Коршунов Михаил. Бульвар под ливнем (Музыканты)

   Вечно эта надежда. Андрей уставал от этого. Потому что всегда на что-то надеялся - на успех в школе, на успех на первых шефских концертах, на имя в первой афише. Жизнь подбрасывала новые надежды, и он иногда не выдерживал, срывался. Как тогда со скрипкой. Он освободился от всяких надежд, и ему казалось, что теперь будет легко жить дальше. Но все это не так. Все началось сначала. И опять, и опять надо было двигаться от надежды к надежде. Каждый раз преодолевать все более сложное препятствие. Более серьезное. А Ладька? Он не меняется. Неужели он и на самом деле просто живет и просто радуется? Или раньше это было так, а теперь это уже притворство?
   По коридору высоко над головой пронесли какие-то списки. Может быть, так высоко пронесли, чтобы не помять, а может, чтобы ребята не пытались заглянуть в них.
   Кира Викторовна вывела Андрея на лестничную площадку. Здесь народу было поменьше. Она молчала. Все было сказано в последний раз вчера у нее на даче. Они были там вместе с Ладькой. Кира Викторовна прощалась с ними как со своими учениками.
   Был обычный подмосковный летний день. Стучали колесами электрички, и иногда прорезал воздух мощный голос электровоза. Они шли втроем по опушке леса. Молчали. Даже Ладька молчал.
   Кира Викторовна шла в спортивных туфлях и в брюках. Она показалась Андрею молодой, даже юной. Только глаза были грустными и совсем взрослыми.
   Кира Викторовна вдруг сказала:
   - Я прочитала у Сент-Экзюпери: ни в одном человеке не погиб до конца Моцарт.
   Андрей вечером, когда они с Ладькой возвращались домой в электричке, думал, кого имела в виду Кира Викторовна: его, Андрея, Ладьку или, может быть, себя? Она тоже когда-то выступала.
   Кира Викторовна стояла на лестничной площадке консерватории. Открыла сумочку, достала пачку сигарет.
   Андрей никогда не видел, чтобы она курила.
   - Я могу спуститься посмотреть его, - сказал Андрей.
   - Не надо.
   Кира Викторовна курила. Андрей открывал и закрывал на футляре скрипки "молнию". В коридоре опять зашумели, задвигались, отчетливо была названа фамилия:
   - Брагин!
   Это женщина, которая выходит из-за высоких белых дверей, вызвала Ладю на прослушивание.
   - Подлец он все-таки!
   - Андрей! - резко сказала Кира Викторовна.
   - Извините.
   Кира Викторовна бросила сигарету.
   - Прошу быть совершенно свободным от всего. Никаких внешних впечатлений. Ты слышишь? Могу надеяться на тебя, что... опять, чтобы... Иди в коридор, - вдруг сказала она. - Я скоро вернусь. Пожалуйста, Андрюша.
   Кира Викторовна останавливает около консерватории такси. Вид у нее был такой, что шофер понимающе спросил:
   - Экзамены?
   - Да.
   - Родители по всему городу документы возят из института в институт. Вам что теперь - из консерватории в Институт газа или нефти?
   Кира Викторовна подумала: "Неужели опять вспыхнул!.."
   Таксисту, очевидно, хотелось еще поговорить, потому что он начал рассказывать об очередях в нотариальных конторах, где все теперь снимают копии с аттестатов зрелости, но Кира Викторовна просила его только об одном: чтобы он побыстрее ехал. Адрес? Самотечная улица. Но таксист все-таки спросил:
   - Вы мать?
   - Я преподаватель. Ученик пропал.
   - Испугался?
   - Если бы испугался.
   Дома Лади не оказалось. Дверь открыла соседка и, как всегда, сказала:
   - А я не знаю, где он со своей скрипкой ходит.
   Эту фразу Кира Викторовна слышала не однажды.
   Таксист ждал ее у подъезда дома. Увидел, как она вышла расстроенная.
   - Совсем, значит, пропал?
   Она кивнула.
   Ладька всегда шел по Цветному бульвару мимо цирка, выходил на Петровский бульвар, садился в троллейбус и ехал к Никитским воротам, а там и школа рядом и консерватория. Это его обычный путь. И необычные автомашины он сразу заметил. Они стояли недалеко от цирка во дворе. Ладька немедленно свернул во двор.
   Автомашины напоминали дома на колесах. Ладька о таких много читал. За границей их называют трейлерами. В них путешествуют. Очень современный образ жизни. Ладька так считает.
   Машины оказались на самом деле автодомами. Именно такие Ладька и видел в журналах. Выгнутые большие окна из напряженного стекла, лестницы, противосолнечные пластмассовые козырьки, подключен шланг, очевидно с водой, и еще какой-то тонкий кабель.
   Стояли и просто грузовики. Крытые. В них что-то грузили в больших сундуках, перетянутых веревками. Но Ладьку покорили дома. Водить их, конечно, удовольствие. У Ладьки в кармане лежали права, он окончил курсы автолюбителей. Он-то знал, что делал: человек без прав на вождение автомобиля теперь не современный человек, абсолютный примат. Надо изучать семь свободных искусств. Вождение автотранспорта - тоже искусство.
   В одном из фургонов отодвинулась на окне шторка.
   У окна стояла девочка. Взглянула на Ладьку и его скрипку.
   - Будете играть серенаду?
   - А хотите? - И Ладька начал доставать скрипку. Ладьку так просто не купишь.
   - Арчи, тут бродячий музыкант.
   Рядом с девочкой появилась морда здоровенного пуделя. На Ладьку теперь смотрели двое.
   - Сколько поросячьих сил в тачке? - сказал Ладька и пнул ногой в колесо автодома.
   - Между прочим, в тачке есть электрическая кухня, телефон. Кондишн тоже имеется.
   Ладька и сам знал, что все это должно быть. Но девочка была пижонкой, а Ладька в принципе не любил пижонства.
   - Арчи, - сказала девочка, - телефон.
   Пудель исчез и тут же появился с телефонной трубкой в зубах. Трубка была на длинном эластичном шнуре. Девочка, конечно, велела принести телефонную трубку тоже ради пижонства.
   - Я водил новенькую "Волгу", спортивную. - Ладька такую "Волгу" не водил, но хотел бы водить.
   - У нас медведи это делают.
   - У меня есть права.
   - У них тоже. У одного международные. Получил в ГДР. Арчи, трубку положи. (Пудель исчез.) Интересуетесь, как медведь получил права?
   - Допустим, - сказал Ладька.
   - Во время репетиции выехал за ворота цирка и отправился по улице. На следующий день в полиции ему выдали права. Международные.
   - А у вашего пуделя прав нет?
   - Глупо. Отсутствует собственное воображение.
   Девочка отошла от окна. Внутри автодома послышался шум, потом залаял Арчи.
   Ладька понял, что он не может уйти: во-первых, не за ним осталось последнее слово, во-вторых, он должен побывать в таком доме. Ладька положил на ступеньку скрипку и аккуратно постучал в дверь. Он хотел быть вежливым.
   Погрузка сундуков и ящиков продолжалась. Потом кто-то в рубашке и в тонких, на зажимах подтяжках выбежал из дверей полукруглого здания, откуда выносили ящики и сундуки, закричал, чтобы с грузом обращались как с посольской персоной, и снова убежал.
   Открылась дверь в автодоме, и Ладька поднялся по лестнице. Маленький настоящий холл, в холле - никого. Ладька прошел дальше. Осторожно открыл еще одну дверь. Он увидел клоуна. Волосы были лубяного цвета, из мочала. Клоун сидел за столом и разговаривал по телефону. Рядом с клоуном стоял пеликан.
   - Извините, - сказал Ладя. - Тут девочка и пудель...
   - Что? - недовольно спросил клоун, прерывая свой разговор по телефону.
   - Пригласили меня.
   - Ты его приглашал? - Клоун спросил это у пеликана.
   - Девочка и пудель, - повторил Ладя.
   - Какая девочка, какой пудель? У вас что, молодой человек, нет глаз?
   Ладька выбрался из автодома. Хотел взять скрипку с подножки. Теперь скрипки не было. Взглянул в окно - в окне была та же девочка. Она смотрела на него.
   - Куда вы пропали?
   - Я пропал?
   - Ну да. - Глаза ее смеялись.
   - А где скрипка? - спросил Ладя. Последнее слово за ним, очевидно, так и не останется.
   - Заходите, - сказала девочка. - Что же вы?
   Ладя поднялся в автодом. Клоуна и пеликана не было. На кресле лежала скрипка.
   Появился пудель. Ладя покосился на него - не пеликан ли снова?
   - Вы цирк-шапито?
   - А вы очень догадливы. У нас шофер заболел. Врачи говорят, месяца на два или три. Язва желудка. Мы задержались, пока директор все выяснял.
   - Возьмите шофером!
   - А куда вы шли с этим предметом? - Девочка показала на скрипку.
   - Тут. Недалеко. Слушайте, я серьезно. - Девочка была явно младше Ладьки, но и Ладька называл ее на "вы", чтобы все выглядело очень убедительным и чтобы она почувствовала, что он тоже вполне серьезный человек. - Не медведь же заменит водителя, на самом деле!
   - Конечно, - сказала девочка, - медведь ездил по Германии на мотоцикле.
   - У меня эти два-три месяца свободны! - Ладька расхаживал по автодому. Кабина водителя - широкие педали, серворуль, четыре фары, прожектор с противотуманной лампой.
   - Вы шутите, - сказала девочка.
   - Нет, это вы шутили. - Ну и ну, вот девчонка! И Ладя показал на парик из мочала, который он увидел в кресле рядом со скрипкой. - Я серьезно. "Волгу" спортивную я не водил, но грузовик водил.
   - Мы через всю страну поедем, с севера на юг. Арчи, подтверди.
   Арчи наклонил голову и негромко тявкнул. И еще хвостом что-то изобразил.
   Или она трепачка, или говорит правду, подумал Ладя. Увидеть всю страну с севера на юг, да еще на такой первосортной тачке. Подарок небес! Фант раз в жизни!
   Ладя вылез из автодома, но уходить не хотелось. Опять из полукруглого здания выбежал человек в подтяжках.
   - Аркадий Михайлович! - закричала девочка в окно. - Я водителя нашла для "Тутмоса"!
   Аркадий Михайлович остановился, взглянул на девочку потом на Ладю.
   - Серьезно! - опять крикнула девочка. - У него права!
   - Пусть зайдет ко мне. - Человек в подтяжках убежал.
   - Наш директор. Иди к нему.
   "А что, - подумал Ладька, - и пойду, черт возьми!"
   Когда Кира Викторовна вернулась в консерваторию и вбежала на второй этаж, в коридоре по-прежнему толпились ребята. Андрея среди них не было. Но зато была Верочка. Она пришла из школы - узнать, как дела.
   - Андрей там. - Верочка показала на белые двери. - Ваш муж только что звонил в школу. Спрашивал. Волнуется за вас.
   - Ладя не появлялся?
   - Нет. Не видела.
   - Значит, пропал.
   - Найдется. Здесь тоже есть директорский кабинет. Можно будет посадить на ключ.
   Кира Викторовна стояла у дверей. Она прекрасно знала профессора Валентина Яновича Мигдала, училась у него. Он был председателем приемной комиссии по скрипке. Сидел сейчас там за столом. Можно было, конечно, войти, спросить разрешение и послушать Андрея. Кира Викторовна взялась за ручку двери, но остановилась - Андрей очень восприимчив, и даже ее появление может как-нибудь на нем отразиться.
   Вдруг она увидела знакомую фигуру - Павлик.
   Вот кто везде чувствует себя совершенно естественно и, так сказать, надлежащим образом. Если Дед не будет скрипачом, он будет директором - уже ходит сзади Всеволода Николаевича, как директор.
   - Тареев!
   Павлик подошел, вздохнул и сказал:
   - Абитуриенты, а ведут себя, как зеленые новички.
   - Ты по какому случаю?
   - А если вам что-нибудь понадобится?
   Кира Викторовна посмотрела на Деда. Она была ему признательна за эти простые его слова. Она даже не сказала ему, чтобы он подобрал живот.
   Никогда Кира Викторовна не думала, что будет так волноваться. А почему она не должна волноваться - ее ученик поступает в консерваторию. В ее жизни это происходит впервые. И то, что она здесь, это неправда: она сейчас стоит там, перед Валентином Яновичем. Она видит, как Валентин Янович своими большими руками держится за отвороты пиджака, откинулся на спинку стула, высоко поднял голову и слушает скрипку. Он так всегда слушает. Он умеет очень внимательно слушать. Это не просто учитель игры на скрипке, а учитель музыки. Он всегда говорит: "Музыка - это поиск звука". И это от него она слышала: "Это еще не звук, а это уже не звук". Для Валентина Яновича музыкой прежде всего называлось то, что составляло искусство звука. Звук должен быть "закутан в тишину, должен покоиться в тишине".
   Что он скажет об Андрее? И как там Андрей? Только бы сыграл глубоко, сильно и точно. А для этого Андрею надо быть спокойным. Максимально. Кому перед выступлением требуется нервный толчок, а кому ни в коем случае этого нельзя. Андрей такой. Ему нельзя. А Ладе он нужен. Ладя создает самому себе препятствие, и сам его преодолевает. Андрею это противопоказано категорически.
   Кира Викторовна, решительно стуча каблуками, подошла к двери, взялась за ручку и не выдержала, открыла дверь. Андрей стоял - скрипка и смычок опущены. Он только что кончил играть. Валентин Янович сидел, откинувшись на спинку стула, руки - на отворотах пиджака. Все, как и представляла себе Кира Викторовна. Сидели члены комиссии.
   - Знал, что войдешь, - улыбнулся Валентин Янович. - Приметил в коридоре.
   - Валентин Янович, извините.
   - Антонова. - Это профессор сказал членам комиссии.
   Те кивнули.
   - Косарев, вы свободны. Спасибо, - сказал профессор.
   Андрей взглянул на Киру Викторовну и вышел из комнаты.
   В коридоре его встретили Павлик и Верочка. Павлик держал футляр от скрипки.
   - Ну как? - не выдержала Верочка.
   Андрей подошел к раскрытому окну. За окном, во дворе, стояла его мать. Но ему сейчас хотелось видеть Риту.
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   Это был скоростной лифт. В лифте была молодежь, веселая и говорливая. Те, кто поступил в институты и сейчас хотел бы поделить свое счастье на всех. Счастье для них - величина постоянная, как и собственная молодость.
   Рита была в летнем платье и в теплом шарфе. Шарф стоял по краям ее плеч, будто воротник. Рита сделала прическу, ее глаза были подкрашены. Это впервые.
   Лифт остановился, мягко раскрылись автоматические двери, и Андрей и Рита вышли.
   Потом они вместе со всеми сидели в небольшом зале. Широко виден был город. Огни. Кроссворд из огней - по вертикали и по горизонтали. И над этими пересекающимися огнями - он и Рита. Андрей подумал: там, где огни не горят, там в кроссворде незаполненные слова.
   Им принесли два высоких стакана с зелеными трубочками. Трубочки были похожи на стебли травинок. Поблескивали кубики льда. Повисли дольки лимонов, специально зацепленные за края стаканов. Коктейль назывался "Двое".
   - О чем ты думаешь? - спросил Андрей Риту.
   - Что у тебя так все хорошо.
   - Я играл удачно. Пальцы пошли и смычок.
   - Ты играешь, а что ты испытываешь? О чем ты думаешь?
   - Я начинаю играть в уме, где-нибудь еще в коридоре. Я играю раньше, чем начинаю еще играть. Почему ты спросила об этом?
   - Меня пригласил музыкант, и я говорю о музыке.
   - Перестань. - Андрей злился, когда Рита начинала так вот говорить. Когда нельзя было понять ее настоящих мыслей и слов.
   Рита отпила несколько глотков, качнула стакан и послушала, как стучит о его стенки лед. Взяла дольку лимона и опустила ее в коктейль.
   - Я не думал, что ты все-таки пойдешь в технический институт, сказал Андрей. Ему хотелось перевести разговор на Риту и поговорить серьезно. - Ты сделала это из-за отца? Ты должна была пойти в Институт международных отношений, например.
   - Или иностранных языков. - Рита взглянула на Андрея, и нельзя было понять, что скрывалось за ее словами, потому что в глазах ее таилась улыбка. - Давай чокнемся, - сказала Рита.
   - Коктейлями?
   - А что?
   - Давай.
   Они чокнулись, допили коктейль.
   - Здесь есть оркестр? - спросила Рита. - Скучно без оркестра.
   - Только ничего не придумывай.
   - А я не могу начать думать раньше, чем что-то придумаю. Но за тебя я рада. Очень! - Было похоже, что это она сказала совершенно искренне. И Рита встала и направилась к выходу.
   Они шли по Садовому кольцу, по Смоленскому бульвару.
   - Куда мы идем?
   - Какая тебе разница!
   - Не люблю, когда ты такая.
   - "Я трогаю босой ногой прибой поэзии холодный..." - сказала Рита.
   - Перестань.
   - "А может, кто-нибудь другой - худой, замызганный, голодный - с разбегу прыгнет в пенный вал, достигнет сразу же предела, где я и в мыслях не бывал..."
   - Прошу, перестань.
   - Чрезвычайность поэзии, - сказала Рита.
   Дверь открыли, и на пороге оказался Витя Овчинников.
   - Ха! - радостно воскликнул Витя. - Ребята!
   Он искренне обрадовался.
   Выбежали в коридор две девочки, две копии Вити. Одна девочка помладше, другая - постарше. Девочки вежливо поздоровались.
   - Приняли в консерваторию, - сказала Рита, показывая на Андрея.
   - Андрюшка, гений! - крикнул Витя. - Я это знал.
   Девочки начали вежливо рассматривать Андрея.
   - Прошу в мою рощу, - сказал Витя. - Мать, ко мне Рита и Андрей прикатили.
   Вышла мать Вити. Андрей не ожидал, что у Вити такая мать: небольшая, в стареньком ситцевом платье, усталые тихие плечи и такие же усталые тихие руки. Из кармана платья свешивалась ленточка клеенчатого сантиметра.
   - Очень приятно, - быстро сказала она, заталкивая в карман сантиметр. - Проходите. Витя, я поставлю чайник.
   - Чайник я поставлю сам, - сказал Витя. - Чай будем пить с лепестками жасмина. Экзотика - моя слабость. Мать, где коробка?
   - У меня на полочке. - И она вышла из комнаты.
   - Колониальные товары собственного изготовления. Это верно, что "гроссы" махнули на завод?
   - Верно. У них идея, - сказала Рита. - Год они будут познавать себя и окружающую действительность.
   - А что? Уважаю.
   - Я тоже хочу познать себя и окружающую действительность, - сказала Рита. - Но у меня простое любопытство. - Потом она подумала и добавила: Очевидно.
   Витя и Андрей молчали.
   - Убери свои вещи. - Это вернулась и сказала мать Вити.
   - Сейчас. И прошу тебя бодрее смотреть на жизнь. - Витя сказал это матери как-то строго.
   Андрей хотел по-настоящему обидеться на Риту, что она его сюда привела, но после того, как он увидел мать Вити, его сестер и самого Витю вот так, дома, где он был совершенно другим, Андрею стало стыдно за все, что он думал о Вите. А Рита знала, какой Витя. Знала его настоящим.
   Андрей заметил, что мать Вити чем-то расстроена, но старается не показать этого.
   Витя потащил их к себе в комнату. Это была даже не комната, а отгороженная фанерной стеной часть коридора. Окна не было, но горела большая трубка дневного света. Стены украшены самыми неожиданными предметами - спасательный круг, древняя географическая карта, медная сковородка, переделанная в часы. Цифры наклеены из бумаги. Обыкновенный номерной знак, который висит на улицах, на домах. На знаке было написано: "Банановая роща, вход со двора". Вместо стульев на крашеном полу лежали цветные подушки. Стояла низкая тахта, покрытая пледом. Овальный столик напоминал раму от старинной картины: картину вынули, а вместо нее вставили чистый лист фанеры.
   Витя расчистил тахту от вещей, которые люди обычно берут с собой в дорогу, когда собираются уезжать из дому, сгреб в охапку и вынес из комнаты.
   Рита выключила трубку дневного света и зажгла вместо нее лампочку в номерном знаке дома.
   - Ты здесь все знаешь, - сказал Андрей.
   - Конечно. Он в меня влюблен.
   - С третьего класса.
   - Именно.
   Андрей снова начал злиться. На нее, на себя, на Витю. Не надо ему никакого чая с лепестками жасмина.
   - Я уйду.
   - Иди. - Рита уселась на тахте. - Хочешь обидеть Витю? Он тебе сделал что-нибудь плохое?
   На кухне зазвенела чайная посуда, раздались голоса Вити и его сестер. Сестры помогали брату.
   - Мне у них всегда очень хорошо, - сказала Рита. - Между прочим, я тоже поступила в институт, и у меня праздник.
   - Извини. - Андрей сел рядом с Ритой на тахту.
   Появилась с подносом старшая из сестер. На подносе стояли три маленькие чашки и фарфоровый чайник, прикрытый салфеткой.
   Сзади шел Витя.
   - Женьшень, а не чай, - сказал Витя и велел сестре поставить поднос на стол-раму. - Ты свободна. Остальное я проделаю сам.
   Сестра ушла. Но заметно было, как ей хотелось здесь остаться.
   Витя снял с чайника салфетку и разлил чай по чашкам. Снова накрыл чайник салфеткой.
   - Пилигримы, - сказал Витя, - вы всегда найдете должное внимание, "банановая роща" к вашим услугам.
   Витя уселся на подушку. Рита взяла маленькую чашку, сделала первый глоток.
   - Как фирма? - спросил Витя. - Соответствует международным стандартам?
   Рита весело надула щеки и громко причмокнула.
   - Рад слышать.
   Андрей тоже попробовал чай. От него на самом деле исходил запах жасмина.
   - Метр? - спросил Витя.
   Андрей кивнул. Он все еще не мог определить своего отношения к Вите.
   Открылась фанерная дверь, и вошла мать. Из кармана платья у нее опять свешивался сантиметр.
   - Он уезжает, Риточка, - тихо и робко сказала она.
   Витя вскочил:
   - Мама!
   - Уезжает, - повторила мать. - Был в военкомате, записался в военное училище. Прошел медицинскую комиссию сегодня.
   Витя повернулся к Рите и к Андрею:
   - "Банановая роща" остается к услугам друзей. Всегда.
   - Рита, - сказала мать. - Может быть, ты повлияешь на него, чтобы он попозже уехал. Не сейчас.
   - Мама, это армия. Как ты не понимаешь!
   - Понимаю. Армия, - сказала мать. - Конечно. Если надо.
   - Он будет офицером, - сказала старшая девочка Витя.
   - У него будут голубые погоны, - сказала младшая девочка Витя.
   Они незаметно проникли в комнату вслед за матерью.
   - Определенно, сударыня, - сказал Витя. - Я буду воздушнодесантником.
   Рита смотрела на Витю и ничего не говорила. Держала чашку с чаем.
   Андрей сказал:
   - Мне нужно уйти.
   Он поднялся, поставил на стол свою чашку. Рита взглянула на него.
   - Правда, - сказал Андрей. - Очень срочно.
   - Да куда ты? - засуетился Витя. - Такой день!
   - Я бы с удовольствием посидел еще, но вот надо. Забыл я... одно дело.
   - Пусть идет, - сказала Рита. - Если надо.
   - Провожу, - сказал Витя.
   Он проводил Андрея до дверей. Рита осталась сидеть на тахте. Андрей слышал, как к ней устремились сестры Вити. Очевидно, они любили Риту. И Рита уже смеялась, что-то им рассказывала.
   Как же он забыл о Ладьке? Он должен был выяснить, что с ним случилось. Обещал Кире Викторовне. Скотина все-таки Ладька. Сколько из-за него бывает суеты и беготни. Так всегда. И конца этому нет. Что-то еще придумал. В самый последний момент. И не явился. Совсем не пришел. Удивительный тип. Кого хочешь доведет до отчаяния.
   Андрею показалось, что Кира Викторовна на Ладьку серьезно обиделась, потому что попросила Андрея обо всем узнать. Сама не захотела.
   Андрей сошел с троллейбуса на Самотечной площади. Дальше надо было идти пешком. Андрей спешил. Он знал адрес Ладьки, но никогда не был у него дома.
   Без труда отыскал дом, поднялся на четвертый этаж. Позвонил. Никто как будто не идет к дверям. Андрей постучал. Послышались шаги. Дверь открыла пожилая женщина, которая, не глянув на Андрея, начала что-то искать в коридоре. Андрей не знал - входить ему или как.
   - Вот он, - сказала женщина и подняла с пола клубок ниток. - Там он. - И она махнула куда-то неопределенно рукой. (Андрей не понял, к нему это относится или опять к клубку ниток.) - Иди, иди. Чего ты встал?
   Андрей вошел и все-таки спросил:
   - Ладя дома? Мне Ладю Брагина.
   - А кого же. Там он, на кухне.
   Показался и сам Ладька. Он что-то дожевывал.
   - В самый раз. Чай будешь? - спросил он так, как будто они всегда по вечерам встречались у него дома и беседовали, как самые лучшие друзья.
   - Не хочу, - сказал Андрей. - Уже пил. А ты что? Ты опять...
   - Уезжаю, - сказал Ладька. - Да ты проходи.
   - Некогда мне.
   - Завтра уезжаю.
   - Как? - Андрей только сейчас понял смысл Ладькиных слов.
   - Утром.
   - Вы что! Все! - закричал Андрей. - Все куда-то уезжаете!
   - Кто все?
   - Два дня назад ты не уезжал, а теперь уезжаешь! Так вот, сразу!
   - Жизнь, - сказал Ладька. - Обстоятельства.
   - Врешь ты все! Придумываешь! - Андрей начал злиться. - Вертишь. Крутишь. Ты обязан был явиться в консерваторию. Тебя ждали!
   - Ты ждал?
   - И я тоже. Представь себе. - Андрея, как всегда, задело поведение Ладьки: никому ничего не говорит и сразу уезжает. Обидеть людей - ему плюнуть. Даже Киру Викторовну.
   Женщина перестала интересоваться клубком ниток и теперь стояла невдалеке от Андрея и Лади и слушала, кивала головой - она была согласна с Андреем.
   - Ты должен быть в консерватории, ты это знаешь! - кричал Ладя. - А я не знаю, должен я или не должен. До сих пор ничего не знаю!
   - Знал, знал, а теперь не знаешь?
   - Да!
   - Врешь!
   Они стояли в полутемном коридоре друг перед другом. Вплотную. Уже давно они так не стояли друг перед другом.
   - Может быть, ты и прав, - сказал Андрей.
   - Может быть, - ответил Ладя.
   - Что я твоему брату скажу? - вдруг спросила женщина.
   - Музыкальную школу я закончил. Он велел ее закончить, и я закончил. Теперь буду собирать коллекцию кирпичей. Один уважаемый товарищ собирает.
   - Я пошел, - сказал Андрей.
   - Кире Викторовне я напишу, - сказал Ладя. - И вообще консерватория расположена в доме номер тринадцать. Меня это смущает.
   Андрей уже на улице подумал, что даже не спросил, куда Ладька едет. Не к брату ли в экспедицию?
   Глупый сегодня вечер. А так все было задумано хорошо. А потом все не получилось. Действительно, коллекция кирпичей.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   "Тутмос" - это старый "пикап" с клетками для пеликана Бори, десятка дрессированных голубей, енота-прачки (в цирке у него номер: он стирает белье). Енота звали Енот Егорыч. И еще в "Тутмосе" ездят морские свинки, они тоже дрессированные, и у них тоже номер: они машинисты игрушечного поезда. Имен у них нет, просто - машинисты.