Страница:
- Будь она трижды проклята! Пусть она сгниет задолго до своей
смерти! Пусть ее похоронят на неосвященной земле! Пусть ее дети
надругаются над ее трупом! О, конечно, ей не могли не понравиться его
длинные каштановые кудри и его синие глаза. У него глаза ведь синие,
как фиалки, Джек! О, боже мой, да встреться она мне одна на дороге, я
бы задушила ее, как котенка! Я бы не посмотрела, что я дочь рыбака...
Задушила бы и бросила в ров с водой...
- Эли, успокойся! - крикнула Мэри-Джен.
- А потом я поехала бы в замок Берли и сказала бы неутешному
супругу: "Берите багры и обшарьте всю тину, а заодно отслужите молебен
святому Саймону Столпнику за то, что вы без греха избавились от своей
богатой супруги. Ищите свою прекрасную Джоанну, - сказала бы я, - а
вам в утешение останутся ее замки и драгоценности!" - выкрикивала
госпожа Элен.
- Что? - сказал Джек, растерянно улыбаясь.
- Кажется, идет отец, - пробормотала Мэри-Джен, бросаясь к
дверям.
Все повернулись вслед за ней, кроме Джека, который стоял, подняв
руки к лицу. Ему казалось, что язык его сделался слишком толстым и уже
не умещается во рту.
"Это все проклятый эль!" - подумал он, но все-таки сделал
отчаянное усилие.
- На ком женился сэр Саймон Берли? - спросил он очень отчетливо.
Госпожа Элен, просвистев в воздухе платьем, уже кинулась к двери.
Она обернулась на ходу. Лицо Джека показалось ей очень странным. Кроме
того, он поднял руки кверху, а голову втянул в плечи, как человек,
ожидающий удара.
Но Эндрью Типот уже открыл дверь. Боясь встретиться с ним
взглядом, его старшая дочь отступила в угол. Белое, как мел, лицо
Джека Строу снова бросилось ей в глаза. Ведь он о чем-то ее
спрашивал...
"Ах да, на ком женился сэр Саймон Берли!.."
Старый отец плакал, прислонясь к косяку двери. Мысли путались в
ее голове. Отец протянул руки, и Элен кинулась ему в объятия.
"Ах, ну чего же он ждет, этот Джек Строу?"
- Боже мой, он женился на леди Беатрисе Джоанне Друриком из замка
Друриком в Кенте!
Джек ушел на берег. Не следовало мешать встрече отца с дочерью.
Вот оно - море. Нет, конечно, это не милый зеленый лес! Пустой
берег, камни, чайки и ласточки. И даже в летний день тебя всего
насквозь прохватывает озноб.
Джек должен был остановиться. Горе сгибало его вдвое, как резь.
Он упал лицом вниз. Он греб песок пальцами, поджимал колени и
скрежетал зубами. Если бы можно было поплакать! Но слезы не приходили.
Горе било его, как лихорадка.
Мимо протопали тяжелые сапоги. Нет, конечно, море - это не лес,
где можно спрятаться за первым встречным кустом. Нужно наконец взять
себя в руки.
Джек умыл лицо. Соленая вода жгла ему глаза и губы.
Он сел. Был час отлива, море ушло далеко за полосу камней. На
твердом мокром песке валялась поломанная корзина, изодранный башмак,
дохлая кошка.
"Вот таков и человек, - думал Джек. - Только когда уйдет чувство,
как вода от берега, его можно разглядеть как следует. Этот залив тоже
казался очень красивым несколько часов назад. Такова и ты, Джоанна!"
- Джоанна!.. - позвал он и вдруг заплакал. Даже имя это
ускользало от него, как угорь. Оно стало чужим и холодным. - Конечно,
Джоанна, тебе ни к чему такой простой парень, как я, но зачем тебе
было меня обманывать! И разве здесь есть чем, похвалиться: "Я свела с
ума сына нашего деревенского кузнеца?" Все это ни к чему, Джоанна!
"Цыганка, воровка" -вот какие прозвища получила ты сегодня, но на деле
ты еще хуже. Зачем ты сказала: "Джек, поцелуй меня"? Зачем ты удержала
мою руку, когда я хотел ее высвободить?.. Джоанна, а как же все-таки
мне теперь жить дальше?.. Джоанна, скажи, что это неправда! Это
большой грех, что ты так поступила, Джоанна!
Он кричал и выл, сидя на берегу. Но уже возвращался прилив, и за
грохотом ничего нельзя было расслышать. Издали можно было подумать,
что подвыпивший парень, покачиваясь, распевает, сидя на песке. Да,
Джек вчера и в действительности здорово подвыпил в харчевне "Зеленого
орешника".
Домой он вернулся спокойный и тихий. Ел все, что ему предлагали,
и отвечал на все вопросы.
Он целиком удовлетворил любопытство госпожи Элен.
Да, рыбника он доставил до самого Фоббинга. Но тому не повезло:
по дороге у него украли коня, а здесь, в Фоббинге, до него уже
похозяйничали королевские заготовители. Рыбник не закупил ни одного
воза рыбы. Побывать дома Джек не мог, потому что сейчас идет сельдь,
грех было в такое время оставлять работу.
В этом месте дядюшка Типот виновато крякнул, но Джек даже не
оглянулся в его сторону.
Да, ему тут понравилось. Народ хороший, работа веселая. Ну, в
лесу, конечно, лучше! Там есть куда укрыться. Там свищут птицы и шумят
клены и дубы. Море? Да, оно тоже шумит, но это не то.
"Там можно прислониться к дереву и плакать хотя бы целый час, и
никто тебя не услышит", - чуть было не сказал Джек.
Он растерянно обвел всех глазами. На скулах его горели яркие
красные пятна, точно они были иссечены снегом.
Думает ли Джек на всю жизнь остаться рыбаком?
О нет, это дело не по нему! Он еще должен побродить по земле. Да,
моряки, конечно, лучше узнают свет, но ему хочется побродить по земле.
- Выпей, Джек! - сказала Мэри-Джен, протягивая ему кружку.
Джек выпил. Он поддерживал все время локоть правой руки, чтобы
она не ходила ходуном. Но чуточку она все-таки дрожала.
- А может быть, это неправда? - вдруг спросил он растерянно.
Все оглянулись на него.
- Да, может быть, это неправда? - повторила Мэри-Джен.
- Не мог рыцарь Берли жениться на Джоанне Друриком! Она ведь была
в монастыре, - сказал твердо Джек.
Ему сразу стало весело от этой мысли.
- Он выкрал ее из аббатства Святой Джеральдины! - громко крикнула
госпожа Элен.
- Сэр Саймон Берли, - пояснил Джек совсем спокойно, - это очень
большой барин! Он однажды требовал моей смерти только потому, что
торопился на охоту.
Мэри-Джен пристально взглянула на него.
- Выпей еще, - предложила она.
И Джек снова протянул кружку. Потом он положил голову на руки и
засмеялся.
- Здорово ты подшутила надо мною, Джоанна! - сказал он хрипло. И
сейчас же, подняв голову, испуганно оглянулся. Нет, никто не обратил
на него внимания.
"Это я, вероятно, только подумал", - успокоил он сам себя.
Он выпил потом еще одну кружку, потом еще, еще и еще. Но тот
хмель, от которого жизнь кажется пустой и легкой, не приходил.
Джек всю ночь пролежал с открытыми глазами.
- Здорово ты посмеялась надо мной, Джоанна! - сказал он, увидев в
щели окна желтые пятна рассвета.
Он потянулся и хрустнул пальцами.
- Доброго утра, леди Джоанна Берли! - произнес он. - Ты ведь
всегда вставала с рассветом. Или теперь у тебя появились другие
привычки? Да, конечно, у такой важной дамы должны были появиться
другие привычки.
И вдруг тонкая, как игла, жалость пронизала его всего насквозь.
"Сначала - сэр Гью, потом - мать Геновева, а теперь - рыцарь
Берли!"
- Да, и с этим человеком тебе будет не легче, - сказал он и
покачал головой.
Глава V
В это утро Джоанна, как и всегда, встала с рассветом. Ей трудно
было сразу расстаться со своими привычками, хотя надо сказать, что на
этой неделе ни один ее день не походил на предыдущий.
В понедельник, в присутствии отца Роланда, отца Ромуальда, матери
Геновевы, сестры Клариссы, матери Розамунды, сестры Эвлалии, матери
Сидонии, отца Бенедикта и старика стряпчего, Джоанна Беатриса Друриком
объявила во всеуслышание о своем непреклонном желании принять святое
Христово пострижение. (Принять святое Христово пострижение - стать
монахиней.)
- Тебя ведь никто не понуждал к этому, моя маленькая Джоанна? -
спросила мать Геновева ласково.
Одутловатая сестра Сидония быстро поднялась с места.
- Кто может говорить о принуждении! - закричала она. - Сейчас
никто не поверит, но в молодости я была хороша, как божий ангел, и
все-таки пошла в монастырь. И мать Эвлалия, и сестра Кларисса, которая
еще и сейчас в расцвете красоты, и мать Розамунда - все мы дочери
младших сыновей и не получили ни полпенни приданого. (Все мы дочери
младших сыновей. - По английской системе наследования все имущество
после смерти отца переходит в род старшего сына, а младшие не получают
ничего.)
- Я говорю с леди Джоанной, - произнесла аббатиса строго.
Джоанна несколько минут молча смотрела ей прямо в глаза.
- Девушка, находящаяся в моем положении, не может рассчитывать на
замужество, - сказала она отчетливо. - А в остальном жизнь монахини
мало отличается от жизни светской женщины.
Мать Геновева чуть поморщилась. Девчонка немного напутала. А в
последней фразе, пожалуй, заключался даже какой-то вызов ей,
настоятельнице. Аббатиса приподнялась с кресла, но Джоанна уже
замолчала. Она молчала и в церкви, когда отец Ромуальд огласил ее имя
с амвона. Огласил ее имя с амвона - обряд, по которому за некоторое
время перед пострижением объявляют в церкви имя будущей монахини.)
Пострижение было назначено на пятницу.
Во вторник мать Геновева получила приглашение от сэра Гью
присутствовать в Уовервилле на вскрытии завещания его покойного сына.
Племяннице сэр Гью передавал привет и свое благословение. Она не
могла придумать ничего лучшего, как пойти в монахини. С ее характером
при деньгах еще можно было бы ей подыскать мужа. Но он, сэр Гью, не
собирается ей оставлять ни копейки. Когда он заикнулся о ней вдовому
сэру Роберту Саймонсу, который достаточно богат, чтобы жениться на
бесприданнице, тот отмахнулся обеими руками.
"Это все равно что получить в жены дикую кошку" - таковы были его
подлинные слова.
Вместо матери Геновевы в Уовервилль поехал отец Ромуальд. Дело в
том, что из Друрикома уже был послан к стряпчему бочонок французского
вина, а монахиня не имела никакого желания просидеть ночь с пьяницами.
Во вторник же Джоанна получила разрешение взять на конюшне Мэгги.
Эта дикая кобыла плохо шла под седлом, так как в прошлом году ее
напугали волки. Она была норовиста, вздрагивала от малейшего шума и
легко сбрасывала седока.
У поворота в Хемгет девушка встретила старую Джейн Строу.
Женщина, как видно, шла проведать своего второго сына. Тома, что был в
помощниках у монастырского садовника.
Она низко поклонилась барышне. У той слезы выступили на глазах:
Джейн Строу была похожа на вставшего из гроба мертвеца. Но, стиснув
зубы, Джоанна только гордо кивнула в ответ на низкий поклон.
Это был самый чудесный день в ее жизни. Все время рядом с ней
скакал человек, с которым она могла говорить по душам и который
отвечал так, как ей хотелось, потому что она сама его придумала.
В среду в монастырь приехал сэр Саймон Берли. До этого он всю
ночь и весь день пропьянствовал в Уовервилле, куда также был приглашен
сэром Друрикомом на вскрытие завещания.
Еще задолго до того, как солдаты стали ломиться в ворота,
прибежал привратник, бледный от страха.
- Мать Геновева, - крикнул он, - рыцарь Берли! С ним его солдаты
и французы, и все - пьяные.
- Через забор они не станут перелезать, а ворота выдержат, -
сказала мать аббатиса.
Через четверть часа рыцарю показалось, что оруженосец стучит
недостаточно громко. Вытащив топор, Саймон Берли, широко
размахнувшись, ударил изо всех сил. Топор, пробив железную обшивку,
наполовину ушел в дерево.
И потому ли, что выпитое у нотариуса вино еще сильно шумело у
него в ушах, или потому, что топор застрял в воротах, или вообще
рыцарь был в дурном настроении, но он громко крикнул:
- Ну-ка, солдаты, ломайте ворота! Если эти гусыни еще с полчаса
продержат нас на ветру, мы разнесем к дьяволу всю святую обитель...
Рыцарь де Жуайез, который привык ко всему у себя в Аквитании,
предложил обложить ворота хворостом и поджечь.
- Они все повыскакивают, как лисицы из норы, - сказал он, даже не
улыбнувшись.
Испуганные монахини стояли посреди двора. Мать казначея снова
послала за настоятельницей.
Аббатиса, открыв окно, прислушалась.
- Бей, ломай! - кричал грубый голос на дороге. - Покажем этим
дурам, как следует обращаться с королевским рыцарем!
Мать Геновева не спеша убрала волосы, чуть подрумянила щеки и
губы и, накинув мантию, вышла во двор.
- Кто ищет нашего гостеприимства? - звонким голосом крикнула она.
Так как шум за воротами не прекращался, она продолжала более
резко:
- А ну-ка, потише, эй, вы там, за воротами! Это монастырь, а не
кабак. Если вам нужно вина или эля, вы должны ехать еще полночи, так
как раньше вам не попадется ни одной харчевни.
- А, это вы, мать Геновева! - смущенно откликнулся голос из-за
ворот. - Извините меня за шум, но ваши глупые монахини не хотели
впускать королевского рыцаря, и мои люди пришли в нетерпение.
- Я рада приветствовать сэра Саймона Берли у себя в аббатстве, -
сказала монахиня. - Что привело достойного рыцаря сюда в столь позднюю
пору?
- Неотложное дело, мать Геновева, - ответил гость коротко.
Краем глаза настоятельница видела, что солдаты, с размаху въезжая
во двор, топчут цветы, посаженные под окнами. Двое, спешившись, трясли
изо всех сил старую грушу, плоды которой поспеют только через месяц,
ко дню св. Мартина. Солдаты, хохоча, нашаривали в траве упавшие груши
и толкали друг друга в грязь.
Однако мать Геновева не повела даже и бровью.
- Каждое дело можно отложить, пока человек не обогреется и не
отдохнет, - сказала она приветливо. - А за столом мы поговорим с вами
по душам.
Саймону Берли и людям его свиты дали помыться, так как с вечера
была жарко натоплена баня.
В трапезной горело восемнадцать свечей, и даже темные обычно углы
сегодня были ярко освещены. Стол застлали тонкой льняной скатертью.
Воскресный хлеб с вытисненным на корочке изображением спасителя,
нарезанный тонкими ломтиками, был еще к тому же аппетитно поджарен на
огне. Рыба и мясо были поданы на деревянных блюдах. Серебряные кувшины
с вином были расставлены между ними. Красное хиосское вино горело
огнем в стеклянном кувшине, а это было большой роскошью, потому что
стеклянная посуда подавалась только в очень богатых домах.
Саймон Берли сидел угрюмый, подперев щеки кулаками. Не пить и не
есть приехал он в монастырь, а для дела. Поэтому он ел мало, а пил
много, надеясь, что вино развяжет ему язык.
Так это и случилось. Когда монахиня налила ему шестой стакан, а
спутники его, подмигивая, толкали друг друга под столом, рыцарь, с
грохотом уронив скамью, поднялся с места.
- Мы пьем и едим, огонь пылает в камине, как в королевском замке,
- сказал он, - стол накрыт богатой скатертью и ломится от яств. Я
очень благодарен вам за ваше гостеприимство, но кусок не лезет мне в
глотку, вино кажется кислым, когда я подумаю, что девица из
благородной семьи содержится здесь, как самая последняя послушница, и
ее даже не зовут к столу, когда приезжают гости.
Мать Геновева дугами подняла брови.
- Вы говорите о Джоанне Друриком? - спросила она спокойно. -
Считаете ли вы пристойным для девушки сидеть за одним столом с
перепившимися мужчинами? А кроме того, сейчас уже полночь, и Джоанна
давно спит.
- Вы все уже спали, - продолжал рыцарь упрямо, - и, однако, вы
нашли время одеться среди ночи и даже украсить свои пальцы перстнями!
Никто из моих людей не пьян, и все ведут себя пристойно. Или
племянница моего друга так оборванна и грязна, что ее три дня нужно
отмывать в бане, перед тем как показать гостям?
Мать Геновева хлопнула в ладоши.
- Разбудите леди Джоанну, - сказала она прибежавшей послушнице, -
и попросите ее немедленно пожаловать к столу.
Это был третий необычный день Джоанны. Поднятая среди ночи, она
накинула платье и, доплетая на ходу косу, щурясь на свет, вошла в
трапезную.
Рыцарь Берли во все глаза смотрел на девушку. Скромно, не
поднимая ресниц, она обошла большой стол и остановилась перед
настоятельницей. Мать Геновева поцеловала ее в лоб и, обняв за плечи,
повернула к рыцарю.
- Благородный сэр Саймон Берли приехал проведать, как живется
тебе в монастыре, Джоанна. Поздоровайся с ним и расскажи обо всем, что
может его интересовать.
Когда девушка протянула ему руку, сэр Саймон Берли с
удовлетворением отметил, что рука была, может быть, несколько смуглее,
чем полагается леди, но чистая и с коротко обрезанными ногтями.
- Здравствуйте, добрый сэр Саймон, - сказала она, не поднимая
глаз, и села рядом, потому что рыцарь пододвинул ей скамью.
Немедленно он приступил к допросу:
- Хорошо ли вам живется здесь, Джоанна?
- Да, - ответила девушка.
- Разве вам никогда не приходит желание снова вернуться в старый
Друриком? - спросил он участливо.
- Нет.
- Разве вы уже не любите больше собак и лошадей?
- Мы ездили за это время два раза на охоту, - вмешалась мать
Геновева. - Собак здесь целая свора, но Джоанна уже вышла из того
возраста, когда забавляются щенками.
- Раньше вы оказывали мне больше доверия, - попенял рыцарь
добродушно. - Помните, я принес вам живую куропатку?
- Нет, фазанью курочку, - сказала вдруг Джоанна тоненьким
голосом.
Она протянула руку и снова спрятала ее за спину. Ей захотелось
положить голову на грудь рыцаря и хорошенько выплакаться. Но она
только на секунду закрыла глаза. Так как молчание длилось слишком
долго, аббатиса снова вмешалась в разговор:
- Не вы ли, благородный рыцарь, потешались когда-то над платьями
Джоанны, из которых она выросла много лет назад?
Джоанна с мольбой подняла на нее глаза.
- И как вы ее называли, я не припомню... Да, вонючим хорьком. Ты
не должна так краснеть, Джоанна, потому что с тех пор, как ты у нас,
никто не скажет о тебе ничего дурного. Разве вы не помните, как жилось
бедняжке в Друрикоме? Я не говорю уже о том, что она воспитывалась с
конюхами и егерями и присутствовала на всех попойках старого пьяницы.
А спала она в холле на голых досках, чуть прикрытая какими-то
лохмотьями. Сейчас у нее два сундука нарядов. Спит она в сорочке, как
принцесса крови. И у нее еще есть вторая для перемены.
Джоанна сидела с опущенными глазами.
Саймон Берли налил ей стакан вина, но она, остановив его на
полдороге, долила вино водой.
"На похоронах сэра Тристана она кричала и плакала, когда у нее
отняли четвертый стакан, - подумал рыцарь. - Да, верно, она
воспитывалась совсем не так, как полагалось бы девице хорошего дома".
Но это не должно его останавливать.
- Я приехал для того, чтобы предложить вам снова вернуться в
Друриком, - сказал он решительно. - Сэра Гью ночью отвезли домой. Его
хватил удар. Он лежит в пустом холле, одинокий и беспомощный. Лицо его
наполовину синее и наполовину красное, и он не может пошевелить ни
одним пальцем. Жизнь его исчисляется уже не днями, а часами... Неужели
вам не жалко его, Джоанна?
- Нет, - ответила девушка.
- Почему ты так говоришь, Джоанна? - укоризненно заметила
настоятельница. - Разве тебя здесь не учили забывать обиды?.. Вы не
должны удивляться, сэр Саймон, - добавила она тихо. - В Друрикоме
бедную сироту обижали все, кому не лень.
Саймон Берли сидел, барабаня по столу пальцами. Его паж
переговаривался с господином рыцарем де Жуайезом, а сокольничий Генри
Бэкстон откровенно ухмылялся прямо ему в лицо.
Жилы на лбу Саймона Берли вздулись и посинели,
- Может быть, рыцарь имеет желание осмотреть келью, где спит
девица? - спросила настоятельница.
Чтобы не видеть лиц слуг и не слышать их перешептывания, рыцарь
Берли поднялся с места. Аббатиса шла несколько впереди него, держа в
руке свечу, а Джоанна - за ним, отступив на два шага.
- Забота о вас привела меня сюда! - сказал рыцарь с плохо
скрываемым раздражением.
Он бродил по келье - два шага туда и два обратно. Спальня Джоанны
была отлично выбелена, а чистый пол ее был устлан душистым аирником.
Встревоженные светом щеглы и зяблики завозились в клетках.
Маленькая желтая птичка била крылышками, запутавшись в травинках
сделанного для нее гнезда. Рыцарь, просунув руку в дверцу, помог ей
освободиться.
- Могу я побыть с девицей наедине? - резко спросил он.
- Джоанна, останься здесь. Сэр Саймон Берли желает поговорить с
тобой, - сказала настоятельница и плотно закрыла дверь, выходя.
Подсвечник с четырьмя свечами стоял на окне, по стенам ходили
огромные тени.
- Забота о вас привела меня сюда, - повторил Саймон Берли.
Черт побери, неужели ему не удастся уломать эту маленькую дуру?..
Джоанна молчала. Глупая птичка снова запуталась в травинках.
"Завтра же переделаю гнездо", - подумала девушка.
- Джоанна, - подойдя ближе, рыцарь взял ее за руку, - вы можете
мне довериться. Мне сказали, что вас здесь держат силой. И я могу
этому поверить, потому что такая красивая девица, как вы, не станет
добровольно запираться в этих стенах.
Девушка молчала, по-прежнему не поднимая глаз. Она только
попыталась высвободить свою руку, но рыцарь удержал ее силой.
"Я дала обет, а леди Друриком не может нарушить слово!" - вот как
я должна ему ответить", - подумала она с отчаянием.
Сердце ее колотилось. Она боялась, что рыцарь услышит его стук.
"Значит, это бывает не только, когда любишь, - подумала она со
стыдом и гневом. - Значит, какой бы чужой человек ни взял тебя за руку
- сердце станет биться, а ты будешь терять дар речи так, как будто это
Джек нежно смотрит на тебя?"
- Что я должен сделать? - спросил рыцарь участливо.
"Не трогать меня, не брать моей руки, не заглядывать мне в
глаза", - подумала Джоанна. Она молчала.
Глупая желтая птичка снова запуталась в травинках. Саймон Берли
открыл дверцу.
- Значит, я, как видно, напрасно ехал сюда среди ночи? - спросил
он с гневом.
Джоанна молчала.
Рыцарь стиснул птичку в кулаке так, что она только пискнула, а
когда он разжал пальцы, маленький желтый комочек скатился на дно
клетки.
Не оглядываясь на девушку, Саймон Берли вышел из кельи. Он
надеялся где-нибудь поблизости увидеть подслушивающую настоятельницу,
и это объяснило бы ему поведение Джоанны, но длинный коридор был пуст.
Саймон Берли вышел на свет, выбивавшийся из-под двери, и на веселые
голоса.
Люди его свиты уже достаточно приложились к стаканам, потому что
речи их были более громки и менее почтительны, чем это положено.
Саймон Берли, заняв свое место, призвал их к порядку.
Мать Геновева, сидя во главе стола, зорко следила за стаканами и
подкладывала гостям лучшие куски.
Мессир Жоффруа Жуайез, рыцарь из Аквитании, громко божился, что
нигде в целом свете он не встречал такой гостеприимной аббатисы.
- Ну, поговорили с девицей? - спросила настоятельница ласково.
Саймон Берли, не отвечая, протянул руку к графину.
Только теперь по-настоящему он ощутил голод и жажду.
Тоненькая послушница с постным маленьким личиком шла впереди,
держа в руке большую свечу.
Саймон Берли был не настолько пьян, чтобы не заметить, что
девушка все время что-то шепчет, но ему было не до нее. Задевая то
одним, то другим плечом беленые стены, он шел, тупо уставясь на ее
спину, по которой ходили худенькие лопатки.
- Вы будете спать здесь, - сказала она.
Рыцарь протянул руку за свечой, но девушка отступила на шаг
назад. Саймон Берли открыл дверь в комнату. Он ожидал увидеть небо в
звездах, но окна были черные. Тогда он снова протянул руку за свечой.
Девушка снова отступила назад. Лукавая улыбка бродила по ее лицу.
Рыцаря позабавила эта игра. Уже не думая о свече, он снова шагнул к
девушке, она отступила. Так они прошли до середины коридора.
Саймону Берли были знакомы рассказы о монастырских подземельях и
о людях, попавших туда и сгинувших бесследно. Он положил руку на
рукоять меча, но тотчас же подумал, что это напрасный труд: в этом
узком и низеньком коридоре он не сможет его вытащить из ножен. Кинжал,
который обычно был у него за пазухой, он отдал рыцарю мессиру де
Жуайезу в награду за красивое четверостишие, сложенное тем вчера за
столом. Значит, он безоружен. Саймон Берли выше вскинул голову. От
матери Геновевы всего можно ожидать.
Глухой стон, донесшийся из-за закрытой двери, еще больше
подкрепил его подозрения. Но теперь он уже спокойно шел за девушкой.
Дешево свою жизнь он во всяком случае не отдаст.
Оглянувшись еще раз, послушница вдруг бесшумно распахнула дверь.
Рыцарь остановился, но это было от неожиданности. Сейчас же он шагнул
за высокий порог.
Свеча трещала, и слабый огонек, пригнувшись, еле трепетал над
нагоревшим фитилем, но и при таком свете Саймон Берли узнал келью
Джоанны, которую он покинул не больше часа назад.
Темная фигура стояла на коленях у изголовья кровати. Он узнал
Джоанну. Девушка зарыла лицо в подушки, чтобы ее не услышали из
коридора.
Рыцарь подождал несколько минут.
Джоанна плакала, потом успокаивалась, потом снова плакала.
- Я пропала, несчастная! - бормотала она. - Я пропала, боже мой!
Я пропала! Я ничего не могу сделать, мне некуда деться, я пропала,
господи, я пропала!
Саймон Берли положил ей руку на плечо, и она вскочила на ноги.
Она глянула на него, как слепая.
"Эта девушка красива, - подумал он. - Она очень красива, и я,
пожалуй, мало прогадаю, женившись на ней".
Джоанна заметила послушницу.
- Чего ты здесь ищешь, Виола? - спросила она сердито.
- Я провожала рыцаря по коридору. Мы услышали плач и подумали,
что можем вам чем-нибудь помочь.
- Я плакала над птицей. Ее привезли с островов. Второй такой нет
во всей Англии.
На ладони Джоанна действительно держала мертвую желтую птичку.
Она говорила так, точно, кроме нее и послушницы, в келье никого
не было.
Саймона Берли снова охватило чувство гнева.
- Пострижение было назначено на пятницу, а сейчас мать Геновева
перенесла его на завтра, - сказала послушница, но смотрела она не на
смерти! Пусть ее похоронят на неосвященной земле! Пусть ее дети
надругаются над ее трупом! О, конечно, ей не могли не понравиться его
длинные каштановые кудри и его синие глаза. У него глаза ведь синие,
как фиалки, Джек! О, боже мой, да встреться она мне одна на дороге, я
бы задушила ее, как котенка! Я бы не посмотрела, что я дочь рыбака...
Задушила бы и бросила в ров с водой...
- Эли, успокойся! - крикнула Мэри-Джен.
- А потом я поехала бы в замок Берли и сказала бы неутешному
супругу: "Берите багры и обшарьте всю тину, а заодно отслужите молебен
святому Саймону Столпнику за то, что вы без греха избавились от своей
богатой супруги. Ищите свою прекрасную Джоанну, - сказала бы я, - а
вам в утешение останутся ее замки и драгоценности!" - выкрикивала
госпожа Элен.
- Что? - сказал Джек, растерянно улыбаясь.
- Кажется, идет отец, - пробормотала Мэри-Джен, бросаясь к
дверям.
Все повернулись вслед за ней, кроме Джека, который стоял, подняв
руки к лицу. Ему казалось, что язык его сделался слишком толстым и уже
не умещается во рту.
"Это все проклятый эль!" - подумал он, но все-таки сделал
отчаянное усилие.
- На ком женился сэр Саймон Берли? - спросил он очень отчетливо.
Госпожа Элен, просвистев в воздухе платьем, уже кинулась к двери.
Она обернулась на ходу. Лицо Джека показалось ей очень странным. Кроме
того, он поднял руки кверху, а голову втянул в плечи, как человек,
ожидающий удара.
Но Эндрью Типот уже открыл дверь. Боясь встретиться с ним
взглядом, его старшая дочь отступила в угол. Белое, как мел, лицо
Джека Строу снова бросилось ей в глаза. Ведь он о чем-то ее
спрашивал...
"Ах да, на ком женился сэр Саймон Берли!.."
Старый отец плакал, прислонясь к косяку двери. Мысли путались в
ее голове. Отец протянул руки, и Элен кинулась ему в объятия.
"Ах, ну чего же он ждет, этот Джек Строу?"
- Боже мой, он женился на леди Беатрисе Джоанне Друриком из замка
Друриком в Кенте!
Джек ушел на берег. Не следовало мешать встрече отца с дочерью.
Вот оно - море. Нет, конечно, это не милый зеленый лес! Пустой
берег, камни, чайки и ласточки. И даже в летний день тебя всего
насквозь прохватывает озноб.
Джек должен был остановиться. Горе сгибало его вдвое, как резь.
Он упал лицом вниз. Он греб песок пальцами, поджимал колени и
скрежетал зубами. Если бы можно было поплакать! Но слезы не приходили.
Горе било его, как лихорадка.
Мимо протопали тяжелые сапоги. Нет, конечно, море - это не лес,
где можно спрятаться за первым встречным кустом. Нужно наконец взять
себя в руки.
Джек умыл лицо. Соленая вода жгла ему глаза и губы.
Он сел. Был час отлива, море ушло далеко за полосу камней. На
твердом мокром песке валялась поломанная корзина, изодранный башмак,
дохлая кошка.
"Вот таков и человек, - думал Джек. - Только когда уйдет чувство,
как вода от берега, его можно разглядеть как следует. Этот залив тоже
казался очень красивым несколько часов назад. Такова и ты, Джоанна!"
- Джоанна!.. - позвал он и вдруг заплакал. Даже имя это
ускользало от него, как угорь. Оно стало чужим и холодным. - Конечно,
Джоанна, тебе ни к чему такой простой парень, как я, но зачем тебе
было меня обманывать! И разве здесь есть чем, похвалиться: "Я свела с
ума сына нашего деревенского кузнеца?" Все это ни к чему, Джоанна!
"Цыганка, воровка" -вот какие прозвища получила ты сегодня, но на деле
ты еще хуже. Зачем ты сказала: "Джек, поцелуй меня"? Зачем ты удержала
мою руку, когда я хотел ее высвободить?.. Джоанна, а как же все-таки
мне теперь жить дальше?.. Джоанна, скажи, что это неправда! Это
большой грех, что ты так поступила, Джоанна!
Он кричал и выл, сидя на берегу. Но уже возвращался прилив, и за
грохотом ничего нельзя было расслышать. Издали можно было подумать,
что подвыпивший парень, покачиваясь, распевает, сидя на песке. Да,
Джек вчера и в действительности здорово подвыпил в харчевне "Зеленого
орешника".
Домой он вернулся спокойный и тихий. Ел все, что ему предлагали,
и отвечал на все вопросы.
Он целиком удовлетворил любопытство госпожи Элен.
Да, рыбника он доставил до самого Фоббинга. Но тому не повезло:
по дороге у него украли коня, а здесь, в Фоббинге, до него уже
похозяйничали королевские заготовители. Рыбник не закупил ни одного
воза рыбы. Побывать дома Джек не мог, потому что сейчас идет сельдь,
грех было в такое время оставлять работу.
В этом месте дядюшка Типот виновато крякнул, но Джек даже не
оглянулся в его сторону.
Да, ему тут понравилось. Народ хороший, работа веселая. Ну, в
лесу, конечно, лучше! Там есть куда укрыться. Там свищут птицы и шумят
клены и дубы. Море? Да, оно тоже шумит, но это не то.
"Там можно прислониться к дереву и плакать хотя бы целый час, и
никто тебя не услышит", - чуть было не сказал Джек.
Он растерянно обвел всех глазами. На скулах его горели яркие
красные пятна, точно они были иссечены снегом.
Думает ли Джек на всю жизнь остаться рыбаком?
О нет, это дело не по нему! Он еще должен побродить по земле. Да,
моряки, конечно, лучше узнают свет, но ему хочется побродить по земле.
- Выпей, Джек! - сказала Мэри-Джен, протягивая ему кружку.
Джек выпил. Он поддерживал все время локоть правой руки, чтобы
она не ходила ходуном. Но чуточку она все-таки дрожала.
- А может быть, это неправда? - вдруг спросил он растерянно.
Все оглянулись на него.
- Да, может быть, это неправда? - повторила Мэри-Джен.
- Не мог рыцарь Берли жениться на Джоанне Друриком! Она ведь была
в монастыре, - сказал твердо Джек.
Ему сразу стало весело от этой мысли.
- Он выкрал ее из аббатства Святой Джеральдины! - громко крикнула
госпожа Элен.
- Сэр Саймон Берли, - пояснил Джек совсем спокойно, - это очень
большой барин! Он однажды требовал моей смерти только потому, что
торопился на охоту.
Мэри-Джен пристально взглянула на него.
- Выпей еще, - предложила она.
И Джек снова протянул кружку. Потом он положил голову на руки и
засмеялся.
- Здорово ты подшутила надо мною, Джоанна! - сказал он хрипло. И
сейчас же, подняв голову, испуганно оглянулся. Нет, никто не обратил
на него внимания.
"Это я, вероятно, только подумал", - успокоил он сам себя.
Он выпил потом еще одну кружку, потом еще, еще и еще. Но тот
хмель, от которого жизнь кажется пустой и легкой, не приходил.
Джек всю ночь пролежал с открытыми глазами.
- Здорово ты посмеялась надо мной, Джоанна! - сказал он, увидев в
щели окна желтые пятна рассвета.
Он потянулся и хрустнул пальцами.
- Доброго утра, леди Джоанна Берли! - произнес он. - Ты ведь
всегда вставала с рассветом. Или теперь у тебя появились другие
привычки? Да, конечно, у такой важной дамы должны были появиться
другие привычки.
И вдруг тонкая, как игла, жалость пронизала его всего насквозь.
"Сначала - сэр Гью, потом - мать Геновева, а теперь - рыцарь
Берли!"
- Да, и с этим человеком тебе будет не легче, - сказал он и
покачал головой.
Глава V
В это утро Джоанна, как и всегда, встала с рассветом. Ей трудно
было сразу расстаться со своими привычками, хотя надо сказать, что на
этой неделе ни один ее день не походил на предыдущий.
В понедельник, в присутствии отца Роланда, отца Ромуальда, матери
Геновевы, сестры Клариссы, матери Розамунды, сестры Эвлалии, матери
Сидонии, отца Бенедикта и старика стряпчего, Джоанна Беатриса Друриком
объявила во всеуслышание о своем непреклонном желании принять святое
Христово пострижение. (Принять святое Христово пострижение - стать
монахиней.)
- Тебя ведь никто не понуждал к этому, моя маленькая Джоанна? -
спросила мать Геновева ласково.
Одутловатая сестра Сидония быстро поднялась с места.
- Кто может говорить о принуждении! - закричала она. - Сейчас
никто не поверит, но в молодости я была хороша, как божий ангел, и
все-таки пошла в монастырь. И мать Эвлалия, и сестра Кларисса, которая
еще и сейчас в расцвете красоты, и мать Розамунда - все мы дочери
младших сыновей и не получили ни полпенни приданого. (Все мы дочери
младших сыновей. - По английской системе наследования все имущество
после смерти отца переходит в род старшего сына, а младшие не получают
ничего.)
- Я говорю с леди Джоанной, - произнесла аббатиса строго.
Джоанна несколько минут молча смотрела ей прямо в глаза.
- Девушка, находящаяся в моем положении, не может рассчитывать на
замужество, - сказала она отчетливо. - А в остальном жизнь монахини
мало отличается от жизни светской женщины.
Мать Геновева чуть поморщилась. Девчонка немного напутала. А в
последней фразе, пожалуй, заключался даже какой-то вызов ей,
настоятельнице. Аббатиса приподнялась с кресла, но Джоанна уже
замолчала. Она молчала и в церкви, когда отец Ромуальд огласил ее имя
с амвона. Огласил ее имя с амвона - обряд, по которому за некоторое
время перед пострижением объявляют в церкви имя будущей монахини.)
Пострижение было назначено на пятницу.
Во вторник мать Геновева получила приглашение от сэра Гью
присутствовать в Уовервилле на вскрытии завещания его покойного сына.
Племяннице сэр Гью передавал привет и свое благословение. Она не
могла придумать ничего лучшего, как пойти в монахини. С ее характером
при деньгах еще можно было бы ей подыскать мужа. Но он, сэр Гью, не
собирается ей оставлять ни копейки. Когда он заикнулся о ней вдовому
сэру Роберту Саймонсу, который достаточно богат, чтобы жениться на
бесприданнице, тот отмахнулся обеими руками.
"Это все равно что получить в жены дикую кошку" - таковы были его
подлинные слова.
Вместо матери Геновевы в Уовервилль поехал отец Ромуальд. Дело в
том, что из Друрикома уже был послан к стряпчему бочонок французского
вина, а монахиня не имела никакого желания просидеть ночь с пьяницами.
Во вторник же Джоанна получила разрешение взять на конюшне Мэгги.
Эта дикая кобыла плохо шла под седлом, так как в прошлом году ее
напугали волки. Она была норовиста, вздрагивала от малейшего шума и
легко сбрасывала седока.
У поворота в Хемгет девушка встретила старую Джейн Строу.
Женщина, как видно, шла проведать своего второго сына. Тома, что был в
помощниках у монастырского садовника.
Она низко поклонилась барышне. У той слезы выступили на глазах:
Джейн Строу была похожа на вставшего из гроба мертвеца. Но, стиснув
зубы, Джоанна только гордо кивнула в ответ на низкий поклон.
Это был самый чудесный день в ее жизни. Все время рядом с ней
скакал человек, с которым она могла говорить по душам и который
отвечал так, как ей хотелось, потому что она сама его придумала.
В среду в монастырь приехал сэр Саймон Берли. До этого он всю
ночь и весь день пропьянствовал в Уовервилле, куда также был приглашен
сэром Друрикомом на вскрытие завещания.
Еще задолго до того, как солдаты стали ломиться в ворота,
прибежал привратник, бледный от страха.
- Мать Геновева, - крикнул он, - рыцарь Берли! С ним его солдаты
и французы, и все - пьяные.
- Через забор они не станут перелезать, а ворота выдержат, -
сказала мать аббатиса.
Через четверть часа рыцарю показалось, что оруженосец стучит
недостаточно громко. Вытащив топор, Саймон Берли, широко
размахнувшись, ударил изо всех сил. Топор, пробив железную обшивку,
наполовину ушел в дерево.
И потому ли, что выпитое у нотариуса вино еще сильно шумело у
него в ушах, или потому, что топор застрял в воротах, или вообще
рыцарь был в дурном настроении, но он громко крикнул:
- Ну-ка, солдаты, ломайте ворота! Если эти гусыни еще с полчаса
продержат нас на ветру, мы разнесем к дьяволу всю святую обитель...
Рыцарь де Жуайез, который привык ко всему у себя в Аквитании,
предложил обложить ворота хворостом и поджечь.
- Они все повыскакивают, как лисицы из норы, - сказал он, даже не
улыбнувшись.
Испуганные монахини стояли посреди двора. Мать казначея снова
послала за настоятельницей.
Аббатиса, открыв окно, прислушалась.
- Бей, ломай! - кричал грубый голос на дороге. - Покажем этим
дурам, как следует обращаться с королевским рыцарем!
Мать Геновева не спеша убрала волосы, чуть подрумянила щеки и
губы и, накинув мантию, вышла во двор.
- Кто ищет нашего гостеприимства? - звонким голосом крикнула она.
Так как шум за воротами не прекращался, она продолжала более
резко:
- А ну-ка, потише, эй, вы там, за воротами! Это монастырь, а не
кабак. Если вам нужно вина или эля, вы должны ехать еще полночи, так
как раньше вам не попадется ни одной харчевни.
- А, это вы, мать Геновева! - смущенно откликнулся голос из-за
ворот. - Извините меня за шум, но ваши глупые монахини не хотели
впускать королевского рыцаря, и мои люди пришли в нетерпение.
- Я рада приветствовать сэра Саймона Берли у себя в аббатстве, -
сказала монахиня. - Что привело достойного рыцаря сюда в столь позднюю
пору?
- Неотложное дело, мать Геновева, - ответил гость коротко.
Краем глаза настоятельница видела, что солдаты, с размаху въезжая
во двор, топчут цветы, посаженные под окнами. Двое, спешившись, трясли
изо всех сил старую грушу, плоды которой поспеют только через месяц,
ко дню св. Мартина. Солдаты, хохоча, нашаривали в траве упавшие груши
и толкали друг друга в грязь.
Однако мать Геновева не повела даже и бровью.
- Каждое дело можно отложить, пока человек не обогреется и не
отдохнет, - сказала она приветливо. - А за столом мы поговорим с вами
по душам.
Саймону Берли и людям его свиты дали помыться, так как с вечера
была жарко натоплена баня.
В трапезной горело восемнадцать свечей, и даже темные обычно углы
сегодня были ярко освещены. Стол застлали тонкой льняной скатертью.
Воскресный хлеб с вытисненным на корочке изображением спасителя,
нарезанный тонкими ломтиками, был еще к тому же аппетитно поджарен на
огне. Рыба и мясо были поданы на деревянных блюдах. Серебряные кувшины
с вином были расставлены между ними. Красное хиосское вино горело
огнем в стеклянном кувшине, а это было большой роскошью, потому что
стеклянная посуда подавалась только в очень богатых домах.
Саймон Берли сидел угрюмый, подперев щеки кулаками. Не пить и не
есть приехал он в монастырь, а для дела. Поэтому он ел мало, а пил
много, надеясь, что вино развяжет ему язык.
Так это и случилось. Когда монахиня налила ему шестой стакан, а
спутники его, подмигивая, толкали друг друга под столом, рыцарь, с
грохотом уронив скамью, поднялся с места.
- Мы пьем и едим, огонь пылает в камине, как в королевском замке,
- сказал он, - стол накрыт богатой скатертью и ломится от яств. Я
очень благодарен вам за ваше гостеприимство, но кусок не лезет мне в
глотку, вино кажется кислым, когда я подумаю, что девица из
благородной семьи содержится здесь, как самая последняя послушница, и
ее даже не зовут к столу, когда приезжают гости.
Мать Геновева дугами подняла брови.
- Вы говорите о Джоанне Друриком? - спросила она спокойно. -
Считаете ли вы пристойным для девушки сидеть за одним столом с
перепившимися мужчинами? А кроме того, сейчас уже полночь, и Джоанна
давно спит.
- Вы все уже спали, - продолжал рыцарь упрямо, - и, однако, вы
нашли время одеться среди ночи и даже украсить свои пальцы перстнями!
Никто из моих людей не пьян, и все ведут себя пристойно. Или
племянница моего друга так оборванна и грязна, что ее три дня нужно
отмывать в бане, перед тем как показать гостям?
Мать Геновева хлопнула в ладоши.
- Разбудите леди Джоанну, - сказала она прибежавшей послушнице, -
и попросите ее немедленно пожаловать к столу.
Это был третий необычный день Джоанны. Поднятая среди ночи, она
накинула платье и, доплетая на ходу косу, щурясь на свет, вошла в
трапезную.
Рыцарь Берли во все глаза смотрел на девушку. Скромно, не
поднимая ресниц, она обошла большой стол и остановилась перед
настоятельницей. Мать Геновева поцеловала ее в лоб и, обняв за плечи,
повернула к рыцарю.
- Благородный сэр Саймон Берли приехал проведать, как живется
тебе в монастыре, Джоанна. Поздоровайся с ним и расскажи обо всем, что
может его интересовать.
Когда девушка протянула ему руку, сэр Саймон Берли с
удовлетворением отметил, что рука была, может быть, несколько смуглее,
чем полагается леди, но чистая и с коротко обрезанными ногтями.
- Здравствуйте, добрый сэр Саймон, - сказала она, не поднимая
глаз, и села рядом, потому что рыцарь пододвинул ей скамью.
Немедленно он приступил к допросу:
- Хорошо ли вам живется здесь, Джоанна?
- Да, - ответила девушка.
- Разве вам никогда не приходит желание снова вернуться в старый
Друриком? - спросил он участливо.
- Нет.
- Разве вы уже не любите больше собак и лошадей?
- Мы ездили за это время два раза на охоту, - вмешалась мать
Геновева. - Собак здесь целая свора, но Джоанна уже вышла из того
возраста, когда забавляются щенками.
- Раньше вы оказывали мне больше доверия, - попенял рыцарь
добродушно. - Помните, я принес вам живую куропатку?
- Нет, фазанью курочку, - сказала вдруг Джоанна тоненьким
голосом.
Она протянула руку и снова спрятала ее за спину. Ей захотелось
положить голову на грудь рыцаря и хорошенько выплакаться. Но она
только на секунду закрыла глаза. Так как молчание длилось слишком
долго, аббатиса снова вмешалась в разговор:
- Не вы ли, благородный рыцарь, потешались когда-то над платьями
Джоанны, из которых она выросла много лет назад?
Джоанна с мольбой подняла на нее глаза.
- И как вы ее называли, я не припомню... Да, вонючим хорьком. Ты
не должна так краснеть, Джоанна, потому что с тех пор, как ты у нас,
никто не скажет о тебе ничего дурного. Разве вы не помните, как жилось
бедняжке в Друрикоме? Я не говорю уже о том, что она воспитывалась с
конюхами и егерями и присутствовала на всех попойках старого пьяницы.
А спала она в холле на голых досках, чуть прикрытая какими-то
лохмотьями. Сейчас у нее два сундука нарядов. Спит она в сорочке, как
принцесса крови. И у нее еще есть вторая для перемены.
Джоанна сидела с опущенными глазами.
Саймон Берли налил ей стакан вина, но она, остановив его на
полдороге, долила вино водой.
"На похоронах сэра Тристана она кричала и плакала, когда у нее
отняли четвертый стакан, - подумал рыцарь. - Да, верно, она
воспитывалась совсем не так, как полагалось бы девице хорошего дома".
Но это не должно его останавливать.
- Я приехал для того, чтобы предложить вам снова вернуться в
Друриком, - сказал он решительно. - Сэра Гью ночью отвезли домой. Его
хватил удар. Он лежит в пустом холле, одинокий и беспомощный. Лицо его
наполовину синее и наполовину красное, и он не может пошевелить ни
одним пальцем. Жизнь его исчисляется уже не днями, а часами... Неужели
вам не жалко его, Джоанна?
- Нет, - ответила девушка.
- Почему ты так говоришь, Джоанна? - укоризненно заметила
настоятельница. - Разве тебя здесь не учили забывать обиды?.. Вы не
должны удивляться, сэр Саймон, - добавила она тихо. - В Друрикоме
бедную сироту обижали все, кому не лень.
Саймон Берли сидел, барабаня по столу пальцами. Его паж
переговаривался с господином рыцарем де Жуайезом, а сокольничий Генри
Бэкстон откровенно ухмылялся прямо ему в лицо.
Жилы на лбу Саймона Берли вздулись и посинели,
- Может быть, рыцарь имеет желание осмотреть келью, где спит
девица? - спросила настоятельница.
Чтобы не видеть лиц слуг и не слышать их перешептывания, рыцарь
Берли поднялся с места. Аббатиса шла несколько впереди него, держа в
руке свечу, а Джоанна - за ним, отступив на два шага.
- Забота о вас привела меня сюда! - сказал рыцарь с плохо
скрываемым раздражением.
Он бродил по келье - два шага туда и два обратно. Спальня Джоанны
была отлично выбелена, а чистый пол ее был устлан душистым аирником.
Встревоженные светом щеглы и зяблики завозились в клетках.
Маленькая желтая птичка била крылышками, запутавшись в травинках
сделанного для нее гнезда. Рыцарь, просунув руку в дверцу, помог ей
освободиться.
- Могу я побыть с девицей наедине? - резко спросил он.
- Джоанна, останься здесь. Сэр Саймон Берли желает поговорить с
тобой, - сказала настоятельница и плотно закрыла дверь, выходя.
Подсвечник с четырьмя свечами стоял на окне, по стенам ходили
огромные тени.
- Забота о вас привела меня сюда, - повторил Саймон Берли.
Черт побери, неужели ему не удастся уломать эту маленькую дуру?..
Джоанна молчала. Глупая птичка снова запуталась в травинках.
"Завтра же переделаю гнездо", - подумала девушка.
- Джоанна, - подойдя ближе, рыцарь взял ее за руку, - вы можете
мне довериться. Мне сказали, что вас здесь держат силой. И я могу
этому поверить, потому что такая красивая девица, как вы, не станет
добровольно запираться в этих стенах.
Девушка молчала, по-прежнему не поднимая глаз. Она только
попыталась высвободить свою руку, но рыцарь удержал ее силой.
"Я дала обет, а леди Друриком не может нарушить слово!" - вот как
я должна ему ответить", - подумала она с отчаянием.
Сердце ее колотилось. Она боялась, что рыцарь услышит его стук.
"Значит, это бывает не только, когда любишь, - подумала она со
стыдом и гневом. - Значит, какой бы чужой человек ни взял тебя за руку
- сердце станет биться, а ты будешь терять дар речи так, как будто это
Джек нежно смотрит на тебя?"
- Что я должен сделать? - спросил рыцарь участливо.
"Не трогать меня, не брать моей руки, не заглядывать мне в
глаза", - подумала Джоанна. Она молчала.
Глупая желтая птичка снова запуталась в травинках. Саймон Берли
открыл дверцу.
- Значит, я, как видно, напрасно ехал сюда среди ночи? - спросил
он с гневом.
Джоанна молчала.
Рыцарь стиснул птичку в кулаке так, что она только пискнула, а
когда он разжал пальцы, маленький желтый комочек скатился на дно
клетки.
Не оглядываясь на девушку, Саймон Берли вышел из кельи. Он
надеялся где-нибудь поблизости увидеть подслушивающую настоятельницу,
и это объяснило бы ему поведение Джоанны, но длинный коридор был пуст.
Саймон Берли вышел на свет, выбивавшийся из-под двери, и на веселые
голоса.
Люди его свиты уже достаточно приложились к стаканам, потому что
речи их были более громки и менее почтительны, чем это положено.
Саймон Берли, заняв свое место, призвал их к порядку.
Мать Геновева, сидя во главе стола, зорко следила за стаканами и
подкладывала гостям лучшие куски.
Мессир Жоффруа Жуайез, рыцарь из Аквитании, громко божился, что
нигде в целом свете он не встречал такой гостеприимной аббатисы.
- Ну, поговорили с девицей? - спросила настоятельница ласково.
Саймон Берли, не отвечая, протянул руку к графину.
Только теперь по-настоящему он ощутил голод и жажду.
Тоненькая послушница с постным маленьким личиком шла впереди,
держа в руке большую свечу.
Саймон Берли был не настолько пьян, чтобы не заметить, что
девушка все время что-то шепчет, но ему было не до нее. Задевая то
одним, то другим плечом беленые стены, он шел, тупо уставясь на ее
спину, по которой ходили худенькие лопатки.
- Вы будете спать здесь, - сказала она.
Рыцарь протянул руку за свечой, но девушка отступила на шаг
назад. Саймон Берли открыл дверь в комнату. Он ожидал увидеть небо в
звездах, но окна были черные. Тогда он снова протянул руку за свечой.
Девушка снова отступила назад. Лукавая улыбка бродила по ее лицу.
Рыцаря позабавила эта игра. Уже не думая о свече, он снова шагнул к
девушке, она отступила. Так они прошли до середины коридора.
Саймону Берли были знакомы рассказы о монастырских подземельях и
о людях, попавших туда и сгинувших бесследно. Он положил руку на
рукоять меча, но тотчас же подумал, что это напрасный труд: в этом
узком и низеньком коридоре он не сможет его вытащить из ножен. Кинжал,
который обычно был у него за пазухой, он отдал рыцарю мессиру де
Жуайезу в награду за красивое четверостишие, сложенное тем вчера за
столом. Значит, он безоружен. Саймон Берли выше вскинул голову. От
матери Геновевы всего можно ожидать.
Глухой стон, донесшийся из-за закрытой двери, еще больше
подкрепил его подозрения. Но теперь он уже спокойно шел за девушкой.
Дешево свою жизнь он во всяком случае не отдаст.
Оглянувшись еще раз, послушница вдруг бесшумно распахнула дверь.
Рыцарь остановился, но это было от неожиданности. Сейчас же он шагнул
за высокий порог.
Свеча трещала, и слабый огонек, пригнувшись, еле трепетал над
нагоревшим фитилем, но и при таком свете Саймон Берли узнал келью
Джоанны, которую он покинул не больше часа назад.
Темная фигура стояла на коленях у изголовья кровати. Он узнал
Джоанну. Девушка зарыла лицо в подушки, чтобы ее не услышали из
коридора.
Рыцарь подождал несколько минут.
Джоанна плакала, потом успокаивалась, потом снова плакала.
- Я пропала, несчастная! - бормотала она. - Я пропала, боже мой!
Я пропала! Я ничего не могу сделать, мне некуда деться, я пропала,
господи, я пропала!
Саймон Берли положил ей руку на плечо, и она вскочила на ноги.
Она глянула на него, как слепая.
"Эта девушка красива, - подумал он. - Она очень красива, и я,
пожалуй, мало прогадаю, женившись на ней".
Джоанна заметила послушницу.
- Чего ты здесь ищешь, Виола? - спросила она сердито.
- Я провожала рыцаря по коридору. Мы услышали плач и подумали,
что можем вам чем-нибудь помочь.
- Я плакала над птицей. Ее привезли с островов. Второй такой нет
во всей Англии.
На ладони Джоанна действительно держала мертвую желтую птичку.
Она говорила так, точно, кроме нее и послушницы, в келье никого
не было.
Саймона Берли снова охватило чувство гнева.
- Пострижение было назначено на пятницу, а сейчас мать Геновева
перенесла его на завтра, - сказала послушница, но смотрела она не на