Страница:
молодой король сейчас имеет большую нужду в таких опытных людях.
Саймон Берли только покачал головой.
И тогда, ища одобрения королевского знаменного рыцаря, мастер
Роберт принялся возражать брату.
- Разве ты не слышал, что говорил ризничий! - обратился он к
мастеру Джону с упреком. - И это было несколько дней назад. А сейчас
там управились и без нас! (Ризничий - заведующий ризницей - помещением
при церкви, где хранятся ризы и церковная утварь.)
Молодой сквайр был прав. К этому времени в Лондоне действительно
управились и без них.
Вечером 15 июня олдермены оповестили население города о том, что
весь пришлый народ в течение этой ночи покинул столицу. Все, кто не
прожил в городе больше одного года, немедленно должны вернуться в свои
села, деревни и местечки под страхом в противном случае быть
признанными изменниками и поплатиться головой. Приказ был подписан его
величеством, королем Ричардом II.
Никто не имел смелости его нарушить. Королевские патенты были у
мужиков в руках, и они стали покидать город.
Джек Строу, Джон Кэркби, Аллан Тредер и Джон Стерлинг, тот, что
расправился с Саймоном Сэдбери, собрались на дворе Уолтера Сайбила,
олдермена. С ними были олдермены Эндрью Ферндон и Джон Фреш.
Что им следует предпринять? Они еще не получили королевских
грамот на руки.
Джек полагал, что всем им необходимо остаться. Король не внес в
грамоты поправки, которые сделал покойный Уот. Следует снова
добиваться свидания с Ричардом.
Олдермен Сайбил советовал мужикам собираться в путь. Они и так
добились того, о чем могли только мечтать их отцы, деды и прадеды.
В это время, расталкивая толпу у ворот, во двор вбежала
запыхавшаяся простоволосая женщина.
- Олдермены! - кричала она. - Удержите этого безумного! В город
со всех сторон собираются дворяне! Мужиков осталась только кучка. И он
как ни в чем не бывало разъезжает по улицам и творит суд и расправу.
Она говорила о своем муже - олдермене Джоне Горне.
Мужики переглянулись.
- Да, пожалуй, нам пора собираться в путь! - сказал Аллан Тредер.
- Кажется, и нам не мешает об этом подумать, - грустно
усмехнувшись, ответил Уолтер Сайбил.
- Король сзывает дворян со всех сторон королевства! - закричала
женщина рыдая. - Вот, посмотрите, какой приказ перехватил олдермен
Тибур!
Семеро человек стали вокруг нее тесно, плечом к плечу. Джек
прочел первые строки приказа:
- "Довожу до сведения господ дворян, поместных сеньоров, джентри
и сквайров, чтобы все, кто любит короля и дорожит его честью, конны и
оружны спешили в столицу!"
Аллан Тредер присвистнул.
- Ага, вот, значит, как! - сказал олдермен Джон Фреш. - Но ведь
его величество клялся мужикам, что он будет им как отец и брат!
- Разные бывают отцы и братья - разные... - процедил Сайбил
сквозь зубы.
Он подошел к воротам, закрыл их и задвинул засовы.
- Сегодня же мы все разными дорогами должны покинуть Лондон!
...Джек уже дважды сворачивал в переулки. За ним скакало четверо
конных стражников. На площади Св. Екатерины стояли люди под
начальством рыцаря Гальфрида Стэкпула. Что же ему делать?
В эту минуту в стенке открылась калитка и кто-то втащил его за
руку во двор.
- Осторожно! - прошептала женщина. - Не бойся, я Матильда Пикард.
Разве ты не узнал нашего дома? Пережди ночь здесь, а завтра потихоньку
выберешься из Лондона. За два часа на нашей улице убили девять человек
кентцев.
Да, Джек мог этому поверить. Но следует ли ему полагаться на
милость дочери богатого купца?
Девушка ушла в дом. Джек стал на камень у стены и выглянул на
улицу. Было тихо. Оглянувшись на окна дома, он открыл калитку.
- Хэлло! - окликнул кто-то, шагнув из темноты. - Стой-ка, друг,
наконец-то мы с тобой свиделись!
- Я не узнаю тебя, - пробормотал Джек и нагнулся за камнем.
- Я уже два раза хотел пробраться к тебе, да боялся, что ты
теперь крепко заважничал и забыл товарищей седельщиков и мастерскую
Генри Пэстона.
- Заячья Губа! - чуть не крикнул Джек. - То есть Чарли Блэк! -
поправился он тотчас же. - А что ты тут делаешь?
- То же, что и ты, - ответил Чарли Блэк сумрачно. - Прячусь от
королевских разъездов.
- Разве ты за мужиков? - спросил Джек с удивлением.
- Я сам за себя, - сказал Чарли со злостью. - Но кончу я свою
жизнь так же, как и ты, на виселице.
Держась стены, они оба пошли по узкому переулку. Как назло, из-за
туч вышла луна. Стало светло как днем.
- Ободья и клепки, - пробормотал Блэк, заглядывая в щель ворот. -
Это, видно, бочар из небогатых. Давай попросимся к нему ночевать.
Они вошли во двор.
Приветливый человечек с фонарем не расспрашивал их долго. В эту
ночь каждый понимал, кто может сейчас искать пристанища. Он указал им
место за мешками в овине.
- А ворота были открыты! Ай-яй-яй! В такое-то время! - ужасался
бочар, в испуге качая головой. Он пошел, задвинул засовы и повесил
замок.
Рядом в хлеву громко дышала корова.
Ветер гнал по небу обрывки туч, луна то скрывалась, то
показывалась снова, и от этого по двору перебегали быстрые тени.
Джек вышел из овина, подошел к невысокому забору. Он был весь
сверху утыкан острыми камнями. В городе стало уже тихо. Где-то далеко
на холме догорал дом. На расстоянии двух шагов от Джека по переулку,
осторожно ступая, прошел человек. Джек смотрел ему прямо в лицо. Он
узнал парня из сотни Уэй.
- Тсс, - сказал он тихо.
Парень обернулся.
- Полезай сюда, - велел Джек.
Парень огляделся по сторонам и перемахнул через забор. Он вытер
руки о куртку - они были исцарапаны в кровь.
- Начальник, - сказал он, прерывисто дыша, - давай пробираться на
Мейль-Энд. Завтра мы уже не выйдем из города!
- Сегодня тоже уже не выйдем, - возразил Заячья Губа подходя. - А
ну-ка, спрячься, друг, - добавил он, толкая парнишку за угол.
Шел с фонарем хозяин. Как ни был он добр, но ему могло не
понравиться, что у него во дворе собирается целая гурьба мужиков.
Бочар принес хлеба и сыра.
- Ну, что слыхать в городе? - спросил Джек.
Хозяин прислушался. Мимо по переулку, звеня оружием, прошло много
людей.
- Сейчас! - крикнул он и пошел с фонарем к воротам.
Джек, стоя в дверях овина, глядел ему вслед. Громко дышала за
перегородкой корова. Пахло прелой соломой.
- Еще двое кентцев! - сказал хозяин кому-то на улице. - Попались
просто, как перепел в тенета! Только идите сами за ними! Я человек
трусливый от роду...
Заячья Губа в темноте шарил по полу.
- Крюк есть! - сказал он, поднимая что-то тяжелое. - А вот и
вилы. А ну-ка, Джек, вспомним старину! Станем-ка спиной к спине!
- Посвети! - произнес голос на улице.
- "Джон Стерлинг - убийца архиепископа, средних лет, черный, с
большой бородой, хромает на одну ногу, - читал громко стражник. -
Аллан Тредер - черный, средних лет. Джек Строу - молодой, рыжий,
хромает на одну ногу..."
- Что это они все хромают? - засмеялся хозяин. - Рыжий, ты
говоришь, молодой и хромает? Пожалуй, что это будет он. А с ним еще
здоровенный парень с заячьей губой.
- С заячьей губой? - спросил стражник немного погодя. - Нет,
такого в списке не значится.
- Дай-ка мне вилы, - сказал из темноты парнишка из сотни Уэй.
- А ты чего лезешь? - крикнул Заячья Губа сердито. - Ты заройся в
солому и сиди хоть до будущего лета.
Но парнишка уже вылез из своего угла.
- Дай-ка вилы, начальник! - повторил он настойчиво.
Джек и Заячья Губа смотрели на улицу. Они обернулись на его стон.
Парень всадил вилы себе в ногу и сейчас, морщась, тянул их кверху.
- Ну вот, - сказал он. - Теперь я - молодой, рыжий и хромаю на
одну ногу. Я сойду за Джека Строу.
Вырвав подол рубашки, он, сидя на пороге, перевязал рану.
- А ты, - добавил он твердо, - должен вернуться домой и снова
поднять мужиков!
Джек помолчал. Слезы горячим туманом стояли в его глазах.
- Хорошо, брат! Спасибо, брат! - немного погодя ответил он тихо.
...При королевском дворе долго ходила по рукам "Баллада об осаде
замка Тиз". Ее сложил сквайр сэр Тристан Бэч, и Саймон Берли четыре
года спустя убил его на поединке, потому что королевский рыцарь был
человек злопамятный и никогда никому не прощал обид.
А осада замка Тиз, конечно, не прибавила славы ни ему, ни его
соратникам.
В холле горела свеча. Лежа головой на столе, спала госпожа
Агнесса Гауэр.
Хорошо, что в замке не было зеркала, иначе бедная дама сошла бы с
ума, увидев свое испачканное в копоти лицо.
Тум на одной ноге скакал по двору. Он поломал свой костыль, а
обтесать другой у него не было времени.
Джоанна и Аллан подтаскивали камни к забору. Они надеялись
бросать их на головы осаждающим. Стрелы уже все вышли.
Дворяне послали мужиков Доффля в лес - привезти несколько
стволов. Скоро они будут брать замок приступом.
- Нет, камнями тут не поможешь!
Джоанна устало сложила руки на коленях.
- Пойдем, старик, - сказала она. - Выспимся хотя бы последнюю
ночь как следует. Завтра нам несдобровать!
Она уже несколько раз пыталась уговорить Аллана поступить так,
как она предлагает. Но он был непоколебим.
- Никто никогда не поверит, миледи, - возражал он, - что я все
это время просидел запертый в кладовой, а вы с Тумом стреляли из
луков. И потом, будет ли справедливым заступаться за меня и предавать
Тума? А вы одна уж во всяком случае не могли стрелять из двух луков
одновременно.
22 июня, после четырех дней осады, пал наконец замок Тиз.
Осада продолжалась четыре дня,
Двадцать второго июня пал замок Тиз.
К доблестному королевскому рыцарю Берли
Подвели связанных пленных:
Это были двое стариков и две женщины -
Больше в замке не было гарнизона,-
так описал это событие в своей балладе сэр Тристан Бэч.
...По всему Эссексу уже разъезжал главный судья королевства, сэр
Роберт Трезильян, и творил суд и расправу. Не хватало топоров для
палачей, веревок и виселиц для осужденных. Впрочем, уличенных в мятеже
уже не судили.
Достаточно было сказать: "Этот человек был с мужиками", - и ему
немедленно отрубали голову.
Поэтому мятежникам Аллану Патриджу и нищему бродяге
Туму-Беспрозванному отрубили головы без всякого суда.
Дама Агнесса Гауэр была по ее просьбе и заступничеству леди
Джоанны Берли отпущена домой. Все время осады она просидела в холле
замка, молясь за осаждающих и за осажденных.
Наконец очередь дошла до леди Джоанны Друриком, в замужестве
Берли.
- Как поступить с этой женщиной? - спросили сэра Саймона.
Ее письмо жгло ему грудь. Он не мог ее видеть.
- Пусть она предстанет перед судом юстициариев, и пусть с ней
поступят так, как они найдут нужным. (Юстициарий - судейский
чиновник.)
Джоанна всю ночь молилась о том, чтобы ей была сохранена жизнь.
"Что будет, если Джек, вернувшись, узнает о моей смерти? Он этого
не переживет!"
Леди Джоанна Друриком, в замужестве Берли, была обвинена по трем
пунктам.
После расследования она была признана виновной в том, что в марте
этого года она в течение шести дней оказывала гостеприимство
королевскому изменнику, мятежнику Джеку Строу.
Два месяца спустя она в помощь ему и его делу послала коня и пять
золотых флоринов.
Затем она со своими слугами и соучастниками в течение четырех
дней оказывала вооруженное сопротивление королевскому отряду.
По всем трем пунктам леди Джоанна признала себя виновной.
Двенадцать человек ее сословия подтвердили решение суда.
За преступление против короля, лордов, своего мужа и королевского
мира женщина была присуждена к отсечению руки по локоть, той руки,
которою она открывала дверь королевскому изменнику.
Джоанна плакала от радости, когда ей читали приговор. Наверное,
это будет очень больно, и нужно собрать все мужество, чтобы это
перенести. Но она останется жива и увидит Джека!
То, что дворяне взяли верх в Эссексе, еще ничего не доказывает.
Король жестоко покарает их за то, что они не хотят считаться с его
грамотами.
Никто не мог дать знать леди Берли о том, что творится в Лондоне,
потому что в тюрьме она содержалась в отдельном каземате.
Люди с утра стали собираться к старой мельнице посреди Доффля,
которая сейчас была обращена в тюрьму.
Джоанна слышала, как мимо окна прогрохотала телега. Потом два
человека, громко переговариваясь, стали сбрасывать бревна.
- Дай-ка гвозди! - сказал грубый голос. - Не сюда! Клади угол к
углу - колодцем!
Во рту Джоанны стало сладко, а ноги подкосились.
Она постояла, опираясь о стенку. Потом, подойдя к двери, изо всех
сил забарабанила в нее кулаками.
- Что нужно, леди? - испуганно откликнулся тюремщик.
- Поуэл, это для меня? - спросила она задыхаясь.
За дверью молчали. Потом, осторожно ступая, кто-то тихо пошел
прочь.
За стеной звенел топор о железо. Визжал рубанок.
Ну что же, у нас неплохие дела.
Выпей-ка с нами, красотка! -
мурлыкал себе под нос человек за окном.
Джоанне все было так отчетливо слышно, точно их и не разделяла
стена.
Из маленького, под самым потолком оконца падал скудный свет.
Только ранним утром здесь по стенам прыгают веселые желтые зайчики.
Джоанна подошла поближе к свету.
- Ты - лентяйка! - сказала она, разглядывая свою левую руку. - Ты
не умеешь сучить нитку, ты даже не в силах удержать коня в поводу. И,
однако, ты останешься при мне. А ведь правая не только сильнее, но и
умнее тебя, потому что, ко всему, она еще может выводить буквы, а ты
безграмотная, как бедная, темная мужичка!
Джоанна заплакала...
Только теперь она ясно представила себе, что ее ожидает. Кто
будет заплетать ей косы, резать хлеб, кто за нее будет латать,
штопать, писать? Имеет ли она право вот такой безрукой калекой ожидать
Джека, чтобы выйти за него замуж?
- Да, я имею право! - сказала она твердо. - Джек не будет на меня
в обиде, если первое время я стану плохо справляться одной левой
рукой. Потом я научусь. И он мне поможет.
Джоанна отказалась от воды и хлеба, которые принес ей тюремщик.
Ничком она упала на солому и пролежала так до самой той минуты, когда
за ней пришли.
Народ радугой стоял вокруг помоста. В воздухе пахло хвоей. Ветер
поднял столбик пыли и соломы у самых ног Джоанны. Перебивая свежий
аромат смолы и стружки, откуда-то сбоку потянуло сладким, смертным
запахом падали.
Джоанна в испуге повернула голову.
Помощник палача, толкая коленками, катил перед собой колоду. Она
была вся пропитана кровью, так как не раз и не два побывала в деле.
Вот ее установили на помосте, и она вдруг за одно мгновение точно
обросла ярким мхом. Большие зеленые мухи облепили ее так густо, что
издали можно было подумать, что это старый мшистый лесной пень.
Когда Гуг Гавесдемский занял свое место на помосте и взял в руки
топор, стражник оглянулся на Джоанну. Она поднялась по четырем
ступенькам, стараясь шагать твердо. Все лица повернулись к ней.
Эта женщина переступила законы божеские и человеческие. Она
жестоко оскорбила и унизила своего супруга и нарушила королевский мир.
Однако многие ожидали, что преступница будет много красивее и
выше ростом.
Джоанна глянула вниз. Вначале перед ее глазами пошли красные,
белые, желтые и зеленые полосы, но потом она стала различать лица. Ни
один мужик Доффля не вышел сегодня на площадь.
Впрочем, после расправы в деревне остались только старики,
женщины и дети. Удивительно, что их не пригнали сюда силой.
Джоанна непрестанно шевелила пальцами правой руки, до тех пор
пока к ней не подошел помощник палача.
- Расстегни рукав, женщина, - сказал он тихо.
Джоанне показалось, что у нее, как у нищенки Терезы Аб, вырастает
зоб: так неистово колотилась кровь и точно раздувала горло.
Людям, которым рубили головы или руки просто на бревне у дороги,
было значительно легче, потому что рядом толпились те, кто ждал такой
же участи.
А сейчас построили помост и вокруг него протянули веревку, и она,
и палач, и его помощник двигаются и говорят, точно актеры на сцене
балагана.
Это не просто казнь, это представление.
Пусть так, но она-то уж совсем не обязана участвовать в их
комедии.
Не хотелось бы только дать всем им понять, как сильно она боится.
А в остальном Джоанна вольна держаться так, словно это холл в Тизе,
еще лучше, в старом Друрикоме.
Она еще раз глянула вниз.
Вот только разве эта дама со служанкой могла бы ей
посочувствовать, потому что в прошлом году она присылала в Тиз
попросить два бушеля ячменя до нового урожая. (Бушель - английская
мера сыпучих тел, соответствующая 36 с малым литрам.)
Дама что-то сказала служанке, и та вышла из рядов. Но она тотчас
же вернулась, катя ногой огромный камень. Потом она помогла госпоже
вскарабкаться на него.
Джоанна повернулась к Гугу Гавесдемскому.
- Какой рукав расстегнуть, господин палач, - спросила она
озабоченно, - правый или левый?
Грубое и некрасивое лицо палача дернулось, и, теряя свою
важность, Гуг Гавесдемский растерянно оглянулся по сторонам.
На этом помосте осужденные не разговаривают с палачом. Если им
что нужно, они обращаются к помощнику и говорят тихо, как в церкви. Но
так как палач иногда бывает милосерднее судьи, бывший мясник из
Гавесдема вдруг с радостью припомнил старый английский обычай, который
спас от лишних мучений мужеубийцу Матильду Блонд.
Колода вся загудела, как потревоженный улей, когда он положил на
нее топор. Потом он обернулся к Джоанне.
- Какой рукой ты открывала дверь королевскому изменнику, женщина?
- спросил он голосом, раскатившимся по всей Доффльской площади.
Боясь ошибиться, боясь обрадоваться преждевременно, Джоанна
быстро посмотрела на него.
И вдруг помост, рыжая веревка - все как будто рухнуло, а женщины,
стоявшие внизу, подняли руки в воздух.
- Левой, господин палач, левой! - закричали они.
- Скажи левой, женщина!
- Скажите левой, миледи! - кричала изо всех сил маленькая
дворяночка в потертом атласном платье. Она чуть не свалилась со своего
камня.
Мужчины - те стояли, сумрачно потупясь в землю. Некоторые сердито
уговаривали своих жен.
Но почти в это же мгновение все повернули головы назад, потому
что из боковой улицы на площадь выехал королевский знаменный рыцарь,
сэр Саймон Берли.
Он был не один. За ним по четверо в ряд ехали шестнадцать человек
его свиты и, отставая только на голову коня, трусил рысцой всадник в
запыленной одежде. Это был королевский гонец.
Теперь Джоанна испугалась по-настоящему, впервые за сегодняшний
день.
Староста подал знак звонарю на колокольне. Густой медный гул
пошел над толпой. И тогда прибывший человек в запыленной одежде
опередил знаменного рыцаря и остановился перед помостом.
Все обнажили головы. Некоторые старательные слуги даже стали на
колени позади своих господ. Джоанне не на что было опереться. Она
шагнула к колоде.
Королевский гонец откашлялся.
Джоанна перевела глаза на Саймона Берли.
Рыцарь, не поворачивая головы, смотрел в одну точку, и Джоанна
невольно проследила его взгляд. Ее бывший муж смотрел на голубой
вымпел над замком Тиз.
То, что этот человек, вопреки изъявленному им желанию, появился
на площади перед толпой, и то, что он сюда же привез королевского
гонца, наполнило ее страхом и тревогой.
"Пусть мне отрубят правую руку! - подумала Джоанна. - Не нужно
мне милосердия Гуга Гавесдемского и этих женщин! Только пускай ничего
страшного и нового не будет в королевской грамоте! Тогда пускай мне
даже отрубят обе руки!"
Но в королевской грамоте было много страшного и нового.
Гонец читал:
- "Божьей милостью его величество Ричард Второй, король Англии,
Франции и Ирландии, повелел довести до всеобщего сведения, что слух,
распространенный восставшими, будто они действовали по его королевской
воле и повелению, совершенно ложен.
Все освободительные грамоты, выданные повстанцам, признаются
отныне недействительными, так как они вышли из королевской курии без
зрелого размышления и наносят великий ущерб королю и его короне, а
также грозят конечным разорением как ему, прелатам, знати и магнатам,
так и святой английской церкви и приведут к погибели королевство.
Все, у кого имеются освободительные грамоты на руках, немедля,
под страхом конфискации имущества, должны представить их королю и его
совету для уничтожения.
Отныне все держатели, как вилланы, так и свободные, без
противоречия, ропота и сопротивления должны исполнять своим господам
все лежащие на них и на их землях повинности".
Вздох облегчения вырвался из многих грудей. Дворяне в Эссексе
расправились с мужиками по своему усмотрению, но было хорошо, что
королевский патент поддержал их правоту.
Гонец поцеловал печать и с хрустом свернул кожу.
Джоанна ждала. Не для этого привел сэр Саймон Берли королевского
гонца на площади Доффли и поставил у самого помоста.
Человек вынул из-за пазухи второй свиток.
Саймон Берли отвел глаза от вымпела на замке Тиз. Он коротко
глянул на Джоанну, и она в этот момент начала читать про себя молитву.
Но детская латынь плохо шла ей на ум, и она стала молиться своими
словами, как простая мужичка.
- Господи, - бормотала она, - возьми, если нужно, мою свободу,
честь и жизнь, только, господи, пускай ничего дурного не случится с
Джеком!
- "Король объявляет всем своим верноподданным, что они, под
страхом конфискации всего, что король может у них конфисковать,
обязаны вооруженной рукой и всеми имеющимися в их распоряжении
средствами оказывать сопротивление восставшим. Это злое дело больше не
повторится, потому что главные виновники мятежа уже осуждены и преданы
казни в Лондоне 18 июня.
По распоряжению чрезвычайной судебной комиссии, заседавшей во
дворе Гильдголла 17 июня, эти люди..."
Саймон Берли снова глянул на леди Джоанну и опустил глаза.
Стиснув руки, вся наклонясь вперед, Джоанна слушала, не пропуская
ни одного слова.
- "...эти люди - Аллан Тредер из Эссекса, Джон Кэркби из Кента,
Джон Снэйп, прозванный Малюткой, из Кента, Джек Строу из Кента и Джон
Стерлинг из Эссекса - преданы страшной и позорной смерти, а головы их
выставлены на Лондонском мосту". (Подлинные приказы, разосланные 30
июня и 2 июля 1382 года.)
Королевский гонец уже давно отъехал, а в толпе все еще
переговаривались и делились впечатлениями. О Джоанне как будто забыли.
Люди разговаривали, повернувшись спиной к помосту, А некоторые
женщины выводили за руки из рядов своих малышей.
Гуг Гавесдемский решил поскорее кончить свое дело.
Увидев вдруг в двух шагах от себя бледное и гневное лицо рыцаря
на черном коне, он невольно поднес руку к голове, забывая, что при
исполнении своих обязанностей палач обходится без шапки.
Уже без прежней уверенности он снова обратился к Джоанне:
- Какой рукой, женщина, ты открывала дверь королевскому
преступнику?
И вдруг он в изумлении отступил назад. Ему приходилось
присутствовать в застенке, когда людей вздергивают на дыбу, или дробят
им кости, или ломают пальцы на руках и ногах. От муки иные несчастные
седеют, а у иных лица вытягиваются, челюсть отвисает, точно у
мертвецов, а у иных подле рта появляются старческие морщины, несмотря
на то что они едва-едва вышли из юношеского возраста.
Но к этой женщине он еще ведь не прикоснулся и пальцем, и,
однако, он мог бы поклясться, что за эти несколько минут она точно
состарилась на несколько лет.
В глазах ее было столько отчаяния и ненависти, что палач с трудом
удержался от восклицания. Хвала господу, что она смотрит не на него, а
на рыцаря в граненых доспехах, сидящего на черном коне!
- Какой рукой я открыла дверь королевскому преступнику? -
переспросила Джоанна. - Я любила его так же сильно, - произнесла она
громко и отчетливо, - как сильно ненавидела своего мужа, сэра Саймона
Берли! Я распахнула перед ним дверь обеими руками!
Гуг Гавесдемский с досадой подумал о том, что совсем ему не
следовало вступать в разговоры с преступницей. Палачу платят деньги за
то, что он приводит в исполнение решение судей, и только.
Однако в этот день Гугу Гавесдемскому так и не удалось привести в
исполнение решение королевского суда.
Когда он подошел к женщине, повернул ее за плечи и сам, без
помощи подручного, расстегнул ее рукав, помост весь закачался от
тяжести перепрыгнувшего через веревку рыцаря в граненых доспехах.
- Оставь эту даму, мужик! - крикнул рыцарь грубо. И, повернувшись
к женщине, добавил: - Вы свободны. Отныне вы можете жить в любом из
четырех ваших замков. Только сообщите, какой из них вы выбираете, для
того чтобы нам с вами больше не пришлось встречаться. Возьмите это
письмо. Мужика, которому оно написано, уже нет в живых...
Шестнадцать человек свиты рыцаря, все в полном вооружении, с
угрожающим видом обступили помост. Оба стражника исчезли в толпе.
Староста делал вид, что он ничего не видит и не слышит, и палачу не
осталось ничего другого, как посторониться и дать женщине дорогу.
Глава V
Уже давно перестали рассылать руки и ноги четвертованных по всем
графствам и на Лондонском мосту перестали выставлять головы казненных.
Их было слишком много - даже на большом мосту в городе Бервике для
этого не хватило бы места. Последней, по распоряжению мэра Уолворса,
была выставлена голова Джека Строу - самого закоренелого из кентских
мятежников.
Попался он в руки правосудия совершенно случайно, потому что, не
опознай его жена одного из арестованных олдерменов, ему, быть может,
под покровом ночи и удалось бы ускользнуть из Лондона. Он расхаживал в
богатом купеческом платье; никому и невдомек было, что под ним
Саймон Берли только покачал головой.
И тогда, ища одобрения королевского знаменного рыцаря, мастер
Роберт принялся возражать брату.
- Разве ты не слышал, что говорил ризничий! - обратился он к
мастеру Джону с упреком. - И это было несколько дней назад. А сейчас
там управились и без нас! (Ризничий - заведующий ризницей - помещением
при церкви, где хранятся ризы и церковная утварь.)
Молодой сквайр был прав. К этому времени в Лондоне действительно
управились и без них.
Вечером 15 июня олдермены оповестили население города о том, что
весь пришлый народ в течение этой ночи покинул столицу. Все, кто не
прожил в городе больше одного года, немедленно должны вернуться в свои
села, деревни и местечки под страхом в противном случае быть
признанными изменниками и поплатиться головой. Приказ был подписан его
величеством, королем Ричардом II.
Никто не имел смелости его нарушить. Королевские патенты были у
мужиков в руках, и они стали покидать город.
Джек Строу, Джон Кэркби, Аллан Тредер и Джон Стерлинг, тот, что
расправился с Саймоном Сэдбери, собрались на дворе Уолтера Сайбила,
олдермена. С ними были олдермены Эндрью Ферндон и Джон Фреш.
Что им следует предпринять? Они еще не получили королевских
грамот на руки.
Джек полагал, что всем им необходимо остаться. Король не внес в
грамоты поправки, которые сделал покойный Уот. Следует снова
добиваться свидания с Ричардом.
Олдермен Сайбил советовал мужикам собираться в путь. Они и так
добились того, о чем могли только мечтать их отцы, деды и прадеды.
В это время, расталкивая толпу у ворот, во двор вбежала
запыхавшаяся простоволосая женщина.
- Олдермены! - кричала она. - Удержите этого безумного! В город
со всех сторон собираются дворяне! Мужиков осталась только кучка. И он
как ни в чем не бывало разъезжает по улицам и творит суд и расправу.
Она говорила о своем муже - олдермене Джоне Горне.
Мужики переглянулись.
- Да, пожалуй, нам пора собираться в путь! - сказал Аллан Тредер.
- Кажется, и нам не мешает об этом подумать, - грустно
усмехнувшись, ответил Уолтер Сайбил.
- Король сзывает дворян со всех сторон королевства! - закричала
женщина рыдая. - Вот, посмотрите, какой приказ перехватил олдермен
Тибур!
Семеро человек стали вокруг нее тесно, плечом к плечу. Джек
прочел первые строки приказа:
- "Довожу до сведения господ дворян, поместных сеньоров, джентри
и сквайров, чтобы все, кто любит короля и дорожит его честью, конны и
оружны спешили в столицу!"
Аллан Тредер присвистнул.
- Ага, вот, значит, как! - сказал олдермен Джон Фреш. - Но ведь
его величество клялся мужикам, что он будет им как отец и брат!
- Разные бывают отцы и братья - разные... - процедил Сайбил
сквозь зубы.
Он подошел к воротам, закрыл их и задвинул засовы.
- Сегодня же мы все разными дорогами должны покинуть Лондон!
...Джек уже дважды сворачивал в переулки. За ним скакало четверо
конных стражников. На площади Св. Екатерины стояли люди под
начальством рыцаря Гальфрида Стэкпула. Что же ему делать?
В эту минуту в стенке открылась калитка и кто-то втащил его за
руку во двор.
- Осторожно! - прошептала женщина. - Не бойся, я Матильда Пикард.
Разве ты не узнал нашего дома? Пережди ночь здесь, а завтра потихоньку
выберешься из Лондона. За два часа на нашей улице убили девять человек
кентцев.
Да, Джек мог этому поверить. Но следует ли ему полагаться на
милость дочери богатого купца?
Девушка ушла в дом. Джек стал на камень у стены и выглянул на
улицу. Было тихо. Оглянувшись на окна дома, он открыл калитку.
- Хэлло! - окликнул кто-то, шагнув из темноты. - Стой-ка, друг,
наконец-то мы с тобой свиделись!
- Я не узнаю тебя, - пробормотал Джек и нагнулся за камнем.
- Я уже два раза хотел пробраться к тебе, да боялся, что ты
теперь крепко заважничал и забыл товарищей седельщиков и мастерскую
Генри Пэстона.
- Заячья Губа! - чуть не крикнул Джек. - То есть Чарли Блэк! -
поправился он тотчас же. - А что ты тут делаешь?
- То же, что и ты, - ответил Чарли Блэк сумрачно. - Прячусь от
королевских разъездов.
- Разве ты за мужиков? - спросил Джек с удивлением.
- Я сам за себя, - сказал Чарли со злостью. - Но кончу я свою
жизнь так же, как и ты, на виселице.
Держась стены, они оба пошли по узкому переулку. Как назло, из-за
туч вышла луна. Стало светло как днем.
- Ободья и клепки, - пробормотал Блэк, заглядывая в щель ворот. -
Это, видно, бочар из небогатых. Давай попросимся к нему ночевать.
Они вошли во двор.
Приветливый человечек с фонарем не расспрашивал их долго. В эту
ночь каждый понимал, кто может сейчас искать пристанища. Он указал им
место за мешками в овине.
- А ворота были открыты! Ай-яй-яй! В такое-то время! - ужасался
бочар, в испуге качая головой. Он пошел, задвинул засовы и повесил
замок.
Рядом в хлеву громко дышала корова.
Ветер гнал по небу обрывки туч, луна то скрывалась, то
показывалась снова, и от этого по двору перебегали быстрые тени.
Джек вышел из овина, подошел к невысокому забору. Он был весь
сверху утыкан острыми камнями. В городе стало уже тихо. Где-то далеко
на холме догорал дом. На расстоянии двух шагов от Джека по переулку,
осторожно ступая, прошел человек. Джек смотрел ему прямо в лицо. Он
узнал парня из сотни Уэй.
- Тсс, - сказал он тихо.
Парень обернулся.
- Полезай сюда, - велел Джек.
Парень огляделся по сторонам и перемахнул через забор. Он вытер
руки о куртку - они были исцарапаны в кровь.
- Начальник, - сказал он, прерывисто дыша, - давай пробираться на
Мейль-Энд. Завтра мы уже не выйдем из города!
- Сегодня тоже уже не выйдем, - возразил Заячья Губа подходя. - А
ну-ка, спрячься, друг, - добавил он, толкая парнишку за угол.
Шел с фонарем хозяин. Как ни был он добр, но ему могло не
понравиться, что у него во дворе собирается целая гурьба мужиков.
Бочар принес хлеба и сыра.
- Ну, что слыхать в городе? - спросил Джек.
Хозяин прислушался. Мимо по переулку, звеня оружием, прошло много
людей.
- Сейчас! - крикнул он и пошел с фонарем к воротам.
Джек, стоя в дверях овина, глядел ему вслед. Громко дышала за
перегородкой корова. Пахло прелой соломой.
- Еще двое кентцев! - сказал хозяин кому-то на улице. - Попались
просто, как перепел в тенета! Только идите сами за ними! Я человек
трусливый от роду...
Заячья Губа в темноте шарил по полу.
- Крюк есть! - сказал он, поднимая что-то тяжелое. - А вот и
вилы. А ну-ка, Джек, вспомним старину! Станем-ка спиной к спине!
- Посвети! - произнес голос на улице.
- "Джон Стерлинг - убийца архиепископа, средних лет, черный, с
большой бородой, хромает на одну ногу, - читал громко стражник. -
Аллан Тредер - черный, средних лет. Джек Строу - молодой, рыжий,
хромает на одну ногу..."
- Что это они все хромают? - засмеялся хозяин. - Рыжий, ты
говоришь, молодой и хромает? Пожалуй, что это будет он. А с ним еще
здоровенный парень с заячьей губой.
- С заячьей губой? - спросил стражник немного погодя. - Нет,
такого в списке не значится.
- Дай-ка мне вилы, - сказал из темноты парнишка из сотни Уэй.
- А ты чего лезешь? - крикнул Заячья Губа сердито. - Ты заройся в
солому и сиди хоть до будущего лета.
Но парнишка уже вылез из своего угла.
- Дай-ка вилы, начальник! - повторил он настойчиво.
Джек и Заячья Губа смотрели на улицу. Они обернулись на его стон.
Парень всадил вилы себе в ногу и сейчас, морщась, тянул их кверху.
- Ну вот, - сказал он. - Теперь я - молодой, рыжий и хромаю на
одну ногу. Я сойду за Джека Строу.
Вырвав подол рубашки, он, сидя на пороге, перевязал рану.
- А ты, - добавил он твердо, - должен вернуться домой и снова
поднять мужиков!
Джек помолчал. Слезы горячим туманом стояли в его глазах.
- Хорошо, брат! Спасибо, брат! - немного погодя ответил он тихо.
...При королевском дворе долго ходила по рукам "Баллада об осаде
замка Тиз". Ее сложил сквайр сэр Тристан Бэч, и Саймон Берли четыре
года спустя убил его на поединке, потому что королевский рыцарь был
человек злопамятный и никогда никому не прощал обид.
А осада замка Тиз, конечно, не прибавила славы ни ему, ни его
соратникам.
В холле горела свеча. Лежа головой на столе, спала госпожа
Агнесса Гауэр.
Хорошо, что в замке не было зеркала, иначе бедная дама сошла бы с
ума, увидев свое испачканное в копоти лицо.
Тум на одной ноге скакал по двору. Он поломал свой костыль, а
обтесать другой у него не было времени.
Джоанна и Аллан подтаскивали камни к забору. Они надеялись
бросать их на головы осаждающим. Стрелы уже все вышли.
Дворяне послали мужиков Доффля в лес - привезти несколько
стволов. Скоро они будут брать замок приступом.
- Нет, камнями тут не поможешь!
Джоанна устало сложила руки на коленях.
- Пойдем, старик, - сказала она. - Выспимся хотя бы последнюю
ночь как следует. Завтра нам несдобровать!
Она уже несколько раз пыталась уговорить Аллана поступить так,
как она предлагает. Но он был непоколебим.
- Никто никогда не поверит, миледи, - возражал он, - что я все
это время просидел запертый в кладовой, а вы с Тумом стреляли из
луков. И потом, будет ли справедливым заступаться за меня и предавать
Тума? А вы одна уж во всяком случае не могли стрелять из двух луков
одновременно.
22 июня, после четырех дней осады, пал наконец замок Тиз.
Осада продолжалась четыре дня,
Двадцать второго июня пал замок Тиз.
К доблестному королевскому рыцарю Берли
Подвели связанных пленных:
Это были двое стариков и две женщины -
Больше в замке не было гарнизона,-
так описал это событие в своей балладе сэр Тристан Бэч.
...По всему Эссексу уже разъезжал главный судья королевства, сэр
Роберт Трезильян, и творил суд и расправу. Не хватало топоров для
палачей, веревок и виселиц для осужденных. Впрочем, уличенных в мятеже
уже не судили.
Достаточно было сказать: "Этот человек был с мужиками", - и ему
немедленно отрубали голову.
Поэтому мятежникам Аллану Патриджу и нищему бродяге
Туму-Беспрозванному отрубили головы без всякого суда.
Дама Агнесса Гауэр была по ее просьбе и заступничеству леди
Джоанны Берли отпущена домой. Все время осады она просидела в холле
замка, молясь за осаждающих и за осажденных.
Наконец очередь дошла до леди Джоанны Друриком, в замужестве
Берли.
- Как поступить с этой женщиной? - спросили сэра Саймона.
Ее письмо жгло ему грудь. Он не мог ее видеть.
- Пусть она предстанет перед судом юстициариев, и пусть с ней
поступят так, как они найдут нужным. (Юстициарий - судейский
чиновник.)
Джоанна всю ночь молилась о том, чтобы ей была сохранена жизнь.
"Что будет, если Джек, вернувшись, узнает о моей смерти? Он этого
не переживет!"
Леди Джоанна Друриком, в замужестве Берли, была обвинена по трем
пунктам.
После расследования она была признана виновной в том, что в марте
этого года она в течение шести дней оказывала гостеприимство
королевскому изменнику, мятежнику Джеку Строу.
Два месяца спустя она в помощь ему и его делу послала коня и пять
золотых флоринов.
Затем она со своими слугами и соучастниками в течение четырех
дней оказывала вооруженное сопротивление королевскому отряду.
По всем трем пунктам леди Джоанна признала себя виновной.
Двенадцать человек ее сословия подтвердили решение суда.
За преступление против короля, лордов, своего мужа и королевского
мира женщина была присуждена к отсечению руки по локоть, той руки,
которою она открывала дверь королевскому изменнику.
Джоанна плакала от радости, когда ей читали приговор. Наверное,
это будет очень больно, и нужно собрать все мужество, чтобы это
перенести. Но она останется жива и увидит Джека!
То, что дворяне взяли верх в Эссексе, еще ничего не доказывает.
Король жестоко покарает их за то, что они не хотят считаться с его
грамотами.
Никто не мог дать знать леди Берли о том, что творится в Лондоне,
потому что в тюрьме она содержалась в отдельном каземате.
Люди с утра стали собираться к старой мельнице посреди Доффля,
которая сейчас была обращена в тюрьму.
Джоанна слышала, как мимо окна прогрохотала телега. Потом два
человека, громко переговариваясь, стали сбрасывать бревна.
- Дай-ка гвозди! - сказал грубый голос. - Не сюда! Клади угол к
углу - колодцем!
Во рту Джоанны стало сладко, а ноги подкосились.
Она постояла, опираясь о стенку. Потом, подойдя к двери, изо всех
сил забарабанила в нее кулаками.
- Что нужно, леди? - испуганно откликнулся тюремщик.
- Поуэл, это для меня? - спросила она задыхаясь.
За дверью молчали. Потом, осторожно ступая, кто-то тихо пошел
прочь.
За стеной звенел топор о железо. Визжал рубанок.
Ну что же, у нас неплохие дела.
Выпей-ка с нами, красотка! -
мурлыкал себе под нос человек за окном.
Джоанне все было так отчетливо слышно, точно их и не разделяла
стена.
Из маленького, под самым потолком оконца падал скудный свет.
Только ранним утром здесь по стенам прыгают веселые желтые зайчики.
Джоанна подошла поближе к свету.
- Ты - лентяйка! - сказала она, разглядывая свою левую руку. - Ты
не умеешь сучить нитку, ты даже не в силах удержать коня в поводу. И,
однако, ты останешься при мне. А ведь правая не только сильнее, но и
умнее тебя, потому что, ко всему, она еще может выводить буквы, а ты
безграмотная, как бедная, темная мужичка!
Джоанна заплакала...
Только теперь она ясно представила себе, что ее ожидает. Кто
будет заплетать ей косы, резать хлеб, кто за нее будет латать,
штопать, писать? Имеет ли она право вот такой безрукой калекой ожидать
Джека, чтобы выйти за него замуж?
- Да, я имею право! - сказала она твердо. - Джек не будет на меня
в обиде, если первое время я стану плохо справляться одной левой
рукой. Потом я научусь. И он мне поможет.
Джоанна отказалась от воды и хлеба, которые принес ей тюремщик.
Ничком она упала на солому и пролежала так до самой той минуты, когда
за ней пришли.
Народ радугой стоял вокруг помоста. В воздухе пахло хвоей. Ветер
поднял столбик пыли и соломы у самых ног Джоанны. Перебивая свежий
аромат смолы и стружки, откуда-то сбоку потянуло сладким, смертным
запахом падали.
Джоанна в испуге повернула голову.
Помощник палача, толкая коленками, катил перед собой колоду. Она
была вся пропитана кровью, так как не раз и не два побывала в деле.
Вот ее установили на помосте, и она вдруг за одно мгновение точно
обросла ярким мхом. Большие зеленые мухи облепили ее так густо, что
издали можно было подумать, что это старый мшистый лесной пень.
Когда Гуг Гавесдемский занял свое место на помосте и взял в руки
топор, стражник оглянулся на Джоанну. Она поднялась по четырем
ступенькам, стараясь шагать твердо. Все лица повернулись к ней.
Эта женщина переступила законы божеские и человеческие. Она
жестоко оскорбила и унизила своего супруга и нарушила королевский мир.
Однако многие ожидали, что преступница будет много красивее и
выше ростом.
Джоанна глянула вниз. Вначале перед ее глазами пошли красные,
белые, желтые и зеленые полосы, но потом она стала различать лица. Ни
один мужик Доффля не вышел сегодня на площадь.
Впрочем, после расправы в деревне остались только старики,
женщины и дети. Удивительно, что их не пригнали сюда силой.
Джоанна непрестанно шевелила пальцами правой руки, до тех пор
пока к ней не подошел помощник палача.
- Расстегни рукав, женщина, - сказал он тихо.
Джоанне показалось, что у нее, как у нищенки Терезы Аб, вырастает
зоб: так неистово колотилась кровь и точно раздувала горло.
Людям, которым рубили головы или руки просто на бревне у дороги,
было значительно легче, потому что рядом толпились те, кто ждал такой
же участи.
А сейчас построили помост и вокруг него протянули веревку, и она,
и палач, и его помощник двигаются и говорят, точно актеры на сцене
балагана.
Это не просто казнь, это представление.
Пусть так, но она-то уж совсем не обязана участвовать в их
комедии.
Не хотелось бы только дать всем им понять, как сильно она боится.
А в остальном Джоанна вольна держаться так, словно это холл в Тизе,
еще лучше, в старом Друрикоме.
Она еще раз глянула вниз.
Вот только разве эта дама со служанкой могла бы ей
посочувствовать, потому что в прошлом году она присылала в Тиз
попросить два бушеля ячменя до нового урожая. (Бушель - английская
мера сыпучих тел, соответствующая 36 с малым литрам.)
Дама что-то сказала служанке, и та вышла из рядов. Но она тотчас
же вернулась, катя ногой огромный камень. Потом она помогла госпоже
вскарабкаться на него.
Джоанна повернулась к Гугу Гавесдемскому.
- Какой рукав расстегнуть, господин палач, - спросила она
озабоченно, - правый или левый?
Грубое и некрасивое лицо палача дернулось, и, теряя свою
важность, Гуг Гавесдемский растерянно оглянулся по сторонам.
На этом помосте осужденные не разговаривают с палачом. Если им
что нужно, они обращаются к помощнику и говорят тихо, как в церкви. Но
так как палач иногда бывает милосерднее судьи, бывший мясник из
Гавесдема вдруг с радостью припомнил старый английский обычай, который
спас от лишних мучений мужеубийцу Матильду Блонд.
Колода вся загудела, как потревоженный улей, когда он положил на
нее топор. Потом он обернулся к Джоанне.
- Какой рукой ты открывала дверь королевскому изменнику, женщина?
- спросил он голосом, раскатившимся по всей Доффльской площади.
Боясь ошибиться, боясь обрадоваться преждевременно, Джоанна
быстро посмотрела на него.
И вдруг помост, рыжая веревка - все как будто рухнуло, а женщины,
стоявшие внизу, подняли руки в воздух.
- Левой, господин палач, левой! - закричали они.
- Скажи левой, женщина!
- Скажите левой, миледи! - кричала изо всех сил маленькая
дворяночка в потертом атласном платье. Она чуть не свалилась со своего
камня.
Мужчины - те стояли, сумрачно потупясь в землю. Некоторые сердито
уговаривали своих жен.
Но почти в это же мгновение все повернули головы назад, потому
что из боковой улицы на площадь выехал королевский знаменный рыцарь,
сэр Саймон Берли.
Он был не один. За ним по четверо в ряд ехали шестнадцать человек
его свиты и, отставая только на голову коня, трусил рысцой всадник в
запыленной одежде. Это был королевский гонец.
Теперь Джоанна испугалась по-настоящему, впервые за сегодняшний
день.
Староста подал знак звонарю на колокольне. Густой медный гул
пошел над толпой. И тогда прибывший человек в запыленной одежде
опередил знаменного рыцаря и остановился перед помостом.
Все обнажили головы. Некоторые старательные слуги даже стали на
колени позади своих господ. Джоанне не на что было опереться. Она
шагнула к колоде.
Королевский гонец откашлялся.
Джоанна перевела глаза на Саймона Берли.
Рыцарь, не поворачивая головы, смотрел в одну точку, и Джоанна
невольно проследила его взгляд. Ее бывший муж смотрел на голубой
вымпел над замком Тиз.
То, что этот человек, вопреки изъявленному им желанию, появился
на площади перед толпой, и то, что он сюда же привез королевского
гонца, наполнило ее страхом и тревогой.
"Пусть мне отрубят правую руку! - подумала Джоанна. - Не нужно
мне милосердия Гуга Гавесдемского и этих женщин! Только пускай ничего
страшного и нового не будет в королевской грамоте! Тогда пускай мне
даже отрубят обе руки!"
Но в королевской грамоте было много страшного и нового.
Гонец читал:
- "Божьей милостью его величество Ричард Второй, король Англии,
Франции и Ирландии, повелел довести до всеобщего сведения, что слух,
распространенный восставшими, будто они действовали по его королевской
воле и повелению, совершенно ложен.
Все освободительные грамоты, выданные повстанцам, признаются
отныне недействительными, так как они вышли из королевской курии без
зрелого размышления и наносят великий ущерб королю и его короне, а
также грозят конечным разорением как ему, прелатам, знати и магнатам,
так и святой английской церкви и приведут к погибели королевство.
Все, у кого имеются освободительные грамоты на руках, немедля,
под страхом конфискации имущества, должны представить их королю и его
совету для уничтожения.
Отныне все держатели, как вилланы, так и свободные, без
противоречия, ропота и сопротивления должны исполнять своим господам
все лежащие на них и на их землях повинности".
Вздох облегчения вырвался из многих грудей. Дворяне в Эссексе
расправились с мужиками по своему усмотрению, но было хорошо, что
королевский патент поддержал их правоту.
Гонец поцеловал печать и с хрустом свернул кожу.
Джоанна ждала. Не для этого привел сэр Саймон Берли королевского
гонца на площади Доффли и поставил у самого помоста.
Человек вынул из-за пазухи второй свиток.
Саймон Берли отвел глаза от вымпела на замке Тиз. Он коротко
глянул на Джоанну, и она в этот момент начала читать про себя молитву.
Но детская латынь плохо шла ей на ум, и она стала молиться своими
словами, как простая мужичка.
- Господи, - бормотала она, - возьми, если нужно, мою свободу,
честь и жизнь, только, господи, пускай ничего дурного не случится с
Джеком!
- "Король объявляет всем своим верноподданным, что они, под
страхом конфискации всего, что король может у них конфисковать,
обязаны вооруженной рукой и всеми имеющимися в их распоряжении
средствами оказывать сопротивление восставшим. Это злое дело больше не
повторится, потому что главные виновники мятежа уже осуждены и преданы
казни в Лондоне 18 июня.
По распоряжению чрезвычайной судебной комиссии, заседавшей во
дворе Гильдголла 17 июня, эти люди..."
Саймон Берли снова глянул на леди Джоанну и опустил глаза.
Стиснув руки, вся наклонясь вперед, Джоанна слушала, не пропуская
ни одного слова.
- "...эти люди - Аллан Тредер из Эссекса, Джон Кэркби из Кента,
Джон Снэйп, прозванный Малюткой, из Кента, Джек Строу из Кента и Джон
Стерлинг из Эссекса - преданы страшной и позорной смерти, а головы их
выставлены на Лондонском мосту". (Подлинные приказы, разосланные 30
июня и 2 июля 1382 года.)
Королевский гонец уже давно отъехал, а в толпе все еще
переговаривались и делились впечатлениями. О Джоанне как будто забыли.
Люди разговаривали, повернувшись спиной к помосту, А некоторые
женщины выводили за руки из рядов своих малышей.
Гуг Гавесдемский решил поскорее кончить свое дело.
Увидев вдруг в двух шагах от себя бледное и гневное лицо рыцаря
на черном коне, он невольно поднес руку к голове, забывая, что при
исполнении своих обязанностей палач обходится без шапки.
Уже без прежней уверенности он снова обратился к Джоанне:
- Какой рукой, женщина, ты открывала дверь королевскому
преступнику?
И вдруг он в изумлении отступил назад. Ему приходилось
присутствовать в застенке, когда людей вздергивают на дыбу, или дробят
им кости, или ломают пальцы на руках и ногах. От муки иные несчастные
седеют, а у иных лица вытягиваются, челюсть отвисает, точно у
мертвецов, а у иных подле рта появляются старческие морщины, несмотря
на то что они едва-едва вышли из юношеского возраста.
Но к этой женщине он еще ведь не прикоснулся и пальцем, и,
однако, он мог бы поклясться, что за эти несколько минут она точно
состарилась на несколько лет.
В глазах ее было столько отчаяния и ненависти, что палач с трудом
удержался от восклицания. Хвала господу, что она смотрит не на него, а
на рыцаря в граненых доспехах, сидящего на черном коне!
- Какой рукой я открыла дверь королевскому преступнику? -
переспросила Джоанна. - Я любила его так же сильно, - произнесла она
громко и отчетливо, - как сильно ненавидела своего мужа, сэра Саймона
Берли! Я распахнула перед ним дверь обеими руками!
Гуг Гавесдемский с досадой подумал о том, что совсем ему не
следовало вступать в разговоры с преступницей. Палачу платят деньги за
то, что он приводит в исполнение решение судей, и только.
Однако в этот день Гугу Гавесдемскому так и не удалось привести в
исполнение решение королевского суда.
Когда он подошел к женщине, повернул ее за плечи и сам, без
помощи подручного, расстегнул ее рукав, помост весь закачался от
тяжести перепрыгнувшего через веревку рыцаря в граненых доспехах.
- Оставь эту даму, мужик! - крикнул рыцарь грубо. И, повернувшись
к женщине, добавил: - Вы свободны. Отныне вы можете жить в любом из
четырех ваших замков. Только сообщите, какой из них вы выбираете, для
того чтобы нам с вами больше не пришлось встречаться. Возьмите это
письмо. Мужика, которому оно написано, уже нет в живых...
Шестнадцать человек свиты рыцаря, все в полном вооружении, с
угрожающим видом обступили помост. Оба стражника исчезли в толпе.
Староста делал вид, что он ничего не видит и не слышит, и палачу не
осталось ничего другого, как посторониться и дать женщине дорогу.
Глава V
Уже давно перестали рассылать руки и ноги четвертованных по всем
графствам и на Лондонском мосту перестали выставлять головы казненных.
Их было слишком много - даже на большом мосту в городе Бервике для
этого не хватило бы места. Последней, по распоряжению мэра Уолворса,
была выставлена голова Джека Строу - самого закоренелого из кентских
мятежников.
Попался он в руки правосудия совершенно случайно, потому что, не
опознай его жена одного из арестованных олдерменов, ему, быть может,
под покровом ночи и удалось бы ускользнуть из Лондона. Он расхаживал в
богатом купеческом платье; никому и невдомек было, что под ним