Страница:
Сикерт написал своей американской подруге Нэн Хадсон и рассказал фантастическую историю о женщине, которая жила этажом ниже его в доме 6 по Морнингтон Крисчент. Она якобы внезапно поднялась в его комнату ночью, причем «голова ее загорелась, словно факел, от целлулоидной расчески. Я загасил ее руками так быстро, что совсем даже не обжегся». Сикерт написал, что женщина не пострадала, но осталась совершенно «лысой». Не могу судить, истинна ли эта история. Мне трудно поверить в то, что ни женщина, ни Сикерт не получили ожогов в подобной ситуации. Почему же он упоминает об этом событии вскользь и никогда больше не пишет о своей лысой соседке?
Либо Сикерт к сорока семи годам стал довольно эксцентричен, либо его причудливая история не совсем правдива. (Хотя я по-прежнему в нее не верю.) Мне кажется, что Сикерт мог выдумать инцидент с соседкой снизу, потому что он пришелся на ту самую ночь или раннее утро, когда была убита Эмили Диммок. Сикерту было нужно, чтобы кто-нибудь подтвердил, что он действительно был дома. Алиби было зыбким, полиция в любой момент могла его проверить. Найти лысую соседку было бы несложно. Совсем просто было бы обнаружить, что у нее все волосы целы и никаких неприятностей с огнеопасной расческой в ее жизни не случилось. Алиби предназначалось только для Нэн Хадсон.
Нэн Хадсон и ее подруга Этель Сэндз были очень близки с Сикертом. Им он написал самые откровенные свои письма. Он доверял им настолько, насколько был способен к доверию. Эти женщины были лесбиянками и не представляли для него сексуальной угрозы. Он использовал их ради денег, привязанности. Они оказывали ему разнообразные услуги, а он манипулировал ими, обучая их искусству живописи. Этим женщинам Сикерт рассказывал о себе то, чего никогда не рассказывал никому. Он мог заставить их сжечь свои письма, после того как они будут прочитаны. В другом письме он требовал, чтобы его письма хранили на случай, если ему захочется написать книгу.
Из другого эпизода из жизни Сикерта становится ясно, что временами его охватывали жестокая депрессия и даже приступы паранойи. Он вполне мог стать параноиком после убийства Эмили Диммок. Он хотел, чтобы хоть кто-нибудь был уверен в том, что он находился дома в момент убийства проститутки в Кэмден-тауне. Эмили Диммок убили около полуночи — как раз в то время, когда Сикерт благородно спасал полыхающую соседку. Обычно Эмили принимала клиентов дома около половины первого, когда закрывались пабы. Однако это только теория. Сикерт не датировал своих писем, включая и письмо о соседке с загоревшимися волосами. Естественно, что конверт с маркой и почтовым штемпелем тоже не сохранился. Я не знаю, почему Сикерт решил поделиться этой драматической историей с Нэн Хадсон, но причины этому должны быть. У Сикерта всегда были причины.
Его студии располагались в домах 18 и 27 по Фицрой-стрит. Эта улица идет параллельно Тоттенхэм Корт-роуд. На пересечении с Виндмилл-стрит эта улица переходит в Шарлотт-стрит. Сикерт мог дойти из любой из своих студий до паба «Восходящее солнце» за несколько минут. Морнингтон Кресчент находится в миле к северу от паба. Сикерт снимал два верхних этажа в доме номер 6. Здесь он рисовал обнаженных женщин на постели, в точности в таком же виде, как и на картине «Спальня Джека Потрошителя». Эта картина написана с точки зрения наблюдателя, находящегося перед открытыми двойными дверями, ведущими в маленькую мрачную комнатку. В темном зеркале, стоящем за железной постелью, туманно отражаются очертания мужской фигуры.
Дом номер 6 по Морнингтон Крисчент находится в двадцати минутах ходьбы от дома 29 по Сент-Пол-роуд (теперь Эгер-гроув), где жила Эмили Диммок. Эмили и Бертрам Шоу снимали две комнаты на первом этаже. Одна была гостиной, другая — тесной спаленкой за двойными дверями. После того как Шоу уходил на вокзал Сент-Панкрас, Эмили могла убираться, шить или идти по делам. Иногда она встречалась с покупателями в «Восходящем солнце», а порой назначала свидания с мужчинами в другом пабе, на станции Юстон, в Миддлсексском мюзик-холле (где Сикерт часто бывал в 1895 году), в «Холборн Эмпайр» (доме звезды мюзик-холла Бесси Беллвуд, которую Сикерт много рисовал в 1888 году), в театре «Юстон» или в «Варьете».
Любимым местом свиданий Сикерта была статуя его бывшего тестя Ричарда Кобдена на Морнингтон Крисчент в Кэмден-таун. Статуя была подарена ризнице церкви Святого Панкраса в 1868 году в знак заслуг Кобдена, а затем перенесена на станцию метро «Морнингтон Крисчент». Даже когда Сикерт женился на Эллен, он не расстался с привычкой отпускать саркастические замечания о статуе, мимо которой часто проезжал. Назначая свидания под статуей бывшего тестя спустя несколько лет после развода, он находил в этом извращенное удовольствие. Ему нравилось издеваться над людьми, особенно занимавшими высокое положение, с которыми он не мог сравниться. Скорее всего, женившись на Эллен, Сикерт не раз слышал об ее отце.
Эмили Диммок обычно выходила из дома около восьми вечера и возвращалась лишь тогда, когда домовладельцы, супружеская чета Стоксов, уже спали. Они утверждали, что ничего не знали об «аморальной» жизни Эмили. Скольких мужчин успевала обслужить Эмили в темном углу железнодорожной станции — двух, трех или четырех, — прежде чем привести последнего домой и уснуть вместе с ним? Эмили, в отличие от Энни Чэпмен и Элизабет Страйд, не была «несчастной». Я не могут ее так назвать. Она не жила в трущобах. У нее была пища, крыша над головой и мужчина, который хотел на ней жениться.
Но ее терзала неутолимая жажда возбуждения и мужского внимания. Полиция называла Эмили женщиной «порочных привычек». Я не знаю, была ли похоть основной причиной ее сексуальных похождений. Скорее всего, она жаждала денег. Она хотела красиво одеваться, покупать себе милые мелочи. Она обожала искусство и собирала маленькие дешевые открытки, складывая их в альбом, которым очень дорожила. Последнюю открытку, которую Эмили добавила к своей коллекции, по крайней мере насколько это нам известно, ей подарил в пабе «Восходящее солнце» Роберт Вуд. Это случилось 6 сентября. Вуд написал на обороте небольшую записку. На основании этой открытки Вуда задержали по подозрению в убийстве Эмили Диммок. Обвинение строилось на сравнении почерков. После долгого, широко освещаемого в прессе процесса Вуд был оправдан.
Эмили Диммок наградила венерической болезнью такое количество мужчин, что у полиции образовался длиннейший список ее бывших клиентов, у которых были причины желать ее смерти. В прошлом ей не раз угрожали. Разъяренные мужчины, обнаружившие первые признаки болезни, грозились убить подлую шлюху. Но даже угрозы не мешали Эмили продолжать свое занятие, не заботясь о том, скольких мужчин она заразит. А впрочем, как она часто говорила своим подругам, кто как не мужчина первым наградил ее этой болячкой?
За неделю до убийства Эмили видели с двумя неизвестными мужчинами. Роберт Вуд заявил полиции, что у одного из них одна нога была короче другой или он страдал заболеванием бедренного сустава. Второй был французом. Свидетели утверждали, что его рост составлял примерно пять футов девять дюймов, у него были черные волосы и коротко подстриженная бородка. Француз был в темном пальто и полосатых брюках. Вечером 9 сентября он заскочил в паб «Восходящее солнце», наклонился к Эмили, о чем-то с ней поговорил, а затем ушел. В полицейских рапортах и во время следствия об этом мужчине не вспоминали. Никто не проявил к нему никакого интереса.
В последний раз Эмили Диммок видели живой в пабе «Орел» вечером 11 сентября. До этого она разговаривала на кухне с миссис Стокс и рассказала ей о своих планах на вечер. Она получила открытку от мужчины, который хотел встретиться с ней в «Орле» возле станции Кэмден-таун. В открытке говорилось: «Встречай меня сегодня в восемь вечера в „Орле“. Берти». Берти друзья звали Роберта Вуда. Уходя из дома в длинном плаще и с папильотками на волосах, Эмили не выглядела так, словно шла на свидание. Она сказала знакомым, что не собирается долго задерживаться в «Орле», поэтому не стала соответственно одеваться.
Убили ее с теми же папильотками в волосах. Может быть, она хотела получше выглядеть на следующее утро. К ней должна была приехать мать Шоу из Нортхэмптона. Эмили убрала квартиру, постирала и привела дом в порядок. Никто из ее бывших клиентов не упоминал о том, что Эмили была в папильотках, когда занималась с ними сексом. Вряд ли в подобном виде она могла рассчитывать на щедрое вознаграждение со стороны клиента. Папильотки явно говорят о том, что Эмили не ожидала жестокого гостя, который лишил ее жизни. Очевидно, что она привела своего убийцу с собой и не стала снимать папильотки и причесываться.
Спальня располагалась на первом этаже. Туда было легко попасть через окно или по водосточным трубам. В полицейских рапортах мы не находим упоминания о том, что окна были заперты. На следующее утро, когда тело Эмили обнаружили, запертыми были двойные двери в спальню, дверь гостиной и входная дверь дома. Ключи пропали, пока полиция и Шоу осматривали дом. Вполне возможно, что кто-то залез в спальню, когда Эмили спала, но я не думаю, что все было именно так.
Когда в среду вечером она вышла из дома 29 по Сент-Пол-роуд, Эмили не намеревалась торговать своим телом, но, по-видимому, возвращаясь домой с папильотками в волосах, она все же встретила мужчину, и он ей что-то сказал.
«Куда ты ведешь мою милую маленькую девочку?» — читаем мы в книге гостей гостиницы «Ящерица».
Если Эмили встретилась со своим убийцей по пути домой или в «Орле», он мог сказать ей, что не предполагал, что на ней будут папильотки. «Вы не позволите мне увидеть вашу комнату?» Возможно, Сикерт не раз видел Эмили Диммок в прошлом, на станциях или просто на улице. «Восходящее солнце» находилось совсем близко от его студий и неподалеку от Мапл-стрит, которую он нарисовал темной, пустынной, с двумя женскими фигурами вдали на углу. Эмили Диммок тоже могла заметить Сикерта. Он примелькался на Фицрой-стрит, путешествуя с холстами из одной студии в другую.
Сикерт был известным местным художником. В тот период он рисовал обнаженных натурщиц. Ему нужны были модели, и он наверняка обращался к проституткам. Он мог выслеживать Эмили и наблюдать за ее сексуальными контактами. Она была падшей из падших, самой грязной, развратной и больной шлюхой. Марджори Лилли пишет, что как-то раз в присутствии Сикерта кто-то стал защищать воров: «В конце концов, у всех есть право жить». Сикерт возразил: «Не у всех. Есть люди, которые не имеют права жить».
«Как вы могли убедиться, я сделал еще одно доброе дело для Уайтчепела», — написал Потрошитель 12 ноября 1888 года.
Расположение тела Эмили Диммок полиция описала как «естественное». Врач, прибывший на место преступления, решил, что женщину убили во сне. Она лежала лицом вниз, левая рука была согнута и закинута за спину, ладонь окровавлена. Ее правая рука была вытянута вперед и лежала на подушке. На мой взгляд, такое положение нельзя считать ни естественным, ни удобным. Большинство людей не спят подобным образом. Мало кто во сне может заломить руку за спину. Между спинкой кровати и стеной слишком мало места, чтобы убийца набросился на свою жертву сзади. Скорее всего, ее повалили ничком. Неестественное положение женщины говорит о том, что убийца оседлал ее, левой рукой за волосы поднял ее голову и правой перерезал горло.
Кровь на левой руке говорит о том, что Эмили пыталась зажать рану на шее, а убийца заломил ее руку за спину, по-видимому, придавив ее коленом. Он перерезал ее горло почти до позвоночника, так что женщина не могла издать ни звука. У убийцы было слишком мало места, но он повалил женщину ничком, чтобы ее гнилая сифилитическая кровь вытекла на кровать, а не на него.
Полиция не обнаружила на месте преступления окровавленной ночной сорочки. Ее отсутствие заставило предположить, что Эмили в момент убийства была обнаженной или что убийца забрал сорочку с собой в качестве трофея. Бывший клиент, который пользовался услугами Эмили трижды, утверждал, что дома она надевала ночную сорочку и никогда не оставляла на волосах папильоток. Если ночью 11 сентября она занималась сексом да еще и была пьяна, то вполне могла лечь спать обнаженной. А может быть, она была с другим клиентом — убийцей, — и тот заставил ее раздеться и повернуться спиной, словно собираясь заняться с ней анальным сексом. Всадив шестидюймовое лезвие ей в шею, убийца покрыл ее простыней. Все эти действия противоречат привычному образу действий Сикерта, за исключением одного — доктор, как всегда, не обнаружил следов полового сношения.
За двадцать лет привычки, фантазии, потребности и силы Сикерта могли измениться. О нем известно очень мало, особенно после того, как он стал проводить большую часть времени во Франции и в Италии. Возможно, в документах можно найти упоминание о нераскрытых убийствах, сходных по почерку с преступлениями Сикерта. Однако до сих пор таких документов в других странах обнаружить не удалось. Я нашла сведения только о двух подобных случаях во Франции, но не в полицейских рапортах, а в газетах. Сведения были настолько недостоверными, что я не собиралась об этом даже упоминать. В начале 1889 года в Пон-ан-Муссоне нашли зарезанной вдову, мадам Франсуа. Ее голова была почти что отделена от тела. Примерно в то же время и в том же районе было найдено еще одно почти обезглавленное женское тело. Врач, проводивший посмертное вскрытие, пришел к выводу о том, что убийца умеет владеть ножом.
Примерно в 1906 году Сикерт вернулся в Англию и поселился в Кэмден-тауне. Он собирался расписывать мюзик-холлы — например, таверну «Могол» (теперь это заведение называется Старым Миддлсексским мюзик-холлом и находится на Друри-лейн, меньше чем в двух милях от того места, где в Кэмден-тауне жил Сикерт). Сикерт бывал здесь почти каждый вечер. В письме Жак-Эмилю Бланшу он сообщает, что приходит точно в восемь часов и остается до конца, то есть до половины первого ночи.
Во время своих ночных возвращений Сикерт вполне мог видеть Эмили Диммок на улице, возможно, спешащей домой с последним клиентом. Если бы она его заинтересовала, он мог выяснить ее привычки. Он мог знать, что Эмили — настоящая проститутка, рассадник заразы. Периодически она попадала в больницу Локка на Хэрроу-роуд, а чаще всего лечилась в больнице университетского колледжа. Когда ее венерическое заболевание обострялось, у нее на лице появлялись язвы. После смерти несколько язв было обнаружено. Опытный искатель приключений с первого взгляда понял бы, что общение с такой женщиной опасно для здоровья.
Сикерт был бы последним идиотом, если бы позволил жидкостям, вытекавшим из тела жертвы, коснуться своего тела. В 1907 году о заразных заболеваниях было известно очень много. Соприкосновение с зараженной кровью было столь же опасно, как и половое сношение. Неудивительно, что Сикерт не стал потрошить тело и извлекать органы, чтобы не подвергать себя огромному риску. Я считаю, что он был достаточно умен, чтобы не повторять события двадцатилетней давности. В этот период он начал создавать самые жестокие свои картины. Ничего подобного в 1888 — 1889 годах он не писал. Убийство Эмили Диммок приписали самому обычному вору и грабителю.
Бертрам Шоу прибыл домой с вокзала утром 12 сентября. Его мать уже приехала. Она ждала в коридоре, потому что Эмили не отвечала на стук в дверь. Пожилая женщина не могла попасть в квартиру сына. Шоу попытался открыть внешнюю дверь, но и та оказалась заперта. Он подумал, что Эмили могла выйти, чтобы встретить его мать на станции, и женщины просто разошлись по дороге. Шоу был очень сердит. Он попросил запасной ключ у домовладелицы, миссис Стокс. Запасным ключом Шоу отпер входную дверь и обнаружил, что двери в спальню тоже заперты. Он взломал их и сдернул простыню с обнаженного тела Эмили, лежавшего на окровавленной постели.
Из шкафа были вытащены все ящики, а их содержимое разбросано по полу. Альбом Эмили был раскрыт и валялся на кресле. Несколько открыток пропало. Окна в спальне были закрыты, шторы задернуты. Окна в гостиной тоже были закрыты, но шторы в этой комнате остались открытыми. Шоу побежал за полицией. Через двадцать пять минут прибыл констебль Томас Киллион. Прикоснувшись к холодному плечу Эмили Диммок, он установил, что женщина мертва уже несколько часов. Он немедленно послал за полицейским врачом, доктором Джоном Томпсоном. Врач прибыл около часа дня. На основании температуры тела и трупного окоченения он пришел к заключению, что жертва мертва уже семь или восемь часов.
Таким образом, полиция решила, что убийство произошло в шесть или семь часов утра, что маловероятно. Утро в тот день выдалось туманным, но солнце поднялось в 5.30. Убийца проявил бы непростительную глупость, если бы вышел из дома Эмили после рассвета, каким бы серым и сумрачным ни был день. В шесть, а тем более в семь часов люди уже шли на работу и могли бы его заметить.
В обычных условиях трупное окоченение устанавливается за шесть — двенадцать часов. Низкая температура ускоряет этот процесс. Тело Эмили было укрыто одеялом, которое набросил на нее убийца, окна и двери были закрыты. Спальня в доме — это не холодильник. Ранним утром, когда умерла Эмили, температура в комнате составляла 47 градусов по Фаренгейту. Сейчас мы не можем сказать, насколько окоченевшим было ее тело. Доктор Томпсон начал обследовать труп после часа дня. К этому времени тело могло полностью окоченеть. Значит, с момента смерти должно было пройти десять или двенадцать часов. А следовательно, убийство произошло между полуночью и четырьмя часами утра.
Доктор Томпсон установил, что горло Эмили было чисто разрезано очень острым инструментом. Полиция не обнаружила ничего, кроме опасной бритвы Шоу, валявшейся на комоде. Однако опасной бритвой трудно разрезать мышцы и хрящи, не погнув лезвия. Убийца должен был сам порезаться. Окровавленная нижняя юбка в умывальнике впитала всю воду, что говорит о том, что перед уходом убийца смыл с себя всю кровь и грязь. Он был слишком осторожен, чтобы не касаться ничего окровавленными руками — так говорится в полицейском рапорте.
После убийства Эмили никто не вспомнил о Джеке Потрошителе. Имя Сикерта никогда не упоминалось в связи с этими преступлениями. Никаких открыток и писем в стиле Потрошителя ни в полицию, ни в прессу не поступало. Любопытно, что сразу же после убийства Эмили Диммок репортер «Морнинг Лидер» Гарольд Эштон пришел в полицию и показал фотографии четырех открыток, полученных редактором газеты. Из полицейского рапорта неясно, кто отправлял эти открытки, но подписаны они инициалами «A.C.C.» (буквы латинские). Эштон предположил, что автором этих посланий мог быть любитель скачек. Свои соображения репортер основывал на следующем.
Первая открытка была отправлена 2 января 1907 года из Лондона. Это был первый день скачек, отодвинутых из-за плохой погоды. В тот день скачки состоялись в Гэтвике.
Вторая открытка датировалась 9 августа 1907 года и была отправлена из Брайтона. Брайтонские скачки состоялись 6, 7 и 8 августа. 9 и 10 августа скачки проходили в Льюисе. Репортер заметил, что многие любители скачек, прибывшие в Льюис, могли провести уикенд в Брайтоне.
Третья открытка пришла 19 августа 1907 года. В пятницу и субботу, 16 и 17 августа состоялись скачки в Виндзоре, откуда и было отправлено послание.
Четвертая открытка датировалась 9 сентября. Она была отправлена за два дня до убийства Эмили и за день до открытия Донкастерских осенних скачек в Йоркшире. Но эта открытка оказалась самой странной из всех. Она была французской, приобретенной в Шантильи, где скачки проходили за неделю до Донкастерских. Эштон сообщил полиции, что почтовая открытка могла быть приобретена во Франции, скорее всего в Шантильи, а затем заполнена и отправлена из Донкастера во время скачек. Если отправитель присутствовал на Донкастерских осенних скачках, он никак не мог 11 сентября находиться в Кэмден-тауне. Донкастерские скачки проходили с 10 по 13 сентября.
Эштона попросили не публиковать эту информацию в газете, что он и сделал. 30 сентября инспектор Э.Хейлстоун сообщил в рапорте о том, что Эштон был совершенно прав в отношении скачек, но абсолютно ошибался по поводу почтового штемпеля на четвертой открытке. «На ней совершенно ясно виден лондонский штемпель». Удивительно, но инспектора не насторожило то, что французская открытка, написанная за два дня до убийства Эмили Диммок, по какой-то причине была отправлена в редакцию лондонской газеты из Лондона. Я не знаю, была ли подпись настоящими инициалами отправителя или означала что-то еще, но полиция должна была задаться вопросом, почему «любитель скачек» вдруг решил отправить свои послания в газету.
Инспектор Хейлстоун должен был понять, что отправитель умышленно или нет, но дал понять, что он любит бывать на скачках и в день широко известного убийства Эмили Диммок находился в Донкастере. Судя по всему, теперь Сикерт хотел обеспечить себе алиби. Он больше не писал «поймайте меня, если сможете». Если это действительно так, то его действия продиктованы весьма здравым смыслом. В этот период его жизни психопатическая жестокость пошла на убыль. Ему стало трудно осуществлять прежние маниакальные эскапады, которые требовали огромных сил и энергии. Если он и совершил убийство, то быть пойманным абсолютно не желал. Его жестокая энергия рассеялась, хотя и не исчезла. Годы и карьера давали знать свое.
Когда Сикерт начал создавать свои неизвестные картины и гравюры с изображением обнаженных женщин, распятых на железных кроватях, — «Убийство в Кэмден-тауне» и «L'affair de Camden Town», «Джек Эшер» или «Отчаяние», где одетый мужчина сидит на постели, закрыв лицо руками, — его считали уважаемым художником, избравшим кэмдентаунское убийство в качестве темы для своих произведений. Лишь много лет спустя некоторые детали связали его с этим преступлением. 29 ноября 1937 года в газете «Ивнинг Стандарт» появилась короткая заметка о картинах этого периода. В ней говорилось: «Сикерту, который жил в Кэмден-тауне, было позволено войти в дом, где совершилось убийство. Он сделал несколько набросков с убитой женщины».
Если предположить, что это действительно так, то неудивительно ли, что Сикерт оказался на Сент-Пол-роуд в тот самый момент, когда там было множество полиции, и захотел увидеть все произошедшее собственными глазами? Тело Эмили обнаружили в 11.30 утра. Почти сразу же после прибытия доктора Томпсона труп перевезли в морг Сент-Панкрас. У Сикерта было всего два-три часа на то, чтобы иметь возможность увидеть тело Эмили в доме. Если он не представлял, где должен быть обнаружен труп, то мог провести в этом районе много часов, рискуя быть замеченным, чтобы удостовериться в том, что он не пропустит зрелище.
Три исчезнувших ключа подсказывают нам простое решение. Сикерт мог запереть двери за собой перед тем, как покинуть дом, чтобы тело Эмили не было обнаружено раньше, чем домой вернется Шоу, — то есть до 11.30 утра. Если Сикерт действительно выслеживал Эмили, он точно знал, когда Шоу покидает дом, отправляясь на работу, и когда он возвращается. Домовладелица не стала бы заходить в запертую квартиру, а Шоу обязательно сделал бы это, если бы Эмили не отвечала на стук в дверь и крики.
Сикерт мог прихватить с собой ключи в качестве сувенира. Необходимости иметь их для того, чтобы скрыться с места преступления, у него не было. Очень возможно, что три украденных ключа дали ему возможность отложить обнаружение тела до 11.30 утра. Он мог появиться на месте преступления незадолго до того, как тело должны были перевозить, и действительно мог попросить у полиции разрешения увидеть место преступления и сделать несколько набросков. Сикерт был местной знаменитостью, милым, очаровательным человеком. Сомневаюсь, чтобы полиция отказала ему в подобной просьбе. Многие полисмены любили поговорить, особенно когда в их районах совершались громкие преступления. В самом крайнем случае интерес Сикерта мог показаться полиции эксцентричным, но уж никак не подозрительным. В полицейских рапортах я не нашла никаких упоминаний о том, что Сикерт или какой-нибудь другой художник находился на месте преступления. Но когда я, как журналист и писатель, посещала места преступлений, мое имя также не упоминалось в полицейских рапортах.
Появление Сикерта на месте преступления должно было обеспечить ему алиби. Если бы полиция обнаружила в доме отпечатки пальцев, которые по какой-либо причине могли быть идентифицированы как принадлежащие Уолтеру Ричарду Сикерту, что из того? Сикерт действительно находился в доме Эмили Диммок. Он был в ее спальне. Он был так занят своими рисунками и беседами с полицией, а также с родными убитой, что вполне мог оставить там свои отпечатки или уронить несколько волосков.
Рисовать мертвые тела для Сикерта было вполне обычным делом. Во время Первой мировой войны он с маниакальным упорством рисовал раненых и убитых, очень интересовался формой и оружием. Он собрал целую коллекцию и поддерживал близкие отношения с представителями Красного Креста. Они позволяли ему забирать форму тех, кому она уже больше была не нужна. «У меня появился приятель, — написал Сикерт Нэн Хадсон осенью 1914 года. — Идеальный аристократичный и довольно упитанный британец… Я успел нарисовать его живым, а потом и мертвым».
Либо Сикерт к сорока семи годам стал довольно эксцентричен, либо его причудливая история не совсем правдива. (Хотя я по-прежнему в нее не верю.) Мне кажется, что Сикерт мог выдумать инцидент с соседкой снизу, потому что он пришелся на ту самую ночь или раннее утро, когда была убита Эмили Диммок. Сикерту было нужно, чтобы кто-нибудь подтвердил, что он действительно был дома. Алиби было зыбким, полиция в любой момент могла его проверить. Найти лысую соседку было бы несложно. Совсем просто было бы обнаружить, что у нее все волосы целы и никаких неприятностей с огнеопасной расческой в ее жизни не случилось. Алиби предназначалось только для Нэн Хадсон.
Нэн Хадсон и ее подруга Этель Сэндз были очень близки с Сикертом. Им он написал самые откровенные свои письма. Он доверял им настолько, насколько был способен к доверию. Эти женщины были лесбиянками и не представляли для него сексуальной угрозы. Он использовал их ради денег, привязанности. Они оказывали ему разнообразные услуги, а он манипулировал ими, обучая их искусству живописи. Этим женщинам Сикерт рассказывал о себе то, чего никогда не рассказывал никому. Он мог заставить их сжечь свои письма, после того как они будут прочитаны. В другом письме он требовал, чтобы его письма хранили на случай, если ему захочется написать книгу.
Из другого эпизода из жизни Сикерта становится ясно, что временами его охватывали жестокая депрессия и даже приступы паранойи. Он вполне мог стать параноиком после убийства Эмили Диммок. Он хотел, чтобы хоть кто-нибудь был уверен в том, что он находился дома в момент убийства проститутки в Кэмден-тауне. Эмили Диммок убили около полуночи — как раз в то время, когда Сикерт благородно спасал полыхающую соседку. Обычно Эмили принимала клиентов дома около половины первого, когда закрывались пабы. Однако это только теория. Сикерт не датировал своих писем, включая и письмо о соседке с загоревшимися волосами. Естественно, что конверт с маркой и почтовым штемпелем тоже не сохранился. Я не знаю, почему Сикерт решил поделиться этой драматической историей с Нэн Хадсон, но причины этому должны быть. У Сикерта всегда были причины.
Его студии располагались в домах 18 и 27 по Фицрой-стрит. Эта улица идет параллельно Тоттенхэм Корт-роуд. На пересечении с Виндмилл-стрит эта улица переходит в Шарлотт-стрит. Сикерт мог дойти из любой из своих студий до паба «Восходящее солнце» за несколько минут. Морнингтон Кресчент находится в миле к северу от паба. Сикерт снимал два верхних этажа в доме номер 6. Здесь он рисовал обнаженных женщин на постели, в точности в таком же виде, как и на картине «Спальня Джека Потрошителя». Эта картина написана с точки зрения наблюдателя, находящегося перед открытыми двойными дверями, ведущими в маленькую мрачную комнатку. В темном зеркале, стоящем за железной постелью, туманно отражаются очертания мужской фигуры.
Дом номер 6 по Морнингтон Крисчент находится в двадцати минутах ходьбы от дома 29 по Сент-Пол-роуд (теперь Эгер-гроув), где жила Эмили Диммок. Эмили и Бертрам Шоу снимали две комнаты на первом этаже. Одна была гостиной, другая — тесной спаленкой за двойными дверями. После того как Шоу уходил на вокзал Сент-Панкрас, Эмили могла убираться, шить или идти по делам. Иногда она встречалась с покупателями в «Восходящем солнце», а порой назначала свидания с мужчинами в другом пабе, на станции Юстон, в Миддлсексском мюзик-холле (где Сикерт часто бывал в 1895 году), в «Холборн Эмпайр» (доме звезды мюзик-холла Бесси Беллвуд, которую Сикерт много рисовал в 1888 году), в театре «Юстон» или в «Варьете».
Любимым местом свиданий Сикерта была статуя его бывшего тестя Ричарда Кобдена на Морнингтон Крисчент в Кэмден-таун. Статуя была подарена ризнице церкви Святого Панкраса в 1868 году в знак заслуг Кобдена, а затем перенесена на станцию метро «Морнингтон Крисчент». Даже когда Сикерт женился на Эллен, он не расстался с привычкой отпускать саркастические замечания о статуе, мимо которой часто проезжал. Назначая свидания под статуей бывшего тестя спустя несколько лет после развода, он находил в этом извращенное удовольствие. Ему нравилось издеваться над людьми, особенно занимавшими высокое положение, с которыми он не мог сравниться. Скорее всего, женившись на Эллен, Сикерт не раз слышал об ее отце.
Эмили Диммок обычно выходила из дома около восьми вечера и возвращалась лишь тогда, когда домовладельцы, супружеская чета Стоксов, уже спали. Они утверждали, что ничего не знали об «аморальной» жизни Эмили. Скольких мужчин успевала обслужить Эмили в темном углу железнодорожной станции — двух, трех или четырех, — прежде чем привести последнего домой и уснуть вместе с ним? Эмили, в отличие от Энни Чэпмен и Элизабет Страйд, не была «несчастной». Я не могут ее так назвать. Она не жила в трущобах. У нее была пища, крыша над головой и мужчина, который хотел на ней жениться.
Но ее терзала неутолимая жажда возбуждения и мужского внимания. Полиция называла Эмили женщиной «порочных привычек». Я не знаю, была ли похоть основной причиной ее сексуальных похождений. Скорее всего, она жаждала денег. Она хотела красиво одеваться, покупать себе милые мелочи. Она обожала искусство и собирала маленькие дешевые открытки, складывая их в альбом, которым очень дорожила. Последнюю открытку, которую Эмили добавила к своей коллекции, по крайней мере насколько это нам известно, ей подарил в пабе «Восходящее солнце» Роберт Вуд. Это случилось 6 сентября. Вуд написал на обороте небольшую записку. На основании этой открытки Вуда задержали по подозрению в убийстве Эмили Диммок. Обвинение строилось на сравнении почерков. После долгого, широко освещаемого в прессе процесса Вуд был оправдан.
Эмили Диммок наградила венерической болезнью такое количество мужчин, что у полиции образовался длиннейший список ее бывших клиентов, у которых были причины желать ее смерти. В прошлом ей не раз угрожали. Разъяренные мужчины, обнаружившие первые признаки болезни, грозились убить подлую шлюху. Но даже угрозы не мешали Эмили продолжать свое занятие, не заботясь о том, скольких мужчин она заразит. А впрочем, как она часто говорила своим подругам, кто как не мужчина первым наградил ее этой болячкой?
За неделю до убийства Эмили видели с двумя неизвестными мужчинами. Роберт Вуд заявил полиции, что у одного из них одна нога была короче другой или он страдал заболеванием бедренного сустава. Второй был французом. Свидетели утверждали, что его рост составлял примерно пять футов девять дюймов, у него были черные волосы и коротко подстриженная бородка. Француз был в темном пальто и полосатых брюках. Вечером 9 сентября он заскочил в паб «Восходящее солнце», наклонился к Эмили, о чем-то с ней поговорил, а затем ушел. В полицейских рапортах и во время следствия об этом мужчине не вспоминали. Никто не проявил к нему никакого интереса.
В последний раз Эмили Диммок видели живой в пабе «Орел» вечером 11 сентября. До этого она разговаривала на кухне с миссис Стокс и рассказала ей о своих планах на вечер. Она получила открытку от мужчины, который хотел встретиться с ней в «Орле» возле станции Кэмден-таун. В открытке говорилось: «Встречай меня сегодня в восемь вечера в „Орле“. Берти». Берти друзья звали Роберта Вуда. Уходя из дома в длинном плаще и с папильотками на волосах, Эмили не выглядела так, словно шла на свидание. Она сказала знакомым, что не собирается долго задерживаться в «Орле», поэтому не стала соответственно одеваться.
Убили ее с теми же папильотками в волосах. Может быть, она хотела получше выглядеть на следующее утро. К ней должна была приехать мать Шоу из Нортхэмптона. Эмили убрала квартиру, постирала и привела дом в порядок. Никто из ее бывших клиентов не упоминал о том, что Эмили была в папильотках, когда занималась с ними сексом. Вряд ли в подобном виде она могла рассчитывать на щедрое вознаграждение со стороны клиента. Папильотки явно говорят о том, что Эмили не ожидала жестокого гостя, который лишил ее жизни. Очевидно, что она привела своего убийцу с собой и не стала снимать папильотки и причесываться.
Спальня располагалась на первом этаже. Туда было легко попасть через окно или по водосточным трубам. В полицейских рапортах мы не находим упоминания о том, что окна были заперты. На следующее утро, когда тело Эмили обнаружили, запертыми были двойные двери в спальню, дверь гостиной и входная дверь дома. Ключи пропали, пока полиция и Шоу осматривали дом. Вполне возможно, что кто-то залез в спальню, когда Эмили спала, но я не думаю, что все было именно так.
Когда в среду вечером она вышла из дома 29 по Сент-Пол-роуд, Эмили не намеревалась торговать своим телом, но, по-видимому, возвращаясь домой с папильотками в волосах, она все же встретила мужчину, и он ей что-то сказал.
«Куда ты ведешь мою милую маленькую девочку?» — читаем мы в книге гостей гостиницы «Ящерица».
Если Эмили встретилась со своим убийцей по пути домой или в «Орле», он мог сказать ей, что не предполагал, что на ней будут папильотки. «Вы не позволите мне увидеть вашу комнату?» Возможно, Сикерт не раз видел Эмили Диммок в прошлом, на станциях или просто на улице. «Восходящее солнце» находилось совсем близко от его студий и неподалеку от Мапл-стрит, которую он нарисовал темной, пустынной, с двумя женскими фигурами вдали на углу. Эмили Диммок тоже могла заметить Сикерта. Он примелькался на Фицрой-стрит, путешествуя с холстами из одной студии в другую.
Сикерт был известным местным художником. В тот период он рисовал обнаженных натурщиц. Ему нужны были модели, и он наверняка обращался к проституткам. Он мог выслеживать Эмили и наблюдать за ее сексуальными контактами. Она была падшей из падших, самой грязной, развратной и больной шлюхой. Марджори Лилли пишет, что как-то раз в присутствии Сикерта кто-то стал защищать воров: «В конце концов, у всех есть право жить». Сикерт возразил: «Не у всех. Есть люди, которые не имеют права жить».
«Как вы могли убедиться, я сделал еще одно доброе дело для Уайтчепела», — написал Потрошитель 12 ноября 1888 года.
Расположение тела Эмили Диммок полиция описала как «естественное». Врач, прибывший на место преступления, решил, что женщину убили во сне. Она лежала лицом вниз, левая рука была согнута и закинута за спину, ладонь окровавлена. Ее правая рука была вытянута вперед и лежала на подушке. На мой взгляд, такое положение нельзя считать ни естественным, ни удобным. Большинство людей не спят подобным образом. Мало кто во сне может заломить руку за спину. Между спинкой кровати и стеной слишком мало места, чтобы убийца набросился на свою жертву сзади. Скорее всего, ее повалили ничком. Неестественное положение женщины говорит о том, что убийца оседлал ее, левой рукой за волосы поднял ее голову и правой перерезал горло.
Кровь на левой руке говорит о том, что Эмили пыталась зажать рану на шее, а убийца заломил ее руку за спину, по-видимому, придавив ее коленом. Он перерезал ее горло почти до позвоночника, так что женщина не могла издать ни звука. У убийцы было слишком мало места, но он повалил женщину ничком, чтобы ее гнилая сифилитическая кровь вытекла на кровать, а не на него.
Полиция не обнаружила на месте преступления окровавленной ночной сорочки. Ее отсутствие заставило предположить, что Эмили в момент убийства была обнаженной или что убийца забрал сорочку с собой в качестве трофея. Бывший клиент, который пользовался услугами Эмили трижды, утверждал, что дома она надевала ночную сорочку и никогда не оставляла на волосах папильоток. Если ночью 11 сентября она занималась сексом да еще и была пьяна, то вполне могла лечь спать обнаженной. А может быть, она была с другим клиентом — убийцей, — и тот заставил ее раздеться и повернуться спиной, словно собираясь заняться с ней анальным сексом. Всадив шестидюймовое лезвие ей в шею, убийца покрыл ее простыней. Все эти действия противоречат привычному образу действий Сикерта, за исключением одного — доктор, как всегда, не обнаружил следов полового сношения.
За двадцать лет привычки, фантазии, потребности и силы Сикерта могли измениться. О нем известно очень мало, особенно после того, как он стал проводить большую часть времени во Франции и в Италии. Возможно, в документах можно найти упоминание о нераскрытых убийствах, сходных по почерку с преступлениями Сикерта. Однако до сих пор таких документов в других странах обнаружить не удалось. Я нашла сведения только о двух подобных случаях во Франции, но не в полицейских рапортах, а в газетах. Сведения были настолько недостоверными, что я не собиралась об этом даже упоминать. В начале 1889 года в Пон-ан-Муссоне нашли зарезанной вдову, мадам Франсуа. Ее голова была почти что отделена от тела. Примерно в то же время и в том же районе было найдено еще одно почти обезглавленное женское тело. Врач, проводивший посмертное вскрытие, пришел к выводу о том, что убийца умеет владеть ножом.
Примерно в 1906 году Сикерт вернулся в Англию и поселился в Кэмден-тауне. Он собирался расписывать мюзик-холлы — например, таверну «Могол» (теперь это заведение называется Старым Миддлсексским мюзик-холлом и находится на Друри-лейн, меньше чем в двух милях от того места, где в Кэмден-тауне жил Сикерт). Сикерт бывал здесь почти каждый вечер. В письме Жак-Эмилю Бланшу он сообщает, что приходит точно в восемь часов и остается до конца, то есть до половины первого ночи.
Во время своих ночных возвращений Сикерт вполне мог видеть Эмили Диммок на улице, возможно, спешащей домой с последним клиентом. Если бы она его заинтересовала, он мог выяснить ее привычки. Он мог знать, что Эмили — настоящая проститутка, рассадник заразы. Периодически она попадала в больницу Локка на Хэрроу-роуд, а чаще всего лечилась в больнице университетского колледжа. Когда ее венерическое заболевание обострялось, у нее на лице появлялись язвы. После смерти несколько язв было обнаружено. Опытный искатель приключений с первого взгляда понял бы, что общение с такой женщиной опасно для здоровья.
Сикерт был бы последним идиотом, если бы позволил жидкостям, вытекавшим из тела жертвы, коснуться своего тела. В 1907 году о заразных заболеваниях было известно очень много. Соприкосновение с зараженной кровью было столь же опасно, как и половое сношение. Неудивительно, что Сикерт не стал потрошить тело и извлекать органы, чтобы не подвергать себя огромному риску. Я считаю, что он был достаточно умен, чтобы не повторять события двадцатилетней давности. В этот период он начал создавать самые жестокие свои картины. Ничего подобного в 1888 — 1889 годах он не писал. Убийство Эмили Диммок приписали самому обычному вору и грабителю.
Бертрам Шоу прибыл домой с вокзала утром 12 сентября. Его мать уже приехала. Она ждала в коридоре, потому что Эмили не отвечала на стук в дверь. Пожилая женщина не могла попасть в квартиру сына. Шоу попытался открыть внешнюю дверь, но и та оказалась заперта. Он подумал, что Эмили могла выйти, чтобы встретить его мать на станции, и женщины просто разошлись по дороге. Шоу был очень сердит. Он попросил запасной ключ у домовладелицы, миссис Стокс. Запасным ключом Шоу отпер входную дверь и обнаружил, что двери в спальню тоже заперты. Он взломал их и сдернул простыню с обнаженного тела Эмили, лежавшего на окровавленной постели.
Из шкафа были вытащены все ящики, а их содержимое разбросано по полу. Альбом Эмили был раскрыт и валялся на кресле. Несколько открыток пропало. Окна в спальне были закрыты, шторы задернуты. Окна в гостиной тоже были закрыты, но шторы в этой комнате остались открытыми. Шоу побежал за полицией. Через двадцать пять минут прибыл констебль Томас Киллион. Прикоснувшись к холодному плечу Эмили Диммок, он установил, что женщина мертва уже несколько часов. Он немедленно послал за полицейским врачом, доктором Джоном Томпсоном. Врач прибыл около часа дня. На основании температуры тела и трупного окоченения он пришел к заключению, что жертва мертва уже семь или восемь часов.
Таким образом, полиция решила, что убийство произошло в шесть или семь часов утра, что маловероятно. Утро в тот день выдалось туманным, но солнце поднялось в 5.30. Убийца проявил бы непростительную глупость, если бы вышел из дома Эмили после рассвета, каким бы серым и сумрачным ни был день. В шесть, а тем более в семь часов люди уже шли на работу и могли бы его заметить.
В обычных условиях трупное окоченение устанавливается за шесть — двенадцать часов. Низкая температура ускоряет этот процесс. Тело Эмили было укрыто одеялом, которое набросил на нее убийца, окна и двери были закрыты. Спальня в доме — это не холодильник. Ранним утром, когда умерла Эмили, температура в комнате составляла 47 градусов по Фаренгейту. Сейчас мы не можем сказать, насколько окоченевшим было ее тело. Доктор Томпсон начал обследовать труп после часа дня. К этому времени тело могло полностью окоченеть. Значит, с момента смерти должно было пройти десять или двенадцать часов. А следовательно, убийство произошло между полуночью и четырьмя часами утра.
Доктор Томпсон установил, что горло Эмили было чисто разрезано очень острым инструментом. Полиция не обнаружила ничего, кроме опасной бритвы Шоу, валявшейся на комоде. Однако опасной бритвой трудно разрезать мышцы и хрящи, не погнув лезвия. Убийца должен был сам порезаться. Окровавленная нижняя юбка в умывальнике впитала всю воду, что говорит о том, что перед уходом убийца смыл с себя всю кровь и грязь. Он был слишком осторожен, чтобы не касаться ничего окровавленными руками — так говорится в полицейском рапорте.
После убийства Эмили никто не вспомнил о Джеке Потрошителе. Имя Сикерта никогда не упоминалось в связи с этими преступлениями. Никаких открыток и писем в стиле Потрошителя ни в полицию, ни в прессу не поступало. Любопытно, что сразу же после убийства Эмили Диммок репортер «Морнинг Лидер» Гарольд Эштон пришел в полицию и показал фотографии четырех открыток, полученных редактором газеты. Из полицейского рапорта неясно, кто отправлял эти открытки, но подписаны они инициалами «A.C.C.» (буквы латинские). Эштон предположил, что автором этих посланий мог быть любитель скачек. Свои соображения репортер основывал на следующем.
Первая открытка была отправлена 2 января 1907 года из Лондона. Это был первый день скачек, отодвинутых из-за плохой погоды. В тот день скачки состоялись в Гэтвике.
Вторая открытка датировалась 9 августа 1907 года и была отправлена из Брайтона. Брайтонские скачки состоялись 6, 7 и 8 августа. 9 и 10 августа скачки проходили в Льюисе. Репортер заметил, что многие любители скачек, прибывшие в Льюис, могли провести уикенд в Брайтоне.
Третья открытка пришла 19 августа 1907 года. В пятницу и субботу, 16 и 17 августа состоялись скачки в Виндзоре, откуда и было отправлено послание.
Четвертая открытка датировалась 9 сентября. Она была отправлена за два дня до убийства Эмили и за день до открытия Донкастерских осенних скачек в Йоркшире. Но эта открытка оказалась самой странной из всех. Она была французской, приобретенной в Шантильи, где скачки проходили за неделю до Донкастерских. Эштон сообщил полиции, что почтовая открытка могла быть приобретена во Франции, скорее всего в Шантильи, а затем заполнена и отправлена из Донкастера во время скачек. Если отправитель присутствовал на Донкастерских осенних скачках, он никак не мог 11 сентября находиться в Кэмден-тауне. Донкастерские скачки проходили с 10 по 13 сентября.
Эштона попросили не публиковать эту информацию в газете, что он и сделал. 30 сентября инспектор Э.Хейлстоун сообщил в рапорте о том, что Эштон был совершенно прав в отношении скачек, но абсолютно ошибался по поводу почтового штемпеля на четвертой открытке. «На ней совершенно ясно виден лондонский штемпель». Удивительно, но инспектора не насторожило то, что французская открытка, написанная за два дня до убийства Эмили Диммок, по какой-то причине была отправлена в редакцию лондонской газеты из Лондона. Я не знаю, была ли подпись настоящими инициалами отправителя или означала что-то еще, но полиция должна была задаться вопросом, почему «любитель скачек» вдруг решил отправить свои послания в газету.
Инспектор Хейлстоун должен был понять, что отправитель умышленно или нет, но дал понять, что он любит бывать на скачках и в день широко известного убийства Эмили Диммок находился в Донкастере. Судя по всему, теперь Сикерт хотел обеспечить себе алиби. Он больше не писал «поймайте меня, если сможете». Если это действительно так, то его действия продиктованы весьма здравым смыслом. В этот период его жизни психопатическая жестокость пошла на убыль. Ему стало трудно осуществлять прежние маниакальные эскапады, которые требовали огромных сил и энергии. Если он и совершил убийство, то быть пойманным абсолютно не желал. Его жестокая энергия рассеялась, хотя и не исчезла. Годы и карьера давали знать свое.
Когда Сикерт начал создавать свои неизвестные картины и гравюры с изображением обнаженных женщин, распятых на железных кроватях, — «Убийство в Кэмден-тауне» и «L'affair de Camden Town», «Джек Эшер» или «Отчаяние», где одетый мужчина сидит на постели, закрыв лицо руками, — его считали уважаемым художником, избравшим кэмдентаунское убийство в качестве темы для своих произведений. Лишь много лет спустя некоторые детали связали его с этим преступлением. 29 ноября 1937 года в газете «Ивнинг Стандарт» появилась короткая заметка о картинах этого периода. В ней говорилось: «Сикерту, который жил в Кэмден-тауне, было позволено войти в дом, где совершилось убийство. Он сделал несколько набросков с убитой женщины».
Если предположить, что это действительно так, то неудивительно ли, что Сикерт оказался на Сент-Пол-роуд в тот самый момент, когда там было множество полиции, и захотел увидеть все произошедшее собственными глазами? Тело Эмили обнаружили в 11.30 утра. Почти сразу же после прибытия доктора Томпсона труп перевезли в морг Сент-Панкрас. У Сикерта было всего два-три часа на то, чтобы иметь возможность увидеть тело Эмили в доме. Если он не представлял, где должен быть обнаружен труп, то мог провести в этом районе много часов, рискуя быть замеченным, чтобы удостовериться в том, что он не пропустит зрелище.
Три исчезнувших ключа подсказывают нам простое решение. Сикерт мог запереть двери за собой перед тем, как покинуть дом, чтобы тело Эмили не было обнаружено раньше, чем домой вернется Шоу, — то есть до 11.30 утра. Если Сикерт действительно выслеживал Эмили, он точно знал, когда Шоу покидает дом, отправляясь на работу, и когда он возвращается. Домовладелица не стала бы заходить в запертую квартиру, а Шоу обязательно сделал бы это, если бы Эмили не отвечала на стук в дверь и крики.
Сикерт мог прихватить с собой ключи в качестве сувенира. Необходимости иметь их для того, чтобы скрыться с места преступления, у него не было. Очень возможно, что три украденных ключа дали ему возможность отложить обнаружение тела до 11.30 утра. Он мог появиться на месте преступления незадолго до того, как тело должны были перевозить, и действительно мог попросить у полиции разрешения увидеть место преступления и сделать несколько набросков. Сикерт был местной знаменитостью, милым, очаровательным человеком. Сомневаюсь, чтобы полиция отказала ему в подобной просьбе. Многие полисмены любили поговорить, особенно когда в их районах совершались громкие преступления. В самом крайнем случае интерес Сикерта мог показаться полиции эксцентричным, но уж никак не подозрительным. В полицейских рапортах я не нашла никаких упоминаний о том, что Сикерт или какой-нибудь другой художник находился на месте преступления. Но когда я, как журналист и писатель, посещала места преступлений, мое имя также не упоминалось в полицейских рапортах.
Появление Сикерта на месте преступления должно было обеспечить ему алиби. Если бы полиция обнаружила в доме отпечатки пальцев, которые по какой-либо причине могли быть идентифицированы как принадлежащие Уолтеру Ричарду Сикерту, что из того? Сикерт действительно находился в доме Эмили Диммок. Он был в ее спальне. Он был так занят своими рисунками и беседами с полицией, а также с родными убитой, что вполне мог оставить там свои отпечатки или уронить несколько волосков.
Рисовать мертвые тела для Сикерта было вполне обычным делом. Во время Первой мировой войны он с маниакальным упорством рисовал раненых и убитых, очень интересовался формой и оружием. Он собрал целую коллекцию и поддерживал близкие отношения с представителями Красного Креста. Они позволяли ему забирать форму тех, кому она уже больше была не нужна. «У меня появился приятель, — написал Сикерт Нэн Хадсон осенью 1914 года. — Идеальный аристократичный и довольно упитанный британец… Я успел нарисовать его живым, а потом и мертвым».