И он уже привык жаждать любую хорошенькую девушку, которая ему встречалась на пути. Да и на Рейн Шени он сначала обратил внимание лишь потому, что его тянуло к каждой девушке с фигурой и внешностью, подобной ее. Лишь сегодня он с удивлением обнаружил, что страсть, если она не встречает отклика, гаснет, как костер, в который забыли доложить сушняка, потому что неразделенное удовольствие подобного рода – это пол-удовольствия либо и вовсе ничего.
   А Рейн в его объятиях дрожала, будто от холода.
   – Мне так страшно. Очень страшно, – жаловалась она.
   – Конечно, страшно. Еще бы…
   – Я так боялась брату или отцу сказать, как мне страшно. Я ведь знала, что они могут и не выдержать, а для них это пахло Звездными. Но ведь и тебе они еще грозят…
   – А пусть докажут, что я там был.
   – А если докажут?
   – Знаешь, родная, мне кажется, у законников скоро будет много других забот. Слишком много материалов скопилось на руках у патриархов других кланов.
   Девушка слегка отстранилась, поправила темно-синие волосы и с любопытством взглянула на собеседника.
   – В самом деле? А что за материалы?
   – Рейн, меньше всего мне б хотелось тебя обидеть, – стесненно ответил молодой Дракон Ночи. – Но, знаешь, есть такая поговорка: «Меньше знаешь – крепче спишь».
   Она улыбнулась ему и одернула платье. Поясок немного сбился – он не был затянут до предела.
   – Ты не обиделась? – требовательно спросил он.
   – Нисколько. Я понимаю. Да и ты, наверное, знаешь не все.
   – Уверен, что не все. Лишь то, что имеет отношение непосредственно ко мне. Но нельзя же долго держать в кармане пучок игл. Рано или поздно они начнут выскальзывать из кармана.
   – Ты считаешь…
   – Я только хочу сказать, что подобная информация – это пучок игл.
   – Ее, наверное, и при себе-то таскать трудно.
   Вздохнув несколько раз, девушка, видимо, совсем успокоилась и присела за стол. Ее чай уже заварился, рыбный пирог дымился на блюде, и Рейн деликатно подцепила кусок из мелких. Утолив первый голод, она будто припомнила, что слишком уж скуден стол, зарылась в запасы и принялась выкладывать банку за банкой, тарелочку за тарелочкой. Появились соленая лососина, три вида икры, креветки и соус к ним, морская капуста, гребешки, мидии и еще что-то, что Илвар не опознал, но что отчетливо пахло морем. Видимо, Даймены и в самом деле предпочитали все морское.
   – А ты видела того Таронта, которого тебе предназначили? – решился спросить он.
   Девушка покачала головой.
   – Его не нашли. Он, похоже, скрывался. Можно догадаться, почему. Женщины нашего клана ведь не всякому по вкусу. А уж наши привычки… Сам понимаешь. Наверное, он ни за что не хотел на мне жениться.
   – А пришлось бы?
   – Возможно, мои родственники попытались бы его заставить. Уверена, если б он отказался жениться на мне, брат вызвал бы его на дуэль. И мог бы убить. Он неплохой воин и маг, – Рейн вздохнула. – Я старалась не думать о том, что меня ждет.
   – Как трудно… Трудно – слов нет! И не поймешь, зачем было нужно законникам стремиться сломать жизнь вам обоим. А второй вариант тебе не подобрали?
   – Подобрали. Но он… Он умер. И они, наверное, просто не стали стараться дальше.
   – Свиньи.
   – Ты знаешь, я иногда думала, что, может, лучше б мне было переспать с братом, – медленно сказала Рейн, ковыряясь ложечкой в вазе с икрой. – Вот человек, которого я с легкой душой стала бы любить, вот тот, кто любил бы меня.
   – Он не был женат?
   – Был. Но давно. Я все равно в нем уверена. Я знаю, что он никогда не поступил бы со мной так, чтоб меня потянуло в петлю. Потому и страшно нашим девушкам жить в Асгердане, что никогда не можешь быть уверена в мужчине, которому решаешься отдать свою жизнь. Знаешь, раньше-то мы сочетались браком только внутри клана. Еще и сейчас среди старших немало таких браков, – она улыбнулась. – Их не объявили вне закона, хоть они всему противоречат, поскольку закон обратной силы не имеет.
   – Да-да, помню… До сих пор действителен и брак патриархов Кехада.
   – Им тоже повезло. Вот это я понимаю. Их браку уже больше тысячи лет.
   – За это постоянство их можно уважать, – произнес Илвар, но не слишком уверенно. Он сомневался, что способен был бы прожить с одной и той же женщиной хотя бы двести лет, где уж там тысячу. Потому и вызывало у него сомнение, способен ли он сдержать сгоряча данное обещание жениться. Если бы Рейн заговорила с ним об этом, он, конечно, не нашел бы в себе силы отказаться, подтвердил бы предложение, сделанное в сослагательном наклонении. Но она молчала, и он с облегчением молчал тоже.
   Они поели, а потом, когда стал меркнуть закат, и небо окрасило в тысячи ярких оттенков, разошлись по комнатам. В спальне, отведенной Илвару, оказалось все, что могло ему понадобиться в гостях, даже небольшой компьютер, подключенный к единой сети. Он отправил отцу и матери письмо, что с ним все в порядке, просмотрел телеканалы, но не нашел ничего интересного. В программе новостей ни словом не обмолвились о нападении на метрополию законников.
   Это позабавило молодого Дракона Ночи, но и взволновало. Не признак ли это того, что всесильный клан собирается обрушиться на нарушителей всей тяжестью своего гнева, притом еще и не подконтрольного законодательству? От законников всего можно ожидать. Он не слишком любопытствовал политикой, но смутно понимал, что в данном случае вопрос возмездия за подобную выходку – дело влияния и выживания. Если Блюстители Закона не навешают виновным по полной программе, то тем самым как бы намекнут, что с ними и дальше можно так шутить.
   Этого не допустит ни один клан, даже тот, которому испокон веку мысль о власти над системой не приходила в голову.
   Молодой человек вздохнул и, отшвырнув пульт от телевизора, повалился в постель.
   А в следующее мгновение скрипнула дверь. На пороге стояла Рейн Шени, бледная, но спокойная, в одной тонкой ночной рубашке. Она смотрела на своего гостя вдумчиво и испытующе, а потом подошла и улеглась в постель рядом с ним. Растерянность Дракона Ночи была так велика, что он даже не обнял ее, хотя этот жест был бы естественным и, пожалуй, даже просто вежливым. Ведь девушки не ложатся в постель к мужчинам лишь затем, чтоб оскорбиться в ответ на объятие.
   – Мне очень холодно, – сказала она, вздыхая. – И страшно. Можно, я с тобой переночую?
   «Наверное, просто отходит от шока», – подумал Илвар, неуверенно обнимая ее и привлекая к себе. Он испытывал беспокойство и смутное желание помочь девушке с темно-синими волосами прийти в себя после плена у законников. Было немного стыдно того, как холоден и бесчувственен он сам, казалось, что, скажи он ей только о своей любви – и все тут же образуется. Но одновременно каким-то шестым чувством догадывался, что говорить о любви не стоит. И не затем она пришла сюда, чтобы привязать себя к нему самым очевидным для Дайменки способом. Она думала лишь то, что сказала, и хотела лишь того, о чем просила. Ей не нужна была любовь – только забота и спокойствие.
   Они так и проспали рядом, бок о бок, в обнимку друг с другом, хотя Илвару кожа девушки казалась неестественно прохладной, а ей, похоже, было с ним мучительно жарко. Между ними так ничего и не произошло, кроме того, что можно было бы назвать взаимопомощью.

Глава 12

   Любому неподготовленному человеку казались очень странными традиции и установления клана Накамура, и, наверное, многие оценили бы их как невыносимые. Дэйну же все это нравилось. Он с восторгом вспоминал одеяние Такэды, в котором он ее увидел впервые, и обстановку метрополии ее клана, и садик, и даже ее меч, легкий и гибкий клинок, который свистел у него над головой. Необычные ситуации были ему так же по сердцу, как и необычные женщины.
   В тот раз Такэда, позабавленная его историей, сумела вывести Армана из метрополии своего клана по-тихому, втайне, чтобы не злить тех своих родственников, которые всю ночь искали нарушителя, но безуспешно.
   – Они, наверное, с удовольствием бы меня растерзали, – улыбнулся Дэйн.
   – Не думаю. Скорее, не выпустили бы тебя, пока не объяснишь, как тебе удалось обойти системы защиты.
   – Но я не помню!
   – В этом и загвоздка.
   Девушка выговаривала слова разговорного языка Асгердана с легким акцентом и немного нарочито, но даже это юноше было приятно. Он с удивлением ловил себя на мыслях и желаниях, которые были ему непривычны, которых он прежде не испытывал. В какой-то момент ему даже стало страшно, потому что висела над ним эта темная туча, проклятие, в порыве гнева наложенное отцом и по-прежнему не снятое. Проклятие, которое должно было обрушиться на него, как только сын его станет достаточно взросл, чтобы убить своего отца.
   Сына у Дэйна не было и до сей поры быть не могло. Прежде, еще мальчишкой, он мало задумывался о том, что сделает со своим проклятием. Девушки не интересовали его, и провальский принц как-то не задумывался, что рано или поздно встретит ту девушку, с которой захочет вступить в связь. А когда стал достаточно взросл для подобных мыслей, решил, что просто не будет смотреть на представительниц противоположного пола. Он мысленно запретил себе все возможные связи с женщинами, чтобы исключить возможность появления на свет случайного отпрыска.
   Так ведь обычно и бывает, если кого-то проклинают. В один «прекрасный» день он гибнет от руки незнакомца и лишь меркнущим сознанием вспоминает какую-то случайную девицу, от которой, видимо, и произошел этот убийца, олицетворение неотвратимой судьбы. Если, конечно, павший под ударом судьбы в судьбу верит. Может умереть, даже и не зная, в чем дело.
   Дэйн верил в проклятия. Проклятия – особая магия, которой некоторые чародеи, особенно из числа черных магов, владеют виртуозно. Одним из мастеров подобной магии был и Арман-Улл, потому юноша не надеялся справиться с проклятием отца. Тем более что после его смерти это было даже труднее, чем при жизни. Смерть, особенно насильственная, очень хорошо скрепляет проклятия. Младшему отпрыску Деборы оставалось лишь смириться и строить свою жизнь соответственно.
   Потому-то он больше полусотни лет прожил девственником. Да и не слишком его интересовали женщины. Были вещи поувлекательнее.
   А теперь ему ужасно захотелось общаться с Такэдой, видеться с ней. Прощаясь, он буквально вынудил из нее обещание пойти с ним в кафе, пригласил в самое приличное место, какое смог вспомнить – клуб золотой молодежи в одном из небоскребов столицы, славившийся отличными рок-концертами, от которых этот самый небоскреб только что не раскачивался. Девушка поколебалась, глядя на него своими темными, непроницаемыми глазами, но под конец все-таки согласилась.
   В клуб она явилась, одетая вполне современно – в темных брючках и черной блузке, вышитой бисерным узором из иероглифов, то ли переплетенных между собой, то ли просто правильно начертанных. Что он мог знать о Накамурских иероглифах? Молодой Арман отметил, что даже волосы девушки были на этот раз убраны попроще, привычнее, и теперь она, пожалуй, почти не отличалась от любой обывательницы Асгердана. Кроме разве что своим особым шармом.
   Дэйн старался перед ней изо всех сил. Уже где-то посреди своей длинной тирады об искусстве андеграунда и преимуществах Индастриал рока по сравнению с Пауэр-метал роком он заметил, с каким пылом пытается произвести на спутницу впечатление, но замолчал ненадолго. Плыть по течению было так приятно…
   Клуб Такэде не очень понравился, но она охотно посидела в его самом дальнем зале, где звуки музыки были слышны тише всего, выпила три коктейля и поболтала с Дэйном. Он с удовольствием слушал ее рассказы о тех клубах, где бывала она, и ее собственный взгляд на индустриальное направление рока. Взгляды у нее были чисто женские, то есть романтические, мелодию она оценивала по степени ее красивости и мелодичности, но Армана приятно изумило то, что девушка видела красоту в некоторых его любимых композициях.
   Он просто не думал о последствиях своей тяги к собеседнице.
   Они еще несколько раз встретились. Дэйн потащил ее на концерт своей любимой группы «Гремя костями», а она пригласила его на выставку. Лишь придя туда, Арман обнаружил, что выставка эта не художественная, а техническая, и с наслаждением предался созерцанию самых последних моделей мотоциклов. Как оказалось, Такэда ценила хорошие мотоциклы, знала в них толк и отлично каталась. Это ее пристрастие заставило юношу взглянуть на милую и интересную в общении девушку совсем другими глазами.
   – А ты как относишься к мотоциклам? – поинтересовалась она.
   – Честно говоря, катался пока только вторым номером.
   – Ну для парня это несолидно.
   – Согласен. Начинаю приобщаться, – Дэйн повел ищущим взглядом. – Может, посоветуешь, какой тут самый лучший?
   – Хочешь купить?
   – Ну да. Почему бы не начать прямо сегодня? Сперва выберем модель.
   У Такэды вспыхнули глаза. Как каждый любитель, она испытывала вполне бескорыстное наслаждение от простого разглядывания новейших моделей любимой техники. А уж выбор перед покупкой – это же особое удовольствие, даже если выбираешь не себе.
   – На какую сумму рассчитываешь?
   – А сколько тут стоят самые дорогие?
   – Ну… Положим… Тут можно найти модели и тысяч за пятьсот. А не найти, так заказать.
   – Ну, тогда тысяч двести могу на это положить.
   – Двести? – переспросила девушка. Помедлила, то ли соображая, то ли переживая удивление. Но о богатстве Мортимеров по Асгердану ходили такие слухи, что, пожалуй, никакая сумма не могла показаться другим чрезмерной для представителей «белобрысого клана». Но только во второй момент. В первый-то момент каждый примеряет ситуацию к себе. И удивляется. – Полагаю, такой дорогой мотоцикл тебе по первоначалу ни к чему. Достаточно будет чего-нибудь подешевле. Скажем, тысяч за десять-пятнадцать.
   – Ну, веди меня. Ты в этом больше понимаешь.
   Следующие два часа они выбирали для него мотоцикл. Смакуя наслаждение, девушка осмотрела не меньше трех десятков машин, выбранную заставила при себе раскурочить и заглянула не только в мотор, но и всюду, куда только было можно. Заметна эта тенденция – чем дешевле покупаемый мотоцикл, тем тщательнее покупатель осматривает его и придирчивей копается в моторе. Дэйн не столько следил за манипуляциями Такэды, сколько за ее лицом, а также лицами двух парней-продавцов. Впрочем, те прекрасно знали эту закономерность, и потому терпеливо ждали, пока девушка налюбуется внутренностями мотоцикла.
   – Покупай, – разрешила Такэда, разгибаясь, и грязной тряпкой вытирая пальцы от масла, внимательно посмотрела на продавцов. Особенный разрез глаз и выражение лица придавали глазам Накамура совершенную непроницаемость, что во многих случаях было важным преимуществом. Но теперь они имели дело с опытными продавцами, которых не проймешь особым взглядом.
   Впрочем, с мотоциклом все было в порядке, не из-за чего волноваться.
   Дэйн протянул кредитную карту, потом, вспомнив, что ресурс этой карты почти исчерпан, достал вторую. Оформление документов потребовало от него немало времени, но зато потом они с Такэдой отлично посидели в ресторанчике при павильоне, где пахло свежезажаренным мясом и абрикосовой подливой. На маленьких тарелочках, которые им принесла официантка, лежали аккуратно напластованные ломтики свинины, истекающей соком, а при них – три вида салата и овощи с подливой на гарнир. Бокалы с пивом, принесенные одновременно с блюдами, были увенчаны такими плотными на вид шапками, что уж наверняка могли выдержать и мелкую, и даже крупную монету.
   Дэйн ковырялся в еде, вне всякого сомнения, очень вкусной, и с восторгом смотрел на спутницу.
   – Покатаемся?
   – Обязательно, – Такэда раскраснелась, глаза ее искрились.
   – Удивляюсь, как это твои родственники позволяют тебе подобные развлечения.
   – Почему же нет? Накамура не такие чопорные, как можно подумать. На территории метрополии, конечно, и речи быть не может. Но в обыденной-то жизни! Что тут плохого? – девушка пожала плечами и усмехнулась. – Вот, к примеру, Гюльнара, моя приятельница… Она из Эшен Шема, из Идущих Тропой Истины, а у них, как известно, женщины на территории метрополии и клановых земель могут ходить только в глухой одежде и в этих… в хиджабах. Это такие… покрывала до земли, которые скрывают фигуру и лицо. Да и в обыденной жизни патриарх от них требует скромности в одежде. Но ты бы видела, в каком костюме Гюльнара явилась на вечеринку, – Такэда закатила глаза. – Помнится, даже я не выдержала и сказала ей…
   – А почему «даже ты»?
   – Потому что мы, Накамура, всегда придерживаемся такой позиции, что человек как хочет, так и поступает. Но я сказала ей, что Мустансир Эшен Шема посмотрел бы на это плохо. А она ответила, что уже была замужем, и потому ей можно. Так что… Так что, одно дело клановые традиции, а другое – просто жизнь.
   Молодой Арман заулыбался ей.
   – Это здорово. Рад, что клановые традиции не мешают тебе общаться с таким обалдуем, как я.
   – Ну зачем ты так о себе?
   – Я же Мортимер. Слышал, будто Накамура терпеть не могут Мортимеров.
   – Это не так. Нельзя говорить однозначно. У нас ведь даже есть общие браки. Например, Магэна Накамура и Норан Мортимер. Помнишь? У них еще родился сын, которого до сих пор не могут однозначно отнести ни к тому, ни к другому клану.
   – Да, помню. Сангоро. Белобрысый и одинокий, не имеет сестры-близнеца. А по сути-то – нормальный Накамура.
   – У него нет близнеца. У всех Накамура есть близнецы, по одному мы не рождаемся. К тому же Сангоро обладает всеми признаками Мортимеров.
   – Да как сказать. Юрист из него, как из льдины клинок, да и экономист аховый. Да и по голове его лучше не бить.
   – По голове никого не стоит бить.
   – Настоящих Мортимеров можно. Вот меня, к примеру, – Дэйн подставил ей круглую, с коротко остриженными молочными волосами, с высоким лбом голову. – Можешь колотить, чем хочешь.
   – Ничем я не буду колотить…
   – Ну, если интересно. А Сангоро нельзя.
   – Я помню, Норан в то время вел себя до странности сдержанно. Казалось, нисколько и не возражал, чтобы сына признали представителем нашего клана, – задумчиво сказала Такэда.
   – Не возражал, конечно. Ты же слышала о нашем клановом проклятье.
   – Ах да, конечно… – девушка сочувственно посмотрела на Дэйна. Внезапно моргнула. – Послушай, так ты же… Ты же, кажется, младший сын.
   – Ага, – Арман постарался, чтобы эти слова прозвучали спокойно, даже легкомысленно.
   – Но ты же…
   – Да мне же еще ста нету. Все еще впереди.
   – Зачем ты так говоришь? – упрекнула она. – Будто нисколько и не возражаешь.
   – А что толку возражать против судьбы? Сколько ни возражай…
   Разговор об этом как-то сам собой заглох. Обоим неприятно было перебирать доказательства того, что ни одному младшему сыну в семье Мортимеров не избежать своей судьбы. К тому же Дэйн, если и стал бы сейчас серьезно думать о каком-нибудь проклятии, то лишь о своем собственном, а не о клановом. Впрочем, он ни о чем серьезно не думал. Ему было просто хорошо.
   Мотоцикл отправили к нему домой – доставка не так дорого и стоила – так что молодой человек, не обремененный покупкой, решительно отправился провожать девушку до самого дома. Можно было взять свою машину в городском гараже, но оба предпочли прогуляться. До квартиры, которую Такэде подарили ее родители, они добирались больше часа, но ни один из них не почувствовал усталости или досады. Они болтали обо всем на свете, а по сути – ни о чем, и потом, пожалуй, при всем желании не смогли бы вспомнить ни одной конкретной темы.
   Расстались у лифта. Дэйн мысленно поцеловал Такэду в ладошку, а потом, вернувшись домой, проворочался всю ночь, заснул только к утру и впервые в жизни проспал в институт. Несмотря на свою репутацию, он стал очень старательным студентом. Преподаватели сперва ждали от него всевозможных выходок, на практических занятий над ним, колдующим с реактивами, обязательно стоял лаборант и пристально наблюдал за каждым движением пальца. Но Дэйн лишь разок переборщил со взрывчаткой, немедленно возместил весь ущерб и долго извинялся. На него даже не наложили взыскания.
   Зато от любознательности и въедливости студента-Мортимера скоро растаяли все преподаватели. Он не отставал, требовал от них списки дополнительной литературы, таскался за ними с папкой собственных разработок – какого энтузиаста своего дела это не тронет? А другие в Галактисе не работали. Потому Арману спускали все его выходки, как, например, чемпионат по перепою, организованный в студенческом общежитии, концерт тяжелого рока в честь дня рождения одной из студенток (стоимость вылетевших стекол Дэйн тоже без споров возместил) или эксперимент на морских свинках. Последний, правда, был самым неприятным.
   Свинки от лошадиных доз нового магического препарата позеленели и стали крякать, да еще довольно высоко подпрыгивать, заместитель декана – полная женщина, выглядящая на пятьдесят смертных лет, а по меркам бессмертных, как ни странно, довольно молодая, всего пять сотен лет – увидев в институтском коридоре стайку таких свиной, упала в обморок. Придя в себя, она очень громко и долго кричала, обещала размазать виновника по стене, и Дэйна тогда спасли лишь отличные отметки в зачетке. Правда, он еще долго – в виде извинения – пытался всучить пострадавшей химическую колбу из дорогущего магического хрусталя. Замдекана принять дар не решилась, это было запрещено, но невольно смягчилась.
   Такому хорошему студенту, как Дэйн, простили один прогул. Отсидев последние две пары (впервые ему было неинтересно слушать лекцию, потому что мысли были заняты другим), Арман тут же схватил мотоцикл и кинулся к дому Такэды – предложить ей покататься. Девушка не отказалась. Через полчаса она появилась из подъезда, одетая в кожу. На высокие, с узкими голенищами сапоги молодой человек посмотрел с восторгом и тут же решил, что купит себе такие же.
   Они катались весь вечер, а ночью, когда Дэйн вернулся домой и, пристроив мотоцикл между двумя машинами – своей и соседской, прижавшись лбом к стене, вдруг понял, что он влюблен. Чувство это было ему непривычно, да что там, он просто никогда не испытывал ничего подобного. Любовь к брату и сестре, любовь к матери – это же совсем другое дело. Всей своей жизнью Дэйн не был подготовлен к влюбленности в девушку. Он привык смотреть на свою жизнь, как нечто, принадлежащее только ему, ну еще, может быть, самым близким родственникам. Да и то.
   Несколько минут он пытался собраться с мыслями. Было даже немного страшно, но не из-за проклятия – с тем, что угрожает настичь когда-нибудь, не скоро, а может, и вовсе никогда, очень легко смиряешься – а из-за неизвестности. К тому же ужасно хотелось выкинуть что-нибудь эдакое, особенное, и тоже мешало думать.
   Но что сделать? Спеть серенаду? Очень хорошая идея. Если взять усилители, лучшую музыкальную технику, навьючить все это на грузовик и несколько раз проехаться под окнами любимой девушки – чем не серенада? Или можно завалить цветами подъезд… Нет, это банально. Совершенно неинтересно. Разве девушку со вкусом может заинтересовать банальщина? Такая девушка, как Такэда, заслуживает только самого лучшего.
   Поэтому Дэйн засел в своей лаборатории и несколько дней выходил оттуда только в туалет, в кухню и б университет. Лекции он посещал аккуратно, выслушивал внимательно, должно быть, надеялся выцедить из них что-нибудь новенькое и полезное для его нынешних опытов. Ему и в голову не приходило, что девушка, за которой несколько дней он так внимательно ухаживал, а потом вдруг перестал являться, может обидеться, сделать неприятные выводы в адрес ухажера.
   Через неделю необходимое вещество было смешано, и Дэйн занялся привезенными по заказу белыми голубями. Как оказалось, с птицами было намного труднее справиться, чем с химическими элементами. Голуби категорически отказывались пить то, что Арман предложил им, и даже при помощи маленькой детской клизмы не так легко было закачать вещество им в клювы. Птицы бились, как сумасшедшие, и Дэйн даже испугался, что они себе крылья переломают.
   Напоенных странной маслянистой жидкостью голубей два дня тошнило и несло, летать они не желали, и хотя для ночной серенады все было готово, машина, набитая аппаратурой, ждала в платном гараже, и ребята, сокурсники Армана, всегда готовые учинить какую-нибудь каверзу, были готовы, с птицами никак не получалось. Они все-таки оправились к вечеру третьего дня, даже поклевали зерна и попили воды, а белоснежные перья их заполыхали всеми цветами радуги, вспыхнули, как фонарики, маленькие глазки. В темной комнате клетка с такими голубями кого-нибудь слабонервного могла напугать до смерти, потому что птицы мало того, что напоминали слепленное в маленькое пятно северное сияние, но еще и вовсю фосфоресцировали, светились, будто неоновые лампы.
   Дэйна ничто не смущало. Убедившись, что птицы оклемались, он обзвонил друзей, схватил клетку и помчался в гараж. Обитатели клетки напугали даже студентов-химиков, даже тех, что явились на зов Армана под градусом. Один из них, осторожно прикоснувшись к голубю сквозь прутья клетки, пробормотал:
   – Вот ё-моё… А у меня, помнится, гигантская черепаха жила. Такая, знаешь, триста лет живет на свете. Огромная, панцирь – почти сорок сантиметров в диаметре. На нее можно было столик журнальный поставить. Мы на нее поднос крепили с тарелками. Только долго ползла от кухни до комнаты. Больше часа…