Страница:
Клаудиа молча улыбнулась. Паула замерла в нерешительности, затем махнула рукой, словно отгоняя от себя муху.
– Может, лучше, если я скажу об этом сразу. Мы с Раулем просто большие друзья.
– Он очень славный молодой человек, – сказала Клаудиа.
– Так как на пароходе никто или почти никто этому не поверит, мне бы хотелось, чтобы хоть вы знали об этом.
– Спасибо, Паула.
– Это я должна быть благодарна за то, что вас встретила.
– Да, иногда бывает… Я тоже порой испытывала благодарность лишь за чье-то присутствие, чей-то жест, даже за молчание. Или за то, что можешь сказать, поведать самое сокровенное, чего не доверила бы никому на свете, и сделать это так же просто…
– Как подарить цветок, – сказала Паула, слегка коснувшись руки Клаудии. – Но мне нельзя доверяться, – прибавила она, отдергивая руку. – Я способна на всякого рода гадости, неизлечимо подла сама с собой и с окружающими. Бедняга Рауль терпит меня до поры до времени… Вы не можете себе представить, какой он добрый, понятливый, должно быть потому, что я не принадлежу ему; я хочу сказать, что существую для него лишь в плане интеллектуальном, если можно так выразиться. И если в один прекрасный день мы случайно окажемся в одной постели, думаю, на следующее же утро он почувствует ко мне отвращение. И не будет первым.
Клаудиа повернулась спиной к борту, стараясь спрятаться от уже сильно припекавшего солнца.
– Вы мне ничего не скажете? – угрюмо спросила Паула.
– Нет, ничего.
– Может, так даже и лучше. Зачем я буду вас обременять своими заботами?
Клаудиа почувствовала в ее топе раздражение, досаду.
– Мне кажется, – сказала она, – задай я вам какой-нибудь вопрос или сделай какое-то замечание, у вас родилось бы недоверие ко мне. Полное и жестокое недоверие одной женщины к другой. Вы не боитесь делать признания?
– О, признания… Но это вовсе не было признанием. – Паула погасила едва закуренную сигарету. – Я всего лишь показала вам свой паспорт, я страшно боюсь, что меня примут по за ту, кто я есть, что такой человек, как вы, лишь по нелепому недоразумению симпатизирует мне.
– И поэтому Рауль, и ваша развращенность, и неудачная любовь… – Клаудиа рассмеялась и вдруг, наклонившись, поцеловала Паулу в щеку. – Ну и глупышка же вы, ну и несусветная дурочка.
Паула опустила голову.
– Я намного хуже, чем вы думаете, – сказала она. – Так что не очень-то мне доверяйте, не очень.
Нелли оранжевая блузка показалась вызывающе открытой, но донья Росита была совершенно иного мнения, она снисходительно относилась к нынешней молодежи. Неллина мать придерживалась промежуточного мнения: сама блузка хороша, только вот цвет слишком кричащий. Когда поинтересовались мнением Атилио, он весьма удачно ответил, что такая блузка не на рыжей женщине вряд ли привлекла бы внимание, но что он никогда в жизни не позволил бы своей невесте столь откровенно обнажаться.
Солнце уже так сильно припекало, что все поспешили укрыться под тентом, который натянули два матроса, и с удовольствием расселись в разноцветных шезлонгах. Не хватало только мате, и в этом была вина доньи Роситы, которая не захотела взять с собой термос и сосуд для мате, отделанный серебром и подаренный Неллиным отцом дону Курцио Пресутти.
Сожалея в душе о допущенной оплошности, донья Росита тем не менее уверяла, что пить мате на палубе первого класса не совсем прилично, на что донья Пепа возразила, что в таком случае можно было бы всем спуститься в каюту. Пушок предложил пойти в бар выпить пива или морса, но дамам стало жаль расставаться с удобными креслами и красивым видом на реку. Дон Гало, чей спуск по лестнице всегда вызывал испуг в глазах дам, появился, чтобы вступить в общий разговор и поблагодарить Пушка, который неизменно помогал шоферу в его деликатном деле. Дамы и Пушок хором отвечали, что не стоит благодарности, а донья Пепа поинтересовалась, много ли дону Гало пришлось в жизни путешествовать. Да, уж он попутешествовал, повидал кое-что на свете, особенно район Луго и провинцию Буэнос-Айрес. Ездил и в Парагвай на корабле Михановича в двадцать восьмом году, ужасное путешествие, ох, и жарища стояла, ну и жарища…
– И вы всегда?… – осторожно сказала Нелли, легонько кивая на кресло и шофера.
– Что вы, деточка, что вы. В те времена я был посильнее самого Паулино Ускудуна. Однажды в Пеуахо в магазине вспыхнул пожар…
Пушок сделал Нелли знак, чтобы она наклонилась, и проговорил ей на ухо:
– Ну и взбеленится моя старуха. Я под шумок сунул в чемодан мате и два кило травы салус. Сегодня вечером приволоку сюда, все только рты разинут.
– Ой, Атилио! – воскликнула Нелли, продолжая издали любоваться блузкой Паулы. – Да ты же, ты…
– Представляешь, что с ней будет, – сказал Пушок, вполне довольный жизнью.
Оранжевая блузка привлекла внимание и Лопеса, который спускался на палубу, приведя в порядок свои вещи в каюте. Паула читала, сидя на солнышке, и Лопес, облокотившись о поручни, подождал, когда она поднимет глаза.
– Привет, – сказала Паула. – Как поживаете, профессор?
– Horresco referens [43], – пробормотал Лопес – И пожалуйста, не называйте меня профессором, не то я выброшу вас за борт вместе с книжкой и всем прочим.
Это книга Франсуазы Саган, и по крайней мере она не заслуживает быть выброшенной за борт. Я вижу, речной воздух навевает на вас пиратские реминисценции. Топать по трапу или что-то в этом роде, да?
– Вы читали романы про пиратов? Добрый знак, очень хороший знак. По опыту знаю, что наиболее интересные женщины те которые в детстве увлекались книгами для мальчишек. Стивенсоном, например?
– Да, но мои морские познания весьма ограниченны. Мой отец собирал из любопытства серию «Тит-Битс», в которой вышел великий роман под заглавием «Сокровища острова Черной Луны».
– А, да я его тоже читал! У пиратов там были просто сногсшибательные имена, например Сенакериб Эдемский и Маракаибо Смит.
– А помните, как звали драчуна, который погибает за правое дело?
– Конечно, помню: Кристофер Даун.
– Да, мы родственные души, – сказала Паула, протягивая руку. – Да здравствует черное знамя! Слово «профессор» вычеркнуто навеки!
Лопес отправился разыскивать себе стул, предварительно убедившись, что Паула предпочитала вести беседу, вместо того чтобы читать «Un certain sourire» [44]. Ловкий и проворный (он не был маленьким, хотя порой им казался, так как носил пиджаки без подложенных плечей и узкие брюки, а также потому, что двигался с необыкновенной легкостью), Лопес вернулся с шезлонгом в ярчайшую зеленую и белую полоску. С видимым наслаждением пристроился рядом с Паулой и некоторое время рассматривал ее, не произнося ни слова.
– Soleil, soleil, faute ?clatante [45], – сказала она, выдерживая его взгляд. – Какое доброе божество, Макс Фактор или Елена Рубинштейн смогли бы избавить меня от столь пристального обследования?
– Обследование, – заметил Лопес, – обнаружило необыкновенную красоту, слегка поблекшую от излишней склонности к dry Martinis [46] и ледяному воздуху boоtes [47] северного квартала.
– Right you are [48].
– Лечение: солнце в умеренных дозах и пиратство ad libitum [49]. Сие последнее подсказывает мне мой чародейский опыт, ибо я прекрасно сознаю, что не смогу сразу избавить вас от пороков. Особенно после того, как вы вкусили прелесть абордажей и прирезали сотню пассажиров…
– Правда, остаются шрамы, как поется в танго.
– В вашем случае все сводится к излишней светобоязни, а она несомненное следствие жизни летучей мыши, которую вы ведете, а также чрезмерного чтения. До меня дошел ужасный слух, будто вы сочиняете стихи и рассказы.
– Рауль, – пробормотала Паула. – Проклятый предатель. Я вымажу его в смоле и заставлю протопать по палубе голым.
– Бедный Рауль, – сказал Лопес – Бедный счастливчик Рауль.
– Счастье его всегда ненадежно, – ответила Паула. – Он весьма рискованно спекулирует, продает ртуть, покупает нефть, потом и ее продает за бесценок, панически боится в полдень и ест икру в полночь. Но вообще ему не так уж плохо.
– Да, конечно, это лучше, чем получать жалованье в министерстве образования. Что до меня, то я не только не веду никаких коммерческих дел, но вообще почти ничего не делаю. Словом, живу в бездействии и…
– Представители буэнос-айресской фауны все очень похожи друг на друга, дорогой Ямайка Джон. Возможно, поэтому мы с таким энтузиазмом и взяли на абордаж этот «Малькольм» и заразили его пашей неподвижностью и нашим «не суйся, куда не следует».
– Вся разница в том, что я говорил в шутку, а вы ударились в самокритику.
– Нет, что вы. Я уже достаточно наговорила о себе Клаудии. На сегодня довольно.
– Клаудиа симпатичная.
– Очень симпатичная. По правде говоря, здесь подобрался целый кружок интересных людей.
– И еще один, весьма живописный. Посмотрим, какие союзы, расколы и измены ожидают пас в будущем. Вон я вижу, как дон Гало беседует с семейством Пресутти. В роли нейтрального наблюдателя он станет объезжать столики на своем странном экипаже. Разве не любопытно увидеть кресло-каталку на палубе парохода, одно средство передвижения на другом?
Бывают и более странные вещи, – сказала Паула. – Однажды, когда я возвращалась из Европы па «Шарле Телье», Капитан, суровый моряк, доверительно признался мне, что обожает мотороллеры и возит один у себя на борту. В Буэнос-Aйpеce он с удовольствием катается на своей «весне». Но меня интересует, как вы стратегически и тактически оцениваете всех нас. Так что продолжайте.
– Проблему представляет семейство Трехо, – сказал Лопес – Юноша, безусловно, переметнется на нашу сторону. – («Tu parles [50]», – подумала Паула.) С остальными членами семьи все будут очень вежливы, не более. По крайней мере так поступим мы – вы и я. Я уже имел удовольствие побеседовать с ними, и с меня достаточно. Они из тех, кто, угощая, говорит: «Отведайте это пирожное. Дома пекли сами». Меня очень интересует, не проявит ли себя доктор Рестелли с самой консервативной своей стороны. Он может стать их партнером по игре в семь с половиной. Девица, бедняжка, будет вынуждена пойти на страшное унижение – играть с Хорхе. Она, несомненно, ожидала встретить здесь своих сверстниц, но это возможно только в том случае, если нам преподнесет какой-нибудь сюрприз корма. Что касается нас с вами, предлагаю вам оборонительный и наступательный союз, полнейшее взаимопонимание в бассейне, если таковой здесь имеется, и сверхпонимание во время обеда, чая и ужина. Если только Рауль не…
– Не беспокойтесь о Рауле, он истинный фон Клаузевиц.
– На месте Рауля мне не слишком лестно было бы услышать такое, – сказал Лопес. – Что же касается меня, то я все больше верю в нерушимость нашего союза.
– А я начинаю думать, – сказала Паула нехотя, – что Раулю лучше было бы попросить две отдельные каюты.
Лопес взглянул на нее. И невольно смутился.
– Я знаю, что так не поступают ни в Аргентине, ни в любой другой стране… – сказала Паула. – Именно поэтому мы с Раулем так и поступаем. Я не жду, чтобы мне верили.
– Но я вам верю, – сказал Лопес, совершенно ей не веря. – Что тут такого?
В коридоре глухо прозвучал гонг и эхом отозвался у трапа.
– Если это так, – сказал Лопес непринужденно, – надеюсь, вы пустите меня за свой столик?
– Как пират пирата, с великим удовольствием.
Они задержались у трапа левого борта. Атилио энергично и деловито помогал шоферу тащить дона Гало, который доброжелательно кивал всем головой. Остальные молча последовали за ними.
Когда они поднялись, Лопес вдруг вспомнил:
– Да, скажите, вы кого-нибудь видели на капитанском мостике?
Паула задумчиво посмотрела на него.
– Теперь я вспомнила, что, пожалуй, никого. Правда, для того, чтобы стоять на якоре против Кильмеса, думаю, не надо быть аргонавтом с орлиным взором.
– Согласен, – сказал Лопес, – но все же это странно. Что бы подумал в этом случае Сенакериб Эдемский?
XXIII
За столиком № 1 Беба Трехо устраивается таким образом, чтобы сидеть лицом к остальным пассажирам, и тогда все смогут оценить ее новую блузку и браслет из синтетических топазов,
сеньора Трехо высказывает мнение, что граненые стаканы сделаны со вкусом,
сеньор Трехо обследует карманы жилета, чтобы удостовериться в том, что не забыл промеколь и таблетки «алка зельцер»,
Фелипе угрюмо оглядывает соседние столики, где ему было бы куда приятней сидеть.
За столиком № 2 Рауль говорит Пауле, что рыбные приборы напоминают ему новые эскизы ножей и вилок, которые он видал в одном итальянском журнале,
Паула слушает его рассеянно и выбирает себе тунец в масле и оливки,
Карлос Лопес чувствует необыкновенный подъем, и его обычно умеренный аппетит растет при виде креветок в винном соусе и сельдерея под майонезом.
За столиком № 3 Хорхе водит пальцем над закусками, и его вселенский выбор вызывает улыбку одобрения у Клаудии,
Персио внимательно изучает этикетку на бутылке с вином, рассматривает вино на свет и долго нюхает, прежде чем налить себе полную рюмку,
Медрано следит за метрдотелем, который следит за официантом, а официант следит за своим подносом.
Клаудиа намазывает хлеб маслом для сына и думает, как она после завтрака поспит, почитав прежде роман Биой Касареса.
За столиком № 4 мать Нелли сообщает всем, что от овощного супа у нее отрыжка, поэтому она предпочитает бульон с вермишелью,
Донья Пепа чувствует, что ее немного укачало, и это когда пароход, что называется, стоит как вкопанный,
Нелли смотрит на Бебу Трехо, на Клаудию и на Паулу и думает, что люди с положением всегда одеваются как-то по-особенному,
Пушок поражен, что булочки такие маленькие и такие оригинальные, но, надрезав одну из них, разочарованно обнаруживает, что она сплошь состоит из корочки, а мякиша нет и в помине.
За столиком № 5 доктор Рестелли наполняет рюмки своим сотрапезникам и галантно рассуждает о достоинствах бургундского и «кот дю рон»,
Дон Гало щелкает языком и напоминает официанту, что его шофер обедает в каюте и что у него незаурядный аппетит,
Нора огорчена тем, что ей приходится сидеть за одним столом с двумя пожилыми сеньорами, и думает, что хорошо бы Лусио поговорил с метрдотелем и их бы пересадили за другой столик,
Лусио ждет, пока ему в тарелку положат сардин и тунца, и первым замечает, что стол слегка дрожит и вслед за этим медленно проплывает красная кирпичная труба, разделявшая на два полушария круглый иллюминатор.
Радость была всеобщей. Хорхе вскочил со стула, чтобы побежать посмотреть, как маневрирует пароход; на улыбающуюся физиономию доктора Рестелли лег мимолетный отблеск оптимизма, однако это ничуть не поколебало сдержанного скептицизма дона Гало. Только Медрано и Лопес, обменявшись понимающими взглядами, продолжали ждать прихода штурмана. На вопрос Лопеса, заданный вполголоса, метрдотель обескуражено развел руками и сказал, что постарается послать официанта, чтобы он поторопил. Как это так постарается послать? Что это значит? Да, пока не будет нового распоряжения, связь с кормой весьма затруднительна. А почему? По-видимому, по техническим причинам. Это впервые случается на «Малькольме»? В некотором роде да. Что значит «в некотором роде?» Ну, просто он так выразился.
Лопес с трудом удержался, чтобы по-простецки не сказать: «А знаешь, приятель, пошел-ка ты…», но вместо этого любезно принял поданный ему кусок восхитительно ароматного сыра.
– Ничего не поделаешь, че, – сказал он Медрано. – Это нам придется уладить самим.
– Но прежде выпьем кофе с коньяком, – сказал Медрано. – Соберемся у меня в каюте, и позовите Косту. – Он обернулся к Персио, который живо разговаривал с Клаудией. – Как вы смотрите па паше положение, дружище?
– Да как мне па пего смотреть, когда я ничего не вижу, – ответил Персио. – Я так перегрелся па солнце, что чувствую, будто свечусь изнутри. А поэтому предпочитаю, чтобы рассматривали меня. Все утро я думал об издательстве, о своей конторе и, как ни старался, все не мог сосредоточиться па чем-то конкретном. Как получилось, что шестнадцать лет ежедневной работы превратились в мираж, стоило мне лишь оказаться па реке под лучами солнца, припекающего мою макушку? Следовало бы тщательно проанализировать метафизическую сторону этого явления.
– Это просто называется оплаченным отпуском, – сказала Клаудиа.
Атилио Пресутти, перекрывая шум голосов, восторженно приветствовал появление вазочек с мороженым. В ту же минуту Беба Трехо (она одна знала, чего ей это стоило) с гримасой изящного презрения отказалась от предложенной ей порции. Глядя на Паулу, Нелли и Клаудию, которые лакомились Мороженым, Беба, несмотря на муки, чувствовала себя победительницей, однако высшим триумфом для нее было бы расправиться с Хорхе, этим червяком в коротких штанишках, который с самого начала стал ей «тыкать» и который теперь уплетал мороженое, одним глазком поглядывая па поднос, где еще стояли две полные вазочки.
– Как, детка! Ты не любишь мороженое? – встрепенулась сеньора Трехо.
– Нет, благодарю, – сказала Беба, выдерживая всепонимающий ехидный взгляд брата.
– Вот глупая девочка, – сказала сеньораvTpexo. – Ну, если ты не хочешь…
Но стоило ей поставить перед своим обширным бюстом порцию мороженого, как ловкая рука метрдотеля выхватила у нее лакомство.
– Это уже немного растаяло, сеньора. Возьмите другую порцию.
Сеньора Трехо густо покраснела, к радости своих детей и супруга.
Сидя на краю постели, Медрано качал ногой в такт едва приметной качке. Запах трубки Рауля напоминал ему вечера в Иностранном клубе и беседы с мистером Скоттом, его учителем английского языка. Теперь он вспомнил, что уехал из Буэнос-Айреса, не предупредив клубных друзей. Может, Скотт скажет им, а может, и нет, смотря по тому, какое у него будет настроение. Беттина, наверное, уже позвонила в клуб и спросила о нем притворно небрежным тоном. «Завтра позвонит снова и позовет Вилли или Маркеса Сея, – подумал он. – Бедняги не сообразят, что ей ответить, действительно я сплоховал». К чему в самом деле было уезжать тайком, умолчав о выигрыше? Предыдущей ночью, перед сном, он подумал о том, что играет с Беттиной, как кошка с мышью. Да, он был жесток. «Это скорее похоже на месть, чем на разрыв, – сказал он себе. – Но за что, если она такая хорошая? Неужели именно за это?» И еще он думал, что последнее время видел одни лишь недостатки Беттины – обычный вульгарный симптом. Так, например, клуб
Беттина вообще не принимала. «Никакой ты не иностранец, – заявляла она почти патетически. – В Буэнос-Айресе полно разных клубов, зачем тебе лезть в клуб гринго…» Грустно было думать, что из-за таких вот фраз он никогда больше не увидит ее. Конец. Конец.
– Не будем разыгрывать оскорбленное достоинство, – резко сказал Лопес – Было бы весьма прискорбно испортить с самого начала такое развлечение. С другой стороны, мы не можем сидеть сложа руки. Для меня такая поза неудобна, и один господь знает, как я недоумеваю.
– Согласен, – сказал Рауль. – Железный кулак в лайковой перчатке. Предлагаю сообща проложить путь к sancta sanctorum [52], по возможности пользуясь фальшиво-слащавыми манерами, которые янки приписывают японцам.
– Итак, вперед, – сказал Лопес – Спасибо за коньяк, че, он у вас отменный.
Медрано налил всем еще по глотку, и они вышли из каюты.
Каюта Медрано была расположена почти рядом с задраенной дверью Стоуна, преграждавшей левый коридор. Рауль с видом профессионала принялся изучать ее, подвигал какой-то ручкой, выкрашенной зеленой краской.
– Ничего не поделаешь. Она открывается только под большим давлением и из определенного места. Та же система, что у стоп-крана.
Дверь коридора правого борта тоже не поддавалась никаким усилиям. Резкий свист заставил их с испугом обернуться. Пушок приветствовал всех, возбужденный, взволнованный.
– Вы тоже не можете? Я сам только что пробовал, но двери непробиваемы. Чего только не накрутили эти дурошлепы! Ничего, видно, не поделаешь. Как вы думаете?
– Конечно, – сказал Лопес – А вы не нашли другой двери?
– Тут все заколдовано, – торжественно объявил Хорхе, появляясь, точно привидение.
– Какая к шуту дверь, – говорил Пушок. – На палубе их целых две, но обе заперты на ключ. Нет ли тут какого-нибудь подвала или чего-то в этом роде…
– Вы готовите поход против липидов? – спросил Хорхе.
– Да, вроде, – сказал Лопес – А ты видел хоть одного из них?
– Только двух финнов, по те, что на этой стороне, не липиды. Они, наверное, глициды или протеиды.
– Что за чушь несет этот пузырь? – изумился Пушок. – Сегодня уже болтал об этих липедах.
– Липидах, – поправил Хорхе.
Медрано почему-то беспокоило присутствие-Хорхе, он не хотел, чтобы малыш принимал участие в их поисках.
– Знаешь, – сказал он, – мы поручим тебе особое задание. Ступай на палубу и хорошенько последи за дверями Может, там появятся липиды. При малейшей тревоге свистни три раза Ты умеешь громко свистеть?
– Немного, – смущенно ответил Хорхе. – У меня очень редкие зубы.
– Не умеешь свистеть? – сказал Пушок, которому не терпелось показать свое умение. – Во, гляди! Делай так.
Он соединил большой и указательный пальцы, сунул в рот и свистнул так, что у всех заложило уши. Хорхе тоже сложил пальцы, но, поразмыслив, не стал свистеть, а махнув Медрано, отправился на задание.
– Итак, продолжим розыски, – сказал Лопес – Может, лучше, если мы разделимся, и, кто первый найдет проход, пусть сразу же оповестит остальных.
– Потрясающе, – сказал Пушок. – Похоже, будто мы играем в полицейские и воры.
Медрано вернулся в каюту за сигаретами. Рауль увидел Фелипе в конце коридора. В своих blue-jeans [53] и клетчатой рубашке он выглядел весьма эффектно на фоне запертой двери. Рауль рассказал ему, чем они занимаются, и вместе с ним направился к центральному переходу, соединявшему оба коридора.
– Да, но что мы ищем? – спросил Фелипе растерянно.
– Сам не знаю, – ответил Рауль. – Проход на корму, например.
– Там, наверное, почти так же, как здесь.
– Возможно. Но раз туда нельзя пройти, это меняет дело.
– Вы так думаете? – спросил Фелипе. – Я уверен, что это из-за какой-то поломки. Сегодня вечером двери откроют.
– Вот тогда действительно все будет, как здесь, на носу.
– А, ясно, – сказал Фелипе, понимая его все меньше. – Ну, если это для развлечения, то, конечно, хорошо, вдруг нам удастся отыскать проход раньше, чем другим.
Рауль подумал, почему только Лопес и Медрано, единственные из всех, испытывали то же, что он. Остальные смотрели на их поиски, как на развлечение. «Но и для меня, в конце концов, это тоже игра, – решил он. – В чем же тогда разница? А разница наверняка есть».
Они прошли почти весь коридор левого борта, когда Рауль обнаружил еще одну дверь. Очень узкую, выкрашенную, как и стены, в белый цвет, с глубоко утопленным, едва различимым в полумраке коридора замком. Без особой надежды Рауль нажал на ручку и почувствовал, как дверь подалась. В глубине виднелся узкий трап, уходивший вниз, в темноту. Фелипе судорожно глотнул воздух. Было слышно, как в правом коридоре болтали Лопес и Атилио.
– Предупредим их? – спросил Рауль, исподтишка взглянув на Фелипе.
– Лучше не надо. Пойдем один.
Рауль начал спускаться, и Филипе притворил за собой дверь. Трап вел в проход, едва освещенный тусклой фиолетовой лампочкой. За степами, без единой двери, сильней слышался гул машин. Они осторожно продвигались вперед, пока опять не наткнулись на задраенную дверь Стоуна. По обеим ее сторонам виднелись двери, похожие на только что обнаруженную ими в конце коридора.
– Левая или правая? – спросил Рауль. – Выбирай сам.
Фелипе показалось странным, что Рауль вдруг обратился к нему на «ты». Он указал на левую, не решаясь ответить ему тем же. Фелипе слегка дотронулся до ручки, и дверь отворилась в какое-то полутемное помещение с затхлым воздухом. На железных шкафах и полках, выкрашенных белой краской, лежали инструменты, ящики, старинный компас, жестянки с гвоздями и шурупами, куски столярного клея и обрезки металла. Пока Фелипе, подойдя к иллюминатору, протирал его тряпкой, Рауль поднял крышку жестяного ящика и тут же поспешно закрыл ее. Стало чуть светлей, да и они немного привыкли к этому рассеянному, как в аквариуме, свету.
– Кладовая в трюме, – насмешливо сказал Рауль. – Пока мы не очень-то отличились.
– Осталась еще одна дверь. – Фелипе достал сигареты и протянул их Раулю. – А вам не кажется, что этот пароход какой-то странный? Мы даже не знаем, куда нас везут. Это напоминает мне одну старую картину. Там участвовал Джон Гарфилд. Они сели на корабль, на котором не было ни одного моряка, и в конце концов это оказался корабль смерти. Такую ахинею развели, по тогда я сидел в кино.
– Может, лучше, если я скажу об этом сразу. Мы с Раулем просто большие друзья.
– Он очень славный молодой человек, – сказала Клаудиа.
– Так как на пароходе никто или почти никто этому не поверит, мне бы хотелось, чтобы хоть вы знали об этом.
– Спасибо, Паула.
– Это я должна быть благодарна за то, что вас встретила.
– Да, иногда бывает… Я тоже порой испытывала благодарность лишь за чье-то присутствие, чей-то жест, даже за молчание. Или за то, что можешь сказать, поведать самое сокровенное, чего не доверила бы никому на свете, и сделать это так же просто…
– Как подарить цветок, – сказала Паула, слегка коснувшись руки Клаудии. – Но мне нельзя доверяться, – прибавила она, отдергивая руку. – Я способна на всякого рода гадости, неизлечимо подла сама с собой и с окружающими. Бедняга Рауль терпит меня до поры до времени… Вы не можете себе представить, какой он добрый, понятливый, должно быть потому, что я не принадлежу ему; я хочу сказать, что существую для него лишь в плане интеллектуальном, если можно так выразиться. И если в один прекрасный день мы случайно окажемся в одной постели, думаю, на следующее же утро он почувствует ко мне отвращение. И не будет первым.
Клаудиа повернулась спиной к борту, стараясь спрятаться от уже сильно припекавшего солнца.
– Вы мне ничего не скажете? – угрюмо спросила Паула.
– Нет, ничего.
– Может, так даже и лучше. Зачем я буду вас обременять своими заботами?
Клаудиа почувствовала в ее топе раздражение, досаду.
– Мне кажется, – сказала она, – задай я вам какой-нибудь вопрос или сделай какое-то замечание, у вас родилось бы недоверие ко мне. Полное и жестокое недоверие одной женщины к другой. Вы не боитесь делать признания?
– О, признания… Но это вовсе не было признанием. – Паула погасила едва закуренную сигарету. – Я всего лишь показала вам свой паспорт, я страшно боюсь, что меня примут по за ту, кто я есть, что такой человек, как вы, лишь по нелепому недоразумению симпатизирует мне.
– И поэтому Рауль, и ваша развращенность, и неудачная любовь… – Клаудиа рассмеялась и вдруг, наклонившись, поцеловала Паулу в щеку. – Ну и глупышка же вы, ну и несусветная дурочка.
Паула опустила голову.
– Я намного хуже, чем вы думаете, – сказала она. – Так что не очень-то мне доверяйте, не очень.
Нелли оранжевая блузка показалась вызывающе открытой, но донья Росита была совершенно иного мнения, она снисходительно относилась к нынешней молодежи. Неллина мать придерживалась промежуточного мнения: сама блузка хороша, только вот цвет слишком кричащий. Когда поинтересовались мнением Атилио, он весьма удачно ответил, что такая блузка не на рыжей женщине вряд ли привлекла бы внимание, но что он никогда в жизни не позволил бы своей невесте столь откровенно обнажаться.
Солнце уже так сильно припекало, что все поспешили укрыться под тентом, который натянули два матроса, и с удовольствием расселись в разноцветных шезлонгах. Не хватало только мате, и в этом была вина доньи Роситы, которая не захотела взять с собой термос и сосуд для мате, отделанный серебром и подаренный Неллиным отцом дону Курцио Пресутти.
Сожалея в душе о допущенной оплошности, донья Росита тем не менее уверяла, что пить мате на палубе первого класса не совсем прилично, на что донья Пепа возразила, что в таком случае можно было бы всем спуститься в каюту. Пушок предложил пойти в бар выпить пива или морса, но дамам стало жаль расставаться с удобными креслами и красивым видом на реку. Дон Гало, чей спуск по лестнице всегда вызывал испуг в глазах дам, появился, чтобы вступить в общий разговор и поблагодарить Пушка, который неизменно помогал шоферу в его деликатном деле. Дамы и Пушок хором отвечали, что не стоит благодарности, а донья Пепа поинтересовалась, много ли дону Гало пришлось в жизни путешествовать. Да, уж он попутешествовал, повидал кое-что на свете, особенно район Луго и провинцию Буэнос-Айрес. Ездил и в Парагвай на корабле Михановича в двадцать восьмом году, ужасное путешествие, ох, и жарища стояла, ну и жарища…
– И вы всегда?… – осторожно сказала Нелли, легонько кивая на кресло и шофера.
– Что вы, деточка, что вы. В те времена я был посильнее самого Паулино Ускудуна. Однажды в Пеуахо в магазине вспыхнул пожар…
Пушок сделал Нелли знак, чтобы она наклонилась, и проговорил ей на ухо:
– Ну и взбеленится моя старуха. Я под шумок сунул в чемодан мате и два кило травы салус. Сегодня вечером приволоку сюда, все только рты разинут.
– Ой, Атилио! – воскликнула Нелли, продолжая издали любоваться блузкой Паулы. – Да ты же, ты…
– Представляешь, что с ней будет, – сказал Пушок, вполне довольный жизнью.
Оранжевая блузка привлекла внимание и Лопеса, который спускался на палубу, приведя в порядок свои вещи в каюте. Паула читала, сидя на солнышке, и Лопес, облокотившись о поручни, подождал, когда она поднимет глаза.
– Привет, – сказала Паула. – Как поживаете, профессор?
– Horresco referens [43], – пробормотал Лопес – И пожалуйста, не называйте меня профессором, не то я выброшу вас за борт вместе с книжкой и всем прочим.
Это книга Франсуазы Саган, и по крайней мере она не заслуживает быть выброшенной за борт. Я вижу, речной воздух навевает на вас пиратские реминисценции. Топать по трапу или что-то в этом роде, да?
– Вы читали романы про пиратов? Добрый знак, очень хороший знак. По опыту знаю, что наиболее интересные женщины те которые в детстве увлекались книгами для мальчишек. Стивенсоном, например?
– Да, но мои морские познания весьма ограниченны. Мой отец собирал из любопытства серию «Тит-Битс», в которой вышел великий роман под заглавием «Сокровища острова Черной Луны».
– А, да я его тоже читал! У пиратов там были просто сногсшибательные имена, например Сенакериб Эдемский и Маракаибо Смит.
– А помните, как звали драчуна, который погибает за правое дело?
– Конечно, помню: Кристофер Даун.
– Да, мы родственные души, – сказала Паула, протягивая руку. – Да здравствует черное знамя! Слово «профессор» вычеркнуто навеки!
Лопес отправился разыскивать себе стул, предварительно убедившись, что Паула предпочитала вести беседу, вместо того чтобы читать «Un certain sourire» [44]. Ловкий и проворный (он не был маленьким, хотя порой им казался, так как носил пиджаки без подложенных плечей и узкие брюки, а также потому, что двигался с необыкновенной легкостью), Лопес вернулся с шезлонгом в ярчайшую зеленую и белую полоску. С видимым наслаждением пристроился рядом с Паулой и некоторое время рассматривал ее, не произнося ни слова.
– Soleil, soleil, faute ?clatante [45], – сказала она, выдерживая его взгляд. – Какое доброе божество, Макс Фактор или Елена Рубинштейн смогли бы избавить меня от столь пристального обследования?
– Обследование, – заметил Лопес, – обнаружило необыкновенную красоту, слегка поблекшую от излишней склонности к dry Martinis [46] и ледяному воздуху boоtes [47] северного квартала.
– Right you are [48].
– Лечение: солнце в умеренных дозах и пиратство ad libitum [49]. Сие последнее подсказывает мне мой чародейский опыт, ибо я прекрасно сознаю, что не смогу сразу избавить вас от пороков. Особенно после того, как вы вкусили прелесть абордажей и прирезали сотню пассажиров…
– Правда, остаются шрамы, как поется в танго.
– В вашем случае все сводится к излишней светобоязни, а она несомненное следствие жизни летучей мыши, которую вы ведете, а также чрезмерного чтения. До меня дошел ужасный слух, будто вы сочиняете стихи и рассказы.
– Рауль, – пробормотала Паула. – Проклятый предатель. Я вымажу его в смоле и заставлю протопать по палубе голым.
– Бедный Рауль, – сказал Лопес – Бедный счастливчик Рауль.
– Счастье его всегда ненадежно, – ответила Паула. – Он весьма рискованно спекулирует, продает ртуть, покупает нефть, потом и ее продает за бесценок, панически боится в полдень и ест икру в полночь. Но вообще ему не так уж плохо.
– Да, конечно, это лучше, чем получать жалованье в министерстве образования. Что до меня, то я не только не веду никаких коммерческих дел, но вообще почти ничего не делаю. Словом, живу в бездействии и…
– Представители буэнос-айресской фауны все очень похожи друг на друга, дорогой Ямайка Джон. Возможно, поэтому мы с таким энтузиазмом и взяли на абордаж этот «Малькольм» и заразили его пашей неподвижностью и нашим «не суйся, куда не следует».
– Вся разница в том, что я говорил в шутку, а вы ударились в самокритику.
– Нет, что вы. Я уже достаточно наговорила о себе Клаудии. На сегодня довольно.
– Клаудиа симпатичная.
– Очень симпатичная. По правде говоря, здесь подобрался целый кружок интересных людей.
– И еще один, весьма живописный. Посмотрим, какие союзы, расколы и измены ожидают пас в будущем. Вон я вижу, как дон Гало беседует с семейством Пресутти. В роли нейтрального наблюдателя он станет объезжать столики на своем странном экипаже. Разве не любопытно увидеть кресло-каталку на палубе парохода, одно средство передвижения на другом?
Бывают и более странные вещи, – сказала Паула. – Однажды, когда я возвращалась из Европы па «Шарле Телье», Капитан, суровый моряк, доверительно признался мне, что обожает мотороллеры и возит один у себя на борту. В Буэнос-Aйpеce он с удовольствием катается на своей «весне». Но меня интересует, как вы стратегически и тактически оцениваете всех нас. Так что продолжайте.
– Проблему представляет семейство Трехо, – сказал Лопес – Юноша, безусловно, переметнется на нашу сторону. – («Tu parles [50]», – подумала Паула.) С остальными членами семьи все будут очень вежливы, не более. По крайней мере так поступим мы – вы и я. Я уже имел удовольствие побеседовать с ними, и с меня достаточно. Они из тех, кто, угощая, говорит: «Отведайте это пирожное. Дома пекли сами». Меня очень интересует, не проявит ли себя доктор Рестелли с самой консервативной своей стороны. Он может стать их партнером по игре в семь с половиной. Девица, бедняжка, будет вынуждена пойти на страшное унижение – играть с Хорхе. Она, несомненно, ожидала встретить здесь своих сверстниц, но это возможно только в том случае, если нам преподнесет какой-нибудь сюрприз корма. Что касается нас с вами, предлагаю вам оборонительный и наступательный союз, полнейшее взаимопонимание в бассейне, если таковой здесь имеется, и сверхпонимание во время обеда, чая и ужина. Если только Рауль не…
– Не беспокойтесь о Рауле, он истинный фон Клаузевиц.
– На месте Рауля мне не слишком лестно было бы услышать такое, – сказал Лопес. – Что же касается меня, то я все больше верю в нерушимость нашего союза.
– А я начинаю думать, – сказала Паула нехотя, – что Раулю лучше было бы попросить две отдельные каюты.
Лопес взглянул на нее. И невольно смутился.
– Я знаю, что так не поступают ни в Аргентине, ни в любой другой стране… – сказала Паула. – Именно поэтому мы с Раулем так и поступаем. Я не жду, чтобы мне верили.
– Но я вам верю, – сказал Лопес, совершенно ей не веря. – Что тут такого?
В коридоре глухо прозвучал гонг и эхом отозвался у трапа.
– Если это так, – сказал Лопес непринужденно, – надеюсь, вы пустите меня за свой столик?
– Как пират пирата, с великим удовольствием.
Они задержались у трапа левого борта. Атилио энергично и деловито помогал шоферу тащить дона Гало, который доброжелательно кивал всем головой. Остальные молча последовали за ними.
Когда они поднялись, Лопес вдруг вспомнил:
– Да, скажите, вы кого-нибудь видели на капитанском мостике?
Паула задумчиво посмотрела на него.
– Теперь я вспомнила, что, пожалуй, никого. Правда, для того, чтобы стоять на якоре против Кильмеса, думаю, не надо быть аргонавтом с орлиным взором.
– Согласен, – сказал Лопес, – но все же это странно. Что бы подумал в этом случае Сенакериб Эдемский?
XXIII
Hors-d'oeuvres vari?s
Potage Impйratrice
Poulet a l'estragon
Salade tricolore
Fromages
Coupe Melba
Gвteaux, petits fours
Fruits
Cafй, infusions
Liqueurs [51]
За столиком № 1 Беба Трехо устраивается таким образом, чтобы сидеть лицом к остальным пассажирам, и тогда все смогут оценить ее новую блузку и браслет из синтетических топазов,
сеньора Трехо высказывает мнение, что граненые стаканы сделаны со вкусом,
сеньор Трехо обследует карманы жилета, чтобы удостовериться в том, что не забыл промеколь и таблетки «алка зельцер»,
Фелипе угрюмо оглядывает соседние столики, где ему было бы куда приятней сидеть.
За столиком № 2 Рауль говорит Пауле, что рыбные приборы напоминают ему новые эскизы ножей и вилок, которые он видал в одном итальянском журнале,
Паула слушает его рассеянно и выбирает себе тунец в масле и оливки,
Карлос Лопес чувствует необыкновенный подъем, и его обычно умеренный аппетит растет при виде креветок в винном соусе и сельдерея под майонезом.
За столиком № 3 Хорхе водит пальцем над закусками, и его вселенский выбор вызывает улыбку одобрения у Клаудии,
Персио внимательно изучает этикетку на бутылке с вином, рассматривает вино на свет и долго нюхает, прежде чем налить себе полную рюмку,
Медрано следит за метрдотелем, который следит за официантом, а официант следит за своим подносом.
Клаудиа намазывает хлеб маслом для сына и думает, как она после завтрака поспит, почитав прежде роман Биой Касареса.
За столиком № 4 мать Нелли сообщает всем, что от овощного супа у нее отрыжка, поэтому она предпочитает бульон с вермишелью,
Донья Пепа чувствует, что ее немного укачало, и это когда пароход, что называется, стоит как вкопанный,
Нелли смотрит на Бебу Трехо, на Клаудию и на Паулу и думает, что люди с положением всегда одеваются как-то по-особенному,
Пушок поражен, что булочки такие маленькие и такие оригинальные, но, надрезав одну из них, разочарованно обнаруживает, что она сплошь состоит из корочки, а мякиша нет и в помине.
За столиком № 5 доктор Рестелли наполняет рюмки своим сотрапезникам и галантно рассуждает о достоинствах бургундского и «кот дю рон»,
Дон Гало щелкает языком и напоминает официанту, что его шофер обедает в каюте и что у него незаурядный аппетит,
Нора огорчена тем, что ей приходится сидеть за одним столом с двумя пожилыми сеньорами, и думает, что хорошо бы Лусио поговорил с метрдотелем и их бы пересадили за другой столик,
Лусио ждет, пока ему в тарелку положат сардин и тунца, и первым замечает, что стол слегка дрожит и вслед за этим медленно проплывает красная кирпичная труба, разделявшая на два полушария круглый иллюминатор.
Радость была всеобщей. Хорхе вскочил со стула, чтобы побежать посмотреть, как маневрирует пароход; на улыбающуюся физиономию доктора Рестелли лег мимолетный отблеск оптимизма, однако это ничуть не поколебало сдержанного скептицизма дона Гало. Только Медрано и Лопес, обменявшись понимающими взглядами, продолжали ждать прихода штурмана. На вопрос Лопеса, заданный вполголоса, метрдотель обескуражено развел руками и сказал, что постарается послать официанта, чтобы он поторопил. Как это так постарается послать? Что это значит? Да, пока не будет нового распоряжения, связь с кормой весьма затруднительна. А почему? По-видимому, по техническим причинам. Это впервые случается на «Малькольме»? В некотором роде да. Что значит «в некотором роде?» Ну, просто он так выразился.
Лопес с трудом удержался, чтобы по-простецки не сказать: «А знаешь, приятель, пошел-ка ты…», но вместо этого любезно принял поданный ему кусок восхитительно ароматного сыра.
– Ничего не поделаешь, че, – сказал он Медрано. – Это нам придется уладить самим.
– Но прежде выпьем кофе с коньяком, – сказал Медрано. – Соберемся у меня в каюте, и позовите Косту. – Он обернулся к Персио, который живо разговаривал с Клаудией. – Как вы смотрите па паше положение, дружище?
– Да как мне па пего смотреть, когда я ничего не вижу, – ответил Персио. – Я так перегрелся па солнце, что чувствую, будто свечусь изнутри. А поэтому предпочитаю, чтобы рассматривали меня. Все утро я думал об издательстве, о своей конторе и, как ни старался, все не мог сосредоточиться па чем-то конкретном. Как получилось, что шестнадцать лет ежедневной работы превратились в мираж, стоило мне лишь оказаться па реке под лучами солнца, припекающего мою макушку? Следовало бы тщательно проанализировать метафизическую сторону этого явления.
– Это просто называется оплаченным отпуском, – сказала Клаудиа.
Атилио Пресутти, перекрывая шум голосов, восторженно приветствовал появление вазочек с мороженым. В ту же минуту Беба Трехо (она одна знала, чего ей это стоило) с гримасой изящного презрения отказалась от предложенной ей порции. Глядя на Паулу, Нелли и Клаудию, которые лакомились Мороженым, Беба, несмотря на муки, чувствовала себя победительницей, однако высшим триумфом для нее было бы расправиться с Хорхе, этим червяком в коротких штанишках, который с самого начала стал ей «тыкать» и который теперь уплетал мороженое, одним глазком поглядывая па поднос, где еще стояли две полные вазочки.
– Как, детка! Ты не любишь мороженое? – встрепенулась сеньора Трехо.
– Нет, благодарю, – сказала Беба, выдерживая всепонимающий ехидный взгляд брата.
– Вот глупая девочка, – сказала сеньораvTpexo. – Ну, если ты не хочешь…
Но стоило ей поставить перед своим обширным бюстом порцию мороженого, как ловкая рука метрдотеля выхватила у нее лакомство.
– Это уже немного растаяло, сеньора. Возьмите другую порцию.
Сеньора Трехо густо покраснела, к радости своих детей и супруга.
Сидя на краю постели, Медрано качал ногой в такт едва приметной качке. Запах трубки Рауля напоминал ему вечера в Иностранном клубе и беседы с мистером Скоттом, его учителем английского языка. Теперь он вспомнил, что уехал из Буэнос-Айреса, не предупредив клубных друзей. Может, Скотт скажет им, а может, и нет, смотря по тому, какое у него будет настроение. Беттина, наверное, уже позвонила в клуб и спросила о нем притворно небрежным тоном. «Завтра позвонит снова и позовет Вилли или Маркеса Сея, – подумал он. – Бедняги не сообразят, что ей ответить, действительно я сплоховал». К чему в самом деле было уезжать тайком, умолчав о выигрыше? Предыдущей ночью, перед сном, он подумал о том, что играет с Беттиной, как кошка с мышью. Да, он был жесток. «Это скорее похоже на месть, чем на разрыв, – сказал он себе. – Но за что, если она такая хорошая? Неужели именно за это?» И еще он думал, что последнее время видел одни лишь недостатки Беттины – обычный вульгарный симптом. Так, например, клуб
Беттина вообще не принимала. «Никакой ты не иностранец, – заявляла она почти патетически. – В Буэнос-Айресе полно разных клубов, зачем тебе лезть в клуб гринго…» Грустно было думать, что из-за таких вот фраз он никогда больше не увидит ее. Конец. Конец.
– Не будем разыгрывать оскорбленное достоинство, – резко сказал Лопес – Было бы весьма прискорбно испортить с самого начала такое развлечение. С другой стороны, мы не можем сидеть сложа руки. Для меня такая поза неудобна, и один господь знает, как я недоумеваю.
– Согласен, – сказал Рауль. – Железный кулак в лайковой перчатке. Предлагаю сообща проложить путь к sancta sanctorum [52], по возможности пользуясь фальшиво-слащавыми манерами, которые янки приписывают японцам.
– Итак, вперед, – сказал Лопес – Спасибо за коньяк, че, он у вас отменный.
Медрано налил всем еще по глотку, и они вышли из каюты.
Каюта Медрано была расположена почти рядом с задраенной дверью Стоуна, преграждавшей левый коридор. Рауль с видом профессионала принялся изучать ее, подвигал какой-то ручкой, выкрашенной зеленой краской.
– Ничего не поделаешь. Она открывается только под большим давлением и из определенного места. Та же система, что у стоп-крана.
Дверь коридора правого борта тоже не поддавалась никаким усилиям. Резкий свист заставил их с испугом обернуться. Пушок приветствовал всех, возбужденный, взволнованный.
– Вы тоже не можете? Я сам только что пробовал, но двери непробиваемы. Чего только не накрутили эти дурошлепы! Ничего, видно, не поделаешь. Как вы думаете?
– Конечно, – сказал Лопес – А вы не нашли другой двери?
– Тут все заколдовано, – торжественно объявил Хорхе, появляясь, точно привидение.
– Какая к шуту дверь, – говорил Пушок. – На палубе их целых две, но обе заперты на ключ. Нет ли тут какого-нибудь подвала или чего-то в этом роде…
– Вы готовите поход против липидов? – спросил Хорхе.
– Да, вроде, – сказал Лопес – А ты видел хоть одного из них?
– Только двух финнов, по те, что на этой стороне, не липиды. Они, наверное, глициды или протеиды.
– Что за чушь несет этот пузырь? – изумился Пушок. – Сегодня уже болтал об этих липедах.
– Липидах, – поправил Хорхе.
Медрано почему-то беспокоило присутствие-Хорхе, он не хотел, чтобы малыш принимал участие в их поисках.
– Знаешь, – сказал он, – мы поручим тебе особое задание. Ступай на палубу и хорошенько последи за дверями Может, там появятся липиды. При малейшей тревоге свистни три раза Ты умеешь громко свистеть?
– Немного, – смущенно ответил Хорхе. – У меня очень редкие зубы.
– Не умеешь свистеть? – сказал Пушок, которому не терпелось показать свое умение. – Во, гляди! Делай так.
Он соединил большой и указательный пальцы, сунул в рот и свистнул так, что у всех заложило уши. Хорхе тоже сложил пальцы, но, поразмыслив, не стал свистеть, а махнув Медрано, отправился на задание.
– Итак, продолжим розыски, – сказал Лопес – Может, лучше, если мы разделимся, и, кто первый найдет проход, пусть сразу же оповестит остальных.
– Потрясающе, – сказал Пушок. – Похоже, будто мы играем в полицейские и воры.
Медрано вернулся в каюту за сигаретами. Рауль увидел Фелипе в конце коридора. В своих blue-jeans [53] и клетчатой рубашке он выглядел весьма эффектно на фоне запертой двери. Рауль рассказал ему, чем они занимаются, и вместе с ним направился к центральному переходу, соединявшему оба коридора.
– Да, но что мы ищем? – спросил Фелипе растерянно.
– Сам не знаю, – ответил Рауль. – Проход на корму, например.
– Там, наверное, почти так же, как здесь.
– Возможно. Но раз туда нельзя пройти, это меняет дело.
– Вы так думаете? – спросил Фелипе. – Я уверен, что это из-за какой-то поломки. Сегодня вечером двери откроют.
– Вот тогда действительно все будет, как здесь, на носу.
– А, ясно, – сказал Фелипе, понимая его все меньше. – Ну, если это для развлечения, то, конечно, хорошо, вдруг нам удастся отыскать проход раньше, чем другим.
Рауль подумал, почему только Лопес и Медрано, единственные из всех, испытывали то же, что он. Остальные смотрели на их поиски, как на развлечение. «Но и для меня, в конце концов, это тоже игра, – решил он. – В чем же тогда разница? А разница наверняка есть».
Они прошли почти весь коридор левого борта, когда Рауль обнаружил еще одну дверь. Очень узкую, выкрашенную, как и стены, в белый цвет, с глубоко утопленным, едва различимым в полумраке коридора замком. Без особой надежды Рауль нажал на ручку и почувствовал, как дверь подалась. В глубине виднелся узкий трап, уходивший вниз, в темноту. Фелипе судорожно глотнул воздух. Было слышно, как в правом коридоре болтали Лопес и Атилио.
– Предупредим их? – спросил Рауль, исподтишка взглянув на Фелипе.
– Лучше не надо. Пойдем один.
Рауль начал спускаться, и Филипе притворил за собой дверь. Трап вел в проход, едва освещенный тусклой фиолетовой лампочкой. За степами, без единой двери, сильней слышался гул машин. Они осторожно продвигались вперед, пока опять не наткнулись на задраенную дверь Стоуна. По обеим ее сторонам виднелись двери, похожие на только что обнаруженную ими в конце коридора.
– Левая или правая? – спросил Рауль. – Выбирай сам.
Фелипе показалось странным, что Рауль вдруг обратился к нему на «ты». Он указал на левую, не решаясь ответить ему тем же. Фелипе слегка дотронулся до ручки, и дверь отворилась в какое-то полутемное помещение с затхлым воздухом. На железных шкафах и полках, выкрашенных белой краской, лежали инструменты, ящики, старинный компас, жестянки с гвоздями и шурупами, куски столярного клея и обрезки металла. Пока Фелипе, подойдя к иллюминатору, протирал его тряпкой, Рауль поднял крышку жестяного ящика и тут же поспешно закрыл ее. Стало чуть светлей, да и они немного привыкли к этому рассеянному, как в аквариуме, свету.
– Кладовая в трюме, – насмешливо сказал Рауль. – Пока мы не очень-то отличились.
– Осталась еще одна дверь. – Фелипе достал сигареты и протянул их Раулю. – А вам не кажется, что этот пароход какой-то странный? Мы даже не знаем, куда нас везут. Это напоминает мне одну старую картину. Там участвовал Джон Гарфилд. Они сели на корабль, на котором не было ни одного моряка, и в конце концов это оказался корабль смерти. Такую ахинею развели, по тогда я сидел в кино.