит, мы не умеем даже развлекаться и почти всякий досуг у нас на грани криминального...
Но это я, как всегда, опять залезла в философию.
Итак, Анатолий Викентьевич с Вовой уходят куда-то в глубь зала, получив предварительно от Найденова небольшую пачечку крупных купюр, а мы с Михаилом Ивановичем становимся к двум автоматам с прорезями для пятирублевых монет.
Он попросту берет из пакета, который так и остается у меня в руках, по полной горсти монет и распихивает их по карманам, как мальчишка. Я пристраиваю пакет сбоку, сажусь на высокий табурет и прошу официанта принести мне пепси-колу.
Игра началась!
Я всегда считала, что люди богатые, играя в автоматах, делают крупные ставки. То есть в прорези автоматов опускают крупные купюры, не меньше тысячи, и тем страннее мне наблюдать, как радуется выигрышу в пятьсот рублей человек, у которого на счету миллионы рублей.
Но кажется, удача ему изменяет, потому что радостные возгласы у соседнего автомата раздаются все реже, а потом Михаил Иванович разочарованно хлопает себя по карманам и протягивает ко мне руку, как за подаянием.
– Вы скоро проиграете наше имение, – нарочито серьезно замечаю я.
– Вы считаете, что я уже к имению подбираюсь? И что в таком случае посоветуете?
– Прекратить игру. Сегодня не ваш день.
– Что же мне делать?
– Становитесь рядом и болейте за меня.
Вообще-то я пошутила, но Найденов отчего-то слушается. И только он встает у меня за плечом, а я успеваю опустить одну монету, как начинает играть громкая бравурная мелодия и в приемник сыпятся монеты.
– Пять тысяч! – с придыханием говорит кто-то у меня за плечом. – Вот счастливая! А мне ни разу не удалось так выиграть.
Я оглядываюсь на говорящего. Вытянутое худощавое лицо и какие-то словно больные глаза. Молодой парень. То ли наркоман, то ли и в самом деле больной человек.
– Хотите, я поделюсь с вами выигрышем? – повинуясь какому-то импульсу, предлагаю я.
– Счастьем поделиться нельзя, – сухо отвечает он и поспешно отходит, как будто боится, что от следующего предложения, если оно последует, он не сможет отказаться.
Надо же, я никогда не думала, что счастье – это денежный выигрыш...
Найденов, посмеиваясь, помогает мне собрать монеты в пакет.
– А вы и в самом деле азартная.
– И в самом деле? То есть вы хотите сказать, что в вашем досье указан этот мой недостаток?
Он мнется, но потом кивает. Я опять начинаю злиться и, чтобы сбить себя с агрессивного настроя, успокаиваю его:
– Ничего, зато вам повезет в любви.
– А вам, значит, не повезет?
– И то и другое совместить трудно. Приходится выбирать. Давайте обменяем монеты на купюры и пропьем, – предлагаю я.
– Вы что же, больше не хотите играть?
– Я никогда не играю после крупного выигрыша. Это же не рулетка. В автоматах только один джекпот.
– Парни скорее всего только разошлись.
– А мы и не будем их отрывать от развлечений. Посидим попьем коктейли...
– И вы расскажете мне про свою систему игры! – подхватывает он.
Мы и в самом деле обмениваем выигрыш на купюры. Их оказывается семь штук тысячерублевых. Две тысячи осталось от нашего «банка».
Надо признать, что мы не слишком тратимся на развлечения. И это мне нравится. Потому что, начни Михаил Иванович совершать какие-нибудь особые материальные траты, я чувствовала бы себя неуютно. Мы все-таки не любовники, а всего лишь работник и работодатель.
– Вы разочарованы нашим досугом? – спрашивает Найденов, с любопытством изучая мое лицо: что он на нем прочел, хотела бы я знать!
– Ничуть. – Я тяну через соломинку вкусный коктейль, заказанный им.
Правда, я попыталась отдать ему весь выигрыш, но он взял только две тысячи, оставив мне пять.
– Это – гарантированно ваше.
Наверное, многие мужчины его бы не поняли. Сказали бы: что ты из себя строишь?! Не можешь не считаться с женщиной по мелочам? Пригласи ее, порази своей щедростью!
Может, это у него такой психологический ход, но мне бы не хотелось в этом копаться и что-то для себя раскладывать по полочкам: на эту, на ту. Все идет совершенно естественно. По крайней мере для меня. А я с некоторых пор вообще помешана на том, что считаю себя жадной до чужих денег, прижимистой, и благодарна Найденову за то, что он избавляет меня от чувства неловкости.
Завтра мне еще понадобится эта незамутненность восприятия окружающей меня действительности.
На мгновение у меня мелькает мысль: а что, если в его досье на меня имеется и это – комплекс продажности? Но потом я успокаиваюсь. Найденов и его источники информации просто не могут об этом знать!
– Так я жду, – напоминает Михаил Иванович. И уточняет: – Рассказа о вашей системе игры.
– Но разве вы не знаете, что для игральных автоматов нет никакой системы? Об этом все пишут.
– А вы как считаете?
Вот пристал! У меня такое чувство, что Найденов мысленно составил в отношении меня вопросник и теперь вроде ненавязчиво спрашивает меня то об одном, то о другом. Ну чего, в самом деле, я вредничаю? Неужели так трудно удовлетворить его любопытство.
– Хотите мою теорию испробовать на себе? Пожалуйста. Во-первых – и это главное! – надо уяснить, что ты вовсе не обязательно выиграешь.
– Как так? – удивляется он. – А разве тренеры не говорят своим спортсменам, что нужно настраивать себя только на победу?
– Говорят, и я говорила, но при этом всегда учила начинающих спортсменов: тот, кто не умеет достойно переживать поражения, победы не добьется. Разве что случайно. Кто-нибудь из более успешных спортсменов почему-либо выйдет из борьбы. Заболеет или что-нибудь сломает. Мне приходилось видеть, как пьедестал занимали далеко не лучшие спортсмены.
– Вот видите!
– Исключение лишь подтверждает правило... Во-вторых, игрок не должен на игре зацикливаться. Например, я иду к автомату не для того, чтобы поправить свое материальное положение, а именно поиграть, слегка пощекотать нервишки, и все... Впрочем, это я уже говорила. И в-третьих, выиграл – забирай выигрыш и уходи. Даже если это и не самый высокий выигрыш.
– Серьезная вы девушка. Значит, вы не одобряете принцип некоторых людей: все или ничего?
– Я вообще не одобряю категоричности. Разве что в отдельных моральных оценках того или иного вопроса. К примеру, в оценке подлости, предательства.
Он улыбнулся:
– Вы не смотрели фильм «Собака на сене»?
– Смотрела.
– Помните, там слуга Тристан поет своему хозяину некие куплеты? Дословно сейчас не вспомню, но он предлагал рецепт от любви, типа, если женщина пухленькая, мы скажем, скоро лопнет с жиру, а щедрую перекрестим в транжиру, ну и так далее.
– И что вы хотите этим сказать?
– То же самое: и оценка ведь может быть ошибочной как по части подлости, так и предательства. Вообще раз уж мы упомянули категоричность, то в делах сердечных ей тем более не место. Человеку свойственно ошибаться, не нами сказано.
– Наш с вами разговор получается безличным, оттого и неконкретным. Приведите пример.
Он задумывается. Я понимаю, пример у него готов, что-то из личного, но он не решается рассказать мне о нем. Как обычно рассказывают: один мой приятель...
Закончить диспут не успеваем. Мы сидим у самого края стойки на высоких барных стульях, где нас вскорости и находят остальные двое членов нашего коллектива.
– Ну как? – интересуется у них Найденов.
– Анатолий Викентьевич проигрался, а у меня навар – три штучки.
– Ванесса Михайловна всех опередила: у нее выигрыш – пять тысяч.
– Рублей? – интересуется Вова.
– А где ты видел долларовые автоматы?
– Таким образом, те, кому по части выигрыша не повезло, могут продолжать развлекаться – им в любви повезет, а я бы хотела вернуться в номер, – говорю я своим товарищам.
– Да и я, признаться, хотел бы в люлю, – поддерживает меня Михаил Иванович. – Ребята, вам деньжат подкинуть?
– Нет, зачем же, я иду с вами, – не соглашается Вова.
– Ага, а я пойду предаваться разврату в одиночку! – хмыкает начбез. – Примерный семьянин. Не играйте в демократию, шеф! Демократия развращает.
И мы все вчетвером возвращаемся в гостиницу.
Перед дверью моего номера Найденов пропускает вперед своих телохранителей, еще и подталкивает их:
– Идите, идите! Мне надо поговорить с Ванессой Михайловной, а этот разговор вовсе не для ваших ушей. – И обращается ко мне: – Ванесса Михайловна! Всего десять часов. Может, зайдете ко мне, сыграем партию в шахматы?
– В шахматы? А откуда вы знаете, что я умею в них играть?
Говорю и тут же вспоминаю: досье!
– Вы даже не представляете, как много я о вас знаю!
Я чувствую себя заинтригованной. Все-таки недаром его Анатолий Викентьевич позвонил мне. Но ведь я поехала с ними совершенно случайно, только потому, что остальные девушки в этот момент были заняты.
Эту мысль я и озвучиваю:
– Хотите сказать, что вы собрали досье на всех моих девушек?
– Почему? – не сразу соображает он.
– Но ведь я редко подключаюсь к работе. Только когда остальные телохранительницы заняты.
– Я предчувствовал, что поедете именно вы!
– Почему? – теперь задаю вопрос я.
Он ускользает от ответа.
– Так вы идете играть в шахматы или нет? Или предпочитаете до утра разговаривать в коридоре?
– До утра? – ужасаюсь я. – Хотите сказать, что и играть мы будем до утра? А если вы так же будете уходить от ответа, я так ничего и не узнаю?
Он довольно ухмыляется.
– Иными словами, я смог вас заинтриговать?
– Еще бы, – недовольно соглашаюсь я.
Значит, я была права, подозревая, что в интересе Найденова к моей скромной фирме что-то есть такое, что мне не известно.
– Хорошо, договоримся так: я отвечу на все ваши вопросы.
Вот это совсем другое дело. Потому что я не слишком хорошо играю в шахматы, а играть в них, чтобы только проигрывать – кому же такое понравится?
– А у вас есть еще что-нибудь, кроме шахмат?
Этот вопрос я задаю, все еще соображая, идти к нему или нет. Но получается двусмысленность, и Михаил Иванович откровенно ухмыляется.
Глава четырнадцатая
Номер у Найденова почти такой же, как у меня. Разве что портьеры другие. И на столе стоит бутылка красного вина. С собой, что ли, он привез?
– Привез с собой, – подтверждает Михаил Иванович, – а то в прошлый раз кое у кого из моих знакомых возник вопрос, есть ли и в самом деле в нашем краю хорошие вина? Да мы, говорю, если упремся как следует, то и с Францией можем потягаться, не говоря о Молдавии.
– Вы – патриот своего края?
– А вы нет? – передразнивает он. – Да, я хотел бы, чтобы пусть и не во всей стране, но хотя бы в нашем регионе мы могли устроить несколько другую жизнь...
Ты посмотри, у мужика какие планы! Не иначе в губернаторы готовится. Но это я про себя над ним хихикаю. В лицо сказать не осмеливаюсь, может обидеться.
– Думаете, что нужно создать нечто вроде государства в государстве?
– Достаточно было бы свободной экономической зоны.
– Так в чем же дело? Теперь остается только вам стать губернатором, и, как говорится, карты в руки! – все же не выдерживаю я. Наверное, у меня предубеждение против богатых людей. Не верю, что они могут что-то делать бескорыстно, хотя Найденов не похож на человека, который думает только о своем кармане.
– Обещаю над этим вопросом подумать... Вот кем бы я не смог стать, так это президентом страны, если бы пробился во власть. И не из-за недостатка ума...
Похоже, от скромности он не умрет!
– ...А оттого, что в нашем Отечестве все делается слишком медленно. В то время как давно пора торопиться, работать быстрее, на перспективу, а мы как начнем раскачиваться, как станем репу чесать и прикидывать, что да как... Извините, но ведь у нас и в самом деле богатейший край. Нам бы еще и умное руководство...
– Если вы будете говорить со мной о политике...
– Молчу, молчу, – говорит он и выбрасывает вперед руку, как Ленин на памятниках. – Прошу.
У дивана стоит шахматный столик с расставленными фигурами. Сам с собой играл, что ли?
Я присаживаюсь на диван и спрашиваю:
– Эту партию можно разбирать, или вы запишете?
– Конечно, разбирайте. Я играл сам с собой.
– И кто победил?
– Конечно же, свои.
Он набирает номер телефона и говорит в трубку:
– Пожалуйста, принесите десерт в номер четыреста пятый. Конкретно?.. Аня, вы мороженое будете?
– И мороженое, и пирожные, и шоколад, и соки.
Он послушно повторяет.
– И вы не боитесь поправиться?
– В крайнем случае дома денек поголодаю.
Найденов смеется.
– Мне нравится, что вы откровенны.
– По крайней мере благодаря такой привычке мы будем избавлены от неприятных сюрпризов.
Он удивленно смотрит на меня.
– В смысле?
– Это я так, не обращайте внимания...
Но поскольку он все еще чего-то ждет, поясняю:
– Если мы будем друг с другом откровенны, то и не придется говорить: я от нее – или от него – этого не ждал.
Я расставляю фигуры, а Найденов прохаживается по номеру, словно собирается с духом...
– Вы как-то напряжены, или мне кажется?
– Не кажется. Напряжен, – признается он. – Дело в том, что вы мне нравитесь.
– Естественно, ведь мы так давно знакомы. – Я взглядываю на часы. – Целых двенадцать часов. За это время вы успели меня узнать и полюбить.
– Аня...
– Представляете, брат зовет меня Ванькой.
– У вас и в самом деле имя необычное, и потому мы пытаемся отыскать в нем знакомые сочетания букв... На самом деле я знаю вас уже целую неделю! – признается он.
– Правда? А я вас нет.
– Еще бы, вы почему-то вообще не обращаете внимания на мужчин.
– Намекаете на нетрадиционную ориентацию?
– Ни на что я не намекаю! – сердится Найденов. – Вначале я думал, что вам нравятся мужчины помоложе.
– Мальчики.
– ...Потому, когда звонил вам, сказал, что мне двадцать пять лет...
– Так это были вы! – От возмущения я вскакиваю, но он складывает ладони вместе в каком-то молитвенном жесте.
– Но я ведь в то время только что узнал, что благодаря вам врачи успели спасти моего отца...
– Вы по-прежнему ставите мне в особую заслугу то, что я позвонила в «Скорую помощь»? Сказали спасибо – и все. А вы, как выясняется, развернули такую деятельность. Неужели до сего времени никто не оказывал вам самых обычных услуг? Просто так, безвозмездно!
– Вы так эмоциональны... Разве я вас чем-то обидел?
– Рассердили. Масштаб ваших действий не соответствовал значительности моего поступка. Подумаешь, позвонила. Словно это не долг любого нормального человека... И потом, я не люблю всякие там экивоки, поклоны, игры на дудочке и прочее... Так и кажется, что вы просто пользуетесь моментом...
– Игры на дудочке, – удивленно повторяет он. – Пользуюсь моментом... чтобы подобраться к вам поближе? Неужели мои братья по полу вас так достали?
В таком ракурсе свое отношение к мужчинам я еще не рассматривала. Не достали, а просто... я им не верю. Та, самая первая, еще юношеская ошибка до сих пор помнится, и именно ею я меряю все свои поступки.
– И вообще, чего вдруг вы мной заинтересовались? – небрежно спрашиваю я, все же заставляя себя успокоиться.
– Сначала я хотел просто вас поблагодарить. Но когда вы отказались встретиться, меня это...
– Задело!
– Можно сказать и так. Я спросил себя: что это за фифа такая?
– Странный вы человек. Я вас не только не видела, но и до сего времени не знала – какая же тут обида? И потом, вы же не киноактер, не секс-символ, как сейчас модно говорить.
– Хотите сказать, что как мужчина я не слишком привлекательный?
– Михаил Иванович!
– Вот видите, вы до сих пор зовете меня по имени-отчеству, хотя в такой неформальной обстановке мы могли бы вполне перейти на ты. И так ведете себя не только вы. У меня есть зам, мы с ним одногодки, но в незнакомых компаниях его сразу начинают звать Димой, а меня непременно – Михаил Иванович.
– И вы не можете понять, в чем дело?
– Вот именно! – говорит он с обидой.
– В вас, батенька, – нарочно копирую я старого врача, – и только в вас! Люди чувствуют стену, которую вы сразу воздвигаете между ними и собой, и тоже напрягаются. Небось каждый думает: кто знает этого буку? Скажешь ему – Миша, а он и вскинется: какой я вам Миша!
– Вот, значит, как, – медленно тянет он, но видно, что в глазах его загораются искорки интереса.
– Думаю, еще не все потеряно, – киваю я, – небольшой сеанс релаксации, и дело сдвинется с мертвой точки.
– Под вашим руководством?
– Можно и под моим.
– Сейчас?
– Нет, сначала попробуйте у меня выиграть.
– Ого! – говорит он с уважением.
– А то!
– Ставки растут!
– Что вы имеете в виду? Может, думаете, что релаксация – это синоним секса?
– Это вы так сказали.
– Вы страшный человек, Михаил Иванович! С вами надо держать ухо востро. Все ваши мысли – об одном...
Е-два, е-четыре.
В дверь стучат, и когда Найденов идет открывать, в номере появляется официант с тележкой, полной всяческих деликатесов.
– Нам нужна пища для ума, – говорит он, – потому и заказали сахар во всех видах.
Он сует в руки официанту купюру и приговаривает:
– Иди-иди, не видишь, Чапай думает!
Но при этом не спешит делать следующий ход, а спрашивает:
– Почистить тебе апельсин?
Значит, вот так резко Найденов решил перейти к неформальным отношениям без надоевшего выканья. Но пусть не думает, будто я забуду, что наши отношения клиента и телохранителя не станут претерпевать особых изменений. Впрочем, что это я зарекаюсь? Время покажет.
– Почисти. А ходить кто будет?
– Походи за меня. Все равно куда.
– Предпочитаешь королевский гамбит?
– В моем доме попрошу не выражаться! – хохмит он. – Слушай, а почему мне никогда и никто об этом не говорил?
Теперь уже он ходит сам. Мы быстро обмениваемся ходами, и я не успеваю мяукнуть, как мой работодатель загоняет меня в угол.
– О чем, об этом? Откуда дети берутся?
– Ванесса Михайловна, у вас все мысли – об одном.
Конечно, об одном: как освободить мне для маневра ферзя, зажатого между пешками и двумя конями.
«Лошадью ходи», – говорю я себе, но и мой лошадь зажат между его пешками. Вот чего терпеть не могу, так это пешечных окончаний. Мне нужно широкое поле для деятельности. Мелкие уступки, жертвы пешек рассеивают мое внимание.
– Ладно, ничья! – восклицаю я, хотя мой король в двух шагах от мата. – Вовсе я не так хорошо играю, как делаю вид. А вы небось подумали, что перед вами гроссмейстер.
– На какую-то минуту подумал.
– Вот видите, а у вас все наоборот.
– Опять не понял. Вы все время говорите загадками! – с нарочитой досадой произнес он.
– То есть у вас есть чем ходить и куда ходить, а вместо этого вы стоите и ждете?
– Так что же это, мне надо хвастать, какой я необыкновенный, и умный, и богатый?
– Хвастать не хвастать, а намекнуть стоит, если девушка не в курсе. Сейчас они знаете, как на это ведутся? Только пальцем щелкните, и станут называть вас не только Мишей, но и зайчиком, и слоником, и рыбкой...
– Издеваетесь?
– Нет, всего лишь пытаюсь снять ваше напряжение. В чем вообще дело?
– В том, что я в себе не уверен...
– Вы... не уверены? – Я так удивлена, что даже короткий вопрос произношу в два приема.
Между тем совсем недавно, глядя на Найденова, на его безмятежное лицо, когда он бросал в прорезь автомата пятачки, я как раз думала о том, что никакие комплексы, подобные моим, ему неведомы. Он не знает, что такое голодать и не иметь возможности купить себе самое необходимое... Может, это он так шутит? Но нет, в его глазах нет и намека на веселье.
– А в чем именно вы не уверены... в постели? – Последнее слово я произношу с трудом, но что еще можно придумать?..
– Нет, конечно же, нет. Как вы думаете, меня можно полюбить просто так?
– А как еще можно полюбить мужчину? – невольно фыркаю я. – Все остальные случаи к любви не относятся. Это всего лишь заинтересованность.
– Можно... захотеть, чтобы он всегда был рядом... чтобы выполнять любые ваши прихоти.
– Надеюсь, сейчас речь не обо мне. А если взять мою особу для примера, то могу признаться, у меня не такие уж большие запросы, чтобы я не могла удовлетворить их сама...
Опять двусмысленность! Что-то я сегодня не догоняю, а потому спохватываюсь.
– Я имею в виду вопросы материального характера: одежда, драгоценности, средство передвижения.
– Это все не то!.. То есть я хочу сказать – разве это имеет отношение к любви?
В словах его слышится чуть ли не отчаяние. Что за чушь? Разве может быть несчастен человек, у которого все есть, включая внешность?
– Вы думаете, только я буксую на этом вопросе? Я знаю по крайней мере еще двоих молодых мужчин, которые нарочно покупают себе недорогие вещи, ездят на обычных машинах, чтобы не производить впечатления крутого мэна. Им надо жениться и чтобы жена... Помните, как в песне: «Дай Бог, чтобы твоя жена тебя любила даже нищим!»
– Вы тоже хотите жениться?
Он краснеет, вообще доводя меня до изумления. Чем я лучше девиц, которые ищут себе богатых мужей? Разве что у меня интерес с обратным знаком. Я тоже смотрю на Найденова как на стереотип богатого мужчины. Но для меня это значит – не слишком порядочного, не слишком воспитанного, самоуверенного до наглости и прочее. Ну если вспомнить афоризм насчет того, что если говорят: «Мое богатство нажито тяжелым трудом!», спросите: «Чьим?»
В общем, Михаил Иванович в мои рамки не укладывается...
– Для начала я хотел бы встретить любимую женщину.
– Ну и в чем дело? Вы обязательно встретите! Вы такой обаятельный, умный! – Я успокаиваю его как маленького. – Да в вас любая влюбится!
– Но вы же не влюбились, – тихо говорит он.
– О, здесь вам просто не повезло, – честно признаюсь я. – Я нетипична, потому что у меня... ум болит. Последствия урагана, знаете ли. Крышу покосило!
Говорю и сама смеюсь, но Михаил Иванович остается серьезным.
– Просто в юности я пережила одну... скажем так, трагедию, после которой... кажется, не могу даже влюбиться. Я сегодня как раз думала об этом. Как будто у меня вот здесь, – я касаюсь груди, – что-то замерзло. Навсегда. Но если бы вы мне доверились, я могла бы познакомить вас с хорошей девушкой, которая стала бы настоящей подругой жизни...
– Не хочу я ни с кем знакомиться! – сердито говорит он и отворачивается.
– И что же, релаксации вы тоже не хотите?
– Релаксацию хочу.
– Тогда начнем. Ложитесь на диван, расслабьтесь, развяжите галстук... Я сяду вот здесь, на ковре. Кажется, мне тоже не мешает расслабиться... Итак, представьте себе солнечный летний день, и вы на пляже. Десять часов утра...
– А что я там делаю, на пляже? – сварливо интересуется он.
– Как что? – сразу сбиваюсь я с настроя. – Лежите загораете.
– Вот уж чего не люблю, так это принимать загар лежа. Я предпочитаю активный отдых.
– Ну хорошо, представьте себе, что вы на яхте, управляетесь с парусами.
– Я не умею управляться с парусами.
– Как, у вас нет яхты? А почему?
Он пожимает плечами:
– Не знаю, как-то не задумывался над тем, что она мне нужна.
– Ладно, яхту отменяем, хотя вам для имиджа она бы пригодилась... Черт возьми, куда же вас поместить-то? Может, в сауну? Крутые всегда развлекаются в сауне. Пиво, девушки с раками... тьфу, ну вы сами знаете, что там у вас.
– Но в сауну я тоже не хожу. Как-то от жары я упал в обморок и с той поры в сауну – ни ногой...
Я не знаю ни одного мужчины, который вот так бы запросто признался, что он падает в обмороки.
– И своим девушкам вы тоже об этом рассказываете, про обмороки?
– Вам-то я рассказал.
– Но я-то не ваша девушка, – передразниваю я.
– А жалко, – вздыхает он и садится на диване. – С релаксацией придется повременить. Честно говоря, вы поставили меня в тупик. Я вдруг подумал: что же это такое, неужели на свете для меня нет места, где я мог бы полностью расслабиться...
– Тяжелый случай, – покачиваю я головой, – в моей практике такое случается первый раз. Тогда что же вы хотите прямо сейчас, кроме игры в шахматы?
– Привез с собой, – подтверждает Михаил Иванович, – а то в прошлый раз кое у кого из моих знакомых возник вопрос, есть ли и в самом деле в нашем краю хорошие вина? Да мы, говорю, если упремся как следует, то и с Францией можем потягаться, не говоря о Молдавии.
– Вы – патриот своего края?
– А вы нет? – передразнивает он. – Да, я хотел бы, чтобы пусть и не во всей стране, но хотя бы в нашем регионе мы могли устроить несколько другую жизнь...
Ты посмотри, у мужика какие планы! Не иначе в губернаторы готовится. Но это я про себя над ним хихикаю. В лицо сказать не осмеливаюсь, может обидеться.
– Думаете, что нужно создать нечто вроде государства в государстве?
– Достаточно было бы свободной экономической зоны.
– Так в чем же дело? Теперь остается только вам стать губернатором, и, как говорится, карты в руки! – все же не выдерживаю я. Наверное, у меня предубеждение против богатых людей. Не верю, что они могут что-то делать бескорыстно, хотя Найденов не похож на человека, который думает только о своем кармане.
– Обещаю над этим вопросом подумать... Вот кем бы я не смог стать, так это президентом страны, если бы пробился во власть. И не из-за недостатка ума...
Похоже, от скромности он не умрет!
– ...А оттого, что в нашем Отечестве все делается слишком медленно. В то время как давно пора торопиться, работать быстрее, на перспективу, а мы как начнем раскачиваться, как станем репу чесать и прикидывать, что да как... Извините, но ведь у нас и в самом деле богатейший край. Нам бы еще и умное руководство...
– Если вы будете говорить со мной о политике...
– Молчу, молчу, – говорит он и выбрасывает вперед руку, как Ленин на памятниках. – Прошу.
У дивана стоит шахматный столик с расставленными фигурами. Сам с собой играл, что ли?
Я присаживаюсь на диван и спрашиваю:
– Эту партию можно разбирать, или вы запишете?
– Конечно, разбирайте. Я играл сам с собой.
– И кто победил?
– Конечно же, свои.
Он набирает номер телефона и говорит в трубку:
– Пожалуйста, принесите десерт в номер четыреста пятый. Конкретно?.. Аня, вы мороженое будете?
– И мороженое, и пирожные, и шоколад, и соки.
Он послушно повторяет.
– И вы не боитесь поправиться?
– В крайнем случае дома денек поголодаю.
Найденов смеется.
– Мне нравится, что вы откровенны.
– По крайней мере благодаря такой привычке мы будем избавлены от неприятных сюрпризов.
Он удивленно смотрит на меня.
– В смысле?
– Это я так, не обращайте внимания...
Но поскольку он все еще чего-то ждет, поясняю:
– Если мы будем друг с другом откровенны, то и не придется говорить: я от нее – или от него – этого не ждал.
Я расставляю фигуры, а Найденов прохаживается по номеру, словно собирается с духом...
– Вы как-то напряжены, или мне кажется?
– Не кажется. Напряжен, – признается он. – Дело в том, что вы мне нравитесь.
– Естественно, ведь мы так давно знакомы. – Я взглядываю на часы. – Целых двенадцать часов. За это время вы успели меня узнать и полюбить.
– Аня...
– Представляете, брат зовет меня Ванькой.
– У вас и в самом деле имя необычное, и потому мы пытаемся отыскать в нем знакомые сочетания букв... На самом деле я знаю вас уже целую неделю! – признается он.
– Правда? А я вас нет.
– Еще бы, вы почему-то вообще не обращаете внимания на мужчин.
– Намекаете на нетрадиционную ориентацию?
– Ни на что я не намекаю! – сердится Найденов. – Вначале я думал, что вам нравятся мужчины помоложе.
– Мальчики.
– ...Потому, когда звонил вам, сказал, что мне двадцать пять лет...
– Так это были вы! – От возмущения я вскакиваю, но он складывает ладони вместе в каком-то молитвенном жесте.
– Но я ведь в то время только что узнал, что благодаря вам врачи успели спасти моего отца...
– Вы по-прежнему ставите мне в особую заслугу то, что я позвонила в «Скорую помощь»? Сказали спасибо – и все. А вы, как выясняется, развернули такую деятельность. Неужели до сего времени никто не оказывал вам самых обычных услуг? Просто так, безвозмездно!
– Вы так эмоциональны... Разве я вас чем-то обидел?
– Рассердили. Масштаб ваших действий не соответствовал значительности моего поступка. Подумаешь, позвонила. Словно это не долг любого нормального человека... И потом, я не люблю всякие там экивоки, поклоны, игры на дудочке и прочее... Так и кажется, что вы просто пользуетесь моментом...
– Игры на дудочке, – удивленно повторяет он. – Пользуюсь моментом... чтобы подобраться к вам поближе? Неужели мои братья по полу вас так достали?
В таком ракурсе свое отношение к мужчинам я еще не рассматривала. Не достали, а просто... я им не верю. Та, самая первая, еще юношеская ошибка до сих пор помнится, и именно ею я меряю все свои поступки.
– И вообще, чего вдруг вы мной заинтересовались? – небрежно спрашиваю я, все же заставляя себя успокоиться.
– Сначала я хотел просто вас поблагодарить. Но когда вы отказались встретиться, меня это...
– Задело!
– Можно сказать и так. Я спросил себя: что это за фифа такая?
– Странный вы человек. Я вас не только не видела, но и до сего времени не знала – какая же тут обида? И потом, вы же не киноактер, не секс-символ, как сейчас модно говорить.
– Хотите сказать, что как мужчина я не слишком привлекательный?
– Михаил Иванович!
– Вот видите, вы до сих пор зовете меня по имени-отчеству, хотя в такой неформальной обстановке мы могли бы вполне перейти на ты. И так ведете себя не только вы. У меня есть зам, мы с ним одногодки, но в незнакомых компаниях его сразу начинают звать Димой, а меня непременно – Михаил Иванович.
– И вы не можете понять, в чем дело?
– Вот именно! – говорит он с обидой.
– В вас, батенька, – нарочно копирую я старого врача, – и только в вас! Люди чувствуют стену, которую вы сразу воздвигаете между ними и собой, и тоже напрягаются. Небось каждый думает: кто знает этого буку? Скажешь ему – Миша, а он и вскинется: какой я вам Миша!
– Вот, значит, как, – медленно тянет он, но видно, что в глазах его загораются искорки интереса.
– Думаю, еще не все потеряно, – киваю я, – небольшой сеанс релаксации, и дело сдвинется с мертвой точки.
– Под вашим руководством?
– Можно и под моим.
– Сейчас?
– Нет, сначала попробуйте у меня выиграть.
– Ого! – говорит он с уважением.
– А то!
– Ставки растут!
– Что вы имеете в виду? Может, думаете, что релаксация – это синоним секса?
– Это вы так сказали.
– Вы страшный человек, Михаил Иванович! С вами надо держать ухо востро. Все ваши мысли – об одном...
Е-два, е-четыре.
В дверь стучат, и когда Найденов идет открывать, в номере появляется официант с тележкой, полной всяческих деликатесов.
– Нам нужна пища для ума, – говорит он, – потому и заказали сахар во всех видах.
Он сует в руки официанту купюру и приговаривает:
– Иди-иди, не видишь, Чапай думает!
Но при этом не спешит делать следующий ход, а спрашивает:
– Почистить тебе апельсин?
Значит, вот так резко Найденов решил перейти к неформальным отношениям без надоевшего выканья. Но пусть не думает, будто я забуду, что наши отношения клиента и телохранителя не станут претерпевать особых изменений. Впрочем, что это я зарекаюсь? Время покажет.
– Почисти. А ходить кто будет?
– Походи за меня. Все равно куда.
– Предпочитаешь королевский гамбит?
– В моем доме попрошу не выражаться! – хохмит он. – Слушай, а почему мне никогда и никто об этом не говорил?
Теперь уже он ходит сам. Мы быстро обмениваемся ходами, и я не успеваю мяукнуть, как мой работодатель загоняет меня в угол.
– О чем, об этом? Откуда дети берутся?
– Ванесса Михайловна, у вас все мысли – об одном.
Конечно, об одном: как освободить мне для маневра ферзя, зажатого между пешками и двумя конями.
«Лошадью ходи», – говорю я себе, но и мой лошадь зажат между его пешками. Вот чего терпеть не могу, так это пешечных окончаний. Мне нужно широкое поле для деятельности. Мелкие уступки, жертвы пешек рассеивают мое внимание.
– Ладно, ничья! – восклицаю я, хотя мой король в двух шагах от мата. – Вовсе я не так хорошо играю, как делаю вид. А вы небось подумали, что перед вами гроссмейстер.
– На какую-то минуту подумал.
– Вот видите, а у вас все наоборот.
– Опять не понял. Вы все время говорите загадками! – с нарочитой досадой произнес он.
– То есть у вас есть чем ходить и куда ходить, а вместо этого вы стоите и ждете?
– Так что же это, мне надо хвастать, какой я необыкновенный, и умный, и богатый?
– Хвастать не хвастать, а намекнуть стоит, если девушка не в курсе. Сейчас они знаете, как на это ведутся? Только пальцем щелкните, и станут называть вас не только Мишей, но и зайчиком, и слоником, и рыбкой...
– Издеваетесь?
– Нет, всего лишь пытаюсь снять ваше напряжение. В чем вообще дело?
– В том, что я в себе не уверен...
– Вы... не уверены? – Я так удивлена, что даже короткий вопрос произношу в два приема.
Между тем совсем недавно, глядя на Найденова, на его безмятежное лицо, когда он бросал в прорезь автомата пятачки, я как раз думала о том, что никакие комплексы, подобные моим, ему неведомы. Он не знает, что такое голодать и не иметь возможности купить себе самое необходимое... Может, это он так шутит? Но нет, в его глазах нет и намека на веселье.
– А в чем именно вы не уверены... в постели? – Последнее слово я произношу с трудом, но что еще можно придумать?..
– Нет, конечно же, нет. Как вы думаете, меня можно полюбить просто так?
– А как еще можно полюбить мужчину? – невольно фыркаю я. – Все остальные случаи к любви не относятся. Это всего лишь заинтересованность.
– Можно... захотеть, чтобы он всегда был рядом... чтобы выполнять любые ваши прихоти.
– Надеюсь, сейчас речь не обо мне. А если взять мою особу для примера, то могу признаться, у меня не такие уж большие запросы, чтобы я не могла удовлетворить их сама...
Опять двусмысленность! Что-то я сегодня не догоняю, а потому спохватываюсь.
– Я имею в виду вопросы материального характера: одежда, драгоценности, средство передвижения.
– Это все не то!.. То есть я хочу сказать – разве это имеет отношение к любви?
В словах его слышится чуть ли не отчаяние. Что за чушь? Разве может быть несчастен человек, у которого все есть, включая внешность?
– Вы думаете, только я буксую на этом вопросе? Я знаю по крайней мере еще двоих молодых мужчин, которые нарочно покупают себе недорогие вещи, ездят на обычных машинах, чтобы не производить впечатления крутого мэна. Им надо жениться и чтобы жена... Помните, как в песне: «Дай Бог, чтобы твоя жена тебя любила даже нищим!»
– Вы тоже хотите жениться?
Он краснеет, вообще доводя меня до изумления. Чем я лучше девиц, которые ищут себе богатых мужей? Разве что у меня интерес с обратным знаком. Я тоже смотрю на Найденова как на стереотип богатого мужчины. Но для меня это значит – не слишком порядочного, не слишком воспитанного, самоуверенного до наглости и прочее. Ну если вспомнить афоризм насчет того, что если говорят: «Мое богатство нажито тяжелым трудом!», спросите: «Чьим?»
В общем, Михаил Иванович в мои рамки не укладывается...
– Для начала я хотел бы встретить любимую женщину.
– Ну и в чем дело? Вы обязательно встретите! Вы такой обаятельный, умный! – Я успокаиваю его как маленького. – Да в вас любая влюбится!
– Но вы же не влюбились, – тихо говорит он.
– О, здесь вам просто не повезло, – честно признаюсь я. – Я нетипична, потому что у меня... ум болит. Последствия урагана, знаете ли. Крышу покосило!
Говорю и сама смеюсь, но Михаил Иванович остается серьезным.
– Просто в юности я пережила одну... скажем так, трагедию, после которой... кажется, не могу даже влюбиться. Я сегодня как раз думала об этом. Как будто у меня вот здесь, – я касаюсь груди, – что-то замерзло. Навсегда. Но если бы вы мне доверились, я могла бы познакомить вас с хорошей девушкой, которая стала бы настоящей подругой жизни...
– Не хочу я ни с кем знакомиться! – сердито говорит он и отворачивается.
– И что же, релаксации вы тоже не хотите?
– Релаксацию хочу.
– Тогда начнем. Ложитесь на диван, расслабьтесь, развяжите галстук... Я сяду вот здесь, на ковре. Кажется, мне тоже не мешает расслабиться... Итак, представьте себе солнечный летний день, и вы на пляже. Десять часов утра...
– А что я там делаю, на пляже? – сварливо интересуется он.
– Как что? – сразу сбиваюсь я с настроя. – Лежите загораете.
– Вот уж чего не люблю, так это принимать загар лежа. Я предпочитаю активный отдых.
– Ну хорошо, представьте себе, что вы на яхте, управляетесь с парусами.
– Я не умею управляться с парусами.
– Как, у вас нет яхты? А почему?
Он пожимает плечами:
– Не знаю, как-то не задумывался над тем, что она мне нужна.
– Ладно, яхту отменяем, хотя вам для имиджа она бы пригодилась... Черт возьми, куда же вас поместить-то? Может, в сауну? Крутые всегда развлекаются в сауне. Пиво, девушки с раками... тьфу, ну вы сами знаете, что там у вас.
– Но в сауну я тоже не хожу. Как-то от жары я упал в обморок и с той поры в сауну – ни ногой...
Я не знаю ни одного мужчины, который вот так бы запросто признался, что он падает в обмороки.
– И своим девушкам вы тоже об этом рассказываете, про обмороки?
– Вам-то я рассказал.
– Но я-то не ваша девушка, – передразниваю я.
– А жалко, – вздыхает он и садится на диване. – С релаксацией придется повременить. Честно говоря, вы поставили меня в тупик. Я вдруг подумал: что же это такое, неужели на свете для меня нет места, где я мог бы полностью расслабиться...
– Тяжелый случай, – покачиваю я головой, – в моей практике такое случается первый раз. Тогда что же вы хотите прямо сейчас, кроме игры в шахматы?