Страница:
Знаменитым лейтмотивом его картин была железная кровать. На ней лежит обнаженная проститутка, над которой агрессивно склонился мужчина. Иногда и мужчина, и обнаженная женщина сидят, но мужчина всегда одет. В каждой студии Сикерта всегда стояла железная кровать, на которой он спал и на которой ему позировали натурщицы. Иногда он позировал себе сам, используя деревянную фигуру, манекен, предположительно принадлежавший одному из кумиров Сикерта, Уильяму Хоггарту.
Сикерт любил шокировать приглашенных на чай с бисквитами гостей. Однажды, вскоре после убийства проститутки в Кэмден-тауне, гости Сикерта пришли к нему в студию и обнаружили в постели хозяина фигуру, лежащую в недвусмысленной позе, и самого художника, который имитировал недавно совершенное убийство. Никто не придал этой выходке экстравагантного художника никакого значения. Никто из его современников, как, впрочем, и никто из искусствоведов и академиков, изучающих его искусство, не поразился его жестокости и патологическому интересу к ужасным преступлениям, в том числе и к убийствам, совершенным Джеком Потрошителем.
Сикерт имел прекрасную возможность расправляться с «несчастными». Он принадлежал к классу, который был выше подозрений, он гениально умел перевоплощаться в кого угодно. Сикерт с одинаковой легкостью мог изобразить и обитателя Ист-Энда, и «джентльмена-трущобника». Он незамеченным бродил по пивным и ночлежкам Уайтчепела и его окрестностей. Сикерт родился художником, он с легкостью мог менять почерк, а рисунки, которые мы находим в письмах Потрошителя, выполнены рукой блестящего рисовальщика. Но никто не обратил внимания на уникальную природу этих документов до тех пор, пока искусствовед доктор Анна Грейцнер Робинс и специалист по бумаге Анна Кеннетт в июне 2002 года не изучили оригиналы, хранящиеся в Лондоне.
Та субстанция на письмах Потрошителя, что всегда считалась человеческой кровью или кровью животных, оказалась густой коричневой гравировальной основой, а возможно, смесью чернил, напоминающей застарелые пятна крови. Эти похожие на кровь пятна, кляксы и капли были нанесены кистью художника или пальцами. Некоторые письма Потрошителя написаны на дорогой бумаге с водяными знаками. Расследуя преступления, полиция не обратила внимания на следы кисти и на сорт бумаги. Никто не обратил внимания на тридцать различных водяных знаков, присутствующих на бумаге, используемой малограмотным или сумасшедшим убийцей. Никто не задался вопросом, откуда у такого человека могут быть рисовальные принадлежности, цветные чернила, мелки для литографии, гравировальная основа, краски и дорогая бумага.
Если какую-то часть тела Сикерта можно было бы считать воплощением его сущности, то ею никогда не стал бы его изуродованный пенис. Натура Сикерта воплощена в его видении мира. Он наблюдал. Наблюдение, преследование — вот основные черты психопатов-убийц. Они не безумцы, которые действуют под влиянием импульса или указаний, полученных из других измерений. Психопаты следят за людьми. Они любят смотреть порнографические фильмы, особенно связанные с насилием. Они страшные вуайеристы.
Современная технология позволяет им снимать то, как они насиловали, мучили и убивали жертвы, а потом просматривать видеозаписи снова и снова, мастурбируя у телевизора. Для некоторых психопатов это единственный способ достичь оргазма. Они должны наблюдать, преследовать, убивать и переживать эти ощущения вновь. Бывший сотрудник ФБР Билл Хагмайер говорит, что Тед Банди душил и насиловал женщин, нападая на них сзади. Он получал наивысшее наслаждение, видя, как вываливается язык жертвы, а ее глаза вылезают из орбит. В момент гибели жертвы он достигал оргазма.
Затем наступает время фантазий, а когда эротическое напряжение, связанное с насилием, становится невыносимым, психопат убивает снова. Его цель — умирающий человек или мертвое тело. Пока тело остывает, психопат достигает оргазма и испытывает облегчение. А потом снова начинаются фантазии, и напряжение нарастает. И тогда психопату нужна новая жертва. Он придумывает новую сцену для своего преступления, чтобы достичь наивысшего возбуждения: ему нужно связывать, мучить, уродовать, расчленять, устраивать настоящую бойню или пожирать тела жертв.
Как напомнил мне бывший инструктор школы ФБР Эдвард Сульцбах, «действительное убийство всегда совпадает с фантазиями». Впервые Эдвард сказал мне об этом в 1984 году. Тогда я не поверила ему. По наивности я предполагала, что главная цель убийцы — это убийство. Я работала репортером уголовной хроники в газете «Шарлотт Обсервер» в Северной Каролине. Сцены убийств стали для меня привычными. Я считала, что все концентрируется на самом жестоком событии. Без события нет истории. Теперь я понимаю, насколько наивной была в те дни. Я думала, что понимаю природу зла, но я ошибалась.
Я считала себя опытным следователем, познавшим сущность ужаса, но я не знала ничего. Я не понимала, что психопаты живут по тем же правилам, что и «нормальные» люди, но порой они сходят на такие пути, которые не отмечены в навигационной системе обычного человека. У многих людей есть эротические фантазии, которые возбуждают гораздо сильнее, чем их реализация. Порой наблюдение за событием доставляет нам большее удовольствие, чем участие в нем. Точно так же психопаты-насильники воспринимают собственные преступления.
Сульцбах говорил мне: «Никогда не ищи единорогов, пока поблизости есть пони».
Жестокие преступления часто бывают вполне понятными. Ревнивый любовник убивает соперника или предавшую его женщину. Карточная игра идет не по правилам, и кого-то убивают. Уличный воришка ищет деньги на наркотики и убивает случайного прохожего. Наркодилера убивают за то, что он продавал некачественный товар. Это все пони. Джек Потрошитель не был пони. Он был единорогом. В 80-е — 90-е годы XIX века Сикерт был настолько умен, что рисовал картины убийств и развлекал своих друзей имитацией реальных убийств, случившихся буквально за его порогом. Поведение, которое сегодня навлекло бы на него подозрение, в XIX веке было лучшим алиби. Убийца был молод и хитер, он не хотел, чтобы его поймали. Единственным доказательством его вины были письма Потрошителя в полицию и газеты, но полиция оставалась слепа.
Два греха Сикерт ненавидел больше всего. По крайней мере так он говорил своим знакомым. Первым ненавистным грехом было воровство. Вторым — алкоголизм. Нет причин подозревать, что Сикерт много пил. По свидетельствам очевидцев, он никогда не употреблял наркотиков, даже в медицинских целях. Он никогда не был чрезмерно эмоционален, не отличался перепадами настроения. Сикерт был трезвомыслящим и расчетливым человеком. Его интересовало все, что могло привлечь его внимание как художника. Он обладал безошибочным чутьем на насилие. И это как нельзя лучше проявилось в нем вечером 30 августа 1888 года, когда загорелся склад бренди в лондонских доках. Огонь был настолько сильным, что осветил весь Ист-Энд.
Люди собирались посмотреть на пожар со всех концов Лондона. Пожарники заливали бушующее пламя. «Несчастные» сновали между зеваками, возбужденные зрелищем и рассчитывающие на солидный куш. В ту же ночь лондонцы развлекались и в других местах. Знаменитый Ричард Мэнсфилд блистал в ролях доктора Джекилла и мистера Хайда в театре «Лицеум». Только что вышла новая комедия «Дядюшки и тетушки» и тут же получила восторженные отзывы в прессе. Спектакли в лондонских театрах начинались в 8.15, 8.30 или в 9.00 вечера. К моменту окончания представлений огонь в доках все еще бушевал. Склады и корабли, стоявшие на Темзе, освещались багровым пламенем, которое было видно за много миль. Где бы ни был Сикерт — дома, в театре или мюзик-холле, он не мог пропустить великолепную драму и не присоединиться к возбужденной толпе.
Конечно, было бы беспочвенным предположением утверждать, что Сикерт спустился к самой воде. Его могло вообще не быть в Лондоне в тот вечер, хотя доказательств этому нет. Не сохранилось ни писем, ни документов, ни записей, ни картин, которые подтверждали бы, что Сикерта в тот день не было в Лондоне.
Сикерту не хотелось, чтобы люди знали, где он бывает. В течение всей своей жизни он всегда арендовал одновременно, по крайней мере, три тайные «студии». Эти убежища находились в местах настолько неожиданных и непредсказуемых, что ни жена художника, ни его друзья, ни коллеги не имели ни малейшего представления о том, куда исчезает Сикерт. Известные жене и нескольким близким друзьям студии представляли собой грязные «маленькие комнатки», беспорядок в которых вдохновлял художника. Сикерт работал в одиночестве за запертыми дверями. Он очень редко позволял кому-либо приходить к нему. Если же это случалось, то для того, чтобы посетить эту крысиную нору, требовалось послать телеграмму или постучать условным стуком. В старости Сикерт возвел высокие черные ворота перед своим домом и посадил возле них цепного пса.
Как любой хороший актер, Сикерт отлично умел организовывать свои выходы и уходы. У него была привычка исчезать на несколько дней или недель, не предупреждая своих очередных жен и знакомых о том, куда он уходит и зачем. Он мог пригласить друзей на обед и сам не явиться. Он появлялся по собственному усмотрению, не объясняя своего поведения. Сикерт любил в одиночку ходить в театры и мюзик-холлы, а потом бродить до поздней ночи, а то и до утра.
Маршруты прогулок Сикерта были причудливыми и лишенными какой бы то ни было логики, особенно если он возвращался домой из театров в центре Лондона по Стрэнду. Деннис Саттон пишет, что Сикерт часто уходил на север в Хокстон, затем направлялся в Шордич — то есть на северную окраину Уайтчепела. Оттуда он шел на запад, а потом на север, чтобы вернуться в дом № 54 по Бродхерст Гарденз, где он жил. Саттон полагает, что причиной этих странных путешествий и экскурсий по самому опасному району Лондона было то, что Сикерт нуждался в «долгой безмолвной прогулке, необходимой для того, чтобы обдумать то, что он только что видел» в мюзик-холле или театре. Художник обдумывает. Художник наблюдает за темным зловещим миром и людьми, в нем обитающими. Художник, который любит уродливых женщин.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Сикерт любил шокировать приглашенных на чай с бисквитами гостей. Однажды, вскоре после убийства проститутки в Кэмден-тауне, гости Сикерта пришли к нему в студию и обнаружили в постели хозяина фигуру, лежащую в недвусмысленной позе, и самого художника, который имитировал недавно совершенное убийство. Никто не придал этой выходке экстравагантного художника никакого значения. Никто из его современников, как, впрочем, и никто из искусствоведов и академиков, изучающих его искусство, не поразился его жестокости и патологическому интересу к ужасным преступлениям, в том числе и к убийствам, совершенным Джеком Потрошителем.
Сикерт имел прекрасную возможность расправляться с «несчастными». Он принадлежал к классу, который был выше подозрений, он гениально умел перевоплощаться в кого угодно. Сикерт с одинаковой легкостью мог изобразить и обитателя Ист-Энда, и «джентльмена-трущобника». Он незамеченным бродил по пивным и ночлежкам Уайтчепела и его окрестностей. Сикерт родился художником, он с легкостью мог менять почерк, а рисунки, которые мы находим в письмах Потрошителя, выполнены рукой блестящего рисовальщика. Но никто не обратил внимания на уникальную природу этих документов до тех пор, пока искусствовед доктор Анна Грейцнер Робинс и специалист по бумаге Анна Кеннетт в июне 2002 года не изучили оригиналы, хранящиеся в Лондоне.
Та субстанция на письмах Потрошителя, что всегда считалась человеческой кровью или кровью животных, оказалась густой коричневой гравировальной основой, а возможно, смесью чернил, напоминающей застарелые пятна крови. Эти похожие на кровь пятна, кляксы и капли были нанесены кистью художника или пальцами. Некоторые письма Потрошителя написаны на дорогой бумаге с водяными знаками. Расследуя преступления, полиция не обратила внимания на следы кисти и на сорт бумаги. Никто не обратил внимания на тридцать различных водяных знаков, присутствующих на бумаге, используемой малограмотным или сумасшедшим убийцей. Никто не задался вопросом, откуда у такого человека могут быть рисовальные принадлежности, цветные чернила, мелки для литографии, гравировальная основа, краски и дорогая бумага.
Если какую-то часть тела Сикерта можно было бы считать воплощением его сущности, то ею никогда не стал бы его изуродованный пенис. Натура Сикерта воплощена в его видении мира. Он наблюдал. Наблюдение, преследование — вот основные черты психопатов-убийц. Они не безумцы, которые действуют под влиянием импульса или указаний, полученных из других измерений. Психопаты следят за людьми. Они любят смотреть порнографические фильмы, особенно связанные с насилием. Они страшные вуайеристы.
Современная технология позволяет им снимать то, как они насиловали, мучили и убивали жертвы, а потом просматривать видеозаписи снова и снова, мастурбируя у телевизора. Для некоторых психопатов это единственный способ достичь оргазма. Они должны наблюдать, преследовать, убивать и переживать эти ощущения вновь. Бывший сотрудник ФБР Билл Хагмайер говорит, что Тед Банди душил и насиловал женщин, нападая на них сзади. Он получал наивысшее наслаждение, видя, как вываливается язык жертвы, а ее глаза вылезают из орбит. В момент гибели жертвы он достигал оргазма.
Затем наступает время фантазий, а когда эротическое напряжение, связанное с насилием, становится невыносимым, психопат убивает снова. Его цель — умирающий человек или мертвое тело. Пока тело остывает, психопат достигает оргазма и испытывает облегчение. А потом снова начинаются фантазии, и напряжение нарастает. И тогда психопату нужна новая жертва. Он придумывает новую сцену для своего преступления, чтобы достичь наивысшего возбуждения: ему нужно связывать, мучить, уродовать, расчленять, устраивать настоящую бойню или пожирать тела жертв.
Как напомнил мне бывший инструктор школы ФБР Эдвард Сульцбах, «действительное убийство всегда совпадает с фантазиями». Впервые Эдвард сказал мне об этом в 1984 году. Тогда я не поверила ему. По наивности я предполагала, что главная цель убийцы — это убийство. Я работала репортером уголовной хроники в газете «Шарлотт Обсервер» в Северной Каролине. Сцены убийств стали для меня привычными. Я считала, что все концентрируется на самом жестоком событии. Без события нет истории. Теперь я понимаю, насколько наивной была в те дни. Я думала, что понимаю природу зла, но я ошибалась.
Я считала себя опытным следователем, познавшим сущность ужаса, но я не знала ничего. Я не понимала, что психопаты живут по тем же правилам, что и «нормальные» люди, но порой они сходят на такие пути, которые не отмечены в навигационной системе обычного человека. У многих людей есть эротические фантазии, которые возбуждают гораздо сильнее, чем их реализация. Порой наблюдение за событием доставляет нам большее удовольствие, чем участие в нем. Точно так же психопаты-насильники воспринимают собственные преступления.
Сульцбах говорил мне: «Никогда не ищи единорогов, пока поблизости есть пони».
Жестокие преступления часто бывают вполне понятными. Ревнивый любовник убивает соперника или предавшую его женщину. Карточная игра идет не по правилам, и кого-то убивают. Уличный воришка ищет деньги на наркотики и убивает случайного прохожего. Наркодилера убивают за то, что он продавал некачественный товар. Это все пони. Джек Потрошитель не был пони. Он был единорогом. В 80-е — 90-е годы XIX века Сикерт был настолько умен, что рисовал картины убийств и развлекал своих друзей имитацией реальных убийств, случившихся буквально за его порогом. Поведение, которое сегодня навлекло бы на него подозрение, в XIX веке было лучшим алиби. Убийца был молод и хитер, он не хотел, чтобы его поймали. Единственным доказательством его вины были письма Потрошителя в полицию и газеты, но полиция оставалась слепа.
Два греха Сикерт ненавидел больше всего. По крайней мере так он говорил своим знакомым. Первым ненавистным грехом было воровство. Вторым — алкоголизм. Нет причин подозревать, что Сикерт много пил. По свидетельствам очевидцев, он никогда не употреблял наркотиков, даже в медицинских целях. Он никогда не был чрезмерно эмоционален, не отличался перепадами настроения. Сикерт был трезвомыслящим и расчетливым человеком. Его интересовало все, что могло привлечь его внимание как художника. Он обладал безошибочным чутьем на насилие. И это как нельзя лучше проявилось в нем вечером 30 августа 1888 года, когда загорелся склад бренди в лондонских доках. Огонь был настолько сильным, что осветил весь Ист-Энд.
Люди собирались посмотреть на пожар со всех концов Лондона. Пожарники заливали бушующее пламя. «Несчастные» сновали между зеваками, возбужденные зрелищем и рассчитывающие на солидный куш. В ту же ночь лондонцы развлекались и в других местах. Знаменитый Ричард Мэнсфилд блистал в ролях доктора Джекилла и мистера Хайда в театре «Лицеум». Только что вышла новая комедия «Дядюшки и тетушки» и тут же получила восторженные отзывы в прессе. Спектакли в лондонских театрах начинались в 8.15, 8.30 или в 9.00 вечера. К моменту окончания представлений огонь в доках все еще бушевал. Склады и корабли, стоявшие на Темзе, освещались багровым пламенем, которое было видно за много миль. Где бы ни был Сикерт — дома, в театре или мюзик-холле, он не мог пропустить великолепную драму и не присоединиться к возбужденной толпе.
Конечно, было бы беспочвенным предположением утверждать, что Сикерт спустился к самой воде. Его могло вообще не быть в Лондоне в тот вечер, хотя доказательств этому нет. Не сохранилось ни писем, ни документов, ни записей, ни картин, которые подтверждали бы, что Сикерта в тот день не было в Лондоне.
Сикерту не хотелось, чтобы люди знали, где он бывает. В течение всей своей жизни он всегда арендовал одновременно, по крайней мере, три тайные «студии». Эти убежища находились в местах настолько неожиданных и непредсказуемых, что ни жена художника, ни его друзья, ни коллеги не имели ни малейшего представления о том, куда исчезает Сикерт. Известные жене и нескольким близким друзьям студии представляли собой грязные «маленькие комнатки», беспорядок в которых вдохновлял художника. Сикерт работал в одиночестве за запертыми дверями. Он очень редко позволял кому-либо приходить к нему. Если же это случалось, то для того, чтобы посетить эту крысиную нору, требовалось послать телеграмму или постучать условным стуком. В старости Сикерт возвел высокие черные ворота перед своим домом и посадил возле них цепного пса.
Как любой хороший актер, Сикерт отлично умел организовывать свои выходы и уходы. У него была привычка исчезать на несколько дней или недель, не предупреждая своих очередных жен и знакомых о том, куда он уходит и зачем. Он мог пригласить друзей на обед и сам не явиться. Он появлялся по собственному усмотрению, не объясняя своего поведения. Сикерт любил в одиночку ходить в театры и мюзик-холлы, а потом бродить до поздней ночи, а то и до утра.
Маршруты прогулок Сикерта были причудливыми и лишенными какой бы то ни было логики, особенно если он возвращался домой из театров в центре Лондона по Стрэнду. Деннис Саттон пишет, что Сикерт часто уходил на север в Хокстон, затем направлялся в Шордич — то есть на северную окраину Уайтчепела. Оттуда он шел на запад, а потом на север, чтобы вернуться в дом № 54 по Бродхерст Гарденз, где он жил. Саттон полагает, что причиной этих странных путешествий и экскурсий по самому опасному району Лондона было то, что Сикерт нуждался в «долгой безмолвной прогулке, необходимой для того, чтобы обдумать то, что он только что видел» в мюзик-холле или театре. Художник обдумывает. Художник наблюдает за темным зловещим миром и людьми, в нем обитающими. Художник, который любит уродливых женщин.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ОСКОЛОК ЗЕРКАЛА
Мэри-Энн Николс было примерно сорок два года. У нее недоставало пяти зубов.
Ее рост составлял пять футов два или три дюйма (около 160 см). Она была толстухой с круглым лицом, карими глазами и начинающими седеть темно-русыми волосами. Будучи замужем за печатником Уильямом Николсом, она родила пятерых детей, старшему из которых в момент убийства было двадцать один год, а младшему восемь или девять.
Последние семь лет Мэри-Энн и Уильям жили порознь. Мэри беспробудно пила и была страшной скандалисткой. Уильям давал ей пять шиллингов каждую неделю, но, узнав о том, что она стала проституткой, прекратил платить. У Мэри-Энн не осталось ничего, даже ее детей. Ее лишили материнских прав, когда бывший муж заявил в суде, что она жила в грехе с кузнецом Дрю, который, впрочем, тоже быстро ее бросил. В последний раз Уильям Николс видел Мэри-Энн в июне 1886 года на похоронах сына, получившего тяжелые ожоги, когда взорвалась парафиновая лампа.
Мэри-Энн перебывала во многих работных домах, представлявших собой огромные мрачные бараки, до отказа набитые мужчинами и женщинами, которым было некуда идти. Бедные презирали работные дома, и тем не менее холодными утрами перед бараками выстраивались длинные очереди тех, кто надеялся найти здесь убежище. Если свободные места были, привратник впускал бродягу и тщательно обыскивал его или ее на предмет денег. Если обнаруживалось хотя бы пенни, человека безжалостно вышвыривали на улицу. Табак конфисковывался, ножи и спички иметь при себе не позволялось. Все обитатели работного дома раздевались и мылись в одной и той же ванне и вытирались общим полотенцем. Им выдавали специальную одежду и отводили в вонючие, кишащие крысами бараки, где были натянуты брезентовые постели, напоминающие гамаки.
Завтрак выдавался в 6 утра. Он состоял из куска хлеба и жидкой овсянки. Затем бродяг отправляли на работу. Работа была каторжной — обработка камня, расплетание старых веревок или уборка в лазарете или морге. Среди бродяг ходили слухи о том, что неизлечимых больных в лазарете приканчивают с помощью яда. В восемь вечера выдавали ужин. Бродяги получали объедки, оставшиеся от больных из лазаретов. Они хватали еду грязными пальцами и запихивали ее в прожорливые рты. Иногда в работных домах готовили супы.
Пробыть в работном доме требовалось не меньше двух ночей и одного дня. Отказаться от работы означало снова оказаться на улице. В официальных публикациях утверждалось, что эти заведения являются обычными «убежищами» для бедных, где тех ждут неудобные, но чистые постели и «густой мясной суп» с куском хлеба. В лондонском Ист-Энде не было даже такого, пока Армия Спасения не открыла здесь свои приюты. Уличные бродяги предпочитали не связываться с такими заведениями. Дамы из Армии Спасения постоянно приходили в ночлежки проповедовать Евангелие, но бродяги отлично знали цену таких проповедей. У падших женщин, таких, как Мэри-Энн Николс, надежды уже не осталось. Библия не могла ее спасти.
С Рождества и до апреля 1888 года она несколько раз приходила в работный дом Ламбет и несколько раз ее вышвыривали на улицу. В мае она решила измениться и нашла работу служанки в респектабельном семейном доме. Но благими намерениями вымощена дорога в ад. В июле Мэри-Энн с позором выставили на улицу, потому что она украла одежду стоимостью три фунта десять шиллингов. Мэри-Энн запила еще сильнее и снова вернулась к «несчастным». Какое-то время она делила постель в ночлежке с другой проституткой, Нелли Холланд. Эта ночлежка располагалась на Трол-стрит, которая тянется с востока на запад между Коммершиал-стрит и Брик-лейн.
Спустя некоторое время Мэри-Энн перебралась в Белый дом на перекрестке Флоауэр-стрит и Дин-стрит. Здесь она жила, пока у нее не кончились деньги. 29 августа 1888 года ее выставили и оттуда. Следующую ночь она провела на улице, натянув на себя всю свою одежду: коричневое пальто с большими медными пуговицами, на которых был изображен всадник верхом на лошади; коричневое платье; две серые шерстяные нижние юбки с метками работного дома Ламбет; два коричневых корсета на китовом усе, фланелевое белье; черные шерстяные чулки; мужские ботинки; черный капор. В кармане у нее лежали белый носовой платок, расческа и осколок зеркала.
Мэри-Энн несколько раз видели между 11.00 и 2.30 часами, и каждый раз она была одна. Ее видели на Уайтчепел-роуд, а затем в ближайшем пабе. Около 1.40 она пришла на кухню ночлежки по Трол-стрит. Она говорила, что у нее сейчас нет денег, но просила оставить постель за собой, обещая в скором времени расплатиться. Свидетели утверждают, что она была пьяна. Выходя из ночлежки, она обещала скоро вернуться и хвасталась своим новым черным капором, который был куплен совсем недавно.
В последний раз Мэри-Энн видели живой в 2.30. Ее подруга Нелли Холланд встретила Мэри-Энн на углу Осборн-стрит и Уайтчепел-роуд, напротив приходской церкви. Она была пьяна и держалась за стену. Она сказала Нелли, что заработала в три раза больше, чем нужно заплатить за ночлежку, но все потратила. Несмотря на то что подруга умоляла ее пойти с ней в ночлежку, Мэри-Энн захотела заработать еще несколько пенни. Пробили часы на церкви, и Мэри-Энн Николс ушла по неосвещенной Уайтчепел-роуд во мрак ночи.
Примерно через час с четвертью в полумиле от церкви на улице Бакс-роуд в районе еврейского кладбища Чарльз Кросс шел на работу и увидел какую-то темную кучу у стены конюшни. Сначала он подумал, что это груда брезента, но потом понял, что перед ним тело женщины. Женщина без движения лежала на земле, ее капор валялся справа, а левая рука упиралась в запертые ворота. Когда Кросс попытался рассмотреть, что случилось с женщиной, он услышал шаги. На улице появился другой рабочий, Роберт Пол.
— Посмотри, — сказал Кросс, коснувшись руки женщины. — Мне кажется, она мертвая.
Роберт Пол подошел поближе и приложил руку к груди женщины. Он уловил легкое движение и сказал:
— По-моему, она еще дышит.
Одежда женщины была в беспорядке, юбка задралась, обнажая бедра. Мужчины решили, что она была изнасилована или «оскорблена действием». Они целомудренно прикрыли ее одеждой, не заметив следов крови, потому что было очень темно. Пол и Кросс отправились искать констебля. Констебль Дж.Мизен находился на углу улиц Хэнбери и Олд Монтеггю возле еврейского кладбища. Рабочие сообщили констеблю о том, что возле конюшни валяется женщина — либо мертвая, либо мертвецки пьяная.
Когда Мизен с рабочими пришел к конюшне, там уже находился констебль Джон Нейл. Он оповестил местную полицию и засветил фонарь. У женщины было перерезано горло. Немедленно разбудили врача Риса Ральфа Лльюэллина, который жил неподалеку. Личность Мэри-Энн Николс была еще не установлена. По воспоминаниям доктора Лльюэллина, она была «практически мертва». Ее руки похолодели, хотя тело и ноги все еще оставались теплыми. Доктор был уверен, что меньше чем через полчаса женщина умрет и что подобные травмы она никак не могла нанести себе сама. Он также обратил внимание на то, что на земле и в области шеи жертвы почти не было крови.
Доктор распорядился, чтобы тело отправили в морг ближайшего работного дома. В этот морг помещали тела умерших обитателей ночлежки, и он был совершенно не приспособлен для проведения судебного вскрытия. Лльюэллин заявил, что ему нужно провести детальный осмотр, и констебль Мизен послал человека, чтобы вызвать «Скорую помощь» с полицейского участка Бетнал Грин. В викторианскую эпоху в больницах не было службы «Скорой помощи».
Больного или получившего травму человека доставляли в ближайшую больницу друзья или доброхоты, ухватив его за руки и за ноги. Иногда раздавался крик: «Сорвите ставень!» — и тогда больного укладывали на ставень, как на носилки. «Скорая помощь» существовала только в полиции. В большинстве полицейских участков имелись деревянные тележки с черным кожаным верхом и кожаными ремнями. Верх можно было откинуть, хотя даже в закрытом виде он не укрывал жертву от любопытных глаз и непогоды.
В большинстве случаев такую «Скорую помощь» использовали для того, чтобы вывозить пьяных из общественных мест, но порой на ней перевозили и трупы. Полагаю, констеблям было нелегко толкать тяжелую тележку по узким, неосвещенным, неровным улицам. Сама по себе тележка была достаточно тяжелой и неповоротливой. Я видела ее в музее лондонской полиции. На мой взгляд, она сама весит несколько сотен фунтов, и чтобы затолкать ее на малейшее возвышение, требуются немалые усилия. Констеблю нужно было обладать большой физической силой и хорошей хваткой.
Именно такое зловещее средство передвижения и видел Уолтер Сикерт, скрывающийся в темноте и наблюдающий за тем, как увозят тела его жертв. Наверное, подобное зрелище невероятно его возбуждало. Полуотрезанная голова Мэри-Энн Николс болталась из стороны в сторону, когда тележка ковыляла по ухабам, а капли крови падали на землю, оставляя страшный след.
Сикерт всегда рисовал, гравировал и писал только то, что видел. Это широко известный факт. Он рисовал тележку, которая как две капли воды похожа на ту, что я увидела в музее лондонской полиции. Эта картина не подписана, на ней нет даты. Сикерт написал только: «Тележка. Рю Сен-Жан, Дьепп». На картине изображена тележка со сложенным кожаным верхом. Перед магазином на узкой пустынной улице стоит еще несколько больших, длинных тележек, на которых во Франции перевозили трупы. На тротуаре стоит мужчина в шляпе, его фигура еле видна. Он пытается рассмотреть, что лежит в тележке. У его ног мы видим черный предмет. Это может быть чемодан, но может быть и открытый люк сточной трубы. Газеты писали, что после убийства Мэри-Энн Николс полиция заметила, что люк сточной трубы был закрыт, а значит, убийца не мог скрыться в лабиринтах канализации.
Такие люки существовали и в театрах. Они позволяли актерам мгновенно появляться на сцене или исчезать к удивлению и удовольствию ничего не подозревающей публики. В большинстве постановок «Гамлета» призрак появлялся и исчезал именно через такой люк. Сикерт гораздо лучше был знаком с люками театральными, чем с канализационными. В 1881 году он играл тень отца Гамлета в театре «Лицеум». Темный предмет у ног мужчины на картине Сикерта может быть театральным люком. Может быть люком канализационным. А может быть просто деталью, придуманной художником, чтобы посмеяться над публикой.
Тело Мэри-Энн Николс подняли и положили на доску, которую затем привязали к тележке. Два констебля сопроводили тело в морг, где тележку с трупом оставили во дворе. В 4.30, пока констебли ожидали в морге инспектора Джона Спратлинга, мальчик, живший поблизости, помогал полиции убрать место преступления. На землю выплеснули несколько ведер воды, и кровь превратилась в грязь, сохранившись только в трещинах между камнями.
Констебль Джон Файл позже показал, что, наблюдая за уборкой места преступления, он заметил «массу свернувшейся» крови примерно шести дюймов в диаметре прямо под телом женщины. Эти показания противоречат тому, что писал доктор Лльюэллин. Файл решил, что кровь вытекла из ран на шее и спине женщины. Доктор Лльюэллин тоже заметил бы это, если бы перевернул тело.
Инспектор Спратлинг прибыл в морг. Ему пришлось долго ждать, пока служитель в темноте сумеет отпереть дверь. Тело Мэри-Энн Николс внесли в помещение в пять утра. К этому моменту она была мертва не менее двух часов. Ее тело, привязанное к деревянной полке, положили на скамью. Иногда такие скамьи или столы приобретали у мясников на местных бойнях. Инспектор Спратлинг разрезал одежду Мэри Энн, чтобы рассмотреть тело в свете газовой лампы. Он обнаружил, что живот жертвы был взрезан так, что все внутренности были видны. На следующее утро, 1 сентября, доктор Лльюэллин произвел вскрытие, и Уайн Эдвин Бакстер, коронер, открыл дело о смерти Мэри-Энн Николс.
В отличие от процедуры суда присяжных, принятой в Соединенных Штатах, которая является закрытой для всех, кроме непосредственных участников дела, расследования убийств в Великобритании открыты для публики. В обязанности коронера входило информирование публики об обстоятельствах дела. Население становится участником расследования, что приносит свои результаты, особенно в тех случаях, когда нет подозреваемых. Человек может прочесть о расследуемом деле и понять, что он располагает информацией, полезной для следствия.
Разумно это или нет, но коронерские расследования давали журналистам XIX века сенсационный материал, даже если их отчеты были правдивы и сдержанны. Как ни удивительно это кажется на первый взгляд, но в Великобритании почти не сохранилось документов, связанных с расследованием преступлений Джека Потрошителя. За исключением нескольких страниц, не сохранилось отчетов о вскрытии. Многие документы были утеряны в годы Второй мировой войны, а другие пропали из-за неаккуратности или нечестности клерков.
Очень жаль, что в этом деле недостает документов, потому что многое стало бы ясным, если бы мы имели доступ к оригинальным полицейским донесениям, фотографиям, заключениям и другим источникам. Но я сомневаюсь, что эта информация была бы полностью достоверной. Полиция и политики стремились скрыть от публики шокирующую правду. Журналисты выдвигали собственные теории: Скотланд-Ярд отлично знает, кто скрывается за именем Джека Потрошителя, но покрывает его; Скотланд-Ярд сознательно отпустил преступника или поместил его в сумасшедший дом, не информируя об этом публику; в дело замешаны члены королевской семьи; Скотланд-Ярду нет дела до убитых проституток; полиция стремится скрыть свою некомпетентность.
Это не так. Как бы плохо ни вела лондонская полиция расследование преступлений Джека Потрошителя, я не обнаружила в ее действиях ни некомпетентности, ни дезинформации. Обидно, что все ошибки были совершены из невежества. Джек Потрошитель был современным убийцей, родившимся на сто лет раньше, чем его можно было бы поймать. За сто лет многие документы, включая и отчет о вскрытии тела Мэри-Энн Николс, были потеряны или украдены. Некоторые из них осели в руках коллекционеров. Я сама купила оригинал письма Потрошителя за полторы тысячи долларов.
Купленный документ кажется мне достоверным и написанным рукой самого Сикерта. Если антиквары, занимающиеся старинными документами, в 2001 году могут найти письма Потрошителя, значит, эти письма в какой-то момент исчезли из уголовного дела. Сколько же документов исчезло? Сотрудники Скотланд-Ярда признались мне, что передали все документы по делу Потрошителя в архив именно потому, что слишком много их исчезло. Полиция опасалась, что очень скоро вообще ничего не останется.
Тот факт, что документы по делу Потрошителя были закрыты для публики на сто лет, только усилил подозрения сторонников версии заговора. Мэгги Берд, архивариус Скотланд-Ярда, предлагает взглянуть на это дело с исторической перспективы. Она объясняет, что в конце XIX века было принято уничтожать все дела, которыми занимался офицер полиции, когда он достигал возраста шестидесяти одного года. Неудивительно, что информации о полицейских, занимавшихся делом Потрошителя, почти не сохранилось. Личные дела инспектора Фредерика Эбберлана, возглавлявшего расследование, и его начальника, главного инспектора Дональда Суонсона, были уничтожены.
Ее рост составлял пять футов два или три дюйма (около 160 см). Она была толстухой с круглым лицом, карими глазами и начинающими седеть темно-русыми волосами. Будучи замужем за печатником Уильямом Николсом, она родила пятерых детей, старшему из которых в момент убийства было двадцать один год, а младшему восемь или девять.
Последние семь лет Мэри-Энн и Уильям жили порознь. Мэри беспробудно пила и была страшной скандалисткой. Уильям давал ей пять шиллингов каждую неделю, но, узнав о том, что она стала проституткой, прекратил платить. У Мэри-Энн не осталось ничего, даже ее детей. Ее лишили материнских прав, когда бывший муж заявил в суде, что она жила в грехе с кузнецом Дрю, который, впрочем, тоже быстро ее бросил. В последний раз Уильям Николс видел Мэри-Энн в июне 1886 года на похоронах сына, получившего тяжелые ожоги, когда взорвалась парафиновая лампа.
Мэри-Энн перебывала во многих работных домах, представлявших собой огромные мрачные бараки, до отказа набитые мужчинами и женщинами, которым было некуда идти. Бедные презирали работные дома, и тем не менее холодными утрами перед бараками выстраивались длинные очереди тех, кто надеялся найти здесь убежище. Если свободные места были, привратник впускал бродягу и тщательно обыскивал его или ее на предмет денег. Если обнаруживалось хотя бы пенни, человека безжалостно вышвыривали на улицу. Табак конфисковывался, ножи и спички иметь при себе не позволялось. Все обитатели работного дома раздевались и мылись в одной и той же ванне и вытирались общим полотенцем. Им выдавали специальную одежду и отводили в вонючие, кишащие крысами бараки, где были натянуты брезентовые постели, напоминающие гамаки.
Завтрак выдавался в 6 утра. Он состоял из куска хлеба и жидкой овсянки. Затем бродяг отправляли на работу. Работа была каторжной — обработка камня, расплетание старых веревок или уборка в лазарете или морге. Среди бродяг ходили слухи о том, что неизлечимых больных в лазарете приканчивают с помощью яда. В восемь вечера выдавали ужин. Бродяги получали объедки, оставшиеся от больных из лазаретов. Они хватали еду грязными пальцами и запихивали ее в прожорливые рты. Иногда в работных домах готовили супы.
Пробыть в работном доме требовалось не меньше двух ночей и одного дня. Отказаться от работы означало снова оказаться на улице. В официальных публикациях утверждалось, что эти заведения являются обычными «убежищами» для бедных, где тех ждут неудобные, но чистые постели и «густой мясной суп» с куском хлеба. В лондонском Ист-Энде не было даже такого, пока Армия Спасения не открыла здесь свои приюты. Уличные бродяги предпочитали не связываться с такими заведениями. Дамы из Армии Спасения постоянно приходили в ночлежки проповедовать Евангелие, но бродяги отлично знали цену таких проповедей. У падших женщин, таких, как Мэри-Энн Николс, надежды уже не осталось. Библия не могла ее спасти.
С Рождества и до апреля 1888 года она несколько раз приходила в работный дом Ламбет и несколько раз ее вышвыривали на улицу. В мае она решила измениться и нашла работу служанки в респектабельном семейном доме. Но благими намерениями вымощена дорога в ад. В июле Мэри-Энн с позором выставили на улицу, потому что она украла одежду стоимостью три фунта десять шиллингов. Мэри-Энн запила еще сильнее и снова вернулась к «несчастным». Какое-то время она делила постель в ночлежке с другой проституткой, Нелли Холланд. Эта ночлежка располагалась на Трол-стрит, которая тянется с востока на запад между Коммершиал-стрит и Брик-лейн.
Спустя некоторое время Мэри-Энн перебралась в Белый дом на перекрестке Флоауэр-стрит и Дин-стрит. Здесь она жила, пока у нее не кончились деньги. 29 августа 1888 года ее выставили и оттуда. Следующую ночь она провела на улице, натянув на себя всю свою одежду: коричневое пальто с большими медными пуговицами, на которых был изображен всадник верхом на лошади; коричневое платье; две серые шерстяные нижние юбки с метками работного дома Ламбет; два коричневых корсета на китовом усе, фланелевое белье; черные шерстяные чулки; мужские ботинки; черный капор. В кармане у нее лежали белый носовой платок, расческа и осколок зеркала.
Мэри-Энн несколько раз видели между 11.00 и 2.30 часами, и каждый раз она была одна. Ее видели на Уайтчепел-роуд, а затем в ближайшем пабе. Около 1.40 она пришла на кухню ночлежки по Трол-стрит. Она говорила, что у нее сейчас нет денег, но просила оставить постель за собой, обещая в скором времени расплатиться. Свидетели утверждают, что она была пьяна. Выходя из ночлежки, она обещала скоро вернуться и хвасталась своим новым черным капором, который был куплен совсем недавно.
В последний раз Мэри-Энн видели живой в 2.30. Ее подруга Нелли Холланд встретила Мэри-Энн на углу Осборн-стрит и Уайтчепел-роуд, напротив приходской церкви. Она была пьяна и держалась за стену. Она сказала Нелли, что заработала в три раза больше, чем нужно заплатить за ночлежку, но все потратила. Несмотря на то что подруга умоляла ее пойти с ней в ночлежку, Мэри-Энн захотела заработать еще несколько пенни. Пробили часы на церкви, и Мэри-Энн Николс ушла по неосвещенной Уайтчепел-роуд во мрак ночи.
Примерно через час с четвертью в полумиле от церкви на улице Бакс-роуд в районе еврейского кладбища Чарльз Кросс шел на работу и увидел какую-то темную кучу у стены конюшни. Сначала он подумал, что это груда брезента, но потом понял, что перед ним тело женщины. Женщина без движения лежала на земле, ее капор валялся справа, а левая рука упиралась в запертые ворота. Когда Кросс попытался рассмотреть, что случилось с женщиной, он услышал шаги. На улице появился другой рабочий, Роберт Пол.
— Посмотри, — сказал Кросс, коснувшись руки женщины. — Мне кажется, она мертвая.
Роберт Пол подошел поближе и приложил руку к груди женщины. Он уловил легкое движение и сказал:
— По-моему, она еще дышит.
Одежда женщины была в беспорядке, юбка задралась, обнажая бедра. Мужчины решили, что она была изнасилована или «оскорблена действием». Они целомудренно прикрыли ее одеждой, не заметив следов крови, потому что было очень темно. Пол и Кросс отправились искать констебля. Констебль Дж.Мизен находился на углу улиц Хэнбери и Олд Монтеггю возле еврейского кладбища. Рабочие сообщили констеблю о том, что возле конюшни валяется женщина — либо мертвая, либо мертвецки пьяная.
Когда Мизен с рабочими пришел к конюшне, там уже находился констебль Джон Нейл. Он оповестил местную полицию и засветил фонарь. У женщины было перерезано горло. Немедленно разбудили врача Риса Ральфа Лльюэллина, который жил неподалеку. Личность Мэри-Энн Николс была еще не установлена. По воспоминаниям доктора Лльюэллина, она была «практически мертва». Ее руки похолодели, хотя тело и ноги все еще оставались теплыми. Доктор был уверен, что меньше чем через полчаса женщина умрет и что подобные травмы она никак не могла нанести себе сама. Он также обратил внимание на то, что на земле и в области шеи жертвы почти не было крови.
Доктор распорядился, чтобы тело отправили в морг ближайшего работного дома. В этот морг помещали тела умерших обитателей ночлежки, и он был совершенно не приспособлен для проведения судебного вскрытия. Лльюэллин заявил, что ему нужно провести детальный осмотр, и констебль Мизен послал человека, чтобы вызвать «Скорую помощь» с полицейского участка Бетнал Грин. В викторианскую эпоху в больницах не было службы «Скорой помощи».
Больного или получившего травму человека доставляли в ближайшую больницу друзья или доброхоты, ухватив его за руки и за ноги. Иногда раздавался крик: «Сорвите ставень!» — и тогда больного укладывали на ставень, как на носилки. «Скорая помощь» существовала только в полиции. В большинстве полицейских участков имелись деревянные тележки с черным кожаным верхом и кожаными ремнями. Верх можно было откинуть, хотя даже в закрытом виде он не укрывал жертву от любопытных глаз и непогоды.
В большинстве случаев такую «Скорую помощь» использовали для того, чтобы вывозить пьяных из общественных мест, но порой на ней перевозили и трупы. Полагаю, констеблям было нелегко толкать тяжелую тележку по узким, неосвещенным, неровным улицам. Сама по себе тележка была достаточно тяжелой и неповоротливой. Я видела ее в музее лондонской полиции. На мой взгляд, она сама весит несколько сотен фунтов, и чтобы затолкать ее на малейшее возвышение, требуются немалые усилия. Констеблю нужно было обладать большой физической силой и хорошей хваткой.
Именно такое зловещее средство передвижения и видел Уолтер Сикерт, скрывающийся в темноте и наблюдающий за тем, как увозят тела его жертв. Наверное, подобное зрелище невероятно его возбуждало. Полуотрезанная голова Мэри-Энн Николс болталась из стороны в сторону, когда тележка ковыляла по ухабам, а капли крови падали на землю, оставляя страшный след.
Сикерт всегда рисовал, гравировал и писал только то, что видел. Это широко известный факт. Он рисовал тележку, которая как две капли воды похожа на ту, что я увидела в музее лондонской полиции. Эта картина не подписана, на ней нет даты. Сикерт написал только: «Тележка. Рю Сен-Жан, Дьепп». На картине изображена тележка со сложенным кожаным верхом. Перед магазином на узкой пустынной улице стоит еще несколько больших, длинных тележек, на которых во Франции перевозили трупы. На тротуаре стоит мужчина в шляпе, его фигура еле видна. Он пытается рассмотреть, что лежит в тележке. У его ног мы видим черный предмет. Это может быть чемодан, но может быть и открытый люк сточной трубы. Газеты писали, что после убийства Мэри-Энн Николс полиция заметила, что люк сточной трубы был закрыт, а значит, убийца не мог скрыться в лабиринтах канализации.
Такие люки существовали и в театрах. Они позволяли актерам мгновенно появляться на сцене или исчезать к удивлению и удовольствию ничего не подозревающей публики. В большинстве постановок «Гамлета» призрак появлялся и исчезал именно через такой люк. Сикерт гораздо лучше был знаком с люками театральными, чем с канализационными. В 1881 году он играл тень отца Гамлета в театре «Лицеум». Темный предмет у ног мужчины на картине Сикерта может быть театральным люком. Может быть люком канализационным. А может быть просто деталью, придуманной художником, чтобы посмеяться над публикой.
Тело Мэри-Энн Николс подняли и положили на доску, которую затем привязали к тележке. Два констебля сопроводили тело в морг, где тележку с трупом оставили во дворе. В 4.30, пока констебли ожидали в морге инспектора Джона Спратлинга, мальчик, живший поблизости, помогал полиции убрать место преступления. На землю выплеснули несколько ведер воды, и кровь превратилась в грязь, сохранившись только в трещинах между камнями.
Констебль Джон Файл позже показал, что, наблюдая за уборкой места преступления, он заметил «массу свернувшейся» крови примерно шести дюймов в диаметре прямо под телом женщины. Эти показания противоречат тому, что писал доктор Лльюэллин. Файл решил, что кровь вытекла из ран на шее и спине женщины. Доктор Лльюэллин тоже заметил бы это, если бы перевернул тело.
Инспектор Спратлинг прибыл в морг. Ему пришлось долго ждать, пока служитель в темноте сумеет отпереть дверь. Тело Мэри-Энн Николс внесли в помещение в пять утра. К этому моменту она была мертва не менее двух часов. Ее тело, привязанное к деревянной полке, положили на скамью. Иногда такие скамьи или столы приобретали у мясников на местных бойнях. Инспектор Спратлинг разрезал одежду Мэри Энн, чтобы рассмотреть тело в свете газовой лампы. Он обнаружил, что живот жертвы был взрезан так, что все внутренности были видны. На следующее утро, 1 сентября, доктор Лльюэллин произвел вскрытие, и Уайн Эдвин Бакстер, коронер, открыл дело о смерти Мэри-Энн Николс.
В отличие от процедуры суда присяжных, принятой в Соединенных Штатах, которая является закрытой для всех, кроме непосредственных участников дела, расследования убийств в Великобритании открыты для публики. В обязанности коронера входило информирование публики об обстоятельствах дела. Население становится участником расследования, что приносит свои результаты, особенно в тех случаях, когда нет подозреваемых. Человек может прочесть о расследуемом деле и понять, что он располагает информацией, полезной для следствия.
Разумно это или нет, но коронерские расследования давали журналистам XIX века сенсационный материал, даже если их отчеты были правдивы и сдержанны. Как ни удивительно это кажется на первый взгляд, но в Великобритании почти не сохранилось документов, связанных с расследованием преступлений Джека Потрошителя. За исключением нескольких страниц, не сохранилось отчетов о вскрытии. Многие документы были утеряны в годы Второй мировой войны, а другие пропали из-за неаккуратности или нечестности клерков.
Очень жаль, что в этом деле недостает документов, потому что многое стало бы ясным, если бы мы имели доступ к оригинальным полицейским донесениям, фотографиям, заключениям и другим источникам. Но я сомневаюсь, что эта информация была бы полностью достоверной. Полиция и политики стремились скрыть от публики шокирующую правду. Журналисты выдвигали собственные теории: Скотланд-Ярд отлично знает, кто скрывается за именем Джека Потрошителя, но покрывает его; Скотланд-Ярд сознательно отпустил преступника или поместил его в сумасшедший дом, не информируя об этом публику; в дело замешаны члены королевской семьи; Скотланд-Ярду нет дела до убитых проституток; полиция стремится скрыть свою некомпетентность.
Это не так. Как бы плохо ни вела лондонская полиция расследование преступлений Джека Потрошителя, я не обнаружила в ее действиях ни некомпетентности, ни дезинформации. Обидно, что все ошибки были совершены из невежества. Джек Потрошитель был современным убийцей, родившимся на сто лет раньше, чем его можно было бы поймать. За сто лет многие документы, включая и отчет о вскрытии тела Мэри-Энн Николс, были потеряны или украдены. Некоторые из них осели в руках коллекционеров. Я сама купила оригинал письма Потрошителя за полторы тысячи долларов.
Купленный документ кажется мне достоверным и написанным рукой самого Сикерта. Если антиквары, занимающиеся старинными документами, в 2001 году могут найти письма Потрошителя, значит, эти письма в какой-то момент исчезли из уголовного дела. Сколько же документов исчезло? Сотрудники Скотланд-Ярда признались мне, что передали все документы по делу Потрошителя в архив именно потому, что слишком много их исчезло. Полиция опасалась, что очень скоро вообще ничего не останется.
Тот факт, что документы по делу Потрошителя были закрыты для публики на сто лет, только усилил подозрения сторонников версии заговора. Мэгги Берд, архивариус Скотланд-Ярда, предлагает взглянуть на это дело с исторической перспективы. Она объясняет, что в конце XIX века было принято уничтожать все дела, которыми занимался офицер полиции, когда он достигал возраста шестидесяти одного года. Неудивительно, что информации о полицейских, занимавшихся делом Потрошителя, почти не сохранилось. Личные дела инспектора Фредерика Эбберлана, возглавлявшего расследование, и его начальника, главного инспектора Дональда Суонсона, были уничтожены.