Страница:
В пять он забрал Бет, совершенно измочаленную, и оба поспешили лечь в постель. Бет начала в шутку касаться кончиками пальцев закрытых век Уэйда.
— Эй, Уэйд, что ты чувствуешь?
— Как будто ангелочек пяточками топает по моим векам.
— Кого ты больше хочешь — мальчика или девочку?
— Девочку. Мальчишки такие козлы — хотя нет, постой, — может быть, и мальчика, чтобы я мог отделаться от этого чертова страха, которым наградил меня папочка.
— Например?
— Ничего определенного, — помолчав, ответил Уэйд. — То есть я хочу сказать, что он бил меня всю дорогу, но дело даже не в этом.
— Все это уже не важно, Уэйд. Твои родители — пропащие люди. Они уже ничем не могут тебе помочь. Они уже ничего не чувствуют и ни о чем не мечтают. Единственное, что стоит принимать в расчет, это вечность.
— Нет, Бет, перестань... — Уэйд открыл глаза и сел. Потом заглянул ей в глаза. — Мы это уже проходили. Если твой родитель не обращает на тебя никакого внимания первые пятнадцать лет, даже не скажет «здравствуй» или «до свиданья», не говоря уж о том, чтобы научить тебя бриться или играть в бейсбол, — а общается с тобой только с помощью кулаков, то это жестоко — это все равно что посадить ребенка в одиночку.
— Пожалуй, я бы выбрала такую жестокость.
Уэйд откинулся на подушки.
— Не надо накликивать на себя жестокость. Даже мысленно. — Он повернулся на бок и погладил Бет по щекам. В детстве у нее были прыщи, и при виде оставшихся от них шрамов Уэйду становилось грустно. — Не надо.
Бет ничего не ответила.
— Нашему малышу не придется ничего бояться, — сказал Уэйд. — На нашего малыша никогда не будут кричать. Мы будем любить нашего малыша вечно. Мы не пьем. Не колемся. Не читаем нотаций. Мы...
— Стой.
— А? Почему?
— Потому что мы порченые. Мы больше уже не нормальные люди, Уэйд, мы оба. Не то чтобы мы прокляты или что еще, но мы...
— Что мы?
Бет привстала, прикурила итальянскую сигарету от розовой пластмассовой зажигалки и выпустила дым.
— Когда я была маленькой, у нас был такой садик. Как и у всех, дело-то было в Южной Каролине. Мои родители, особенно мама, были никудышные садовники, но год от года у них вырастало сколько-то овощей: всякая скучная картошка да капуста — немного салата, немного табака и тыкв, которые папа сажал каждый год. И ни одного цветка. — Она снова затянулась. — Но вот настал год, когда они совсем запили, и им на все стало наплевать, они переключились на то, чтобы не давать друг другу жизни. А садик совсем забросили. Перестали обращать на него внимание, а мне тогда было двенадцать, и я считала, что работа по саду — не для двенадцатилетних. Я начала курить и каталась с ребятами постарше в машинах. Но я никогда не переставала наблюдать за садом. Сорняки растут очень быстро. А потом на помощь им приходят кролики. Капуста одичала, а когда капуста дичает, то у нее такой вид — даже не знаю, как сказать, — как у бездомного бродяги. А потом ее съели жучки. И горох уже больше не появлялся. Я уходила в сад курить, когда по дому начинали летать стулья. Я шла посмотреть, что бывает с садом, который утратил своих хозяев. Выжило очень немногое, кое-где: кустик картошки, луковка. Мята.
— И?
— Этот сад — мы с тобой, Уэйд. Мы — сад, брошенный своими садовниками. Сад продолжает жить, но уже никогда не станет снова настоящим садом.
— Бет, все совершенно не так.
— Уэйд. Ты уже почти в Доме Господнем. Осталось только подыскать тебе комнату. — Тремя этажами ниже прогудела, проезжая под окнами пансиона, полицейская машина. Бет отвернулась. — Вот и Европу я тоже ненавижу.
— Что у тебя на уме, Бет?
— Тсс, Уэйд. Я помню, что в нашей группе нас учили верить в Чудеса. Но мы с тобой все равно — запущенный сад.
Сердце Уэйда разбилось, как яйцо о кухонный пол. Его чувство времени обострилось. Это был момент, когда молот ударяет по наковальне, сковывая цепь звено за звеном, и любовь становится только сильнее, реальнее, глубже и постоянней. Уэйд увидел правду в словах Бет. В сердце своем он согласился с ней и подумал о том, как его ребенок будет подрастать и расцветать, когда кролики и личинки уже давным-давно не оставят от него самого и следа.
— Бог воззрил на меня сегодня в той палате для осеменения, Уэйд. Да, правда. Он видел все: и пробирки с пробами, и стальные листы, и ультразвуковой аппарат, и...
— И что?
Уэйд приподнялся на локте и стал пальцем чертить кружки у Бет на лбу.
— Он все видит. Не знаю, как я смогла это почувствовать. Он видел меня. Он видел пробирки с пробами. Центрифугу со спермой. «Шестичасовые новости». Антарктические айсберги. Видел, что творится в моем сердце. Все.
— Я хочу девочку, — сказал Уэйд.
— А я мальчика, — ответила Бет. — У девочек жизни вечно не складываются. Бог ненавидит девчонок.
Брайан и Дженет продолжали трудиться над посланиями мамочке, а Уэйд потихоньку ускользнул — позвонить по телефону.
— Уэйд?
— Бет, Боже мой, я виноват, милая, так виноват.
— Знаю, мой сладкий.
Уэйд почувствовал себя вконец пристыженным.
— Я такой слабый. Я дерьмо. Просто дерьмо. Ты слишком хороша для меня.
— Нет, это ты слишком хорош для меня. Я снова всю ночь пила. Четыре года, три месяца и два дня трезвости — все псу под хвост.
— Бет, ты пила, потому что я оставил тебя одну. Я заезжал за своими таблетками, но ты еще не вернулась. Ходила по магазинам, наверное.
— Что происходит, милый? Я волнуюсь. Эта гадина Норм втянул вас в какую-то передрягу?
— Норм? Хм, нет, но мы собираемся помочь ему в одном деле.
— Каком деле — опять наркотики? Слушай, если это наркотики, я от тебя уйду, Уэйд. Ты же помнишь, мы договаривались.
— Наркотики? Господи, нет. Даже мама нам помогает.
— Мама? Твоя мать? Дженет?
— Именно.
— Что ж, здесь ее нет, так что, я полагаю, она с вами. Когда вы вернетесь?
— Сегодня вечером, наверное... наверняка.
На Бет это не произвело впечатления.
— Ладно. Словом, ты знаешь, я собиралась поехать в Космический центр Кеннеди. Я...
Голос Бет звучал все тише; Уэйд взглянул на парковку и увидел, как дверцы оранжевого фургона разъехались и туго обмотанный куль, он же Тед, выпал на мостовую.
— Я перезвоню, милая.
Уэйд бросился к фургону, за ним Брайан и Дженет.
— Что это ты такое вытворяешь, папа?
Тед пробормотал что-то сквозь залепивший ему рот пластырь.
Какая-то семейка дружным строем проследовала мимо в магазин спорттоваров.
— Смотреть не на что, — сказал Уэйд, но это, похоже, семейку не успокоило. — Идите себе.
— Все в порядке, — сказала Дженет своим голосом домохозяйки середины шестидесятых. — У него спастический синдром. Иногда прихватывает.
— Спастический синдром? — переспросил Уэйд, когда семейка отошла.
— Как у полковника Клинка в «Героях Хогана». Я это прямо сейчас придумала.
Уэйд посмотрел на валявшегося на земле Теда.
— Иди сюда, Брай. Помоги мне запереть этого Кинг-Конга обратно в клетку.
Тед извивался и корчился, весь в пене.
— Успокойся, папа. Если будешь так биться, легче не станет, только помешаешь нам работать.
— Работать? — спросил Брайан.
— Да, — сказал Уэйд, когда отец снова очутился на полу фургона. — Мы должны всучить Флориану эту чертову подделку.
— Но папа нам для этого не нужен.
— Брайан, мы не можем просто бросить его на обочине авто... — Уэйд осекся, перехватив взгляды брата и матери. Тед жалобно взвыл, предвидя ожидающую его судьбу.
— Как же он тогда доберется до дому? — спросил Брайан.
— Он уже большой мальчик, — сказала Дженет.
— Да-а-а, — протянул Брайан, — но им с Ники понадобятся деньги, чтобы оплатить лечение.
Уэйд тут же пожалел, что сказал Брайану о том, что Ники тоже больна.
Дженет посмотрела на Теда.
— О Господи. Только я начала закалять нервы, чтобы стать бесчувственной...
По глазам Теда было видно, что он предчувствует что-то ужасное. Дженет присела и содрала пластырь с его губ. Прежде чем она успела еще что-то добавить, Уэйд сказал:
— Если ты скажешь или сделаешь хотя бы малюсенькую пакость маме, я всего тебя обмотаю таким пластырем, и не на время, а на всю оставшуюся жизнь. Дошло?
Тед проявил гораздо больше интереса к сообщению Дженет.
— Тед, рано или поздно... Ники сама собиралась тебе сказать, но так вышло... — Она перевела дух. — У Ники ВИЧ.
Ноль эмоций.
— ...и я должна тебе сказать, Тед, что она отличная баба и тебе чертовски повезло, что ты ее нашел или, скорее, что она как-то умудряется с тобой ладить. Словом, какие бы у вас ни были отношения...
— Он сейчас волосы на жопе рвать будет, — сказал Брайан, ни к кому в отдельности не обращаясь.
— Не знаю, Брай... — сказал Уэйд.
Тед по-прежнему лежал безучастно и неподвижно.
— Это еще не значит, что у тебя тоже вичинфекция, Тед, — продолжала Дженет, — но есть вероя...
Тед взбрыкнул чуть не до потолка, изрыгая такие ругательства и колотясь с таким неистовством, что Дженет, Уэйд и Брайан разлетелись в разные стороны, как осколки разбитого стакана.
— Господи, папа, успокойся.
Дженет сохраняла спокойствие и сказала все самые утешительные слова, какие только смогла придумать.
— Мам, можно мы продолжим эту беседу по пути к побережью? — спросил Уэйд.
Они тронулись с места, и уже полчаса спустя Тед лежал тихий и полностью покорившийся. Уэйд сидел за баранкой, а Дженет примостилась рядом на пассажирском сиденье, пока оранжевый фургон, гудя, несся по космическому побережью Флориды, а солнце вновь объявилось в небе в своей ежедневной роли счетверенной фотовспышки, беспрестанно щелкавшей над миром витаминизированных закусочных, лавок с принадлежностями для гольфа, стрип-притонов, автомоек и бензозаправок.
Все это напоминает мне какой-то аттракцион. Я сижу в вагонетке, раскрашенной под оранжевый «фольксваген».
Брайан и развязанный Тед сидели сзади. Вряд ли троих мужчин связывала любовь — скорее лишь перспектива подзаработать на скорую руку.
Дженет приняла три капсулы лекарства, запив их минеральной водой из хранившейся в сумке бутылки, и вызывающе щелкнула крышкой пузырька.
— Это те самые, мам? Можно я возьму одну, а то мои там, сзади?
— Само собой.
— Я, правда, не понимаю, — сказал Тед, — почему мы должны втюхивать этому придурку поддельное письмо. Спасибо, Джен. Как чувствовал, что ты заявишься и испоганишь такое дело.
— Спасибо тебе, Тед, — ответила Дженет, — и за такой прекрасный план, который был у вас сегодня утром, — красть завтраки и спать на пляжах. Чувствуется твой почерк.
— Папа, — сказал Уэйд, — я не буду звонить Флориану, пока мы не раздобудем настоящее письмо. Либо ты с нами, либо — увы. Будет неправильно, если письмо достанется ему.
— Эх, ты. Собрались тут — моралисты.
...полицейский участок... матрасы со скидкой... травмпуикт... напитки... корм для животных.
Уэйд проигнорировал замечание отца и по-прежнему уверенно вел машину.
19
20
— Эй, Уэйд, что ты чувствуешь?
— Как будто ангелочек пяточками топает по моим векам.
— Кого ты больше хочешь — мальчика или девочку?
— Девочку. Мальчишки такие козлы — хотя нет, постой, — может быть, и мальчика, чтобы я мог отделаться от этого чертова страха, которым наградил меня папочка.
— Например?
— Ничего определенного, — помолчав, ответил Уэйд. — То есть я хочу сказать, что он бил меня всю дорогу, но дело даже не в этом.
— Все это уже не важно, Уэйд. Твои родители — пропащие люди. Они уже ничем не могут тебе помочь. Они уже ничего не чувствуют и ни о чем не мечтают. Единственное, что стоит принимать в расчет, это вечность.
— Нет, Бет, перестань... — Уэйд открыл глаза и сел. Потом заглянул ей в глаза. — Мы это уже проходили. Если твой родитель не обращает на тебя никакого внимания первые пятнадцать лет, даже не скажет «здравствуй» или «до свиданья», не говоря уж о том, чтобы научить тебя бриться или играть в бейсбол, — а общается с тобой только с помощью кулаков, то это жестоко — это все равно что посадить ребенка в одиночку.
— Пожалуй, я бы выбрала такую жестокость.
Уэйд откинулся на подушки.
— Не надо накликивать на себя жестокость. Даже мысленно. — Он повернулся на бок и погладил Бет по щекам. В детстве у нее были прыщи, и при виде оставшихся от них шрамов Уэйду становилось грустно. — Не надо.
Бет ничего не ответила.
— Нашему малышу не придется ничего бояться, — сказал Уэйд. — На нашего малыша никогда не будут кричать. Мы будем любить нашего малыша вечно. Мы не пьем. Не колемся. Не читаем нотаций. Мы...
— Стой.
— А? Почему?
— Потому что мы порченые. Мы больше уже не нормальные люди, Уэйд, мы оба. Не то чтобы мы прокляты или что еще, но мы...
— Что мы?
Бет привстала, прикурила итальянскую сигарету от розовой пластмассовой зажигалки и выпустила дым.
— Когда я была маленькой, у нас был такой садик. Как и у всех, дело-то было в Южной Каролине. Мои родители, особенно мама, были никудышные садовники, но год от года у них вырастало сколько-то овощей: всякая скучная картошка да капуста — немного салата, немного табака и тыкв, которые папа сажал каждый год. И ни одного цветка. — Она снова затянулась. — Но вот настал год, когда они совсем запили, и им на все стало наплевать, они переключились на то, чтобы не давать друг другу жизни. А садик совсем забросили. Перестали обращать на него внимание, а мне тогда было двенадцать, и я считала, что работа по саду — не для двенадцатилетних. Я начала курить и каталась с ребятами постарше в машинах. Но я никогда не переставала наблюдать за садом. Сорняки растут очень быстро. А потом на помощь им приходят кролики. Капуста одичала, а когда капуста дичает, то у нее такой вид — даже не знаю, как сказать, — как у бездомного бродяги. А потом ее съели жучки. И горох уже больше не появлялся. Я уходила в сад курить, когда по дому начинали летать стулья. Я шла посмотреть, что бывает с садом, который утратил своих хозяев. Выжило очень немногое, кое-где: кустик картошки, луковка. Мята.
— И?
— Этот сад — мы с тобой, Уэйд. Мы — сад, брошенный своими садовниками. Сад продолжает жить, но уже никогда не станет снова настоящим садом.
— Бет, все совершенно не так.
— Уэйд. Ты уже почти в Доме Господнем. Осталось только подыскать тебе комнату. — Тремя этажами ниже прогудела, проезжая под окнами пансиона, полицейская машина. Бет отвернулась. — Вот и Европу я тоже ненавижу.
— Что у тебя на уме, Бет?
— Тсс, Уэйд. Я помню, что в нашей группе нас учили верить в Чудеса. Но мы с тобой все равно — запущенный сад.
Сердце Уэйда разбилось, как яйцо о кухонный пол. Его чувство времени обострилось. Это был момент, когда молот ударяет по наковальне, сковывая цепь звено за звеном, и любовь становится только сильнее, реальнее, глубже и постоянней. Уэйд увидел правду в словах Бет. В сердце своем он согласился с ней и подумал о том, как его ребенок будет подрастать и расцветать, когда кролики и личинки уже давным-давно не оставят от него самого и следа.
— Бог воззрил на меня сегодня в той палате для осеменения, Уэйд. Да, правда. Он видел все: и пробирки с пробами, и стальные листы, и ультразвуковой аппарат, и...
— И что?
Уэйд приподнялся на локте и стал пальцем чертить кружки у Бет на лбу.
— Он все видит. Не знаю, как я смогла это почувствовать. Он видел меня. Он видел пробирки с пробами. Центрифугу со спермой. «Шестичасовые новости». Антарктические айсберги. Видел, что творится в моем сердце. Все.
— Я хочу девочку, — сказал Уэйд.
— А я мальчика, — ответила Бет. — У девочек жизни вечно не складываются. Бог ненавидит девчонок.
Брайан и Дженет продолжали трудиться над посланиями мамочке, а Уэйд потихоньку ускользнул — позвонить по телефону.
— Уэйд?
— Бет, Боже мой, я виноват, милая, так виноват.
— Знаю, мой сладкий.
Уэйд почувствовал себя вконец пристыженным.
— Я такой слабый. Я дерьмо. Просто дерьмо. Ты слишком хороша для меня.
— Нет, это ты слишком хорош для меня. Я снова всю ночь пила. Четыре года, три месяца и два дня трезвости — все псу под хвост.
— Бет, ты пила, потому что я оставил тебя одну. Я заезжал за своими таблетками, но ты еще не вернулась. Ходила по магазинам, наверное.
— Что происходит, милый? Я волнуюсь. Эта гадина Норм втянул вас в какую-то передрягу?
— Норм? Хм, нет, но мы собираемся помочь ему в одном деле.
— Каком деле — опять наркотики? Слушай, если это наркотики, я от тебя уйду, Уэйд. Ты же помнишь, мы договаривались.
— Наркотики? Господи, нет. Даже мама нам помогает.
— Мама? Твоя мать? Дженет?
— Именно.
— Что ж, здесь ее нет, так что, я полагаю, она с вами. Когда вы вернетесь?
— Сегодня вечером, наверное... наверняка.
На Бет это не произвело впечатления.
— Ладно. Словом, ты знаешь, я собиралась поехать в Космический центр Кеннеди. Я...
Голос Бет звучал все тише; Уэйд взглянул на парковку и увидел, как дверцы оранжевого фургона разъехались и туго обмотанный куль, он же Тед, выпал на мостовую.
— Я перезвоню, милая.
Уэйд бросился к фургону, за ним Брайан и Дженет.
— Что это ты такое вытворяешь, папа?
Тед пробормотал что-то сквозь залепивший ему рот пластырь.
Какая-то семейка дружным строем проследовала мимо в магазин спорттоваров.
— Смотреть не на что, — сказал Уэйд, но это, похоже, семейку не успокоило. — Идите себе.
— Все в порядке, — сказала Дженет своим голосом домохозяйки середины шестидесятых. — У него спастический синдром. Иногда прихватывает.
— Спастический синдром? — переспросил Уэйд, когда семейка отошла.
— Как у полковника Клинка в «Героях Хогана». Я это прямо сейчас придумала.
Уэйд посмотрел на валявшегося на земле Теда.
— Иди сюда, Брай. Помоги мне запереть этого Кинг-Конга обратно в клетку.
Тед извивался и корчился, весь в пене.
— Успокойся, папа. Если будешь так биться, легче не станет, только помешаешь нам работать.
— Работать? — спросил Брайан.
— Да, — сказал Уэйд, когда отец снова очутился на полу фургона. — Мы должны всучить Флориану эту чертову подделку.
— Но папа нам для этого не нужен.
— Брайан, мы не можем просто бросить его на обочине авто... — Уэйд осекся, перехватив взгляды брата и матери. Тед жалобно взвыл, предвидя ожидающую его судьбу.
— Как же он тогда доберется до дому? — спросил Брайан.
— Он уже большой мальчик, — сказала Дженет.
— Да-а-а, — протянул Брайан, — но им с Ники понадобятся деньги, чтобы оплатить лечение.
Уэйд тут же пожалел, что сказал Брайану о том, что Ники тоже больна.
Дженет посмотрела на Теда.
— О Господи. Только я начала закалять нервы, чтобы стать бесчувственной...
По глазам Теда было видно, что он предчувствует что-то ужасное. Дженет присела и содрала пластырь с его губ. Прежде чем она успела еще что-то добавить, Уэйд сказал:
— Если ты скажешь или сделаешь хотя бы малюсенькую пакость маме, я всего тебя обмотаю таким пластырем, и не на время, а на всю оставшуюся жизнь. Дошло?
Тед проявил гораздо больше интереса к сообщению Дженет.
— Тед, рано или поздно... Ники сама собиралась тебе сказать, но так вышло... — Она перевела дух. — У Ники ВИЧ.
Ноль эмоций.
— ...и я должна тебе сказать, Тед, что она отличная баба и тебе чертовски повезло, что ты ее нашел или, скорее, что она как-то умудряется с тобой ладить. Словом, какие бы у вас ни были отношения...
— Он сейчас волосы на жопе рвать будет, — сказал Брайан, ни к кому в отдельности не обращаясь.
— Не знаю, Брай... — сказал Уэйд.
Тед по-прежнему лежал безучастно и неподвижно.
— Это еще не значит, что у тебя тоже вичинфекция, Тед, — продолжала Дженет, — но есть вероя...
Тед взбрыкнул чуть не до потолка, изрыгая такие ругательства и колотясь с таким неистовством, что Дженет, Уэйд и Брайан разлетелись в разные стороны, как осколки разбитого стакана.
— Господи, папа, успокойся.
Дженет сохраняла спокойствие и сказала все самые утешительные слова, какие только смогла придумать.
— Мам, можно мы продолжим эту беседу по пути к побережью? — спросил Уэйд.
Они тронулись с места, и уже полчаса спустя Тед лежал тихий и полностью покорившийся. Уэйд сидел за баранкой, а Дженет примостилась рядом на пассажирском сиденье, пока оранжевый фургон, гудя, несся по космическому побережью Флориды, а солнце вновь объявилось в небе в своей ежедневной роли счетверенной фотовспышки, беспрестанно щелкавшей над миром витаминизированных закусочных, лавок с принадлежностями для гольфа, стрип-притонов, автомоек и бензозаправок.
Все это напоминает мне какой-то аттракцион. Я сижу в вагонетке, раскрашенной под оранжевый «фольксваген».
Брайан и развязанный Тед сидели сзади. Вряд ли троих мужчин связывала любовь — скорее лишь перспектива подзаработать на скорую руку.
Дженет приняла три капсулы лекарства, запив их минеральной водой из хранившейся в сумке бутылки, и вызывающе щелкнула крышкой пузырька.
— Это те самые, мам? Можно я возьму одну, а то мои там, сзади?
— Само собой.
— Я, правда, не понимаю, — сказал Тед, — почему мы должны втюхивать этому придурку поддельное письмо. Спасибо, Джен. Как чувствовал, что ты заявишься и испоганишь такое дело.
— Спасибо тебе, Тед, — ответила Дженет, — и за такой прекрасный план, который был у вас сегодня утром, — красть завтраки и спать на пляжах. Чувствуется твой почерк.
— Папа, — сказал Уэйд, — я не буду звонить Флориану, пока мы не раздобудем настоящее письмо. Либо ты с нами, либо — увы. Будет неправильно, если письмо достанется ему.
— Эх, ты. Собрались тут — моралисты.
...полицейский участок... матрасы со скидкой... травмпуикт... напитки... корм для животных.
Уэйд проигнорировал замечание отца и по-прежнему уверенно вел машину.
19
Дженет чувствовала, что ее мнение о собственной жизни меняется. Два дня назад жизнь представлялась ей игрой, в которой надо соединить отдельные, широко разбросанные по листу бумаги точки, в результате чего получался неказистый рисунок. А теперь? Теперь ее жизнь состояла исключительно из одних точек, точек, которые в конце концов соединятся и образуют величественную картину — Ноев ковчег? Поле, заросшее васильками? Закат в Мауи? Она не знала точно, однако картина назревала — отныне ее жизнь превратилась в историю. Прощайте, случайные каракули.
Она услышала, как сзади Брайан спрашивает Теда:
— Черт побери, папа, ты что, действительно прикончил эту бутылку?
— И хочу еще.
Тед успел выхлебать фляжку золотистого рома, найденную в холодильнике фургона.
— Нализаться это еще не значит решить проблему, — сказал Уэйд.
— Заткнись, ты. Я уже от тебя наслушался.
— Нет, папа, не заткнусь, и не надейся.
Машина остановилась на красный свет, и Тед, рванув дверь, бросился к ближайшему продуктовому магазину. Уэйд дернулся следом, но Дженет остановила его:
— Не надо, дорогой. У каждого свои маленькие радости.
Уже стоя в дверях винного магазина, Тед проорал Уэйду:
— У меня теперь под кожей черви ползают, и все из-за тебя, сучонок.
— Да ну? Давай теперь поплачься, гад ползучий.
— Уэйд, — сказала Дженет, — выбирай выражения, пожалуйста.
— Прости, мам.
Он высунулся в окно:
— Можешь купить себе политуры и зубного эликсира, вылакать все это и сдохнуть — всем на тебя плевать.
— Мы никогда ее не найдем, — проворчал Брайан.
— Не вешай носа. Будет она тебе, как на блюдечке.
— Как?
Высунувшись в окно, Дженет спросила у поравнявшегося с фургоном прохожего, где находится местная библиотека. Тед вернулся с бутылкой джина:
— У них распродажа.
— Как ты за это заплатил? — спросила Дженет.
— Никак.
— О Боже мой.
Она вылезла из фургона, пошла в лавочку, заплатила за джин и вернулась с «Желтыми страницами».
Через несколько минут они уже были в библиотеке, в отделе, где был выход в интернет. Внутри библиотеки было прохладно, и вид у нее был приличный, как у места, посещаемого людьми, в жизни которых нет места случайностям, чьи домочадцы дарят друг другу к Рождеству коробки компакт-дисков и модные свитера, которые никогда не подделывают чужие подписи и не заводят интрижек с юношами из бассейна по имени Джейми и с сослуживицами по имени Николь. Снаружи Тед устроился в тени под древним виргинским дубом, ствол которого зарос испанским бородатым мхом.
Пока пальцы Дженет бегали по клавиатуре компьютера, она размышляла вслух: «...Если этот мистер Детоторговец занимается запчастями, то, скорей всего, он республиканец. Люди, имеющие дело с продажей машин, и автомобилисты любят республиканцев — все эти ланчи в Ротари-клубах и фото, на которых они обмениваются рукопожатиями с вице-президентами. Так что, возможно, он крупный благотворитель и живет в фешенебельном районе».
Она продолжала искать.
— По-моему, я впервые в жизни в библиотеке, — сказал Брайан без малейшей иронии.
— Нет, мне случалось, — сказал Уэйд. — В Лас-Вегасе, когда я заболел. Они такие странные, правда? Я имею в виду... книги.
Оба брата приумолкли.
После нескольких минут, в течение которых Уэйд листал «Тинэйджера», а Брайан смотрел иллюстрированную книгу о звездах панк-рока, Дженет объявила, что сузила круг поиска до трех кандидатов, и они покинули библиотеку. На улице они первым делом наткнулись на вырубившегося Теда; двое мальчишек в форме частной школы использовали его нос как мишень для бумажных самолетиков. Уэйд пнул отца в задницу:
— Боже, папа, от тебя воняет, как из винной бочки. Нам из-за тебя неловко — давай, подымайся.
Тед не замедлил стравить на сухую, как трут, траву.
— Бросьте его в фургон, — сказала Дженет. — И подложите под него полосатый тент, который Хауи всегда берет с собой на пикники.
Как только фургон пришел в движение, Тед начал перекатываться по полу, как бревно; чтобы как-то застопорить его, Брайану пришлось положить поролоновый валик между отцом и дверью.
— Думаю, нам стоит снять номер в отеле в Дайтоне, — сказала Дженет. — Ваш отец не в форме и помочь нам не сможет.
— Что ж, пожалуй, ты права, — согласился Уэйд.
Порывшись в бардачке, Дженет извлекла оттуда некий предмет с черным шнуром, который воткнула в прикуриватель.
— Брайан, дай мне отцовский мобильник.
Брайан вытащил мобильник из правого нагрудного кармана тедовского пиджака, и Дженет подсоединила его к шнуру. Мобильник зачирикал, как жизнерадостный воробей, и Дженет объявила, что связь между ними и человечеством восстановлена.
— Не знал, что у Хауи есть зарядник, — сказал Уэйд.
— Надо быть сообразительней, Уэйд.
Положенный на приборную доску телефон начал подзаряжаться. За окном проносилось побережье Северной Флориды. Дженет почувствовала запах лесного пожара, доносившийся откуда-то с западной границы округа Оранж. Перед глазами у нее словно замелькали черно-белые кадры, из настоящего ее перенесло в прошлое, а она терпеть не могла путешествовать обратно во времени. Она видела дешевые гостиницы, стены которых были вымазаны толстым слоем штукатурки безрадостно-майонезного цвета, прибрежные пейзажи, просквоженные и подчистую выдутые атлантическими ветрами, оставлявшими после себя только пальмовые пни и ощетинившиеся пучки высохших водорослей. Ей казалось, что она попала на третьеразрядный морской курорт в какой-нибудь Ливии, где традиционные идеи о досуге среднего класса были поголовно позабыты давным-давно. Мир пропитался пошлостью. В мелькавших мимо гостиницах ей представлялись телевизоры-развалюхи, по которым показывают крутых шлюх живьем! и проржавевшие лифты, застрявшие где-то на верхнем этаже. Ей виделись комнаты без дверей, населенные пророками, начисто позабывшими о своих грандиозных видениях, подростки, совокуплявшиеся на полотенцах с эмблемами пивных компаний, прогнившие дощатые полы, высохшие и покоробившиеся деревянные рейки — мир, у которого украли его идеалы, ценности, мир, сбившийся с пути. А потом Дженет по всей форме перенеслась в будущее, такое далекое от ее юношеских мечтаний в Торонто, что ей невольно вспомнились проповеди по каналу «Дискавери» о путешествиях со скоростью света, когда молодых мужчин и женщин запускали в космос и они возвращались на Землю лишь затем, чтобы найти все, что они знали, мертвым, исчезнувшим, позабытым и осмеянным, и этот мир был миром Дженет.
— Уэйд, ты можешь понять, где мы?
— Хм. Ну да, конечно, первое шоссе — прямо на север по берегу.
— Нет. Я не про то. Я про то — есть ли у такого места хоть какие-то основания быть?
— Оно кажется тебе странным?
— Да. Объясни его мне. Объясни мне Дайтону-Бич.
— Дайтона — забавное местечко... местечко, где...
— Погоди, Уэйд. Ничего пока больше не говори. Сделаем лучше. Представь, что я не твоя мать. Представь, что я напилась и ты тоже напился и знаешь, что если сделаешь еще хоть один глоток, то отупеешь настолько, что ничего не сможешь объяснить, но пока ты обладаешь сверхпроницательностью, которая наступает как раз перед этим последним глотком.
Уэйд несколько раз глубоко вздохнул. Он явно воспринял вопрос всерьез.
— У меня есть приятель, Тодд, которого обобрали до нитки при разводе, так что теперь он торгует лотерейными билетами в супермаркете в Ричмонде. Так вот он меня однажды спросил, в какой день лучше всего идет продажа у лотерейщиков. Не знаю, сказал я, наверно, когда большой джекпот, но он сказал — а вот и нет: на следующее утро после того, как выпал большой джекпот. Люди просто бегом к нему бегут, как только откроются двери. Они хотят заполучить билет как можно раньше. Если у них не будет билета, им не на что будет надеяться, а без надежды они не могут.
...маникюрный кабинет... конкурс на самую прикольную футболку... пенопластовые охладители для пива — скидка 50%... требуются... не требуются... бензозаправочная станция...
— Вот я и думаю, что Дайтона-Бич — для всех тех людей, которые бросаются к лотерейным киоскам на следующий день после розыгрыша. Они знают, что действительно хорошие места забили богатые, по крайней мере, сто лет назад. Они знают, что это единственный пляж, который им светит, но про себя они думают, что, может быть, однажды у них будет глубокий тропический загар, а не волдыри от солнечных ожогов, и что, может быть, однажды после очередной «Маргариты» они поумнеют и перестанут быть такими приставучими занудами, как сейчас, и что, может быть, однажды где-нибудь в вестибюле гостиницы им встретится совершенно обалденная девушка, готовая прямо сейчас перепихнуться. И если не в Дайтоне-Бич, то на озере Хавасу, а если не на озере Хавасу, то не знаю... где-нибудь на Лонг-Айленде.
...креветки на любой вкус... скупка сломанных автомобилей... экскурсии на вертолете... Добро пожаловать, байкеры!
— Богатые — черт! — никогда и не заглянут в Дайтону-Бич, даже если сто раз перевоплотятся из богатых в богатых. Они могут пролететь над этим местом. А может, через него провозят их наркотики. Но что есть, то есть. Поэтому я и думаю, что кроме всего прочего Дайтона-Бич — это способ массового контроля над средним классом и бедняками.
...Тако Белл... всё для гольфа, низкие цены... иглоукалывание...
Они нашли гостиницу, невыразительное двенадцатиэтажное здание переливчато-синего цвета; выбор был обусловлен тем, что эта гостиница походила на место, дежурный персонал которого не стал бы задавать вопросов, если бы, скажем, увидел, как двое мужчин вносят третьего, в бессознательном состоянии, в лифт из боковой двери вестибюля, — предположение себя оправдало. Сыновья свалили тело Теда на кровать. Из окна номера были видны только океан и небо — два поставленных друг на друга синих прямоугольника, даже птиц не было. Дженет задернула занавески.
Мобильник, успевший подзарядиться, издал трель; это была Ники. С издевательской любезностью Ники спросила:
— Здравствуйте, Дженет, как вы поживаете?
— Как мы поживаем, Ники? Мы теперь сверхдокипочастикаллиграфии. И мы все вместе в гостинице в Дайтоне-Бич — это долгая история, и ты не поверишь и половине. А ты где?
— Я у Кевина. С Бет.
— У Кевина? С Бет?
Дженет записала номер Кевина и позвонила по обычному телефону, пока мобильник заряжался.
— Что случилось? — спросил Уэйд. — Мам, что?..
Пока Ники глазела на витрины «Дилларда», таймшер в «Мусипуси» кто-то обыскал, перевернув все вверх дном. Примерно в то же время Бет поехала в Космический центр Кеннеди, но забыла свой противоастматкческий ингалятор, а когда вернулась за ним, то увидела, что в номере тоже все перевернуто, как после обыска. В слезах она позвонила Ники. Странно, однако после вторжения ни у той, ни у другой ничего не пропало. Поддавшись панике, они решили отсидеться у Кевина.
Уайд взял трубку и держал ее на весу, чтобы все слышали.
— ...этот тупица Норм со своим чертовым планом, и вот теперь вы вляпались в какую-то жуткую историю, меня просто трясет от ужаса.
— Бет, оставайся там, где ты сейчас. Я за тобой заеду.
— Заедешь за нами? Чтобы найти наши трупы? Ты что, никогда не слышал о такой штуке, как определитель номера? Ты звонил кому-то из этих уголовников, которым человека убить — все равно что плюнуть, по нашим телефонам? О чем ты думал?
— Я ни о чем не думал. Бет... не бойся, никто никого не убьет, — сказал Уэйд, как показалось Дженет, немного неубедительно.
— Как ты мог так поступить, Уэйд?
Она услышала, как сзади Брайан спрашивает Теда:
— Черт побери, папа, ты что, действительно прикончил эту бутылку?
— И хочу еще.
Тед успел выхлебать фляжку золотистого рома, найденную в холодильнике фургона.
— Нализаться это еще не значит решить проблему, — сказал Уэйд.
— Заткнись, ты. Я уже от тебя наслушался.
— Нет, папа, не заткнусь, и не надейся.
Машина остановилась на красный свет, и Тед, рванув дверь, бросился к ближайшему продуктовому магазину. Уэйд дернулся следом, но Дженет остановила его:
— Не надо, дорогой. У каждого свои маленькие радости.
Уже стоя в дверях винного магазина, Тед проорал Уэйду:
— У меня теперь под кожей черви ползают, и все из-за тебя, сучонок.
— Да ну? Давай теперь поплачься, гад ползучий.
— Уэйд, — сказала Дженет, — выбирай выражения, пожалуйста.
— Прости, мам.
Он высунулся в окно:
— Можешь купить себе политуры и зубного эликсира, вылакать все это и сдохнуть — всем на тебя плевать.
— Мы никогда ее не найдем, — проворчал Брайан.
— Не вешай носа. Будет она тебе, как на блюдечке.
— Как?
Высунувшись в окно, Дженет спросила у поравнявшегося с фургоном прохожего, где находится местная библиотека. Тед вернулся с бутылкой джина:
— У них распродажа.
— Как ты за это заплатил? — спросила Дженет.
— Никак.
— О Боже мой.
Она вылезла из фургона, пошла в лавочку, заплатила за джин и вернулась с «Желтыми страницами».
Через несколько минут они уже были в библиотеке, в отделе, где был выход в интернет. Внутри библиотеки было прохладно, и вид у нее был приличный, как у места, посещаемого людьми, в жизни которых нет места случайностям, чьи домочадцы дарят друг другу к Рождеству коробки компакт-дисков и модные свитера, которые никогда не подделывают чужие подписи и не заводят интрижек с юношами из бассейна по имени Джейми и с сослуживицами по имени Николь. Снаружи Тед устроился в тени под древним виргинским дубом, ствол которого зарос испанским бородатым мхом.
Пока пальцы Дженет бегали по клавиатуре компьютера, она размышляла вслух: «...Если этот мистер Детоторговец занимается запчастями, то, скорей всего, он республиканец. Люди, имеющие дело с продажей машин, и автомобилисты любят республиканцев — все эти ланчи в Ротари-клубах и фото, на которых они обмениваются рукопожатиями с вице-президентами. Так что, возможно, он крупный благотворитель и живет в фешенебельном районе».
Она продолжала искать.
— По-моему, я впервые в жизни в библиотеке, — сказал Брайан без малейшей иронии.
— Нет, мне случалось, — сказал Уэйд. — В Лас-Вегасе, когда я заболел. Они такие странные, правда? Я имею в виду... книги.
Оба брата приумолкли.
После нескольких минут, в течение которых Уэйд листал «Тинэйджера», а Брайан смотрел иллюстрированную книгу о звездах панк-рока, Дженет объявила, что сузила круг поиска до трех кандидатов, и они покинули библиотеку. На улице они первым делом наткнулись на вырубившегося Теда; двое мальчишек в форме частной школы использовали его нос как мишень для бумажных самолетиков. Уэйд пнул отца в задницу:
— Боже, папа, от тебя воняет, как из винной бочки. Нам из-за тебя неловко — давай, подымайся.
Тед не замедлил стравить на сухую, как трут, траву.
— Бросьте его в фургон, — сказала Дженет. — И подложите под него полосатый тент, который Хауи всегда берет с собой на пикники.
Как только фургон пришел в движение, Тед начал перекатываться по полу, как бревно; чтобы как-то застопорить его, Брайану пришлось положить поролоновый валик между отцом и дверью.
— Думаю, нам стоит снять номер в отеле в Дайтоне, — сказала Дженет. — Ваш отец не в форме и помочь нам не сможет.
— Что ж, пожалуй, ты права, — согласился Уэйд.
Порывшись в бардачке, Дженет извлекла оттуда некий предмет с черным шнуром, который воткнула в прикуриватель.
— Брайан, дай мне отцовский мобильник.
Брайан вытащил мобильник из правого нагрудного кармана тедовского пиджака, и Дженет подсоединила его к шнуру. Мобильник зачирикал, как жизнерадостный воробей, и Дженет объявила, что связь между ними и человечеством восстановлена.
— Не знал, что у Хауи есть зарядник, — сказал Уэйд.
— Надо быть сообразительней, Уэйд.
Положенный на приборную доску телефон начал подзаряжаться. За окном проносилось побережье Северной Флориды. Дженет почувствовала запах лесного пожара, доносившийся откуда-то с западной границы округа Оранж. Перед глазами у нее словно замелькали черно-белые кадры, из настоящего ее перенесло в прошлое, а она терпеть не могла путешествовать обратно во времени. Она видела дешевые гостиницы, стены которых были вымазаны толстым слоем штукатурки безрадостно-майонезного цвета, прибрежные пейзажи, просквоженные и подчистую выдутые атлантическими ветрами, оставлявшими после себя только пальмовые пни и ощетинившиеся пучки высохших водорослей. Ей казалось, что она попала на третьеразрядный морской курорт в какой-нибудь Ливии, где традиционные идеи о досуге среднего класса были поголовно позабыты давным-давно. Мир пропитался пошлостью. В мелькавших мимо гостиницах ей представлялись телевизоры-развалюхи, по которым показывают крутых шлюх живьем! и проржавевшие лифты, застрявшие где-то на верхнем этаже. Ей виделись комнаты без дверей, населенные пророками, начисто позабывшими о своих грандиозных видениях, подростки, совокуплявшиеся на полотенцах с эмблемами пивных компаний, прогнившие дощатые полы, высохшие и покоробившиеся деревянные рейки — мир, у которого украли его идеалы, ценности, мир, сбившийся с пути. А потом Дженет по всей форме перенеслась в будущее, такое далекое от ее юношеских мечтаний в Торонто, что ей невольно вспомнились проповеди по каналу «Дискавери» о путешествиях со скоростью света, когда молодых мужчин и женщин запускали в космос и они возвращались на Землю лишь затем, чтобы найти все, что они знали, мертвым, исчезнувшим, позабытым и осмеянным, и этот мир был миром Дженет.
— Уэйд, ты можешь понять, где мы?
— Хм. Ну да, конечно, первое шоссе — прямо на север по берегу.
— Нет. Я не про то. Я про то — есть ли у такого места хоть какие-то основания быть?
— Оно кажется тебе странным?
— Да. Объясни его мне. Объясни мне Дайтону-Бич.
— Дайтона — забавное местечко... местечко, где...
— Погоди, Уэйд. Ничего пока больше не говори. Сделаем лучше. Представь, что я не твоя мать. Представь, что я напилась и ты тоже напился и знаешь, что если сделаешь еще хоть один глоток, то отупеешь настолько, что ничего не сможешь объяснить, но пока ты обладаешь сверхпроницательностью, которая наступает как раз перед этим последним глотком.
Уэйд несколько раз глубоко вздохнул. Он явно воспринял вопрос всерьез.
— У меня есть приятель, Тодд, которого обобрали до нитки при разводе, так что теперь он торгует лотерейными билетами в супермаркете в Ричмонде. Так вот он меня однажды спросил, в какой день лучше всего идет продажа у лотерейщиков. Не знаю, сказал я, наверно, когда большой джекпот, но он сказал — а вот и нет: на следующее утро после того, как выпал большой джекпот. Люди просто бегом к нему бегут, как только откроются двери. Они хотят заполучить билет как можно раньше. Если у них не будет билета, им не на что будет надеяться, а без надежды они не могут.
...маникюрный кабинет... конкурс на самую прикольную футболку... пенопластовые охладители для пива — скидка 50%... требуются... не требуются... бензозаправочная станция...
— Вот я и думаю, что Дайтона-Бич — для всех тех людей, которые бросаются к лотерейным киоскам на следующий день после розыгрыша. Они знают, что действительно хорошие места забили богатые, по крайней мере, сто лет назад. Они знают, что это единственный пляж, который им светит, но про себя они думают, что, может быть, однажды у них будет глубокий тропический загар, а не волдыри от солнечных ожогов, и что, может быть, однажды после очередной «Маргариты» они поумнеют и перестанут быть такими приставучими занудами, как сейчас, и что, может быть, однажды где-нибудь в вестибюле гостиницы им встретится совершенно обалденная девушка, готовая прямо сейчас перепихнуться. И если не в Дайтоне-Бич, то на озере Хавасу, а если не на озере Хавасу, то не знаю... где-нибудь на Лонг-Айленде.
...креветки на любой вкус... скупка сломанных автомобилей... экскурсии на вертолете... Добро пожаловать, байкеры!
— Богатые — черт! — никогда и не заглянут в Дайтону-Бич, даже если сто раз перевоплотятся из богатых в богатых. Они могут пролететь над этим местом. А может, через него провозят их наркотики. Но что есть, то есть. Поэтому я и думаю, что кроме всего прочего Дайтона-Бич — это способ массового контроля над средним классом и бедняками.
...Тако Белл... всё для гольфа, низкие цены... иглоукалывание...
Они нашли гостиницу, невыразительное двенадцатиэтажное здание переливчато-синего цвета; выбор был обусловлен тем, что эта гостиница походила на место, дежурный персонал которого не стал бы задавать вопросов, если бы, скажем, увидел, как двое мужчин вносят третьего, в бессознательном состоянии, в лифт из боковой двери вестибюля, — предположение себя оправдало. Сыновья свалили тело Теда на кровать. Из окна номера были видны только океан и небо — два поставленных друг на друга синих прямоугольника, даже птиц не было. Дженет задернула занавески.
Мобильник, успевший подзарядиться, издал трель; это была Ники. С издевательской любезностью Ники спросила:
— Здравствуйте, Дженет, как вы поживаете?
— Как мы поживаем, Ники? Мы теперь сверхдокипочастикаллиграфии. И мы все вместе в гостинице в Дайтоне-Бич — это долгая история, и ты не поверишь и половине. А ты где?
— Я у Кевина. С Бет.
— У Кевина? С Бет?
Дженет записала номер Кевина и позвонила по обычному телефону, пока мобильник заряжался.
— Что случилось? — спросил Уэйд. — Мам, что?..
Пока Ники глазела на витрины «Дилларда», таймшер в «Мусипуси» кто-то обыскал, перевернув все вверх дном. Примерно в то же время Бет поехала в Космический центр Кеннеди, но забыла свой противоастматкческий ингалятор, а когда вернулась за ним, то увидела, что в номере тоже все перевернуто, как после обыска. В слезах она позвонила Ники. Странно, однако после вторжения ни у той, ни у другой ничего не пропало. Поддавшись панике, они решили отсидеться у Кевина.
Уайд взял трубку и держал ее на весу, чтобы все слышали.
— ...этот тупица Норм со своим чертовым планом, и вот теперь вы вляпались в какую-то жуткую историю, меня просто трясет от ужаса.
— Бет, оставайся там, где ты сейчас. Я за тобой заеду.
— Заедешь за нами? Чтобы найти наши трупы? Ты что, никогда не слышал о такой штуке, как определитель номера? Ты звонил кому-то из этих уголовников, которым человека убить — все равно что плюнуть, по нашим телефонам? О чем ты думал?
— Я ни о чем не думал. Бет... не бойся, никто никого не убьет, — сказал Уэйд, как показалось Дженет, немного неубедительно.
— Как ты мог так поступить, Уэйд?
20
— Где мальчики?
— Они внизу, Тед.
Дженет лежала рядом с бывшим супругом на гостиничной кровати.
— Это ты их выпроводила?
— Да, хотела немного отдохнуть.
— Хорошо, — Тед повернул голову к зашторенному окну. — Сколько времени?
— Еще рано.
— Я ужасно себя чувствую.
— Представляю.
— Почему занавески задернуты?
— Ты действительно хочешь это знать, Тед?
— Да.
— Потому что я боюсь смерти, — не сразу ответила Дженет, — Я выглянула и увидела большое пустое небо и большой пустой океан, даже не похожий на настоящий, — так, большой бассейн с дистиллированной водой, чистой, но стерильной... мертвой. Поэтому я задернула занавески.
Оба замолчали, и Дженет почувствовала, как прохладный воздух комнаты детской присыпкой ложится на ее руки и лицо.
— Я сам до чертиков боюсь смерти, — сказал Тед.
— Да, в конце все всегда сводится к этому, правда?
— Я скоро умру.
— Только не думай, что я буду плакать в три ручья, Тед.
— Хм. Да уж вряд ли.
— Ты как, протрезвел? — спросила Дженет.
— Пока я не шевелю головой, все в порядке. Меня больше развезло от солнца, чем от выпивки. Я и джина-то выпил всего ничего. — Он помолчал, — Ты сказала Ники? То есть я имею в виду — она знает, что я знаю?
— Нет, зачем?
— Просто так. Ты решила, что я на нее разозлюсь, верно? Что я ее брошу или выгоню из дома?
— Мелькнула такая мысль.
— И не собираюсь. Зол-то я, это точно. Но я ее не брошу.
— Вот это удивил.
— Дело не в том, о чем ты подумала, — сказал Тед.
— Дело всегда не в этом.
— У меня рак печени.
— Понятно.
Дженет потерла руки. В соседнем номере зазвонил телефон.
— Жарко здесь.
— По мне, так хорошо.
— И давно это у тебя?
— Осталось недолго.
— А поконкретнее?
— Месяцев девять.
Телефон за дверью перестал звонить.
— Да, ты умеешь удивлять, Тед Драммонд.
— Не хотелось бы, — он закрыл глаза. — Не говори Ники.
— Ничего не могу обещать, Тед. Слишком много тайн я уже знаю. Что-нибудь да всплывет.
— Как хочешь. Мне, собственно, все равно. Просто перед концом хотелось расплатиться по всем счетам. А эта вичинфекция, как теперь подумаю, просто облегчение — как будто мы оба члены одного большого клуба смертников.
— Они внизу, Тед.
Дженет лежала рядом с бывшим супругом на гостиничной кровати.
— Это ты их выпроводила?
— Да, хотела немного отдохнуть.
— Хорошо, — Тед повернул голову к зашторенному окну. — Сколько времени?
— Еще рано.
— Я ужасно себя чувствую.
— Представляю.
— Почему занавески задернуты?
— Ты действительно хочешь это знать, Тед?
— Да.
— Потому что я боюсь смерти, — не сразу ответила Дженет, — Я выглянула и увидела большое пустое небо и большой пустой океан, даже не похожий на настоящий, — так, большой бассейн с дистиллированной водой, чистой, но стерильной... мертвой. Поэтому я задернула занавески.
Оба замолчали, и Дженет почувствовала, как прохладный воздух комнаты детской присыпкой ложится на ее руки и лицо.
— Я сам до чертиков боюсь смерти, — сказал Тед.
— Да, в конце все всегда сводится к этому, правда?
— Я скоро умру.
— Только не думай, что я буду плакать в три ручья, Тед.
— Хм. Да уж вряд ли.
— Ты как, протрезвел? — спросила Дженет.
— Пока я не шевелю головой, все в порядке. Меня больше развезло от солнца, чем от выпивки. Я и джина-то выпил всего ничего. — Он помолчал, — Ты сказала Ники? То есть я имею в виду — она знает, что я знаю?
— Нет, зачем?
— Просто так. Ты решила, что я на нее разозлюсь, верно? Что я ее брошу или выгоню из дома?
— Мелькнула такая мысль.
— И не собираюсь. Зол-то я, это точно. Но я ее не брошу.
— Вот это удивил.
— Дело не в том, о чем ты подумала, — сказал Тед.
— Дело всегда не в этом.
— У меня рак печени.
— Понятно.
Дженет потерла руки. В соседнем номере зазвонил телефон.
— Жарко здесь.
— По мне, так хорошо.
— И давно это у тебя?
— Осталось недолго.
— А поконкретнее?
— Месяцев девять.
Телефон за дверью перестал звонить.
— Да, ты умеешь удивлять, Тед Драммонд.
— Не хотелось бы, — он закрыл глаза. — Не говори Ники.
— Ничего не могу обещать, Тед. Слишком много тайн я уже знаю. Что-нибудь да всплывет.
— Как хочешь. Мне, собственно, все равно. Просто перед концом хотелось расплатиться по всем счетам. А эта вичинфекция, как теперь подумаю, просто облегчение — как будто мы оба члены одного большого клуба смертников.