Страница:
– Простите меня, я, наверное, слишком увлекся и наговорил вам лишнего.
– Подождите, – почти как приказала, попросила Эльвира, – так вот, – попросила она, – в отличие от вас, я только совсем недавно захотела того же самого, и это тоже, поверьте мне, неукротимое желание. Я не в силах с ним бороться. И потом, давайте перейдем на дружеские отношения. И обращаться друг к другу на «ты».
Сказать, что Эльвира поразила банкира, – это ничего не сказать. Вахтанг Георгиевич, конечно же, обнял ее, и обнял страстно. Он стал говорить быстро и нервно, сбиваясь с мысли, целуя, обнимая ее.
– Моя дорогая, моя милая, ты не представляешь, как давно мечтал я встретить такую женщину. И вот чудо произошло. – Продолжая целовать ее, он не менее страстно продолжал ей говорить: – Если бы ты только знала, как мне в этой жизни надоело все, что творится вокруг меня, – сплошная мерзость и ложь. Эти жадные, завистливые рожи, которые со всех сторон все лезут и лезут к тебе. И все просят, требуют, угрожают – дай, дай, дай. И так каждый день одно и то же.
Его поцелуи покрывали ее шею, грудь…
– Милая моя! Зачем я ввязался в это, совсем не мое дело? Я ведь был неплохим физиком, даже докторскую диссертацию написал. И все однажды полетело к черту. Все перевернулось в этой жизни. Моя родная, моя любимая, ты – Божественный подарок мне. Я это сразу понял, как только тебя увидел, ты – мой спасательный берег. Ты и только ты.
Эльвира вскрикнула, их тела переплелись, и они уже не в силах были сделать что-либо, чтобы этого не произошло.
– Вахтанг, ты мой любимый человек, мне так… так… хорошо, ты… ты… мой самый, – только и могла произнести наша Эльвира.
Они пришли в себя от того безумства, которое охватило их, только через час. Эльвира продолжала обнимать его и ласково гладить его волосы.
– Мне было так хорошо с тобою, как никогда еще не было в этой жизни. – Она положила голову ему на грудь. – А ты знаешь, я впервые почувствовала себя настоящей женщиной. Женщиной быть прекрасно, это для меня открытие. И я его сделала с твоей помощью, спасибо тебе.
– Ну что ты, – он поцеловал ее ладонь, – это спасибо тебе, мне так спокойно с тобою, и ты знаешь, совсем не хочется расставаться.
– И я не хочу с тобой расставаться.
Он поцеловал ее, сел у кровати.
– Тогда зачем нам расставаться? Давай не будем этого делать, я боюсь тебя потерять. Ты перейдешь работать ко мне в банк. У меня как раз сейчас – свободное место руководителя аналитической группы. Человек тридцать будет в твоем подчинении. Этих маленьких, послушных роботов, готовых выполнить любое твое приказание или пожелание, причем все это они будут делать с радостью и большим желанием.
Не увидев реакции на ее лице, он с еще большей страстью продолжал ее уговаривать.
– А хочешь, возглавь валютный отдел, хлебное место. Мои помощники быстро тебе все объяснят, и ты без труда разберешься в нашем не таком уж и мудреном деле. И для меня ты будешь большим подспорьем. Такие, как ты, люди не так часто встречаются в этой жизни, поверь мне. Ты мне очень нужна, Эльвира. Почему ты молчишь? Соглашайся, милая, пока я не передумал. – Он улыбнулся. – Я давно мечтал о таком человеке, мы с тобою вместе горы свернем. Ну, как, Эльвира? Скажи что-нибудь. Или твое молчание нужно понимать, как знак согласия? Так, что ли?
Эльвира села на кровати и прижалась к нему всем телом.
– Мой милый, мой самый дорогой человек на всем белом свете. Ты пойми, у меня другие цели в этой жизни, и я их должна реализовать.
– Я что-то тебя не очень понимаю, – удивленно сказал Вахтанг, отстраняя ее руку, – неужели тебе приятно возиться с этим кретином, твоим депутатом?
– Вахтанг, прошу тебя, не надо его оскорблять. Он – в принципе неплохой человек, да и вообще, дело не в том.
– Так в ком же тогда? – вскричал, не сдерживаясь, он.
Эльвира ничего не ответила.
– Так в чем дело, Эльвира?
Она медленно, еле разжимая губы, опять повторила:
– У меня другие планы, Вахтанг, и я их должна реализовать.
Это Эльвира сказала твердо и, похоже, окончательно. Вахтанг вздохнул, снял халат и начал одеваться. Подошел к столу, выпил боржоми и на этот раз совершенно спокойно, но настойчиво спросил:
– В чем дело, моя дорогая, потрудись объяснить.
– Боюсь, что это будет тебе не совсем… понятно, а вернее, не интересно, – тихо сказала она. Он недовольно поморщился.
– Позволь уж мне самому разобраться, что мне будет интересно, а что нет. Я хочу знать, что может быть лучше моих предложений.
Он это сказал медленно, с всевозрастающим чувством раздражения. Эльвира даже растерялась, не зная, как продолжать этот разговор. Она встала и хотела уйти в ванную комнату.
– Я себя должна привести в порядок, – быстро выговорила она на ходу.
– Нет, подожди, – неожиданно вскочил с места Вахтанг, схватив ее руку, – так дело не пойдет. Я хочу услышать ответ.
– Хорошо, но только отпусти руку, мне больно.
– Говори, Эльвира, – он разжал свои пальцы, – ты меня достала, как не доставала еще ни одна женщина.
– Хорошо, – решительно вернулась она назад и села в кресло, – только потом не казнись и не злись на меня. Я тебя предупредила. – Эльвира начала говорить медленно, как бы обдумывая, как ей лучше объяснить.
– Ты понимаешь, Вахтанг, я хочу, чтобы все люди жили хорошо.
– Многообещающее начало, – проворчал он. – Это единственное, что ты хотела мне сказать?
– И я, и ты, – продолжала она, не обращая внимания на его иронию…
– Я и так хорошо живу, – опять недовольно сказал он.
– Это аллегория, не в тебе лично дело, да и не во мне тоже. Хочу, чтобы весь наш народ жил хорошо и чтобы его прекратили мучить. Он не заслужил к себе такого отношения.
– Ты это о чем, я что-то тебя не очень понимаю, – искренне удивился Вахтанг.
– Как ты не понимаешь! Разве ты не видишь, что сейчас происходит в России – она разграблена, морально подавлена, унижена, а вместе с нею унижены и ее люди. Я не могу без боли смотреть на детишек, которые всего за каких-то несколько лет стали беспризорными и никому не нужными, на бедных пенсионеров, вынужденных часами простаивать за какими-то вонючими пособиями и подачками в виде пачки молока или кефира. И кто устроил им такую жизнь? Только посмотри, смешно сказать – те, которых они вырастили. Ведь это они построили нашу страну. Хорошо или не очень, но построили, выходили, защитили. И теперь эти пузанчики, хорошие детишки, вскормленные ими на их же деньги, дали им такую пенсию, на которую даже поддержать жизнь и то невозможно, не то, чтобы жить. И, главное-то, сами все грабят, грабят, да и вывозить не забывают из страны. И как их ни назови – олигархи или просто бандиты, от этого они никак не станут лучше, это как плесень, которая покрыла всех и вся. И ни у кого не проснется желание остановить их или как-то воспрепятствовать такому положению. Где эти люди, которые могли бы восстать против этого? Их нет. Может быть, только Солженицын еще пытается что-то сделать в этой жизни доброе и порядочное. Но что он может один? Большинству просто абсолютно на все наплевать. Ну, а того, кто мог бы и хотел что-то сделать, его даже близко к власти не подпустят для того, чтобы это сделать. Остальные влачат жалкое существование. Я уже не говорю о нашем поколении, также изуродованном и искалеченном наркотиками, проституцией, алкоголизмом и болезнями, которые сопровождают эти пороки. И конца этому нет. И все это в России, богатейшей стране мира, с неимоверно добрыми и талантливыми людьми. Мне больно за свой народ, и поверь, это не пустые слова.
Эльвира замолчала, переживая все сказанное. Но похоже, что все эти страстные слова, произнесенные ею, никак не повлияли на Вахтанга.
– Пусть так, – сказал он со злобой, – и все же я тебя, Эльвира, абсолютно не понимаю, при чем здесь народ и мы с тобой?
– По-моему, я предельно понятно все объяснила, – спокойным голосом ответила она, – однако…, мне кажется, лучше бы не надо было затевать этот разговор. Я же предупреждала тебя.
– Что здесь не понимать, Эльвира. Это обычная толстовщина, ничего нового здесь нет. Не ты первая, что называется, не ты и последняя, еще будет много дурочек, желающих построить хороший и добрый мир. Но это твои дела, ты взрослый человек и сама отвечаешь за свои поступки. А вот что касается народа, то народ, я тебя уверяю, народ уж как-нибудь сам разберется, что ему нужно и нужно ли ему вообще что-нибудь. За него не надо беспокоиться.
Эльвира встала с кресла и стала нервно ходить по комнате.
– А я с тобою не согласна, в том-то и дело, что надо беспокоиться. Я помню, как мои отец и мама умирали в нищете, хотя и люди были заслуженные, и всю свою жизнь положили на это государство. И я не хочу, чтобы мои близкие, да и просто люди, все другие люди, также уходили из жизни. В конце концов, почему весь народ плохо живет?
– Ну вот, скажи еще, что мы здесь с тобою расслабляемся, когда остальным есть нечего. Пойми, дорогая, не могут все одновременно хорошо жить, так не бывает. У кого голова работает хорошо, тот и живет хорошо, а у кого она – решето, так же соответственно и живет.
– Если б, Вахтанг, все было так, как ты говоришь. Ты сам прекрасно знаешь, что это не так. Сейчас в основном жируют жулики и им подобные. А все эти разговоры о том, что они якобы хорошо поработали, в результате чего и обогатились, – сущая ерунда.
Так чем же виноват простой человек, что он не стал вором и жуликом, поэтому и живет плохо. Кто смог что-то скрыть, умело обойдя закон, которого тогда по существу и не было, приватизировать с помощью Чубайса, Гайдара и иже с ними, да и просто самым элементарным способом стащить, тот и живет хорошо. Я уже не говорю о банальных бандитах и вымогателях, которых развелось видимо-невидимо. Причем всяк желает им быть, просто грабить незащищенных, именно незащищенных. Те, кто что-то имеет, к ним не подступишься. Да что я тебе говорю, ты и без меня все это прекрасно знаешь.
– Значит, и я такой, тогда начинай с меня.
– Возможно, но не в тебе дело, и чего, кстати, начинать. Я говорю о законах, которые должны быть правильными и должны исполняться. – При чем здесь ты?
Последнюю фразу она произнесла с заметным раздражением. Похоже, что Эльвира стала тоже заводиться.
– Тем не менее, значит, я сейчас должен все раздать по горсточке каждому? Так по твоей теории получается?
– Не каждому и не раздать, а государству отдать, если ты, конечно, наворовал, а оно уже само сообразит, кому и куда распределить. – Она замолчала, понимая, что еще слово, и они поссорятся. – Да и в общем я не об этом, и не хочу больше это обсуждать. Скажу тебе честно, что я хочу добраться до самого верха и оттуда уже попытаться сделать хотя бы что-то, чтоб облегчить жизнь своему народу.
Вахтанг злобно рассмеялся.
– Эльвира, прекрати, ты не революционерка. Времена этих людей давно уже прошли. Не усложняй себе да и мне теперь жизнь, она и так сложная, да и не такая долгая, как тебе может показаться.
Куда ты лезешь? Эта игра не для тебя. Там таких, как ты, в один момент сомнут, и пикнуть даже не успеешь.
– А вот и нет, – улыбнулась Эльвира, – наоборот, про меня как раз говорят, что я могу смять кого угодно и даже на горло наступить и…
– Так, хватит, – раздраженно прервал ее Вахтанг, – я больше не желаю тратить наше драгоценное время общения на подобную ерунду. Еще мне не хватало в наших отношениях какой-то политики. Всю жизнь ее обходил стороной, да и тебе рекомендую делать то же. Давай лучше выпьем по бокалу шампанского. Иди ко мне и обними меня.
– Да, милый, с удовольствием.
Она встала, но, посмотрев на экран, воскликнула:
– Ба! А критиканы-то давно прекратили петь тебе дифирамбы. Смотри, концерт уже закончился, люди танцуют. Пора и нам, а то мой шеф, наверное, уже пускает гром и молнии в мой адрес, наверняка изволит гневаться.
– Или, может быть, подозревает? – попытался сыронизировать Вахтанг Георгиевич, но тут же получил отпор.
– Меня не в чем подозревать, я женщина вне каких-либо подозрений, запомни это, пожалуйста, навсегда, – резко оборвала она его.
– Прости, это была глупая шутка с моей стороны, – сразу же извинился он.
Эльвира перед зеркалом навела последние штрихи в своем облике.
– Вот я и готова. Посмотри на меня, дорогой, похоже, что я вернулась из консерватории, а не выбралась из постели?
Это развеселило Вахтанга. Он искренне рассмеялся и уже без всякой злобы сказал:
– Ты выглядишь прекрасно, значительно лучше, чем люди, обычно приходящие из концерта. – Поднял бокал. – Успехов тебе в твоих начинаниях!
– Твое здоровье, Вахтанг! И спасибо тебе за все.
– Твое, и за твою неувядаемую привлекательность.
Они чокнулись, поцеловались.
– К сожалению, все когда-нибудь заканчивается, – произнесла с грустью Эльвира.
– Неправда, Эльвира, у нас с тобою все только начинается, и надеюсь, что вы, Эльвира Николаевна, еще подумаете о моем предложении, время есть, я вас не подгоняю. – Он обнял ее. – Ты так хороша, что я никак не могу от тебя оторваться. Это мой телефон, – он вложил ей в кармашек свою визитную карточку. – В любое время дня и ночи я жду тебя и надеюсь, что ты этого захочешь сразу же, как мы расстанемся с тобою.
Эльвира его поцеловала.
– Я уже сейчас хочу, милый.
Вахтанг взял ее за плечи, крепко сжал их, посмотрел в глаза, причем в них заиграли озорные искорки.
– Тогда плюнем на все, сейчас же выйдем через другой выход, нас никто не увидит, и мы полностью свободны, что хотим, то и делаем. Ну что, давай, Эльвира, вперед?
– Стоп, стоп, ты прямо как мальчишка, – притормозила его Эльвира, – отложим наши безумства до следующего раза. Надо возвращаться, пойдем, милый.
– Ну что же, вольному воля, – с огорчением произнес он и направился к двери, но затем обернулся, – А насчет денег для вашей никчемной организации не беспокойся, выделю. И выделю исключительно под тебя. Я думаю, твоим толстопузым дармоедам миллиона эдак три-четыре хватит. Они и на это не наработали.
Покинув апартаменты так же, как и прежде, в сопровождении молодых людей, один шел впереди, другой – сзади, они вернулись в прежний зал, где уже присутствовал Марк Семенович.
Алексей Иванович уже был на подходе к своему обычному послебанкетному состоянию. Увидев Эльвиру, он искренне ей обрадовался и как прежде, совсем по-домашнему, воскликнул:
– Эльвирочка, где же ты так долго пропадала? Мы так соскучились без тебя.
Это он, конечно, зря, так нельзя было, времена изменились. Как это и следовало ожидать, Эльвира соответственно отреагировала. Не просто сказала, а съязвила.
– Алексей Иванович, вы немного перепутали, я не Эльвирочка, а Эльвира Николаевна, у вас с памятью что-то приключилось.
Все мило заулыбались, а Вахтанг Георгиевич даже недовольно повел бровью. Все знали, что это жест его высшего негодования. Краткая Эльвирина фраза в буквальном смысле преобразила Алексея Ивановича, и уже через секунду он стал тих и послушен, как стреноженный конь. А когда Эльвира еще напомнила ему о предстоящем возможном сегодняшнем телефонном звонке от председателя, он после нескольких слов встал и, как послушный школьник, начал быстро собираться и прощаться с присутствующими, неловко суя им для прощания руку.
Вахтанг Георгиевич проводил их до самой машины где тихо шепнул Эльвире:
– Я жду твоего звонка в любое время дня и ночи.
– До свидания, Вахтанг Георгиевич, – она говорила немного громко, – все было просто превосходно, особенно концерт. – И только для него, совсем тихо, произнесла: – До встречи, любимый.
Стоящий в стороне Марк Семенович отметил про себя теплоту и нежность их расставания.
Вахтанг Георгиевич вместе с рукопожатием передал Алексею Ивановичу, что деньги в несколько усеченной пропорции им будут выделены.
– Благодарите за это свою помощницу, Эльвиру Николаевну. Мне было очень трудно не попасть под ее обаяние. Хотелось бы самому вручить эти деньги вашему председателю. Передайте, пожалуйста, мои пожелания о встрече с ним, а через него, я думаю, удастся встретиться и с президентом, по крайней мере, мои коллеги этого очень ждут. Мне, кажется, удалось убедить и других банкиров, крупных бизнесменов поучаствовать в акции помощи вашей партии и в предвыборной компании президента.
Это можно будет сделать буквально на следующей неделе, поскольку потом я должен буду отбыть за границу на встречу с бизнес-элитой.
Алексей Иванович при расставании усиленно тряс ему руку, а когда узнал о деньгах, попытался даже обнять его, но он почему-то не допустил депутата в свои объятия. Зато при прощании с Эльвирой он нежно положил свою руку на ее плечо.
Марк Семенович и на это обратил внимание.
ГЛАВА 9
– Подождите, – почти как приказала, попросила Эльвира, – так вот, – попросила она, – в отличие от вас, я только совсем недавно захотела того же самого, и это тоже, поверьте мне, неукротимое желание. Я не в силах с ним бороться. И потом, давайте перейдем на дружеские отношения. И обращаться друг к другу на «ты».
Сказать, что Эльвира поразила банкира, – это ничего не сказать. Вахтанг Георгиевич, конечно же, обнял ее, и обнял страстно. Он стал говорить быстро и нервно, сбиваясь с мысли, целуя, обнимая ее.
– Моя дорогая, моя милая, ты не представляешь, как давно мечтал я встретить такую женщину. И вот чудо произошло. – Продолжая целовать ее, он не менее страстно продолжал ей говорить: – Если бы ты только знала, как мне в этой жизни надоело все, что творится вокруг меня, – сплошная мерзость и ложь. Эти жадные, завистливые рожи, которые со всех сторон все лезут и лезут к тебе. И все просят, требуют, угрожают – дай, дай, дай. И так каждый день одно и то же.
Его поцелуи покрывали ее шею, грудь…
– Милая моя! Зачем я ввязался в это, совсем не мое дело? Я ведь был неплохим физиком, даже докторскую диссертацию написал. И все однажды полетело к черту. Все перевернулось в этой жизни. Моя родная, моя любимая, ты – Божественный подарок мне. Я это сразу понял, как только тебя увидел, ты – мой спасательный берег. Ты и только ты.
Эльвира вскрикнула, их тела переплелись, и они уже не в силах были сделать что-либо, чтобы этого не произошло.
– Вахтанг, ты мой любимый человек, мне так… так… хорошо, ты… ты… мой самый, – только и могла произнести наша Эльвира.
Они пришли в себя от того безумства, которое охватило их, только через час. Эльвира продолжала обнимать его и ласково гладить его волосы.
– Мне было так хорошо с тобою, как никогда еще не было в этой жизни. – Она положила голову ему на грудь. – А ты знаешь, я впервые почувствовала себя настоящей женщиной. Женщиной быть прекрасно, это для меня открытие. И я его сделала с твоей помощью, спасибо тебе.
– Ну что ты, – он поцеловал ее ладонь, – это спасибо тебе, мне так спокойно с тобою, и ты знаешь, совсем не хочется расставаться.
– И я не хочу с тобой расставаться.
Он поцеловал ее, сел у кровати.
– Тогда зачем нам расставаться? Давай не будем этого делать, я боюсь тебя потерять. Ты перейдешь работать ко мне в банк. У меня как раз сейчас – свободное место руководителя аналитической группы. Человек тридцать будет в твоем подчинении. Этих маленьких, послушных роботов, готовых выполнить любое твое приказание или пожелание, причем все это они будут делать с радостью и большим желанием.
Не увидев реакции на ее лице, он с еще большей страстью продолжал ее уговаривать.
– А хочешь, возглавь валютный отдел, хлебное место. Мои помощники быстро тебе все объяснят, и ты без труда разберешься в нашем не таком уж и мудреном деле. И для меня ты будешь большим подспорьем. Такие, как ты, люди не так часто встречаются в этой жизни, поверь мне. Ты мне очень нужна, Эльвира. Почему ты молчишь? Соглашайся, милая, пока я не передумал. – Он улыбнулся. – Я давно мечтал о таком человеке, мы с тобою вместе горы свернем. Ну, как, Эльвира? Скажи что-нибудь. Или твое молчание нужно понимать, как знак согласия? Так, что ли?
Эльвира села на кровати и прижалась к нему всем телом.
– Мой милый, мой самый дорогой человек на всем белом свете. Ты пойми, у меня другие цели в этой жизни, и я их должна реализовать.
– Я что-то тебя не очень понимаю, – удивленно сказал Вахтанг, отстраняя ее руку, – неужели тебе приятно возиться с этим кретином, твоим депутатом?
– Вахтанг, прошу тебя, не надо его оскорблять. Он – в принципе неплохой человек, да и вообще, дело не в том.
– Так в ком же тогда? – вскричал, не сдерживаясь, он.
Эльвира ничего не ответила.
– Так в чем дело, Эльвира?
Она медленно, еле разжимая губы, опять повторила:
– У меня другие планы, Вахтанг, и я их должна реализовать.
Это Эльвира сказала твердо и, похоже, окончательно. Вахтанг вздохнул, снял халат и начал одеваться. Подошел к столу, выпил боржоми и на этот раз совершенно спокойно, но настойчиво спросил:
– В чем дело, моя дорогая, потрудись объяснить.
– Боюсь, что это будет тебе не совсем… понятно, а вернее, не интересно, – тихо сказала она. Он недовольно поморщился.
– Позволь уж мне самому разобраться, что мне будет интересно, а что нет. Я хочу знать, что может быть лучше моих предложений.
Он это сказал медленно, с всевозрастающим чувством раздражения. Эльвира даже растерялась, не зная, как продолжать этот разговор. Она встала и хотела уйти в ванную комнату.
– Я себя должна привести в порядок, – быстро выговорила она на ходу.
– Нет, подожди, – неожиданно вскочил с места Вахтанг, схватив ее руку, – так дело не пойдет. Я хочу услышать ответ.
– Хорошо, но только отпусти руку, мне больно.
– Говори, Эльвира, – он разжал свои пальцы, – ты меня достала, как не доставала еще ни одна женщина.
– Хорошо, – решительно вернулась она назад и села в кресло, – только потом не казнись и не злись на меня. Я тебя предупредила. – Эльвира начала говорить медленно, как бы обдумывая, как ей лучше объяснить.
– Ты понимаешь, Вахтанг, я хочу, чтобы все люди жили хорошо.
– Многообещающее начало, – проворчал он. – Это единственное, что ты хотела мне сказать?
– И я, и ты, – продолжала она, не обращая внимания на его иронию…
– Я и так хорошо живу, – опять недовольно сказал он.
– Это аллегория, не в тебе лично дело, да и не во мне тоже. Хочу, чтобы весь наш народ жил хорошо и чтобы его прекратили мучить. Он не заслужил к себе такого отношения.
– Ты это о чем, я что-то тебя не очень понимаю, – искренне удивился Вахтанг.
– Как ты не понимаешь! Разве ты не видишь, что сейчас происходит в России – она разграблена, морально подавлена, унижена, а вместе с нею унижены и ее люди. Я не могу без боли смотреть на детишек, которые всего за каких-то несколько лет стали беспризорными и никому не нужными, на бедных пенсионеров, вынужденных часами простаивать за какими-то вонючими пособиями и подачками в виде пачки молока или кефира. И кто устроил им такую жизнь? Только посмотри, смешно сказать – те, которых они вырастили. Ведь это они построили нашу страну. Хорошо или не очень, но построили, выходили, защитили. И теперь эти пузанчики, хорошие детишки, вскормленные ими на их же деньги, дали им такую пенсию, на которую даже поддержать жизнь и то невозможно, не то, чтобы жить. И, главное-то, сами все грабят, грабят, да и вывозить не забывают из страны. И как их ни назови – олигархи или просто бандиты, от этого они никак не станут лучше, это как плесень, которая покрыла всех и вся. И ни у кого не проснется желание остановить их или как-то воспрепятствовать такому положению. Где эти люди, которые могли бы восстать против этого? Их нет. Может быть, только Солженицын еще пытается что-то сделать в этой жизни доброе и порядочное. Но что он может один? Большинству просто абсолютно на все наплевать. Ну, а того, кто мог бы и хотел что-то сделать, его даже близко к власти не подпустят для того, чтобы это сделать. Остальные влачат жалкое существование. Я уже не говорю о нашем поколении, также изуродованном и искалеченном наркотиками, проституцией, алкоголизмом и болезнями, которые сопровождают эти пороки. И конца этому нет. И все это в России, богатейшей стране мира, с неимоверно добрыми и талантливыми людьми. Мне больно за свой народ, и поверь, это не пустые слова.
Эльвира замолчала, переживая все сказанное. Но похоже, что все эти страстные слова, произнесенные ею, никак не повлияли на Вахтанга.
– Пусть так, – сказал он со злобой, – и все же я тебя, Эльвира, абсолютно не понимаю, при чем здесь народ и мы с тобой?
– По-моему, я предельно понятно все объяснила, – спокойным голосом ответила она, – однако…, мне кажется, лучше бы не надо было затевать этот разговор. Я же предупреждала тебя.
– Что здесь не понимать, Эльвира. Это обычная толстовщина, ничего нового здесь нет. Не ты первая, что называется, не ты и последняя, еще будет много дурочек, желающих построить хороший и добрый мир. Но это твои дела, ты взрослый человек и сама отвечаешь за свои поступки. А вот что касается народа, то народ, я тебя уверяю, народ уж как-нибудь сам разберется, что ему нужно и нужно ли ему вообще что-нибудь. За него не надо беспокоиться.
Эльвира встала с кресла и стала нервно ходить по комнате.
– А я с тобою не согласна, в том-то и дело, что надо беспокоиться. Я помню, как мои отец и мама умирали в нищете, хотя и люди были заслуженные, и всю свою жизнь положили на это государство. И я не хочу, чтобы мои близкие, да и просто люди, все другие люди, также уходили из жизни. В конце концов, почему весь народ плохо живет?
– Ну вот, скажи еще, что мы здесь с тобою расслабляемся, когда остальным есть нечего. Пойми, дорогая, не могут все одновременно хорошо жить, так не бывает. У кого голова работает хорошо, тот и живет хорошо, а у кого она – решето, так же соответственно и живет.
– Если б, Вахтанг, все было так, как ты говоришь. Ты сам прекрасно знаешь, что это не так. Сейчас в основном жируют жулики и им подобные. А все эти разговоры о том, что они якобы хорошо поработали, в результате чего и обогатились, – сущая ерунда.
Так чем же виноват простой человек, что он не стал вором и жуликом, поэтому и живет плохо. Кто смог что-то скрыть, умело обойдя закон, которого тогда по существу и не было, приватизировать с помощью Чубайса, Гайдара и иже с ними, да и просто самым элементарным способом стащить, тот и живет хорошо. Я уже не говорю о банальных бандитах и вымогателях, которых развелось видимо-невидимо. Причем всяк желает им быть, просто грабить незащищенных, именно незащищенных. Те, кто что-то имеет, к ним не подступишься. Да что я тебе говорю, ты и без меня все это прекрасно знаешь.
– Значит, и я такой, тогда начинай с меня.
– Возможно, но не в тебе дело, и чего, кстати, начинать. Я говорю о законах, которые должны быть правильными и должны исполняться. – При чем здесь ты?
Последнюю фразу она произнесла с заметным раздражением. Похоже, что Эльвира стала тоже заводиться.
– Тем не менее, значит, я сейчас должен все раздать по горсточке каждому? Так по твоей теории получается?
– Не каждому и не раздать, а государству отдать, если ты, конечно, наворовал, а оно уже само сообразит, кому и куда распределить. – Она замолчала, понимая, что еще слово, и они поссорятся. – Да и в общем я не об этом, и не хочу больше это обсуждать. Скажу тебе честно, что я хочу добраться до самого верха и оттуда уже попытаться сделать хотя бы что-то, чтоб облегчить жизнь своему народу.
Вахтанг злобно рассмеялся.
– Эльвира, прекрати, ты не революционерка. Времена этих людей давно уже прошли. Не усложняй себе да и мне теперь жизнь, она и так сложная, да и не такая долгая, как тебе может показаться.
Куда ты лезешь? Эта игра не для тебя. Там таких, как ты, в один момент сомнут, и пикнуть даже не успеешь.
– А вот и нет, – улыбнулась Эльвира, – наоборот, про меня как раз говорят, что я могу смять кого угодно и даже на горло наступить и…
– Так, хватит, – раздраженно прервал ее Вахтанг, – я больше не желаю тратить наше драгоценное время общения на подобную ерунду. Еще мне не хватало в наших отношениях какой-то политики. Всю жизнь ее обходил стороной, да и тебе рекомендую делать то же. Давай лучше выпьем по бокалу шампанского. Иди ко мне и обними меня.
– Да, милый, с удовольствием.
Она встала, но, посмотрев на экран, воскликнула:
– Ба! А критиканы-то давно прекратили петь тебе дифирамбы. Смотри, концерт уже закончился, люди танцуют. Пора и нам, а то мой шеф, наверное, уже пускает гром и молнии в мой адрес, наверняка изволит гневаться.
– Или, может быть, подозревает? – попытался сыронизировать Вахтанг Георгиевич, но тут же получил отпор.
– Меня не в чем подозревать, я женщина вне каких-либо подозрений, запомни это, пожалуйста, навсегда, – резко оборвала она его.
– Прости, это была глупая шутка с моей стороны, – сразу же извинился он.
Эльвира перед зеркалом навела последние штрихи в своем облике.
– Вот я и готова. Посмотри на меня, дорогой, похоже, что я вернулась из консерватории, а не выбралась из постели?
Это развеселило Вахтанга. Он искренне рассмеялся и уже без всякой злобы сказал:
– Ты выглядишь прекрасно, значительно лучше, чем люди, обычно приходящие из концерта. – Поднял бокал. – Успехов тебе в твоих начинаниях!
– Твое здоровье, Вахтанг! И спасибо тебе за все.
– Твое, и за твою неувядаемую привлекательность.
Они чокнулись, поцеловались.
– К сожалению, все когда-нибудь заканчивается, – произнесла с грустью Эльвира.
– Неправда, Эльвира, у нас с тобою все только начинается, и надеюсь, что вы, Эльвира Николаевна, еще подумаете о моем предложении, время есть, я вас не подгоняю. – Он обнял ее. – Ты так хороша, что я никак не могу от тебя оторваться. Это мой телефон, – он вложил ей в кармашек свою визитную карточку. – В любое время дня и ночи я жду тебя и надеюсь, что ты этого захочешь сразу же, как мы расстанемся с тобою.
Эльвира его поцеловала.
– Я уже сейчас хочу, милый.
Вахтанг взял ее за плечи, крепко сжал их, посмотрел в глаза, причем в них заиграли озорные искорки.
– Тогда плюнем на все, сейчас же выйдем через другой выход, нас никто не увидит, и мы полностью свободны, что хотим, то и делаем. Ну что, давай, Эльвира, вперед?
– Стоп, стоп, ты прямо как мальчишка, – притормозила его Эльвира, – отложим наши безумства до следующего раза. Надо возвращаться, пойдем, милый.
– Ну что же, вольному воля, – с огорчением произнес он и направился к двери, но затем обернулся, – А насчет денег для вашей никчемной организации не беспокойся, выделю. И выделю исключительно под тебя. Я думаю, твоим толстопузым дармоедам миллиона эдак три-четыре хватит. Они и на это не наработали.
Покинув апартаменты так же, как и прежде, в сопровождении молодых людей, один шел впереди, другой – сзади, они вернулись в прежний зал, где уже присутствовал Марк Семенович.
Алексей Иванович уже был на подходе к своему обычному послебанкетному состоянию. Увидев Эльвиру, он искренне ей обрадовался и как прежде, совсем по-домашнему, воскликнул:
– Эльвирочка, где же ты так долго пропадала? Мы так соскучились без тебя.
Это он, конечно, зря, так нельзя было, времена изменились. Как это и следовало ожидать, Эльвира соответственно отреагировала. Не просто сказала, а съязвила.
– Алексей Иванович, вы немного перепутали, я не Эльвирочка, а Эльвира Николаевна, у вас с памятью что-то приключилось.
Все мило заулыбались, а Вахтанг Георгиевич даже недовольно повел бровью. Все знали, что это жест его высшего негодования. Краткая Эльвирина фраза в буквальном смысле преобразила Алексея Ивановича, и уже через секунду он стал тих и послушен, как стреноженный конь. А когда Эльвира еще напомнила ему о предстоящем возможном сегодняшнем телефонном звонке от председателя, он после нескольких слов встал и, как послушный школьник, начал быстро собираться и прощаться с присутствующими, неловко суя им для прощания руку.
Вахтанг Георгиевич проводил их до самой машины где тихо шепнул Эльвире:
– Я жду твоего звонка в любое время дня и ночи.
– До свидания, Вахтанг Георгиевич, – она говорила немного громко, – все было просто превосходно, особенно концерт. – И только для него, совсем тихо, произнесла: – До встречи, любимый.
Стоящий в стороне Марк Семенович отметил про себя теплоту и нежность их расставания.
Вахтанг Георгиевич вместе с рукопожатием передал Алексею Ивановичу, что деньги в несколько усеченной пропорции им будут выделены.
– Благодарите за это свою помощницу, Эльвиру Николаевну. Мне было очень трудно не попасть под ее обаяние. Хотелось бы самому вручить эти деньги вашему председателю. Передайте, пожалуйста, мои пожелания о встрече с ним, а через него, я думаю, удастся встретиться и с президентом, по крайней мере, мои коллеги этого очень ждут. Мне, кажется, удалось убедить и других банкиров, крупных бизнесменов поучаствовать в акции помощи вашей партии и в предвыборной компании президента.
Это можно будет сделать буквально на следующей неделе, поскольку потом я должен буду отбыть за границу на встречу с бизнес-элитой.
Алексей Иванович при расставании усиленно тряс ему руку, а когда узнал о деньгах, попытался даже обнять его, но он почему-то не допустил депутата в свои объятия. Зато при прощании с Эльвирой он нежно положил свою руку на ее плечо.
Марк Семенович и на это обратил внимание.
ГЛАВА 9
Новые неприятности у Алексея Ивановича
(Не все коту масленица, будет и великий пост)
Приехав домой, Алексей Иванович пытался сразу же связаться с Бабарыкиным, чтобы выяснить, будет ли сегодня звонить председатель, но Эльвира настоятельно рекомендовала вначале выпить чашку кофе, естественно тройной крепости, а затем отправила его в ванную комнату, посоветовав принять именно контрастный душ, что было им тут же исполнено без всякого обидного для него ворчания и препинаний. Через полчаса он вышел как огурчик. И только после этих экзекуций было дано добро на разговор.
Последний, однако, на удивление всех слышащих его был очень кратким. Похоже, не очень приятным для звонившего, если судить по красным пятнам, выступившим на лице нашего героя. Позволим себе привести лишь некоторые выдержки из этого разговора. На вопрос Алексея Ивановича:
– Ну, как там делишки? – тональность вопроса, сами понимаете, предполагала неспешную дружескую беседу. Однако в ответ он услышал, как это ни странно, строгий с элементами явно проскальзывающей ненависти голос. Точнее, даже не голос, а гадючье шипение.
– Сюда больше не звоните, на работу можете завтра не выходить, – и еще добавил весьма загадочную фразу, – тоже мне еще президент объявился. Такое даже с самого сильного бодуна в голову не придет. – А заключительный аккорд его речи звучал просто трагически. – И считайте, что вы уже не состоите в нашей партии.
Слово «партия» в таком контексте звучало как слово «семья». Получается, что Алексей Иванович в один момент из уважаемого человека стал блудным сыном. После этой фразы разговор вообще был прерван.
Алексей Иванович еще пытался несколько раз соединиться с абонентом, но по всему было видно, что все нехорошее он уже сказал, а хорошего к этому случаю припасено не было.
Алексей Иванович сделался бледным как полотно, схватил голову руками, и, раскачиваясь взадвперед, как старый еврей во время молитвы, стал приговаривать в такт движения.
– Все, мне хана, доигрался, кажется, толстожопый я дурак, правильно про меня Эльвира говорила, воистину он…
И опять повторил он эту фразу. Видать, в свое время она задела его за живое и до сих пор отлеживалась где-то на задворках его мыслительной деятельности, а сейчас вот всплыла.
Эльвира вместе с Марком Семеновичем бросились к депутату и с удивлением стали обсуждать выходку Бабарыкина.
– Дорогой Алексей Иванович! Все образумится, утро вечера мудренее и завтра все прояснится, уверяем вас.
Эти и другие подобные успокоительные фразы они все говорили и говорили, дабы успокоить Алексея Ивановича.
Особенно была затейлива фраза Марка Семеновича, который, не поверите, без всяких экивоков заявил:
– А толстожопый дурак вовсе не вы, а Бабарыкин.
Казалось бы, это должно было убедить и уверить Алексея Ивановича в неправильности своей оценки. Но он прямо зациклился на своем горе и все время повторял одно и тоже:
– Нет, я, нет, я, – и так много раз подряд.
Эльвира принесла стакан с водой и накапала туда капелек, выданных ей Марком Семеновичем.
– Выпейте лекарство, – она протянула ему стакан, – это успокоит вас, а я вам постелю постельку и положу баиньки. Вы должны отдохнуть и успокоиться.
Но Алексей Иванович и после этого все продолжал талдычить.
– Все, Эльвирочка, это мой конец. И вас я подвел тоже, такая уж моя головушка бедовая, заигрался в политику и особенно в президента. Сидел бы на своем месте, скакал бы потихонечку по регионам, беды не знал, а здесь ведь надо было придумать, захотелось чего-нибудь получше да послаще, вот и получил. – Он охал и ахал, и всем было ужасно жалко его.
Марк Семенович опять принялся копаться в аптечке, а Эльвира, успокаивая его, повела в спальню, приговаривая на ходу:
– Завтра все выяснится, и все встанет на свои места, а сейчас баиньки-баю надо.
Сама она догадывалась, что произошло. Очевидно, фильм уже показали по французскому телевидению или каким-то образом кассета попала прямо, что называется, на стол президенту.
В то же время на встрече с генеральным директором французского радио и телевидения особой крамолы в отношении президента ими допущено не было. Это она хорошо помнила. В процессе беседы Алексей Иванович, может быть, более свободно говорил о настоящем президенте и что-то там насчет его ошибок и просчетов. Но кто сейчас об этом не говорит, разве только глухонемой, и то на пальцах в углу телевизора. Да и к тому же по ее настоянию в конце передачи Алексей Иванович довольно уважительно сказал о президенте, мол, что интересно с ним работать, вернее, под его началом. А на вопрос этого хитрого француза, будет ли он выдвигать свою кандидатуру на предстоящие президентские выборы, он напрямую, без обиняков сказал, что нет, не собирается, потому как у руля сейчас стоит настоящий президент. И даже речи не может быть, добавил он тогда.
Именно так и сказал. Все это сейчас у Эльвиры пробежало в голове, и главное, его «даже речи не может быть».
«Так что же могло произойти? – продолжала недоумевать Эльвира. Выходит, что где-то произошел сбой. Скорее всего, что-то вы вырезали или прибавили», – пришла к выводу она.
От этих лягушатников всего, что угодно, можно ожидать. Она сжала губы в линию, а ручку в кулачки, и жестко закончила.
– Завтра же необходимо все проверить, и не дай Бог, что это будет так. Я этому генеральному директору… – дальше она уже не озвучила свои угрозы.
Можно только догадываться, что она ему пообещала. Неожиданно для Марка Семеновича и к несомненной злости Алексея Ивановича, Эльвира просто сделала оригинальное предложение.
– А может, хотите выпить водочки, как Алексей Иванович?
Он уже лежал в постели, заботливо прикрытый одеялом.
Но это не помешало живо прореагировать на предложение Эльвиры.
– Да, не отказался бы, – начал как-то неуверенно, а затем быстро встал с постели и, повторяя: – прекрасное, разумное предложение, – он попытался снять ночную рубашку, дабы переодеться для застолья, но моментально был остановлен Эльвирой.
– Переодеваться вам вовсе не следует, выпьете и сразу же в постельку. – Что в принципе он впоследствии и сделал.
– Ну вот, и прекрасненько, а вы, Марк Семенович, налейте, пожалуйста, из неприкосновенных запасов, – тут же распорядилась она.
Марк Семенович принес стопку.
– Да ну что вы, в самом деле, – возмутилась Эльвира. – Тут такое навалилось, что без стакана не разберешься. И тут же скомандовала: – Быстро заменить рюмку на стакан, да и не забудьте бутерброд захватить.
Марк Семенович тут же без задержки произвел замену и прихватил бутерброды.
– Вот так-то получше будет. Выпейте, Алексей Иванович, и бутербродиком не забудьте закусить, а завтра, я вам обещаю, мы во всем разберемся.
Алексей Иванович не заставил себя долго уговаривать, тут же выпил… И опять его сознание заволокло туманом, и уже минут через десять послышались вначале его робкие, а затем все более возрастающие по своей страстности и желанию монотонные призывы:
– Иди ко мне, Эльвирочка, почему ты стала избегать меня.
На что Эльвира заявила со всей серьезностью:
– Возьмите себя в руки, Алексей Иванович. – Я все должна обдумать, и завтра с Марком Семеновичем мы обязательно что-то предпримем. А вы спите и смотрите свои сладкие депутатские сны. Мы своего добьемся, чего бы мне это ни стоило. Жизнь положу, а все сделаю. Не грустите! Да и потом, вы прекрасным пчеловодом были. Вот это работа, я понимаю, все время на свежем воздухе с пчелами. Да и в животноводстве вы знаете толк. Гордитесь. В депутаты обычно идут только те, кто ничего не умеет или не хочет делать.
– Да, верно, Эльвирочка, как ты все верно излагаешь, – оживился Алексей Иванович, предполагая поговорить по душам еще. Но тут же последовало Эльвирино строгое указание:
– Спокойной ночи и никакой возни. – Выходя из спальни, она слышала, как Алексей Иванович продолжал еще причитать на тему о ненужности своего президентства. Постепенно его причитания перешли в стенания и тихий шепот, а затем последовал, как вы сами понимаете… знакомый нам молодецкий храп.
Оставшись вдвоем с Марком Семеновичем, Эльвира еще долго проворачивала в голове все разговоры, которые велись во время съемок и особенно то, что было связано с президентом. В конце концов оба они пришли к выводу, который озвучила Эльвира.
– Мы действительно заигрались в эту игру, а французы нас просто подставили – или выдрали, или добавили что-то от себя.
– Да, именно здесь что-то произошло, – согласился Марк Семенович.
(Не все коту масленица, будет и великий пост)
Приехав домой, Алексей Иванович пытался сразу же связаться с Бабарыкиным, чтобы выяснить, будет ли сегодня звонить председатель, но Эльвира настоятельно рекомендовала вначале выпить чашку кофе, естественно тройной крепости, а затем отправила его в ванную комнату, посоветовав принять именно контрастный душ, что было им тут же исполнено без всякого обидного для него ворчания и препинаний. Через полчаса он вышел как огурчик. И только после этих экзекуций было дано добро на разговор.
Последний, однако, на удивление всех слышащих его был очень кратким. Похоже, не очень приятным для звонившего, если судить по красным пятнам, выступившим на лице нашего героя. Позволим себе привести лишь некоторые выдержки из этого разговора. На вопрос Алексея Ивановича:
– Ну, как там делишки? – тональность вопроса, сами понимаете, предполагала неспешную дружескую беседу. Однако в ответ он услышал, как это ни странно, строгий с элементами явно проскальзывающей ненависти голос. Точнее, даже не голос, а гадючье шипение.
– Сюда больше не звоните, на работу можете завтра не выходить, – и еще добавил весьма загадочную фразу, – тоже мне еще президент объявился. Такое даже с самого сильного бодуна в голову не придет. – А заключительный аккорд его речи звучал просто трагически. – И считайте, что вы уже не состоите в нашей партии.
Слово «партия» в таком контексте звучало как слово «семья». Получается, что Алексей Иванович в один момент из уважаемого человека стал блудным сыном. После этой фразы разговор вообще был прерван.
Алексей Иванович еще пытался несколько раз соединиться с абонентом, но по всему было видно, что все нехорошее он уже сказал, а хорошего к этому случаю припасено не было.
Алексей Иванович сделался бледным как полотно, схватил голову руками, и, раскачиваясь взадвперед, как старый еврей во время молитвы, стал приговаривать в такт движения.
– Все, мне хана, доигрался, кажется, толстожопый я дурак, правильно про меня Эльвира говорила, воистину он…
И опять повторил он эту фразу. Видать, в свое время она задела его за живое и до сих пор отлеживалась где-то на задворках его мыслительной деятельности, а сейчас вот всплыла.
Эльвира вместе с Марком Семеновичем бросились к депутату и с удивлением стали обсуждать выходку Бабарыкина.
– Дорогой Алексей Иванович! Все образумится, утро вечера мудренее и завтра все прояснится, уверяем вас.
Эти и другие подобные успокоительные фразы они все говорили и говорили, дабы успокоить Алексея Ивановича.
Особенно была затейлива фраза Марка Семеновича, который, не поверите, без всяких экивоков заявил:
– А толстожопый дурак вовсе не вы, а Бабарыкин.
Казалось бы, это должно было убедить и уверить Алексея Ивановича в неправильности своей оценки. Но он прямо зациклился на своем горе и все время повторял одно и тоже:
– Нет, я, нет, я, – и так много раз подряд.
Эльвира принесла стакан с водой и накапала туда капелек, выданных ей Марком Семеновичем.
– Выпейте лекарство, – она протянула ему стакан, – это успокоит вас, а я вам постелю постельку и положу баиньки. Вы должны отдохнуть и успокоиться.
Но Алексей Иванович и после этого все продолжал талдычить.
– Все, Эльвирочка, это мой конец. И вас я подвел тоже, такая уж моя головушка бедовая, заигрался в политику и особенно в президента. Сидел бы на своем месте, скакал бы потихонечку по регионам, беды не знал, а здесь ведь надо было придумать, захотелось чего-нибудь получше да послаще, вот и получил. – Он охал и ахал, и всем было ужасно жалко его.
Марк Семенович опять принялся копаться в аптечке, а Эльвира, успокаивая его, повела в спальню, приговаривая на ходу:
– Завтра все выяснится, и все встанет на свои места, а сейчас баиньки-баю надо.
Сама она догадывалась, что произошло. Очевидно, фильм уже показали по французскому телевидению или каким-то образом кассета попала прямо, что называется, на стол президенту.
В то же время на встрече с генеральным директором французского радио и телевидения особой крамолы в отношении президента ими допущено не было. Это она хорошо помнила. В процессе беседы Алексей Иванович, может быть, более свободно говорил о настоящем президенте и что-то там насчет его ошибок и просчетов. Но кто сейчас об этом не говорит, разве только глухонемой, и то на пальцах в углу телевизора. Да и к тому же по ее настоянию в конце передачи Алексей Иванович довольно уважительно сказал о президенте, мол, что интересно с ним работать, вернее, под его началом. А на вопрос этого хитрого француза, будет ли он выдвигать свою кандидатуру на предстоящие президентские выборы, он напрямую, без обиняков сказал, что нет, не собирается, потому как у руля сейчас стоит настоящий президент. И даже речи не может быть, добавил он тогда.
Именно так и сказал. Все это сейчас у Эльвиры пробежало в голове, и главное, его «даже речи не может быть».
«Так что же могло произойти? – продолжала недоумевать Эльвира. Выходит, что где-то произошел сбой. Скорее всего, что-то вы вырезали или прибавили», – пришла к выводу она.
От этих лягушатников всего, что угодно, можно ожидать. Она сжала губы в линию, а ручку в кулачки, и жестко закончила.
– Завтра же необходимо все проверить, и не дай Бог, что это будет так. Я этому генеральному директору… – дальше она уже не озвучила свои угрозы.
Можно только догадываться, что она ему пообещала. Неожиданно для Марка Семеновича и к несомненной злости Алексея Ивановича, Эльвира просто сделала оригинальное предложение.
– А может, хотите выпить водочки, как Алексей Иванович?
Он уже лежал в постели, заботливо прикрытый одеялом.
Но это не помешало живо прореагировать на предложение Эльвиры.
– Да, не отказался бы, – начал как-то неуверенно, а затем быстро встал с постели и, повторяя: – прекрасное, разумное предложение, – он попытался снять ночную рубашку, дабы переодеться для застолья, но моментально был остановлен Эльвирой.
– Переодеваться вам вовсе не следует, выпьете и сразу же в постельку. – Что в принципе он впоследствии и сделал.
– Ну вот, и прекрасненько, а вы, Марк Семенович, налейте, пожалуйста, из неприкосновенных запасов, – тут же распорядилась она.
Марк Семенович принес стопку.
– Да ну что вы, в самом деле, – возмутилась Эльвира. – Тут такое навалилось, что без стакана не разберешься. И тут же скомандовала: – Быстро заменить рюмку на стакан, да и не забудьте бутерброд захватить.
Марк Семенович тут же без задержки произвел замену и прихватил бутерброды.
– Вот так-то получше будет. Выпейте, Алексей Иванович, и бутербродиком не забудьте закусить, а завтра, я вам обещаю, мы во всем разберемся.
Алексей Иванович не заставил себя долго уговаривать, тут же выпил… И опять его сознание заволокло туманом, и уже минут через десять послышались вначале его робкие, а затем все более возрастающие по своей страстности и желанию монотонные призывы:
– Иди ко мне, Эльвирочка, почему ты стала избегать меня.
На что Эльвира заявила со всей серьезностью:
– Возьмите себя в руки, Алексей Иванович. – Я все должна обдумать, и завтра с Марком Семеновичем мы обязательно что-то предпримем. А вы спите и смотрите свои сладкие депутатские сны. Мы своего добьемся, чего бы мне это ни стоило. Жизнь положу, а все сделаю. Не грустите! Да и потом, вы прекрасным пчеловодом были. Вот это работа, я понимаю, все время на свежем воздухе с пчелами. Да и в животноводстве вы знаете толк. Гордитесь. В депутаты обычно идут только те, кто ничего не умеет или не хочет делать.
– Да, верно, Эльвирочка, как ты все верно излагаешь, – оживился Алексей Иванович, предполагая поговорить по душам еще. Но тут же последовало Эльвирино строгое указание:
– Спокойной ночи и никакой возни. – Выходя из спальни, она слышала, как Алексей Иванович продолжал еще причитать на тему о ненужности своего президентства. Постепенно его причитания перешли в стенания и тихий шепот, а затем последовал, как вы сами понимаете… знакомый нам молодецкий храп.
Оставшись вдвоем с Марком Семеновичем, Эльвира еще долго проворачивала в голове все разговоры, которые велись во время съемок и особенно то, что было связано с президентом. В конце концов оба они пришли к выводу, который озвучила Эльвира.
– Мы действительно заигрались в эту игру, а французы нас просто подставили – или выдрали, или добавили что-то от себя.
– Да, именно здесь что-то произошло, – согласился Марк Семенович.