Коултер Кэтрин. Дикая звезда

   — Она так молода. Надеюсь, он не сделает ей больно.
   — Он же не животное, — возмутился Брент.
   — Я имела в виду вовсе не это!
   — О? Между четырнадцатилетней и девятнадцатилетней девственницей не такая уж большая разница, а ты, как мне помнится, не очень мучилась.
   Байрони чуть не рассмеялась.
   — Любые мои мучения стоили того, чтобы увидеть на твоем лице крайнее изумление.
   Брент ухмыльнулся:
   — Да, должен признаться, ты меня удивила.
   — Скольких девственниц ты.., подверг этому испытанию, Брент?
   — Подверг? Новое хорошее словечко! Не больше дюжины, как мне кажется.
   — Не верю, — улыбнулась Байрони. — Он же в ответ только поднял черную бровь. — Могу я тебя кое о чем спросить, Брент?
   — Давай.
   — Почему ты считаешь женщину проституткой, если она не девственница?
   Брент непроизвольно натянул повод.
   — Я так не считаю, — возразил он. — Что за глупость!
   — Ты был в этом уверен в отношении меня. Если бы я не была девственницей, ты до сих пор считал бы меня падшей женщиной.
   — Ерунда, — резко бросил Брент. — Поехали.
   Проскачем немного галопом.
   — Ты самый упрямый, непоследовательный и бесцеремонный из всех известных мне мужчин! — выкрикнула она Бренту, но тот и ухом не повел.
   Когда через полчаса они выехали на дорогу, ведущую к дому, Брент широко улыбнулся Байрони.
   — Не хочешь устроить небольшие скачки? Посмотрим, такого ли высокого мнения о себе твоя кобыла, как ее хозяйка.
   — Грубиян!
   Они помчались голова в голову по дороге. Байрони понимала, что Брент поддразнивал ее, сдерживая своего жеребца. Но когда вдали показался дом, он дал жеребцу волю, оставив ее далеко позади.
   Лорел с Дрю сидели на веранде, когда Байрони, смеясь и покрикивая на Брента, осадила кобылу. Та поскользнулась, и Байрони почувствовала, что падает.
   — Байрони! — вскрикнул Дрю, сорвавшись с места и подбегая к ней. Но Брент уже подхватил ее:
   — Полегче, леди, я вовсе не хочу, чтобы ты наелась земли.
   — Черт возьми, Байрони! Что вы делаете?
   Брент с Байрони в удивлении обернулись к Дрю.
   — Все в порядке, брат, — успокоил его Брент.
   — Мы просто устроили соревнование, — добавила Байрони, не переставая удивляться порыву Дрю.
   — Но Бога ради, — выкрикнул Дрю, — вы оба просто идиоты! Это же может повредить ребенку, Байрони!
   Брент похолодел. Он пристально посмотрел на внезапно покрасневшее виноватое лицо жены и перевел взгляд на обеспокоенного брата.
   — Ребенку? — тупо переспросил он.
   — Разумеется, — взорвался Дрю. — Байрони же беременна!
   Брент очень осторожно обхватил талию жены и снял ее со спины кобылы.
   — Ты действительно беременна?
   Байрони кивнула, не смея взглянуть на мужа.
   — Ступай в дом. Я скоро приду, и мы поговорим.
   Байрони опустила голову, не глядя на Лорел, и вошла в дом. Брент был в ярости, как она и ожидала.
   Он не хотел ребенка, не желал принимать на себя ни ответственности за все связанное с ним, ни обязательств по отношению к ней. Возможно, и беспокоился, что она могла умереть при родах. Но откуда знает Дрю? Ведь пока еще шли только первые недели. Правда, она теперь уставала больше чем обычно, но даже не чувствовала тошноты по утрам.
   — Что с тобой, Брент? — спросил Дрю, взяв брата за руку и встряхивая ее.
   — Откуда, я спрашиваю, ты знаешь, что Байрони беременна? — тихо спросил Брент.

Глава 31

   Дрю покачал головой.
   — Я художник, Брент. Я вижу то, чего не видят другие. Это часть моего таланта, как мне кажется. Ты не знал об этом?
   — Нет, жена не нашла нужным сообщить мне. Я полагаю, ты можешь также сказать и срок?
   — Около двух месяцев вроде.
   Брент машинально погладил по морде жеребца, когда тот слабо заржал, чтобы привлечь его внимание. У него было какое-то странное чувство, словно земля уходила из-под его ног. Он ведь прекрасно знал, что это могло случиться. Таков обычный результат занятий любовью, если не принимать меры.
   Отец. Он будет отцом.
   Он почувствовал, как Дрю положил руку на его плечо.
   — Я слышал, что женщины часто держат такие новости какое-то время при себе, подчас не надеясь…
   — У Байрони выкидыша не будет, — возразил Брент.
   — Вероятно, нет, но она должна беречь себя.
   — Например, не скакать во весь опор, как она сделала, когда спасала Лиззи?
   — Послушай, Брент, — начал Дрю, но замолчал, озабоченный замкнутым, холодным выражением лица брата. Поднимаясь вслед за ним на второй этаж, он видел, как сжались в кулаки его руки.

* * *

   Байрони молча стояла посреди комнаты, недоумевая, где Брент. Услышав, как открылась дверь, она повернулась, надеясь увидеть мужа. Но то был не Брент. Лорел.
   — Ну, дорогая моя невестка, вот так сюрприз!
   Жаль, что Дрю не удержал язык за зубами.
   — В любом случае это стало бы известно, — возразила Байрони. — Вы же знаете, Лорел, женщина при этом полнеет.
   — Слава Богу, не знаю. Интересно, как теперь поступит с вами Брент? Достойно сожаления, сказала бы я, что гордый папаша не мог владеть своими чувствами и не подумал, что это может произойти так скоро.
   Байрони молча смотрела на Лорел.
   — Вы начинаете мне нравиться, Байрони. Несмотря ни на что. Скажите, вы намеренно пытались избавиться от ребенка?
   Байрони сцепила руки на животе.
   — Что за глупая мысль, Лорел! Чего ты хотите?
   Я очень устала, вспотела, мне нужно принять ванну.
   — Но прежде, дорогая, вы должны поговорить со своим мужем. Пройдет еще месяц, и возможно, вы сможете убедить Брента в том, что носите его ребенка.
   Байрони не сдержалась и рассмеялась.
   — Если у вас когда-нибудь появится ребенок, дорогая Лорел, вы поймете, как вы смешны! Бога ради, да мы в Уэйкхерсте всего один месяц!
   — А теперь оставьте нас вдвоем, Лорел.
   Женщины повернулись и увидели стоявшего на пороге Брента со скрещенными на груди руками.
   «Какой он бледный», — подумала Байрони некстати.
   — О да, я ухожу, — ответила Лорел. — Как я понимаю, у вас есть о чем поговорить, не так ли?
   Брент резко выпрямился и вошел в комнату, пропустив Лорел. Потом медленно повернулся, чтобы закрыть дверь, и сказал через плечо:
   — Нельзя вести интимные разговоры, которые может услышать любой прохожий.
   — То, о чем говорила Лорел, просто смешно.
   — Правильно. Как ты ясно ей объяснила, ты никак не могла забеременеть от какого-то другого мужчины, кроме мужа.
   — Ну да ладно, Лорел есть Лорел, — заметила Байрони.
   — Почему ты мне ничего не сказала, Байрони?
   Брент подошел к ней и положил ей на плечи руки.
   Она спокойно посмотрела на него.
   — Почему? Или ты решила, что я не достоин это знать? — Он слегка потряс ее за плечи.
   — Я боялась. Была не уверена, что ты его захочешь.
   — Кого «его»?
   — Ребенка. Ведь ты не хочешь ребенка. Но ты прав, мне следовало сказать тебе сразу, как только самой это стало ясно. Мне очень жаль.
   Не хотеть собственного ребенка! Брент закрыл глаза, с отвращением переживая боль, причиненную ему этими ее словами.
   Брент слушал Байрони, продолжавшую говорить по-прежнему тихо и спокойно:
   — Я знаю, что ты меня не любишь, Брент. Знаю также и то, что ты не веришь женщинам и хочешь быть свободным. Я не жалею о том, что забеременела, правда. Если ты не хочешь ребенка, он, или она, будет моим. Я уеду. Решать тебе.
   — Звучит самоотверженно! — услышал Брент собственный голос, холодный и прозвучавший словно откуда-то издалека. — Но я знаю, Байрони, что женщины эгоистичны. Если я чему и научился в жизни, так это тому, что женщины берут от мужчин все, что хотят или могут от них получить. Однако я твой муж.
   Ты по закону принадлежишь мне. И никуда не увезешь от меня моего ребенка.
   Байрони смотрела на мужа глазами, полными горечи.
   — А когда я пополнею, стану неповоротливой и неспособной удовлетворять твои желания, я буду осуждена на то, чтобы видеть, как ты уходишь к другим. Пожалуй, ты прав, Брент. Я эгоистична. Я больше не позволю так мучить себя. Я очень устала. Не мог бы ты теперь оставить меня одну?
   Брента охватили противоречивые чувства. Он не произнес больше ни слова, кивнул Байрони и вышел из спальни.
   Погружаясь в прохладную ванну, Байрони приняла решение.

* * *

   У Брента не выходили из головы ее лицо и сказанные ею слова. Не хотеть своего собственного ребенка!
   Но что ей оставалось думать? Он без конца дразнил ее, то приближал, то отстранял. «Все. Довольно. Ты дурак, — сказал он себе. Он вспомнил о кнуте и усмехнулся. — Ну что ж, дорогая жена, ты наконец привлекла мое внимание».
   Он вошел в их спальню в тот вечер рано, еще до ужина. И остановился как вкопанный.
   Байрони упаковывала вещи.
   — Что это ты делаешь? — спросил Брент.
   — Упаковываю свои вещи, — спокойно ответила Байрони, не поворачиваясь к Бренту.
   — Могу я узнать, зачем?
   Байрони вздохнула. Она не хотела на него смотреть, это слишком ранило ее.
   — Я уезжаю, Брент. Не могу больше жить, окруженная твоим недоверием и цинизмом. До переезда сюда я думала, что ты действительно стал заботиться обо мне. Но все изменилось, едва ты оказался в обстановке, напомнившей тебе о мальчишеских проказах, о собственном предательстве. Если ты сам не можешь справиться с этим, то что ожидать от меня?! — Она ждала, распрямив спину.
   — Нет, Байрони, никуда ты не уедешь. Ты принадлежишь мне. Мой ребенок принадлежит мне. Послушай, мы принадлежим друг другу, и ты знаешь это.
   — Нет, Брент, ты послушай. Ребенок должен расти с любящими родителями. Это я хорошо поняла на собственном опыте. Из-за того, что мой отец таков, каков он есть, меня отправили в Бостон, на воспитание к тете. Но мой ребенок будет знать по крайней мере материнскую любовь.
   Брент глубоко вздохнул, понимая, насколько серьезна была Байрони.
   — У тебя нет денег, — проговорил он.
   — Я думаю, что смогу получить что-то от дорогой Лорел. Она была бы рада даже продать свои драгоценности, чтобы только избавиться от меня. — Байрони перевела дыхание, не глядя на Брента. — После рождения ребенка я найду работу. Я молода и здорова.
   Все будет прекрасно, — повторила она.
   Брент выругался. Байрони отвернулась и принялась складывать юбку.
   Брент подошел к ней, крепко обхватил ее за плечи и привлек спиной к себе.
   — Пожалуйста, послушай, Байрони. Я хочу тебя.
   Хочу нашего ребенка. Хочу, чтобы мы были вместе.
   Брент почувствовал, как она затрепетала под его ладонями.
   — Я тебе не верю, — пролепетала она.
   — А ты поверишь, если я скажу, что люблю тебя?
   Люблю, вероятно, с той самой минуты, как увидел впервые, с испачканным мукой лицом?
   Байрони молчала. Брент вздохнул.
   — Я должен многое изменить, любовь моя.
   Между нами было так много всего такого, чего не должно было бы быть. И ты, разумеется, права. Возвращение сюда было ошибкой, и я вел себя как осел.
   Все, что ты сказала, чистая правда. Простить это трудно, но я действительно люблю тебя, Байрони.
   Брент осторожно повернул ее лицом к себе и посмотрел в глаза. В них блестели слезы.
   — Я люблю тебя! — с восторгом повторял Брент. — Я говорил эти слова и раньше, — продолжал он, словно разговаривая сам с собой. — Женщины, которых я знал, ждали их от меня, но то были лишь слова. Я прошу тебя попытаться простить меня. Ты останешься со мной? Ты можешь даже сохранить свой кнут на случай, если я оступлюсь.
   У Байрони мелькнула мысль о том, что если бы ее отец сказал такое матери, но она тут же отбросила ее.
   Брент совсем не похож на ее отца.
   — Зачем? — тихо спросила она. — Ты высоко ценишь свою свободу, Брент. И если это твой образ жизни, если ты хочешь чувствовать себя свободным, я не хочу, чтобы ты менялся, чтобы чувствовал себя несчастным.
   Брент рассмеялся в ответ.
   — Я был несчастным, сколько себя помню. Мне всегда чего-то не хватало. Этим «чем-то» были, несомненно, ты и те чувства, которые заполняют каждую клетку моего существа. Ты — моя радость, Байрони.
   Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
   Байрони пристально всматривалась в его лицо.
   Впервые с того времени, как его встретила, она увидела в его глазах неуверенность. Она не ставила под вопрос ни свои чувства, ни то, что могла бы ему сказать.
   «Такова любовь», — подумала Байрони.
   — Хорошо, — проговорила она.
   Тревога и настороженность в глазах Брента исчезли, и он обнял ее с такой силой, что ей стало больно.
   Она уткнулась лицом в его плечо.
   — Я люблю тебя, — говорил он, прижав лицо к ее виску. У него с души словно свалился камень. Его залила волна тепла и охватило чувство покоя и умиротворенности.
   Несколькими минутами позднее Байрони чуть не сказала ему, что не могла представить себе мужчину, который мог бы так молниеносно раздеть женщину, но ничего не сказала. Слишком велик был охвативший ее восторг, слишком настойчиво вспыхнувшее чувство.
   Когда Брент лег в постель рядом с нею, Байрони подняла руку и нежно провела кончиками пальцев по его подбородку.
   — Ты самый красивый, Брент, — Судя по тому как ты выглядишь, вовсе не скажешь, что в твоем животике сидит ребенок.
   Байрони тихо рассмеялась.
   — Скоро я стану толстой…
   Сильные пальцы Брента ласкали ее грудь.
   — Не больно?
   Она покачала головой, не отрывая глаз от его лица.
   Брент как зачарованный смотрел на ее тело, останавливая взгляд то на плоском животе, то на восхитительных завитках волос между бедрами. Глубоко вздохнув, он осторожно положил на живот Байрони ладонь.
   — Роди мне девочку, Байрони, такую же щедрую, добрую и великодушную, как ты.
   — А я думаю о мальчике, о сорви-голове, от проказ которого ты поседеешь.
   Выражение глаз Брента изменилось, а она набрала в легкие воздуха и прошептала:
   — Знаешь, что? Ради тебя я сделаю все, что угодно, Брент.
   — Неужели правда? Впрочем, это легко обещать, жена.
   Байрони рассмеялась, легко ударив его по плечу. Он долго, с упоением, целовал Байрони, а потом, оторвавшись от нее, нежно раздвинул ей ноги и сел между ними.
   — Нет, — сказал он, заметив, как Байрони чуть напряглась. — Я просто хочу посмотреть на тебя.
   Пусть это тебя не смущает, не стесняйся. Ты же моя, в конце концов.
   Она закрыла глаза, ощутив приступ пронизывающего желания, когда его пальцы стали легко поглаживать, ощупывать, ласкать. Потом Брент прикоснулся к ней губами, и ей показалось, что она взорвется от наслаждения.
   «Он так хорошо знает мое тело», — подумала она, когда Брент приподнял ее за бедра, погрузился в нее.
   Байрони тихо стонала, неистово обнимая его. Его кожа была теплой, чуть скользкой от их пота. Брент прижался к ее губам, и она услышала его хриплые стоны.
   «Мы как два ребенка», — чуть позже решила Байрони, когда они с Брентом, взявшись за руки и беспричинно смеясь, спускались по лестнице.
   — Боже мой! — проговорил Брент, останавливаясь в дверях столовой. — Не надо было нас ждать.
   — Мы не знали, что вы так задержитесь, — заметила Лорел, вглядываясь в их лица. — В конце концов, у Байрони так много забот…
   — Да, — мягко проговорил Брент, — в самом деле.
   Байрони наградила его ослепительной улыбкой, от которой он почувствовал себя дамским угодником.
   — Проголодалась, жена?
   — Ужасно! — ответила она засмеявшись.
   Хотя Байрони и хотела есть, она едва прикоснулась к восхитительному цыпленку, фаршированному устрицами. Она была переполнена Брентом, настроена на каждое его движение, на каждый нюанс его голоса. Он обсуждал будущее Уэйкхерста с Дрю, но Байрони не могла сосредоточиться на том, о чем они говорили.
   Брент посмотрел на ее тарелку и улыбнулся.
   — Почему бы тебе с Лорел не пойти в гостиную? Мы с Дрю присоединимся к вам через несколько минут.
   — Что все это значит?! — воскликнула Лорел, как только они оказались одни.
   Байрони ответила не сразу. Она подошла к открытому окну и вдохнула мягкий вечерний воздух.
   — Ну?
   — Я остаюсь с Брентом, — ответила она. — Так что забудьте слова Мамми Бас о том, что я упаковываю чемоданы.
   Лорел покачала головой:
   — Боже, какая вы простушка! Он соблазняет вас, и вы готовы все забыть! О да, мне ;все ясно. Вы еще пожалеете об этом, Байрони.
   Брент действительно ее соблазнил, но она и сама пламенно хотела его.
   — Он любит меня, — просто сказала Байрони. — С той самой минуты, как я сбила его с ног и рассыпала муку из мешка, — добавила она, и глаза ее потеплели.
   — Да вы хоть представляете, скольких женщин он любил за последние десять лет? Ха! Пожалуй, за все пятнадцать!
   — Вероятно, целый батальон. Но теперь он с этим покончил.
   — Он хочет ребенка?
   — Разумеется.
   Последовало минутное молчание. Байрони снова повернулась к открытому окну и услышала шелест шелковых юбок Лорел, направившейся к ней через гостиную.
   — Неужели вы не понимаете, что у него нет никаких причин вас любить? Прислушайтесь к моим словам, Байрони, вы милая девушка. И даже довольно красивая.
   — Благодарю, — сухо сказала Байрони.
   — Но подумайте о тех женщинах — истинно красивых женщинах, которых знал Брент, о женщинах, которые, вероятно, любили его не меньше, чем вы.
   Почему именно вы? Это же бессмысленно! Единственная причина — возможно, он хочет ребенка. Все мужчины хотят иметь сына — вопрос продолжения рода и все такое, как мне кажется. — Брент говорил, что хочет девочку.
   — Он лжет вам! А возможно, и самому себе.
   Лорел помолчала, неспособная найти новые слова и новые доводы. Она вовсе не была уверена в том, что говорила, но не хотела, чтобы Брент уехал со своей женой.
   Если бы он решил уехать, то, вероятно, продал бы Уэйкхерст и оставил бы ее ни с чем. Она вспомнила, как недели две назад спросила Брента, что, по его мнению, она будет делать, если он уедет. Он лишь улыбнулся и посоветовал снова выйти замуж. «Так много глупцов, которым вы вскружили голову, рвутся к этому лакомому куску!» — сказал он ей тогда, и ей захотелось его ударить. Она имела право сохранить за собою плантацию. Она должна принадлежать ей. В конце концов, она отдала столько лет этому проклятому старику. Лорел почувствовала головокружение и ухватилась за спинку кресла, чтобы не упасть, и закрыла глаза. Она была молода, когда он застал ее с Брентом. Но даже тогда он был слишком старым, чтобы простить ее, чтобы помнить, что значит быть молодым.
   Лорел открыла глаза, услышав, как в гостиную вошли Брент и Дрю. Она видела, как Брент посмотрел на Байрони, и едва не вскрикнула, а повернувшись, увидела, как Дрю смотрел на них обоих с едва заметной улыбкой.
   Лорел чуть не подпрыгнула на месте, когда Дрю объявил, что на следующей неделе возвращается в Париж.
   — О нет! — воскликнула Байрони. — Я так надеялась, Дрю, что вы поедете с нами в Сан-Франциско…
   — Я обязательно приеду к вам, дорогая, обещаю.
   Но в Париже у меня столько дел… Это мой город.
   Надеюсь, что вы будете писать мне о вашей жизни. И торжественно клянусь присылать подарки всем моим племянницам и племянникам.
   Брент смотрел на жену с невыразимой нежностью.
   — Понятно, — произнесла Лорел. Повернулась и вышла из гостиной.
   Еще несколько минут продолжался довольно бессодержательный разговор, пока наконец Брент не зевнул во весь рот.
   — Господи, как я устал. Пойдем, жена.
   Байрони хотелось рассмеяться и ткнуть его в бок.
   — Ты так тонко намекнул, — прошептала она ему, когда они вошли в спальню.
   Он заключил ее в свои объятия и принялся целовать.
   — Я же известный дамский угодник.
   — В тебе, очевидно, говорят все устрицы, которых ты съел за ужином.
   — Все дело в том, что, разжевывая устриц, я смотрел на твою грудь.
   Его пальцы стали нежно поглаживать ее грудь, и она прижалась к нему. В темнеющих синих глазах сверкнул огонек удовлетворения, когда она скользнула ладонью по его животу вниз и начала его ласкать.
   — Теперь, — улыбнулась она, — ты понимаешь, о чем я думала за ужином.

* * *

   Несколько дней Байрони ходила объятая восторгом. Лиззи вернулась к обязанностям горничной, но уже не была так разговорчива, как раньше. «У нее такой же мечтательный вид, как и у меня», — бессмысленно улыбаясь, думала Байрони. Она даже не думала о настоящем и будущем Уэйкхерста. Она ощутила первый раз утреннее недомогание и была ошеломлена выражением побледневшего лица Брента, когда, внезапно выскочив из постели, устремилась к ночному горшку. И порадовалась этому. Он любил ее, любил ребенка, которого она носила. Брент уезжал из Уэйкхерста рано утром и возвращался только к вечеру. На ее вопрос, что он делал, Брент отвечал, что старается удивить ее так же, как она его.
   Байрони ехала в открытой коляске вместе с Лорел навестить соседей. Ей показалось, что Лорел была более тихой, чем обычно, но ни Лорел, ни очень приятные соседи не имели доступа в ее волшебный мир.
   Брент не мог насытиться ею.
   — Твоя выносливость, муж, меня просто поражает, — прошептала она ему как-то вечером. Он входил в нее глубоко и нежно, охватывая руками ее бедра и притягивая к себе ближе и ближе, пока она полностью не сливалась с ним.
   Она впервые чувствовала себя защищенной и оберегаемой. Когда однажды, выехав в одиночестве на прогулку верхом на своей кобыле, она наткнулась на Фрэнка Пакстона, то поначалу не сообразила, что то был именно он и притом безобразно пьяный.

Глава 32

   — Что вам нужно? — спросила Байрони, осадив кобылу.
   Фрэнк Пакстон сорвал с головы шляпу и изобразил насмешливый поклон.
   — Дорогая миссис Хаммонд, мы с вами еще не закончили. Я уже несколько дней поджидаю вас.
   — И пьете с утра до вечера, как я вижу. Ну а теперь, мистер Пакстон, будьте любезны удалиться…
   С отвратительнейшим смехом Пакстон вырвал у нее из рук повод, совсем как какой-нибудь злодей в жалкой мелодраме. Нет, Байрони нашла другое сравнение — иногда точно так смеялся ее отец, перед тем как окончательно рассвирепеть. Это воспоминание было настолько реальным, что мысли ее внезапно прояснились. Байрони пристально посмотрела на Пакстона. Раньше он выглядел джентльменом — всегда хорошо одетый и на первый взгляд учтивый и вежливый.
   Теперь же он был грязным и потрепанным, на опухшем лице неопрятная щетина, покрасневшие глаза.
   — Байрони. — Пакстон смакуя произнес ее имя. — Странное имя, но ничего, сойдет. Что же до наших фамилий, то дело идет к тому, что они будут очень близкими. — Прервав свое словоизвержение Пакстон, мерзко рыгнул.
   — Мистер Пакстон, — попыталась образумить его Байрони, — вы ведете себя совершенно бессмысленно. Я просила бы вас уехать. Мой муж вряд ли обрадуется, увидев вас на территории своего имения.
   — Вы, разумеется, правы, — согласился он, широко ухмыляясь и проводя по губам ладонью. — Я рад, что вы так заботитесь обо мне, Байрони. Как многие женщины. Ну а теперь поехали.
   Когда эти его слова дошли до ее сознания, Байрони, не в силах произнести ни слова, только пристально посмотрела на Пакстона.
   — Никуда я с вами не поеду, — наконец тихо и спокойно проговорила она. — Я продолжу прогулку одна, а потом вернусь домой. Отдайте мне повод.
   Она протянула обтянутую перчаткой руку, но Пакстон не пошевелился, продолжая улыбаться. Она почувствовала безотчетный страх и, переведя дыхание, подумала о своем ребенке.
   — Я предпочитаю белых женщин, — заметил он. — Но хотел и ту маленькую потаскушку Лиззи.
   Такая юная, и девственница. Впрочем, уже нет. Быстро вы выдали ее за эту скотину Джоша. — Глаза Пакстона сузились, а голос стал злобным. — Я хотел взять девчонку первым, и уж ей, поверьте, Байрони, это наверняка понравилось бы. Белый мужчина, а не какое-то тупое животное.
   — Джош не скотина. Он любит Лиззи. Вы пьяны, мистер Пакстон.
   — Не так чтобы очень, моя дорогая, — возразил он, наклоняясь к Байрони. Ей в нос ударил отвратительный запах перегара.
   Не соображая что делает, Байрони подняла плетку и изо всей силы ударила по его руке. Он завопил от боли и отшатнулся. Байрони тут же ударила каблуками в бока кобылы, одновременно пытаясь подхватить выпавший из рук Пакстона повод.
   Но это ей не удалось.
   Она пригнулась к самой шее кобылы и потянулась за болтавшимся в воздухе поводом, а мысль ее уже яростно заработала в поисках выхода из положения.
   Она понимала, что должна обязательно вернуться.
   Она слышала, как позади несся Пакстон, и на ходу обернулась в седле. Он ее нагонял.
   Не следовало бы гнать в галоп, подумала Байрони, это может повредить ребенку. Кобыла вдруг споткнулась.
   Байрони беспомощно схватилась за луку седла. Пакетов крепко обхватил ее рукой за талию и поднял с седла — этим он спас ее от падения с лошади, спас ее ребенка.
   Он держал ее перед собой лицом вниз, и в нос Байрони ударила смесь запахов лошади, пота и грязной кожи. Она чувствовала пальцы Пакстона на своих бедрах, тискавшие ее через одежду.
   — Мерзкий тип! — вскричала она. — Убери руки?
   — Тихо, маленькая сучка!
   Она замолчала. Если бы не беременность, она боролась бы с ним изо всех сил, но сейчас лежала спокойно, надеясь, что быстрая скачка не повредит ребенку.
   К удивлению Байрони, Пакстон вдруг резко осадил лошадь. Ей не было видно, что он делал, но она услышала храп своей кобылы.
   — Так, — заключил Пакстон, и она в недоумении отметила прозвучавшее в его пьяном голосе удовлетворение.
   Байрони показалось, что ехали они бесконечно долго. Ее мутило от грязи, и что-то дергалось в животе.