Константиновна Ш З. Джек-соломинка

присоединиться к этим гуртовщикам, возвращающимся из Лондона? Или,
если вам не по душе простая компания, прибавим шагу и догоним господ,
которые опередили нас подле колодца.
- Ты, конечно, не трус, - заметил рыбник, поглядывая на Джека
своими подслеповатыми глазками, - но большим умом господь бог тебя не
наградил. В наше время лучше всего человеку полагаться только на себя.
Эти дворяне впереди одеты в бархат и шелк и едут на прекрасных конях,
а за ними слуги везут дорожные мешки. Но я тебе заранее могу сказать,
что тюки эти пусты, так же как и кошельки господ, тем более что они
едут из Лондона, где протрясли, конечно, свои денежки. Мужик уже не
может прокормить своего господина: тому сейчас слишком много надо.
Денег ему не хватает. В Норземтоне, в Эссексе, в Сэрри замковые
бейлифы взяли с мужиков уже все до дня св. Гилярия. Теперь они рыщут
по деревням и требуют не денег, а гусей, кур, и телят, и солоду, и
хмелю, как это было в обычае сто и двести лет назад. Они выгоняют
мужиков на работу палками и кнутами. Если бы наши отцы встали сейчас
из могил, они снова запросились бы обратно... (В день св. Гилярия
производились все натуральные и денежные расчеты между
землевладельцами и крестьянами.)
- Какое же отношение это имеет к вам? - спросил Джек в
недоумении.
- Такое отношение, что господа теперь не крепко придерживаются
закона. Если двое молодцов схватят тебя за руки, а третий вытащит твои
деньги, а четвертый еще перехватит тебя через плечо плетью, едва ли
для тебя будет большим утешением, что золото твое перекочевало не в
сумку лесного бродяги, а в шелковый господский кошелек...
- Ну, у нас ведь золота и в помине нет, - сказал Джек, чтобы
поддразнить рыбника. Он отлично заметил тяжелый мешочек, который тот
прятал на груди. - В таком случае, почему же вы не хотите ехать с
мужиками? Или вы считаете, что они тоже способны на такие дела?
Рыбник опасливо оглянулся по сторонам.
- Никто не знает, на что способны мужики! - ответил он. - Ты сам
видел, что сейчас можно объехать пять деревень и не найти там ни одной
курицы. В северных графствах дома зачастую стоят без кровель, потому
что солому съели еще в начале зимы. А тут же под носом у мужика текут
реки, полные рыбы, и шумят леса, полные дичи. Ну, пускай охоты сейчас
нет, но рыба идет так густо, что ее можно хватать руками, раньше,
когда господский приказчик ловил мужика на берегу, он только отнимал у
него карпа или щуку да накладывал штраф. А сейчас с мужика взять
нечего - королевские сборщики выгребли последнее, но опять же нельзя
оставлять мужика безнаказанным! И вот третьего дня в Гринвиче я был
свидетелем тому, как мужика присудили к отсечению руки за леща,
который не стоил и пяти пенсов. Да-да, все это было в обычае сто и
двести лет назад...
Хорошо, что рыбник глядел в сторону. Если бы он увидел лицо
своего слуги, у него немедленно пропала бы охота продолжать с ним
путь.
- Ты спрашиваешь, какое это имеет отношение ко мне? - продолжал
рыбник. - А вот какое: сам ты сказал, что мой байковый камзол весь
пропах треской, а мужики не очень-то жалуют скупщиков рыбы... Если нам
к тому же попадется брат или сват того бедняка из Гринвича, он может
мне припомнить леща, из-за которого...
- Я вас понимаю, - пробормотал Джек.
После этого они долгое время ехали молча.
Мрачное настроение Джека немного рассеялось при виде того, как
его хозяин, вертясь в седле, поворачивая голову, старательно обнюхивал
себя, в точности как собака, которую облили помоями. Как видно,
замечание Джека порядком-таки его обеспокоило.
- Мой камзол, говоришь ты, пропах рыбой? - ворчал он себе под
нос. - А вот так именно и нужно быть одетым в дороге. И лошадь у тебя
должна быть похуже. Уж на что твой конек неказист, но и на него может
найтись охотник. Госпожа Элен безрассудна, как и все женщины, иначе
она сбыла бы его какому-нибудь проезжему, вместо того чтобы дарить
лошадь слуге.
Джек посмотрел на него с удивлением. Он ни за что не принял бы от
своей бывшей хозяйки такого ценного подарка. Госпожа Элен уверила его,
что рыбник откупил у нее конька для слуги, так как очень торопился
попасть в Фоббинг до конца весенней путины.
"Ах, госпожа Элен, ах, Элен Типот из Фоббинга, бог вам воздаст
сторицей за ваше доброе сердце!"
Рыбник не придумал ничего лучшего, как снять камзол и развесить
его на луке седла, чтобы его обвевал весенний буйный ветер.
"Ничего тебе не поможет, - думал Джек, наблюдая все эти
ухищрения. - Еще час спустя после того, как мы проедем, на дороге
останется такая вонь, точно здесь прошел обоз с тухлой сельдью или
треской".
Покачиваясь в седле, Джек несомненно погрузился бы в дремоту,
если бы его внимание не обратила на себя маленькая темная фигурка,
мелькавшая далеко перед ним на дороге.
Зоркий взгляд Джека подметил, что путник, идущий впереди, часто
останавливался, присаживался на траву, снова поднимался. Спустя
полчаса стало заметно, что расстояние между конными и пешим, несмотря
на то что лошади двигались шагом, сокращалось с каждой минутой.
Человек шел, сильно припадая на одну ногу. Уже его фигурка в
коричневой рясе отчетливо вырисовывалась на фоне неба и серой дороги.
Сердце Джека забилось так сильно, точно оно жило своей отдельной
жизнью и не хотело подчиняться рассудку. А рассудок Джека твердил:
"Оставь напрасные надежды. Чего ради этому человеку шататься по
дорогам, у него достаточно дела в Гревзенде и Медстоне".
Даже рыбник уже мог разглядеть путника как следует.
- Никак, это священник? - сказал он, оглядываясь на Джека.
Услышав за собой топот и голоса, поп опасливо втянул голову в
плечи и нахлобучил на лоб изодранный капюшон рясы.
- Во имя отца и сына и святого духа! - произнес рыбник,
почтительно снимая широкополую шляпу. - Куда держите путь, святой
отец?
Джек, как во сне, увидел знакомую улыбку, горячий, быстрый и
пытливый взгляд, скользнувший по лицам встречных, и предостерегающий
жест поднятой руки.
- Спешу из Эйриз от прихожанина, которого, хвала господу, мне
удалось поднять на ноги своими лекарствами.
- Значит, святой отец еще к тому же и медик! - радостно
воскликнул рыбник. - Уже давненько я хочу, чтобы настоящий врач
посмотрел мои глаза. Ни овечий помет, ни рыбья желчь не принесли мне
облегчения. Глаза по утрам гноятся, и часто мне бывает больно смотреть
на свет божий. Эй ты, олух! - крикнул он Джеку сердито. - Где это
видано, чтобы святой отец стоял пеший на дороге, в то время как ты
красуешься на коне! А ну-ка, слазь немедленно и посади батюшку. Ты
отлично поместишься и сзади.
И довольный, что наконец нашел спутника по себе, рыбник пустился
в разговор, как пускается вскачь застоявшаяся лошадь.

У поворота, где дорога, как вилы, расходится в три стороны, у
столба остановилась кучка проезжих.
Джек обратил внимание на то, что, увидя людей, поп еще ниже
натянул капюшон на нос. Рыбник с любопытством оглядел кучку народа и
столб с треплющимся по ветру обрывком пергамента и, прищурясь,
попытался прочесть надпись, выведенную полуфутовыми буквами.
- А ну-ка, соскочи на минуточку, - велел он Джеку. - Нужно
прочесть объявление. Случается, что для войска бывает нужда в лошадях,
и тогда королевские комиссары останавливают людей без зазрения
совести. Если это приказ о лошадях, то лучше нам свернуть по
проселочной дороге... Куда же это вы, святой отец?
Поп, как видно, не понял рыбника, так как, колотя пятками в бока
лошадки, он уже круто свернул вправо.
Длинный верзила, стоя перед кучкой вологонов, читал приказ,
вывешенный на столбе. Дело, как видно, шло не о лошадях, и Джек
немедленно повернул бы обратно, если бы не знакомое имя, по складам
произнесенное рослым грамотеем.
- "...Джон Бол - безумнейший из пресвитеров! - усердно выкрикивал
парень. - ...Его преосвященство лорд-канцлер и архиепископ
Кентерберийский обещает каждому указавшему местопребывание Джона Бола
награду в сто шиллингов и каждому доставившему богоотступника в
Медстон награду в двести шиллингов, а кроме того, отпущение грехов на
два года вперед".
- Ничего себе! - сказал парень захохотав. - Это выгоднее, чем
гнать в Лондон последнего бычка и видеть, как по дороге он сдыхает у
тебя на глазах.
Джек с беспокойством глянул вперед. Хозяин и поп, мирно беседуя,
продолжали свой путь, и Джек догнал их через несколько минут.
"Как можно проявлять такую беспечность?.. - думал Джек. - Как
можно, зная о грозящей опасности, спокойно толковать о всякой ерунде?
Не лучше ли где-нибудь в безопасном месте пересидеть это время?"
Ни одного из трех вопросов, однако, ему не удалось задать отцу
Джону, потому что хозяин не отходил от них ни на шаг. Солнце село,
голубели сумерки, и рыбнику стало не по себе на безлюдной дороге.
Заметив его беспокойство, поп сказал:
- Выбрав этот путь, мы прогадали во времени, но зато выиграли
деньги. Сейчас будет харчевня Чарли Кублинга, а он берет вдвое дешевле
за постой и засыпает лошадям овес, а не пыль и труху, как это делают
плуты на Лондонском тракте. Там же я осмотрю твои глаза и приготовлю
тебе целебную мазь.
И этих слов было достаточно, чтобы успокоить достойного торговца.

Глава II

Фитилек в плошке с маслом все время кренился набок, потрескивал,
и от него то и дело стреляли длинные голубые искры.
- Похоже на то, хозяин, что ты подбавляешь воду не только к вину,
но даже и к маслу, - сказал рыбник, щурясь на свет.
Это были последние слова, произнесенные им за столом в этот
вечер. Через минуту, положив голову на руки, он уже храпел вовсю.
Сколько бы воды ни подмешивал трактирщик к своему вину, оно, однако,
свалило рыбника с ног.
Хозяин распорядился постелить священнику и его спутнику на полу в
комнате для гостей. Слуге предоставлялось право искать себе пристанище
в любом уголке двора.
Джеку не удалось перекинуться с отцом Джоном ни одним словом, но
юноша был уверен, что поп найдет способ поговорить с ним, когда все
улягутся. Поэтому он, громко напевая, замешкался в сенях, пока сонная
служанка сердито не выпроводила его на крыльцо. Джек попытался было
поболтать с ней, чтобы затянуть время, но, получив отпор, грустно
поплелся к возу у конюшни.
Подмостив повыше сено, он покрыл его плащом и лег. Ночь была
теплая, тихая и светлая. Из-за изгороди доносился шепот и смех, а
потом, раздвигая белые ветви яблонь, к пруду прошли две темные фигуры.
Мужчина был высокий и широкий в плечах. Светлые волосы девушки
блестели под луной.

Джек лежал и думал о Джоанне. Уже зацвел весь монастырский сад...
В сарае раздался ужасающий куриный вопль. Это, как видно,
пожаловал непрошеный гость - хорек или ласка. Куры еще долго не
унимались, переговариваясь и удивленно вскрикивая. Потом пение петуха
возвестило полночь.
Юноша оглянулся на оконце трактира. Свет погас. Неужели отец Джон
лег спать, так и не поговорив с Джеком?
...Скоро зацветут и дикие яблони. Через два-три дня они с
Джоанной пройдут по лесу, раздвигая белые ветви, а лепестки будут
ложиться на их плечи, как снег...
Куртка была слишком тесна, в прелом сене было слишком душно, Джек
дышал с трудом. Все в мире как будто остановилось и ждало чего-то от
юноши. Только там, высоко за тучами, быстро шла луна. На ней ясно было
видно, как злой брат поднимал на вилы доброго брата. Сколько сотен лет
в каждое полнолуние люди смотрят на это страшное дело! (На ней ясно
было видно, как злой брат поднимал на вилы доброго брата. - По
народному поверью, в наказание братоубийце, каждое полнолуние на диске
луны проступает картина братоубийства.)
Джек облизал пересохшие губы... В Дизби двое братьев тоже
влюбились в одну девушку. Они подрались на сенокосе и пустили в дело
серпы, а мать их в это время плакала и просила помощи у прохожих.
Только напрасно старший брат взял на свою душу тяжелый грех: девушка
все равно досталась сэру Гью Друрикому. Дело было давно, лендлорд был
тогда еще хорош и молод и не прочь был пошутить с деревенскими
красотками.
- Джоанна! - пробормотал юноша. Ему казалось, что это имя может
спасти от тоски, от духоты, от гнева и отчаяния.
- Тише! - ответил голос. - Я посмотрю, нет ли кого-нибудь в
сарае, и сейчас же вернусь к тебе.
Джек поднялся и следил за тем, как отец Джон, неслышно ступая,
прошел вдоль стены и повернул обратно.
- Все спят, - сказал он спокойно. - Ну, молодец, сегодня я
нуждаюсь в твоей помощи. Что ты скажешь на это объявление Саймона
Сэдбери? - добавил он, присаживаясь рядом, отчего воз, скрипнув, осел
на одну сторону и далеко двинулся вперед. - Без труда ведь можно
заработать денежки, а? Да к тому же его преосвященство и потом не
оставит своей милостью юношу, доставившего ему такую жирную рыбку.
Если ты только заикнешься...
- Вы говорите обо мне? - спросил Джек с удивлением.
Луна светила ему прямо в глаза, и, как видно, было в этом лице
что-то такое, что заставило попа оборвать фразу.
- Сейчас много народу шатается без дела с пустым желудком и без
фартинга в кармане, я говорю о них, - пробормотал он.
Да, голодного люду много шатается сейчас по дорогам, это Джек
видел собственными глазами.
- Надо пересидеть где-нибудь это время, - сказал он тихо. - Разве
у вас нет друзей?
- Сидеть, спрятавшись где-нибудь на задворках? - переспросил поп
задумчиво. - Подводить своих друзей под немилость архиепископа? Самому
бояться проронить слово? Какая же польза людям от безголосого соловья?
- добавил он, подталкивая Джека кулаком в бок, и тот понял, что поп
напоминает ему их последний разговор у Гревзендских боен. - Пускай
лучше меня бросят в тюрьму, а я из окна каждую пятницу буду говорить
добрым людям проповедь, пока архиепископу это не надоест и пока он не
отпустит меня на все четыре стороны... О, только не молчать, только не
молчать, потому что какая может быть людям польза от безголосого
соловья!
- А какая может быть людям польза от мертвого соловья? - в тон
ему ответил Джек. - Дело не в тюрьме. Архиепископ сможет от вас
избавиться и другим способом!
- О, когда бы ему удалось захватить меня где-нибудь на безлюдной
дороге! - сказал поп со злобой. - Меня удавили бы моим собственным
ремнем и бросили бы в ров на съедение псам. Но это ему не удастся. Я
доберусь в Медстон и там среди бела дня отдамся в руки врагов. Это
будет в базарный день, в пятницу, на главной улице города. Сотни людей
разнесут эту весть по всем графствам. И Джон Гентский, регент и
поборник дьявола, и благочестивые сэр Никлас Герефорд, и Джон Эстон, и
Лоренс Бидмэн из Оксфорда, и их господин и учитель Уиклиф вступятся за
меня, чтобы досадить архиепископу. Когда дерутся двое больших псов,
маленькой собачке перепадает косточка. И Саймон Сэдбери, который равно
боится Джона Гентского и Уиклифа, против своей воли должен будет меня
отпустить.
Поп скрипнул зубами, как ребенок, во сне мучимый кошмарами.
Он взял руку Джека, приложил к своей груди и так сидел несколько
минут, покачиваясь, точно от сильной боли.
- За богохульство отрезают людям языки, - наконец сказал он
глухо, - но надо думать, что мы все скоро онемеем, потому что кровь
мучеников вопиет к небесам, а небеса молчат.
Джек в испуге дернулся, он хотел осенить себя крестом, но поп еще
крепче прижал его руку к своей груди.
Под пальцами Джека что-то хрипело и свистело, а сердце попа
тяжело поднимало складки рясы на груди.
"Точно кабан, притаившийся в речных зарослях", - подумал Джек.
- Одного лорда из ваших мест в лесу хватил удар, так как он
слишком много съел и выпил в этот день, - сказал поп, понемногу
успокаиваясь. - Падая, он расшиб себе голову о сук. Шесть дней он
лежал без языка и памяти, и в убийстве обвинили его виллана, у
которого были с сеньором старые счеты... Что же ты не любуешься на
луну, малый? Виллана приговорили к смерти, а так как он убежал, вместо
него взяли его старуху мать. Дело было в замке Друриком. Это, кажется,
где-то в ваших местах?
- Да, - пробормотал Джек в ужасе. - Дальше! Что сделали с
женщиной?
- Она умерла бы в погребе, если бы лорд не пришел в себя и если
бы народ не узнал обо всем случившемся, - добавил поп. - Старуху звали
Джейн Строу. Я в ту пору недели три проповедовал в Дизби, Эшли и
Эрунделе. Да-да, старая Джейн Строу, так ее называют, хотя ей навряд
ли исполнилось тридцать семь лет. А неделю назад лорд-канцлер,
архиепископ Саймон Сэдбери, послал жемчужное ожерелье и штуку
утрехтского бархата в дар женщине, которую зовут Элис Перрейрс. Когда
мне было двадцать лет, ей уже стукнуло пятнадцать, а ее и по сию пору
считают молодой и красивой. (Утрехтский бархат - один из лучших сортов
бархата, изготовлявшийся в Утрехте.)
- Она красивая. Я ее видел на турнире в королевской ложе, -
сказал Джек.
Поп задохнулся от бешенства. Он отбросил руку Джека и вскочил на
ноги.
- Иди к ним! - закричал он, забыв об осторожности. - Носи за ними
шлейфы, в которых гнездятся все пороки, подавай им плащи, купленные на
слезы и отчаянье бедных людей, дослужись до чина дворецкого или
бейлифа и вымоли себе кусочек земли у барина. Ты легко сможешь
составить себе счастье. Но до этого ты должен выколоть или выжечь свои
глаза, чтобы они не обманывали добрых людей своим чистым и ясным
взглядом!
Поп протянул руку, и Джек невольно отшатнулся: ему показалось,
что Джон Бол тянется к его глазам.
- У тебя есть посерьезнее дела, чем шататься по турнирам и
заглядываться на королевские ложи, - проворчал поп, успокаиваясь и
снова присаживаясь рядом.
Джек поднял глаза. Высоко занеся над головой вилы, брат убивал
брата. Но это было на луне. На земле брат должен протянуть брату руку.
И, хотя оба они не сговаривались, одна и та же мысль в одно время
пришла им, очевидно, в голову. Поп разжал пальцы, и рука Джека утонула
в его горячей ладони.
- Так, так, паренек, - сказал Джон Бол ласково.
И опять, как в Гревзенде, Джека охватило чувство доверия и покоя.
- Научите меня, - сказал он тихо, - я сделаю все, что надо.
- Вы едете в Фоббинг? - спросил поп уже совсем другим тоном. -
Четверг, пятница, суббота, - пробормотал он, загибая пальцы. - В
воскресенье на рассвете вы будете уже на месте. Хвала господу, что ты
сможешь мне помочь.
- Хозяин собирается еще на Эрундельские коптильни, - заметил Джек
робко.
- Нет, мы с трактирщиком отговорили его: уже началась путина.
Джек, во имя бога живого, прошу тебя, не задерживайся! В Фоббинге
живет хлебник Томас, подле самой Кентской дороги. Джек, ты ему должен
сказать... Обещай, что ты это сделаешь! Иначе мужики натворят
глупостей...
- Что я должен ему сказать? - спросил юноша.
"Значит, я не заеду в Дизби и, значит, я не увижу Джоанну!" -
подумал он.
Те двое уже шли от пруда вверх по тропинке. Голова девушки лежала
на плече ее спутника. Они раздвигали цветущие ветви яблонь, и нежные
лепестки кружились в воздухе, точно снег.
- Что с тобой, сынок? - спросил поп, участливо заглядывая Джеку в
глаза.
Тот опустил голову:
- Я вас слушаю: Томас-хлебник, у самой Кентской дороги...
- "Джон-поп приветствует братьев, - скажешь ты ему. - Пока не
прибыла вода, нельзя пускать мельницу, иначе испортятся жернова". Вот,
это все, только повторить нужно слово в слово. Ты что это дрожишь?
Болен, что ли?
- Нет, ничего, - пробормотал Джек. - "Джон-поп приветствует
братьев. Пока не прибыла вода, нельзя пускать мельницу, иначе
испортятся жернова". Рано утром в воскресенье.
- Что с тобой, малый? - спросил поп строго. - Вот стою я,
бездумный кентский пресвитер, отлученный от церкви нечестивым Саймоном
Сэдбери. но ты можешь признаться мне во всем, как на духу, и я отпущу
тебе грехи.
Он накрыл голову Джека подолом своей рясы, и тот задохнулся от
пыли, облаком поднявшейся в воздухе.
- Скажи мне, что тебя мучает, какие заботы отягощают твое сердце.
Готов ли ты на подвиг? Готов ли ты пойти против сильных, богатых и
гордых?
- Я хотел бы только повидать мать... и братьев... и сестер, -
сказал Джек запинаясь. "И Джоанну!" - добавил он про себя.
- Это все? - спросил поп пытливо. - Если ты пойдешь с нами, то
дороги назад уже не будет.
- Это все! - ответил Джек вспыхнув. Он не чувствовал ни страха,
ни беспокойства за свою судьбу.
- Я знаю одного парня, потом я открою тебе его имя, - задумчиво
сказал отец Джон. - Каждый раз, когда он подумает о жене и о доме, он
кладет за пазуху тяжелый камень. Он поклялся обойти всю Англию и
узнать, где как живут мужики.
- А может, у него уже полная пазуха камней? - пошутил Джек
невесело.
- Может быть... Но он поклялся: если всюду живется так плохо, он
эти камни привесит на шею первому попавшемуся лорду и утопит его в
первом попавшемся пруду.
- Как брентвудский мельник - лорда Соммерсета? - спросил Джек,
вспомнив старую песню.
- Да, в песнях мы все очень храбрые, - отозвался поп с сердцем.
И Джеку показалось, что отец Джон гневается на него.
- Я уже давно не складывал песен, - сказал он робко. - Значит,
поговорить с хлебником Томасом? Больше вам ничего от меня не нужно,
отец Джон?
Но у попа было для него еще одно дело.
К удивлению Джека, он через голову стянул с себя рясу. Под ней
оказалась толстая куртка и широкие штаны.
- Отнеси это в горницу к твоему хозяину, а мне взамен доставь его
плащ и шляпу, - распорядился он. - Как ты думаешь, сможете ли вы на
одной лошадке добраться до Фоббинга?
Джек ничего не понял.
- Плащ и шляпу? - повторил он в смущении. - На одной лошадке? Да
у нас в Кенте все больше и разъезжают вдвоем на одной лошади.
- Принеси мне плащ и шляпу твоего хозяина, понял? - повторил
священник. - А это оставь ему. Мы с ним поменяемся одеждой, только без
его согласия. Навряд ли кто-нибудь под плащом рыбника узнает безумного
кентского попа.
Наконец-то Джек его понял. Легко ступая на цыпочках, он миновал
двор и, как ласка - в курятник, проскользнул в сени. И вдруг застыл на
месте.
- Что это ты бродишь, как душа без покаяния? - насмешливо
спросила служанка и в темноте нашарила его плечо. Теперь голос девушки
звучал много ласковее. - Луна-то какая, господи, хоть иголки собирай!
Девушка лениво потянулась и хрустнула пальцами.
- Не спится, - сказала она смущенно. - Знаешь, парень, как это
поется в песне?
- Не знаю! - ответил Джек грубо и вошел в горницу.
Рыбник спал, раскинувшись на сене. Даже при неверном лунном свете
можно было разглядеть маленькую ладанку, тяжело свисавшую ему на
грудь. Шнурок оставил глубокий темный шрам на его шее.
"Еще удавится когда-нибудь своим золотом!" - подумал Джек.
Он положил одежду отца Джона рядом с рыбником, а к себе потянул
его плащ.
Рыбник открыл глаза.
- Святой отец еще спит? - спросил он, ощупывая заветный мешочек у
себя на груди.
Джек кивнул головой.
- Путина уже началась - в Эрундель нам сейчас заезжать не с
руки... - пробормотал торговец, поворачиваясь на бок. - Смотри только
не проспи лошадей, малый!
- Хозяин! - окликнул его Джек, потихоньку высвобождая из-под его
локтя плащ.
Рыбник спал. Джек потянулся за шляпой.
...С вечера юноша дал себе зарок не подниматься до тех пор, пока
хозяин не растолкает его. Что бы ни случилось и в чем бы хозяин ни
заподозрил Джека, отец Джон к этому времени будет далеко, и, значит,
половина дела будет уже сделана.
Тревожные мысли и блохи, кишевшие в сене, долго не давали Джеку
уснуть. Воз у конюшни послужил постелью уже, как видно, не одному
постояльцу. На рассвете потянуло таким холодом, что Джек зарылся по
самые уши в сено и вдруг неожиданно заснул, как канул в воду. Разбудил
его визгливый голос громко причитавшего хозяина.
Джек прислушался.
- Я отдам его на три года в каменоломни! - кричал рыбник вне
себя. - Этак он мог проспать и не одну лошадь!
- Бу-бу-бу... - успокоительно гудел голос трактирщика.
Джек не мог разобрать слов.
- Я, конечно, возьму его дрянного конька, да еще и его плащ в
придачу! - бесновался рыбник. - Но кто мне заплатит за потерянное
время?
И вдруг голос рыбника осекся, словно горло ему перетянули
бечевкой.
- Что ты! Что ты! - услышал наконец Джек после долгого молчания
его возглас. - Так ты думаешь, что это был он? В таком случае господь
еще помнит обо мне, потому что я мог бы поплатиться большим. Всюду
прибиты объявления, ты говоришь?
Выйдя из конюшни, трактирщик и рыбник остановились подле воза.
- На твоем месте я немедленно дал бы знать шерифу, - сказал
рыбник.
- Человек, который держит трактир у дороги, не должен ссориться с
подорожными людьми, - заметил трактирщик наставительно. - Ты сегодня
здесь, а завтра - там, а я все время на одном месте. С красным петухом
знакомиться у меня нет никакой охоты. Мы не знаем, сколько
приверженцев у этого дикого попа. Повторяю, что твоя кляча не стоит
всех этих волнений, тем более что взамен ты получишь неплохого конька
своего слуги.
Джека это задело за живое. Он высунул голову из-под сена и тотчас
же встретился глазами с трактирщиком, который ему усердно подмигивал
за спиной своего расстроенного постояльца. Служанка стояла тут же, и
при свете солнца ее лицо показалось Джеку очень милым и очень добрым.
Но вот такие милые и добрые девушки в отместку за обиду могут
наговорить много лишнего. А ведь ночью ярко светила луна, и служанка
отлично разглядела сверток с платьем под мышкой у Джека. И угораздило
же его так грубо обойтись с ней давеча!
Но все закончилось благополучно. Девушка не проронила, как видно,
ни слова, а трактирщику кое-как удалось успокоить своего постояльца.
И когда рыбник с пеной у рта накинулся на Джека, браня его