Страница:
– Да… Так… – Мэлокайн посмотрел на супругу. – Мы сейчас едем в метрополию. Тебе нужны какие-нибудь вещи, без которых ты не сможешь обойтись? Я сейчас принесу.
– В метрополии у меня есть другие, – ответила она, слегка испуганная. – Что случилось?
– Я тебе потом объясню. Садись в мою машину, я сейчас.
Уже усевшись в слегка побитый, не новый автомобиль Мэла, Моргана видела, как ее муж несколько минут оживленно о чем-то говорил с Оттоном Всевластным, потом пожал ему руку (тут стало заметно, что патриарх почти на полголовы ниже своего собеседника) и, подойдя, быстро забрался на переднее сиденье. Посмотрел на Моргану.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Хорошо, – она робко улыбнулась. – Ты не сердишься?
– На что?
– На меня.
– На тебя? Бог с тобой, солнышко мое, на что мне сердиться?
– Так расскажи же мне, что случилось.
– Я расскажу. – Мэл завел машину, и та буквально сорвалась с места. Она летела к ближайшему порталу. – Я все тебе расскажу, как только мы доберемся до метрополии, ладно?
Молодая женщина лишь кивнула.
Метрополия хоть и находилась в другом городе – на окраине столицы – но благодаря стационарным порталам оказалась всего в пятнадцати минутах езды от дома Мэлокайна и Морганы. Всю дорогу до метрополии ликвидатор молчал, а жена, боясь помешать ему вести машину, лишь напряженно следила за знаками и светофорами – вдруг муж что-нибудь пропустит. Прожив в Асгердане сорок лет, она наконец-то выучилась водить машину и даже иногда водила ее, но только не в интересном положении. Ей казалось, что она подвергает опасности жизнь ребенка даже в тот момент, когда просто садится за руль.
У подъезда метрополии Мэл плавно затормозил, помог жене выбраться из машины с заднего сиденья и целеустремленно повел ее за собой.
– Кто-то напал на наш дом, – объяснил он, не останавливаясь. – Я перепугался, что с тобой что-то случилось, но, к счастью, тебя не было дома. Перерыли весь дом.
– Грабители? – ахнула молодая женщина, едва поспевая за длинноногим супругом.
– Вряд ли. Не тронули ни денег, ни бытовой техники, ни ценностей. Разбросали все бумаги, взломали сейф, но оттуда вообще ничего не пропало. Боюсь, это связано с нашим недавним путешествием.
– Имеешь в виду тебя и Руина?
– Естественно. – Мэлокайн выглядел до крайности озабоченным. Он огляделся.
Огляделась и Моргана, изумленная, почему это муж привел ее в медицинское крыло. Метрополия была снабжена самым лучшим медицинским оборудованием, и здесь можно было не только сделать нужную хирургическую операцию или принять роды – рядом, в специальном отделении, стояли четыре огромных глыбы реанимационных блоков, а следующее помещение было буквально до потолка нашпиговано любой аппаратурой, которая могла пригодиться для проведения всевозможных анализов.
Появился и врач, бессмертный маг в белоснежном халате и с недоумевающим выражением на лице. Но ликвидатор и не думал ничего ему объяснять. Он строго взглянул на жену. Она уже чувствовала, что Мэл скрывает от нее какую-то важную новость, и он прекрасно понимал, что она это ощущает. А потому почел за лучшее рассказать ей все, но сперва принять все необходимые меры предосторожности. Когда врач попытался уйти, Мэлокайн удержал его за рукав и объяснил Моргане:
– Случилось кое-что такое, что тебе будет очень трудно перенести.
– Что же это? – простонала перепуганная молодая женщина, неосознанно хватаясь за живот. Маг-медик насторожился и слегка подался к ней.
– Погиб Руин.
У Морганы округлились глаза. Она глубоко и порывисто вдохнула и беззвучно рухнула в обморок прямо на подставленные руки мужа. Из соседнего гинекологического отделения уже бежали два мага-врача.
Известие о том, что на очередном заседании Совета Патриархов будет разбираться вопрос о разрешении на территории Асгердана полигамных браков, взбудоражило весь Центр. Проект закона (в том виде, в каком он появился в прессе) обсуждали на работе и дома, в пивных за кружечкой «Крепкого» и в парках. Обсуждали с жаром, обсуждали все, даже смертные, хотя в конечном итоге решать этот вопрос должны были патриархи. Разумеется, мужчин больше всего интересовало, каковы границы полигамии, которую хотят им предложить, а если проще – будет ли им предоставлено особое право заключать второй и третий браки, или их жены тоже смогут им кого-нибудь навязать.
Тот же вопрос интересовал и патриархов. С жаром в голосе Мустансир Эшен Шема – смуглый горбоносый красавец с черными как смоль волосами и тонкой ниточкой шрама через всю левую щеку до подбородка – предлагал патриархам вообразить, как будет выглядеть семья, где двое или трое мужчин будут делить одну женщину. «Это же противно природе!» – твердил он. Ему вторил Шатадана, глава Дома с не менее глубокими корнями многоженства, чем у Эшен Шема.
Но конституция говорила однозначно: мужчины и женщины равны в своих правах. А значит, если и может быть введена полигамия, то лишь обоюдная.
Боргиан Ормейн Даро, присутствовавший на Совете как представитель своего отца, упорно молчал и лишь слегка улыбался. Он казался рассеянным, на самом же деле обегал взглядом патриархов, пытаясь понять, кто из них может оказать сопротивление второму витку Программы Генетического преобразования, кто способен выступить в оппозиции к законникам или примкнуть к оппозиции. Время от времени он поглядывал на Мэрлота Мортимера, но тот не вызывал никаких подозрений – он увлеченно слушал тех, кто высказывая свое мнение, и иногда деликатно фыркал в кулак.
Загадочно молчал и Одзэро, который, несмотря на темный, почти смоляной оттенок кожи, чересчур крупный нос и полные губы пользовался феноменальным успехом у женщин всех оттенков кожи. На него смотрели с особенным интересом, потому что всем, как это обычно водится, было доподлинно известно, что до принятия закона о семье он жил в некоем подобии брака по очереди со всеми своими дочерьми, почти всеми внучками и некоторыми правнучками. Правда, с тех пор ничего подозрительного за ним не водилось, но большинство патриархов были почему-то уверены, что стоит только принять обсуждаемый сегодня закон, как Одзэро тут же обзаведется огромным гаремом. «Голов» эдак на пятьсот…
Но как раз темнокожий патриарх все время молчал и, когда его призвали высказаться, резонно заметил, что ничто не должно ущемлять права уже имеющихся супругов. Потому, разумеется, второй, третий и последующие браки должны заключаться с согласия всех членов семьи, исключая, возможно, только детей. К тому же какой может быть вторичный брак у того, кто и первую-то жену с рожденными ею детьми не способен толком содержать.
– Но у женщины тоже есть право на труд, – возразил кто-то.
– Право, но не обязанность. Не жен, так детей нужно содержать достойно.
– По конституции низкий уровень дохода – не препятствие для того, чтобы иметь детей.
– Точно, – усмехнулся Мэрлот. Но продолжать не стал.
– Мне кажется, ни к чему вводить имущественную планку для желающих вступить в повторный брак, – высказался глава Дома Аркады, один из девяти. Клан этот именовался «кланом девяти патриархов» (хотя среди них было три матриарха), но место в Совете имел только одно, и там уж главы клана сами разбирались, кому на этот раз отправляться «законотворчествовать». – Если брак возможно заключить лишь с согласия всех других супругов, то, если они решат, что доход семьи недостаточен, просто не дадут согласия. А если согласятся, так… Все взрослые, совершеннолетние люди, имеют право брать на себя любую ответственность.
– А потом детей от этого бестолкового брака будет воспитывать государство.
– Что ж с того? – возразил Мэрлот. Он был известен тем, что, пожалуй, больше любого из патриархов Центра тратил на благотворительность и отчислял в различные социальные фонды. – Государство обязано содержать своих нетрудоспособных граждан, на то оно и государство. Потом эти дети вырастут и будут платить налоги, трудиться на производстве.
Боргиан откинулся на спинку кресла. Он успокоенно улыбался. Раз уж спор перешел на стадию обсуждения деталей, значит, в целом закон принят благосклонно. С легкой брезгливостью он подумал о том, как легко преуспеть, когда играешь на низких инстинктах человеческой природы (его самого женщины давным-давно не интересовали; много столетий назад обзаведясь двумя дочерьми, он и о детях уже не мечтал, считая, что ему достаточно). А потом почувствовал на себе взгляд.
На него впервые за много-много времени прямо смотрел Эндо. Глаза его не выражали ничего особенного, даже холода или неприятия – лишь легкое любопытство, но почему-то от этого любопытства Боргиану стало не по себе. Дракон Ночи быстро отвернулся, но старший сын Бомэйна уже успел сделать себе небольшую заметку – проследить за Эндо, собрать как можно больше сведений и там уж решить, опасен он или нет.
Законник, привыкший к интригам и хитростям, как-то поневоле перестал допускать, что и другие люди тоже способны хитрить, интриговать и, что логично, видеть чужие хитрости. Большинство патриархов прекрасно понимало, с чем связан этот новый закон, но у каждого были свои причины согласиться с ним. Оттого так единогласно приняли поправку, что брак может быть заключен лишь со всеобщего согласия. Боргиан, увлеченный успехом своей затеи, как-то и не заметил этого.
Эндо достаточно было одного взгляда на довольную, высокомерную усмешку Блюстителя Закона, чтобы по его лицу прочесть очень многое. А бесстрастен он был, как всегда, когда у него что-то не ладилось, все равно, в клане ли, или в личных делах. И, поскольку нынешнее затруднение было связано именно с законниками, отсюда и взялся этот неосознанный изучающий взгляд. Один раз кинув его, Эндо уже раскаялся, что так себя выдал, но и особенно жалеть не собирался. Он знал, что прочесть его мысли законник наверняка не смог. Просто не стал тратить сил и времени.
А проблема была с Эрликой Тар Туманной. Девушка эта всегда вызывала у патриарха некоторые опасения, но настолько небольшие, что времени на нее вечно не находилось. Она была замкнутым и молчаливым человеком. Ее мать, Таира Одержимая, дочкой практически не занималась, все, что Драконица делала для малышки, – это непрерывно меняла нянек, ухаживавших за девочкой. Когда Эрлика Тар подросла, она немного и без особого успеха позанималась бизнесом, потом бросила и предложила заняться делами клана. Но, поскольку у нее не было никакого образования, патриарх мог предложить ей только сельское хозяйство.
Эндо был уверен, что она откажется. Но девушка согласилась и за несколько лет привела угодья клана к такому процветанию, что можно было лишь дивиться.
Еще в стародавние времена клан Драконов Ночи захватил себе солидный кус земли, но в течение нескольких столетий просто не знал, что с ними делать. Потом завел какое-никакое зерновое и животноводческое хозяйство, но им, по сути, никто всерьез не занимался, и потому доходов с него, разумеется, клан не получал. Но старался поддерживать на плаву. Когда же за все эти владения взялась Эрлика Тар, уже через десяток лет патриарх с удивлением увидел в активе своего клана лишнюю статью пусть небольшого, но дохода.
Полоса земли была огромна. На севере ее выращивали крыжовник и ягоду вроде морошки, разводили оленей, а на юге возделывали банановые, ананасовые, манговые плантации – словом, в этих границах на землях клана выращивали буквально все. Конечно, Эрлика Тар осуществляла лишь что-то вроде общего контроля, но сумела же она найти стоящих людей и так поставить дело, что все великолепно закрутилось само!
Отдавая должное таланту своей потомицы, Эндо восхищался ею, но у него нечасто появлялась возможность сообщить ей об этом. Даже поздравить с праздником – и то. До сих пор неприятный осадок остался у него от дня рождения Эрлики Тар, к которому готовились всем кланом – и в результате провели без именинницы. Ее известили открыткой, потому что сотовых телефонов она не признавала, но, как оказалось, открытку девушка получила лишь через два дня после торжества.
Она ничего не сказала тогда, и в результате запоздалые объяснения патриарха получились довольно нелепыми. Эрлика Тар всегда вела себя столь сдержанно, что по ее виду невозможно было догадаться, о чем она на самом деле думает. После двухдневного пребывания в руках законников она трое суток ничего не ела, ни с кем не разговаривала, и Эндо не на шутку испугался. Но когда девушка снова начала есть, дала согласие выйти замуж за Райно Хранителя Дайн, с которым ее «скрестили», и стала терпеливо вынашивать ребенка, патриарх успокоился.
И если потом его немного настораживала се холодность в обращении с мужем и сыном, то он списывал ее на непривычку, а может, и на характер девушки.
Но успокоился он слишком рано. Девушка теперь работала в секретариате патриарха, сельским хозяйством вместо нее занялся другой клановый. Они виделись чаще, но о своей потомице Эндо по-прежнему знал очень мало. Она никогда у него ничего не просила, если и задавала вопросы, то лишь по работе. И когда вечером, накануне Совета, остановила его в кабинете, куда он заглянул за последней сводкой, а она заканчивала разбирать бумаги, патриарх решил, что речь снова о делах.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она.
– Это срочно? – спросил Эндо, прикидывая, успеет ли он наведаться в Технаро, пока там еще находится его сын, Алвэр.
Легкая ироническая гримаска исказила лицо Эрлики Тар, и это насторожило патриарха.
– Я не займу у тебя много времени.
– Что случилось, детка?
– Я просила бы тебя разрешить мне уйти, – слова явно дались ей нелегко.
– Уйти? Куда уйти? В отпуск?
– Нет… Уйти, то есть… умереть.
Несколько мгновений Эндо не мог понять, что происходит. Он умел соображать очень быстро (а как иначе, если зачастую от этого зависела жизнь, и не только его самого), но сказанное было настолько неожиданно, что сперва он решил, будто попросту ослышался. Эрлика Тар смотрела на него без улыбки, и на шутку это не походило.
Шагнув к ней, патриарх схватил ее за локоть.
– Что случилось, девочка моя? Кто тебя обидел?
Девушка молча смотрела на него, и до Эндо с запозданием дошло, какую глупость он сказал. Она ведь была не из тех, что по любому поводу бросаются в крайности.
– Ну, что же произошло? Ведь все шло хорошо.
Эрлика Тар пожала плечами.
– В последнее время? Ничего не произошло. Просто я устала.
– Господи, да что же за резон такой – устала? – почти рассердился патриарх. – Ты же еще совсем юна. Как ты можешь так говорить?
– Я прожила два хороших смертных срока. Почему ты считаешь, что мне не от чего было устать?
– Но должна же быть какая-то причина, – Эрлика Тар молчала. – Ладно, попробую догадаться. Это из-за того, что с тобой сделали Блюстители?
Она опустила глаза, и лицо ее стало особенно строгим. Но и ответа здесь, пожалуй, не требовалось. Эндо смутно догадывался, что произошло тогда, в метрополии законников, только не говорил с нею об этом, не спрашивал и не уточнял. Смутно припомнил, что отправлял тогда к потомице психолога, но она отослала врача и передала, что общаться с ним не хочет. Больше пытаться он тогда не стал и внезапно с болезненной остротой пожалел об этом.
– Я понимаю, – проговорил он, не дождавшись ответа. – Но почему ты тогда не пришла ко мне?
– Просить о разрешении… уйти? – девушка подняла взгляд.
– Нет. Сказать, что тебе настолько плохо!
Она усмехнулась.
– Ты всегда был занят.
– По такому случаю у меня нашлось бы время.
– Не хотелось отрывать тебя от важных дел.
– Да какие дела могут быть важнее моих собственных потомков!? – вскинулся он. – Эрлика Тар, так нельзя. Ты же понимаешь, я не могу разрешить тебе самоубийство.
– Почему?
– Потому что люблю тебя.
– Ты, как и всегда, думаешь только о себе.
– Но почему ты хочешь уйти? Неужели здесь, в этом мире, не осталось больше ничего прекрасного?
– Я ненавижу этот мир.
– Но у тебя есть муж, сын…
– Я ненавижу Райно.
– Почему же ты тогда не разведешься с ним? – изумился патриарх.
Девушка равнодушно пожала плечами.
– Но зачем? Он любит меня, а мне самой все равно.
– Так не бывает.
– Но так обстоит дело.
– А как же сын?
– Эвану я не нужна. Ему и отец-то не очень нужен. Хамоватый вырос юноша, наглый. Самостоятельный.
– Детка, но…
– Ты бы слышал, что он мне недавно заявил, когда пьяный домой вернулся!
– А Райно знает, как его сын ведет себя с тобой?
Она снова пожала плечами.
– Не знаю. Не думаю. Он был слишком молод, чтоб становиться отцом, сыном почти не занимался.
– Ладно, с Эваном мы решим вопрос. Говорю тебе, детка, разведись с Райно.
– Я не вижу к тому причин. По всем меркам он – хороший муж, неплохой человек. Как я уже говорила, любит меня. Зачем мне разводиться?
– Зачем ты вообще вышла за него, а?
– Он сделал мне предложение. Дважды. В первый раз – прямо в метрополии Блюстителей Закона, наутро, – Эрлику Тар едва заметно передернуло, но Эндо, конечно, обратил внимание.
– Нашел время…
– Да нет, он от чистого сердца. Я понимаю. И после… Притащил огромный букет цветов. В физиономию хотелось швырнуть.
– Ну и швырнула бы.
– Но Райно же ни в чем не виноват. Его тоже принудили. Узнав, что я не желаю с ним спать, он ко мне не притронулся.
– А потом был ребенок?
– Ему сделали инъекцию, – объяснила девушка, глядя на патриарха немного исподлобья, будто изумляясь его недоумению. – Я думала, ты знаешь.
– То есть фактически он тебя изнасиловал? Хорошенькое начало знакомства.
Эрлика Тар дернула плечом. Она терпеливо ждала.
– Вот что, детка, бросай-ка работу у меня в секретариате и отправляйся путешествовать. На курорты, в увеселительные заведения. Денег я тебе дам. На казино хватит.
– Зачем?
– Отдохнуть. Развеяться. Почувствовать прелесть окружающего мира.
– Я не хочу.
– Чего не хочешь?
– Развеиваться и развлекаться. Это очень скучно.
– Но хочется же тебе хоть чего-нибудь?
– Хочется. Уйти.
– Девочка моя… – вздох Эндо был похож на стон. – Не надо так, прошу тебя.
– Я же не наказать хочу. И не задеть, – снова удивлялась Эрлика Тар. – Просто я устала. Но я не могу сделать это, не получив твоего разрешения как патриарха.
– Но почему же ты думаешь, что я дам его тебе? Ведь ты мне нужна…
– Я знаю. Но, думаю, ты найдешь мне замену. К тому же ты получил от меня, что хотел. Да и Аэли уже не четырнадцать.
У патриарха сузились глаза. Он был очень проницательным и очень опытным человеком. Долгие годы, проведенные под угрозой смерти, научили его чувствовать и понимать – тому, что мужчины умеют крайне редко. Нужный ответ приходил мгновенно, как только появлялся хоть какой-то материал для суждения, для правдоподобного ответа. И в этот миг наития Эндо увидел, что его несколько-раз-правнучке действительно все вокруг осточертело, ничто не мило, и причины этого лежат как в недавних, так и в довольно давних событиях. Он понял, что его потомица когда-то жила в постоянной обиде на клан, пренебрегающий ею, а потом привыкла считать себя ненужной.
– Господи, но я же спрашивал, согласна ли ты обменять себя на Аэль.
Впервые за все время общения в глазах Эрлики Тар вспыхнул огонь, ненадолго прогнавший прочь пелену равнодушия. Огонь гнева.
– А могла ли я отказаться? Я, выросшая в клане, воспитанная в клане – могла ли я отказаться? Аэль согласился бы заменить любой из нас, как бы он ни боялся этого, какого бы исхода для себя ни ждал, на то Драконы Ночи и именуются кланом. Разве может быть иначе? Только ты мог решить, кого из нас отдать на растерзание.
Эндо опустил глаза в пол.
– Прости меня, девочка…
– Зачем ты просишь прощение? Случись это еще раз, ты сделал бы то же самое.
– Не знаю, милая. Я был уверен, что заплачу жизнью Аэли, если не соглашусь на обмен. Теперь вижу, что выбор здесь был из двух смертей. Я не знаю, что выбрал бы, знай я то, что знаю сейчас. Возможно, начал бы войну.
Губы Эрлики Тар слегка скривились.
– И положил бы весь клан?
– Неизвестно. Ты многого не знаешь, детка. Но тогда обстановка была до крайности огнеопасна. Может, хватило бы одной вспышки.
– Нет, – девушка махнула рукой, как ему показалось, пренебрежительно. – Не будет вспышки сейчас, не было бы и тогда. В привычке кланов теперь повиноваться законам и их Блюстителям – как олицетворению.
– Здесь ты не совсем права. Закон – это еще не Блюстители Закона. И, кажется, они сами это доказывают как никто лучше.
Эндо вырвался из цепкой хватки неприятных воспоминаний и вновь перевел взгляд на Боргиана Ормейна Даро. Его спокойная, чуть ироничная улыбка показалась Дракону Ночи оскорбительной, особенно в свете его разговора с Эрликой Тар накануне. Ужасно хотелось кого-нибудь убить – давненько у Эндо не появлялось такого сильного желания – или хотя бы начистить физиономию. Вот хоть тому же Боргиану. Вместо этого Дракон Ночи любезно улыбнулся Блюстителю Закона, который снова повернул к нему голову, и попытался вновь включиться в обсуждение проблем полигамии. Настроение было совершенно нерабочее.
Вчера ему все-таки пришлось дать Эрлике Тар обещание, что если через десять лет она не изменит своего решения, он даст ей разрешение на быструю смерть и, возможно, сам лишит ее жизни – чтобы это произошло как можно более безболезненно. Эндо прекрасно понимал, что не согласится на подобное ни через десять, ни через сто лет, и теперь ломал голову, какую же составить для своего несчастной потомицы культурную программу, чтобы та все-таки ощутила вкус к жизни. Вопрос, казалось бы, слишком мелкий для патриарха, но глава Дома отдавал себе отчет, что, раз уж дело зашло так далеко, то решить проблему он должен сам.
Так что возможность или невозможность ввести полигамию в Асгердане его нисколько не интересовала. Но, привыкший думать сразу несколько мыслей, если уж возникала такая необходимость, Эндо успел уловить, что новый закон с некоторыми оговорками все-таки приняли. Самой главной оговоркой была та самая, предложенная почти в самом начале – заключение вторичного брака лишь с согласия предыдущей супруги или супруга – как кому повезло. Оговорка показалась Эндо значимой.
Поэтому, когда обсуждение было закончено и, несмотря на неоднократное приглашение, никто из патриархов больше не желал говорить, Дракон Ночи проголосовал за закон. Опуская руку с жезлом, он заметил удивленное лицо Мэрлота. Тот не выражал большого желания соглашаться с необычным новшеством, хотя большинство патриархов и обывателей ждали от него прямо противоположного решения. Патриарха Мортимеров считали дамским угодником, да еще он был славен тем, что никогда не бросал ни одной женщины – они сами уходили от него.
– Должно быть, потому он и не хочет, чтоб в Центре была полигамия, – шепнула Саннара, матриарх клана Симней, своей дочери Сэндре, исполнявшей при ней обязанности секретаря. – Если б он на всех женился, представляешь, что б творилось, а?
– Ну, был бы женат на нас обеих, – флегматично ответила Сэндра, которая прекрасно знала, что не она одна пользовалась благосклонным вниманием Мэрлота.
Саннара слегка порозовела, но охотно подняла жезл «за».
«Против» высказались лишь двое – Стойгнев Волостель, патриарх одного из самых слабых кланов, и Рун Мэйх Даймен. Ее потомки были необычными существами, для которых любовь являлась подлинно физиологической функцией, обусловленной определенными процессами в организме. Моногамия была свойственна всем Дайменам от природы, поскольку они могли любить лишь того, с кем легли в постель в первый раз.
Но ее возражение выглядело не слишком убедительно. В конце концов, закон давал лишь право, но никак не возлагал обязанность.
Когда заседание закончилось, многие патриархи спускались к выходу неспешно, по дороге обсуждая те или иные частные вопросы, связанные с принятым только что законом. Кто-то шутил, кто-то обговаривал совершенно сторонние вопросы – ведь у многих кланов был большой совместный бизнес, на проблемы которого зачастую просто не хватало времени. Лишь Боргиан Ормейн Даро спускался по лестнице в одиночестве, сопровождаемый всего двумя телохранителями. Скользнув по ним взглядом, Эндо заметил, что оба они – боевые архимаги, или уж, самое малое, старшие магистры, и сделал себе мысленную пометку.
– И как ты думаешь, что теперь будет? – спросил Дракон Ночи у патриарха Мортимеров, спускавшегося по устланной ковром лестнице, вертя жезл, будто простую резную палку.
– Легко предугадать, – флегматично ответил Мэрлот. – Мустансир кинется присматривать себе вторую жену, а Шатадана объявит своим потомицам, что ту, которая лишь помыслит о втором муже, он выпорет лично.
– Ха… Конечно, вопрос в традициях… Не проедешься на моей машине?
– Обо всем можно и сейчас поговорить. Вокруг только наши люди.
– Да и говорить-то особо не о чем. Мне интересно только одно – как именно законники придумают обойти ту оговорку, которую мы так удачно проволокли в закон о полигамии.
– О согласии? Но, может быть, сын Бомэйна ее даже и не заметил?
– Я б на это не рассчитывал.
– Я в другом смысле. Впрочем, в данном случае все зависит не столько от Блюстителей Закона, сколько от всех остальных.
– Ты так уверен в этом? Уже? – Эндо машинально старался вести разговор как можно непонятнее, в расчете на то, что поймет лишь поднаторевший в интригах Мэрлот, а остальные просто запутаются в так называемых «словах-паразитах».
– В метрополии у меня есть другие, – ответила она, слегка испуганная. – Что случилось?
– Я тебе потом объясню. Садись в мою машину, я сейчас.
Уже усевшись в слегка побитый, не новый автомобиль Мэла, Моргана видела, как ее муж несколько минут оживленно о чем-то говорил с Оттоном Всевластным, потом пожал ему руку (тут стало заметно, что патриарх почти на полголовы ниже своего собеседника) и, подойдя, быстро забрался на переднее сиденье. Посмотрел на Моргану.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Хорошо, – она робко улыбнулась. – Ты не сердишься?
– На что?
– На меня.
– На тебя? Бог с тобой, солнышко мое, на что мне сердиться?
– Так расскажи же мне, что случилось.
– Я расскажу. – Мэл завел машину, и та буквально сорвалась с места. Она летела к ближайшему порталу. – Я все тебе расскажу, как только мы доберемся до метрополии, ладно?
Молодая женщина лишь кивнула.
Метрополия хоть и находилась в другом городе – на окраине столицы – но благодаря стационарным порталам оказалась всего в пятнадцати минутах езды от дома Мэлокайна и Морганы. Всю дорогу до метрополии ликвидатор молчал, а жена, боясь помешать ему вести машину, лишь напряженно следила за знаками и светофорами – вдруг муж что-нибудь пропустит. Прожив в Асгердане сорок лет, она наконец-то выучилась водить машину и даже иногда водила ее, но только не в интересном положении. Ей казалось, что она подвергает опасности жизнь ребенка даже в тот момент, когда просто садится за руль.
У подъезда метрополии Мэл плавно затормозил, помог жене выбраться из машины с заднего сиденья и целеустремленно повел ее за собой.
– Кто-то напал на наш дом, – объяснил он, не останавливаясь. – Я перепугался, что с тобой что-то случилось, но, к счастью, тебя не было дома. Перерыли весь дом.
– Грабители? – ахнула молодая женщина, едва поспевая за длинноногим супругом.
– Вряд ли. Не тронули ни денег, ни бытовой техники, ни ценностей. Разбросали все бумаги, взломали сейф, но оттуда вообще ничего не пропало. Боюсь, это связано с нашим недавним путешествием.
– Имеешь в виду тебя и Руина?
– Естественно. – Мэлокайн выглядел до крайности озабоченным. Он огляделся.
Огляделась и Моргана, изумленная, почему это муж привел ее в медицинское крыло. Метрополия была снабжена самым лучшим медицинским оборудованием, и здесь можно было не только сделать нужную хирургическую операцию или принять роды – рядом, в специальном отделении, стояли четыре огромных глыбы реанимационных блоков, а следующее помещение было буквально до потолка нашпиговано любой аппаратурой, которая могла пригодиться для проведения всевозможных анализов.
Появился и врач, бессмертный маг в белоснежном халате и с недоумевающим выражением на лице. Но ликвидатор и не думал ничего ему объяснять. Он строго взглянул на жену. Она уже чувствовала, что Мэл скрывает от нее какую-то важную новость, и он прекрасно понимал, что она это ощущает. А потому почел за лучшее рассказать ей все, но сперва принять все необходимые меры предосторожности. Когда врач попытался уйти, Мэлокайн удержал его за рукав и объяснил Моргане:
– Случилось кое-что такое, что тебе будет очень трудно перенести.
– Что же это? – простонала перепуганная молодая женщина, неосознанно хватаясь за живот. Маг-медик насторожился и слегка подался к ней.
– Погиб Руин.
У Морганы округлились глаза. Она глубоко и порывисто вдохнула и беззвучно рухнула в обморок прямо на подставленные руки мужа. Из соседнего гинекологического отделения уже бежали два мага-врача.
Известие о том, что на очередном заседании Совета Патриархов будет разбираться вопрос о разрешении на территории Асгердана полигамных браков, взбудоражило весь Центр. Проект закона (в том виде, в каком он появился в прессе) обсуждали на работе и дома, в пивных за кружечкой «Крепкого» и в парках. Обсуждали с жаром, обсуждали все, даже смертные, хотя в конечном итоге решать этот вопрос должны были патриархи. Разумеется, мужчин больше всего интересовало, каковы границы полигамии, которую хотят им предложить, а если проще – будет ли им предоставлено особое право заключать второй и третий браки, или их жены тоже смогут им кого-нибудь навязать.
Тот же вопрос интересовал и патриархов. С жаром в голосе Мустансир Эшен Шема – смуглый горбоносый красавец с черными как смоль волосами и тонкой ниточкой шрама через всю левую щеку до подбородка – предлагал патриархам вообразить, как будет выглядеть семья, где двое или трое мужчин будут делить одну женщину. «Это же противно природе!» – твердил он. Ему вторил Шатадана, глава Дома с не менее глубокими корнями многоженства, чем у Эшен Шема.
Но конституция говорила однозначно: мужчины и женщины равны в своих правах. А значит, если и может быть введена полигамия, то лишь обоюдная.
Боргиан Ормейн Даро, присутствовавший на Совете как представитель своего отца, упорно молчал и лишь слегка улыбался. Он казался рассеянным, на самом же деле обегал взглядом патриархов, пытаясь понять, кто из них может оказать сопротивление второму витку Программы Генетического преобразования, кто способен выступить в оппозиции к законникам или примкнуть к оппозиции. Время от времени он поглядывал на Мэрлота Мортимера, но тот не вызывал никаких подозрений – он увлеченно слушал тех, кто высказывая свое мнение, и иногда деликатно фыркал в кулак.
Загадочно молчал и Одзэро, который, несмотря на темный, почти смоляной оттенок кожи, чересчур крупный нос и полные губы пользовался феноменальным успехом у женщин всех оттенков кожи. На него смотрели с особенным интересом, потому что всем, как это обычно водится, было доподлинно известно, что до принятия закона о семье он жил в некоем подобии брака по очереди со всеми своими дочерьми, почти всеми внучками и некоторыми правнучками. Правда, с тех пор ничего подозрительного за ним не водилось, но большинство патриархов были почему-то уверены, что стоит только принять обсуждаемый сегодня закон, как Одзэро тут же обзаведется огромным гаремом. «Голов» эдак на пятьсот…
Но как раз темнокожий патриарх все время молчал и, когда его призвали высказаться, резонно заметил, что ничто не должно ущемлять права уже имеющихся супругов. Потому, разумеется, второй, третий и последующие браки должны заключаться с согласия всех членов семьи, исключая, возможно, только детей. К тому же какой может быть вторичный брак у того, кто и первую-то жену с рожденными ею детьми не способен толком содержать.
– Но у женщины тоже есть право на труд, – возразил кто-то.
– Право, но не обязанность. Не жен, так детей нужно содержать достойно.
– По конституции низкий уровень дохода – не препятствие для того, чтобы иметь детей.
– Точно, – усмехнулся Мэрлот. Но продолжать не стал.
– Мне кажется, ни к чему вводить имущественную планку для желающих вступить в повторный брак, – высказался глава Дома Аркады, один из девяти. Клан этот именовался «кланом девяти патриархов» (хотя среди них было три матриарха), но место в Совете имел только одно, и там уж главы клана сами разбирались, кому на этот раз отправляться «законотворчествовать». – Если брак возможно заключить лишь с согласия всех других супругов, то, если они решат, что доход семьи недостаточен, просто не дадут согласия. А если согласятся, так… Все взрослые, совершеннолетние люди, имеют право брать на себя любую ответственность.
– А потом детей от этого бестолкового брака будет воспитывать государство.
– Что ж с того? – возразил Мэрлот. Он был известен тем, что, пожалуй, больше любого из патриархов Центра тратил на благотворительность и отчислял в различные социальные фонды. – Государство обязано содержать своих нетрудоспособных граждан, на то оно и государство. Потом эти дети вырастут и будут платить налоги, трудиться на производстве.
Боргиан откинулся на спинку кресла. Он успокоенно улыбался. Раз уж спор перешел на стадию обсуждения деталей, значит, в целом закон принят благосклонно. С легкой брезгливостью он подумал о том, как легко преуспеть, когда играешь на низких инстинктах человеческой природы (его самого женщины давным-давно не интересовали; много столетий назад обзаведясь двумя дочерьми, он и о детях уже не мечтал, считая, что ему достаточно). А потом почувствовал на себе взгляд.
На него впервые за много-много времени прямо смотрел Эндо. Глаза его не выражали ничего особенного, даже холода или неприятия – лишь легкое любопытство, но почему-то от этого любопытства Боргиану стало не по себе. Дракон Ночи быстро отвернулся, но старший сын Бомэйна уже успел сделать себе небольшую заметку – проследить за Эндо, собрать как можно больше сведений и там уж решить, опасен он или нет.
Законник, привыкший к интригам и хитростям, как-то поневоле перестал допускать, что и другие люди тоже способны хитрить, интриговать и, что логично, видеть чужие хитрости. Большинство патриархов прекрасно понимало, с чем связан этот новый закон, но у каждого были свои причины согласиться с ним. Оттого так единогласно приняли поправку, что брак может быть заключен лишь со всеобщего согласия. Боргиан, увлеченный успехом своей затеи, как-то и не заметил этого.
Эндо достаточно было одного взгляда на довольную, высокомерную усмешку Блюстителя Закона, чтобы по его лицу прочесть очень многое. А бесстрастен он был, как всегда, когда у него что-то не ладилось, все равно, в клане ли, или в личных делах. И, поскольку нынешнее затруднение было связано именно с законниками, отсюда и взялся этот неосознанный изучающий взгляд. Один раз кинув его, Эндо уже раскаялся, что так себя выдал, но и особенно жалеть не собирался. Он знал, что прочесть его мысли законник наверняка не смог. Просто не стал тратить сил и времени.
А проблема была с Эрликой Тар Туманной. Девушка эта всегда вызывала у патриарха некоторые опасения, но настолько небольшие, что времени на нее вечно не находилось. Она была замкнутым и молчаливым человеком. Ее мать, Таира Одержимая, дочкой практически не занималась, все, что Драконица делала для малышки, – это непрерывно меняла нянек, ухаживавших за девочкой. Когда Эрлика Тар подросла, она немного и без особого успеха позанималась бизнесом, потом бросила и предложила заняться делами клана. Но, поскольку у нее не было никакого образования, патриарх мог предложить ей только сельское хозяйство.
Эндо был уверен, что она откажется. Но девушка согласилась и за несколько лет привела угодья клана к такому процветанию, что можно было лишь дивиться.
Еще в стародавние времена клан Драконов Ночи захватил себе солидный кус земли, но в течение нескольких столетий просто не знал, что с ними делать. Потом завел какое-никакое зерновое и животноводческое хозяйство, но им, по сути, никто всерьез не занимался, и потому доходов с него, разумеется, клан не получал. Но старался поддерживать на плаву. Когда же за все эти владения взялась Эрлика Тар, уже через десяток лет патриарх с удивлением увидел в активе своего клана лишнюю статью пусть небольшого, но дохода.
Полоса земли была огромна. На севере ее выращивали крыжовник и ягоду вроде морошки, разводили оленей, а на юге возделывали банановые, ананасовые, манговые плантации – словом, в этих границах на землях клана выращивали буквально все. Конечно, Эрлика Тар осуществляла лишь что-то вроде общего контроля, но сумела же она найти стоящих людей и так поставить дело, что все великолепно закрутилось само!
Отдавая должное таланту своей потомицы, Эндо восхищался ею, но у него нечасто появлялась возможность сообщить ей об этом. Даже поздравить с праздником – и то. До сих пор неприятный осадок остался у него от дня рождения Эрлики Тар, к которому готовились всем кланом – и в результате провели без именинницы. Ее известили открыткой, потому что сотовых телефонов она не признавала, но, как оказалось, открытку девушка получила лишь через два дня после торжества.
Она ничего не сказала тогда, и в результате запоздалые объяснения патриарха получились довольно нелепыми. Эрлика Тар всегда вела себя столь сдержанно, что по ее виду невозможно было догадаться, о чем она на самом деле думает. После двухдневного пребывания в руках законников она трое суток ничего не ела, ни с кем не разговаривала, и Эндо не на шутку испугался. Но когда девушка снова начала есть, дала согласие выйти замуж за Райно Хранителя Дайн, с которым ее «скрестили», и стала терпеливо вынашивать ребенка, патриарх успокоился.
И если потом его немного настораживала се холодность в обращении с мужем и сыном, то он списывал ее на непривычку, а может, и на характер девушки.
Но успокоился он слишком рано. Девушка теперь работала в секретариате патриарха, сельским хозяйством вместо нее занялся другой клановый. Они виделись чаще, но о своей потомице Эндо по-прежнему знал очень мало. Она никогда у него ничего не просила, если и задавала вопросы, то лишь по работе. И когда вечером, накануне Совета, остановила его в кабинете, куда он заглянул за последней сводкой, а она заканчивала разбирать бумаги, патриарх решил, что речь снова о делах.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она.
– Это срочно? – спросил Эндо, прикидывая, успеет ли он наведаться в Технаро, пока там еще находится его сын, Алвэр.
Легкая ироническая гримаска исказила лицо Эрлики Тар, и это насторожило патриарха.
– Я не займу у тебя много времени.
– Что случилось, детка?
– Я просила бы тебя разрешить мне уйти, – слова явно дались ей нелегко.
– Уйти? Куда уйти? В отпуск?
– Нет… Уйти, то есть… умереть.
Несколько мгновений Эндо не мог понять, что происходит. Он умел соображать очень быстро (а как иначе, если зачастую от этого зависела жизнь, и не только его самого), но сказанное было настолько неожиданно, что сперва он решил, будто попросту ослышался. Эрлика Тар смотрела на него без улыбки, и на шутку это не походило.
Шагнув к ней, патриарх схватил ее за локоть.
– Что случилось, девочка моя? Кто тебя обидел?
Девушка молча смотрела на него, и до Эндо с запозданием дошло, какую глупость он сказал. Она ведь была не из тех, что по любому поводу бросаются в крайности.
– Ну, что же произошло? Ведь все шло хорошо.
Эрлика Тар пожала плечами.
– В последнее время? Ничего не произошло. Просто я устала.
– Господи, да что же за резон такой – устала? – почти рассердился патриарх. – Ты же еще совсем юна. Как ты можешь так говорить?
– Я прожила два хороших смертных срока. Почему ты считаешь, что мне не от чего было устать?
– Но должна же быть какая-то причина, – Эрлика Тар молчала. – Ладно, попробую догадаться. Это из-за того, что с тобой сделали Блюстители?
Она опустила глаза, и лицо ее стало особенно строгим. Но и ответа здесь, пожалуй, не требовалось. Эндо смутно догадывался, что произошло тогда, в метрополии законников, только не говорил с нею об этом, не спрашивал и не уточнял. Смутно припомнил, что отправлял тогда к потомице психолога, но она отослала врача и передала, что общаться с ним не хочет. Больше пытаться он тогда не стал и внезапно с болезненной остротой пожалел об этом.
– Я понимаю, – проговорил он, не дождавшись ответа. – Но почему ты тогда не пришла ко мне?
– Просить о разрешении… уйти? – девушка подняла взгляд.
– Нет. Сказать, что тебе настолько плохо!
Она усмехнулась.
– Ты всегда был занят.
– По такому случаю у меня нашлось бы время.
– Не хотелось отрывать тебя от важных дел.
– Да какие дела могут быть важнее моих собственных потомков!? – вскинулся он. – Эрлика Тар, так нельзя. Ты же понимаешь, я не могу разрешить тебе самоубийство.
– Почему?
– Потому что люблю тебя.
– Ты, как и всегда, думаешь только о себе.
– Но почему ты хочешь уйти? Неужели здесь, в этом мире, не осталось больше ничего прекрасного?
– Я ненавижу этот мир.
– Но у тебя есть муж, сын…
– Я ненавижу Райно.
– Почему же ты тогда не разведешься с ним? – изумился патриарх.
Девушка равнодушно пожала плечами.
– Но зачем? Он любит меня, а мне самой все равно.
– Так не бывает.
– Но так обстоит дело.
– А как же сын?
– Эвану я не нужна. Ему и отец-то не очень нужен. Хамоватый вырос юноша, наглый. Самостоятельный.
– Детка, но…
– Ты бы слышал, что он мне недавно заявил, когда пьяный домой вернулся!
– А Райно знает, как его сын ведет себя с тобой?
Она снова пожала плечами.
– Не знаю. Не думаю. Он был слишком молод, чтоб становиться отцом, сыном почти не занимался.
– Ладно, с Эваном мы решим вопрос. Говорю тебе, детка, разведись с Райно.
– Я не вижу к тому причин. По всем меркам он – хороший муж, неплохой человек. Как я уже говорила, любит меня. Зачем мне разводиться?
– Зачем ты вообще вышла за него, а?
– Он сделал мне предложение. Дважды. В первый раз – прямо в метрополии Блюстителей Закона, наутро, – Эрлику Тар едва заметно передернуло, но Эндо, конечно, обратил внимание.
– Нашел время…
– Да нет, он от чистого сердца. Я понимаю. И после… Притащил огромный букет цветов. В физиономию хотелось швырнуть.
– Ну и швырнула бы.
– Но Райно же ни в чем не виноват. Его тоже принудили. Узнав, что я не желаю с ним спать, он ко мне не притронулся.
– А потом был ребенок?
– Ему сделали инъекцию, – объяснила девушка, глядя на патриарха немного исподлобья, будто изумляясь его недоумению. – Я думала, ты знаешь.
– То есть фактически он тебя изнасиловал? Хорошенькое начало знакомства.
Эрлика Тар дернула плечом. Она терпеливо ждала.
– Вот что, детка, бросай-ка работу у меня в секретариате и отправляйся путешествовать. На курорты, в увеселительные заведения. Денег я тебе дам. На казино хватит.
– Зачем?
– Отдохнуть. Развеяться. Почувствовать прелесть окружающего мира.
– Я не хочу.
– Чего не хочешь?
– Развеиваться и развлекаться. Это очень скучно.
– Но хочется же тебе хоть чего-нибудь?
– Хочется. Уйти.
– Девочка моя… – вздох Эндо был похож на стон. – Не надо так, прошу тебя.
– Я же не наказать хочу. И не задеть, – снова удивлялась Эрлика Тар. – Просто я устала. Но я не могу сделать это, не получив твоего разрешения как патриарха.
– Но почему же ты думаешь, что я дам его тебе? Ведь ты мне нужна…
– Я знаю. Но, думаю, ты найдешь мне замену. К тому же ты получил от меня, что хотел. Да и Аэли уже не четырнадцать.
У патриарха сузились глаза. Он был очень проницательным и очень опытным человеком. Долгие годы, проведенные под угрозой смерти, научили его чувствовать и понимать – тому, что мужчины умеют крайне редко. Нужный ответ приходил мгновенно, как только появлялся хоть какой-то материал для суждения, для правдоподобного ответа. И в этот миг наития Эндо увидел, что его несколько-раз-правнучке действительно все вокруг осточертело, ничто не мило, и причины этого лежат как в недавних, так и в довольно давних событиях. Он понял, что его потомица когда-то жила в постоянной обиде на клан, пренебрегающий ею, а потом привыкла считать себя ненужной.
– Господи, но я же спрашивал, согласна ли ты обменять себя на Аэль.
Впервые за все время общения в глазах Эрлики Тар вспыхнул огонь, ненадолго прогнавший прочь пелену равнодушия. Огонь гнева.
– А могла ли я отказаться? Я, выросшая в клане, воспитанная в клане – могла ли я отказаться? Аэль согласился бы заменить любой из нас, как бы он ни боялся этого, какого бы исхода для себя ни ждал, на то Драконы Ночи и именуются кланом. Разве может быть иначе? Только ты мог решить, кого из нас отдать на растерзание.
Эндо опустил глаза в пол.
– Прости меня, девочка…
– Зачем ты просишь прощение? Случись это еще раз, ты сделал бы то же самое.
– Не знаю, милая. Я был уверен, что заплачу жизнью Аэли, если не соглашусь на обмен. Теперь вижу, что выбор здесь был из двух смертей. Я не знаю, что выбрал бы, знай я то, что знаю сейчас. Возможно, начал бы войну.
Губы Эрлики Тар слегка скривились.
– И положил бы весь клан?
– Неизвестно. Ты многого не знаешь, детка. Но тогда обстановка была до крайности огнеопасна. Может, хватило бы одной вспышки.
– Нет, – девушка махнула рукой, как ему показалось, пренебрежительно. – Не будет вспышки сейчас, не было бы и тогда. В привычке кланов теперь повиноваться законам и их Блюстителям – как олицетворению.
– Здесь ты не совсем права. Закон – это еще не Блюстители Закона. И, кажется, они сами это доказывают как никто лучше.
Эндо вырвался из цепкой хватки неприятных воспоминаний и вновь перевел взгляд на Боргиана Ормейна Даро. Его спокойная, чуть ироничная улыбка показалась Дракону Ночи оскорбительной, особенно в свете его разговора с Эрликой Тар накануне. Ужасно хотелось кого-нибудь убить – давненько у Эндо не появлялось такого сильного желания – или хотя бы начистить физиономию. Вот хоть тому же Боргиану. Вместо этого Дракон Ночи любезно улыбнулся Блюстителю Закона, который снова повернул к нему голову, и попытался вновь включиться в обсуждение проблем полигамии. Настроение было совершенно нерабочее.
Вчера ему все-таки пришлось дать Эрлике Тар обещание, что если через десять лет она не изменит своего решения, он даст ей разрешение на быструю смерть и, возможно, сам лишит ее жизни – чтобы это произошло как можно более безболезненно. Эндо прекрасно понимал, что не согласится на подобное ни через десять, ни через сто лет, и теперь ломал голову, какую же составить для своего несчастной потомицы культурную программу, чтобы та все-таки ощутила вкус к жизни. Вопрос, казалось бы, слишком мелкий для патриарха, но глава Дома отдавал себе отчет, что, раз уж дело зашло так далеко, то решить проблему он должен сам.
Так что возможность или невозможность ввести полигамию в Асгердане его нисколько не интересовала. Но, привыкший думать сразу несколько мыслей, если уж возникала такая необходимость, Эндо успел уловить, что новый закон с некоторыми оговорками все-таки приняли. Самой главной оговоркой была та самая, предложенная почти в самом начале – заключение вторичного брака лишь с согласия предыдущей супруги или супруга – как кому повезло. Оговорка показалась Эндо значимой.
Поэтому, когда обсуждение было закончено и, несмотря на неоднократное приглашение, никто из патриархов больше не желал говорить, Дракон Ночи проголосовал за закон. Опуская руку с жезлом, он заметил удивленное лицо Мэрлота. Тот не выражал большого желания соглашаться с необычным новшеством, хотя большинство патриархов и обывателей ждали от него прямо противоположного решения. Патриарха Мортимеров считали дамским угодником, да еще он был славен тем, что никогда не бросал ни одной женщины – они сами уходили от него.
– Должно быть, потому он и не хочет, чтоб в Центре была полигамия, – шепнула Саннара, матриарх клана Симней, своей дочери Сэндре, исполнявшей при ней обязанности секретаря. – Если б он на всех женился, представляешь, что б творилось, а?
– Ну, был бы женат на нас обеих, – флегматично ответила Сэндра, которая прекрасно знала, что не она одна пользовалась благосклонным вниманием Мэрлота.
Саннара слегка порозовела, но охотно подняла жезл «за».
«Против» высказались лишь двое – Стойгнев Волостель, патриарх одного из самых слабых кланов, и Рун Мэйх Даймен. Ее потомки были необычными существами, для которых любовь являлась подлинно физиологической функцией, обусловленной определенными процессами в организме. Моногамия была свойственна всем Дайменам от природы, поскольку они могли любить лишь того, с кем легли в постель в первый раз.
Но ее возражение выглядело не слишком убедительно. В конце концов, закон давал лишь право, но никак не возлагал обязанность.
Когда заседание закончилось, многие патриархи спускались к выходу неспешно, по дороге обсуждая те или иные частные вопросы, связанные с принятым только что законом. Кто-то шутил, кто-то обговаривал совершенно сторонние вопросы – ведь у многих кланов был большой совместный бизнес, на проблемы которого зачастую просто не хватало времени. Лишь Боргиан Ормейн Даро спускался по лестнице в одиночестве, сопровождаемый всего двумя телохранителями. Скользнув по ним взглядом, Эндо заметил, что оба они – боевые архимаги, или уж, самое малое, старшие магистры, и сделал себе мысленную пометку.
– И как ты думаешь, что теперь будет? – спросил Дракон Ночи у патриарха Мортимеров, спускавшегося по устланной ковром лестнице, вертя жезл, будто простую резную палку.
– Легко предугадать, – флегматично ответил Мэрлот. – Мустансир кинется присматривать себе вторую жену, а Шатадана объявит своим потомицам, что ту, которая лишь помыслит о втором муже, он выпорет лично.
– Ха… Конечно, вопрос в традициях… Не проедешься на моей машине?
– Обо всем можно и сейчас поговорить. Вокруг только наши люди.
– Да и говорить-то особо не о чем. Мне интересно только одно – как именно законники придумают обойти ту оговорку, которую мы так удачно проволокли в закон о полигамии.
– О согласии? Но, может быть, сын Бомэйна ее даже и не заметил?
– Я б на это не рассчитывал.
– Я в другом смысле. Впрочем, в данном случае все зависит не столько от Блюстителей Закона, сколько от всех остальных.
– Ты так уверен в этом? Уже? – Эндо машинально старался вести разговор как можно непонятнее, в расчете на то, что поймет лишь поднаторевший в интригах Мэрлот, а остальные просто запутаются в так называемых «словах-паразитах».