Страница:
Убийца спрятал нож за пояс.
— Поверь, твоя доля не самая тяжкая. Счастливая семья, безбедная жизнь и покой, об этом мечтают чуть ли не все люди на земле.
— А ты? Ты мечтаешь?
— Да, — признался убийца, — но никогда не получу.
Витязь кивнул.
— Это все?..
— Да, все, — ответил Северьян. — Запомни, я поступился ради тебя очень многим… Теперь я уйду. Не пытайся найти меня, я думаю, мы больше никогда не встретимся.
Северьян распахнул оконные ставни. На него дохнуло теплым летним воздухом, запахом свежего сена и сладкого клевера.
— Убийца, ты ошибся, — раздалось ему вослед. — Ты сделал это не ради меня, а ради себя. Ты просто научился чувствовать…
Северьян не ответил. Легко перепрыгнул через подоконник и змеей скользнул вдоль высокого остроконечного забора. Все дела сделаны, здесь его больше ничего не держало. Только отчего-то тоскливо ныло сердце, будто потерял что-то очень дорогое и ценное. Куда ценнее злата и драгоценных каменьев. Северьян еще не понимал, что именно он оставлял, уходя, но догадки уже зарождались, такие смутные и в то же время ясные, что раскалывалась голова.
А Данила еще долго сидел у открытого окна, держа в руках посох, еще свежий, с запахом древесной смолы и жаркого лета. Посох, который он самолично выточил, как знак признательности, для своего друга калики.
Часть II
Глава 22.
Глава 23.
Глава 24.
— Поверь, твоя доля не самая тяжкая. Счастливая семья, безбедная жизнь и покой, об этом мечтают чуть ли не все люди на земле.
— А ты? Ты мечтаешь?
— Да, — признался убийца, — но никогда не получу.
Витязь кивнул.
— Это все?..
— Да, все, — ответил Северьян. — Запомни, я поступился ради тебя очень многим… Теперь я уйду. Не пытайся найти меня, я думаю, мы больше никогда не встретимся.
Северьян распахнул оконные ставни. На него дохнуло теплым летним воздухом, запахом свежего сена и сладкого клевера.
— Убийца, ты ошибся, — раздалось ему вослед. — Ты сделал это не ради меня, а ради себя. Ты просто научился чувствовать…
Северьян не ответил. Легко перепрыгнул через подоконник и змеей скользнул вдоль высокого остроконечного забора. Все дела сделаны, здесь его больше ничего не держало. Только отчего-то тоскливо ныло сердце, будто потерял что-то очень дорогое и ценное. Куда ценнее злата и драгоценных каменьев. Северьян еще не понимал, что именно он оставлял, уходя, но догадки уже зарождались, такие смутные и в то же время ясные, что раскалывалась голова.
А Данила еще долго сидел у открытого окна, держа в руках посох, еще свежий, с запахом древесной смолы и жаркого лета. Посох, который он самолично выточил, как знак признательности, для своего друга калики.
Часть II
Глава 22.
Небо плотным непроницаемым полотном закрывали мрачные, черные как смоль, тучи. Казалось, что на улице ночь, лишь редкие, похожие на рваные раны просветы говорили об обратном. Дождь, пронзительный, холодный, как вода в колодце зимой, обрушивался на землю. Под его злым естеством гибли посевы и урожаи, расплывалась, размывалась земля, так, что все дороги превращались в глинистую кашу, в лесах появлялись болота и топи. Ливень лил уже три дня без перерыва. До этого была засуха, столь же злобная и ненасытная, как сейчас дождь.
Князь Владимир стоял на крыльце, вперив тяжелый взгляд в небо. Глаза усталыми тлеющими угольками смотрели из-под нависших надбровных дуг, длинный чуб намок, и стал похож на половую тряпку. Рядом, облокотившись на подоконник, перетаптывался Белоян. Волхв тоже выглядел озабоченным. На медвежьей морде пролегли бороздами морщины, брови кустистые, как иглы у ежа хмуро сошлись у переносицы. Глаза настороженно смотрели вдаль. Там где небо сходилось с землею, зигзагами вырывалась молния, грохотал гром.
— Боги гневаются, — не проговорил, прорычал Верховный волхв. — Даже они, хоть и терпимы, но не выносят столь грубых вмешательств.
Владимир отвел тяжелый, полный тоски взгляд от черного неба.
— Тогда отчего же достается нам?
Волхв пожал плечами.
— Наверное, мы крайние…
Дождь удвоил силу. Молотом барабанил по крышам, превращая вытоптанные тропинки в полноводные ручьи.
— И ты ничего не можешь сделать? А, Верховный?
Белоян понуро опустил голову.
— Я один, княже. Один в поле не воин. Слишком силен Базилевс, и преемники, приспешники его немногим уступают ему в силе. Одному мне против стольких магов не выстоять…
Князь прищурился.
— И что же ты предлагаешь? Отдаться на милость Царьграду? Может еще и бога их принять как своего?
Волхв устало опустился на лавку.
— Не юродствуй, княже. Я итак делаю все, что могу. И часть волны я все же сдерживаю. Но и мои силы не беспредельны.
— Но ты же не единственный волхв на Руси?
— Не единственный. Есть в лесах и поумнее, поопытнее меня. Только кто же согласится вылезать из своих засиженных нор, да идти князю в услужение? Они же все отшельники! Их в киянские палаты никаким калачом не заманишь. Да и зачем им калачи, если они себе их и так наколдовать могут. Недосуг им мирскими делами заниматься, отвлекаться от мыслей о высоком!
— Да, дела… — князь тихо вздохнул. — Вчера с заставы примчался Добрыня. Там вообще творится что-то невообразимое. Гигантский смерч движется с севера…
Белоян не скрываясь, зарычал.
— Царьград перегнул палку. Я попытаюсь удержать смерч, но один… Один я не справлюсь.
— Да что ты заладил, не справлюсь, не справлюсь! — В сердцах крикнул Владимир. — Скажи лучше, что сделать можно?
Белоян приподнялся, глаза насторожились, загорелись.
— Есть у Базилевса талисман-камень. Белокамнем зовется. Он и дает ему силу управлять стихиями. Если выкрасть его, или разбить… все напасти сгинут.
Князь снова уставился в грозное небо.
— Если не выйдет, пойду на Царьград с боем. Авось…
— Нет, ни какого боя! — Взревел Белоян. — Князь, пощупай голову, на месте ли? Это лишь ты да я знаем, что погода — дело рук магов Царьградских. А как ты воинам объяснишь? Просто кинешь на погибель? Или расскажешь все, как есть?
Владимир бессильно сжал кулаки.
— Не знаю! Не знаю, волхв!
Верховный примирительно похлопал его по плечу.
— Надо просто найти человека, способного проникнуть в Царьград. Способного сотворить невозможное. Лишить Базилевса Белокамня, и рухнет его власть над Русью.
— Но кто? Кто сможет сделать невозможное.
— Знавал я одного… Али запамятовал, княже.
Князь нахмурился.
— Никак, Северьяна вспомнил? Так зря. Ни слуху, ни духу о нем нет. Сгинул. Пропал.
— Но древляне-то унялись, бунтари сгинули. И налоги платят исправно.
— А ты уверен, что это заслуга убийцы. Может, древляне просто одумались…
— Все может быть. — Усмехнулся Волхв. — Но я все еще надеюсь, что он вернется.
Разговор с волхвом вконец выбил Владимира из колеи. Князь шел, как в воду опущенный, распахивал двери ударом ноги, погрузившись в собственные мрачные мысли. В трапезной горел свет. Владимир насторожился, рука привычно легла на эфес меча. Дверь отворилась тяжело, со скрипом.
На столе коптила лучина. Мрачные, рваные всполохи высветили темную фигуру, сидящую на любимом стуле князя. На неизвестном был потертый, рваный во многих местах балахон из мешковины, глубокий капюшон надвинут на лицо, так, что виднелся лишь подбородок, и рот, растянутый в хищной улыбке. Странный гость больше всего напоминал странника-калику, лишь улыбка…
— Никак сам светлый князь пожаловал в трапезную, — голос незнакомца был тихий. — Ну что ж, всегда рады гостям.
— Кто ты? — Рявкнул Владимир, держа на эфесе меча ладонь. — И что делаешь в моем тереме?
Незнакомец тихо рассмеялся.
— Однако, как же быстро ты забываешь своих помощников. Древляне-то унялись, снова дань платят.
— Северьян? — Неверяще выкрикнул Владимир.
— Значит, все-таки помнишь… Тем лучше. Я немного задержался, прости князь. Но волю твою исполнил.
— Еще бы не исполнить! — Раздался ворчливый басовитый голосок со стола. Владимир подскочил как ужаленный.
— Ты не один? — Прохрипел князь. — Кто здесь еще?
— Мой друг. Домовой… Вернее был домовым, а теперь кочевой.
— Домовой, кочевой, какая разница!
Из темноты вышел маленький человечек. Владимир подивился всей его несуразности: ножки маленькие, короткие, сам покрыт шерстью. Больше всего князя поразила маленькая костяная игла на поясе у этого смешного существа. Признаться, князь ни разу не видел домового воочию, и сейчас удивлялся, как ребенок.
Князь немного растерялся. Он просто не знал, как вести себя с этой странноватой парочкой. Броситься с мечом — глупо. Просто стоять увальнем — тоже не выход. А язык прилип к гортани, отказываясь повиноваться. Сейчас бы Белояна сюда, он бы нашел общий язык и с наемником и с его странным приятелем.
— Ну, поприветствовались и ладно, — Северьян сам подошел к нужной черте. — Теперь кликни-ка Волхва, княже. Очень мне с ним потолковать хочется.
Владимир хотел возмутиться, уж больно нахально вел себя Северьян, но сдержал рвущуюся наружу ярость. Не стоит рубить сук, на котором сидишь. Особенно когда не знаешь, куда будешь падать. Потому-то князь, скрипя зубами, выполнил обязанности слуги, вихрем ворвавшись в опочивальню Белояна.
Волхв сидел перед горящей свечой и смотрел на пламя. Со лба его крупными каплями стекал пот. Верховный был страшно напряжен, видно было, как напряглись мускулы, на лбу вздулись жилы. Князь виновато кашлянул. Белоян дернулся, как от удара, бросил разъяренный взгляд на князя.
— Я, между прочим, не баклуши бью, — прорычал он.
— Прости, что нарушил твой покой, Верховный, — сокрушенно молвил Владимир, — но у меня гости.
Волхв смахнул рукавом пот со лба.
— Кто еще? Неужели сам печенежский хан Кучуг пожаловал? Так сказать, с дружеским визитом.
— Нет! — Победоносно изрек князь. — Вернулся твой подопечный. Северьян, кажется его зовут.
Белоян мигом сорвался с места, да так, что стул под ним хрустнул и развалился, но волхв даже глазом не повел. Ни к чему ему эти мирские дела, когда речь идет о высоком…
— Но когда он успел вернуться? — Допытывал верховный князя.
— Откуда же я знаю, — возмущался Владимир. — Я пришел, а он сидит… еще и нечисть с собой какую-то приволок. Домовым называет.
— Домовым? Это хорошо! Неужели Северьяну все-таки удалось сродниться со славянской землей…
Северьян сидел там же, где его видел в последний раз Владимир. Вольготно развалившись в княжеском кресле, он срезал ногти с пальцев острым заморским кинжалом. На приход Белояна никак не отреагировал, продолжая лениво ковырять руки. Зато маленький человечек заметил волхва, отшатнулся, спрятался за лучину.
— Сгинь, нечистый! — Завопил он, воинственно размахивая костяной иглой. — Эй, калика, здесь какой-то урод пришел. Толи медведь, толи человек…
— Не шуми, Доробей, — одернул домового Северьян. — Это не медведь, это верховный волхв Белоян.
— Совершенно верно, — прорычал волхв. — Приятно познакомиться. Никогда не видел, чтобы домовой так привязывался к человеку. Обычно домовые нелюдимы и избегают всякого общения.
— Я не все, — буркнул домовой, не решаясь выйти из-за лучины. Но иглу спрятал.
Белоян перевел взгляд на Северьяна. Кивнул князю, мол, можешь оставить нас одних. Владимир понял, на что намекает волхв, и с видом уязвленного гордеца покинул трапезную. Верховный спокойно вздохнул, взял другой стул, сел напротив Северьяна.
— Ну, здравствуй, убийца.
— И тебе доброго здоровья, волхв.
Убийца самым натуральным образом насмехался над Белояном. И волхв это чувствовал.
— Зачем ты вернулся? — Продолжил Белоян серьезно.
— Я связан словом. Никто не давал мне права уйти.
Белоян нахмурился.
— Я поражен! Ты действительно странный человек, Северьян. Но почему тебя не было, так долго?
— Загостился у древлян, — неопределенно ответил тот. — И обратная дорога не обошлась без приключений. Да, вы бы занялись лучше делом, да повывели нечисть из окрестных лесов. Я в меру возможностей, сам занимался этим… но моих сил не хватает…
— Как-нибудь в другой раз, — отмахнулся Белоян. — У нас проблемы посложнее…
Северьян нахмурился, скинул капюшон, так что стало видно его лицо, серое, изможденное, скулы выпирают, глаза пустые, безумные. Белоян отшатнулся.
— А ты изменился.
— Жизнь меняет, — бросил Северьян. — Так в чем же дело?
— Царьград шалит, — начал волхв. — Базилевс совсем совесть потерял. Натравил магов, насылает на нас то наводнения, то засухи, да так, что даже боги гневаются.
— Гневаются, но не помогают. Это на них похоже, — хищно улыбнулся Северьян.
— Боги лишь созерцают. Это их право. Но Базилевс перегнул палку.
— И кто же его остановит? — Подозрительно прищурился убийца.
— Ты! — Гордо сказал волхв. — Лишь тебе, избранному, под силу сделать невозможное.
— И что же мне предлагается? Убить Владыку? В таком случае ты явно переоценил мои силы, волхв. Я, конечно, пойду, но паду раньше…
Белоян перебил его.
— Никто не просит тебя убивать. Все что нужно, это выкрасть талисман Базилевса. Сила его в Белокамне. Украдешь камень, и Русь освободится от ига Царьграда. Освободишься и ты…
— От ига Царьграда? — Передразнил Северьян.
— От слова, данного Владимиру. Я тебе обещаю.
Северьян резво вскочил с кресла. Подпрыгивающей походкой хищника пересек комнату, встал возле окна.
— Заманчивое предложение. Полная свобода взамен… Впрочем, у меня нет выбора. Итак, рассказывай, все, что знаешь об этом твоем талисмане и… остальное потом.
Белоян ухмыльнулся, обнажив острые огромные клыки. Он и не надеялся столь просто решить эту проблему. Всегда испытываешь облегчение, когда перекидываешь непосильную ношу со своих плеч на плечи другого. И плевать, если тот, кому ты ее отдал, сломается, не выдержит. Это уже будет его проблема.
— С тобой легко иметь дело. Так слушай. Белокамень хранится в Царьградской сокровищнице. Его не найдешь просто так, надо постараться… и проникнуть в святая святых Владыки. Сам Белокамень похож на обыкновенный булыжник, размером чуть больше твоего друга, — волхв бросил взгляд на домового.
— Я не булыжник, — буркнул Доробей, но из-за лучины так и не вышел.
— Теперь мои требования, — решительно молвил Северьян. — Если я вернусь живым, мне нужна полная свобода, безо всяких ограничений. Деньги тоже не помешают, но сумма — вопрос отдельный. И, конечно меч и прочая амуниция на мой выбор. Последнее не обсуждается.
— Я думаю, это не сложно устроить, — согласился Белоян. — Но зачем тебе деньги? Я думал, что свобода для тебя…
— Надеялся, что я себя убью, — сощурил глаза Северьян, — не так ли? Но хочу тебя огорчить, волхв. У меня появился вкус к жизни.
— Ничего, — криво усмехнулся Белоян. — Это путешествие у тебя его отобьет.
Князь Владимир стоял на крыльце, вперив тяжелый взгляд в небо. Глаза усталыми тлеющими угольками смотрели из-под нависших надбровных дуг, длинный чуб намок, и стал похож на половую тряпку. Рядом, облокотившись на подоконник, перетаптывался Белоян. Волхв тоже выглядел озабоченным. На медвежьей морде пролегли бороздами морщины, брови кустистые, как иглы у ежа хмуро сошлись у переносицы. Глаза настороженно смотрели вдаль. Там где небо сходилось с землею, зигзагами вырывалась молния, грохотал гром.
— Боги гневаются, — не проговорил, прорычал Верховный волхв. — Даже они, хоть и терпимы, но не выносят столь грубых вмешательств.
Владимир отвел тяжелый, полный тоски взгляд от черного неба.
— Тогда отчего же достается нам?
Волхв пожал плечами.
— Наверное, мы крайние…
Дождь удвоил силу. Молотом барабанил по крышам, превращая вытоптанные тропинки в полноводные ручьи.
— И ты ничего не можешь сделать? А, Верховный?
Белоян понуро опустил голову.
— Я один, княже. Один в поле не воин. Слишком силен Базилевс, и преемники, приспешники его немногим уступают ему в силе. Одному мне против стольких магов не выстоять…
Князь прищурился.
— И что же ты предлагаешь? Отдаться на милость Царьграду? Может еще и бога их принять как своего?
Волхв устало опустился на лавку.
— Не юродствуй, княже. Я итак делаю все, что могу. И часть волны я все же сдерживаю. Но и мои силы не беспредельны.
— Но ты же не единственный волхв на Руси?
— Не единственный. Есть в лесах и поумнее, поопытнее меня. Только кто же согласится вылезать из своих засиженных нор, да идти князю в услужение? Они же все отшельники! Их в киянские палаты никаким калачом не заманишь. Да и зачем им калачи, если они себе их и так наколдовать могут. Недосуг им мирскими делами заниматься, отвлекаться от мыслей о высоком!
— Да, дела… — князь тихо вздохнул. — Вчера с заставы примчался Добрыня. Там вообще творится что-то невообразимое. Гигантский смерч движется с севера…
Белоян не скрываясь, зарычал.
— Царьград перегнул палку. Я попытаюсь удержать смерч, но один… Один я не справлюсь.
— Да что ты заладил, не справлюсь, не справлюсь! — В сердцах крикнул Владимир. — Скажи лучше, что сделать можно?
Белоян приподнялся, глаза насторожились, загорелись.
— Есть у Базилевса талисман-камень. Белокамнем зовется. Он и дает ему силу управлять стихиями. Если выкрасть его, или разбить… все напасти сгинут.
Князь снова уставился в грозное небо.
— Если не выйдет, пойду на Царьград с боем. Авось…
— Нет, ни какого боя! — Взревел Белоян. — Князь, пощупай голову, на месте ли? Это лишь ты да я знаем, что погода — дело рук магов Царьградских. А как ты воинам объяснишь? Просто кинешь на погибель? Или расскажешь все, как есть?
Владимир бессильно сжал кулаки.
— Не знаю! Не знаю, волхв!
Верховный примирительно похлопал его по плечу.
— Надо просто найти человека, способного проникнуть в Царьград. Способного сотворить невозможное. Лишить Базилевса Белокамня, и рухнет его власть над Русью.
— Но кто? Кто сможет сделать невозможное.
— Знавал я одного… Али запамятовал, княже.
Князь нахмурился.
— Никак, Северьяна вспомнил? Так зря. Ни слуху, ни духу о нем нет. Сгинул. Пропал.
— Но древляне-то унялись, бунтари сгинули. И налоги платят исправно.
— А ты уверен, что это заслуга убийцы. Может, древляне просто одумались…
— Все может быть. — Усмехнулся Волхв. — Но я все еще надеюсь, что он вернется.
Разговор с волхвом вконец выбил Владимира из колеи. Князь шел, как в воду опущенный, распахивал двери ударом ноги, погрузившись в собственные мрачные мысли. В трапезной горел свет. Владимир насторожился, рука привычно легла на эфес меча. Дверь отворилась тяжело, со скрипом.
На столе коптила лучина. Мрачные, рваные всполохи высветили темную фигуру, сидящую на любимом стуле князя. На неизвестном был потертый, рваный во многих местах балахон из мешковины, глубокий капюшон надвинут на лицо, так, что виднелся лишь подбородок, и рот, растянутый в хищной улыбке. Странный гость больше всего напоминал странника-калику, лишь улыбка…
— Никак сам светлый князь пожаловал в трапезную, — голос незнакомца был тихий. — Ну что ж, всегда рады гостям.
— Кто ты? — Рявкнул Владимир, держа на эфесе меча ладонь. — И что делаешь в моем тереме?
Незнакомец тихо рассмеялся.
— Однако, как же быстро ты забываешь своих помощников. Древляне-то унялись, снова дань платят.
— Северьян? — Неверяще выкрикнул Владимир.
— Значит, все-таки помнишь… Тем лучше. Я немного задержался, прости князь. Но волю твою исполнил.
— Еще бы не исполнить! — Раздался ворчливый басовитый голосок со стола. Владимир подскочил как ужаленный.
— Ты не один? — Прохрипел князь. — Кто здесь еще?
— Мой друг. Домовой… Вернее был домовым, а теперь кочевой.
— Домовой, кочевой, какая разница!
Из темноты вышел маленький человечек. Владимир подивился всей его несуразности: ножки маленькие, короткие, сам покрыт шерстью. Больше всего князя поразила маленькая костяная игла на поясе у этого смешного существа. Признаться, князь ни разу не видел домового воочию, и сейчас удивлялся, как ребенок.
Князь немного растерялся. Он просто не знал, как вести себя с этой странноватой парочкой. Броситься с мечом — глупо. Просто стоять увальнем — тоже не выход. А язык прилип к гортани, отказываясь повиноваться. Сейчас бы Белояна сюда, он бы нашел общий язык и с наемником и с его странным приятелем.
— Ну, поприветствовались и ладно, — Северьян сам подошел к нужной черте. — Теперь кликни-ка Волхва, княже. Очень мне с ним потолковать хочется.
Владимир хотел возмутиться, уж больно нахально вел себя Северьян, но сдержал рвущуюся наружу ярость. Не стоит рубить сук, на котором сидишь. Особенно когда не знаешь, куда будешь падать. Потому-то князь, скрипя зубами, выполнил обязанности слуги, вихрем ворвавшись в опочивальню Белояна.
Волхв сидел перед горящей свечой и смотрел на пламя. Со лба его крупными каплями стекал пот. Верховный был страшно напряжен, видно было, как напряглись мускулы, на лбу вздулись жилы. Князь виновато кашлянул. Белоян дернулся, как от удара, бросил разъяренный взгляд на князя.
— Я, между прочим, не баклуши бью, — прорычал он.
— Прости, что нарушил твой покой, Верховный, — сокрушенно молвил Владимир, — но у меня гости.
Волхв смахнул рукавом пот со лба.
— Кто еще? Неужели сам печенежский хан Кучуг пожаловал? Так сказать, с дружеским визитом.
— Нет! — Победоносно изрек князь. — Вернулся твой подопечный. Северьян, кажется его зовут.
Белоян мигом сорвался с места, да так, что стул под ним хрустнул и развалился, но волхв даже глазом не повел. Ни к чему ему эти мирские дела, когда речь идет о высоком…
— Но когда он успел вернуться? — Допытывал верховный князя.
— Откуда же я знаю, — возмущался Владимир. — Я пришел, а он сидит… еще и нечисть с собой какую-то приволок. Домовым называет.
— Домовым? Это хорошо! Неужели Северьяну все-таки удалось сродниться со славянской землей…
Северьян сидел там же, где его видел в последний раз Владимир. Вольготно развалившись в княжеском кресле, он срезал ногти с пальцев острым заморским кинжалом. На приход Белояна никак не отреагировал, продолжая лениво ковырять руки. Зато маленький человечек заметил волхва, отшатнулся, спрятался за лучину.
— Сгинь, нечистый! — Завопил он, воинственно размахивая костяной иглой. — Эй, калика, здесь какой-то урод пришел. Толи медведь, толи человек…
— Не шуми, Доробей, — одернул домового Северьян. — Это не медведь, это верховный волхв Белоян.
— Совершенно верно, — прорычал волхв. — Приятно познакомиться. Никогда не видел, чтобы домовой так привязывался к человеку. Обычно домовые нелюдимы и избегают всякого общения.
— Я не все, — буркнул домовой, не решаясь выйти из-за лучины. Но иглу спрятал.
Белоян перевел взгляд на Северьяна. Кивнул князю, мол, можешь оставить нас одних. Владимир понял, на что намекает волхв, и с видом уязвленного гордеца покинул трапезную. Верховный спокойно вздохнул, взял другой стул, сел напротив Северьяна.
— Ну, здравствуй, убийца.
— И тебе доброго здоровья, волхв.
Убийца самым натуральным образом насмехался над Белояном. И волхв это чувствовал.
— Зачем ты вернулся? — Продолжил Белоян серьезно.
— Я связан словом. Никто не давал мне права уйти.
Белоян нахмурился.
— Я поражен! Ты действительно странный человек, Северьян. Но почему тебя не было, так долго?
— Загостился у древлян, — неопределенно ответил тот. — И обратная дорога не обошлась без приключений. Да, вы бы занялись лучше делом, да повывели нечисть из окрестных лесов. Я в меру возможностей, сам занимался этим… но моих сил не хватает…
— Как-нибудь в другой раз, — отмахнулся Белоян. — У нас проблемы посложнее…
Северьян нахмурился, скинул капюшон, так что стало видно его лицо, серое, изможденное, скулы выпирают, глаза пустые, безумные. Белоян отшатнулся.
— А ты изменился.
— Жизнь меняет, — бросил Северьян. — Так в чем же дело?
— Царьград шалит, — начал волхв. — Базилевс совсем совесть потерял. Натравил магов, насылает на нас то наводнения, то засухи, да так, что даже боги гневаются.
— Гневаются, но не помогают. Это на них похоже, — хищно улыбнулся Северьян.
— Боги лишь созерцают. Это их право. Но Базилевс перегнул палку.
— И кто же его остановит? — Подозрительно прищурился убийца.
— Ты! — Гордо сказал волхв. — Лишь тебе, избранному, под силу сделать невозможное.
— И что же мне предлагается? Убить Владыку? В таком случае ты явно переоценил мои силы, волхв. Я, конечно, пойду, но паду раньше…
Белоян перебил его.
— Никто не просит тебя убивать. Все что нужно, это выкрасть талисман Базилевса. Сила его в Белокамне. Украдешь камень, и Русь освободится от ига Царьграда. Освободишься и ты…
— От ига Царьграда? — Передразнил Северьян.
— От слова, данного Владимиру. Я тебе обещаю.
Северьян резво вскочил с кресла. Подпрыгивающей походкой хищника пересек комнату, встал возле окна.
— Заманчивое предложение. Полная свобода взамен… Впрочем, у меня нет выбора. Итак, рассказывай, все, что знаешь об этом твоем талисмане и… остальное потом.
Белоян ухмыльнулся, обнажив острые огромные клыки. Он и не надеялся столь просто решить эту проблему. Всегда испытываешь облегчение, когда перекидываешь непосильную ношу со своих плеч на плечи другого. И плевать, если тот, кому ты ее отдал, сломается, не выдержит. Это уже будет его проблема.
— С тобой легко иметь дело. Так слушай. Белокамень хранится в Царьградской сокровищнице. Его не найдешь просто так, надо постараться… и проникнуть в святая святых Владыки. Сам Белокамень похож на обыкновенный булыжник, размером чуть больше твоего друга, — волхв бросил взгляд на домового.
— Я не булыжник, — буркнул Доробей, но из-за лучины так и не вышел.
— Теперь мои требования, — решительно молвил Северьян. — Если я вернусь живым, мне нужна полная свобода, безо всяких ограничений. Деньги тоже не помешают, но сумма — вопрос отдельный. И, конечно меч и прочая амуниция на мой выбор. Последнее не обсуждается.
— Я думаю, это не сложно устроить, — согласился Белоян. — Но зачем тебе деньги? Я думал, что свобода для тебя…
— Надеялся, что я себя убью, — сощурил глаза Северьян, — не так ли? Но хочу тебя огорчить, волхв. У меня появился вкус к жизни.
— Ничего, — криво усмехнулся Белоян. — Это путешествие у тебя его отобьет.
Глава 23.
Утро выдалось холодным и пасмурным. Дождь то стихал, то возобновлялся и лил с новой силой. Но вопреки непогоде, Перелесье гудело, как растревоженный пчелиный улей. Здесь, на взмокших суматошных улицах царила базарная суета. Ярмарка, как ей и полагается, работала, несмотря на смерчи, тайфуны, снежные бури и засухи. Это было больше, чем просто покупка вещей и продуктов. Для жителей Перелесья сие скорее, походило на ритуал. Люди с корзинками и котомками ходили от прилавка к прилавку, важно интересовались новинками, торговались, ругались, в общем, отдыхали, как умели. Здесь же сновали стражники, проверяли, верно ли ведется торговля, разнимали дерущихся и следили, как могли за порядком.
Данила втиснулся среди двух крупных баб, оттолкнул дерущихся из-за леденца мальчишек, и пошел в сторону жилых кварталов. Здесь было тихо и безлюдно. Редкий пес пробегал мимо, голодно озираясь, уже не торопился гавкнуть на случайного прохожего. Когда стихия начинает буйствовать, все живые твари сплочаются, по крайней мере, относятся друг к другу куда дружелюбнее. Данила только вернулся из Искоростеня. По дурости ли, по уму большому предпочел возвращаться нормальной дорогой, вспоминая зачарованный лес недобрым словом. Но дороги размыло, да так, что повозка завязла по самое некуда. Даже коня пришлось бросить, и взять с собой лишь самое необходимое. Потому в руках витязя остался лишь верный меч, подаренный воеводой Искоростеня на прощание, мешочек с золотыми, да котомка с баклажками, запасом пищи и сменной одеждой.
В Перелесье Данила вернулся с единственной целью. Здесь его ждала невеста, золотоволосая красавица Люта, девушка с которой витязь готов был связать всю свою жизнь, но боялся признаться в этом даже самому себе.
Возле ее невысокого терема цвела пышными цветами яблоня, вот уже из года в год дерево исправно плодоносило. Все вокруг удивлялись, лишь Люта мило улыбалась и говорила, что в дереве этом живет душа Лютиной бабушки, коренной древлянки.
— Эгегей, есть кто дома? — Весело закричал Данила.
Дверь заскрипела, отворяясь, и на порог вышла мать Люты. Женщина она была статная и даже сейчас могла бы захомутать любого мужика, но после смерти мужа, погибшего от рук степняков, так больше и не вышла за муж. Но сейчас она отчего-то выглядела постаревшей, какой-то осунувшейся. Неужели люди могут так быстро стареть? Наверное, все-таки могут, если на то есть причина, — решил Данила.
— Доброго вам здоровья, матушка Дарья, — поклонился витязь. — Дома ли Люта, невеста моя нареченная?
— Люта пропала… — тихо сказала женщина. И тихонько заплакала.
Данила сидел рядом с несчастной матерью, которая никак не могла взять себя в руки, и не знал что сказать. Неловкость сковала его язык, обездвижила руки. Он все еще не верил в происходящее. Люта пропала? Но как она могла пропасть? Нет, не может быть. Может, просто вышла ненадолго задержалась, а мать волнуется.
В доме что-то неуловимо изменилось. Вроде все предметы обихода и неказистая мебель, остались на месте, но что-то навсегда ускользнуло. Не хватало того маленького, неприметного, но столь необходимого уюта. Почему, куда он исчез? Этого Данила не знал и не мог знать.
— Давно ее нет? — Ляпнул он невпопад.
Женщина подняла полный тоски взгляд.
— Уже почти месяц прошел… И ни весточки. Убили ее, снасильничали и убили, ироды! — Мать кричала не в силах остановиться.
Данила медленно пятился из комнаты. Ему было нечего сказать ей. Он и не хотел ничего говорить. Собрал свои скудные пожитки, пристегнул к поясу меч.
— Я найду ее, — бросил он с порога. Но женщина его не слышала. Она уже не верила ни кому и ни чему.
В корчме было людно и шумно. Слышались пьяные разговоры, кое-где вспыхивали вялые, тут же угасающие споры. В воздухе висел пронзительный аромат жареного мяса, специй, печеного чеснока и стойкого перегара, являющегося неотъемлемой частью этого заведения. Данила сидел за столом перед миской с мясом. К еде он так и не притронулся, зато стакан за стаканом хлебал медовуху. Но отчего-то крепкий напиток совсем не расслаблял, вызывая лишь тошноту, да головную боль. На него уже подозрительно косился хозяин корчмы, низкий коренастый мужик с лысым черепом и густой рыжей бородой. У стойки стоял здоровый, могучий воин из числа дружинников. Заметив волнения корчмовщика, подсел к Даниле.
— Доброго тебе здоровья, витязь, — молвил он.
— И тебе того же, — вяло ответил Данила. — Хозяин, еще медовухи!
Тот не спешил исполнять заказ, ожидая, чем закончится разговор. Кто знает, может, еще драку устроят, тогда можно будет побольше денег содрать.
— Что-то ты не весел витязь. Али горе какое приключилось? — Допытывался дружинник.
— А тебе какое дело? — Огрызнулся Данила. — У вас всех одно на уме, сытно пожрать, поспать да бабу повалять!
Дружинник напрягся, но виду не подал.
— Похоже и вправду горе. Умер кто, аль пропал без вести? А может, деньги украли?
— Пропала. Без вести.
— Уже лучше. Кто?
Данила поднялся. Рука легла на эфес меча.
— Зачем тебе это, незнакомец? Что ты хочешь? Денег тебе дать? Или меча моего испробовать желаешь?
Гвалт в корчме притих. Завсегдатаи и любопытные постояльцы с интересом уставились на творящееся действо. Это был самый настоящий вызов.
— Меч твой хорош, — тихо сказал дружинник. — Только несподручно мне с тобой силой меряться. Ты мне не враг.
— Тогда садись рядом, и выпей со мной! — Рявкнул Данила. Голову мутило, медовуха, наконец, начала свое пагубное действо.
— Пошли лучше, освежимся.
— Ну, пошли, коли не шутишь.
Пошатываясь, Данила вышел из корчмы. Вслед за ним твердой походкой прошагал дружинник. Во дворе лил дождь. И небо, подернутое проблесками света, вновь заволокли свинцовые тучи.
— Как тебя зовут-то? — Прищурился Данила.
— Пехором мать нарекла, друзья кличут Пехом. Я воевода Перелесской дружины. Какой никакой, а все-таки дружины. Ты, как я вижу не местный?
— Да, не местный. Из древлян я.
— И кого ты здесь потерял?
— Невесту, — пробурчал Данила, вперив пьяный взгляд в размокшую землю.
— Как же ты не доглядел? За невестами глаз да глаз нужен!
Данила нахмурился. Выслушивать издевательства случайных знакомых он не хотел.
— Прощай, Пехор. Пойду я…
— Не торопись. Куда ты пойдешь?
— А Ящер его знает. Куда глаза глядят. Теперь я лишился всего…
— Постой, парень. Может, помогу тебе.
— И чем же ты мне поможешь? Ты всего лишь воевода, а не бог.
Воевода нахмурился.
— Когда пропала твоя невеста?
— Месяц назад. Чуть меньше.
— Думаешь, ее похитили?
— Тебе лучше знать, ты же отвечаешь за порядок в Перелесье.
— По крайней мере, мертвых девушек мы не находили. Значит, похитили. Работорговцев нынче развелось…
Данилу вдруг осенило.
— Кто-нибудь приезжал сюда за последний месяц?
Воевода вскинул брови.
— Ба, да ты не так глуп, как кажешься. Перелесье, городок маленький, никому не известный. Потому и гостей у нас не много, все больше случайные путники. Слушай, витязь. Приезжал к нам недавно купец. С виду знатный, богатый, слуг и телохранителей, как грязи, но видно, что делишки воротит темные, и торгует не только тканями да пряностями. Говорил, что заблудился и спрашивал дорогу к Киеву.
Данила напрягся.
— Значит, в Киев поехал?
— Нет, в Киев он лишь дорогу спрашивал, хитрец. А сам в Царьград направлялся, уж я это сразу вижу. У Владимира с такими товарами делать нечего.
— В Царьград путь неблизкий. А в Перелесье-то он гостил?
— Жил здесь три дня вместе со своими слугами и наемниками охранниками. Что делали, не ведаю. Но не дебоширили, иначе мы бы им бока поотшибали…
Воевода начал хорохориться, и забываясь, уходил от дела. Но Данила уже завелся. Перед глазами возникла такая реалистичная картина, как толстый мордатый купец связывает Люту и загоняет в повозку, что сам поверил в это. Неужели, чтобы узнать это, придется отправиться в Царьград.
— Спасибо, воевода. Помог ты мне. Теперь хоть знаю, что делать дальше.
Пехор всплеснул руками.
— Никак в Царьград собрался? Путь туда неблизкий.
— У меня нет выбора. Свой я сделал слишком поздно, теперь расплачиваюсь. Хоть в Царьград пойду, хоть к Ящеру в подземное царство.
— Да, ты настойчивый. Но хоть знаешь, кого искать?
— Как кого? — Удивился Данила. — Купца!
Воевода усмехнулся.
— Да в Царьграде этих купцов больше чем в Перелесье жителей!
Данила понуро опустил голову. Брови сошлись на переносице.
— Я найду его! Всех переберу, но найду!
— Не горячись, витязь. Я еще кое-чем тебе помогу. Телохранители называли его Ликуном. Может это его имя, может прозвище, но это уже лучше, чем ничего.
Данила присел на крыльцо. Меч гулко звякнул о ступеньку.
— Действительно лучше. — Тихо сказал он.
Данила втиснулся среди двух крупных баб, оттолкнул дерущихся из-за леденца мальчишек, и пошел в сторону жилых кварталов. Здесь было тихо и безлюдно. Редкий пес пробегал мимо, голодно озираясь, уже не торопился гавкнуть на случайного прохожего. Когда стихия начинает буйствовать, все живые твари сплочаются, по крайней мере, относятся друг к другу куда дружелюбнее. Данила только вернулся из Искоростеня. По дурости ли, по уму большому предпочел возвращаться нормальной дорогой, вспоминая зачарованный лес недобрым словом. Но дороги размыло, да так, что повозка завязла по самое некуда. Даже коня пришлось бросить, и взять с собой лишь самое необходимое. Потому в руках витязя остался лишь верный меч, подаренный воеводой Искоростеня на прощание, мешочек с золотыми, да котомка с баклажками, запасом пищи и сменной одеждой.
В Перелесье Данила вернулся с единственной целью. Здесь его ждала невеста, золотоволосая красавица Люта, девушка с которой витязь готов был связать всю свою жизнь, но боялся признаться в этом даже самому себе.
Возле ее невысокого терема цвела пышными цветами яблоня, вот уже из года в год дерево исправно плодоносило. Все вокруг удивлялись, лишь Люта мило улыбалась и говорила, что в дереве этом живет душа Лютиной бабушки, коренной древлянки.
— Эгегей, есть кто дома? — Весело закричал Данила.
Дверь заскрипела, отворяясь, и на порог вышла мать Люты. Женщина она была статная и даже сейчас могла бы захомутать любого мужика, но после смерти мужа, погибшего от рук степняков, так больше и не вышла за муж. Но сейчас она отчего-то выглядела постаревшей, какой-то осунувшейся. Неужели люди могут так быстро стареть? Наверное, все-таки могут, если на то есть причина, — решил Данила.
— Доброго вам здоровья, матушка Дарья, — поклонился витязь. — Дома ли Люта, невеста моя нареченная?
— Люта пропала… — тихо сказала женщина. И тихонько заплакала.
Данила сидел рядом с несчастной матерью, которая никак не могла взять себя в руки, и не знал что сказать. Неловкость сковала его язык, обездвижила руки. Он все еще не верил в происходящее. Люта пропала? Но как она могла пропасть? Нет, не может быть. Может, просто вышла ненадолго задержалась, а мать волнуется.
В доме что-то неуловимо изменилось. Вроде все предметы обихода и неказистая мебель, остались на месте, но что-то навсегда ускользнуло. Не хватало того маленького, неприметного, но столь необходимого уюта. Почему, куда он исчез? Этого Данила не знал и не мог знать.
— Давно ее нет? — Ляпнул он невпопад.
Женщина подняла полный тоски взгляд.
— Уже почти месяц прошел… И ни весточки. Убили ее, снасильничали и убили, ироды! — Мать кричала не в силах остановиться.
Данила медленно пятился из комнаты. Ему было нечего сказать ей. Он и не хотел ничего говорить. Собрал свои скудные пожитки, пристегнул к поясу меч.
— Я найду ее, — бросил он с порога. Но женщина его не слышала. Она уже не верила ни кому и ни чему.
В корчме было людно и шумно. Слышались пьяные разговоры, кое-где вспыхивали вялые, тут же угасающие споры. В воздухе висел пронзительный аромат жареного мяса, специй, печеного чеснока и стойкого перегара, являющегося неотъемлемой частью этого заведения. Данила сидел за столом перед миской с мясом. К еде он так и не притронулся, зато стакан за стаканом хлебал медовуху. Но отчего-то крепкий напиток совсем не расслаблял, вызывая лишь тошноту, да головную боль. На него уже подозрительно косился хозяин корчмы, низкий коренастый мужик с лысым черепом и густой рыжей бородой. У стойки стоял здоровый, могучий воин из числа дружинников. Заметив волнения корчмовщика, подсел к Даниле.
— Доброго тебе здоровья, витязь, — молвил он.
— И тебе того же, — вяло ответил Данила. — Хозяин, еще медовухи!
Тот не спешил исполнять заказ, ожидая, чем закончится разговор. Кто знает, может, еще драку устроят, тогда можно будет побольше денег содрать.
— Что-то ты не весел витязь. Али горе какое приключилось? — Допытывался дружинник.
— А тебе какое дело? — Огрызнулся Данила. — У вас всех одно на уме, сытно пожрать, поспать да бабу повалять!
Дружинник напрягся, но виду не подал.
— Похоже и вправду горе. Умер кто, аль пропал без вести? А может, деньги украли?
— Пропала. Без вести.
— Уже лучше. Кто?
Данила поднялся. Рука легла на эфес меча.
— Зачем тебе это, незнакомец? Что ты хочешь? Денег тебе дать? Или меча моего испробовать желаешь?
Гвалт в корчме притих. Завсегдатаи и любопытные постояльцы с интересом уставились на творящееся действо. Это был самый настоящий вызов.
— Меч твой хорош, — тихо сказал дружинник. — Только несподручно мне с тобой силой меряться. Ты мне не враг.
— Тогда садись рядом, и выпей со мной! — Рявкнул Данила. Голову мутило, медовуха, наконец, начала свое пагубное действо.
— Пошли лучше, освежимся.
— Ну, пошли, коли не шутишь.
Пошатываясь, Данила вышел из корчмы. Вслед за ним твердой походкой прошагал дружинник. Во дворе лил дождь. И небо, подернутое проблесками света, вновь заволокли свинцовые тучи.
— Как тебя зовут-то? — Прищурился Данила.
— Пехором мать нарекла, друзья кличут Пехом. Я воевода Перелесской дружины. Какой никакой, а все-таки дружины. Ты, как я вижу не местный?
— Да, не местный. Из древлян я.
— И кого ты здесь потерял?
— Невесту, — пробурчал Данила, вперив пьяный взгляд в размокшую землю.
— Как же ты не доглядел? За невестами глаз да глаз нужен!
Данила нахмурился. Выслушивать издевательства случайных знакомых он не хотел.
— Прощай, Пехор. Пойду я…
— Не торопись. Куда ты пойдешь?
— А Ящер его знает. Куда глаза глядят. Теперь я лишился всего…
— Постой, парень. Может, помогу тебе.
— И чем же ты мне поможешь? Ты всего лишь воевода, а не бог.
Воевода нахмурился.
— Когда пропала твоя невеста?
— Месяц назад. Чуть меньше.
— Думаешь, ее похитили?
— Тебе лучше знать, ты же отвечаешь за порядок в Перелесье.
— По крайней мере, мертвых девушек мы не находили. Значит, похитили. Работорговцев нынче развелось…
Данилу вдруг осенило.
— Кто-нибудь приезжал сюда за последний месяц?
Воевода вскинул брови.
— Ба, да ты не так глуп, как кажешься. Перелесье, городок маленький, никому не известный. Потому и гостей у нас не много, все больше случайные путники. Слушай, витязь. Приезжал к нам недавно купец. С виду знатный, богатый, слуг и телохранителей, как грязи, но видно, что делишки воротит темные, и торгует не только тканями да пряностями. Говорил, что заблудился и спрашивал дорогу к Киеву.
Данила напрягся.
— Значит, в Киев поехал?
— Нет, в Киев он лишь дорогу спрашивал, хитрец. А сам в Царьград направлялся, уж я это сразу вижу. У Владимира с такими товарами делать нечего.
— В Царьград путь неблизкий. А в Перелесье-то он гостил?
— Жил здесь три дня вместе со своими слугами и наемниками охранниками. Что делали, не ведаю. Но не дебоширили, иначе мы бы им бока поотшибали…
Воевода начал хорохориться, и забываясь, уходил от дела. Но Данила уже завелся. Перед глазами возникла такая реалистичная картина, как толстый мордатый купец связывает Люту и загоняет в повозку, что сам поверил в это. Неужели, чтобы узнать это, придется отправиться в Царьград.
— Спасибо, воевода. Помог ты мне. Теперь хоть знаю, что делать дальше.
Пехор всплеснул руками.
— Никак в Царьград собрался? Путь туда неблизкий.
— У меня нет выбора. Свой я сделал слишком поздно, теперь расплачиваюсь. Хоть в Царьград пойду, хоть к Ящеру в подземное царство.
— Да, ты настойчивый. Но хоть знаешь, кого искать?
— Как кого? — Удивился Данила. — Купца!
Воевода усмехнулся.
— Да в Царьграде этих купцов больше чем в Перелесье жителей!
Данила понуро опустил голову. Брови сошлись на переносице.
— Я найду его! Всех переберу, но найду!
— Не горячись, витязь. Я еще кое-чем тебе помогу. Телохранители называли его Ликуном. Может это его имя, может прозвище, но это уже лучше, чем ничего.
Данила присел на крыльцо. Меч гулко звякнул о ступеньку.
— Действительно лучше. — Тихо сказал он.
Глава 24.
Новая комната выглядела куда лучше прежней. Здесь и кровать была кроватью, и стол из свежевырубленного дуба, не успевший даже потемнеть. На окнах беленькие занавески, стены обиты коврами. Вместо лавок стулья, и две восковые свечи взамен лучин. Эти перемены значительно облегчили жизнь, сделали ее куда более приятной, но так и не избавили от томящего чувства опасности. Путешествие в Царьград пугало его, угнетало, как никогда раньше. Он просто чувствовал, что вернуться оттуда живым не удастся. А Северьян в последнее время доверял предчувствиям.
За окном непроходимой стеной лил дождь. И на душе у Северьяна было так же пасмурно, как и на небе. Лишь домовой, веселый, довольный бегал из угла в угол и верещал:
— Все, теперь меня отсюда никаким калачом не выманишь.
Северьян искренне радовался, что нашел пристанище для своего маленького друга. Хоть кто-то должен обрести счастье и покой. Впрочем, Северьян был уверен, Данилу тоже ждала далеко не худшая из зол. Лишь убийце путь в омут спокойствия был заказан.
В эту ночь спал он плохо, ворочался, стонал, а под утро проснулся в холодном поту. Встал, умылся, не помогло. Ночь была ужасной. День обещал выдаться еще ужаснее… Тучи расползлись. На небо выкатило солнце.
В полдень Северьян прошел в оружейную. Острозуб недовольно ворчал, выполняя приказ князя. Это где же видано: убийцу в княжескую оружейную пускать. Но, пошумел, погалдел, а против воли князя не попрешь.
— Ну, заходи, — злобно прошипел он, отпирая небольшую, кованую железом дверь.
Первым вошел Северьян. Острозуб двинулся следом, подозрительно щурясь, не сопрет ли чего тот. Убийца лишь усмехался, глядя на кряжистого оружейника. Ему бы хозяйственником быть, за добром присматривать. Ишь как напрягается, аж по швам трещит от злости. А Северьян нарочито медленно перебирал мечи и секиры, сабли и ножи. Чего здесь только не было. Одних щитов всевозможных сотни, от легких, обитых кожей, до тяжеленных рыцарских, которые и не каждый меч возьмет. Луки, арбалеты, маленькие, большие, богатырские палицы и секиры, легкие кольчуги и цельные бронзные латы. Все это Северьян обошел кругом, присматриваясь и хмыкая. Взял кривой хазарский меч, повертел в руке, одобрительно хмыкнул. Клинок был прекрасно сбалансирован и лежал в руке, как влитой.
— Беру этот! — Крикнул он Острозубу.
Тот хило улыбнулся, радуясь, что Северьян отделался малым.
— А еще этот и этот! — Добавил Северьян, пряча за пояс два коротких, обоюдоострых кинжала. — А другой оружейной у вас нет?
Острозуб закипел от злости. Широкое, массивное лицо его покраснело. Видно было, как играют желваки, и глаза из-под массивных надбровных дуг смотрят яростно, дико. Не приказ князя, растерзал бы на месте.
— Нет, — выдавил из себя Острозуб.
— Жаль, — притворно вздохнул Северьян и вышел первым из оружейной комнаты, оставив оружейника в гордом одиночестве.
За окном непроходимой стеной лил дождь. И на душе у Северьяна было так же пасмурно, как и на небе. Лишь домовой, веселый, довольный бегал из угла в угол и верещал:
— Все, теперь меня отсюда никаким калачом не выманишь.
Северьян искренне радовался, что нашел пристанище для своего маленького друга. Хоть кто-то должен обрести счастье и покой. Впрочем, Северьян был уверен, Данилу тоже ждала далеко не худшая из зол. Лишь убийце путь в омут спокойствия был заказан.
В эту ночь спал он плохо, ворочался, стонал, а под утро проснулся в холодном поту. Встал, умылся, не помогло. Ночь была ужасной. День обещал выдаться еще ужаснее… Тучи расползлись. На небо выкатило солнце.
В полдень Северьян прошел в оружейную. Острозуб недовольно ворчал, выполняя приказ князя. Это где же видано: убийцу в княжескую оружейную пускать. Но, пошумел, погалдел, а против воли князя не попрешь.
— Ну, заходи, — злобно прошипел он, отпирая небольшую, кованую железом дверь.
Первым вошел Северьян. Острозуб двинулся следом, подозрительно щурясь, не сопрет ли чего тот. Убийца лишь усмехался, глядя на кряжистого оружейника. Ему бы хозяйственником быть, за добром присматривать. Ишь как напрягается, аж по швам трещит от злости. А Северьян нарочито медленно перебирал мечи и секиры, сабли и ножи. Чего здесь только не было. Одних щитов всевозможных сотни, от легких, обитых кожей, до тяжеленных рыцарских, которые и не каждый меч возьмет. Луки, арбалеты, маленькие, большие, богатырские палицы и секиры, легкие кольчуги и цельные бронзные латы. Все это Северьян обошел кругом, присматриваясь и хмыкая. Взял кривой хазарский меч, повертел в руке, одобрительно хмыкнул. Клинок был прекрасно сбалансирован и лежал в руке, как влитой.
— Беру этот! — Крикнул он Острозубу.
Тот хило улыбнулся, радуясь, что Северьян отделался малым.
— А еще этот и этот! — Добавил Северьян, пряча за пояс два коротких, обоюдоострых кинжала. — А другой оружейной у вас нет?
Острозуб закипел от злости. Широкое, массивное лицо его покраснело. Видно было, как играют желваки, и глаза из-под массивных надбровных дуг смотрят яростно, дико. Не приказ князя, растерзал бы на месте.
— Нет, — выдавил из себя Острозуб.
— Жаль, — притворно вздохнул Северьян и вышел первым из оружейной комнаты, оставив оружейника в гордом одиночестве.