Страница:
– Так, дискуссию в партии заканчиваем, нам и без тебя есть с кем дискутировать. Врагов вокруг столько, успевай только отбиваться. Да, и вот еще что, этому болвану Бабарыкину ни слова о наших спонсорах. Выбьем эти миллиончики, дай-то Бог, сам отнесу главному. Пусть порадуется и оценит, кто партии более ценен. А ты все об этом Бабарыкине… болван твой Бабарыкин, туды его в качель.
Он замолчал, уставился взглядом в стену, напряженно о чем-то думая, очевидно, пытаясь все-таки вспомнить что-нибудь из вчерашнего.
Марк Семенович в это время молчал, рассматривая журнал с голыми женщинами. Алексей Иванович, так и не вспомнив ничего, выжидательно посмотрел на помощника и как бы нехотя спросил:
– Ну, и что же я такое понаделал вчера, что ты так застыдился, а? – Марк Семенович оторвался от журнала и также нехотя ответил:
– Ну, как же, приставали ко всем, матом ругались громко, ну и… это… женщину… хватали при всех.
– Да? – удивился депутат. – Оба помолчали. – Ну и что, подумаешь, беда какая, – с вызовом начал Алексей Иванович, – не сексом же я с ней занимался.
Марк Семенович махнул рукой – верный признак нежелания продолжать разговор, смолк. Но, посмотрев на самодовольное лицо своего шефа, передумал молчать.
– Да и это тоже хотели, – пролепетал он, – стыдобища, в самом деле, нельзя же так.
– Да, – искренно удивился Алексей Иванович, – вот как, и что же? Что было дальше?
– Ну, это, еще, – нехотя продолжил помощник.
– Из вас, Марк Семенович, прямо клещами нужно вытягивать информацию. Так что еще?
– А потом все облевали, извините, конечно, что говорю об этом.
– Кто, я? Это не я, – быстро проговорил депутат, смущенно замотав головой, – нет, нет, это не я.
– Ну, как же не вы, – продолжал допекать его помощник, – то-то и оно, что вы. Там еще депутат из Красноярска был, Шпеерович, по-моему, его фамилия. Он возмущался, обещал в комитет по депутатской этике сообщить.
Алексей Иванович только на секунду задумался, а затем с напором произнес:
– Вот гаденыш, помню его, как не помнить, такой маленький, вонючий, из вашего орлиного племени… Не нравится, видишь ли, ему. Так такого говнюка навряд ли куда в приличное место выбрали бы. Это только у нас здесь, наши добрые люди ему помогают, а там… нет, не жди. – Опять улыбнулся, очевидно, что-то вспомнил приятное. – А зато с шахтерами вчера я хорошо выступил. Только вот так такой мужичок был, что-то все время выступал, меня постоянно перебивал.
Марк Семенович рассмеялся:
– А, этот. Да, помрешь…
– Так что это он там все время такое говорил, что все люди смеялись над ним? – громко рассмеялся депутат.
– Да не над ним, а над вами, Алексей Иванович, – не без ехидства и с радостью в голосе заметил Марк Семенович.
– Ты это брось, – решительно произнес депутат. – Тогда все, что было, я отлично помню. Только вот забыл, что он говорил.
Марк Семенович вновь рассмеялся, стал объяснять:
– Да он к каждой своей фразе добавлял: «Депутат, твою мать», – продолжая смеяться.
– Как это, не понял, объясни, – подозрительно посмотрев на помощника, попросил Алексей Иванович.
– Ну, все время добавлял: вот вы, мол, там, в своей Москве сидите, депутат, твою мать, а нам здесь наших детишек нечем кормить. Вы ему еще заметили: «Вы что же депутатов-демократов кроете, кройте лучше коммунистов. Они вас до такой веселой жизни довели, а мы, мол, пытаемся теперь дело поправить».
Алексей Иванович недоуменно посмотрел на помощника и спросил:
– Так что же люди хохотали, не понимаю?
– Да вы им начали объяснять, что нет такого ругательства, «депутат, твою мать». Что есть слово «депутат», а «твою мать» сюда никак не подходит. – При этом Марк Семенович, уже не сдерживаясь, искренне, во весь голос рассмеялся. – А потом уже каждый выступающий начинал свое выступление со слов: «Как сказал предыдущий „депутат твою мать“. Ну, остальные, естественно, – хохотать. В общем, веселенькая предвыборная кампания в результате образовалась.
– Да-а, – протянул Алексей Иванович и, опустив голову, надолго замолчал. Но прошло несколько минут, и он как ни в чем не бывало вновь стал поучать Марка Семеновича, причем говорил не без прежней игривости в голосе. – Вот видишь, Марк, я же постоянно повторяю – настоящий депутат должен быть из народа и с народом. Должен все говорить по-простому, чтобы его самый последний забулдыга мог понять. – И, со злостью зыркнув на Марка Семеновича, добавил: – Не то что твой Шмеерович.
– Шпеерович, и он не мой, а ваш депутат, – возразил Марк Семенович.
– Да, знаю я его прекрасно, не раз слушал. Одни цифры да факты, а человеческого-то слова от него и не услышишь. Нет, с народом так нельзя. Да… хотя, к черту твоего Шмыеровича, – неожиданно заключил он, – надоел, как горькая редька. Короче, учись, как нужно налаживать контакты с избирателями, учись, Марк Семенович, пока я жив. Так, где мой халат, пойду выйду, разведаю – как и что она там.
– Эх, – вздохнул Марк Семенович, – опять вы за свое. А нам еще сегодня в комитете надо быть. Да и домой мне бы съездить, с мамой повидаться, больше месяца уже не видел их.
Алексея Ивановича это прямо взорвало.
– Ты что говоришь, побойся Бога, Семеныч. – Все личное – после выборов, сейчас, сам понимаешь, «Все на выборы!».
Он надел домашний халат, опять прильнул к двери и стал напевать: – Такая уже наша доля депутатская, ни днем, ни ночью нам покоя нет. – Оторвался от двери. – Да-а-а, понимаешь ли, любопытно, – подпоясал халат поясом, продолжая напевать себе под нос: – Не столяра мы и не плотники, а депутатские работники, так, так, так. И что этот тип про нас сказал, «депутат, твою мать?» Хе, а что, ничего, совсем неплохо сказал, можно сказать, крепко приложил… Вот только не тому он это сказал, перепутал, можно сказать, адресата. Завтра обязательно, если увижу, твоему Шмееровичу также скажу: «Ну что, Шмеерович, депутат, твою мать, жаловаться на меня вздумал?…»
Марк Семенович тяжело вздохнул:
– Да не Шмеерович, а Шпеерович, Алексей Иванович, сколько раз можно одно и то же говорить.
Алексей Иванович недовольно посмотрел на него:
– Вот ты любишь меня править и, главное, все по пустякам, лучше скажи, как я?
Он стоял в халате перед зеркалом и не без удовольствия рассматривал себя. Марк Семенович скрутил журнал трубочкой, посмотрел на него через трубочку:
– Спора нет, впечатляет. Еще бы колпак, трубку и прямо вылитый Троекуров.
– Или коммуняка Васька Новодубцев, – яростно заржал Алексей Иванович.
– И за что вы его так не любите, не понимаю. Вместе еле окончили сельскую школу, в одном колхозе работали, вместе и развалили его. Что он вам, дорогу, что ли, перешел?
– Он по моей улице, слава Богу, не ходил. А за что его не люблю? Разве ты не помнишь его последнее выступление в Думе? Я-то его на всю жизнь запомню. Как начал нас поливать, он на нашу партию такого, больше лошадиного навалил. Да все, понимаешь, за народ, пенсионеров, что их ограбили. Словно мы что-нибудь имеем против них или мы их ограбили.
– Да, но как ни верти, действительно народ-то грабанули, и крепко грабанули, – мягко возразил помощник. – В результате вся страна – нищая, а маленькая кучка наиболее отъявленных стала не просто богатой. А архибогатой, как выражался ваш прошлый вождь. А этот ваш председатель сам ворует и другим позволяет, чтоб не так было заметно, что он только один такой. А охотников у нас в России на дармовщинку всегда было хоть отбавляй. Все, кто возле него крутились, так или иначе ручки погрели и сразу богатые стали. И даже олигархи появились. Раз – и всё, в один присест. Это тебе не семья Рокфеллеров. У них дед начал с ничего свой бизнес. А здесь однажды все проснулись, а олигархи тут как тут, рядом стоят, довольные, улыбаются. И все в один голос кричат, что нельзя пересматривать приватизацию, пугают. Главное, говорят, вы что, революцию новую хотите? Да вы это сами прекрасно знаете. Вся страна в разрухе, народ голодает, где же совесть у правителей, я вас спрашиваю? Я у этих олигархов и всякого рода воров и жуликов не спрашиваю, там бесполезно. Но правители, которые, казалось бы, должны быть на твоей стороне, защищать тебя, где они?
Алексей Иванович недовольно покачал головой.
– Ну, ты поосторожнее, а то смотри, как бы чего не вышло.
– Да при чем здесь это? Я ведь это вас специально тренирую, – неожиданно пояснил помощник, – сейчас вам такие вещи любой врач, учитель, работяга расскажет. А вы тренируйтесь, учитесь мозги полоскать задающим подобные вопросы, а угрозами сейчас никого не запугаешь. Всем наплевать и на этих олигархов, и на депутатов, да и на вашего председателя. По правде сказать, не просто наплевать, а абсолютно… сами понимаете, какое здесь слово напрашивается. Все знают, что он при социализме глотку за него рвал и жил неплохо. Тоже мне, революционер нашелся! Надо думать, как страну поднимать, да не на деньги, которые грабанули у пенсионеров и детишек, отобрав у них последнее. И кстати, не мешало бы подумать, как вернуть те миллионы, которые они так нагло хапнули. Вот и ответьте мне, как простому человеку, где у этих людей стыд, и почему они не несут никакого наказания?
– Ладно, ты хоть председателя оставь в покое, слишком высоко забрался, понимаешь ли. Ты лучше о партии говори, да более регионально мысли. А о председателе не нам с тобой толковать.
– Ну, вот, вы опять о своем. Я же вас тренирую, вы что, забыли? – хитро улыбнулся Марк Семенович.
– Ты тренируй, это правильно, – он погрозил пальцем, – но только до определенного уровня тренируй. А вот что касается Васьки Стародубцева, то хотел я ему тогда на Думе врезать, сам знаешь почему, да пожалел – уж больно хорошую водку он там у себя продуцирует. Пусть делает, пока мы еще живы.
Помощник ничего не сказал, только лишь тяжело вздохнул. Алексей Иванович одернул халат.
– Ну, я пошел. Господь Всемилостивый, не отступись, – он перекрестился в сторону, где стоял Марк Семенович, который как раз в этот момент держал у груди журнал с голой женщиной на обложке. Увидев картинку, Алексей Иванович смачно сплюнул. – Тьфу ты, гадость какая, прости меня, Господи, – и перекрестился в другую сторону.
Марк Семенович посмотрел на обложку, улыбнулся:
– По-моему, в самый раз, Алексей Иванович, там, кстати, не лучше, не Айседора Дункан вас ожидает. И вообще не для вас, депутата, все эти глупости.
Алексей Иванович недовольно пробурчал:
– Разберемся как-нибудь самостоятельно, что к чему, не маленькие как будто бы.
Он уже было взялся за ручку двери, но, вспомнив, обернулся:
– А Марии Ивановне мы вчера не звонили? – с надеждой в голосе спросил он, что хотя бы этого не было.
– Как же не звонили? Вы вчера весь вечер перед нею оправдывались – все говорили, что дел по горло, что сейчас не можете приехать, а потом плакали, прощения просили.
– Да? Надо же, – вначале он даже слегка смутился, но потом, как и полагается, продолжил с напором: – Ну, а как же иначе, Марк Семенович? Сам видишь – сплошная напряженка. С этой работой ни семьи, ни дома не видишь.
– Бросит она вас, вчера мне опять об этом говорила, бросит, говорит, если пить не прекратите.
Алексей Иванович сморщился, как от зубной боли, почесал затылок, подняв руку, остановил пытающегося еще что-то сказать помощника:
– Ты как всегда не вовремя, совсем, можно сказать, некстати все это сейчас говоришь. И пожалуйста, если она будет звонить, скажи, что я в Думе и вообще…
Он направился к двери гостиной, продолжая на ходу ворчать:
– Тоже мне еще, угрожает. В квартире-то шестикомнатной депутатской живет. Гляди, так и пробросаться можно будет, деревня неотесанная. – Задумался, остановился перед дверью и тихо, вполголоса рассудил: – Сюда-то она не придет, духа не хватит, да и охрана не пропустит. А то мне, понимаешь, бросит… Ладно, я пошел.
Помощник никак не отреагировал. Он, сидя в кресле, продолжал рассматривать журнал.
ГЛАВА 2
Он замолчал, уставился взглядом в стену, напряженно о чем-то думая, очевидно, пытаясь все-таки вспомнить что-нибудь из вчерашнего.
Марк Семенович в это время молчал, рассматривая журнал с голыми женщинами. Алексей Иванович, так и не вспомнив ничего, выжидательно посмотрел на помощника и как бы нехотя спросил:
– Ну, и что же я такое понаделал вчера, что ты так застыдился, а? – Марк Семенович оторвался от журнала и также нехотя ответил:
– Ну, как же, приставали ко всем, матом ругались громко, ну и… это… женщину… хватали при всех.
– Да? – удивился депутат. – Оба помолчали. – Ну и что, подумаешь, беда какая, – с вызовом начал Алексей Иванович, – не сексом же я с ней занимался.
Марк Семенович махнул рукой – верный признак нежелания продолжать разговор, смолк. Но, посмотрев на самодовольное лицо своего шефа, передумал молчать.
– Да и это тоже хотели, – пролепетал он, – стыдобища, в самом деле, нельзя же так.
– Да, – искренно удивился Алексей Иванович, – вот как, и что же? Что было дальше?
– Ну, это, еще, – нехотя продолжил помощник.
– Из вас, Марк Семенович, прямо клещами нужно вытягивать информацию. Так что еще?
– А потом все облевали, извините, конечно, что говорю об этом.
– Кто, я? Это не я, – быстро проговорил депутат, смущенно замотав головой, – нет, нет, это не я.
– Ну, как же не вы, – продолжал допекать его помощник, – то-то и оно, что вы. Там еще депутат из Красноярска был, Шпеерович, по-моему, его фамилия. Он возмущался, обещал в комитет по депутатской этике сообщить.
Алексей Иванович только на секунду задумался, а затем с напором произнес:
– Вот гаденыш, помню его, как не помнить, такой маленький, вонючий, из вашего орлиного племени… Не нравится, видишь ли, ему. Так такого говнюка навряд ли куда в приличное место выбрали бы. Это только у нас здесь, наши добрые люди ему помогают, а там… нет, не жди. – Опять улыбнулся, очевидно, что-то вспомнил приятное. – А зато с шахтерами вчера я хорошо выступил. Только вот так такой мужичок был, что-то все время выступал, меня постоянно перебивал.
Марк Семенович рассмеялся:
– А, этот. Да, помрешь…
– Так что это он там все время такое говорил, что все люди смеялись над ним? – громко рассмеялся депутат.
– Да не над ним, а над вами, Алексей Иванович, – не без ехидства и с радостью в голосе заметил Марк Семенович.
– Ты это брось, – решительно произнес депутат. – Тогда все, что было, я отлично помню. Только вот забыл, что он говорил.
Марк Семенович вновь рассмеялся, стал объяснять:
– Да он к каждой своей фразе добавлял: «Депутат, твою мать», – продолжая смеяться.
– Как это, не понял, объясни, – подозрительно посмотрев на помощника, попросил Алексей Иванович.
– Ну, все время добавлял: вот вы, мол, там, в своей Москве сидите, депутат, твою мать, а нам здесь наших детишек нечем кормить. Вы ему еще заметили: «Вы что же депутатов-демократов кроете, кройте лучше коммунистов. Они вас до такой веселой жизни довели, а мы, мол, пытаемся теперь дело поправить».
Алексей Иванович недоуменно посмотрел на помощника и спросил:
– Так что же люди хохотали, не понимаю?
– Да вы им начали объяснять, что нет такого ругательства, «депутат, твою мать». Что есть слово «депутат», а «твою мать» сюда никак не подходит. – При этом Марк Семенович, уже не сдерживаясь, искренне, во весь голос рассмеялся. – А потом уже каждый выступающий начинал свое выступление со слов: «Как сказал предыдущий „депутат твою мать“. Ну, остальные, естественно, – хохотать. В общем, веселенькая предвыборная кампания в результате образовалась.
– Да-а, – протянул Алексей Иванович и, опустив голову, надолго замолчал. Но прошло несколько минут, и он как ни в чем не бывало вновь стал поучать Марка Семеновича, причем говорил не без прежней игривости в голосе. – Вот видишь, Марк, я же постоянно повторяю – настоящий депутат должен быть из народа и с народом. Должен все говорить по-простому, чтобы его самый последний забулдыга мог понять. – И, со злостью зыркнув на Марка Семеновича, добавил: – Не то что твой Шмеерович.
– Шпеерович, и он не мой, а ваш депутат, – возразил Марк Семенович.
– Да, знаю я его прекрасно, не раз слушал. Одни цифры да факты, а человеческого-то слова от него и не услышишь. Нет, с народом так нельзя. Да… хотя, к черту твоего Шмыеровича, – неожиданно заключил он, – надоел, как горькая редька. Короче, учись, как нужно налаживать контакты с избирателями, учись, Марк Семенович, пока я жив. Так, где мой халат, пойду выйду, разведаю – как и что она там.
– Эх, – вздохнул Марк Семенович, – опять вы за свое. А нам еще сегодня в комитете надо быть. Да и домой мне бы съездить, с мамой повидаться, больше месяца уже не видел их.
Алексея Ивановича это прямо взорвало.
– Ты что говоришь, побойся Бога, Семеныч. – Все личное – после выборов, сейчас, сам понимаешь, «Все на выборы!».
Он надел домашний халат, опять прильнул к двери и стал напевать: – Такая уже наша доля депутатская, ни днем, ни ночью нам покоя нет. – Оторвался от двери. – Да-а-а, понимаешь ли, любопытно, – подпоясал халат поясом, продолжая напевать себе под нос: – Не столяра мы и не плотники, а депутатские работники, так, так, так. И что этот тип про нас сказал, «депутат, твою мать?» Хе, а что, ничего, совсем неплохо сказал, можно сказать, крепко приложил… Вот только не тому он это сказал, перепутал, можно сказать, адресата. Завтра обязательно, если увижу, твоему Шмееровичу также скажу: «Ну что, Шмеерович, депутат, твою мать, жаловаться на меня вздумал?…»
Марк Семенович тяжело вздохнул:
– Да не Шмеерович, а Шпеерович, Алексей Иванович, сколько раз можно одно и то же говорить.
Алексей Иванович недовольно посмотрел на него:
– Вот ты любишь меня править и, главное, все по пустякам, лучше скажи, как я?
Он стоял в халате перед зеркалом и не без удовольствия рассматривал себя. Марк Семенович скрутил журнал трубочкой, посмотрел на него через трубочку:
– Спора нет, впечатляет. Еще бы колпак, трубку и прямо вылитый Троекуров.
– Или коммуняка Васька Новодубцев, – яростно заржал Алексей Иванович.
– И за что вы его так не любите, не понимаю. Вместе еле окончили сельскую школу, в одном колхозе работали, вместе и развалили его. Что он вам, дорогу, что ли, перешел?
– Он по моей улице, слава Богу, не ходил. А за что его не люблю? Разве ты не помнишь его последнее выступление в Думе? Я-то его на всю жизнь запомню. Как начал нас поливать, он на нашу партию такого, больше лошадиного навалил. Да все, понимаешь, за народ, пенсионеров, что их ограбили. Словно мы что-нибудь имеем против них или мы их ограбили.
– Да, но как ни верти, действительно народ-то грабанули, и крепко грабанули, – мягко возразил помощник. – В результате вся страна – нищая, а маленькая кучка наиболее отъявленных стала не просто богатой. А архибогатой, как выражался ваш прошлый вождь. А этот ваш председатель сам ворует и другим позволяет, чтоб не так было заметно, что он только один такой. А охотников у нас в России на дармовщинку всегда было хоть отбавляй. Все, кто возле него крутились, так или иначе ручки погрели и сразу богатые стали. И даже олигархи появились. Раз – и всё, в один присест. Это тебе не семья Рокфеллеров. У них дед начал с ничего свой бизнес. А здесь однажды все проснулись, а олигархи тут как тут, рядом стоят, довольные, улыбаются. И все в один голос кричат, что нельзя пересматривать приватизацию, пугают. Главное, говорят, вы что, революцию новую хотите? Да вы это сами прекрасно знаете. Вся страна в разрухе, народ голодает, где же совесть у правителей, я вас спрашиваю? Я у этих олигархов и всякого рода воров и жуликов не спрашиваю, там бесполезно. Но правители, которые, казалось бы, должны быть на твоей стороне, защищать тебя, где они?
Алексей Иванович недовольно покачал головой.
– Ну, ты поосторожнее, а то смотри, как бы чего не вышло.
– Да при чем здесь это? Я ведь это вас специально тренирую, – неожиданно пояснил помощник, – сейчас вам такие вещи любой врач, учитель, работяга расскажет. А вы тренируйтесь, учитесь мозги полоскать задающим подобные вопросы, а угрозами сейчас никого не запугаешь. Всем наплевать и на этих олигархов, и на депутатов, да и на вашего председателя. По правде сказать, не просто наплевать, а абсолютно… сами понимаете, какое здесь слово напрашивается. Все знают, что он при социализме глотку за него рвал и жил неплохо. Тоже мне, революционер нашелся! Надо думать, как страну поднимать, да не на деньги, которые грабанули у пенсионеров и детишек, отобрав у них последнее. И кстати, не мешало бы подумать, как вернуть те миллионы, которые они так нагло хапнули. Вот и ответьте мне, как простому человеку, где у этих людей стыд, и почему они не несут никакого наказания?
– Ладно, ты хоть председателя оставь в покое, слишком высоко забрался, понимаешь ли. Ты лучше о партии говори, да более регионально мысли. А о председателе не нам с тобой толковать.
– Ну, вот, вы опять о своем. Я же вас тренирую, вы что, забыли? – хитро улыбнулся Марк Семенович.
– Ты тренируй, это правильно, – он погрозил пальцем, – но только до определенного уровня тренируй. А вот что касается Васьки Стародубцева, то хотел я ему тогда на Думе врезать, сам знаешь почему, да пожалел – уж больно хорошую водку он там у себя продуцирует. Пусть делает, пока мы еще живы.
Помощник ничего не сказал, только лишь тяжело вздохнул. Алексей Иванович одернул халат.
– Ну, я пошел. Господь Всемилостивый, не отступись, – он перекрестился в сторону, где стоял Марк Семенович, который как раз в этот момент держал у груди журнал с голой женщиной на обложке. Увидев картинку, Алексей Иванович смачно сплюнул. – Тьфу ты, гадость какая, прости меня, Господи, – и перекрестился в другую сторону.
Марк Семенович посмотрел на обложку, улыбнулся:
– По-моему, в самый раз, Алексей Иванович, там, кстати, не лучше, не Айседора Дункан вас ожидает. И вообще не для вас, депутата, все эти глупости.
Алексей Иванович недовольно пробурчал:
– Разберемся как-нибудь самостоятельно, что к чему, не маленькие как будто бы.
Он уже было взялся за ручку двери, но, вспомнив, обернулся:
– А Марии Ивановне мы вчера не звонили? – с надеждой в голосе спросил он, что хотя бы этого не было.
– Как же не звонили? Вы вчера весь вечер перед нею оправдывались – все говорили, что дел по горло, что сейчас не можете приехать, а потом плакали, прощения просили.
– Да? Надо же, – вначале он даже слегка смутился, но потом, как и полагается, продолжил с напором: – Ну, а как же иначе, Марк Семенович? Сам видишь – сплошная напряженка. С этой работой ни семьи, ни дома не видишь.
– Бросит она вас, вчера мне опять об этом говорила, бросит, говорит, если пить не прекратите.
Алексей Иванович сморщился, как от зубной боли, почесал затылок, подняв руку, остановил пытающегося еще что-то сказать помощника:
– Ты как всегда не вовремя, совсем, можно сказать, некстати все это сейчас говоришь. И пожалуйста, если она будет звонить, скажи, что я в Думе и вообще…
Он направился к двери гостиной, продолжая на ходу ворчать:
– Тоже мне еще, угрожает. В квартире-то шестикомнатной депутатской живет. Гляди, так и пробросаться можно будет, деревня неотесанная. – Задумался, остановился перед дверью и тихо, вполголоса рассудил: – Сюда-то она не придет, духа не хватит, да и охрана не пропустит. А то мне, понимаешь, бросит… Ладно, я пошел.
Помощник никак не отреагировал. Он, сидя в кресле, продолжал рассматривать журнал.
ГЛАВА 2
Эльвира берет дела на себя
(Не быть курице петухом, а бабе – мужиком)
Войдя в гостиную, он плотно прикрыл за собой дверь и на цыпочках, кругами стал приближаться к интересующему его объекту. Эльвира, похоже, спала, свернувшись клубочком в кресле. Наконец он подошел к ней, протянул руку, осторожно приподнял прядь волос, прикрывающую ее лицо.
– Гав, – неожиданно громко произнесла женщина.
Депутат от испуга отпрянул от нее, неловко завалился на стул, и, сползая по нему, то и дело повторял:
– Это зачем же так, что за баловство, понимаете ли, вы что себе позволяете…
Эльвира сладко потянулась, изогнула как кошечка свой стан и сладким голосом произнесла:
– А, папик, доброе утро. Как я рада видеть тебя. А мы вчера неплохо с тобою провели время. Я думала, депутаты такие буки, все надутые, как синьоры-помидоры. Я их часто по телевизору вижу. А ты у нас совсем не такой, ты у нас – лапочка.
Депутат к этому времени как раз достиг пола, и еще не придя в себя, со злобой просипел:
– Да позвольте, какой я вам папик? И что это еще за лапочка? Вы кто такая и что здесь делаете в депутатской квартире?
Вид у него был совсем рассерженный. Однако Эльвира вовсе не испугалась, она скорее удивилась.
– Ну, ты и даешь, вчера только и говорил, что женишься, личным секретарем обещал сделать, клялся, что на всю жизнь, а сегодня…
Депутат продолжал сидеть на полу, тараща на нее глаза, нервно открывая и закрывая рот, не произнося ни слова. Женщина продолжала на него напирать:
– И потом, после того всего, что у нас вчера было, ты спрашиваешь, кто я такая?
Эту фразу она произнесла с особым чувством негодования, и сделала даже угрожающее движение руки в его сторону. Депутат защитил обеими руками лицо, однако сдаваться, похоже, не собирался.
– Подождите, подождите, а что у нас вчера было? – И тут же категорически отверг ее домогательства: – Не было у нас ничего. – Неожиданно шустро для его комплекции, он смог каким-то образом вскочить, приблизился к ней, поводил указательным пальцем перед ее лицом, повторил: – Не было у нас ничего и не могло быть никогда, вы слышали… никогда.
Эльвира тоже встала и, воинственно напирая на него, зло прошипела:
– Разве? А в самолете?
– В каком самолете? – не очень понимая, о чем она говорит, поинтересовался Алексей Иванович.
– Как в каком? В «Ту». – Она многозначительно посмотрела на него.
– В каком «Ту»? В 154? Не может быть.
– Как же не может, когда может, и быть, именно в «Ту», – после намеренной паузы Эльвира прибавила: – В туалете.
Депутат совершенно растерялся:
– В каком туалете, о чем это вы?
Женщина стала наступать на него теперь уже всем корпусом.
– Именно в том. В мужском.
По всему видно, что депутат растерялся. Отступая, он попятился, растерянно плюхнулся на стул, соскользнул по нему и вновь оказался на полу. И уже с пола послышался его жалобный голос:
– Это был не я.
Эльвира поняла, что ее оппонент окончательно раздавлен.
– Хи-хи и ха-ха. А кто же – Марк Семенович или Святой Дух? У Марка Семеновича – жена, которую он любит.
– А Святой Дух? – в запальчивости, почти шепотом проговорил полностью утерявший лицо депутат. Через мгновение, придя в себя, вскрикнул: – Да что я говорю, Господи! Прости и образумь меня. Да, но у меня ведь тоже жена? – вдруг вспомнил он про свои родственные связи.
– Марья Ивановна, что ли? – явно с иронией спросила Эльвира.
– Да, Маша, – тихо прошелестел депутат.
– Совсем с ума сошел, заведи еще какую-нибудь Аграфену себе в жены. Ты же вчера весь вечер плакался, что довела тебя старая ведьма.
– Да это я так, больше от чувств, – попытался как-то сгладить неприятную ситуацию депутат, – да и при чем здесь имя?! И Аграфена может быть хорошей женщиной.
– Могла бы, безусловно, но только не женой депутата, – тут же возразила Эльвира. – Вы же все время на виду, Алексей Иванович, по телевидению вас показывают, с народом общаетесь, вам нужен имидж. Вот, смотрите, у вашего секретаря Рыбкина…
– Килькина, – поправил ее Алексей Иванович.
– Все равно, пусть Килькина, не в этом дело, я про имидж. Так вот, вид у него такого неподкупного, правдивого парня. А на самом деле… что?
– А что?
– Да ничего, сделал он свою работу и заработал себе длительную командировку за границу. Да не куда-нибудь там, на Берег Слоновой Кости.
– Это что еще за государство? – Депутат крикнул в сторону спальни: – Марк Семенович, это что за государство – Берег Слоновой бивни?
Голос Марка Семеновича из спальни спокойно ответил:
– Да, есть такое государство в Африке, южнее Буркина-Фасо, между ними Мали располагается.
– При чем здесь Мали-Бали. Какое это имеет значение? – раздраженно воскликнула Эльвира. – Главное, что он туда не поехал. Ему подавай что-нибудь на «Ш» – Швецию, Швейцарию.
– Или Шри-Ланка, – участливо, со своей стороны добавил Алексей Иванович.
– Да, конечно, дождешься, как же. Туда посылают кого-нибудь попроще, таких, как вы, Алексей Иванович.
– Что вы имеете в виду, Эльвира? – готовый немедленно вновь завестись, произнес депутат.
– Имидж, только имидж, больше ничего, Алексей Иванович. Или взять, к примеру, депутата, этого бывшего губернатора – молодой, красавец, у женщин пользуется успехом. То он на самолетах гоняет, то с плакатом по улицам Ленинграда гарцует, только посмотрите-ка на него…
– По Санкт-Петербургу, Эльвира, – с вызовом поправил Алексей Иванович.
– Да что вы цепляетесь к словам, честное слово, – возмутилась Эльвира. – Придут назад коммунисты, и опять будет Ленинград. Вы же знаете, что у нас нельзя привыкать к чему-то определенному, ведь все временно. Так этот, я думаю, насмотрелся фильмов про американских депутатов, как они разыгрывают предвыборную компанию – с народом пиво пьют, руки им жмут, ну, и думает, сейчас по Ленинграду в коротких штанишках…
– По Санкт-Петербургу, – на сей раз робко опять поправил Алексей Иванович.
– Да я помню, что вы, в самом деле, приматываетесь, – возмутилась Эльвира. И продолжила: – И что он думал, что все – победа будет за ними? Фиг! – сопроводила фразу соответствующей фигурой из пальцев. – Одного он не учел, что люди у нас совсем другие, не эти, из-за угла пыльным мешком трахнутые американцы. Вот сейчас зайдите на любой рынок в России, и что увидите?
– И что? – глупо улыбнувшись, спросил депутат.
– А то, что в рядах-то стоят не туземцы какие-нибудь, или цыгане, как во Франции, а, можно сказать, весь цвет нации, стоят и торгуют. А чем? Вы спросите, чем? Да чем угодно – от женских трусов до галош. А что людям остается делать? С голода помирать? И самое интересное, что я заметила, если стоит какой-нибудь инженеришка, то у него в лавке полный беспорядок, да и сам порой еле на ногах держится. Где кандидат технических или медицинских наук, то у него все уложено как надо и пахнет от него не перегаром, а так, натурально, коньячком, да и то больше для затравки, для куража. А уж где доктор – там чистота идеальная, и говорит он с вами не как с лохом-покупателем, а как коллега с коллегой, обсуждающим теорию относительности. Вы меня спросите, почему так? Отвечаю. Потому что имидж у него оставаться профессором даже в этой вонючей лавке, не может он иначе. Вот так. И ничего другое – ни воспитание, ни культура, не играет здесь определяющей роли, только он – имидж. А что касается государства, в котором мы с вами живем, то оно у нас просто дикое. Ведь что получается? Оказывается, все, что он за свою жизнь познал и изучил, всего-то нужно было только для того, чтобы торговать. И торговать из этого вонючего вагончика. Позор, да и только! Позор, конечно, для государства, которое нами управляет. Зато эти пузаны безголовые ложками икру жрут, да заодно, походя, страной нашей правят. Вот как получается, мой дорогой Алексей Иванович. А вы говорите – демократия и справедливость. Да и это еще – предприимчивость. Придумали же такое! Впрочем, по последнему факту вам, по-моему, весьма убедительно уже доложил ваш помощничек. Абсолютно с ним согласна, на все сто.
– Но подождите, Эльвирочка, – ведь не все же так плохо, как вы говорите, – не сдержался Алексей Иванович. – В стране за это время произошли такие грандиозные перемены, и не заметить их может только слепой человек… или…
– Или враг народа? Не это ли вы хотели сказать? Так знайте, что все это уже было, и повторять никто больше не хочет. Всякую ерунду мне говорите, надоело, в самом деле.
– Да я… – пытался сказать еще что-то депутат.
– Молчите, – прервала его Эльвира, – думаете, что если я в деревне прожила всю мою жизнь, так мне можно лапшу на уши вешать? Я вам говорю, что люди у нас отличные от тех, кто в других странах живут. Об этом нужно всегда помнить, особенно вам, депутатам, которые с ними работают. Ведь что получается, смотрите: мы пережили все, что можно было пережить, и даже невозможное! Побывали и в социализме, и в коммунизме, а сейчас еще успели и в капитализм влезть. Даже перестройку пережили, хотя и с большими потерями, но все-таки пережили. Не говоря уже так о всевозможных индустриализациях, химизациях и прочих кукурузациях. Народ у нас тертый и главное – шибко грамотный. А это не каждый учитывает, да и вы не особенно принимаете во внимание при своих встречах, с этим самым народом. Хотя не могу не заметить, все-таки ту роль, которую вы играете…
– Имидж, Эльвирочка, – не без восторга в голосе, прямо подскочив от нетерпения, поправил ее Алексей Иванович, – мы же договорились.
– Ну, вот видите, сами уже стали разбираться, что к чему, не зря же я здесь столько времени распиналась. Вы просто молодец, абсолютно правильно все поняли, – похвалила его Эльвира. Алексей Иванович аж зарделся от похвалы.
– Именно имидж, Алексей Иванович, мне нравится, как вы мыслите. Да и у вас он есть, просто ваш имидж нужно, как бы это сказать… ну… это… нужно слегка подрихтовать, что ли, – нашлась она. – И все будет о'кей, поверьте мне. Имейте в виду, в самое ближайшее время я намерена непосредственно сама этим заняться.
Алексей Иванович удовлетворенно хмыкнул:
– Ну, что ж, если действительно надо, то… я буду искренне рад этому.
Эльвира между тем, похоже, вошла в раж, продолжая развивать свою теорию об имидже.
– Имидж должен быть у всех людей, занимающихся политикой. Вот, к примеру, возьмите вашего Худинского, тоже депутата. Как он умело косит под шизофреника, это просто удивительное дело! И у народного артиста так не всегда получится. И что? Сами видите. У него получается и совсем неплохо получается, раз его все боятся. Это его заслуга, и все благодаря… – она сделала паузу.
– Имиджу! – радостно добавил возбужденный Алексей Иванович, заполнив эту паузу.
– Ну, вот видите, сами стали разбираться. Да и все остальные в вашем доме, все тоже с имиджем или, по крайней мере, со своей дурью, но обязательно все что-то подобное имеют. Вы же сами все это видите. Кто малиновым пиджаком хвалится, кто часы «Сейко» предлагает поменять, кто еще в какую-то ерунду лезет. В общем, ваш дом не просто дом, а какой-то безумный дом, если не сказать хуже. И при этом, заметьте, каждый стремится себе что-нибудь оторвать задарма – кто кабинет пошире, кто помощников поболее, и уже не два-три, как это положено по закону, а уже целое бюро на него работает, как у вашего Килькина. Да и секретаршу прихватить покрасивее стараетесь. – Она красноречиво посмотрела на него. – Как и наш уважаемый Алексей Иванович, не так ли? Вы ведь тоже в «Ту» сторону, – сделав акцент на «Ту», – помните? – сделав при этом многозначительный жест в его сторону.
Алексей Иванович, вначале не понимая, в чем дело, чисто автоматически повторил за нею: – Да, в ту. – А потом, увидев ее ехидную улыбочку, смутился: – Да что вы, в самом деле? Не надоело вам еще?
– А что вы так смущаетесь? У вас действительно должен быть достойный помощник – это секретарша и жена в одном лице.
Лицо Алексея Ивановича вновь перекосила малоприятная примаса. Эти разговоры про секретаршу и жену, да еще в едином блоке, ему были явно не по душе. Дабы сменить тему разговора, он обратился к ней с просьбой:
– Эльвира, у вас так хорошо получается беседа об имидже, хотелось бы, чтобы вы еще что-нибудь рассказали о своих наблюдениях. Я даже подумал о вашем публичном выступлении, возможно, на телевидении, на эту тему. И лучше о наших противниках, пусть послушают о себе. И вообще, вы меня очень заинтересовали своими рассуждениями. Давайте продолжим, прошу вас, расскажите еще что-нибудь об этом.
По правде говоря, и самой Эльвире было приятно, что ее с таким вниманием слушают столь уважаемые люди.
– Ну, что ж, хорошо, продолжим, – не стала кочевряжиться она. – Что бы вам еще рассказать? – Она задумалась. – Да вот, к примеру, о ваших женщинах, хотя их и немного, и они выгодно отличаются от мужского вашего состава, особенно, что касается прихватывания дарового, государственного. Начнем с вашей красавицы, как ее, Хакманда, по-моему.
– Да не так, Господи, – зарумянился Алексей Иванович, – совсем не так. Что же вы, даже фамилии своих избранников не знаете.
– Не знаю и знать не желаю, – сказала, как отрезала, Эльвира. – Важна суть, а не фамилия. Так вот, как только эта утонченная, умная женщина как-то по-особенному уложит свои волосы на голове, все – шум в зале затихает. Прекращаются всякие другие обсуждения, все разговоры только о прическе нашей красавицы. Можно подумать, что вы все проблемы уже порешили, и можно слегка и отдохнуть. Или, может, у вас там все такие женолюбы, или по-простому – баболюбы, поэтому так и реагируют? Я у вас спрашиваю, Алексей Иванович.
(Не быть курице петухом, а бабе – мужиком)
Войдя в гостиную, он плотно прикрыл за собой дверь и на цыпочках, кругами стал приближаться к интересующему его объекту. Эльвира, похоже, спала, свернувшись клубочком в кресле. Наконец он подошел к ней, протянул руку, осторожно приподнял прядь волос, прикрывающую ее лицо.
– Гав, – неожиданно громко произнесла женщина.
Депутат от испуга отпрянул от нее, неловко завалился на стул, и, сползая по нему, то и дело повторял:
– Это зачем же так, что за баловство, понимаете ли, вы что себе позволяете…
Эльвира сладко потянулась, изогнула как кошечка свой стан и сладким голосом произнесла:
– А, папик, доброе утро. Как я рада видеть тебя. А мы вчера неплохо с тобою провели время. Я думала, депутаты такие буки, все надутые, как синьоры-помидоры. Я их часто по телевизору вижу. А ты у нас совсем не такой, ты у нас – лапочка.
Депутат к этому времени как раз достиг пола, и еще не придя в себя, со злобой просипел:
– Да позвольте, какой я вам папик? И что это еще за лапочка? Вы кто такая и что здесь делаете в депутатской квартире?
Вид у него был совсем рассерженный. Однако Эльвира вовсе не испугалась, она скорее удивилась.
– Ну, ты и даешь, вчера только и говорил, что женишься, личным секретарем обещал сделать, клялся, что на всю жизнь, а сегодня…
Депутат продолжал сидеть на полу, тараща на нее глаза, нервно открывая и закрывая рот, не произнося ни слова. Женщина продолжала на него напирать:
– И потом, после того всего, что у нас вчера было, ты спрашиваешь, кто я такая?
Эту фразу она произнесла с особым чувством негодования, и сделала даже угрожающее движение руки в его сторону. Депутат защитил обеими руками лицо, однако сдаваться, похоже, не собирался.
– Подождите, подождите, а что у нас вчера было? – И тут же категорически отверг ее домогательства: – Не было у нас ничего. – Неожиданно шустро для его комплекции, он смог каким-то образом вскочить, приблизился к ней, поводил указательным пальцем перед ее лицом, повторил: – Не было у нас ничего и не могло быть никогда, вы слышали… никогда.
Эльвира тоже встала и, воинственно напирая на него, зло прошипела:
– Разве? А в самолете?
– В каком самолете? – не очень понимая, о чем она говорит, поинтересовался Алексей Иванович.
– Как в каком? В «Ту». – Она многозначительно посмотрела на него.
– В каком «Ту»? В 154? Не может быть.
– Как же не может, когда может, и быть, именно в «Ту», – после намеренной паузы Эльвира прибавила: – В туалете.
Депутат совершенно растерялся:
– В каком туалете, о чем это вы?
Женщина стала наступать на него теперь уже всем корпусом.
– Именно в том. В мужском.
По всему видно, что депутат растерялся. Отступая, он попятился, растерянно плюхнулся на стул, соскользнул по нему и вновь оказался на полу. И уже с пола послышался его жалобный голос:
– Это был не я.
Эльвира поняла, что ее оппонент окончательно раздавлен.
– Хи-хи и ха-ха. А кто же – Марк Семенович или Святой Дух? У Марка Семеновича – жена, которую он любит.
– А Святой Дух? – в запальчивости, почти шепотом проговорил полностью утерявший лицо депутат. Через мгновение, придя в себя, вскрикнул: – Да что я говорю, Господи! Прости и образумь меня. Да, но у меня ведь тоже жена? – вдруг вспомнил он про свои родственные связи.
– Марья Ивановна, что ли? – явно с иронией спросила Эльвира.
– Да, Маша, – тихо прошелестел депутат.
– Совсем с ума сошел, заведи еще какую-нибудь Аграфену себе в жены. Ты же вчера весь вечер плакался, что довела тебя старая ведьма.
– Да это я так, больше от чувств, – попытался как-то сгладить неприятную ситуацию депутат, – да и при чем здесь имя?! И Аграфена может быть хорошей женщиной.
– Могла бы, безусловно, но только не женой депутата, – тут же возразила Эльвира. – Вы же все время на виду, Алексей Иванович, по телевидению вас показывают, с народом общаетесь, вам нужен имидж. Вот, смотрите, у вашего секретаря Рыбкина…
– Килькина, – поправил ее Алексей Иванович.
– Все равно, пусть Килькина, не в этом дело, я про имидж. Так вот, вид у него такого неподкупного, правдивого парня. А на самом деле… что?
– А что?
– Да ничего, сделал он свою работу и заработал себе длительную командировку за границу. Да не куда-нибудь там, на Берег Слоновой Кости.
– Это что еще за государство? – Депутат крикнул в сторону спальни: – Марк Семенович, это что за государство – Берег Слоновой бивни?
Голос Марка Семеновича из спальни спокойно ответил:
– Да, есть такое государство в Африке, южнее Буркина-Фасо, между ними Мали располагается.
– При чем здесь Мали-Бали. Какое это имеет значение? – раздраженно воскликнула Эльвира. – Главное, что он туда не поехал. Ему подавай что-нибудь на «Ш» – Швецию, Швейцарию.
– Или Шри-Ланка, – участливо, со своей стороны добавил Алексей Иванович.
– Да, конечно, дождешься, как же. Туда посылают кого-нибудь попроще, таких, как вы, Алексей Иванович.
– Что вы имеете в виду, Эльвира? – готовый немедленно вновь завестись, произнес депутат.
– Имидж, только имидж, больше ничего, Алексей Иванович. Или взять, к примеру, депутата, этого бывшего губернатора – молодой, красавец, у женщин пользуется успехом. То он на самолетах гоняет, то с плакатом по улицам Ленинграда гарцует, только посмотрите-ка на него…
– По Санкт-Петербургу, Эльвира, – с вызовом поправил Алексей Иванович.
– Да что вы цепляетесь к словам, честное слово, – возмутилась Эльвира. – Придут назад коммунисты, и опять будет Ленинград. Вы же знаете, что у нас нельзя привыкать к чему-то определенному, ведь все временно. Так этот, я думаю, насмотрелся фильмов про американских депутатов, как они разыгрывают предвыборную компанию – с народом пиво пьют, руки им жмут, ну, и думает, сейчас по Ленинграду в коротких штанишках…
– По Санкт-Петербургу, – на сей раз робко опять поправил Алексей Иванович.
– Да я помню, что вы, в самом деле, приматываетесь, – возмутилась Эльвира. И продолжила: – И что он думал, что все – победа будет за ними? Фиг! – сопроводила фразу соответствующей фигурой из пальцев. – Одного он не учел, что люди у нас совсем другие, не эти, из-за угла пыльным мешком трахнутые американцы. Вот сейчас зайдите на любой рынок в России, и что увидите?
– И что? – глупо улыбнувшись, спросил депутат.
– А то, что в рядах-то стоят не туземцы какие-нибудь, или цыгане, как во Франции, а, можно сказать, весь цвет нации, стоят и торгуют. А чем? Вы спросите, чем? Да чем угодно – от женских трусов до галош. А что людям остается делать? С голода помирать? И самое интересное, что я заметила, если стоит какой-нибудь инженеришка, то у него в лавке полный беспорядок, да и сам порой еле на ногах держится. Где кандидат технических или медицинских наук, то у него все уложено как надо и пахнет от него не перегаром, а так, натурально, коньячком, да и то больше для затравки, для куража. А уж где доктор – там чистота идеальная, и говорит он с вами не как с лохом-покупателем, а как коллега с коллегой, обсуждающим теорию относительности. Вы меня спросите, почему так? Отвечаю. Потому что имидж у него оставаться профессором даже в этой вонючей лавке, не может он иначе. Вот так. И ничего другое – ни воспитание, ни культура, не играет здесь определяющей роли, только он – имидж. А что касается государства, в котором мы с вами живем, то оно у нас просто дикое. Ведь что получается? Оказывается, все, что он за свою жизнь познал и изучил, всего-то нужно было только для того, чтобы торговать. И торговать из этого вонючего вагончика. Позор, да и только! Позор, конечно, для государства, которое нами управляет. Зато эти пузаны безголовые ложками икру жрут, да заодно, походя, страной нашей правят. Вот как получается, мой дорогой Алексей Иванович. А вы говорите – демократия и справедливость. Да и это еще – предприимчивость. Придумали же такое! Впрочем, по последнему факту вам, по-моему, весьма убедительно уже доложил ваш помощничек. Абсолютно с ним согласна, на все сто.
– Но подождите, Эльвирочка, – ведь не все же так плохо, как вы говорите, – не сдержался Алексей Иванович. – В стране за это время произошли такие грандиозные перемены, и не заметить их может только слепой человек… или…
– Или враг народа? Не это ли вы хотели сказать? Так знайте, что все это уже было, и повторять никто больше не хочет. Всякую ерунду мне говорите, надоело, в самом деле.
– Да я… – пытался сказать еще что-то депутат.
– Молчите, – прервала его Эльвира, – думаете, что если я в деревне прожила всю мою жизнь, так мне можно лапшу на уши вешать? Я вам говорю, что люди у нас отличные от тех, кто в других странах живут. Об этом нужно всегда помнить, особенно вам, депутатам, которые с ними работают. Ведь что получается, смотрите: мы пережили все, что можно было пережить, и даже невозможное! Побывали и в социализме, и в коммунизме, а сейчас еще успели и в капитализм влезть. Даже перестройку пережили, хотя и с большими потерями, но все-таки пережили. Не говоря уже так о всевозможных индустриализациях, химизациях и прочих кукурузациях. Народ у нас тертый и главное – шибко грамотный. А это не каждый учитывает, да и вы не особенно принимаете во внимание при своих встречах, с этим самым народом. Хотя не могу не заметить, все-таки ту роль, которую вы играете…
– Имидж, Эльвирочка, – не без восторга в голосе, прямо подскочив от нетерпения, поправил ее Алексей Иванович, – мы же договорились.
– Ну, вот видите, сами уже стали разбираться, что к чему, не зря же я здесь столько времени распиналась. Вы просто молодец, абсолютно правильно все поняли, – похвалила его Эльвира. Алексей Иванович аж зарделся от похвалы.
– Именно имидж, Алексей Иванович, мне нравится, как вы мыслите. Да и у вас он есть, просто ваш имидж нужно, как бы это сказать… ну… это… нужно слегка подрихтовать, что ли, – нашлась она. – И все будет о'кей, поверьте мне. Имейте в виду, в самое ближайшее время я намерена непосредственно сама этим заняться.
Алексей Иванович удовлетворенно хмыкнул:
– Ну, что ж, если действительно надо, то… я буду искренне рад этому.
Эльвира между тем, похоже, вошла в раж, продолжая развивать свою теорию об имидже.
– Имидж должен быть у всех людей, занимающихся политикой. Вот, к примеру, возьмите вашего Худинского, тоже депутата. Как он умело косит под шизофреника, это просто удивительное дело! И у народного артиста так не всегда получится. И что? Сами видите. У него получается и совсем неплохо получается, раз его все боятся. Это его заслуга, и все благодаря… – она сделала паузу.
– Имиджу! – радостно добавил возбужденный Алексей Иванович, заполнив эту паузу.
– Ну, вот видите, сами стали разбираться. Да и все остальные в вашем доме, все тоже с имиджем или, по крайней мере, со своей дурью, но обязательно все что-то подобное имеют. Вы же сами все это видите. Кто малиновым пиджаком хвалится, кто часы «Сейко» предлагает поменять, кто еще в какую-то ерунду лезет. В общем, ваш дом не просто дом, а какой-то безумный дом, если не сказать хуже. И при этом, заметьте, каждый стремится себе что-нибудь оторвать задарма – кто кабинет пошире, кто помощников поболее, и уже не два-три, как это положено по закону, а уже целое бюро на него работает, как у вашего Килькина. Да и секретаршу прихватить покрасивее стараетесь. – Она красноречиво посмотрела на него. – Как и наш уважаемый Алексей Иванович, не так ли? Вы ведь тоже в «Ту» сторону, – сделав акцент на «Ту», – помните? – сделав при этом многозначительный жест в его сторону.
Алексей Иванович, вначале не понимая, в чем дело, чисто автоматически повторил за нею: – Да, в ту. – А потом, увидев ее ехидную улыбочку, смутился: – Да что вы, в самом деле? Не надоело вам еще?
– А что вы так смущаетесь? У вас действительно должен быть достойный помощник – это секретарша и жена в одном лице.
Лицо Алексея Ивановича вновь перекосила малоприятная примаса. Эти разговоры про секретаршу и жену, да еще в едином блоке, ему были явно не по душе. Дабы сменить тему разговора, он обратился к ней с просьбой:
– Эльвира, у вас так хорошо получается беседа об имидже, хотелось бы, чтобы вы еще что-нибудь рассказали о своих наблюдениях. Я даже подумал о вашем публичном выступлении, возможно, на телевидении, на эту тему. И лучше о наших противниках, пусть послушают о себе. И вообще, вы меня очень заинтересовали своими рассуждениями. Давайте продолжим, прошу вас, расскажите еще что-нибудь об этом.
По правде говоря, и самой Эльвире было приятно, что ее с таким вниманием слушают столь уважаемые люди.
– Ну, что ж, хорошо, продолжим, – не стала кочевряжиться она. – Что бы вам еще рассказать? – Она задумалась. – Да вот, к примеру, о ваших женщинах, хотя их и немного, и они выгодно отличаются от мужского вашего состава, особенно, что касается прихватывания дарового, государственного. Начнем с вашей красавицы, как ее, Хакманда, по-моему.
– Да не так, Господи, – зарумянился Алексей Иванович, – совсем не так. Что же вы, даже фамилии своих избранников не знаете.
– Не знаю и знать не желаю, – сказала, как отрезала, Эльвира. – Важна суть, а не фамилия. Так вот, как только эта утонченная, умная женщина как-то по-особенному уложит свои волосы на голове, все – шум в зале затихает. Прекращаются всякие другие обсуждения, все разговоры только о прическе нашей красавицы. Можно подумать, что вы все проблемы уже порешили, и можно слегка и отдохнуть. Или, может, у вас там все такие женолюбы, или по-простому – баболюбы, поэтому так и реагируют? Я у вас спрашиваю, Алексей Иванович.