Красавина Екатерина. Право первой ночи

   Как будто бы я сегодня не была пунктуальна, как кремлевский часовой при смене караула!
   Марина Семеновна проводила меня до дверей, и в ее взгляде я прочитала страстное желание спустить меня с лестницы. Навсегда.

Глава 5

   Дома вежливо, но пытливо поинтересовались, неужели у меня теперь внеурочная работа.
   — Да, — соврала я. — У фирмы много контрактов, проектов. Происходит расширение объемов работы по всем направлениям. Приходится вкалывать.
   — Это похвально, — проскрипел отец. Они с матерью ужинали на кухне, куда я зашла на минуту — схватить бутерброд с колбасой и стакан горячего чая. — Работа образует людей.
   — Вот именно работа… образует, — подчеркнула я.
   — Это ты о ком? — побагровел папашка.
   Став безработным, он чокнулся окончательно. Во всем ему чудился подвох и подкалывание.
   — Я вообще говорю. Я могу иметь собственное мнение. В конце концов я не маленькая.
   — Оставь ее в покое, — тихо сказала мать.
   — Да, чуть не забыла. — Я пошла в коридор за сумкой, а когда вернулась на кухню, то выложила на стол пятьсот долларов.
   — Возьми, мам. На стиральную машину. Сколько можно горбатиться над ванной. Да и душа никогда нормального не примешь. Вечно что-то над тобой стекает и капает.
   Отец как-то разом сник. Наверное, он решил, что своим жестом я намекаю на его полную финансовую несостоятельность.
   Я посмотрела на мать. Ее губы скривились, словно она собиралась заплакать.
   — Ну что ты, мам, все нормально. — Я обняла ее и быстро чмокнула в щеку. — Я попью чай в комнате. Не буду вам мешать.
   Я смотрела телевизор, когда заявилась Ника. В нежно-розовом платье. Если я что-то понимаю в одежде, куплено оно было не на китайском рынке и даже не в дорогом универмаге, а в бутике, где зеркала режут глаза, как лазерные лучи, а продавщицы надменны, как английские принцессы.
   — Привет!
   — Привет! — буркнула Ника. — Что смотришь?
   — Какую-то бодягу.
   — Если это бодяга, то чего пялишься?
   — А что еще делать? Ника фыркнула.
   — Заведи себе классного трахальщика. Слабо?
   — Кандидатуры не устраивают. Планка слишком высока. Не то что у некоторых… Готовы всегда. Готовы везде…
   Ника встала напротив меня; подбоченившись.
   — На меня намек?
   — Нет. На других.
   Ее лицо налилось кровью, и я подумала, что скоро она станет вылитым папашкой. Тот тоже от любого пустяка багровеет и психует.
   — Не люблю я твои шуточки!
   — А что ты вообще любишь?
   — Многое. Но тебе эти вещи недоступны. Например, это платье.
   Я делаю вид, что платье — ничего особенного.
   — От Дольче анд Габбаны? — ехидничаю я. Лицо Ники внезапно озаряется радостью.
   — Представь себе — да. Попала в точку. Дольче анд Габбана. Хоть в чем-то ты кумекаешь!
   — Я кумекаю во многом. Иначе не работала бы секретаршей в солидной фирме.
   Ника наклонилась ко мне, и я уловила аромат ее духов. И еще странный запах. Агрессии и враждебности.
   — Работай дальше, кто же тебе мешает? Гнобись в вонючей конторе…
   — Пошла ты! Сама бы поработала.
   — Зачем? Я бабки и так имею.
   — Давно ли?
   — Не твое дело!
   — Спишь с толстым папиком?
   — Почему папиком. Это — не папик… — И тут Ника замолкает. А у меня просыпается любопытство.
   Откуда у нее такие деньги? Представить себе, что какой-нибудь рекламный магнат или автомобильный туз потерял голову от Никиных прелестей, я при всем желании не могла. На суперкрасотку Ника не тянет. Внешность самая обычная, правда, когда накрасится — ничего. Фигура — средняя. Шарма — ноль, обаяния — тоже. Откуда же у нее деньги? Стала наркодилером? Это больше смахивает на правду. Но тогда Ника может загреметь в любой момент. Хотя она порядком треплет мне нервы и кровь, но все же это — моя сестра…
   Она садится рядом со мной на диван. В другом углу. И, не глядя на меня, впивается в экран. Потом берет пульт и переключает. Так она делает всегда. Но сейчас я не спорю с ней. Мне страшно.
   — Ника! — окликаю я ее.
   — Что? — цедит она сквозь зубы.
   — Ты связалась с наркотиками? Распространяешь их?
   — Какое тебе дело?
   — Ника! Не надо! Я буду делиться с тобой зарплатой. Только прошу тебя, не связывайся с наркотиками, дилерами, перекупщиками. Тебя подставят, и ты загремишь. Станешь стрелочником.
   — Не хочешь носить мне передачи?
   — Ника! — хватаю я ее за руку. — Не надо!
   В ее взгляде что-то мелькает.
   — Дура! — бросает она, высвобождая свою руку. — Ничем таким я не занимаюсь.
   — Правда, Ник? Честное слово? — обрадовалась я.
   Она посмотрела на меня, как на идиотку.
   — Клянусь на Библии!
   По телевизору показывали очумелый боевик. Пальба, грохот. Негр мочит всех из автомата. Высоченный небоскреб, похожий на рождественскую свечку, медленно оседает от взрыва террористов…
   — Как Паша? — Это был последний Никин кавалер. В меру щедрый в отличие от других.
   — Без понятия. Я его давно не видела.
   Значит, это не Пашка. Ее содержит кто-то другой. Но кто? Рано или поздно Ника пробалтывалась мне о своих ухажерах. Ей нравилось хвастаться своими трофеями. Но здесь она молчит. Как воды в рот набрала. И это непонятно.
   — Он богат? — захожу я с другого конца.
   — Кто?
   — Ну твой новый спонсор?
   Ника делает глубокий вздох. Хрупкое взаимопонимание, установившееся между нами пару минут назад, нарушено.
   — Ав-ро-ра, — раздельно говорит она. — Ты мне надоела. Понимаешь? Я имею право на свою личную жизнь или нет?
   — Конечно, имеешь. Но мне интересно знать, как у тебя на личном фронте. Все хорошо?
   — Прек-рас-но, — отчеканивает она. — Лучше не бывает. Но тебе я ничего не скажу.
   — И даже не познакомишь?
   — Тем более.
   — Боишься — уведу?
   — Вот именно!
   — Странно!
   — Почему?
   — Да так.
   Ника встает с дивана и начинает раздеваться. Стягивает через голову платье. Остается в одних трусах.
   — Выключай свет! — шипит она.
   — Сей секунд! — Я протягиваю руку к выключателю и щелкаю им. Комната погружается в темноту.
   Утром я проснулась в семь, встала, накинула халат и посмотрела на спящую Нику. Она лежала лицом к стене, волосы разметались по подушке. Я прислушалась. Спит. Я осмотрелась по сторонам. Мне была нужна Никина сумочка. Я вчера видела ее. Черная с серебряной пряжкой на боку. Куда же она ее дела? Сумочки нигде нет. И я занервничала. На стуле — нет, на столе нет. Я заглянула под кровать. Валяется в дальнем углу у стены. Ника специально ее туда забросила? Подальше от меня? Чтобы я не нашла там наркотиков? Она же вчера клялась и божилась, что больше не связывается с ними?
   Для того чтобы достать сумочку из-под кровати, надо взять длинную палку из ванной и аккуратно подцепить за ремешок. Есть и другой способ. Самой залезть под кровать. Идти в ванную было чревато непредсказуемыми последствиями. Меня мог остановить папашка и втянуть в длинный разговор, из которого я навряд ли быстро выпутаюсь. А в этот момент может проснуться Ника. И тогда прости-прощай мое знакомство с Никиной сумочкой. Точнее, с ее содержимым. Поэтому, взвесив все «за» и «против», я решаюсь лезть под кровать. Ника слабо шевельнулась во сне, перевернулась на бок и тихо застонала. Мне захотелось подойти к ней и дунуть на лицо. Отогнать страшные сны, как я когда-то делала в детстве. Но я поборола это искушение. Мы уже давно не были детьми, и сейчас передо мной стояла совсем другая задача.
   Я встала на четвереньки, потом легла на пол и стала осторожно ползти вперед. Внезапно я подумала, что надо было подпереть чем-нибудь дверь комнаты. Если сейчас сюда войдет папашка, он разбудит Нику. Но все обошлось. Я хватаю Никину сумочку и ползу обратно со своей добычей. Когда я распрямилась, мне показалось, что Ника не спит, а притворяется и смотрит на меня сквозь ресницы. Но это мне лишь показалось, потому что дыхание у Ники — ровное, а глаза — закрыты. Я стою посредине комнаты с сумочкой и лихорадочно соображаю: что мне делать дальше. Осматривать сумочку здесь — рискованно. Идти с ней в ванную — тоже. Придется все-таки рискнуть. Но делать все надо очень быстро. Как говорится, в темпе вальса.
   Я раскрываю сумочку и вываливаю ее содержимое на диван. Чего тут только нет. Такая маленькая дамская сумочка, а напихано… Мобильник «Нокиа»! Я не знала, что Ника купила мобильник! Даже номер своего сотового не дала! Ну и сестренка! Развела секреты! Я смотрю дальше. Записная книжка, темные очки, упаковка одноразовых платков, пачка презервативов, жевательная резинка «Орбит», две расчески, карамель «Бон пари», кошелек. Я раскрываю его. Триста баксов и семь российских сотен. Пудра. Дорогущая. Золоченая, с подписью на верхней крышке — «Нина Риччи». Платье от Дольче энд Габбаны, пудра от Нины Риччи. Помада в золоченом тюбике. Тоже под стать пудре. Я верчу эти предметы в руках. Замахнулась сестренка на шикарную жизнь. Подцепила на крючок богатую рыбку и затаилась. С кровати до меня долетает скрип. Я замерла, затаив дыхание. Впечаталась в диван. Намертво. Если Ника сейчас неожиданно проснется — мне капут. Она растерзает меня на мельчайшие кусочки. Меня не смогут даже похоронить — не соберут останки. Но моя тревога была ложной. Я продолжаю свой осмотр. Я роюсь, как заправский кладоискатель в надежде найти неизвестное сокровище. Так… дальше… Браслет в виде тонкой цепочки. Конечно, золотой. Ника теперь на дешевку не разменивается. И я ее понимаю. Жить хочется по максимуму.
   Я продолжаю осмотр. Телефонная карта. Билет на метро. Реклама кухонной мебели. Наверное, сунули при выходе из метро. Все. Ничего такого, что указывало бы на ее воздыхателя. От досады мне хотелось завыть и стукнуть кулаком по дивану. Вторую часть своих пожеланий я осуществила. Диван был мягким и стучать по нему можно было сколько угодно. Облегчения мне этот жест все равно не принес. Я листаю записную книжку. Телефоны, имена. Попробуй вычислить: кто есть кто.
   Я складываю все обратно в сумочку. Последней была пудреница. Я решилась раскрыть .ее, посмотреть, как выглядят шикарные пудреницы шикарных дам. Пока есть возможность. А то завтра Нике дадут коленом под мягкое место, и вся ее роскошь мгновенно кончится. Я раскрываю пудреницу, и оттуда выпадает сложенная вчетверо бумажка. Я разворачиваю ее и читаю адрес. Большой Харитоньевский переулок, дом двенадцать, квартира девять. Код 953. У меня нет ни капли сомнений: это адрес Никиного любовника. Того, кто покупает ей платье от Дольче энд Габбаны и пудру от Нины Риччи. Поэтому она и хранит эту бумажку в потайном месте.
   Я быстро переписываю адрес и код в свою записную книжку. Что же! Я нашла, что хотела. И Никины тайны скоро перестанут быть таковыми.
 
   Вячеслава Александровича я увидела только во второй половине дня. До обеда он отсутствовал. Он выглядел озабоченным и усталым. Как обычно за последнее время. Он подошел ко мне, я встала и протянула ему папку бумаг: напечатанные документы и проект на подпись. Он взял папку из моих рук и спросил:
   — Как вчерашний день? В новом качестве у Натальи Родионовны?
   — Все нормально.
   — Зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.
   В кабинете он предложил мне сесть в кресло для посетителей и без всяких предисловий сказал:
   — Все, что я сейчас скажу вам, должно остаться строго между нами.
   — Я клянусь в этом, — с жаром сказала я. — Не сомневайтесь во мне.
   Легкая улыбка скользнула по его губам. Больше всего в шефе мне нравилась вот эта легчайшая ироничная улыбка. Она стремительно возникала и так же стремительно исчезала. В ней была печаль и мудрость человека, знавшего о жизни все. Или почти все.
   — Наталья Родионовна — тяжелобольной человек. Помимо сердца, — он запнулся и какое-то время смотрел прямо перед собой, как будто обдумывая, как лучше сформулировать свою мысль, — у нее серьезное психическое расстройство, — резко сказал он. — Мании, галлюцинации. Прошу вас иметь это в виду.
   Я удивилась. Наталья Родионовна не показалась мне дамой с расстроенной психикой. Напротив, ее язвительные реплики и подкалывания говорили мне, что с рассудком у нее все в порядке. Но мужу лучше знать собственную жену. Тем более я видела ее всего один раз.
   — Я буду внимательна к ней, — заверила я его.
   — Напротив, я прошу вас разубеждать ее. Если Наталья Родионовна будет делиться с вами своими… своими фантазиями, не поддерживайте ее в этом. Договорились? Это моя просьба к вам.
   — Я сделаю все, как вы хотите.
   — Хорошо, приступайте к своим обязанностям. Я встала и вышла из кабинета.
   Работы было много: я перепечатывала документы, отвечала на звонки. Когда в приемную вошел Руслан, я сразу опустила голову и сделала вид, что напряженно работаю. Я помнила, как он небрежно обращался со мной в прошлый раз, и готова была дать ему отпор. Но здесь случилось нечто неожиданное. На документ, с которым я работала, легла роза. Алая роза на длинном стебле. Я растерялась и подняла глаза.
   — Это вам.
   Я молчала, не зная, что сказать.
   — Примите мой скромный подарок в знак вашего расположения.
   — Спасибо, — сдержанно поблагодарила я, откладывая розу в сторону. — Красивый цветок.
   — Работы много?
   — Как всегда.
   Я старалась быть деловитой и краткой. Настоящей секретаршей, которая не пускается в длинные разговоры с посетителями. А соблюдает дистанцию.
   — Да… Ольга, — протяжно сказал Руслан. Он стоял довольно близко от меня. Я чувствовала аромат его одеколона и обжигающий взгляд черных глаз. Соблазняет он меня, что ли, мелькнуло в голове. Может, у него хобби такое: соблазнять секретарш. Моя догадка оказалась верна. Потому что следующими словами Руслана были:
   — А что вы делаете сегодня вечером?
   Кто сказал, что настоящая женщина не сможет выпутаться из щекотливого положения? Всегда можно вежливо отказать, не задев честь и самолюбие мужчины. И я собиралась это сделать, но меня опередили.
   — Возражений я все равно не приму.
   — Это почему же? — Маска чопорной секретарши постепенно слетала с меня.
   — Потому что таково мое желание.
   — Вот как! — Мои брови взлетели вверх. — Но ваши желания могут не совпадать с моими.
   — Это и надо выяснить…
   — Каким образом?
   — Во время ужина.
   — Странное предложение, — сухо сказала я. — Очень!
   — Нормальное. Сколько вам лет?
   — Это к делу не относится!
   — Еще как относится. Вы молоды, перед вами прекрасное будущее. Но в «Морском бризе» вы еще не были.
   — И что с этого?
   — Я хочу сегодня ликвидировать этот пробел в вашей жизни.
   — Интересно! Это единственный пробел, который вы собираетесь сегодня ликвидировать? — И я посмотрела на него. В карих глазах Руслана плясали насмешливые искорки.
   — Пока — да.
   — Понятно!
   — Ну так как? Во сколько договоримся встретиться?
   — Ничего не получится. Сегодня вечером я занята!
   — У Натальи Родионовны. Я знаю. Но вы работаете там до девяти. Я подъеду прямо к дому. В девять ноль-ноль.
   Как я хотела сказать «нет»! Но почему-то вырвалось «да».
   — Ну и прекрасно.
   А когда Руслан покинул кабинет, я поняла, что передо мной стоит неразрешимая проблема: мне не в чем пойти в ресторан.
 
   Мне нравится расхожее выражение, что совесть — это понятие растяжимое. Во всяком случае моя совесть растянулась не знаю до каких пределов, потому что я решила схапать на вечер одно из новых Никиных платьев. Если бы она была здесь, я бы спросила у нее разрешения. Но она непонятно где, а я не могу опозориться перед Русланом. Так что… разговаривала я сама с собой, роясь в шкафу, — все в порядке.
   На розовое платье от Дольче энд Габбаны я наткнулась сразу. Померила. Я была объективной. И справедливой. Платье шло мне намного больше, чем Нике. Этот нежно-розовый выгодно оттенял мои темные волосы и карие глаза. Но как я пойду в таком платье к Наталье Родионовне? Там все хорошо разбираются в фирменных шмотках. Могут подумать, что я — новая пассия шефа и он втихаря отщипывает мне кусочки от своего финансового пирога. И здесь я нашла выход из затруднительной ситуации. Я пойду в будничной одежде, а платье спрячу в сумке, тем более что оно из немнущейся ткани. И переоденусь на лестнице или в укромном закутке. Так я и сделала.
   В этот раз я шла к Наталье Родионовне с опаской. Общаться с психически больным человеком — занятие не из легких. К тому же неизвестно, что она может выкинуть в любой момент. Кто знает, что ей взбредет в голову?
   Время пролетело довольно быстро. Большую часть я сидела около постели Натальи Родионовны и молчала. Она дремала, полуприкрыв глаза. Украдкой я посматривала на будильник, но старалась делать это незаметно, потому что боялась, что в любой момент Наталья Родионовна откроет глаза и увидит, что я пялюсь на циферблат.
   Когда за мной закрылась дверь квартиры Викентьевых, я поняла, что сейчас мне предстоит молниеносно проделать маленькую операцию: переодеться так, чтобы на меня случайно не наткнулся никто из жильцов дома. Несмотря на то, что в этом элитном доме царила торжественная пустынность, я жутко боялась, что кто-нибудь увидит мои манипуляции с одеждой и будет выяснять, что я здесь делаю и чем занимаюсь. Укромных закутков в доме не было. Оставалась лестница. Поставив сумку на ступеньки, я мигом стянула с себя блузку, потом — брюки. Сняла лифчик, потому что платье было сильно декольтировано. И покидала все в сумку. И тут я почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Повернув голову, я увидела, как в щелочку двери на меня восхищенно глазеет лысый старикашка, причмокивая губами. На элитного жильца он никак не тянул, но, возможно, это был папаша какого-нибудь бизнесмена, который вместо дома престарелых отправил отца в престижную квартирку, предварительно переписав ее на себя или своих детей.
   Я посмотрела на старика гневным взглядом в надежде, что он быстро захлопнет дверь. Я ошиблась. Щель стала шире. Теперь я могла лицезреть похотливого старикашку в полный рост.
   — Отлично! — сказал он, кивая на меня. — Первый сорт.
   — Неужели? Может быть, вы все-таки закроете дверь?
   — А зачем? — искренне удивился старикашка. — Я же не каждый день могу видеть почти обнаженную барышню. Да еще с таким телом. — И он зацокал языком.
   Я пыталась воззвать к остаткам совести, забыв, что согласно меткой поговорке там, где у мужчин была совесть, вырос х… Дверь распахнулась во всю ширь. Я выглядела, как испуганная нимфа. В одних трусиках, прикрывая грудь руками. Больше всего мне хотелось запульнуть чем-нибудь тяжелым в этого сатира, но ничего подходящего под рукой не было. Не кидать же в него бюстгальтер.
   — Мне кажется, что это дивный сон, — закатил глаза старикашка. — Прелесть!
   Я была в крайне дурацком положении и не знала, что делать. И вдруг я нашлась.
   — Хотите увидеть продолжение?
   — Конечно, — заволновался старикашка. — Когда?
   — Сейчас. Но надо заплатить.
   — Сколько?
   — Тысячу рублей. И я обнаженка. Вся.
   — Господи! — всплеснул он руками. — Давай же!
   — Гони сначала бабки, — суровым голосом сказала я. — Халява здесь не пройдет.
   Старик нырнул в глубину квартиры, а я подхватила сумку и рванула по лестнице вниз. Моля об одном, чтобы все жители дома внезапно погрузились в сон, как гости в «Спящей красавице».
   — Эй! — раздалось сверху. — Это кричал «мой старикашка». — Где ты?
   «Э-э-й-й», — эхом откликалось в доме.
   Перед первым этажом я остановилась. Не хватало только, чтобы меня а таком виде застукал охранник. Я поставила сумку на подоконник, достала розовое платье и быстро натянула его на себя. Кажется, мои муки остались позади. Проходя мимо охранника, я приветливо улыбнулась ему. Но он отвлекся от телика и подозрительно уставился на меня.
   — Это не вам кричали сверху?
   — Мне? — делано удивилась я. — Нет. Он ничего не ответил.
   Выйдя на улицу, я поискала глазами машину Руслана. Навороченную иномарку. Какой-нибудь «Форд» или «Ауди». Но я ошиблась. Руслан стоял около черного джипа и смотрел на меня. Как я могла ошибиться! Конечно, такие роковые мужчины могут ездить только на джипах. Им не подходят ни элегантные «Тойоты», ни юркие «Ауди». Только джип, грозный и мощный, мог подходить Руслану.
   Я подошла ближе. Руслан без тени улыбки смотрел на меня.
   — Опоздала! — И показал глазами на наручные часы.
   Я возмутилась. Я — не рабыня в его гареме!
   — Дела!
   — И кто задержал тебя? Наталья Родионовна?
   — Она.
   — Понятно! Садись!
   Я села в джип, и мы поехали. Всю дорогу Руслан молчал. Молчала и я. Наконец он затормозил у ресторана с надписью «Морской бриз» и кратко скомандовал:
   — Выходим.
   В зале преобладали глубокие синие тона. Во всю стену было выложено мозаичное панно, изображающее море, чаек, большой белый парусник, дельфинов, выныривающих из воды. Я подняла голову. В глаза бросились маленькие изящные балкончики.
   — Здесь будем располагаться? Или пойдем на второй этаж?
   — Здесь.
   Мы сели за столик, покрытый бело-синей скатертью.
   — Блюда в основном из рыбы, но, если хочешь, можно заказать что-нибудь мясное. Изучай меню.
   Я выбрала турнедо из копченого лосося в сметанном соусе. И салат из креветок с омарами. Руслан — баранью ногу, запеченную в тесте, и картофель-фри. И два бокала сухого белого вина.
   Официант ушел. Руслан положил руки на стол и посмотрел на меня.
   — Как работается?
   — Мы приехали говорить о делах? Руслан рассмеялся.
   — Не совсем.
   — Не понимаю.
   — Давай сначала расслабимся и отдохнем.
   — Хорошо. — Я откинулась на спинку стула и полуприкрыла глаза. Играла музыка. Приятная, расслабляющая. Кажется, это был блюз. Печальный, как осенний закат, и волнующе-томительный, как южная ночь.
   И вдруг меня пронзило острое чувство радости: я молода, сижу в ресторане с привлекательным мужчиной, слушаю замечательную музыку… Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Руслан с удивлением посмотрел на меня. Я постаралась придать своему лицу прежнее выражение.
   — Красивый ресторан, — сказала я.
   — Я люблю здесь бывать. Приятная обстановка. Хорошая кухня. Здесь есть одно блюдо, которое напоминает мне еду, которую я ел в детстве.
   Я молчала. Что я знала о нем? О его детстве? Ничего! Мы были случайными людьми, соединившимися на один вечер за ресторанным столиком. Случайными и чужими друг другу.
   — Я никогда не думал, что когда-то буду жить в Москве. Никогда.
   — Почему? — машинально спросила я.
   — Потому что слишком долог был путь к ней. Я родился в горном ауле, и Москва была для меня недостижимой мечтой.
   — Но она же сбылась!
   — Да! Поэтому я часто удивляюсь. Мне кажется, что это — сон.
   — Наверное, приятно, когда мечты сбываются.
   — Конечно. Они обязательно должны сбываться. Рано или поздно. А у тебя есть мечта?
   Разговор принимал странный, неожиданный оборот. Какое ему дело до моей жизни, до меня?
   — Нет. Я ни о чем таком не думаю.
   — А зря! Тогда у тебя был бы стимул идти вперед.
   — Зачем?
   — Надо жить так, чтобы каждый день был наполнен чем-то полезным. Чтобы он приближал к цели.
   — Может быть.
   — Сейчас у тебя хорошая работа… Но надо думать и о другом.
   — О чем?
   — О том, как из секретаря стать профи высшего класса. Это же не окончательная ступень в твоей карьере.
   — Не знаю.
   — Почему?
   — Я не люблю заглядывать в будущее.
   И это было чистой правдой. Зачем знать, что ждет тебя впереди? Может быть, там такое, что надо срочно брать веревку и вешаться. Или забиться в угол и никогда оттуда не выходить. Был такой царь Эдип, которому напророчили, что он переспит со своей матерью и убьет отца. Он бежал из дворца, скитался по глухим лесам. Но ему не удалось уйти от судьбы. Я уже не помнила всех перипетий этой истории, но в конце концов все произошло так, как было предсказано. Зачем тогда Эдипу было знать свою судьбу заранее? Какой в этом смысл?
   — Жить только сегодняшним днем — глупо.
   Что я могла на это ответить? Спорить мне не хотелось, вдаваться в длительные рассуждения — тем более. На меня вдруг навалились усталость и раздражение. Руслан почувствовал это и замолчал. Принесли еду. Некоторое время мы молча ели, потом Руслан сказал:
   — Мне отец прислал письмо. Два дня назад. Мы часто перезваниваемся. Но он все равно пишет письма. Зовет меня к себе. Ему хочется, чтобы я был рядом. Я ведь старший сын.
   — Ты из Дагестана?
   — Нет. Ингушетии.
   — У тебя большая семья?
   — Да. Трое братьев. Две сестры. Мы все очень дружны.
   И тут мне пришлось сделать величайшее усилие, чтобы не разрыдаться, потому что моей главной мечтой было, чтобы у меня была семья. Чтобы мать не смотрела на меня, как на пустое место, чтобы отец был добр и великодушен, чтобы Ника тоже была другой. Моей подругой. Как когда-то. Я помню Никину ладошку в своей. Когда мы шли зимой по улице, и она отворачивалась от метели, пряталась за меня. Это было очень давно. В детстве. Как будто бы в другом измерении. Почему-то Ника всегда боялась хлопьев снега, летящих ей в лицо. Ей казалось, что это — маленькие осы. А я защищала ее, успокаивала.
   — С тобой все в порядке? — спросил Руслан.
   — Да. Извини, просто кое-что вспомнила.
   — Я хочу сделать тебе одно предложение… — Внезапно он замолчал.
   Мне хотелось пошутить и спросить: «Руки и сердца?», но что-то в Руслане не располагало к таким рискованным шуткам. Поэтому я только спросила: