Коростелев Дмитрий. Право на жизнь

 
   Он не заметил, как ноги сами вынесли его к княжескому терему. У входа стояли два внушительного вида богатыря, о чем-то спорили, переговаривались. Северьян прошел мимо, попытался подняться выше, но оклик остановил его.
   — Эй, ты куда собрался, парень? — Окликнул его один, высокий, в два бочонка в обхвате бородатый витязь.
   — Дела у меня, дела, — отмахнулся Северьян.
   — Нет, постой! — Рявкнул он. — Никто не смеет так разговаривать с Ильей Муромцем!
   Северьян остановился на пол пути. Вот это да! Легендарный русский богатырь во плоти. А кто это рядом? Сухощавый, подтянутый, пониже ростом, но сила бьет ключом, чувствуется, как переливаются под кольчугой могучие мускулы.
   — Не горячись, Илья, — одернул Муромца второй богатырь.
   — Отстань, Лешак, я сам разберусь! — Рявкнул он, вынимая чудовищную палицу.
   Разрядил обстановку Белоян, вовремя вышедший из терема.
   — Эй, Илья, уймись! — Рявкнул он. — А то превращу в лягушку!
   — Когда нас к Владимиру пустят? — Злобно крикнул он. — Мы стоим ждем, а этот… хмырь без приглашения лезет!
   Белоян поднял руку, призывая к молчанию.
   — Тише, богатыри, не гневайтесь. Владимир весь в делах, сами понимаете. Но можете пройти.
   — Вот спасибо, — пробурчал Муромец, поднимаясь по лестнице. Задел плечом Северьяна. — А с тобой мы еще встретимся!
   — Обязательно! — Улыбнулся Северьян обворожительно.
   Когда богатыри скрылись за дверью и могучий топот ног медленно стих, Белоян укоризненно покачал головой.
   — Не стоит с ними так. Богатыри — люди нервные.
   — Их проблемы. — Убийца ухмыльнулся. — Я работаю в тени, но тоже делаю немало.
 
   Жара медленно, но верно высасывала силы. Северьян лежал на кровати раздетый догола, но это мало помогало. И открытое окно тоже не способствовало проникновению свежего воздуха. Оного здесь не было вообще на сотни верст в округе.
   — Значит, уходишь? — Откуда ни возьмись, взялся домовой. Хмуро смотрел на убийцу, свесив ноги со стола. — Если хочешь, я пойду с тобой.
   — Нет, — Северьян улыбнулся, — я справлюсь и сам. Ты уже свое отпутешествовал. Если я не вернусь… — начал он, оборвал. Получается пафосно, дешево, как разбавленное водой молоко на базаре, на вид белое, а на вкус дерьмо дерьмом. Он снова собрался с силами, выдавил корявый оскал. — Я не вернусь. Это наверняка. Но кто знает, как все обернется, если даже звезды иногда падают и меняются друг с другом местами. Ничего еще не написано. Мы сами творим свою судьбу… я попытаюсь сотворить все так, как надо… А потом я получу свободу и уеду куда-нибудь далеко. Поеду путешествовать по свету!
   — Не говори гоп, — мрачно сказал Доробей. — Я буду ждать тебя, Северьян. У тебя темная душа, но доброе сердце. Я — домовой. Я чувствую это лучше людей, и даже лучше женщин.
   Северьян прикрыл глаза, на лбу собрались морщины. Убийца с добрым сердцем, курам на смех. Слишком много черноты вокруг, она, как болото. И пути обратного нет, болото засасывает все глубже, глубже…
   Он сам не заметил, как измученное жарой тело сморил тяжелый мутный сон. Северьяну снились черные и белые булыжники, огромный волк и Базилевс… у Владыки были желтые волчьи глаза.
 
   Он отправился в путь ночью, не вытерпел. Дожидаться рассвета, а с ним и нестерпимого зноя не хотелось. А тут, есть возможность затемно, прежде чем палящее солнце выползет в небо уже достичь границ леса. А там уж даже деревья — помощники.
   Северьян уходил налегке: только котомка на плече, да ятаган, притороченный к поясу. Еще, конечно были ножи, предусмотрительно запрятанные в высокие, из дубленой свиной кожи сапоги. Обременять себя непосильным грузом в виде коня не хотелось. Северьян и ездить-то на нем толком не умел, что уж говорить о постоянной заботе… Зверь, не человек. Убивать жалко.
   На дворе было прохладно. Прилетевший с севера ветер приятно обдувал лицо, ерошил волосы. В воздух, доселе горячий и тяжелый, вкрались запахи свежескошенного сена, цветов, трав. Замолкшие кузнечики несмело стрекотали. Мелодия их ломалась и рвалась, как у неумелых менестрелей, но все же они пытались!
   Когда проходил мимо постоялого двора, недовольно заржали кони. Чуют приближение человека… Северьян обошел двор большим кругом. Только лишних беспокойств ему и не хватало.
   Городские ворота приближались, на глазах вырастая, обретая форму и объем. Уже стали видны острые шпили, и башни сторожевые смутно просматривались в ночной мгле. На ночь ворота закрывают. Приходится лезть через стену. Но Северьяну не привыкать. Сколько он уже лазил туда-сюда? Два раза? Три? Вот так-то. Привыкнешь, как ненормальный через стены сигать, так про ворота вообще забудешь. И в дом придется через окно входить.
   Он легко взобрался по брусьям сторожевой башни, переступил на узкий, выступающий обод железной ковки. Здесь, отсюда виден был лес над десятки верст вперед. Эх, если бы не темнота!
   Резво Северьян побежал к видневшейся вдалеке черной стене леса. Здесь стена, там стена. Повсюду стены. Холодный ветер хлестал лицо, зарывался в расстегнутую до пупа рубаху. Хорошо что не белая, а то был бы отличной мишенью для скучающих на башне лучников. А ветер, неугомонный, яростный, играл с человеком, как кот с мышью. И Северьяну это нравилось. На какой-то миг он ощутил себя пушинкой, то воспаряющей к небесам, то снова падающей на землю. Это было так ново, необычно, что он захлебывался от свежего воздуха, идущего от земли. Трава под ногами пронзительно шуршала. Беги рядом конь, так и не угнался бы за Северьяном.
   Стена леса приближалась невероятно быстро. Не менее быстро светлело небо. Вот уже чернота сменилась серостью, чуть позже виднокрай озарило багряное марево восхода. Солнце поднималось невероятно быстро, Так, по крайней мере, казалось Северьяну. Отсюда, еще слышен был крик петухов. Северьян не останавливаясь, оглянулся. Высокая, частоколом, городская стена почти скрылась за горизонтом, лишь высокие остроконечные шпили сторожевых башен казалось, упирались в низко нависшее небо. А впереди по небу уже растеклись бордовые лужи, разбегались змейками во все стороны, пока небо не стало светло-сиреневым. В этот момент деревья были уже совсем рядом. Высокие стройные березы, еще редкие, но с намеком на дремучесть стояли, склонив понуро ветви. Здесь же много вырубленных, через одну пеньки стоят. Уже запасаются на зиму. Готовь сани летом… — как говорят русы.
   Посвистывали птицы, еще не почувствовавшие утренней жары, а потому веселые, беззаботные. Слишком беззаботные. Еще дождутся. Ближе к соснам, да елям раздался хруст ломающихся под ногами веток. Северьян старался ходить бесшумно, но звуки отличил без труда. Так неуклюже передвигается лишь человек, звери куда осторожней.
   — Эй, не прячьтесь, выходите! — Гаркнул Северьян.
   Из-за деревьев вышла пара звероватых мужиков.
   — Уже напрятались! — Гаркнул один. — А ну сымай рубаху да сапоги! Штаны можешь оставить…
   Видать в темноте разбойники так и не разглядели массивный кошель на поясе. Не разглядели и меч.
   — Пожалуй, я оставлю все, — тихо сказал Северьян.
   — Ну, сам напросился, — вздохнул мужик. — Хотели без драки, по свойски…
   Оба двинулись на щуплого чужеземца, самоуверенные, наглые, поигрывая дубинами, как пушинками. Оба так и не поняли, что случилось, когда одинокий путник еще недавно стоящий перед ними вдруг исчез. А палки в руках будто зажили своей, непонятной жизнью. Одна вдруг что было мочи огрела разбойника по загривку. Тот и повалился наземь, в глазах тьма, в голове шум. Второй увидел, как чужеземец откинул палку в сторону, зверовато ухмыльнулся.
   — Но ты! Щас получишь! — Крикнул он, перед тем, как упасть. Тяжелая дубина опустилась на коленку. Нехорошо хрустнуло, разбойник взвыл. Северьян не стал их убивать. Не сильно мешали, к тому же каждый устраивается в жизни, как может. Убийца отбросил бесполезную дубину в сторону, вынул из ножен меч, слыша приятный лязг. Приставил клинок к горлу одного из разбойников.
   — Кто такие? Чего здесь делаете?
   Разбойник тупо таращился, не в силах понять, чего же хочет чужеземец. Тут же очевидно, чего делают: разбойничают.
   — Мы вольные разбойники, — басовито молвил поверженный. — Из банды Горотича!
   Северьян спрятал меч в ножны, сплюнул.
   — Не живется, неймется вам! Вон, засуха кругом, а вы все грабите. Этот ваш Горотич… поймать бы, да ноги повыдергать.
   За спиной затрещали кусты.
   — Ну, попробуй, выдерни! Ежели силенок хватит.
   Северьян обернулся. Перед ним стоял высокий молодой парень. Светлые волосы красиво спадают на плечи, на лбу перехвачены обручем. Широкие надбровные дуги, глаза по-детски наивные, но это компенсирует широкий волевой подбородок. Убийца усмехнулся, вспомнив себя в корчме. Ну, вылитый! Уж ни с него ли Белоян личину лепил?
   — Так значит, ты и есть Горотич? — Спросил Северьян.
   — Я и есть! Ну что, боя хочешь? Будет тебе бой!
   — Слушай, Горотич, а иди ты… — выругался убийца. — Вон, лучше своим помоги, атаман!
   — Так мы что, драться не будем? — Удивился тот. — А я думал…
   — Индюк тоже думал! — Загадочно произнес чужеземец. — Эй, смотри! — Крикнул вдруг он, — жареные куры по небу летят!
   Горотич по привычке вперился в небо, посмотреть на диковинных кур. Оных в небе не было, что и не удивительно. Куры по небу не летают. А когда разбойник раздосадовано хотел обругать чужеземца, дескать, обманул путник, того уже и след простыл. Лишь тихо шебуршали кусты. Толи от человеческого вторжения, толи от ветра.

Глава 27.

   Северьян легко оторвался от назойливых разбойников. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось драться. И уж тем более убивать. Что-то сломалось внутри, не было уже той, жесткой твердой руки, быть хладнокровным становилось все сложнее. Никак, обрусел совсем, — решил Северьян. — Проснулась родная кровь…
   Солнце уже жарило вовсю, помогали уберечься от палящих лучей лишь кроны деревьев.
   — Спасибо тебе, лес! — Громко крикнул Северьян. И лес откликнулся, зашелестел в ответ, затрепетал. Ему тоже не хватало доброты и ласки.
   Лес все еще шел яркий, пронзительно чистый. Ни валежин, ни буреломов. Даже птицы поют весело, открыто. Кое-где попадались солнечные поляны. Трава здесь не сохла и не желтела. Даже солнце, горячее и злое, не могло высосать соки из лесной почвы. Здесь земля — сама жизнь. Северьян посмеялся своим мыслям. Если он не уничтожит этот злосчастный Белокамень, то киянам, придется всем скопом переселяться в лес. Вот будет веселуха, кучи разбойничьих банд, у каждого своя территория, свой участок. Будут ссориться из-за случайных путников, как добро делить.
   Березняк сменился ельником, чахлым и редким, который спустя несколько верст перерос в дубовую рощу. Дубы были кряжистые, коренастые. Желудей, как грязи. Вот раздолье свиньям! Северьян облизнул пересохшие губы. Не выдержал, хлебнул из баклажки. Сразу полегчало.
   Справа появилась чахлая поляна с огромной ямой в центре. Северьян с любопытством подошел, посмотрел: на дне еще плескалась мутная вода, рыба уже ползала на брюхе, плавники торчали из воды. Северьян вздохнул, жалко, что не голодный, и запасов еще на несколько дней хватит. Иначе бы нажарил свежей рыбки… Ее, вон, руками ловить можно.
   Дальше выполз густой ельник. Здесь земля была мокрая, чавкала, бурчала под ногами. Во все стороны прыгали лягушки, расползалась нечисть разная. Северьян передернулся. Всякий раз, как вспоминал упырей, дурно становилось. А лягушки — те же упыри, только маленькие. Не выросли еще.
   Северьян шел оглядываясь. Вокруг все время что-то шипело, пищало, булькало, звенели над ухом назойливые комары. Что-то затрещало, раздался грохот. Слух прорезал дикий вскрик, будто убивали кого-то, резали заживо. Внутри все похолодело, Северьян дернулся, но удержал себя в руках. И с упырями дрался, и с вурдалаками. Только вот упырей все больше острогой, по башке колотил. Ну, так, наверное, не намного сложнее.
   Он раздвинул руками сырые заросли папоротника, достигавшие его роста, вгляделся. Придавленный сосной лежал медведь. Молодой еще, глупый. Полез, дубина, на дерево, а то и не выдержало. Зато придавило знатно, выбраться сам не может. Медведь завидел Северьяна, застонал, и вдруг заговорил совсем даже по-человечески.
   — Помоги мне, добрый молодец!
   Северьян прищурился. Помнится, домовой травил байки, рассказывал, как один дурак, Иваном кажись, звали, встретил в лесу говорящего медведя. Мишка, дубина за медом лез и в капкан попал. Отпусти, говорит, меня. Я, дескать, любое твое желание исполню. Ну Иван капкан открыл, а медведь голодным оказался, так и сожрал молодца вместе с рубахой и лаптями. Одно слово дурак. Если уж человеку доверять нельзя, то и медведю подавно.
   — Лежи себе с миром! — Молвил Северьян. — Авось выберешься.
   — Я любое твое желание исполню! — Взмолился медведь.
   — Это ты Ивану скажи! — Отмахнулся убийца. — Ивану-дураку. А я не дурак, я просто мимо, по делам иду.
   Медведь еще долго покрывал Северьяна разнообразными ругательствами, а тот шел себе, вверх смотрел. Потом споткнулся, и больше не отвлекался на всякие там глупости. О высоком пусть мудрецы думают. Северьяну и собственный низких мыслишек вполне хватало.
   К вечеру, когда утомительное солнце скрылось за виднокраем, ельник кончился. Северьян долго шел по редколесью, потом открылась широкая поляна, по краям которой росли дубы-исполины. А в центре ее высился дуб, всем дубам дуб. И вдесятером не обхватишь, высоченный, когда вверх смотришь, верхушки не видно. Вокруг дуба, на высоте в два человеческих роста, кто-то по дурости намотал огромнейшую широченную цепь. Судя по тому, как она блистала в лучах заходящего солнца, сделана цепь была из самого настоящего золота. На цепи сидел худой, изможденный кот и жалобно мяукал.
   — Кто ж тебя так высоко засадил? — Пробормотал Северьян.
   — Да уж не сам залез! — Сердито ответил кот.
   Северьян шарахнулся. Там говорящий медведь, здесь не менее разговорчивый ехидный кот. Одно другого хуже. Впрочем, кот, все же не медведь, тяжестью не задавит. Хотя наброситься может. Вон, аж ребра торчат. Голодный, наверное. И злой. По наглой черной морде видно.
   — Ну и сиди себе, цепь охраняй, — молвил убийца. — Видел я псов сторожевых на цепи, но котов доселе не приходилось…
   — Слушай, — проникновенно попросил кот, — а у тебя пожрать не найдется?
   — Голодаешь?
   — Да уж не по своей воле. Один маг, будь он неладен, наколдовал. Я ведь раньше человеком был. Ходил у него в работниках, в доме прибирался, готовил еду. А потом захотел, чтобы он меня мастерству учил. Он и научил, но перед этим бумагу подписать заставил. А я тогда неграмотный был, крестик поставил, кровью, не чернилами, и счастлив был. А маг, оказалось, пакость задумал. Так в той бумажке написано было, что такой, мол, такой, Емельян Безродный по истечении двух годков обучения будет превращен в кота… дальнейшее ты видишь. Приковал он меня заклятьями к этому дубу. Слезть могу, а дальше никак. Будто в стену упираюсь. Это он специально сделал, чтобы я по миру не ходил, знания не разбазаривал. А заклятие только после его смерти исчезнет.
   — Раз не исчезло, значит жив еще маг, — сокрушенно покачал головой Северьян.
   — Дык, мне от этого не легче.
   Кот уже спустился с дуба, неуклюже сел на задние лапы. Начал облизываться, потом спохватился, виновато посмотрел.
   — Привычка, ничего не могу с собой поделать. Недавно застал себя за тем, что вылизывал эти… гм… потом долго отплевывался.
   Северьян открыл котомку. Кот жадно облизнулся, увидев ломти жареного мяса, уже холодного, но по-прежнему вкусного и ароматного. Кот набросился жадно, мелкими зубками вгрызаясь в нежную мякоть.
   — А как звали мага-то?
   — Протокл, злобный был старичок, вредный.
   Убийца присвистнул. Протокл, правая рука Базилевса! Оказывается, в недалеком прошлом он обитал на Руси. Может он вообще выходец из здешних земель? Тогда непонятна его агрессия по отношению к Владимиру. Хотя, быть может, он был из приверженцев Ярополка? И убийство Владимиром брата было той самой чашей терпения, которая перетекла через край. Кто знает.
   — И много интересных историй ты знаешь? — Спросил Северьян, когда кот закончил трапезу, и сытый, довольный взгромоздился на толстую ветвь.
   — Много, я ведь ученый кот, — Емельян горько усмехнулся. Смех походил на повизгивания молодого поросенка.
   — Ну, давай, порадуй, — Северьян между делом собрал хворост, щелкнул пальцами, разжигая костер.
   Огонь вспыхнул лениво, неохотно. Тоненький язычок пламени неторопливо вгрызался в мелкие сухие ветки, потрескивал и бросал во все стороны искры. Он тоже был хмурым и недовольным.
   — Не хочу, — признался кот. — Вот раньше только и ждал путника, чтобы вывалить на него знания. А теперь не хочу… Слушай, а давай я буду байки неприличные травить. Значит, залез мужик в баню, а там бабы голые…
   — Не надо, — прервал его Северьян. — Лучше помолчи.
   — Как знаешь, — обиделся кот. — Но если передумаешь…
   Северьян не передумал. Он улегся на теплую, прогретую солнцем траву и заснул.
   Проснулся он оттого, что кто-то постукивал его по лицу. Открыл глаза. Над ним сидел кот, и стучал лапой по лицу.
   — Брысь! — Рявкнул он, поднимаясь. — Что тебе понадобилось? — И осекся. Кота била мелкая дрожь.
   — Они опять пришли, — тихо простонал Емеля. — Эти, дикие, искатели сокровищ. На днях заходили, цепь пытались снять. Один в меня из лука стрелял. Если бы не листва густая, точно бы зашиб.
   Северьян нахмурился. Нехорошо обижать котов, а тем более, говорящих. Издеваться над слабым — удел неудачников. И пятеро из этих неудачников как раз направлялись к дубу. Это были толстые, звероватого вида мужики в рубахах распашонках, волосатые, бородатые. И зачем им это цепь далась? За собой они тащили тачку, доверху груженую всякой снедью: лопатами, пилами, даже кузнецкий молот лежал поверх прочего барахла.
   Убийца вышел из-за дерева, неторопливо направился к чудноватой компании. Мужики уже подозрительно посматривали на него. Кто-то взялся за топор, кто-то за молот. Но нападать не решались. Кто знает, что за чужеземец идет?
   — Здорово, мужики! — Весело крикнул он. — Куда путь держите?
   — Не твое дело. Иди себе мимо, мы тебя не трогаем, ты нас. — Молвил лысый толстый как бочка, бугай.
   — Уж не цепь ли золотая вам понадобилась?
   — А хоть бы и цепь, тебе какое дело?
   — В общем-то, никакого. Но почто кота гоняли? Чем он вам не угодил?
   Вперед выступил высокий худощавый бородач с топором в руке.
   — А хоть бы и не угодил, тебе какое дело? Иди в свои веси, там и командуй!
   Северьян зло усмехнулся. Что и говорить, широк русский человек, широк. Как легко чувствует себя хозяином, да только за хозяйством не следит. А коли другой хочет помочь, подсобить, отмахивается, дескать, не лезь, без тебя разберемся. Северьян сам не знал, с каких пор стал ярым борцом за правду. Но кто-то ведь должен защитить тех, до кого прочим нет дела. Почему бы и не сделать оного, особенно когда это и не сильно напрягает?
   — Шли бы вы мужики назад. А то случится, не дай Род, несчастье, кто вас хоронить-то будет?
   — Это что же за несчастье? От тебя что ли? — Разъярился лысый.
   — Давай его, Шупан, удолби. Он хоть и мускулистый, но ударов боится. По его наглой роже видно!
   Лысый, которого назвали Шупаном, нехорошо скалясь, подходил, держа в руке молот. Поигрывал им, перебрасывая из одной руки в другую, точно пушинку, бахвалился силушкой, запугивал.
   — Брось железяку, — посоветовал Северьян. — Брось, а то уронишь.
   — А если не брошу? — Ехидно спросил Шупан.
   — Я тебя убью.
   Мужик подходил неторопливо, злой, смеющийся, уверенный в своей силе.
   — Сейчас у тебя последний шанс. Брось или умри. — Повторил Северьян.
   Лысый не бросил. Слишком самоуверенный, слишком наглый.
   Северьян взмахнул ятаганом всего раз. Мужик упал, рассеченный от плеча до пупа. Фонтаном брызнула кровь. Остальные стояли, не веря своим глазам, напуганные, одуревшие.
   — Убирайтесь, твари. — Сказал Северьян. — Сейчас у вас последний шанс.
   Охотников за золотом как ветром сдуло. Побросали все свои пожитки, и кинулись кто куда. Северьян вернулся, бросил косой взгляд на ошалевшего кота.
   — Такие вот, пироги. Ну, бывай, авось еще увидимся.
   Люди злы. Злы и яростны и испытывают удовольствие, обижая слабого. Почему так происходит, Северьян понять не мог. Он не испытывал злобы ни к кому. Даже убивая он говорил мысленно, что так надо. И никогда не был неоправданно жесток к кому либо. Убивал того, кого ему поручали. И в том была его сила. Но бессмысленная агрессия к себе подобным и уж тем более к иным, это не его стезя. Только такие вот, наглые, здоровые, как быки, упивающиеся собственной силой вполне были довольны подобными развлечениями. Ничего не создавши своими руками могли только ломать, крушить, давить… Такие не заслужили жизни. И лишатся ее, если встанут на пути. В этом Северьян был уверен.
   Оглянувшись назад, он сплюнул и зашагал вперед, в сторону недалекой лесной прогалины.

Глава 28.

   Лес расступился неохотно. Лениво приподнял нависшие тяжелые ветви, сбрасывая накопившееся оцепенение. Северьян сам был не в духе, и в чащу вошел злой, пиная ногами ветки и шишки, срывая на ходу высокую траву и отбрасывая в сторону. Как же легко, оказывается, испортить настроение. Еще и до Царьграда не дошел, а уже неприятности начались. Как злой рок какой-то преследует!
   Даже птицы казалось, пели, издеваясь, а деревья шумели от ветра, насмехались. Опять начала мучить жажда. Он извлек баклажку, случайно выронив Чернокамень. Амулет упал в глинистую почву, тут же весь перемазался. Пришлось вытирать, пачкать руки и рубашку. Положительных эмоций это не прибавило, добавилось лишь брюзжащее раздражение.
   Вдалеке слышались какие-то шумы, звуки, похожие на вой. Потом эхом долетело “Ау!”. Ожидая худшего, Северьян пошел на звук. Через версту-другую голос, а это был именно голос, стал слышен отчетливо.
   — Мама! Ау! — Кричала маленькая светловолосая девчушка в смешном платьице сарафанчике. Заметив Северьяна, малышка смутилась, но все равно подошла. Ребенок, еще не знает всех гнусностей взрослой жизни.
   — Дядя, а ты не видел мою маму? — Спросила девчушка.
   — Нет, не видел. А ты откуда?
   — Из деревни! Меня зовут Мара.
   — Мара? — Удивился Северьян.
   — Это мама так меня называет. А бабушка кликала Маськой. Пока не умерла.
   — Так ты с мамой вдвоем осталась?
   — Да. — Девочка насупилась. — Мама сегодня сердитая была, схватила меня и потащила в лес. Грибы собирать, говорит. А сама пропала. Наверное, ищет меня.
   — А ты знаешь, где деревня? — Спросил Северьян.
   — Нет, — шмыгнула носом Мара. — Я заблудилась.
   Северьян вздохнул. Час от часу не легче. Там Белоян из сил выбивается, а он здесь благотворительностью занимается, детей потерянных по домам разводит. Князь Владимир хохотать до слез будет, если узнает. Убийца-наемник и нянчится с детьми.
   — А в какую сторону хоть идти, знаешь?
   Девочка пожала плечами.
   — А деревня как называется?
   — Северянка.
   Убийца почесал затылок. Деревня-тезка. Что ж, следуя из названия, стоит идти прямиком на север. Оный определить легко. Там где мох на деревьях растет, там и север. Была бы звезда, по ней можно было бы идти.
   — Ну, пошли, Маська , — Северьян взял девочку за руку.
   — Лучше Мара, — попросила она, — мне больше нравится. А как тебя зовут?
   Северьян замялся. Для этой девочки у него не было подходящего имени.
   — Лука, — соврал он. — Называй меня Лукой.
   Девчушка засмеялась.
   — Так весело, — сказала она, — Лука!
   Северьян удрученно вздохнул. Детские мысли — такая же загадка, как и женская логика. И мужчине разгадать сие немыслимо, как бы не старался. Да и не мужское это дело, голову ломать.
   Долго они шли по дремучему суровому лесу. Северьян уже начал сомневаться и мысленно покусывать локти, когда ельник вдруг сменился молодыми дубами и вдали замелькали пестрые крыши деревенских домиков. Не такая уж и маленькая деревенька, — решил Северьян. — Домов двадцать-тридцать, вон, и корчма есть. Какая никакая, но все-таки.
   — Вот! — Радостно завопила девочка. — Вот она, Северянка!
   Вблизи деревенька оказалась довольно неказистой и наполовину заброшенной. Домики стояли старые, ветхие, многие пустовали. Редкие жители высовывали нос на улицу, но, завидев Северьяна с девочкой, демонстративно запирали ставни. Возле неказистого покосившегося домика девочка дернула Северьяна за рукав, преданно глядя в глаза.
   — Здесь я живу! Спасибо, дядя Лука!
   Северьян кивнул. Ничего, девчушка ни коим образом не нарушила его планов. И с пути не сбился, к веси вышел. Девочка громко постучала в дверь. За порогом раздалось недовольное ворчание, заскрипели несмазанные петли. Дверь открыла осунувшаяся, рано постаревшая женщина. Наверное, она была красивой, но жизнь сделала свое дело, оставив глубокий след на ее внешности. Морщины на лбу, поперечные, как борозды; пустые, бесцветные глаза смотрели сквозь Северьяна; лицо землистого цвета, помятое и губы, будто навеки сложившиеся в горькую усмешку.