Страница:
— Мама! Я нашлась! — Радостно засмеялась Мара.
Северьян насторожился. На лице женщины ясно читалось удивление, но оно никак не было радостным. Похоже, она не ожидала возвращения девчушки. А Мара все не унималась.
— Спасибо дяде Луке! Это он меня из леса вывел!
Северьян вышел вперед, положил руку девочке на плечо.
— Ты и сама молодец, Мара, — сказал он.
А мать девчушки отнюдь не выглядела обрадованной.
— Марка, иди гуляй! — Цыкнула она.
— Но мама?
— Гуляй, я сказала!
Когда девочка, растерянно смотря на мать, убежала на задний двор женщина бросила полный ненависти взгляд на Северьяна.
— Зачем ты это сделал, странник? Зачем привел ее сюда?
Северьян растерялся. Но с растерянностью приходила и догадка. Правда, даже он не мог поверить в очевидное.
— Как зачем, здесь ее дом.
— Здесь мой дом, этой приживалке нечего здесь делать! И вообще, шел бы ты отсюда. Теперь снова надо ее в лес уводить, авось в этот раз сгинет.
— Мама? Что ты говоришь?
Девочка не убежала. Она пряталась за углом и слушала разговор. Мать уже и не пыталась скрываться. Брезгливо посмотрела на Мару.
— Говорю, не нужна ты мне. Только жрешь за троих, и проку от тебя никакого. Так что убирайся отсюда, пока…
Женщина дернулась от удара. Северьян влепил ей такую пощечину, что она с трудом устояла на ногах.
— Тварь, — злобно выдохнул он, — жалкая тварь. На ребенка еды не хватает? Да ты хуже зверя, зверье своих не бросает. Попомни мои слова, когда будешь в старости подыхать одна. И никто к тебе воды не принесет.
Мара стояла, схватившись руками за голову. С уст ее слетали еле слышные слова.
— Дядя Лука, не бей маму…
Северьян стоял, не в силах сдвинуться с места. Он, прожженный огнем и пеплом, видевший смерти и сам приносивший смерть, растерялся. Неужели родная мать может так просто бросить родную дочь, бросить намеренно, на погибель? Неужели, она после этого смеет называть себя человеком…
В сенях послышался шум. Вслед за женщиной из дома вышел здоровенный мордатый мужик. Северьян скривился. Неуж-то, получше мужика не могла отыскать.
— Что здесь? — Рявкнул он. — Опять твоя замарашка пришла? Может не стоит отводить ее в лес? Дать обухом топора по башке, и закопать?
Северьян встретился с ним взглядом.
— А ты кто такой? — Спросил мужик. — Чего надо?
— Это он Марку привел, — всхлипнула женщина, держась за покрасневшую щеку.
— Ну, раз привел, пусть оставляет себе, — рассудил мужик. Весело подмигнул Северьяну. — Девчонка-то ничего, и бесхозная к тому же. Можешь делать с ней что хочешь, сейчас еще подрастет немного…
Договорить он не успел. Кулак убийцы вбил ему в глотку все зубы, так, что мордоворот отлетел вглубь дома. Оттуда раздавался его сдавленный стон. А Мара стояла и безутешно плакала.
— Пошли, — Северьян взял ее за руку, — тебе здесь больше нечего делать.
— А ты меня не бросишь?
Глаза девчушки преданно смотрели на убийцу.
— Не брошу.
Обернулся, бросил яростный взгляд на тварь, смеющую называться матерью.
— Надеюсь, ты умрешь страшной и тяжкой смертью, — сказал он и зашагал в сторону корчмы.
Всю дорогу Мара молчала. Лишь с широко открытых глаз катились неудержимые слезы, и губы были поджаты, совсем как у взрослой. Северьян шагал уверенно, не принужденно, стараясь вселить ту же уверенность и в девчушку. Ей действительно досталась незавидная участь, слишком уж рано придется повзрослеть. И Северьян, как бы ни хотел помочь малютке, попросту не мог этого сделать. Он знал, что от девочки придется избавиться еще до того, как он сядет на корабль, направляющийся в Царьград. Хорошо бы подыскать ей место в какой-нибудь бездетной семье, на худой конец, устроить работать в какой-нибудь корчме, или постоялом дворе. Конечно, это не то, что сейчас нужно ребенку, но и гораздо лучше погибели в лесу. Жизнь всегда лучше смерти. Ну, или почти всегда.
В корчме было пусто и безлюдно. Оно и понятно, село не ахти какое, только за счет случайных постояльцев и кормятся. Хозяин, грузный пожилой мужчина, лениво вышел на встречу путникам. Оглядел с ног до головы, хмыкнул.
— Все-таки сбагрила Акулина свою дочку. Ну, может это и к лучшему, — пробормотал он. — Ты присаживайся, странник. Накормить уж накормлю.
Северьян вытащил из кошеля золотой, бросил на стол. Не так часто бывают здесь постояльцы, пусть хоть немного окупится корчма. Но хозяин отнюдь не обрадовался. Брезгливо оглядел монетку, кинул Северьяну.
— Нашто мне эти золотые кругляшки? — Усмехнулся он. — Это в Киеве деньги в ходу. А нам они ни к чему. Все держится на обмене.
Северьян недовольно хмыкнул. Оказывается, и рядом со стольным градом еще остались зачахлые ростки прошлого. Здесь деньги не в ходу, да и правда, зачем они селянам, если все сполна окупается собственным трудом. Живут себе, и плевать они хотели на все изыски цивилизации. Делать было нечего. Запасы еды уже иссякали, говорящий кот, будь он неладен, ночью втихомолку пожрал все мясо. Так или иначе, но надо запасаться провизией.
— А это подойдет? — Северьян вынул из сапога длинный, острый кинжал. Хозяин корчмы оглядел его со всех сторон, проверил на остроту, порезав палец.
— Это другое дело! — Согласился он. — Знатный ножик! За него я и вас обоих накормлю и еще в дорогу еды соберу. Вы ведь не собираетесь здесь оставаться?
— Нет, — признался Северьян. — Посидим немного и в путь.
Мара угрюмо молчала. Северьян не стал ее беспокоить. Девочке сейчас предстояло пережить прежде всего горе в своей душе. Об остальных проблемах, ожидающих ее, убийца пока промолчал.
Хозяин принес большие миски с кашей и мясом, и большой кувшин с пивом, для Северьяна и крынку молока для Мары. Северьян набросился на еду, как оголодавший волк, перемалывая все, что попадается, глотал не пережевывая, и запивал кислым, противным пивом. Он, как и волк, ел про запас.
Мара жевала неторопливо, неохотно. Она, конечно, была голодна, но кроме голода ее мучили чувства, куда более противоречивые. Это лишь у немногих, во время душевных переживаний просыпается жгучий аппетит. Северьян глотал кусок за куском, и чуть не подавился, услышав тихий детский голосок.
— Скажи, дядя Лука, а ты меня не бросишь? Не оставишь в лесу, как мама?
— Нет, — Северьян заставил себя улыбнуться. — Конечно нет, глупышка.
Невероятно, но девочка улыбнулась. Неуверенно, с опаской, но и это было не мало. Умеет бороться с чувствами, — довольно хмыкнул убийца, — такая не пропадет. И с новой силой принялся уплетать горячую, наваристую кашу.
Глава 29.
Глава 30.
Северьян насторожился. На лице женщины ясно читалось удивление, но оно никак не было радостным. Похоже, она не ожидала возвращения девчушки. А Мара все не унималась.
— Спасибо дяде Луке! Это он меня из леса вывел!
Северьян вышел вперед, положил руку девочке на плечо.
— Ты и сама молодец, Мара, — сказал он.
А мать девчушки отнюдь не выглядела обрадованной.
— Марка, иди гуляй! — Цыкнула она.
— Но мама?
— Гуляй, я сказала!
Когда девочка, растерянно смотря на мать, убежала на задний двор женщина бросила полный ненависти взгляд на Северьяна.
— Зачем ты это сделал, странник? Зачем привел ее сюда?
Северьян растерялся. Но с растерянностью приходила и догадка. Правда, даже он не мог поверить в очевидное.
— Как зачем, здесь ее дом.
— Здесь мой дом, этой приживалке нечего здесь делать! И вообще, шел бы ты отсюда. Теперь снова надо ее в лес уводить, авось в этот раз сгинет.
— Мама? Что ты говоришь?
Девочка не убежала. Она пряталась за углом и слушала разговор. Мать уже и не пыталась скрываться. Брезгливо посмотрела на Мару.
— Говорю, не нужна ты мне. Только жрешь за троих, и проку от тебя никакого. Так что убирайся отсюда, пока…
Женщина дернулась от удара. Северьян влепил ей такую пощечину, что она с трудом устояла на ногах.
— Тварь, — злобно выдохнул он, — жалкая тварь. На ребенка еды не хватает? Да ты хуже зверя, зверье своих не бросает. Попомни мои слова, когда будешь в старости подыхать одна. И никто к тебе воды не принесет.
Мара стояла, схватившись руками за голову. С уст ее слетали еле слышные слова.
— Дядя Лука, не бей маму…
Северьян стоял, не в силах сдвинуться с места. Он, прожженный огнем и пеплом, видевший смерти и сам приносивший смерть, растерялся. Неужели родная мать может так просто бросить родную дочь, бросить намеренно, на погибель? Неужели, она после этого смеет называть себя человеком…
В сенях послышался шум. Вслед за женщиной из дома вышел здоровенный мордатый мужик. Северьян скривился. Неуж-то, получше мужика не могла отыскать.
— Что здесь? — Рявкнул он. — Опять твоя замарашка пришла? Может не стоит отводить ее в лес? Дать обухом топора по башке, и закопать?
Северьян встретился с ним взглядом.
— А ты кто такой? — Спросил мужик. — Чего надо?
— Это он Марку привел, — всхлипнула женщина, держась за покрасневшую щеку.
— Ну, раз привел, пусть оставляет себе, — рассудил мужик. Весело подмигнул Северьяну. — Девчонка-то ничего, и бесхозная к тому же. Можешь делать с ней что хочешь, сейчас еще подрастет немного…
Договорить он не успел. Кулак убийцы вбил ему в глотку все зубы, так, что мордоворот отлетел вглубь дома. Оттуда раздавался его сдавленный стон. А Мара стояла и безутешно плакала.
— Пошли, — Северьян взял ее за руку, — тебе здесь больше нечего делать.
— А ты меня не бросишь?
Глаза девчушки преданно смотрели на убийцу.
— Не брошу.
Обернулся, бросил яростный взгляд на тварь, смеющую называться матерью.
— Надеюсь, ты умрешь страшной и тяжкой смертью, — сказал он и зашагал в сторону корчмы.
Всю дорогу Мара молчала. Лишь с широко открытых глаз катились неудержимые слезы, и губы были поджаты, совсем как у взрослой. Северьян шагал уверенно, не принужденно, стараясь вселить ту же уверенность и в девчушку. Ей действительно досталась незавидная участь, слишком уж рано придется повзрослеть. И Северьян, как бы ни хотел помочь малютке, попросту не мог этого сделать. Он знал, что от девочки придется избавиться еще до того, как он сядет на корабль, направляющийся в Царьград. Хорошо бы подыскать ей место в какой-нибудь бездетной семье, на худой конец, устроить работать в какой-нибудь корчме, или постоялом дворе. Конечно, это не то, что сейчас нужно ребенку, но и гораздо лучше погибели в лесу. Жизнь всегда лучше смерти. Ну, или почти всегда.
В корчме было пусто и безлюдно. Оно и понятно, село не ахти какое, только за счет случайных постояльцев и кормятся. Хозяин, грузный пожилой мужчина, лениво вышел на встречу путникам. Оглядел с ног до головы, хмыкнул.
— Все-таки сбагрила Акулина свою дочку. Ну, может это и к лучшему, — пробормотал он. — Ты присаживайся, странник. Накормить уж накормлю.
Северьян вытащил из кошеля золотой, бросил на стол. Не так часто бывают здесь постояльцы, пусть хоть немного окупится корчма. Но хозяин отнюдь не обрадовался. Брезгливо оглядел монетку, кинул Северьяну.
— Нашто мне эти золотые кругляшки? — Усмехнулся он. — Это в Киеве деньги в ходу. А нам они ни к чему. Все держится на обмене.
Северьян недовольно хмыкнул. Оказывается, и рядом со стольным градом еще остались зачахлые ростки прошлого. Здесь деньги не в ходу, да и правда, зачем они селянам, если все сполна окупается собственным трудом. Живут себе, и плевать они хотели на все изыски цивилизации. Делать было нечего. Запасы еды уже иссякали, говорящий кот, будь он неладен, ночью втихомолку пожрал все мясо. Так или иначе, но надо запасаться провизией.
— А это подойдет? — Северьян вынул из сапога длинный, острый кинжал. Хозяин корчмы оглядел его со всех сторон, проверил на остроту, порезав палец.
— Это другое дело! — Согласился он. — Знатный ножик! За него я и вас обоих накормлю и еще в дорогу еды соберу. Вы ведь не собираетесь здесь оставаться?
— Нет, — признался Северьян. — Посидим немного и в путь.
Мара угрюмо молчала. Северьян не стал ее беспокоить. Девочке сейчас предстояло пережить прежде всего горе в своей душе. Об остальных проблемах, ожидающих ее, убийца пока промолчал.
Хозяин принес большие миски с кашей и мясом, и большой кувшин с пивом, для Северьяна и крынку молока для Мары. Северьян набросился на еду, как оголодавший волк, перемалывая все, что попадается, глотал не пережевывая, и запивал кислым, противным пивом. Он, как и волк, ел про запас.
Мара жевала неторопливо, неохотно. Она, конечно, была голодна, но кроме голода ее мучили чувства, куда более противоречивые. Это лишь у немногих, во время душевных переживаний просыпается жгучий аппетит. Северьян глотал кусок за куском, и чуть не подавился, услышав тихий детский голосок.
— Скажи, дядя Лука, а ты меня не бросишь? Не оставишь в лесу, как мама?
— Нет, — Северьян заставил себя улыбнуться. — Конечно нет, глупышка.
Невероятно, но девочка улыбнулась. Неуверенно, с опаской, но и это было не мало. Умеет бороться с чувствами, — довольно хмыкнул убийца, — такая не пропадет. И с новой силой принялся уплетать горячую, наваристую кашу.
Глава 29.
Они покинули деревню только к вечеру. Сытый, довольный жизнью Северьян шел, и рассказывал на ходу о своих приключениях. Баял об упырях, вурдалаках, не забыл помянуть и говорящего медведя. Мара слушала его раскрыв рот, так было интересно девчушке, словами не передать.
За неспешной беседой, они и не заметили, как вошли в лес, медленно брели по утоптанной грибниками тропинке, пока та не стала петлять и сбиваться.
Веселый жизнерадостный, лес вдруг посуровел, посмурнел. Ветки нависали сердито, намереваясь если не придавить, так хоть оцарапать, порвать одежду, на худой конец, просто напугать.
Мара в страхе оглядывалась по сторонам, ежась. Северьян успокаивал ее, но сам тоже волновался, держал руку на эфесе меча. Кто знает, что за хищники здесь водятся? Может и такие, что проглотят в один присест, не дрогнут, и пережевывать даже не станут.
Стрекот кузнечиков и зловещее уханье филина разбавил протяжный волчий вой. Дальше идти нельзя, решил Северьян, искренне пожалев, что не остался ночевать в корчме. Там, все-таки поспокойнее. В спешке начал срубать с деревьев нижние ветви-раскоряки. Девчушка ходила за ним как привязанная, Северьяна это уже начинало злить. С горем пополам нарубил дров на костер и небольшой запас сделал, чтобы всю ночь топить. Щелкнул пальцами, вспыхнул огонь.
Мара всплеснула руками.
— Дядя Лука, никак ты волхв? — Воскликнула она.
— Да нет, что ты, никакой я не волхв, — улыбнулся Северьян.
«Я убийца», — хотело сорваться с языка. Но он промолчал.
Костер разгорался неохотно, недовольно потрескивал, дескать, такие дрова и грызть-то лишь зубы ломать. Северьян сделал запалы с трех сторон, дело пошло лучше. Волчий вой, казалось, приблизился. Северьян подбросил хвороста в огонь, на всякий случай положил подле себя меч. Впереди за деревьями и правда мелькнула волчья тень. Зверя явно спугнул огонь, и он побежал прочь. Слышно было лишь, как шелестят кусты. Северьян вздохнул. Вовремя, однако, огонь развел. А то пошел бы подальше, да так и напоролся бы на зверя. Не известно, чем бы это закончилось. Волк, он зверь хитрый. Сиганул бы исподтишка, убийца бы и меч выхватить не успел, упав наземь с перегрызенным горлом. Впрочем, на все воля случая.
Мара улеглась спать, устала, вымоталась за день. Такие походы не для детских ног. Северьян подложил ей под голову котомку, прикрыл теплой шалью, захваченной еще из Киева. Решил, что пригодится, вот и пригодилась. Северьяну тоже хотелось спать, но он исправно караулил. Кто знает, вдруг волк решит вернуться. Да не один, а со всей стаей?
Сквозь высокие мохнатые макушки елей просвечивало черное, как смоль звездное небо. Луна, круглая, как блин, дырой зияла над дремучим сонным лесом, поливая землю таинственным голубоватым светом. Звезды рассыпались, как крупа. Было их столько, что всем Киевским курам вовек не переклевать.
Отчего-то вспомнились слова Доробея. Домовой говорил, что каждая звезда, это жизнь отдельного человека. Северьян задумчиво пялился в ночное небо. Интересно, какая звезда его? Может быть та, яркая, вокруг которой рассыпаны помельче? А может одна из мелких, синеватых… Кто знает, какое место определено ему в этом мире? И определял ли кто-нибудь это самое место, кто знает…
Сон сморил его неожиданно. Северьян и сам не ожидал, что не сможет высидеть. Развратила его сладкая жизнь в Киеве, привык спать в теплой постельке и есть от пуза. А теперь расплачивайся. Но ему повезло, за ночь так никто и не приблизился. Не один зверь не отважился подойти к огню, который к утру затух. Но затух неспроста.
Проснулся Северьян от пронзительного, злого холода. И причина тому была более чем понятная. С неба лил дождь. Опять Белоян дурит, стихии Царьградские гоняет. Здесь конечно, не Киянский потоп, но дождь холодный, пронзительный. Северьян спал не укрываясь, в одежде, а потому промок насквозь, рубашку можно было выжимать. А Мара все еще сладко спала. Она улеглась под раскидистыми густыми ветвями ели. Дождь сюда не попадал, земля под деревом была совершенно сухая.
Мара просыпалась неохотно. Сладко зевнула, протерла заспанные глазенки.
— Дядя Лука, что, уже утро? — Печально удивилась она.
— Утро, Мара, — улыбнулся он. — Нам надо собираться и идти.
Идти под проливным дождем было не слишком приятно. Северьян спрятал рубашку в котомку, Мару замотал в теплую шаль. Она хотя и промокала, но все-таки сдерживала влагу.
Путники шли почти без отдыха, прерываясь, лишь для того, чтобы перекусить. Девочка устала и выбилась из сил. Северьян уже проклинал все на свете, жалея, что взял на себя обязательства заботиться о Маре. Он и сам выдохся быстро, месить грязь по лесным тропкам с ребенком на руках, занятие довольно утомительное. Ближе к обеду они прошли мимо заброшенных деревушек, оставленных жителями уже давно. Северьян хотел переждать ливень в одном из домов, но тщетно. Избы были настолько ветхими и развалившимися, что находясь в них, лишь подвергаешь себя двойной опасности.
К вечеру, когда Северьян еле переставлял ноги от изнеможения, а Мара то засыпала у него на плече, то снова просыпалась, щуря глаза, они вышли к реке. Вдоль берега идти было куда проще. Дождь уже обессилел, и теперь утомлял путников лишь холодной изморосью. Неожиданно, в вечерней полутьме, Северьян увидел в небе струю дыма, идущую из-за деревьев. Поначалу, он шел настороженно, опасался неизвестности. Кто знает, может там ватага разбойников устроила пиршество, а может и ведьмы собрались на шабаш. Кто знает. Но, подойдя ближе, успокоился. В просветах между деревьями стали различимы контуры домов. Еще одна весь, и, похоже, обитаемая. Люди тоже не все сплошь дураки, знают, что возле рек селиться куда удобнее, нежели в дремучем лесу. Здесь и рыбу ловить можно, и просто переправляться в соседние селения, если таковые, конечно имеются.
Деревушка, оказалось, находилась в страшном запустении. Дома были заброшены, скотный двор разрушен, и, судя по обгорелым доскам, уничтожен отнюдь не временем. Кто-то здесь здорово постарался, устроив пожарище, превратив дома в рухлядь. Лишь в одном, наиболее целом, горел свет. Северьян, насторожившись, неуверенно постучал.
— Кто там? — Раздался из-за двери старческий голос.
— Мы просто путники. Пусти, бабушка, переночевать и от дождя укрыться.
Дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла сухонькая, видавшая виды, согбенная старушка. Одета в лохмотья, вся перемазана в саже.
— Уходили бы вы, люди добрые, — молвила она. — Плохое здесь место. Я бы и сама ушла, да ноги уже не те, не держат старое тело. Уж буду здесь умирать…
— Что же случилось, бабушка… почему дома стоять погорелые, разрушенные? Никак беда приключилась?
— Беда, сынок, беда. Жили мы в деревеньке неплохо, не тужили, пока не появились эти… изверги… Приплыли на большом корабле, паруса белые, чистые. Все село побежало смотреть… Говорят, купец приплыл знатный, да только как высадился он на берег, да набросились его воины на село. Выжгли все, поломали. Мужчин и женщин в полон увели. Тех, кто сопротивлялся, на месте порешили. Одна я осталась, не нужная никому… изверги меня не тронули, убивать побрезговали… А купец этот и говорит, мол вернемся еще, старая, и тебя прикончим… Вот теперь и жду их каждую ночь… так что уходили бы вы, искали другое место для ночлега. Не ровен час, нагрянут, несдобровать вам. Мне что, я свое уже отжила…
Северьян призадумался. Идти в ночь куда-то еще риск немалый. А здесь все-таки, какой никакой дом. К тому же, разбойникам, а уж тем более работорговцам нет смысла возвращаться в разграбленную деревню. А потом он посмотрел на блаженно дремавшую на плече Мару и принял решение.
— Останемся мы, бабушка, ты уж не серчай. Девочке выспаться надо, а вернутся ли эти злыдни, не известно. Так что мы уж с горем пополам переночуем…
Старушка вздохнула.
— Ох, жалко мне вас. Но коли хотите, заходите. Мой дом — ваш дом. Хотя и от дома-то ничего не осталось…
В избе действительно было Род весть что. Крыша покосилась, дырявая. Стены крепкие, но вместо окна зияет сквозная дыра. Стол, вроде целый. На нем сухо тлеет лучина.
Северьян уложил Мару на кровать, накрыл пледом. Сам примостился рядом.
— Извини, Милок, мне и угостить-то вас не чем.
— Да и не надо, бабушка, — тихо сказал он. — Сыть кой какая у меня есть.
Он достал из котомки краюху свежего еще хлеба, шматок вяленого мяса, сушеных ягод.
— Угощайся, бабушка. Нечего на старости лет голодать…
Старушка расцвела.
— Ох, спасибо милок, — запричитала она, — я и правда, уже давненько не ела. Молодая была, и в лес сбегаю, ягод, грибов насобираю. А теперь ноги не те уже.
— Старость уважать надо, — деловито молвил Северьян, нарезая хлеб.
Потом, лежа на полу и слыша, как трещат в печке угли, он долго вспоминал свой дом, волхва Лукия, ставшего для Северьяна отцом. Не помнил он лишь мать, молодую еще женщину, рано овдовевшую. Говорили, она желала своему чаду иной доли. Совершенно иной.
Северьян уже начал дремать, под успокаивающий, такой уютный треск перегорающих углей, реальность начала медленно переплетаться со сном. Вдруг кто-то начал трясти его за плечо. Убийца среагировал мгновенно. Открыл глаза, руки уже лежали на рукояти ятагана.
— Проснись, милок! — Громко говорила старушка. — Никак, вернулись, ироды…
За окном слышались пьяные крики, вопли. Северьян высунул голову в темный зев окна. Темень кромешная, ни луны, ни звезд, лишь вдалеке, там, где на прогалине виднеется река, вспыхнули огни. Оных было всего шесть, остальные разбойники вполне обходились без факелов, намереваясь устроить такой в деревне.
Северьян отошел от окна. Мысли лихорадочно бегали. Надо было искать выход, но его не было. Лезть в драку с дюжиной, а то и больше вооруженных мужчин — занятие неблагодарное. Ладно еще, если вооружены мечами да секирами. А если арбалеты, или на худой конец, луки имеются?
А огни все приближались. Уже были отчетливо слышны голоса, смех. Видать, богатый улов празднуют.
— Бабушка, есть в доме подпол? — Спросил Северьян.
— Нет, сынок. И спрятаться негде, — горестно вздохнула старушка.
Северьян напрягся.
— Эх, ладно. Была, не была. Оставляю вас с девочкой вдвоем.
— А ты сам, сынок?
Убийца вытащил меч из ножен, перекинул котомку через плечо.
— Семи смертям не бывать… попробую остановить!
— Но как ты один, их же…
Вопрос канул в пустоту. Северьян уже выскочил в открытое окно, и теперь зигзагами приближался к шумной, галдящей ватаге разбойников.
Самое главное в такой атаке — внезапность. Северьян жалел, что осталось только два ножа. Один послужил платой за еду в корчме, но два других все еще покоились в отворотах сапог. Значит, двумя разбойниками меньше.
Он сделал широкий круг, заходя со стороны реки. К берегу причалила небольшая, но прилично сделанная посудина. Не корабль, а так, кораблишко. Кто-то остался на борту, оживленно мелькали две или три тени. Все-таки капитан не такой уж и дурак, чтобы высаживаться на берег всей командой.
С лодки заметить крадущегося человека было невозможно. Северьян это знал, а потому приближался к шумной, галдящей ватаге без страха быть обнаруженным с тыла.
На удачу, разбойники шли в разнобой, кто парами, кто по трое. Сзади, первыми отстали от всех сразу четверо. Галдят, смеются, а языки уже ватные, слова вымолвить не могут. Северьян даже ножей тратить не стал. Выскочил из тени, метнулся молнией к осоловевшим разбойникам. Двое упали сразу, захрипев, пуская кровавые слюни. Третий успел обернуться. Пустые, безумные глаза уставились на убийцу.
— Ты хто? — Успел вымолвить он. Меч рассек кожу, гортань и остановился лишь уткнувшись в позвоночник. Голова убитого безвольно откинулась назад. Последний оставшийся с немым ужасом взирал на содеянное. Он хотел крикнуть, но из груди вырвался лишь жалобный всхлип. Через мгновение в глаз ему воткнулся кинжал.
Разбойники так и не заметили пропажи четверых соратников, весело галдя, они спешили к разоренной деревне. Северьян услышал отголоски крика.
— Вздернем бабку! Чтоб ей пусто было…
Меч был по самую рукоять перемазан липкой кровью. Северьян брезгливо вытер его о штанину мертвеца, выдернул из глазницы нож. Фонтаном брызнула кровь, окропив убийцу. Северьян так и не надел рубашки. И теперь, перепачканный в крови, он походил на одно из воплощений Зверобога, быть может, самое ужасное. Рогов только не хватало.
Еще две спины смутными тенями маячили впереди в руках одного из них факел. Эти уже не такие пьяные, дерутся твердо, в руках здоровенные секиры. Не простые разбойники, из наемников. Северьян намеренно подождал, пока они отойдут подальше. Потом броситься, задавить напором, сокрушить, сломать, добить…
Спина одного оказалась в одном шаге. Северьян ударил наискось, вложил всю силу. Отдача чуть не выбила ятаган из рук. Перед глазами мелькнула ухмыляющаяся рожа разбойника.
— Никак у нас гости! — Рявкнул он.
Секира обрушилась на Северьяна, разящая, смертоносная… Он выставил блок, но чувствовал — бесполезно. В последний момент он выскользнул из-под удара. Руки больно рвануло в суставах, меч отлетел в сторону. Против секиры нет приема. Здесь никакая техника боя не поможет.
В голенище нож. Северьян выхватил его в последний момент, когда удар уже было не остановить. Нож вошел бугаю прямо в горло. Разбойник захрипел, закашлялся, ослабевая взмах. Удар пришелся плашмя.
В голове взорвалось звездное небо. Оно было настолько реальным и ярким, что Северьян не выдержал, схватился за голову. Потом уже удар следовал за ударом. Он не видел, кто бьет и как. Оплошал! — Звенела в голове единственная мысль. — Ты снова оплошал! Она еще долго звенела на отголосках сознания, пока мир вокруг не канул в спасительную бездну забвения.
За неспешной беседой, они и не заметили, как вошли в лес, медленно брели по утоптанной грибниками тропинке, пока та не стала петлять и сбиваться.
Веселый жизнерадостный, лес вдруг посуровел, посмурнел. Ветки нависали сердито, намереваясь если не придавить, так хоть оцарапать, порвать одежду, на худой конец, просто напугать.
Мара в страхе оглядывалась по сторонам, ежась. Северьян успокаивал ее, но сам тоже волновался, держал руку на эфесе меча. Кто знает, что за хищники здесь водятся? Может и такие, что проглотят в один присест, не дрогнут, и пережевывать даже не станут.
Стрекот кузнечиков и зловещее уханье филина разбавил протяжный волчий вой. Дальше идти нельзя, решил Северьян, искренне пожалев, что не остался ночевать в корчме. Там, все-таки поспокойнее. В спешке начал срубать с деревьев нижние ветви-раскоряки. Девчушка ходила за ним как привязанная, Северьяна это уже начинало злить. С горем пополам нарубил дров на костер и небольшой запас сделал, чтобы всю ночь топить. Щелкнул пальцами, вспыхнул огонь.
Мара всплеснула руками.
— Дядя Лука, никак ты волхв? — Воскликнула она.
— Да нет, что ты, никакой я не волхв, — улыбнулся Северьян.
«Я убийца», — хотело сорваться с языка. Но он промолчал.
Костер разгорался неохотно, недовольно потрескивал, дескать, такие дрова и грызть-то лишь зубы ломать. Северьян сделал запалы с трех сторон, дело пошло лучше. Волчий вой, казалось, приблизился. Северьян подбросил хвороста в огонь, на всякий случай положил подле себя меч. Впереди за деревьями и правда мелькнула волчья тень. Зверя явно спугнул огонь, и он побежал прочь. Слышно было лишь, как шелестят кусты. Северьян вздохнул. Вовремя, однако, огонь развел. А то пошел бы подальше, да так и напоролся бы на зверя. Не известно, чем бы это закончилось. Волк, он зверь хитрый. Сиганул бы исподтишка, убийца бы и меч выхватить не успел, упав наземь с перегрызенным горлом. Впрочем, на все воля случая.
Мара улеглась спать, устала, вымоталась за день. Такие походы не для детских ног. Северьян подложил ей под голову котомку, прикрыл теплой шалью, захваченной еще из Киева. Решил, что пригодится, вот и пригодилась. Северьяну тоже хотелось спать, но он исправно караулил. Кто знает, вдруг волк решит вернуться. Да не один, а со всей стаей?
Сквозь высокие мохнатые макушки елей просвечивало черное, как смоль звездное небо. Луна, круглая, как блин, дырой зияла над дремучим сонным лесом, поливая землю таинственным голубоватым светом. Звезды рассыпались, как крупа. Было их столько, что всем Киевским курам вовек не переклевать.
Отчего-то вспомнились слова Доробея. Домовой говорил, что каждая звезда, это жизнь отдельного человека. Северьян задумчиво пялился в ночное небо. Интересно, какая звезда его? Может быть та, яркая, вокруг которой рассыпаны помельче? А может одна из мелких, синеватых… Кто знает, какое место определено ему в этом мире? И определял ли кто-нибудь это самое место, кто знает…
Сон сморил его неожиданно. Северьян и сам не ожидал, что не сможет высидеть. Развратила его сладкая жизнь в Киеве, привык спать в теплой постельке и есть от пуза. А теперь расплачивайся. Но ему повезло, за ночь так никто и не приблизился. Не один зверь не отважился подойти к огню, который к утру затух. Но затух неспроста.
Проснулся Северьян от пронзительного, злого холода. И причина тому была более чем понятная. С неба лил дождь. Опять Белоян дурит, стихии Царьградские гоняет. Здесь конечно, не Киянский потоп, но дождь холодный, пронзительный. Северьян спал не укрываясь, в одежде, а потому промок насквозь, рубашку можно было выжимать. А Мара все еще сладко спала. Она улеглась под раскидистыми густыми ветвями ели. Дождь сюда не попадал, земля под деревом была совершенно сухая.
Мара просыпалась неохотно. Сладко зевнула, протерла заспанные глазенки.
— Дядя Лука, что, уже утро? — Печально удивилась она.
— Утро, Мара, — улыбнулся он. — Нам надо собираться и идти.
Идти под проливным дождем было не слишком приятно. Северьян спрятал рубашку в котомку, Мару замотал в теплую шаль. Она хотя и промокала, но все-таки сдерживала влагу.
Путники шли почти без отдыха, прерываясь, лишь для того, чтобы перекусить. Девочка устала и выбилась из сил. Северьян уже проклинал все на свете, жалея, что взял на себя обязательства заботиться о Маре. Он и сам выдохся быстро, месить грязь по лесным тропкам с ребенком на руках, занятие довольно утомительное. Ближе к обеду они прошли мимо заброшенных деревушек, оставленных жителями уже давно. Северьян хотел переждать ливень в одном из домов, но тщетно. Избы были настолько ветхими и развалившимися, что находясь в них, лишь подвергаешь себя двойной опасности.
К вечеру, когда Северьян еле переставлял ноги от изнеможения, а Мара то засыпала у него на плече, то снова просыпалась, щуря глаза, они вышли к реке. Вдоль берега идти было куда проще. Дождь уже обессилел, и теперь утомлял путников лишь холодной изморосью. Неожиданно, в вечерней полутьме, Северьян увидел в небе струю дыма, идущую из-за деревьев. Поначалу, он шел настороженно, опасался неизвестности. Кто знает, может там ватага разбойников устроила пиршество, а может и ведьмы собрались на шабаш. Кто знает. Но, подойдя ближе, успокоился. В просветах между деревьями стали различимы контуры домов. Еще одна весь, и, похоже, обитаемая. Люди тоже не все сплошь дураки, знают, что возле рек селиться куда удобнее, нежели в дремучем лесу. Здесь и рыбу ловить можно, и просто переправляться в соседние селения, если таковые, конечно имеются.
Деревушка, оказалось, находилась в страшном запустении. Дома были заброшены, скотный двор разрушен, и, судя по обгорелым доскам, уничтожен отнюдь не временем. Кто-то здесь здорово постарался, устроив пожарище, превратив дома в рухлядь. Лишь в одном, наиболее целом, горел свет. Северьян, насторожившись, неуверенно постучал.
— Кто там? — Раздался из-за двери старческий голос.
— Мы просто путники. Пусти, бабушка, переночевать и от дождя укрыться.
Дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла сухонькая, видавшая виды, согбенная старушка. Одета в лохмотья, вся перемазана в саже.
— Уходили бы вы, люди добрые, — молвила она. — Плохое здесь место. Я бы и сама ушла, да ноги уже не те, не держат старое тело. Уж буду здесь умирать…
— Что же случилось, бабушка… почему дома стоять погорелые, разрушенные? Никак беда приключилась?
— Беда, сынок, беда. Жили мы в деревеньке неплохо, не тужили, пока не появились эти… изверги… Приплыли на большом корабле, паруса белые, чистые. Все село побежало смотреть… Говорят, купец приплыл знатный, да только как высадился он на берег, да набросились его воины на село. Выжгли все, поломали. Мужчин и женщин в полон увели. Тех, кто сопротивлялся, на месте порешили. Одна я осталась, не нужная никому… изверги меня не тронули, убивать побрезговали… А купец этот и говорит, мол вернемся еще, старая, и тебя прикончим… Вот теперь и жду их каждую ночь… так что уходили бы вы, искали другое место для ночлега. Не ровен час, нагрянут, несдобровать вам. Мне что, я свое уже отжила…
Северьян призадумался. Идти в ночь куда-то еще риск немалый. А здесь все-таки, какой никакой дом. К тому же, разбойникам, а уж тем более работорговцам нет смысла возвращаться в разграбленную деревню. А потом он посмотрел на блаженно дремавшую на плече Мару и принял решение.
— Останемся мы, бабушка, ты уж не серчай. Девочке выспаться надо, а вернутся ли эти злыдни, не известно. Так что мы уж с горем пополам переночуем…
Старушка вздохнула.
— Ох, жалко мне вас. Но коли хотите, заходите. Мой дом — ваш дом. Хотя и от дома-то ничего не осталось…
В избе действительно было Род весть что. Крыша покосилась, дырявая. Стены крепкие, но вместо окна зияет сквозная дыра. Стол, вроде целый. На нем сухо тлеет лучина.
Северьян уложил Мару на кровать, накрыл пледом. Сам примостился рядом.
— Извини, Милок, мне и угостить-то вас не чем.
— Да и не надо, бабушка, — тихо сказал он. — Сыть кой какая у меня есть.
Он достал из котомки краюху свежего еще хлеба, шматок вяленого мяса, сушеных ягод.
— Угощайся, бабушка. Нечего на старости лет голодать…
Старушка расцвела.
— Ох, спасибо милок, — запричитала она, — я и правда, уже давненько не ела. Молодая была, и в лес сбегаю, ягод, грибов насобираю. А теперь ноги не те уже.
— Старость уважать надо, — деловито молвил Северьян, нарезая хлеб.
Потом, лежа на полу и слыша, как трещат в печке угли, он долго вспоминал свой дом, волхва Лукия, ставшего для Северьяна отцом. Не помнил он лишь мать, молодую еще женщину, рано овдовевшую. Говорили, она желала своему чаду иной доли. Совершенно иной.
Северьян уже начал дремать, под успокаивающий, такой уютный треск перегорающих углей, реальность начала медленно переплетаться со сном. Вдруг кто-то начал трясти его за плечо. Убийца среагировал мгновенно. Открыл глаза, руки уже лежали на рукояти ятагана.
— Проснись, милок! — Громко говорила старушка. — Никак, вернулись, ироды…
За окном слышались пьяные крики, вопли. Северьян высунул голову в темный зев окна. Темень кромешная, ни луны, ни звезд, лишь вдалеке, там, где на прогалине виднеется река, вспыхнули огни. Оных было всего шесть, остальные разбойники вполне обходились без факелов, намереваясь устроить такой в деревне.
Северьян отошел от окна. Мысли лихорадочно бегали. Надо было искать выход, но его не было. Лезть в драку с дюжиной, а то и больше вооруженных мужчин — занятие неблагодарное. Ладно еще, если вооружены мечами да секирами. А если арбалеты, или на худой конец, луки имеются?
А огни все приближались. Уже были отчетливо слышны голоса, смех. Видать, богатый улов празднуют.
— Бабушка, есть в доме подпол? — Спросил Северьян.
— Нет, сынок. И спрятаться негде, — горестно вздохнула старушка.
Северьян напрягся.
— Эх, ладно. Была, не была. Оставляю вас с девочкой вдвоем.
— А ты сам, сынок?
Убийца вытащил меч из ножен, перекинул котомку через плечо.
— Семи смертям не бывать… попробую остановить!
— Но как ты один, их же…
Вопрос канул в пустоту. Северьян уже выскочил в открытое окно, и теперь зигзагами приближался к шумной, галдящей ватаге разбойников.
Самое главное в такой атаке — внезапность. Северьян жалел, что осталось только два ножа. Один послужил платой за еду в корчме, но два других все еще покоились в отворотах сапог. Значит, двумя разбойниками меньше.
Он сделал широкий круг, заходя со стороны реки. К берегу причалила небольшая, но прилично сделанная посудина. Не корабль, а так, кораблишко. Кто-то остался на борту, оживленно мелькали две или три тени. Все-таки капитан не такой уж и дурак, чтобы высаживаться на берег всей командой.
С лодки заметить крадущегося человека было невозможно. Северьян это знал, а потому приближался к шумной, галдящей ватаге без страха быть обнаруженным с тыла.
На удачу, разбойники шли в разнобой, кто парами, кто по трое. Сзади, первыми отстали от всех сразу четверо. Галдят, смеются, а языки уже ватные, слова вымолвить не могут. Северьян даже ножей тратить не стал. Выскочил из тени, метнулся молнией к осоловевшим разбойникам. Двое упали сразу, захрипев, пуская кровавые слюни. Третий успел обернуться. Пустые, безумные глаза уставились на убийцу.
— Ты хто? — Успел вымолвить он. Меч рассек кожу, гортань и остановился лишь уткнувшись в позвоночник. Голова убитого безвольно откинулась назад. Последний оставшийся с немым ужасом взирал на содеянное. Он хотел крикнуть, но из груди вырвался лишь жалобный всхлип. Через мгновение в глаз ему воткнулся кинжал.
Разбойники так и не заметили пропажи четверых соратников, весело галдя, они спешили к разоренной деревне. Северьян услышал отголоски крика.
— Вздернем бабку! Чтоб ей пусто было…
Меч был по самую рукоять перемазан липкой кровью. Северьян брезгливо вытер его о штанину мертвеца, выдернул из глазницы нож. Фонтаном брызнула кровь, окропив убийцу. Северьян так и не надел рубашки. И теперь, перепачканный в крови, он походил на одно из воплощений Зверобога, быть может, самое ужасное. Рогов только не хватало.
Еще две спины смутными тенями маячили впереди в руках одного из них факел. Эти уже не такие пьяные, дерутся твердо, в руках здоровенные секиры. Не простые разбойники, из наемников. Северьян намеренно подождал, пока они отойдут подальше. Потом броситься, задавить напором, сокрушить, сломать, добить…
Спина одного оказалась в одном шаге. Северьян ударил наискось, вложил всю силу. Отдача чуть не выбила ятаган из рук. Перед глазами мелькнула ухмыляющаяся рожа разбойника.
— Никак у нас гости! — Рявкнул он.
Секира обрушилась на Северьяна, разящая, смертоносная… Он выставил блок, но чувствовал — бесполезно. В последний момент он выскользнул из-под удара. Руки больно рвануло в суставах, меч отлетел в сторону. Против секиры нет приема. Здесь никакая техника боя не поможет.
В голенище нож. Северьян выхватил его в последний момент, когда удар уже было не остановить. Нож вошел бугаю прямо в горло. Разбойник захрипел, закашлялся, ослабевая взмах. Удар пришелся плашмя.
В голове взорвалось звездное небо. Оно было настолько реальным и ярким, что Северьян не выдержал, схватился за голову. Потом уже удар следовал за ударом. Он не видел, кто бьет и как. Оплошал! — Звенела в голове единственная мысль. — Ты снова оплошал! Она еще долго звенела на отголосках сознания, пока мир вокруг не канул в спасительную бездну забвения.
Глава 30.
Звезды. Они холодные и злые, безразличные ко всему вокруг. Бесполезно умолять их, звездам плевать на людей. Бесполезно поклоняться им, звезды не чувствуют тепла. Они холодны, и огонь их рожден бесконечной синью. Синью летнего неба. Небо тоже холодно. Оно — порождение звезд.
Северьян и не думал, что может быть столько боли единовременно. В голове все еще были звезды, мелкие, как снежинки, но холодные, как сердце наемника. Глаза открывались медленно, будто сами по себе, и убийца не мог уследить за их движением. Вокруг стоят люди… Нет не люди, это разбойники. Скольких он убил? Четверых? Нет, кажется, еще был пятый. С секирой. Именно его удар лишил Северьяна чувств. Голова гудела и звенела, будто какой-то безмерно ретивый кузнец решил выковать двуручный меч, используя череп Северьяна вместо наковальни.
— Кажется, он очухался! — Громыхнул над головой мощный, раскатистый бас. — Поднимите его!
Кто-то подхватил его под руки, лицо окатили ледяной водой. Разум тотчас же прояснился, глаза защипало. Припадая на руки державших, он огляделся. Здесь сидела почти вся банда. В маленькой комнатушке старухи неким загадочным образом расположились сразу десять человек, не считая Северьяна. На стуле сидел широкий, некогда мощный, но сейчас расплывшийся от богатой жизни бородатый мужик. Он действительно был похож на купца. Богато украшенный кафтан, Красные высокие сапоги с острыми носами лишь подчеркивали это сходство. Прочие разбойники тоже не были обряжены в обноски, но выглядели куда скромнее. Только оружие у всех было просто загляденье. Сабли из дорогой дамасской стали, их явно не покупали, скорее украли или убили владельцев.
Купец поднялся со стула, маленькие свиные глазки в упор уставились на убийцу.
— Кто ты такой? — Прорычал купец.
— Не твое дело, — огрызнулся Северьян.
— Ты убил моих людей, и теперь это мое дело! — Раскатился бас.
— Твои люди убивают невинных!
Купец усмехнулся, поигрывая толстыми, как бочонки пальцами. Рожа его, холеная и потная, вызывала отвращение. Северьян еле сдержался, чтобы не плюнуть в эту отвратительную харю.
— Кто их убивает? Я лишь торговец, просто товар несколько… необычный.
— Рабы? Ты работорговец?
— Угадал. А ты кто?
Северьян нахмурился.
— Просто странник.
— И странник перерезал моих лучших людей, даже ухом не повел.
Убийца пожал плечами.
— Они были пьяные. Мне повезло.
Купец скривился.
— Помогите страннику стать более разговорчивым.
Разбойник, молодой наглый парень с идиотской ухмылкой что было силы врезал по челюсти. Во рту появился знакомый солоноватый вкус. Северьян сплюнул.
— Где старуха и девочка?
Разбойники переглянулись. Засмеялись.
— Какая старуха? А, старуха! Не эта ли?
Двое расступились от угла. Старушка лежала на боку, пустые бесцветные глаза невидяще смотрели вперед. Горло ее было распорото от уха до уха, пол вокруг залит кровью, которая уже начала свертываться.
— Твари… — тихо, бессильно прошептал Северьян, напрягая руки.
В голове сразу, будто реальный, вспыхнул костер. И в нем волхв Лукий, бьющийся в агонии. Зубы заскрежетали, кулаки сжались до хруста. Тогда, лежа связанный перед наглыми хохочущими степняками он был слабым и беспомощным. Теперь все изменилось… А эти ничуть не лучше степняков… нелюди… Северьян уже знал, что такое быть рабом.
— Но, но, будь смирнее!
Парочка мерзавцев резво вскинула луки. Остальные довольно заржали.
— Это еще не все! — Радостно завопил молодой злобный наглец. — Покажите ему девку!
Мара истекала кровью. Арбалетные болты впились ей в руки и ноги, тем самым, приковывая детское тельце к стене. Девочка еще была жива и тяжело дышала, все чаще через раз.
Что-то сломалось, сломалось окончательно и бесповоротно в душе убийцы. Неоправданная жестокость к себе подобным. Он видел это столько раз, что уже сбился со счета. Но то всегда были посторонние, незнакомые люди. Смотреть на их смерть было неприятно, даже противно. Но никогда еще не было так больно…
Руки задрожали, наливаясь странной силой, в тело, обмякшее и разбитое, будто вставили новый стержень, куда крепче и лучше старого. И лица собравшихся вдруг стали пустыми расплывчатыми, Северьян видел лишь жуткие улыбки-оскалы и пустые узкие глаза… Перед ним снова были степняки…
— Ну как, насмотрелся? — Проникновенно спросил купец. — Смотри внимательней, с тобой будет то же самое.
Глупцы. Они даже не удосужились связать Северьяна, надеясь на его беспомощность и двух самоуверенных арбалетчиков. Держащие убийцу под руки нагловато ухмылялись. Они так ничего и не поняли, столкнувшись лбами. Северьян присел, резко распрямился, уже в полете обретая прыть и ловкость. Разбойники даже не обыскали его, и теперь в руке у убийцы свернуло тонкое острое лезвие кинжала. Арбалетчики растерялись лишь на секунду. Звонко хлопнули натянутые пружины, Северьян почувствовал, как что-то тяжелое и горячее разрывает плечо. Боль, мгновенная, как стрела подкосила убийцу. Он рухнул в двух шагах от купца, но тотчас вскочил на ноги, злой, неугомонный, яростный. Еще хлопок. Еще один болт воткнулся в ногу, разрывая мышцы и сухожилия. Скрипя зубами, он все равно поднялся, кинжал взлетел в воздух.
Северьян и не думал, что может быть столько боли единовременно. В голове все еще были звезды, мелкие, как снежинки, но холодные, как сердце наемника. Глаза открывались медленно, будто сами по себе, и убийца не мог уследить за их движением. Вокруг стоят люди… Нет не люди, это разбойники. Скольких он убил? Четверых? Нет, кажется, еще был пятый. С секирой. Именно его удар лишил Северьяна чувств. Голова гудела и звенела, будто какой-то безмерно ретивый кузнец решил выковать двуручный меч, используя череп Северьяна вместо наковальни.
— Кажется, он очухался! — Громыхнул над головой мощный, раскатистый бас. — Поднимите его!
Кто-то подхватил его под руки, лицо окатили ледяной водой. Разум тотчас же прояснился, глаза защипало. Припадая на руки державших, он огляделся. Здесь сидела почти вся банда. В маленькой комнатушке старухи неким загадочным образом расположились сразу десять человек, не считая Северьяна. На стуле сидел широкий, некогда мощный, но сейчас расплывшийся от богатой жизни бородатый мужик. Он действительно был похож на купца. Богато украшенный кафтан, Красные высокие сапоги с острыми носами лишь подчеркивали это сходство. Прочие разбойники тоже не были обряжены в обноски, но выглядели куда скромнее. Только оружие у всех было просто загляденье. Сабли из дорогой дамасской стали, их явно не покупали, скорее украли или убили владельцев.
Купец поднялся со стула, маленькие свиные глазки в упор уставились на убийцу.
— Кто ты такой? — Прорычал купец.
— Не твое дело, — огрызнулся Северьян.
— Ты убил моих людей, и теперь это мое дело! — Раскатился бас.
— Твои люди убивают невинных!
Купец усмехнулся, поигрывая толстыми, как бочонки пальцами. Рожа его, холеная и потная, вызывала отвращение. Северьян еле сдержался, чтобы не плюнуть в эту отвратительную харю.
— Кто их убивает? Я лишь торговец, просто товар несколько… необычный.
— Рабы? Ты работорговец?
— Угадал. А ты кто?
Северьян нахмурился.
— Просто странник.
— И странник перерезал моих лучших людей, даже ухом не повел.
Убийца пожал плечами.
— Они были пьяные. Мне повезло.
Купец скривился.
— Помогите страннику стать более разговорчивым.
Разбойник, молодой наглый парень с идиотской ухмылкой что было силы врезал по челюсти. Во рту появился знакомый солоноватый вкус. Северьян сплюнул.
— Где старуха и девочка?
Разбойники переглянулись. Засмеялись.
— Какая старуха? А, старуха! Не эта ли?
Двое расступились от угла. Старушка лежала на боку, пустые бесцветные глаза невидяще смотрели вперед. Горло ее было распорото от уха до уха, пол вокруг залит кровью, которая уже начала свертываться.
— Твари… — тихо, бессильно прошептал Северьян, напрягая руки.
В голове сразу, будто реальный, вспыхнул костер. И в нем волхв Лукий, бьющийся в агонии. Зубы заскрежетали, кулаки сжались до хруста. Тогда, лежа связанный перед наглыми хохочущими степняками он был слабым и беспомощным. Теперь все изменилось… А эти ничуть не лучше степняков… нелюди… Северьян уже знал, что такое быть рабом.
— Но, но, будь смирнее!
Парочка мерзавцев резво вскинула луки. Остальные довольно заржали.
— Это еще не все! — Радостно завопил молодой злобный наглец. — Покажите ему девку!
Мара истекала кровью. Арбалетные болты впились ей в руки и ноги, тем самым, приковывая детское тельце к стене. Девочка еще была жива и тяжело дышала, все чаще через раз.
Что-то сломалось, сломалось окончательно и бесповоротно в душе убийцы. Неоправданная жестокость к себе подобным. Он видел это столько раз, что уже сбился со счета. Но то всегда были посторонние, незнакомые люди. Смотреть на их смерть было неприятно, даже противно. Но никогда еще не было так больно…
Руки задрожали, наливаясь странной силой, в тело, обмякшее и разбитое, будто вставили новый стержень, куда крепче и лучше старого. И лица собравшихся вдруг стали пустыми расплывчатыми, Северьян видел лишь жуткие улыбки-оскалы и пустые узкие глаза… Перед ним снова были степняки…
— Ну как, насмотрелся? — Проникновенно спросил купец. — Смотри внимательней, с тобой будет то же самое.
Глупцы. Они даже не удосужились связать Северьяна, надеясь на его беспомощность и двух самоуверенных арбалетчиков. Держащие убийцу под руки нагловато ухмылялись. Они так ничего и не поняли, столкнувшись лбами. Северьян присел, резко распрямился, уже в полете обретая прыть и ловкость. Разбойники даже не обыскали его, и теперь в руке у убийцы свернуло тонкое острое лезвие кинжала. Арбалетчики растерялись лишь на секунду. Звонко хлопнули натянутые пружины, Северьян почувствовал, как что-то тяжелое и горячее разрывает плечо. Боль, мгновенная, как стрела подкосила убийцу. Он рухнул в двух шагах от купца, но тотчас вскочил на ноги, злой, неугомонный, яростный. Еще хлопок. Еще один болт воткнулся в ногу, разрывая мышцы и сухожилия. Скрипя зубами, он все равно поднялся, кинжал взлетел в воздух.