Красавина Екатерина. Право первой ночи

   — Что за человек?
   — Бойфренд Анжелы. Руслан.
   — Руслан. — Ника как-то странно морщит лоб. — Кто тебе об этом сказал?
   — О чем? — вконец запутываюсь я. У меня уже голова идет кругом, словно я катаюсь на колесе обозрения с бешеной скоростью. Я чувствую, что без чашки крепкого кофе тут не обойтись. Или без стакана водки. Жаль, что ее нет. Надо бы иметь в запасе бутылочку, подумала я. На крайний случай.
   — О том, что он в курсе махинаций, как выразилась ты, — поддевает меня Ника. И я невольно испытываю приступ облегчения. Значит, Ника постепенно приходит в себя, раз она уже ерничает и жалит.
   — Он сам и сказал.
   — Руслан? — переспрашивает Ника.
   — Руслан.
   — Но это очень странно. Потому что Анжела показала мне его фотографию и сказала, чтобы я ни в коем случае не наткнулась на него. Если увижу где, то должна быстренько сделать ноги. Чтобы он ни о чем не догадался.
   Здесь я окончательно перестаю что-либо понимать. Я смотрю мутным взглядом на Нику до тех пор, пока она не фыркает.
   — Ты случайно стаканчик не приняла на грудь с утра?
   — Нет.
   — Аврора, — раздражается Ника. — Проспись. Тебе полезно лечь и отдохнуть. Ты уже несешь непонятно что.
   — Несу… А ты ничего не перепутала насчет Руслана?
   — Не перепутала. У меня голова пока нормально работает, не то что у некоторых.
   Я даже не обижаюсь на Никины колкости. Я ничего не понимаю в этой истории. Где тут правда, а где ложь….
   — Ладно, рассиживаться мне здесь нечего. Скоро предки нагрянут. Все. Пока.
   — Как пока? — спрашиваю я с идиотским видом.
   — Так. Где моя сумка? — деловито спрашивает Ника.
   — Вот. — Я достаю из пакета сумку Ники.
   — Спасибо, тебе только вещи доверять. Дорогая сумка, а ты помяла ее. Растяпа! — Я узнаю свою сестру. И мне становится почти весело. Я разражаюсь истеричным смехом.
   — Не смейся как припадочная. Тебе это не идет. — Ника встает с дивана и отряхивает джинсы. — Все, я пошла.
   — Куда?
   — Тебя это не касается!
   — А труп? — глупо спрашиваю я.
   — С трупом разбирайся сама. — Ника уже полностью пришла в себя. — Меня никто не видел. Улик на месте нет. Так что все в порядке.
   — Оставь мне номер своего мобильника!
   — Мобильник? — Ника на секунду задумывается. — Я его сегодня же выкину.
   — Это Анжела тебе его дала?
   Она утвердительно кивает головой. Меня охватывает злость!
   — А вдруг тебя кто-нибудь видел?
   — Вот тогда и поговорим!
   — А твои платья?
   — Платья — не улики. Может, мне кавалеры их купили. Чао!
   Ника поворачивается и идет к двери, даже не посмотрев на меня.
   А я сижу в полуобморочном состоянии. Мне хочется догнать Нику и трясти ее за плечи до тех пор, пока она не запросит о пощаде. Но поздно: я слышу хлопанье входной двери и понимаю, что Ника уже ушла.
 
   Приехав на работу, Губарев решил первым делом позвонить Викентьеву.
   В офисе его не было. Дома — тоже. Секретарша — та самая девица, которая принесла фотографию с двумя бывшими проститутками — Ольгой и Алиной, — сказала, что Викентьев сегодня на работе не появлялся.
   — Он вам звонил?
   — Нет.
   — Когда позвонит, свяжитесь сразу со мной. Убита его дочь, и мне надо поговорить с ним.
   В трубке воцарилось молчание.
   — Убита? Как?
   — Ножом. Удары в живот и в грудь, — лаконично сказал Губарев и повесил трубку.
   Витя стоял напротив и смотрел на него.
   — Нет на месте?
   — Нет.
   — Куда же он делся?
   — Откуда я знаю куда? — раздраженно сказал Губарев. — Я что, Нат Пинкертон? У меня сыскного агентства нет. И не стой тут над душой! Садись на стул!
   Помощник сел на стул.
   — Что будем делать?
   — Ноутбук я оставлю на вечер. Все равно тут возни порядком. Сейчас мы едем домой к Викентьевым. Поговорим с матерью Анжелы и Алиной. Точнее, в обратном порядке. С Алиной, а потом с матерью.
   — Почему?
   — Потому! Алину надо застать врасплох. Если я начну с матери, то Алина успеет подготовиться к беседе. А это не входит в наши планы. Мы хотели поговорить с ней насчет убитой Ольги Буруновой. Но не успели. Произошло еще одно убийство. Анжелы. А теперь нам представляется возможность познакомиться с этой дамочкой поближе. И задать ей кое-какие вопросы.
 
   Викентьевы жили в доме, от которого за версту несло большими деньгами. Живут же люди, подумал Губарев. Как короли. Одни перебиваются с копейки на копейку. Да еще вкалывают за эти гроши. А другие обитают в хоромах. Разве это справедливо, задал себе вопрос Губарев. И сам же на него ответил: нет.
   — Разве это справедливо, что кто-то живет в таких домах? — спросил Витька.
   — Ты что, мои мысли читаешь?
   — Стараюсь.
   — Лучше этого не делать. — Мои мысли не всегда правильны.
   Приземистый охранник с бычьей шеей остановил их. Но, когда Губарев показал свое удостоверение, отступил назад.
   — Какой номер квартиры Викентьевых? — спросил Губарев.
   — Двадцать пять. Третий этаж.
   Дверь открыла высокая худая женщина с тонкими губами.
   — Вы к кому? — начала она. Удостоверение майора не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления.
   — Я не получала инструкций на ваш счет.
   — Я хотел бы поговорить с хозяевами.
   — Вячеслава Александровича нет дома. Наталья Родионовна больна.
   — А Алина… как ее по отчеству?
   — Дмитриевна. Да, Алина Дмитриевна дома.
   — Тогда я побеседую с ней. А потом с хозяйкой. Женщина по-прежнему стояла в дверях.
   — Кто там? — раздался женский голос.
   — Из милиции, Алина Дмитриевна, — откликнулась женщина.
   — Да? — Через минуту перед Губаревым выросло соблазнительное создание в белом пеньюаре. С пышными рыжими волосами, распущенными по плечам.
   — Мне нужно побеседовать с вами. Майор Губарев Владимир Анатольевич. Я веду расследование смерти Анжелы Викентьевой. А это старший лейтенант Павлов Виктор Николаевич.
   — Да… мы уже в курсе случившегося. — Алина вынула откуда-то воздушный платочек и приложила его к глазам.
   На публику играет, решил Губарев. Только кого она собирается растрогать несуществующими слезами? Нам с Витькой на это наплевать. Но выражение лица женщины, открывшей им дверь, мгновенно изменилось. Оно стало участливым и нежным.
   — Алина Дмитриевна, — заволновалась она. — Вам надо полежать. Отдохнуть.
   — Спасибо, Марина Семеновна. — Платочек был уже отнят от лица. — Вы очень добры. Но раз милиция считает нужным со мной побеседовать, то… — раздался протяжный вздох. — Раз надо, так надо.
   Актрисой Алина была дешевой. Ее уловки так и бросались в глаза. Но кому-то они нравились. Например, Марине Семеновне. А также Викентьеву, сделавшему эту бездарность своей любовницей. Значит, не такой уж она была и бесталанной, раз сумела добиться расположения нужных ей людей.
   — Где мы можем побеседовать? — задал вопрос майор. Алина наклонила набок голову, как бы вслушиваясь в то, что сказал Губарев, а потом после недолгого молчания сказала:
   — Я думаю, это лучше всего сделать в моей комнате.
   «В моей комнате», — отметил про себя Губарев. Она с такой интонацией произнесла эти слова, что и дураку ясно: она примеряет на себя роль хозяйки дома. А почему бы и нет? Молодая эффектная женщина рядом с удачливым бизнесменом и еще не старым мужчиной. Таких пар навалом. Все эти «новые русские» с толстыми кошельками, достигнув определенного веса и влияния, меняют прежних спутниц жизни на молодых и длинноногих. Старый товар — на новый. Более свежий и привлекательный, размышлял Губарев, пока они шли за Алиной по нескончаемому коридору. Аромат сладких дурманящих духов окутывал Алину, как облако.
   Комната, куда они пришли, была вкрадчиво-обманной. Как и ее хозяйка. Алина хотела казаться не тем, кем она была, бывшей проституткой, подцепившей на крючок богатого мужчину, — нет, она хотела подчеркнуть свою белую пушистость и невинность. Во всяком случае обилие белого тона говорило об этом навязчивом стремлении. От белизны у Губарева даже заломило в глазах.
   — Проходите сюда, — тоном великосветской львицы сказала Алина, указывая на белый диван у стены.
   Губареву показалось смешным садиться на этот кукольно-бутафорский диван, но делать было нечего. Напротив дивана располагалась ниша с большой кроватью. Тоже, разумеется, белой. Над кроватью красиво спускался полог. Как на картинке, иронично подумал Губарев. Все тут ему казалось ужасно пошлым и театральным. «Сидим мы с Витькой, как два китайских болванчика, на этом диване. Видели бы нас коллеги — умерли бы со смеху». Сама Алина взяла белый пуфик, стоявший у окна, и села на него. Наискосок от них.
   — У вас ко мне какие-то вопросы? — Она явно стремилась взять инициативу в свои руки.
   — Да. Когда вы в последний раз видели Анжелу?
   — Анжелу? — Алина задумалась. — Где-то две недели назад.
   — Дома?
   — Да, она заходила домой. Ненадолго. К матери.
   — Какие у вас были отношения с Анжелой?
   — Почти никаких. Она была очень невоспитанна. Капризная, взбалмошная. Вытворяла что хотела. И доставляла немало огорчений отцу.
   — А матери?
   — Что «матери»?
   — А матери она не доставляла огорчений?
   — Спросите об этом у нее сами. — И Алина передернула плечами.
   — Простите, а ваше положение в доме каково? — явно наслаждаясь ситуацией, спросил Губарев. И как можно невиннее.
   С минуту-другую Алина смотрела на него, широко раскрыв глаза.
   — Я — племянница.
   — Вячеслава Александровича?
   — Нет. Его жены, — слово «жена» она произнесла с подчеркнутой брезгливостью.
   — То есть дочь сестры… или брата?
   — Сестры.
   — Ваша мать живет в Москве?
   — Нет. В Твери.
   — Вы приехали сюда по приглашению Вячеслава Александровича или Натальи Родионовны?
   — Какое это имеет значение? — капризно спросила Алина. — Ну… Натальи Родионовны.
   — Давно?
   — Год назад.
   — Наталья Родионовна была уже парализована? Алина метнула на него странный взгляд.
   «Спокойно, — сказал сам себе Губарев, — дамочка чем-то встревожена. Но чем?»
   — Да.
   — А когда заболела Наталья Родионовна?
   — Может быть, вы сами спросите у нее об этом?
   — Пока я спрашиваю вас, — жестко сказал майор. — И прошу отвечать на вопросы следствия.
   — Больше года назад.
   — И теперь вы здесь живете?
   — И теперь я здесь живу, — с легкой насмешкой сказала Алина.
   — Чем занимаетесь?
   — Не поняла?
   — Ну в смысле… работаете где, учитесь?
   — Ах нет, просто занимаюсь домом.
   — Понятно. Значит, вы утверждаете, что с Анжелой у вас никаких отношений не было?
   — Да. Не было.
   — А какие чувства она испытывала к вам?
   — Никаких. Я уже говорила вам, что она была очень невоспитанна.
   — Вы приезжаете сюда год назад, а через какое-то время Анжела уходит из дома.
   — Это ее проблемы.
   — Естественно, учитывая, что ее убили.
   — У нее была такая сомнительная компания.
   — Откуда вы это знаете? Вы же с ней не общались?
   Алина закусила губу.
   — Вячеслав Александрович рассказывал мне о ней.
   — Заботливый отец, пекущийся о своей дочери?
   — Именно так.
   — Похвально! И с вами он делился своей тревогой по поводу ее компании?
   Я стала Вячеславу Александровичу близким человеком, — несколько чопорно сказала Алина. — Со мной он советовался по многим вопросам и проблемам. Я старалась помочь ему. Во всем.
   — Охотно верю. А что сомнительного было в компании Анжелы?
   — Подозрительные личности, наркотики…
   — Анжела была наркоманкой?
   — Да. У нее в последнее время крыша поехала. Ей стало казаться, что за ней следят.
   — А вы за ней не следили? — задал майор вопрос наобум, надеясь, что Алина выдаст себя.
   — Я? Больно мне это надо. — Алина с трудом сдержалась, чтобы не фыркнуть. — Когда она была здесь в последний раз, у нее хватило наглости спросить у меня: устроила ли я за ней слежку?
   — Может, у нее были основания для таких подозрений?
   — Меня она совершенно не интересовала. «Зато тебя интересовал ее отец, — усмехнулся про себя Губарев, — бизнесмен, без пяти минут холостяк. Или уже холостяк. Если не де-юре, то, по крайней мере, де-факто. Суперприз для провинциалки, приехавшей схватить в столице за хвост Жар-птицу. Навряд ли ты не принимала в расчет его дочь, как стараешься сейчас убедить нас в этом. Все-таки Анжела могла доставить тебе неприятности. И немалые. Поэтому, девочка, играй, но не переигрывай. Все равно мы тебе не поверим, так что прибереги свои таланты для кого-нибудь другого. Например, для Викентьева».
   — Вы не знаете в окружении Анжелы молодого человека кавказской национальности? — спросил Губарев, вспомнив рассказ Маркеловой.
   — Вы имеете в виду Руслана?
   — Наверное. Кто он?
   — Бойфренд Анжелы. У него какие-то дела по бизнесу с Вячеславом Александровичем.
   — Вы его знаете?
   Алина картинно повела плечами.
   — Сталкивалась пару раз.
   — И какое впечатление он произвел на вас?
   — Никакого. Обычный молодой человек. Правда, слишком хитрый. Себе на уме.
   И здесь Губарев решил сыграть ва-банк. Просто ему захотелось сбить спесь с Алины. И увидеть ее истинное лицо. По-прежнему она останется в образе актрисы или… Майор вспомнил, как одно время Наташка, которая тогда работала в библиотеке, любила выписывать интересные афоризмы в отдельную толстую тетрадь, а потом читать их Губареву. Он ничего не запоминал, все путал. Тогда она стала поступать по-другому. Она выписывала их на листе бумаги и приклеивала на дверцу кухонного шкафчика. Таким образом, Губарев, когда ел, мог лицезреть очередной шедевр человеческой мысли. Воочию. Что-то вылетело из его головы за давностью лет, но кое-что и осталось. И вот сейчас в памяти Губарева неожиданно всплыло изречение известного английского писателя. Но фамилию его майор не помнил. Он еще написал книгу о портрете, который старел, а его хозяин всегда оставался молодым. Но афоризм врезался в память. «Мир носит маску, но иногда снимает ее». И сейчас Губареву хотелось сорвать маску с лица Алины.
   — А вот эта фотография вам знакома? — И Губарев достал из внутреннего кармана пиджака тот самый снимок. Алина, Ольга и Маргарита Грохольская. Алина подошла ближе к дивану. Эффект превзошел все ожидания. Алина уставилась на этот снимок, как зачарованная. При этом лицо ее мгновенно покрылось мертвенной белизной. Казалось, от него разом отхлынула кровь, и оно превратилось в лицо вампира из фильма ужасов. А потом у нее задрожали руки. Они задергались мелко-мелко. Как у больного в пляске святого Витта.
   — Откуда это у вас? — спросила она шепотом:
   Нашли в вещах секретарши Викентьева Ольги Буруновой. Убитой, — подчеркнул Губарев. — Маргарита Грохольская в свое время была довольно колоритной личностью. Вы не находите?
   Алина смотрела на Губарева, словно решая про себя какой-то вопрос. Наконец она повернулась к нему спиной и пошла нетвердыми шагами к шкафу, стоявшему у окна. Она выдвинула один из ящичков и достала оттуда толстую пачку долларов. И направилась с ней к Губареву и Витьке, сидевшим на диване.
   — Мы можем договориться? — хриплым голосом спросила Алина. — Сколько? Называйте вашу цену.
   — О чем вы, Алина Дмитриевна! Давать взятку лицам, находящимся при исполнении служебных обязанностей. Это на уголовную статью тянет. Оставьте ваши планы на этот счет!
   — Что вы собираетесь делать с этой фотографией?
   — Это зависит от вас. Согласны ли вы сотрудничать с нами в интересах следствия?
   — Я… согласна.
   — Тогда я хочу, чтобы вы рассказали нам о своих отношениях с Ольгой. Все как есть.
   Медленно, как сомнамбула, Алина прошествовала обратно к шкафу и убрала деньги в ящик. Затем взяла белый пуфик в руки и подошла к дивану. Села напротив Губарева. Руки у нее по-прежнему дрожали.
   — Извините. Я закурю.
   Губарев ничего не ответил. Алина достала из кармана пеньюара сигареты «Давидофф» и зажигалку. Затянулась. На секунду прикрыла глаза, а потом открыла их и уставилась на Губарева. Взглядом пантеры, пойманной в ловушку. Но Губарев понимал, что пантера есть пантера. И в любой момент она может показать свои когти и клыки. Даже находясь в ловушке.
   — Ну… — Алина облизнула губы. — Я… приехала в Москву восемь лет назад. Сопливой девчонкой. Мне тогда было восемнадцать лет. Без денег, без связей. Мать прозябала в Твери. Денег не было. Отец оставил нас, когда я была еще совсем маленькой. Скотина! Простите! Не могу удержаться от ругательств, когда вспоминаю своего папеньку. — Здесь Губарев подумал, что, возможно, Алина просто поменяла репертуар. И решила бить на жалость. Женщины всегда думают, что мужчин легко можно разжалобить рассказами о несчастном детстве или юности. Вот и теперь она отбросила маску самоуверенной дамочки и решила выступить в роли забитой девочки из провинции. Но ему, Губареву, все равно, под каким соусом она будет преподносить свою жизнь. Ему нужны только голые факты. — Мы жили очень трудно.
   — А Наталья Родионовна разве не помогала вам?
   Лицо Алины исказила гримаса.
   — Помогала, — с некоторым раздражением сказала она. — Но нерегулярно.
   — Наталья Родионовна старше вашей матери?
   — Да.
   — На сколько?
   — На пять лет.
   — Они были дружны между собой? Алина заметно напряглась.
   — Конечно, они же сестры.
   — Ваша мать приезжала в гости к Наталье Родионовне? Когда она в последний раз гостила у нее? — вставил Витька.
   — Не… знаю, — растерялась Алина. — Кажется, десять лет назад. Может быть, девять.
   — А Наталья Родионовна гостила у вашей матери? — спросил Губарев.
   — Да. Она приезжала к нам.
   — Тоже десять лет назад?
   — Нет. Года четыре назад. Или три. Не помню.
   — Вы начали рассказывать о том, что в восемнадцать лет приехали в Москву. Зачем?
   — Мне хотелось устроиться здесь, получить образование…
   — Вы могли обратиться за помощью к Наталье Родионовне.
   — Им в то время было не до того. Не до нас. Дела Вячеслава Александровича пошли в гору. Ему приходилось много работать. Они становились богачами.
   — И что было дальше?
   — Дальше? — Алина стряхнула пепел в изящную пепельницу в виде амура с колчаном стрел за спиной. — Дальше… поступить мне никуда не удалось. Возвращаться в Тверь не хотелось. Да и что там делать? Я осталась в Москве. — Наступила пауза. — Познакомилась с Грохольской. Она и помогла мне заработать хорошие деньги. У нее уже работала Ольга. Мы подружились. Или познакомились. Вот и все.
   — Как долго вы работали у Грохольской?
   — Два года.
   — То есть до закрытия притона?
   — Да.
   — А потом…
   — Потом работала в Москве в разных местах. Продавщицей в универмаге «Киргизия», секретаршей. Где только не приходилось гробиться! — В голосе Алины послышались мелодраматические нотки.
   — А поступать в институт вы передумали? Ответом было молчание. А потом:
   — Это оказалось не так легко.
   — Но с Викентьевыми вы общались? Перезванивались? Приходили в гости?
   — Нет.
   — Почему?
   — Не хотелось показываться перед ними бедной родственницей.
   И тем не менее она все-таки свалилась им на голову. Но значительно позже, отметил про себя Губарев. А тогда почему-то не хотела. Застеснялась. Только подумать, такая наглая особа, и вдруг ни с того, ни с сего совесть проснулась. Что-то тут не так. Или тогда она еще не была такой? И превращалась в стерву незаметно, постепенно.
   — Викентьевы знали, что вы в Москве?
   — Нет. Я не сообщила им об этом.
   — Вернемся к Ольгой Буруновой. Когда ликвидировали заведение Грохольской, вы с ней поддерживали отношения?
   — Нет. Мы разбежались в разные стороны.
   — Вы знали, что она работает секретарем у Викентьева?
   — Нет.
   — А вот Ольга знала, что вы — любовница шефа. Лицо Алины покрылось красными пятнами.
   — Наслушалась сплетен на работе!
   — Эта информация соответствует действительности?
   — А что в этом такого? — с вызовом спросила Алина. — В конце концов мужчина, который уже давно не живет с женой…
   — Особенно, если она парализована. Но в данном случае меня интересуют ваши отношения с Ольгой. Вы утверждаете, что не общались с ней с тех пор, как прикрыли притон Грохольской?
   — Да.
   — И еще… У вас есть машина? Возникло легкое замешательство.
   — Есть.
   — Какой марки?
   — «Феррари».
   — Подарок Викентьева? — не удержался Губарев.
   — Да.
   Следующий вопрос был об алиби. Оказалось, что в тот вечер, когда погибла секретарша Викентьева, Алина делала шопинг в бутиках в центре Москвы.
   Одним словом, дома ее не было. Теоретически и практически она могла сбить Бурунову, размышлял Губарев. Правда, бабуля, которая была единственной свидетельницей наезда, ни номера машины, ни марки не запомнила. Начинало темнеть. К тому же у старушки плоховато со зрением…
   — Ну что ж, спасибо за беседу. Если что вспомните, то позвоните вот по этому телефону.
   Протягивая Алине визитку, Губарев обратил внимание, что ее все еще била мелкая дрожь, которую она никак не могла унять.
 
   Когда Губарев с Виктором вышли в коридор, перед ними опять выросла домработница.
   — Мы бы хотели побеседовать с Натальей Родионовной.
   — Она себя плохо чувствует.
   — Мы не надолго.
   Наталья Родионовна крепилась изо всех сил. Губарев чувствовал себя убийцей, терзающим бедную парализованную женщину, но работа есть работа, и выхода у него никакого не было. «Я не девица в белых перчатках, — сердился сам на себя Губарев, — и не кисейная барышня. И нахожусь при исполнении служебных обязанностей». Но все равно было несколько муторно и неприятно.
   Лицо Натальи Родионовны было бледно-восковым. Глаза впали.
   — Извините, но нам необходимо поговорить с вами. Майор милиции Губарев Владимир Анатольевич. Старший лейтенант Павлов Виктор Николаевич.
   — Об Анжеле?
   — Да.
   — Пожалуйста. — Взмахом руки Наталья Родионовна указала на стулья возле кровати. — Присаживайтесь.
   Губарев подумал, что в манерах этой немощной женщины есть нечто повелительно-царственное. Они сели.
   — Мы сочувствуем вам…
   — Это лишнее, — перебила их жена Викентьева. — Если у вас есть вопросы — задавайте.
   «Железная женщина, не хочет плакать при людях. Она считает это ниже собственного достоинства», — подумал Губарев.
   — Когда вы в последний раз видели Анжелу?
   — Две недели назад.
   — Она приходила сюда к вам? Домой?
   — Естественно. Я же не могу выходить на улицу. — И кивком головы Наталья Родионовна показала на кровать. — Это цепь, к которой я прикована. Пожизненно.
   — В каких вы были отношениях?
   — В последнее время — в плохих. Мы были в ссоре. Анжела… — Наталья Родионовна запнулась, — решила начать самостоятельную жизнь. Без родителей. Мы ей стали не нужны. Она начала уходить из дома, ночевать у подруг и приятелей. Потом — снимать квартиру. То в одном месте, то в другом.
   — А что послужило толчком к ссоре? Наталья Родионовна провела рукой по подбородку.
   — Ничего. Анжела была жутко избалована. Мы с детства потакали ей во всем. Единственная дочь. Она ни в чем не знала отказа. Вот и получилось…
   Женщина говорила таким усталым голосом, что чувствовалось: никаких эмоций и сил у нее уже не осталось.
   — Внутренне я была готова к самому худшему. Я понимала, что все это добром не кончится.
   — Что «все»? — спросил Губарев.
   — Наркотики, окружение, характер… Когда-то приходит расплата… К сожалению.
   — Зачем к вам приходила Анжела?
   — Просить денег. Отец перекрыл ей кислород. Вот она и пришла ко мне.
   — Вы далией денег?
   — Конечно.
   — Вы разговаривали… нормально?
   — Я давно поняла, что поезд ушел. И читать нотации Анжеле — бесполезно.
   — О чем вы разговаривали?
   — Она была недолго. Около получаса. Разговор был ни о чем. Она спросила, как я себя чувствую. Я — как она живет. Раньше я надеялась, что она пойдет учиться. Но Анжела сказала, что пока хочет пожить для себя.
   — Вы перезванивались?
   — Иногда. Но редко.
   — И как давно испортились ваши отношения?
   — Трудно сказать. Умирание всегда начинается незаметно. Все накапливалось постепенно.
   — А… ваш муж? Как он относился к этому?
   — Он никак не мог смириться с этим. С тем, что Анжела для нас потеряна. Что она выбрала свой путь. Гибельный.
   — Ив чем выражался его протест?
   — Не знаю. Спросите у него. Наверное, он беседовал с Анжелой, воспитывал.
   — Не явилось ли появление в вашем доме Алины Дмитриевны причиной того, что Анжела сбежала из дома?
   — Явилось.
   — И вы не приняли никаких мер?
   — К чему?
   — К тому, чтобы ее здесь не было?
   — А разве это возможно? — Брови Натальи Родионовны взлетели вверх. — Сейчас всем командует мой муж. И у меня в доме нет никакой власти.
   — Вы часто общались со своей сестрой?
   — Нет. Не часто. Мы слишком разные.
   — У вас были хорошие отношения?
   — Какое это имеет значение? — И Наталья Родионовна устало прикрыла глаза.
   — Для нас все имеет значение.
   — Нет. Отношения были прохладными.
   — Ваша племянница утверждает обратное. Она говорит, что вы всегда были дружны с ее матерью.
   — Пусть говорит, что хочет.
   Наталья Родионовна открыла глаза. Ее взгляд поразил Губарева. На него смотрела умудренная жизнью, умная, проницательная женщина. Которая все знает и понимает, но не в силах что-либо изменить. «Нелегко ей, — подумал Губарев, — смиряться с существующим положением вещей».