Страница:
— Куда это ты направился? — Взвизгнул мудрец.
— На кудыкину гору, — отмахнулся Данила.-
Нет такой! Я знаю! Я сам смотрел!
— Зенки протри, — молвил русич, — и уйди с дороги.
— Ну уж нет! — Хитро усмехнулся мудрец. — Скажи мне, земля вращается вокруг солнца, или солнце вокруг земли?
— Никто нигде не вращается, — молвил Данила. — Ты мудрец чего-то перемудрил. Земля-то плоская, как она может вращаться?
— Невежда! — Вскричал мудрец. — Бейте его!
Данила еле успел уклониться от удара вездесущего мудреца. Подхватил его, заломил руки и вышвырнул в открытое окошко. Пусть там остынет, может в себя придет немного.
— Как ты его! — Восхитился бородатый мужик у выхода. — Он же сильный!
— Сильный, — согласился Данила. — Зато легкий.
На улице уже сгустились ранние сумерки. Лето уходило, ему на смену ползла суровая кичливая осень. Это уже ощущалось в прохладном колючем воздухе, пожухлой траве, неохотном, сонном пении птиц. Даже листва подхватила первую желтизну, посмурнела.
Вход на постоялый двор был с улицы, корчмовщик выделил, по его словам, одну из лучших комнат. Данила усмехнулся, увидев неказистую коморку. Стены в лохмотьях паутины, кровать скрипучая, узкая, вместо пуховых перин какая-то грязная подстилка. На полу валяется затертый до дыр коврик, который даже новый выглядел бы ужасно. На столе, скособоченном и грязном, тлела чадящая лучина. Запах гари пропитал все стены, а на потолке даже появилось черное от копоти пятно. Данила вздохнул, лег на кровать. Та недовольно скрипнула под недюжинным весом богатыря, застонала, норовя развалиться, мигом обратиться в кучу дров.
Потолок был замызганным, доски подгнили и прогнулись, норовя обрушится всем своим тяжелым весом, пришибить, раздавить, или уж на крайний случай, больно стукнуть по башке. Данила невидящим взглядом смотрел вверх. Жизнь продолжается, — понял он. — Продолжается вопреки всему. И Роду давно плевать на смерть единиц, и смерть сотен и тысяч ему тоже безразлична. Устал бог, ушел на покой. А может у него слишком много проблем, чтобы еще и людьми заниматься… Но как только он забросил своих питомцев, все пошло наперекосяк… Данила закусил губу от злости. Почему все так, и никак иначе. Почему, когда понимаешь, что нуждаешься в тех или иных людях, они либо уходят, либо умирают? Разве это честно?
Но потолок поскрипывая, молчал. Оставалось молчаливым и хмурое туманное небо, с прогалиной луны, мутным пятном зависшей над морем. Она как всегда таинственная и злобная, косилась сверху и насмехалась.
Данила стиснул зубы до хруста, ощущая на языке мелкую крошку. Усилием воли он заставил себя закрыть глаза. Еще предстоял путь обратно, и неплохо было бы выспаться. Русич повернулся на бок, прикрылся теплой шкурой. За последние пятнадцать дней это была первая ночевка на твердой земле. Вскоре он уже спал без задних ног, лишь тихо постанывал, толи от тоски, толи от адской боли, что все еще терзала зарубцевавшееся сердце. Мужчина должен уметь пережить все, любая потеря — не более чем испытание. А испытание надо пройти… или пережить. И Данила, мучаясь, все же пережил. Но сам был этому не рад.
Утро встретило осенней прохладой, и тяжелым холодным воздухом. Данила поежился, поднимаясь. Сонный, спустился в корчму, немного посидел и лишь тогда почувствовал себя живым. До этого все еще оставалось ощущение не проходящей сонливости, безумных утомительных грез, в которых он оказался не по своей воле.
В корчме было тихо и пустынно. Лишь посапывали на стойках пьяные посетители, да два отрока суетились, собирая обломки столов и черепки разбитой посудой. Хозяин корчмы довольно скалился, пересчитывая выручку. Видать, постояльцы щедро оплатили причиненный разгром. Заметив Данилу, он сейчас не спешил его обслуживать. Подошел лениво, неохотно.
— Что будем жрать? — Вяло спросил он.
— Всего и побольше, — Данила не скупился, сунул в руку корчмовщика еще один золотой. Взгляд того сразу просветлел, появилась приветливая улыбка. Ну еще бы, постояльцы все чаще расплачиваются серебром да медью, а тут золото. Есть чему радоваться.
— Остался вчерашний окорок, — молвил хозяин. — Тащить?
— Тащи, — согласился Данила. — Плохо, что вчерашний, но я сейчас голоден, так, что и лошадь целиком проглочу. Сырую.
— Лошадь не надо. Лошадь — животное умное.
Корчмовщик досадно повздыхал о незавидной судьбе лошади и скрылся за стойкой. Вскоре вернулся, таща на подносе огромную кабанью ногу.
Мясо было холодным, Данила ел без удовольствия, просто, чтобы набить желудок. Зато медовуха была отменная. В животе приятно потеплело, кровь потекла быстрее, разгоряченная, бурлящая.
Данила еще немного посидел, прислушиваясь к деяниям собственного организма. Потом лениво встал, вышел из корчмы навстречу выкатившему из-за виднокрая солнцу. В воздухе повеяло теплом, отголоском уходящего лета. Пряный запах листвы смешивался с ароматом сухой травы, приятно щекотал ноздри. Данила вдохнул полной грудью, чувствуя, как наливаются силой руки, в голове приятно свежеет.
Море шумно раскатывало волны по песчаному берегу. На причале уже суетились рабочие, стаскивая огромные тюки с прибывшего корабля. Среди них затесался Сереборг, на голову выше любого, высокий, статный. К такому без арбалета не подойдешь, испугаешься. Данила вышел вперед, ничуть не ниже Сереборга, даже в плечах покруче. На поясе меч, не лучший, но все же неплохой, подарок Збыслава. Данила поправил клинок, неторопливо зашагал к пристани. Сереборг заметил его, махнул рукой.
— Здравствуй, Следящий, — вяло улыбнулся он. — Пришел все-таки…
— Пришел, — кивнул Данила. — Ну и где твоя ватага?
Вместо ответа Сереборг указал пальцем в сторону широкой, уводящей в лес прокатанной колеи, где уже стояли наполовину загруженные повозки. Рабочие суетились, затаскивая огромные мешки в телеги, кони недовольно ржали, когда перегруженная телега начинала перетягивать ремни. Рядом, возле загруженных повозок лениво развалились плечистые, кряжистые мужики. С первого взгляда было видно, что перед тобой воины. Серые хмурые лица, взоры тяжелые, бесцветные. Оружие у каждого свое, видимо уже давно определились, выбрали свой, единственно верный способ боя. И как только Сереборг умудрился отыскать таких в здешней глуши?
Воины отдыхали перед походом. Кто-то лежал на траве и потягивал вино из баклажки, кто-то просто облокотился на повозку, лениво поигрывая громадной палицей, как пушинкой. Еще несколько человек о чем-то оживленно спорили, Данила хмуро покосился на недружную ватагу. Плохо, когда нет слаженности в отряде. Каждый из богатырей наверняка стоит десятерых, а то и больше, но из-за своей исключительности воины не могут сойтись, просто, как соратники. Все время спорят, соревнуются. Для охранников это непозволительно.
— Ну как? — Усмехнулся Сереборг. — Нравятся?
— Сильные, — согласился Данила. — Только ты с ними еще хлебнешь горя.
— Это почему же?-
Они все сильные. Но недостаточно сильные, чтобы исключить соперничество. Да, мой тебе совет, не вздумай обозвать себя воеводой, эти мордовороты сразу тебя невзлюбят. Понимаешь, они охотники, волки-одиночки. Собрать их в одной команде — непростительная глупость.
— Это мы еще поглядим, — хмуро молвил Сереборг. — Других все равно нет, собрал из корчмы случайных воинов, вот и весь отряд. Одно знаю точно, они сильны, как медведи, к тому же я не думаю, что кому-то вздумается напасть на нас. А если и вздумают, то, увидев нашу стражу, сто раз передумают.
Данила покачал головой.
— Нет, в бою за них волноваться нечему. Кому угодно рога посшибают. Но вот в свободном пути за ними глаз да глаз нужен. Поссорятся из-за пустяка, да перерубят друг друга в капусту. Так и останемся вдвоем. Если останемся, конечно.
— Я справлюсь, — уверенно заявил Сереборг.
К обедне телеги тронулись. Лошади шли медленно, недовольно фыркали, косясь на вооруженный мужчин, идущих вровень с повозками. Чуяли в воинах силу хищников, шарахались. Те лишь густо посмеивались, взмахивая здоровенными палицами и секирами. Данила шел поодаль, вместе с Сереборгом. Тому вроде удалось немного усмирить бунтарский дух наемников, но хозяином положения он все равно себя не чувствовал. Тут еще купец, высокий, худой, так непохожий на обычных торгашей, тоже начал гнать волну, намекать, дескать, нанял мордоворотов. Такие в один прекрасный вечер сами все добро растащат, безо всяких разбойников. Данила сухо косился на звероватых стражей, и в душе его зарождался недобрый холодок. Такие и вправду могут…
К вечеру сильно похолодало. Когда вышли из леса и двинулись по степи, ветер сбивал с коней, да и животные недовольно храпели. Конечно, и не такое могут выдержать, но все равно тяжело, видно же. Данила сжался, крепче прижал кольчугу. Да какой от нее толк, железка дырявая. От стрел может и спасет, но не от холода. А под ней лишь рубашка, тонкая, холщовая с глубоким вырезом.
Лишь Сереборг шел с высоко поднятой головой, так что волосы, черные, как смоль, развевались на ветру, вырываясь из под шлема. Данила покосился на начальника охраны, съежился еще сильнее. У Сереборга поверх кольчуги меховая безрукавка, ему и холод не страшен.
Когда чернота свалилась такая, что руки перед собой не увидишь, повозки остановили. Данила спрыгнул, дрожа от холода. Руки посинели, зубы стучали, выбивая ритмичную дробь. Тут же бросился собирать хворост для костра. Сереборг присоединился к нему, вскоре натащили такую кучу, что на несколько дней вперед хватило бы. В степи с деревом тяжело, но воины все же умудрились найти невозможное, и вскоре уже сидели перед весело стреляющим искрами костром. Сереборг вытащил шматок вяленого мяса, оторвал половину, сунул Даниле. Тот принял с благодарностью, сжевал в миг. Холод лишь стимулирует чувство голода, организм работает на износ.
— А эти что жрать будут? — Спросил Данила, покосившись на сгрудившихся вокруг небольшого костерка наемников. Новоявленные стражи даже не пожелали присоединиться к Даниле с Сереборгом, демонстративно сели в стороне. —
Не мое дело, — молвил Сереборг. — В условиях оплаты не обговаривалось питание.
— Смотри, доиграешься. — Вздохнул русич. — Вон, уже отсели, презирают. А что будет завтра? Нож в спину кинут? А нам еще долго катить, хоть и не по лесу лезем, по вытоптанной колее идем.
— Авось не кинут, — грозно молвил начальник стражи. — На всякий случай ты есть. Они тебя, как видишь, тоже в нелюбимцы зачислили.
— Поживем увидим, — завершил разговор Данила. — Ты как хочешь, а я спать хочу. Посторожишь?
Сереборг кивнул, поморщился. Дескать, наемник-мастер, и не может без сна обойтись. Данила заметил недовольный взгляд, усмехнулся недобро. И, бросив под себя шкуру из повозки, удобно устроился перед костром и уснул. А Сереборг еще долго сидел, подозрительно щурясь, глядя на мутное туманное небо.
Глава 58.
— На кудыкину гору, — отмахнулся Данила.-
Нет такой! Я знаю! Я сам смотрел!
— Зенки протри, — молвил русич, — и уйди с дороги.
— Ну уж нет! — Хитро усмехнулся мудрец. — Скажи мне, земля вращается вокруг солнца, или солнце вокруг земли?
— Никто нигде не вращается, — молвил Данила. — Ты мудрец чего-то перемудрил. Земля-то плоская, как она может вращаться?
— Невежда! — Вскричал мудрец. — Бейте его!
Данила еле успел уклониться от удара вездесущего мудреца. Подхватил его, заломил руки и вышвырнул в открытое окошко. Пусть там остынет, может в себя придет немного.
— Как ты его! — Восхитился бородатый мужик у выхода. — Он же сильный!
— Сильный, — согласился Данила. — Зато легкий.
На улице уже сгустились ранние сумерки. Лето уходило, ему на смену ползла суровая кичливая осень. Это уже ощущалось в прохладном колючем воздухе, пожухлой траве, неохотном, сонном пении птиц. Даже листва подхватила первую желтизну, посмурнела.
Вход на постоялый двор был с улицы, корчмовщик выделил, по его словам, одну из лучших комнат. Данила усмехнулся, увидев неказистую коморку. Стены в лохмотьях паутины, кровать скрипучая, узкая, вместо пуховых перин какая-то грязная подстилка. На полу валяется затертый до дыр коврик, который даже новый выглядел бы ужасно. На столе, скособоченном и грязном, тлела чадящая лучина. Запах гари пропитал все стены, а на потолке даже появилось черное от копоти пятно. Данила вздохнул, лег на кровать. Та недовольно скрипнула под недюжинным весом богатыря, застонала, норовя развалиться, мигом обратиться в кучу дров.
Потолок был замызганным, доски подгнили и прогнулись, норовя обрушится всем своим тяжелым весом, пришибить, раздавить, или уж на крайний случай, больно стукнуть по башке. Данила невидящим взглядом смотрел вверх. Жизнь продолжается, — понял он. — Продолжается вопреки всему. И Роду давно плевать на смерть единиц, и смерть сотен и тысяч ему тоже безразлична. Устал бог, ушел на покой. А может у него слишком много проблем, чтобы еще и людьми заниматься… Но как только он забросил своих питомцев, все пошло наперекосяк… Данила закусил губу от злости. Почему все так, и никак иначе. Почему, когда понимаешь, что нуждаешься в тех или иных людях, они либо уходят, либо умирают? Разве это честно?
Но потолок поскрипывая, молчал. Оставалось молчаливым и хмурое туманное небо, с прогалиной луны, мутным пятном зависшей над морем. Она как всегда таинственная и злобная, косилась сверху и насмехалась.
Данила стиснул зубы до хруста, ощущая на языке мелкую крошку. Усилием воли он заставил себя закрыть глаза. Еще предстоял путь обратно, и неплохо было бы выспаться. Русич повернулся на бок, прикрылся теплой шкурой. За последние пятнадцать дней это была первая ночевка на твердой земле. Вскоре он уже спал без задних ног, лишь тихо постанывал, толи от тоски, толи от адской боли, что все еще терзала зарубцевавшееся сердце. Мужчина должен уметь пережить все, любая потеря — не более чем испытание. А испытание надо пройти… или пережить. И Данила, мучаясь, все же пережил. Но сам был этому не рад.
Утро встретило осенней прохладой, и тяжелым холодным воздухом. Данила поежился, поднимаясь. Сонный, спустился в корчму, немного посидел и лишь тогда почувствовал себя живым. До этого все еще оставалось ощущение не проходящей сонливости, безумных утомительных грез, в которых он оказался не по своей воле.
В корчме было тихо и пустынно. Лишь посапывали на стойках пьяные посетители, да два отрока суетились, собирая обломки столов и черепки разбитой посудой. Хозяин корчмы довольно скалился, пересчитывая выручку. Видать, постояльцы щедро оплатили причиненный разгром. Заметив Данилу, он сейчас не спешил его обслуживать. Подошел лениво, неохотно.
— Что будем жрать? — Вяло спросил он.
— Всего и побольше, — Данила не скупился, сунул в руку корчмовщика еще один золотой. Взгляд того сразу просветлел, появилась приветливая улыбка. Ну еще бы, постояльцы все чаще расплачиваются серебром да медью, а тут золото. Есть чему радоваться.
— Остался вчерашний окорок, — молвил хозяин. — Тащить?
— Тащи, — согласился Данила. — Плохо, что вчерашний, но я сейчас голоден, так, что и лошадь целиком проглочу. Сырую.
— Лошадь не надо. Лошадь — животное умное.
Корчмовщик досадно повздыхал о незавидной судьбе лошади и скрылся за стойкой. Вскоре вернулся, таща на подносе огромную кабанью ногу.
Мясо было холодным, Данила ел без удовольствия, просто, чтобы набить желудок. Зато медовуха была отменная. В животе приятно потеплело, кровь потекла быстрее, разгоряченная, бурлящая.
Данила еще немного посидел, прислушиваясь к деяниям собственного организма. Потом лениво встал, вышел из корчмы навстречу выкатившему из-за виднокрая солнцу. В воздухе повеяло теплом, отголоском уходящего лета. Пряный запах листвы смешивался с ароматом сухой травы, приятно щекотал ноздри. Данила вдохнул полной грудью, чувствуя, как наливаются силой руки, в голове приятно свежеет.
Море шумно раскатывало волны по песчаному берегу. На причале уже суетились рабочие, стаскивая огромные тюки с прибывшего корабля. Среди них затесался Сереборг, на голову выше любого, высокий, статный. К такому без арбалета не подойдешь, испугаешься. Данила вышел вперед, ничуть не ниже Сереборга, даже в плечах покруче. На поясе меч, не лучший, но все же неплохой, подарок Збыслава. Данила поправил клинок, неторопливо зашагал к пристани. Сереборг заметил его, махнул рукой.
— Здравствуй, Следящий, — вяло улыбнулся он. — Пришел все-таки…
— Пришел, — кивнул Данила. — Ну и где твоя ватага?
Вместо ответа Сереборг указал пальцем в сторону широкой, уводящей в лес прокатанной колеи, где уже стояли наполовину загруженные повозки. Рабочие суетились, затаскивая огромные мешки в телеги, кони недовольно ржали, когда перегруженная телега начинала перетягивать ремни. Рядом, возле загруженных повозок лениво развалились плечистые, кряжистые мужики. С первого взгляда было видно, что перед тобой воины. Серые хмурые лица, взоры тяжелые, бесцветные. Оружие у каждого свое, видимо уже давно определились, выбрали свой, единственно верный способ боя. И как только Сереборг умудрился отыскать таких в здешней глуши?
Воины отдыхали перед походом. Кто-то лежал на траве и потягивал вино из баклажки, кто-то просто облокотился на повозку, лениво поигрывая громадной палицей, как пушинкой. Еще несколько человек о чем-то оживленно спорили, Данила хмуро покосился на недружную ватагу. Плохо, когда нет слаженности в отряде. Каждый из богатырей наверняка стоит десятерых, а то и больше, но из-за своей исключительности воины не могут сойтись, просто, как соратники. Все время спорят, соревнуются. Для охранников это непозволительно.
— Ну как? — Усмехнулся Сереборг. — Нравятся?
— Сильные, — согласился Данила. — Только ты с ними еще хлебнешь горя.
— Это почему же?-
Они все сильные. Но недостаточно сильные, чтобы исключить соперничество. Да, мой тебе совет, не вздумай обозвать себя воеводой, эти мордовороты сразу тебя невзлюбят. Понимаешь, они охотники, волки-одиночки. Собрать их в одной команде — непростительная глупость.
— Это мы еще поглядим, — хмуро молвил Сереборг. — Других все равно нет, собрал из корчмы случайных воинов, вот и весь отряд. Одно знаю точно, они сильны, как медведи, к тому же я не думаю, что кому-то вздумается напасть на нас. А если и вздумают, то, увидев нашу стражу, сто раз передумают.
Данила покачал головой.
— Нет, в бою за них волноваться нечему. Кому угодно рога посшибают. Но вот в свободном пути за ними глаз да глаз нужен. Поссорятся из-за пустяка, да перерубят друг друга в капусту. Так и останемся вдвоем. Если останемся, конечно.
— Я справлюсь, — уверенно заявил Сереборг.
К обедне телеги тронулись. Лошади шли медленно, недовольно фыркали, косясь на вооруженный мужчин, идущих вровень с повозками. Чуяли в воинах силу хищников, шарахались. Те лишь густо посмеивались, взмахивая здоровенными палицами и секирами. Данила шел поодаль, вместе с Сереборгом. Тому вроде удалось немного усмирить бунтарский дух наемников, но хозяином положения он все равно себя не чувствовал. Тут еще купец, высокий, худой, так непохожий на обычных торгашей, тоже начал гнать волну, намекать, дескать, нанял мордоворотов. Такие в один прекрасный вечер сами все добро растащат, безо всяких разбойников. Данила сухо косился на звероватых стражей, и в душе его зарождался недобрый холодок. Такие и вправду могут…
К вечеру сильно похолодало. Когда вышли из леса и двинулись по степи, ветер сбивал с коней, да и животные недовольно храпели. Конечно, и не такое могут выдержать, но все равно тяжело, видно же. Данила сжался, крепче прижал кольчугу. Да какой от нее толк, железка дырявая. От стрел может и спасет, но не от холода. А под ней лишь рубашка, тонкая, холщовая с глубоким вырезом.
Лишь Сереборг шел с высоко поднятой головой, так что волосы, черные, как смоль, развевались на ветру, вырываясь из под шлема. Данила покосился на начальника охраны, съежился еще сильнее. У Сереборга поверх кольчуги меховая безрукавка, ему и холод не страшен.
Когда чернота свалилась такая, что руки перед собой не увидишь, повозки остановили. Данила спрыгнул, дрожа от холода. Руки посинели, зубы стучали, выбивая ритмичную дробь. Тут же бросился собирать хворост для костра. Сереборг присоединился к нему, вскоре натащили такую кучу, что на несколько дней вперед хватило бы. В степи с деревом тяжело, но воины все же умудрились найти невозможное, и вскоре уже сидели перед весело стреляющим искрами костром. Сереборг вытащил шматок вяленого мяса, оторвал половину, сунул Даниле. Тот принял с благодарностью, сжевал в миг. Холод лишь стимулирует чувство голода, организм работает на износ.
— А эти что жрать будут? — Спросил Данила, покосившись на сгрудившихся вокруг небольшого костерка наемников. Новоявленные стражи даже не пожелали присоединиться к Даниле с Сереборгом, демонстративно сели в стороне. —
Не мое дело, — молвил Сереборг. — В условиях оплаты не обговаривалось питание.
— Смотри, доиграешься. — Вздохнул русич. — Вон, уже отсели, презирают. А что будет завтра? Нож в спину кинут? А нам еще долго катить, хоть и не по лесу лезем, по вытоптанной колее идем.
— Авось не кинут, — грозно молвил начальник стражи. — На всякий случай ты есть. Они тебя, как видишь, тоже в нелюбимцы зачислили.
— Поживем увидим, — завершил разговор Данила. — Ты как хочешь, а я спать хочу. Посторожишь?
Сереборг кивнул, поморщился. Дескать, наемник-мастер, и не может без сна обойтись. Данила заметил недовольный взгляд, усмехнулся недобро. И, бросив под себя шкуру из повозки, удобно устроился перед костром и уснул. А Сереборг еще долго сидел, подозрительно щурясь, глядя на мутное туманное небо.
Глава 58.
Это было невероятно, настолько невероятно, что Северьян растерялся. Поднялся, упал, не сдерживаясь крикнул. Боль была ужасная, нога не сгибалась, но он заставил себя сделать несколько шагов, чтобы убедиться в очевидном. Базилевс лежал навзничь, глаза полуприкрыты, грудь поднимается рывками, с уголков губ течет бледно-розовая кровь. Судьба снова сыграла злую шутку, только в этот раз объектом насмешки оказался сам Верховный маг Царьграда. Белокамень, доселе копивший в себе жизненную силу, теперь исчез. Вместе с ним исчезла мощь Владыки, он рухнул без сил, выжженный, выпотрошенный. Северьян знал, что такому сильному магу хватит и дня, чтобы восстановиться, но дня в запасе у Базилевса не было. Теперь он лежал беспомощный, лишенный жизненной силы, а убийца стоял над ним, раненый, но не сломленный. Сейчас бы взять хрупкую шею Владыки и сдавить, пока не раздастся хруст костей, а потом уж будь что будет…
Крики из коридора решили все. Северьян сорвался с места, снова вскрикнул, но, хромая выбежал из темницы. Базилевс не его жертва, пусть живет. Судьба знает, что делает.
В коридоре было темно, масляные светильники горели плохо, чадили. А с одного конца уже спешили воины. Факелы яростно колыхались, лязг железа и грохот десятков ног слышался даже здесь. Северьян бросился в другую сторону, не раздумывая, пожалев лишь о том, что нет в руках ни какого оружия. Сейчас бы меч, а еще лучше с десяток метательных ножей…
Стены сужались, вскоре впереди возникла полуприкрытая дверь. Северьян толкнул ее рукой, от удара она рухнула с петель, с грохотом покатилась вниз, по крутой лестнице. Северьян поспешил следом. Теперь остановить его могли лишь стрелы. Но выигрыш во времени все равно был. Сейчас стражники прежде всего бросятся в темницу, на помощь Владыке. И лишь потом бросятся по следу сбежавшего пленника. Северьян понимал, что шансов сбежать почти нет, Базилевс не единственный маг в Царьграде, уже через несколько часов все будет оцеплено, отряды стражей прочешут все подвалы башни, избороздят квартал за кварталом, маги пустят по следу заклятия-капканы, от которых не сбежать не скрыться. Выхода почти не было. Почти.
Лестница казалась бесконечной, ступени мелькали так, что рябило в глазах. Северьян впопыхах сорвал со стены коптящий факел. Пригодится. Кто знает, что будет там, внизу? Может свара оголодавших крыс, или кого похуже. Позади все еще было тихо. Либо стражи впали в оцепенение при виде поверженного Базилевса, либо Владыка уже пришел в себя и задумал нечто грязное и подлое. Он может, всю жизнь в Царьграде, научился плести интриги и творить зло, хлеще которого не существует.
Впереди оказалась еще одна дверь. Высокая, с коряво начертанными письменами и с головой рогатого мужика вместо ручки. Северьян потянулся к ней, но вовремя отдернул руку, чуя, какие силы держат замок на запоре. Снова магия. Видать, снова забрался в святую святых, дверь опечатана смертельно опасным заклятием. Северьян без сил упал перед дверью, тихо застонал. Рана на ноге снова открылась, штанину пропитало что-то теплое. Воздух вырывался из груди с тяжелыми всхлипами, перед глазами темнело. Того и гляди в обморок грохнется. Северьян напрягся, приподнялся. Выбора уже не было. Оставалось лишь надеяться, что заклятие не такое уж и опасное, а коли опасное, все одно пропадать. Дрожащая рука потянулась к узорной ручке.
Неожиданно дверь дрогнула, медленно приоткрылась. Северьян еле успел отскочить, зашипел от боли, сдерживая крик. В дверной проем просунулась голова мужчины, лысая и гладкая, как апельсин. На мужчине был черный балахон и простой, без изысков, посох. Один из молодых магов, в отсутствие старших проникший в запретное место, догадался Северьян. Потому и крадется так, постоянно оглядывается, боится, что заметят. Вот уж удача. Мужчина не успел опомниться, когда от стены отделилась темная тень. В полумраке сверкнули узкие, как прорези рыцарского шлема, глаза, тонкое плоское лицо исказил полуоскал-полуулыбка. Маг попятился, шепча заклятие. Северьян не дал ему закончить. Кулак обрушился на голову бедолаги, маг нелепо дернувшись, осел грудой мяса и костей. Убийца не дал ему упасть, выхватил из руки посох. Какое никакое, а оружие. Тем более, что с таким уже приходилось биться. Если хорошенько ударить, череп лопается, не хуже чем от удара булавой. Взгляд перешел вверх, к раскрывшемуся зеву темного хода. Северьян рванул в раскрытую дверь, кривясь от боли. Пот застилал глаза, капал с бровей на каменный пол. Впереди снова лестница. И ведет еще глубже вниз.
— Так и до преисподней добраться можно, — буркнул Северьян, поспешив по лестнице. Споткнулся, покатился вниз, крича от нестерпимой боли. Нога распухла, как полено, а от повышенной нагрузки лишь сильнее воспалилась и начала обильно кровоточить. Лестница кончилась, Северьян упал на бок, больно ударившись плечом. Теперь ломило все, от головы до пяток. Удивительно, как только шею не свернул.
Медленно, опираясь на покрытую вековой пылью стену, приподнялся, схватил выпавший из руки потухший факел, воспламенил его щелчком пальцев. Огонь занялся неохотно. Пропитанная маслом тряпка перепачкалась в песке и почти не горела, только обильно чадила. В рваном свете огня Северьян огляделся. Впереди пролегал еще один узкий проход. От него шли два ответвления, вправо и влево. И десятки, а может и сотни дверей. В этот момент откуда-то сверху раздались крики. Стражи все-таки опомнились и уже спешили вдогонку, звонко громыхая тяжеленными доспехами и лязгая мечами.
Северьян рванул направо, двери мелькали перед глазами, как недавно ступени. Он распахнул одну, пробежал вперед снова наткнувшись на череду дверных проемов, не выбирая заскочил, упал, снова побежал, спотыкаясь, вниз по лестнице, бросился в широкий проем, а за ним снова двери, двери. Северьян вскоре сбился со счета, просто распахивал двери перед собой ударами кулака. Некоторые были открыты, другие все равно открывались, покалеченные, разбитые. Горлом рвались тяжелые вздохи, с губ закапала кровь, пот лился ручьем. Северьян упал, обессиленный, раздавленный, изнывающий от непереносимой боли. А когда, наконец, смог поднять голову, то просто лишился дара речи.
Перед ним отрылись огромные стеллажи с книгами. Древние, огромные, они лежали раскрытые, некоторые стояли в полках, лишь бесконечные кожаные переплеты, на отдельных стойках жуткие громады, на страницах следы пыли, пыли веков. Северьян поднялся, охнул от удивления. Хранилище древних рукописей, вот оно какое! Да здесь всевозможных заклятий, как грязи, надо только уметь искать. Здесь же стояли рядами сундуки, из под раскрытых крышек свисали золотые цепи, торчали ручки клинков. Северьян почти не сомневался, все артефакты в сундуках не просто золотые безделушки, а магические амулеты. Да такие, что дают невероятную силу, но и забирают взамен многое. Северьян лишь распахивал крышки, дивясь, глядя на несметные сокровища, обладающие магией. Каждый из предметов, казалось шептал, возьми меня с собой, я тебе пригожусь. Но Северьян одергивал себя, проходя мимо. Слишком высока была плата, он чувствовал. Не зря же лежат древние амулеты без дела, даже Верховный маг не решается использовать, боится. Непонятно, как только у него хватило смелости использовать Белокамень? Видно, очень уж хотел сравнять Русь с землей. Ну что ж, не вышло, тем лучше. Никто не имеет права брать на себя дела, подвластные лишь богу. Человек все равно остается человеком.
Северьян подошел к стеллажам с книгами, достал одну. Распахнул. Язык был настолько древним, что символы расплывались перед глазами, в голове затрепетали голоса, накатила смертная тоска. Убийца не выдержал, захлопнул книгу. Здесь каждая буква пропитана магией древних, для того, чтобы просто читать ее, нужно быть великим магом. Северьяну это было не под силу. Огромная книга на подставке рассыпалась в прах, как только убийца прикоснулся к ней. Пахнуло теменью веков, далеким прошлым, когда еще не было ни Руси, ни Царьграда, а по миру блуждали загадочные люди-невры, незаконнорожденные дети Адама и Лилит. Именно они укрылись во время великого потопа под личинами волков, про них гуторят приблудные бояны. Северьян замер от дикого восторга. Никогда бы не подумал, что еще остались такие реликвии, столько тайн прошлого лежит здесь, перед ним, начертанное загадочными, давно забытыми письменами.
Рассеянное внимание привлек одиноко стоящий невзрачный посох у стены. Вырезанный из простого дуба, он почернел, ссохся, так, что дерево в нескольких местах пересекали зигзагообразные трещины. Северьян посмотрел на свой, что отнял у молодого мага: гладкий, отполированный до блеска, идеально ровный. А этот, у стены, сучковатый, возьмешь в руки и заноз нахватаешься. Убийца подозрительно оглянулся, отставил свой трофей. Рука непроизвольно вцепилась в корявый дубовый посох, от которого так и шла магическая сила. Казалось, сейчас, еще мгновение и сила потечет по венам, безмерная, вечная, как память о древних… Ничего не произошло. Посох был зажат в руке, непомерно тяжелый, колючий, жутко неудобный и гнутый. Северьян отбросил его в сторону, схватился за руку. Под кожу воткнулась длинная заноза.
— Дрянь! — Прохрипел он. — Всякую дрянь натащили…
Он и сам не понимал, зачем бесполезный кусок дерева притащили в хранилище. Может быть он настолько стар, что тоже стал реликвией? Или же со временем вся магическая мощь из него вышла?
От размышлений отвлек шум откуда-то из-за двери. Видать, стражники все еще не унялись, бегают, рыщут. Северьян дернулся, затравленно оглянулся, ища какую-нибудь дверь. Факел почти потух, жалкие всполохи пламени не выхватывают стены, вокруг лишь темнота. Нет, стражников убийца не боялся. Они и не посмеют зайти сюда, даже если и найдут злополучную дверь. Но маги, даже молодые способны на многое. А уж отыскать человека в подземелье для них раз плюнуть. Если их уже бросили на поиски, тогда так просто не отделаться.
Северьян шагнул к стене, споткнулся, с трудом сдерживая готовый вырваться крик. Бросил бешеный взгляд на пол. Конечно, под ногой все тот же сучковатый посох, будто нарочно оказался здесь, и теперь лежал, насмехался. Дуб дубом.
— Ну ладно, — прохрипел убийца. — Сам просишься в руки. Возьму. И сломаю об голову первого попавшегося ромея!
Дверь все-таки нашлась. Маленькая, почти незаметная, она скрывалась в глубине сокровищницы знаний. За ней открылся длинный, уводящий в темную бездну, невероятно узкий проход. Северьян шагнул смело, он уже разучился бояться неизвестности. Стражники, оставшиеся позади были куда опаснее непроглядной темноты. Факел совсем потух, лишь тлели останки догоревшей тряпки, источая непереносимое зловоние. Северьян фыркнул, попытался снова зажечь, но бесполезно. Гореть уже было нечему. Разве что деревяшку запалить… Такую не запалишь, подступиться не к чему. Головешка хорошо прокалена и обуглена, специально, чтобы основание факела не выгорало. Северьян отбросил бесполезную деревяшку. Теперь придется идти в кромешной тьме.
Передвигаться на ощупь было не слишком приятно и немного боязно. Северьян все время держался за стену, будто это что-то могло изменить. Проход был настолько узким, что плечи с трудом пролазали, чудом не задевая за обе стены сразу. Потолок тоже был почти рядом. Стоило распрямиться, как сразу ударяешься головой о крепкий камень. В кромешной тьме очень сложно ориентироваться. Убийцу передергивало от мысли, что будет если зрение вдруг покинет его? Жить, не видя окружающий мир невыносимо тяжело, почти невозможно. Сейчас он брел по казавшимся бесконечному подземному ходу, и в груди было тягостно и муторно. Суматошно колотилось сердце, в голове мелькали самые дикие мысли.
Северьян сбился со времени, он уже и сам не понимал, сколько блуждает по бескрайней черной бездне. А если выхода нет? — Мелькнула жуткая мысль. — Может быть впереди тупик, такой же темный и бесконечный…
Он не выдержал, щелкнул пальцами. С кончика указательного пальца сорвался маленький огонек, устремился вдаль по длинному коридору. Северьян смог рассмотреть и гладкие полированные стены, и пол, сложенный из несметных тысяч булыжников. Но когда он увидел потолок, его передернуло. там тянулся высокий каменный свод, и был он отнюдь не творением рук человеческих. Скорее всего, над головой была давно вросшая в землю скала.
Прошел миг, а может целая вечность, но вдруг впереди забрезжил свет. Это не было похоже на выход, блеклые тени скорее говорили о том, что там открывается еще одна комната, причем очень плохо освещенная. Северьян забыл про боль в ноге, что было силы припустил вперед. Тяжелый неудобный посох путался в складках одежды, зацеплялся за штанину. Один раз ударился о больную ногу, так Северьян чуть не завыл от боли и злости. Казалось, злосчастная деревяшка обладает разумом… и самым обыкновенным человеческим сарказмом. Но Северьян упорно шел на свет, как ночной мотылек на лучину, обреченный сгореть, но все равно летящий на свет. Ибо для него свет — жизнь. И Северьян сейчас очень сильно походил на того мотылька. И был готов увидеть даже подземное царство Ящера, и жарящихся на костре мучеников, лишь бы увидеть хоть что-нибудь.
То, что оказалось в конце хода и ошарашило и озадачило его. Взору открылась небольшая подземная пещера. Сверху свисали причудливые каменные сосульки, точно такие же тянулись кверху. Некоторые объединялись между собой образуя причудливые, похожие на прутья диковинной клетки, колонны. Пещера не была деянием рук человеческих, и люди здесь, судя по всему давненько не бывали. Под ногами хрустел крошащийся скомканный песок. Северьян перепрыгнул через острый выступ, взгромоздился на возвышение, откуда, казалось лился свет. В возвышении оказалось небольшое, шагов пять в ширину, подземное озеро. Свет шел от воды, так казалось поначалу. В голове мелькнула несвоевременная гадкая мысль, — вот и озеро нашел, самое время утопиться. Выхода-то нет…
Тогда откуда этот свет, будто вода начала лучиться, впитав в себя силу солнца. Северьян опираясь на посох нагнулся, зачерпнул в горсть воды, глотнул… и тут же сплюнул, морщась. Вода была соленая, морская.
— Однако, — тихо вымолвил он, еще не веря в свою удачу.
Теперь понятно, почему озеро светится. Это всего лишь дневное солнце просвечивает сквозь воду, морскую воду. И не озеро это вовсе, а всего лишь пещера под водой. А раз сюда попадает свет, значит там, под водой есть выход. Ослепленный идеей, он не задумываясь, залез в воду. И тихо зашипел от непереносимой боли, соленая вода попала на незажившую рану, впилась похуже, чем та злополучная стрела. Но выбирать не приходилось. Он набрал в грудь побольше воздуха, сжал обеими руками посох и выставляя его перед собой, нырнул.
Крики из коридора решили все. Северьян сорвался с места, снова вскрикнул, но, хромая выбежал из темницы. Базилевс не его жертва, пусть живет. Судьба знает, что делает.
В коридоре было темно, масляные светильники горели плохо, чадили. А с одного конца уже спешили воины. Факелы яростно колыхались, лязг железа и грохот десятков ног слышался даже здесь. Северьян бросился в другую сторону, не раздумывая, пожалев лишь о том, что нет в руках ни какого оружия. Сейчас бы меч, а еще лучше с десяток метательных ножей…
Стены сужались, вскоре впереди возникла полуприкрытая дверь. Северьян толкнул ее рукой, от удара она рухнула с петель, с грохотом покатилась вниз, по крутой лестнице. Северьян поспешил следом. Теперь остановить его могли лишь стрелы. Но выигрыш во времени все равно был. Сейчас стражники прежде всего бросятся в темницу, на помощь Владыке. И лишь потом бросятся по следу сбежавшего пленника. Северьян понимал, что шансов сбежать почти нет, Базилевс не единственный маг в Царьграде, уже через несколько часов все будет оцеплено, отряды стражей прочешут все подвалы башни, избороздят квартал за кварталом, маги пустят по следу заклятия-капканы, от которых не сбежать не скрыться. Выхода почти не было. Почти.
Лестница казалась бесконечной, ступени мелькали так, что рябило в глазах. Северьян впопыхах сорвал со стены коптящий факел. Пригодится. Кто знает, что будет там, внизу? Может свара оголодавших крыс, или кого похуже. Позади все еще было тихо. Либо стражи впали в оцепенение при виде поверженного Базилевса, либо Владыка уже пришел в себя и задумал нечто грязное и подлое. Он может, всю жизнь в Царьграде, научился плести интриги и творить зло, хлеще которого не существует.
Впереди оказалась еще одна дверь. Высокая, с коряво начертанными письменами и с головой рогатого мужика вместо ручки. Северьян потянулся к ней, но вовремя отдернул руку, чуя, какие силы держат замок на запоре. Снова магия. Видать, снова забрался в святую святых, дверь опечатана смертельно опасным заклятием. Северьян без сил упал перед дверью, тихо застонал. Рана на ноге снова открылась, штанину пропитало что-то теплое. Воздух вырывался из груди с тяжелыми всхлипами, перед глазами темнело. Того и гляди в обморок грохнется. Северьян напрягся, приподнялся. Выбора уже не было. Оставалось лишь надеяться, что заклятие не такое уж и опасное, а коли опасное, все одно пропадать. Дрожащая рука потянулась к узорной ручке.
Неожиданно дверь дрогнула, медленно приоткрылась. Северьян еле успел отскочить, зашипел от боли, сдерживая крик. В дверной проем просунулась голова мужчины, лысая и гладкая, как апельсин. На мужчине был черный балахон и простой, без изысков, посох. Один из молодых магов, в отсутствие старших проникший в запретное место, догадался Северьян. Потому и крадется так, постоянно оглядывается, боится, что заметят. Вот уж удача. Мужчина не успел опомниться, когда от стены отделилась темная тень. В полумраке сверкнули узкие, как прорези рыцарского шлема, глаза, тонкое плоское лицо исказил полуоскал-полуулыбка. Маг попятился, шепча заклятие. Северьян не дал ему закончить. Кулак обрушился на голову бедолаги, маг нелепо дернувшись, осел грудой мяса и костей. Убийца не дал ему упасть, выхватил из руки посох. Какое никакое, а оружие. Тем более, что с таким уже приходилось биться. Если хорошенько ударить, череп лопается, не хуже чем от удара булавой. Взгляд перешел вверх, к раскрывшемуся зеву темного хода. Северьян рванул в раскрытую дверь, кривясь от боли. Пот застилал глаза, капал с бровей на каменный пол. Впереди снова лестница. И ведет еще глубже вниз.
— Так и до преисподней добраться можно, — буркнул Северьян, поспешив по лестнице. Споткнулся, покатился вниз, крича от нестерпимой боли. Нога распухла, как полено, а от повышенной нагрузки лишь сильнее воспалилась и начала обильно кровоточить. Лестница кончилась, Северьян упал на бок, больно ударившись плечом. Теперь ломило все, от головы до пяток. Удивительно, как только шею не свернул.
Медленно, опираясь на покрытую вековой пылью стену, приподнялся, схватил выпавший из руки потухший факел, воспламенил его щелчком пальцев. Огонь занялся неохотно. Пропитанная маслом тряпка перепачкалась в песке и почти не горела, только обильно чадила. В рваном свете огня Северьян огляделся. Впереди пролегал еще один узкий проход. От него шли два ответвления, вправо и влево. И десятки, а может и сотни дверей. В этот момент откуда-то сверху раздались крики. Стражи все-таки опомнились и уже спешили вдогонку, звонко громыхая тяжеленными доспехами и лязгая мечами.
Северьян рванул направо, двери мелькали перед глазами, как недавно ступени. Он распахнул одну, пробежал вперед снова наткнувшись на череду дверных проемов, не выбирая заскочил, упал, снова побежал, спотыкаясь, вниз по лестнице, бросился в широкий проем, а за ним снова двери, двери. Северьян вскоре сбился со счета, просто распахивал двери перед собой ударами кулака. Некоторые были открыты, другие все равно открывались, покалеченные, разбитые. Горлом рвались тяжелые вздохи, с губ закапала кровь, пот лился ручьем. Северьян упал, обессиленный, раздавленный, изнывающий от непереносимой боли. А когда, наконец, смог поднять голову, то просто лишился дара речи.
Перед ним отрылись огромные стеллажи с книгами. Древние, огромные, они лежали раскрытые, некоторые стояли в полках, лишь бесконечные кожаные переплеты, на отдельных стойках жуткие громады, на страницах следы пыли, пыли веков. Северьян поднялся, охнул от удивления. Хранилище древних рукописей, вот оно какое! Да здесь всевозможных заклятий, как грязи, надо только уметь искать. Здесь же стояли рядами сундуки, из под раскрытых крышек свисали золотые цепи, торчали ручки клинков. Северьян почти не сомневался, все артефакты в сундуках не просто золотые безделушки, а магические амулеты. Да такие, что дают невероятную силу, но и забирают взамен многое. Северьян лишь распахивал крышки, дивясь, глядя на несметные сокровища, обладающие магией. Каждый из предметов, казалось шептал, возьми меня с собой, я тебе пригожусь. Но Северьян одергивал себя, проходя мимо. Слишком высока была плата, он чувствовал. Не зря же лежат древние амулеты без дела, даже Верховный маг не решается использовать, боится. Непонятно, как только у него хватило смелости использовать Белокамень? Видно, очень уж хотел сравнять Русь с землей. Ну что ж, не вышло, тем лучше. Никто не имеет права брать на себя дела, подвластные лишь богу. Человек все равно остается человеком.
Северьян подошел к стеллажам с книгами, достал одну. Распахнул. Язык был настолько древним, что символы расплывались перед глазами, в голове затрепетали голоса, накатила смертная тоска. Убийца не выдержал, захлопнул книгу. Здесь каждая буква пропитана магией древних, для того, чтобы просто читать ее, нужно быть великим магом. Северьяну это было не под силу. Огромная книга на подставке рассыпалась в прах, как только убийца прикоснулся к ней. Пахнуло теменью веков, далеким прошлым, когда еще не было ни Руси, ни Царьграда, а по миру блуждали загадочные люди-невры, незаконнорожденные дети Адама и Лилит. Именно они укрылись во время великого потопа под личинами волков, про них гуторят приблудные бояны. Северьян замер от дикого восторга. Никогда бы не подумал, что еще остались такие реликвии, столько тайн прошлого лежит здесь, перед ним, начертанное загадочными, давно забытыми письменами.
Рассеянное внимание привлек одиноко стоящий невзрачный посох у стены. Вырезанный из простого дуба, он почернел, ссохся, так, что дерево в нескольких местах пересекали зигзагообразные трещины. Северьян посмотрел на свой, что отнял у молодого мага: гладкий, отполированный до блеска, идеально ровный. А этот, у стены, сучковатый, возьмешь в руки и заноз нахватаешься. Убийца подозрительно оглянулся, отставил свой трофей. Рука непроизвольно вцепилась в корявый дубовый посох, от которого так и шла магическая сила. Казалось, сейчас, еще мгновение и сила потечет по венам, безмерная, вечная, как память о древних… Ничего не произошло. Посох был зажат в руке, непомерно тяжелый, колючий, жутко неудобный и гнутый. Северьян отбросил его в сторону, схватился за руку. Под кожу воткнулась длинная заноза.
— Дрянь! — Прохрипел он. — Всякую дрянь натащили…
Он и сам не понимал, зачем бесполезный кусок дерева притащили в хранилище. Может быть он настолько стар, что тоже стал реликвией? Или же со временем вся магическая мощь из него вышла?
От размышлений отвлек шум откуда-то из-за двери. Видать, стражники все еще не унялись, бегают, рыщут. Северьян дернулся, затравленно оглянулся, ища какую-нибудь дверь. Факел почти потух, жалкие всполохи пламени не выхватывают стены, вокруг лишь темнота. Нет, стражников убийца не боялся. Они и не посмеют зайти сюда, даже если и найдут злополучную дверь. Но маги, даже молодые способны на многое. А уж отыскать человека в подземелье для них раз плюнуть. Если их уже бросили на поиски, тогда так просто не отделаться.
Северьян шагнул к стене, споткнулся, с трудом сдерживая готовый вырваться крик. Бросил бешеный взгляд на пол. Конечно, под ногой все тот же сучковатый посох, будто нарочно оказался здесь, и теперь лежал, насмехался. Дуб дубом.
— Ну ладно, — прохрипел убийца. — Сам просишься в руки. Возьму. И сломаю об голову первого попавшегося ромея!
Дверь все-таки нашлась. Маленькая, почти незаметная, она скрывалась в глубине сокровищницы знаний. За ней открылся длинный, уводящий в темную бездну, невероятно узкий проход. Северьян шагнул смело, он уже разучился бояться неизвестности. Стражники, оставшиеся позади были куда опаснее непроглядной темноты. Факел совсем потух, лишь тлели останки догоревшей тряпки, источая непереносимое зловоние. Северьян фыркнул, попытался снова зажечь, но бесполезно. Гореть уже было нечему. Разве что деревяшку запалить… Такую не запалишь, подступиться не к чему. Головешка хорошо прокалена и обуглена, специально, чтобы основание факела не выгорало. Северьян отбросил бесполезную деревяшку. Теперь придется идти в кромешной тьме.
Передвигаться на ощупь было не слишком приятно и немного боязно. Северьян все время держался за стену, будто это что-то могло изменить. Проход был настолько узким, что плечи с трудом пролазали, чудом не задевая за обе стены сразу. Потолок тоже был почти рядом. Стоило распрямиться, как сразу ударяешься головой о крепкий камень. В кромешной тьме очень сложно ориентироваться. Убийцу передергивало от мысли, что будет если зрение вдруг покинет его? Жить, не видя окружающий мир невыносимо тяжело, почти невозможно. Сейчас он брел по казавшимся бесконечному подземному ходу, и в груди было тягостно и муторно. Суматошно колотилось сердце, в голове мелькали самые дикие мысли.
Северьян сбился со времени, он уже и сам не понимал, сколько блуждает по бескрайней черной бездне. А если выхода нет? — Мелькнула жуткая мысль. — Может быть впереди тупик, такой же темный и бесконечный…
Он не выдержал, щелкнул пальцами. С кончика указательного пальца сорвался маленький огонек, устремился вдаль по длинному коридору. Северьян смог рассмотреть и гладкие полированные стены, и пол, сложенный из несметных тысяч булыжников. Но когда он увидел потолок, его передернуло. там тянулся высокий каменный свод, и был он отнюдь не творением рук человеческих. Скорее всего, над головой была давно вросшая в землю скала.
Прошел миг, а может целая вечность, но вдруг впереди забрезжил свет. Это не было похоже на выход, блеклые тени скорее говорили о том, что там открывается еще одна комната, причем очень плохо освещенная. Северьян забыл про боль в ноге, что было силы припустил вперед. Тяжелый неудобный посох путался в складках одежды, зацеплялся за штанину. Один раз ударился о больную ногу, так Северьян чуть не завыл от боли и злости. Казалось, злосчастная деревяшка обладает разумом… и самым обыкновенным человеческим сарказмом. Но Северьян упорно шел на свет, как ночной мотылек на лучину, обреченный сгореть, но все равно летящий на свет. Ибо для него свет — жизнь. И Северьян сейчас очень сильно походил на того мотылька. И был готов увидеть даже подземное царство Ящера, и жарящихся на костре мучеников, лишь бы увидеть хоть что-нибудь.
То, что оказалось в конце хода и ошарашило и озадачило его. Взору открылась небольшая подземная пещера. Сверху свисали причудливые каменные сосульки, точно такие же тянулись кверху. Некоторые объединялись между собой образуя причудливые, похожие на прутья диковинной клетки, колонны. Пещера не была деянием рук человеческих, и люди здесь, судя по всему давненько не бывали. Под ногами хрустел крошащийся скомканный песок. Северьян перепрыгнул через острый выступ, взгромоздился на возвышение, откуда, казалось лился свет. В возвышении оказалось небольшое, шагов пять в ширину, подземное озеро. Свет шел от воды, так казалось поначалу. В голове мелькнула несвоевременная гадкая мысль, — вот и озеро нашел, самое время утопиться. Выхода-то нет…
Тогда откуда этот свет, будто вода начала лучиться, впитав в себя силу солнца. Северьян опираясь на посох нагнулся, зачерпнул в горсть воды, глотнул… и тут же сплюнул, морщась. Вода была соленая, морская.
— Однако, — тихо вымолвил он, еще не веря в свою удачу.
Теперь понятно, почему озеро светится. Это всего лишь дневное солнце просвечивает сквозь воду, морскую воду. И не озеро это вовсе, а всего лишь пещера под водой. А раз сюда попадает свет, значит там, под водой есть выход. Ослепленный идеей, он не задумываясь, залез в воду. И тихо зашипел от непереносимой боли, соленая вода попала на незажившую рану, впилась похуже, чем та злополучная стрела. Но выбирать не приходилось. Он набрал в грудь побольше воздуха, сжал обеими руками посох и выставляя его перед собой, нырнул.