Красавина Екатерина. Право первой ночи

   — Тебе понравилось? Я тихо рассмеялась:
   — Да.
   — Мне тоже. — Он запустил руку в мои волосы и стал перебирать их.
   Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу. Я взяла Руслана за руку.
   — Какие красивые пальцы!
   — Я хотел стать пианистом, но не получилось. — И он рассмеялся, обнажив красивые ровные зубы.
   — Научиться никогда не поздно. Как ты думаешь?
   — Точно так же.
   — Я представляю, как ты сидишь за фортепиано в черном фраке и играешь при свечах «Лунную сонату» Бетховена. Вечером.
   — А что? Площадь позволяет. — Он обвел рукой комнату. — Куплю инструмент и буду играть Бетховена.
   Я хотела спросить: позовет ли он меня послушать музыку, но промолчала. Мы слишком мало знали друг друга, чтобы я могла задавать такие вопросы. Я вздохнула.
   — О чем вздыхаешь?
   — Ни о чем.
   — Жизнь прекрасна и удивительна. Иногда бывают такие моменты и минуты, которые оправдывают ее в целом.
   — Я пойду? — полувопросительно-полуутвердительно сказала я.
   — Зачем? Оставайся до утра.
   Ночь была поистине волшебной. Я подумала, что, если даже наутро мы расстанемся навсегда, жалеть я ни о чем не стану. Буду копить впечатления на старость. Кто знает: будет ли в дальнейшем моя жизнь щедра на подобные встречи?
   Утром Руслан заварил свой фирменный кофе.
   — Твой кофе — чудо!
   — Я вообще хорошо готовлю.
   — Странно! Я думала, что восточные мужчины не готовят.
   — Почему? Это — ошибочное мнение.
   — Теперь — знаю.
   — В следующий раз я угощу тебя пловом.
   Тут раздалось мяуканье, и к моим ногам подкатил черно-белый комочек.
   — Рикки! — воскликнула я и, взяв на руки котенка, принялась его тормошить. — Рикки, где же ты был раньше?
   — Он спал в коридоре. Такой соня. Только и делает, что спит целыми днями.
   — Может быть, он отходит от стресса?
   — Какого стресса?
   — Убитой хозяйки, — серьезно сказала я и опустила Рикки на пол. И воспоминания того вечера встали перед моими глазами. Я сидела, уставившись в одну точку.
   Руслан прищелкнул пальцами.
   — О чем задумалась?
   — О том, что я видела тогда, — тихо сказала я. — Об Анжеле.
   Руслан сел ко мне.
   — Аврора! Я хочу, чтобы ты поняла: я — твой союзник. Мне кажется, ты видишь во мне врага. Но это не так. Мы с тобой оба заинтересованы в том, чтобы найти убийцу Анжелы. Ты — чтобы спасти сестру.
   — А ты? — спросила я, глядя на него в упор. Во взгляде Руслана что-то мелькнуло: не то раздражение, не то настороженность.
   — А у меня свои счеты. Мы с Анжелой были… друзьями. Ну ты понимаешь: когда твою девушку убивают, у тебя возникает естественное желание покарать убийцу.
   — Даже если отношения уже расстроились, — бросила я наугад, вспомнив слова Ники.
   — Да. Даже если они и расстроились. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать. Да, у нас с Анжелой все было далеко не безоблачно, но я не могу смириться с тем, что ее хладнокровно убили и убийца гуляет на свободе.
   Я сделала вид, что поверила ему.
   — Но что я могу сделать?
   — Сказать правду!
   — Я уже все сказала. Клянусь. — И для большей убедительности я приложила руку к сердцу.» — Зачем мне что-то от тебя скрывать, ведь у нас одна цель?
   — Да. — Руслан соскочил с дивана и заходил по комнате. — Одна цель… Попробуй еще раз поговорить с Никой.
   — Хорошо. — Я почувствовала, как впечатления прошедшей ночи постепенно рассеиваются. И поняла, что пора уходить.
   Я пойду. Мне пора. — Я поднялась с дивана. — Спасибо за гостеприимство. — Здесь я встретилась с насмешливым взглядом Руслана. — И за все… остальное.
   — Всегда рад доставить удовольствие красивым девушкам.
   Рикки отчаянно мяукал, и я снова взяла его на руки. Крохотные блестящие бусинки смотрели на меня. Котенок зевнул. Я почувствовала, как что-то защипало в носу, и я зарылась лицом в котенка, чтобы скрыть свое смятение, тоску и отчаяние.
 
   Праздники жизни кончаются быстро. Они пролетают с космической скоростью, оставляя чувство опустошенности и мимолетности. Были они или не были? Руслан, его объятия, жгучие ласки — все было уже нереальным и далеким. Когда я открывала дверь своей квартиры, я задавала себе один-единственный вопрос: как я теперь буду относиться к Нике? Какими глазами посмотрю на нее?
   Ника была дома. Молчаливая, тихая. Каштановые волосы прилипли ко лбу.
   Был выходной, мне не надо было ехать на работу.
   — Привет! — сказала Ника каким-то потухшим голосом.
   — Привет! — Мое сердце сжалось. — Что-то случилось?
   — Случилось. — Ника подняла на меня глаза. В них были растерянность и страх. — Меня вызывают в милицию.
   — Зачем?
   — Для допроса. Охранница вспомнила, что видела, как я приходила к Анжеле.
   — Да… дела…
   — Только подумать, Аврора, я, наверное, в последний раз сижу в нашей комнате…
   — Что за глупости?
   — Это не глупости. Это — правда.
   — Ты все преувеличиваешь. Ты — всего лишь подозреваемая.
   — Номер один.
   — Ну и что! Ты же не виновата!
   — Ты не знаешь, как у нас все делается! На меня повесят это убийство. И закроют дело. Кто захочет возиться с расследованием? Зачем? Такой, как Руслан, откупится деньгами. А я… кому нужна я?
   При упоминании о Руслане мне стало нехорошо, получается, я предала Нику. Пусть и невольно.
   — Так что, Аврора, не поминай лихом. Прости за все. — И Ника заплакала отчаянными бессильными слезами.
   Но тут я уже всерьез возмутилась. Сестра она мне или не сестра, она — Ника, с которой я выросла. А это просто так из жизни не вычеркнешь. И вообще в этой истории слишком много белых пятен. Я должна сделать все, что могу. И даже больше. Мне необходимо спасти Нику. Она — единственный в моей жизни человек, ради которого я пойду до конца.
   Я подошла к Нике и поцеловала ее. В лоб.
   — Не волнуйся, я тебе помогу.
   — Правда? — Ника схватила меня за руку, как маленькая девочка, которая цепляется за мать, когда ей страшно.
   — Я тебе обещаю. — сказала я. — Ты не будешь сидеть в тюрьме. Пока я жива, этого никогда не случится.
 
   Губарев подумал, что Аврора Сеульская здорово помогла ему, сама того не ведая. Рассказав о собственном расследовании, она подсказала ему, кто та девушка, приходившая к Анжеле Викентьевой, похожая на нее. Сестра Авроры. Именно о ней упоминала охранница Маркелова. Но теперь ему не надо теряться в догадках, где искать эту девушку. Виктория Сеульская живет там же, где и Аврора.
   Губареву не довелось быть знакомым с Анжелой Викентьевой, но почему-то при взгляде на Викторию Сеульскую ему подумалось, что они — ягоды с одного поля. Заносчивые манеры, надменность, взгляд свысока, в котором сквозило: «А плевать я хотела на вас на всех». Но Виктория нервничала. И это было заметно. За напускным высокомерием скрывались растерянность и страх. Она поминутно закусывала губы и откидывала со лба прядь волос. Как будто бы она ей мешала.
   — Сеульская Виктория Михайловна, вы были знакомы с Викентьевой Анжелой?
   — Да.
   — Как давно вы познакомились?
   — Примерно полтора месяца назад.
   — Где и при каких обстоятельствах? Пауза…
   — Вы не поняли вопроса?
   — Поняла… Я работала на Анжелу.
   — В каком качестве?
   — Я была ее двойником.
   — Она сама предложила эту работу?
   — Нет. Я вышла на нее и…
   — Почему у вас возникла эта мысль? Как вы вышли на Анжелу?
   — Я просматривала один женский журнал и увидела, что Викентьева похожа на меня.
   Губарев вспомнил рассказ Авроры. Она говорила то же самое.
   — И что?
   — Я решила, что могу заработать на этом.
   — Ваша сестра знала, что вы работаете на Анжелу?
   — Нет. Я делала это тайком.
   — Как вы вышли на Викентьеву?
   — Через электронную почту. Координаты были опубликованы в журнале. Я написала ей, что похожа на нее. Ее заинтересовала моя информация. Мы встретились, и… я стала подменять ее.
   — В какое время? Как это происходило?
   — Анжела звонила, я приезжала к ней. Переодевалась. Потом ехала в те места, куда она меня отправляла.
   — Вы приезжали к ней в дом по Большому Харитоньевскому переулку. Дом двенадцать, квартира девять?
   — Да.
   — Где вы ее подменяли?
   — На дискотеках, в театрах. На вернисажах.
   — А где она была в это время на самом деле?
   — Не знаю.
   — У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?
   — Нет. Она мне ничего не рассказывала.
   — Вы знали, что Анжела принимала наркотики?
   — Да.
   — Вы видели, как она употребляет их?
   — Я видела ее несколько раз после «дозы».
   — Вы встречались с Русланом Мансуровым?
   — Нет.
   — Вы знали, что он был бойфрендом Анжелы?
   — Да.
   — Она говорила вам об этом?
   — Да.
   — Что-нибудь еще Викентьева говорила о Мансурове?
   Какую-то долю секунды Сеульская колебалась.
   — Нет.
   Обманывает, решил Губарев. Что-то она знает о Мансурове, но молчит. Боится?
   — Когда вы в последний раз видели Викентьеву?
   — В день убийства.
   — Вы с ней разговаривали? Сеульская закусила губы.
   — Нет.
   — Почему?
   — Она… — губы у девушки задрожали, — была мертва.
   Губарев едва удержался, чтобы не присвистнуть.
   — В котором часу это было?
   — Я… не помню.
   — Примерно.
   — Ну… наверное, около десяти или в начале одиннадцатого.
   — Вечера?
   — Да… вечера…
   — Вы с ней договаривались встретиться? Опять легкое замешательство.
   — Д-да.
   — Вы пришли и… Кстати, как вы вошли? Дверь была закрыта?
   — Нет, открыта.
   — Рассказывайте дальше!
   — Я увидела труп. Молчание.
   — Что потом?
   — Потом я… ушла.
   — А почему вы не позвонили в милицию? Сеульская посмотрела на Губарева странным взглядом.
   — Я ничего не соображала, — выдавила она. — Мне было плохо.
   Играет или нет, гадал майор. Много их тут, сидя в моем кабинете, пытались выглядеть кроткими и невинными. А на самом деле часто все оказывалось далеко не так. И каждый раз я должен быть психологом, следователем, ясновидцем, чтобы понять: где подозреваемые говорят правду, а где врут, не моргнув глазом. Вот и сейчас, что я могу сказать об этой девице? Все ли она говорит мне? Судя по запинкам, нет. А каковы причины этого? Вот сиди тут и гадай на кофейной гуще в надежде отыскать истину.
   — Когда вы понадобитесь, я вызову вас еще. И распишитесь здесь. Это подписка о невыезде.
   Сеульская поставила подпись, закусив нижнюю губу. Губарев обратил внимание, что губа у нее вспухла и была ярко-красной.
 
   — Итак, что мы имеем в сухом остатке? — рассуждал Губарев, сидя в кабинете. Витька сидел напротив.
   — Почему в сухом? Может, в мокром?
   — Не остри, — одернул своего напарника Губарев. — Сияешь, как елка. Что случилось?
   — Софья пригласила меня сегодня в гости.
   — А…
   — Вот я и…
   — Ясно. Счастливого времяпровождения. Но давай ближе к делу. Ноутбук Анжелы Викентьевой пока запечатан. В смысле информации. Я попробовал повозиться с ним. И понял, что бесполезно. Отдал специалистам. Пусть они работают.
   Отпечатков на ноже, которым убили Викентьеву, никаких. Звонили из экспертизы. Кстати, тебе не кажется, что это убийство — в кавказском стиле? Там любят, чуть что, и за нож хвататься. Звонили мы с тобой по номерам телефонов, записанным в мобильнике, — информация почти нулевая. Знакомые говорили, что давно не общались с Анжелой. Вызвали некоторых на допрос, говорили то же самое. Ничего существенного, за что можно было бы зацепиться.
   А вот беседа с Сеульской любопытна. Она призналась, что работала двойником Анжелы, подменяла ее там, где это было нужно. Она что-то не договаривает. Когда я спросил ее о Мансурове, она сразу замкнулась. Не хочет выдавать? Или здесь что-то еще. Ох, не нравится он мне. Скользкий тип. Так просто к нему не подъедешь и не расколешь. Вывернется — Если он и осуществил убийство Анжелы Викентьевой, то заранее все тщательно продумал. Рассчитал.
   Можно подойти к расследованию и с другого конца. Надо узнать, что произошло в роддоме номер тридцать два на Третьей Красногвардейской двадцать лет назад. Сдается мне — в этом ключ к разгадке этого дела.
   — Почему вы так думаете?
   — Интуиция, Вить. За годы работы вырабатывается интуиция, которая, как рыбка-лоцман, указывает верный путь.
   — А убийство Ольги Буруновой?
   — Здесь один клубочек завязан. Потянешь за ниточку — и все распутается. Одним махом.
   — Семерых побивахом…
   — Настроение у тебя сегодня явно не рабочее.
   — Что делать?
   — Да… вопрос хороший. Зазвонил телефон.
   — Да? — спросил Губарев. Это была Дашка. Она плакала.
   — Что произошло? Говори толком. Не реви, а то я ничего понять не могу. Кто не пускает? И правильно делает. Хорошо. Я сегодня приеду, и обо всем поговорим. Да, ждите.
   — Семейные неприятности? — спросил Витька, когда Губарев повесил трубку.
   — Семейные разборки. Дашка хочет поехать на дачу с компанией. С ночевкой. А мать против.
   — А вы?
   Губарев почесал в затылке.
   — Я тоже против. Ни к чему это. Но надо поехать и все это втолковать Дашке на месте. А то Наташка запретила, Дашка вспыхнула, и возник небольшой пожарчик. Который тушить мне. А то взовьется пламя. Сколько времени? Так, рабочий день окончен. Все равно — результативность ноль. Ты — человек для работы бесполезный. У тебя на уме одна личная жизнь, а мне необходимо с дочерью разобраться. Завтра с утра со свежими силами мы и приступим к нашим делам.

Глава 12

   Дверь Губареву открыла Дашка. Опухшая, зареванная.
   — Очень хорошо, что ты приехал. А то меня здесь за человека не считают. Обращаются со мной так, как будто бы мне пять лет. А я уже взрослая.
   — Не совсем, — поправил Губарев дочь.
   — И ты туда же, — рассердилась Дашка. — Таких помощников мне не надо. Уезжай тогда обратно!
   — Раз я приехал, то обратно уже никуда не поеду. Это во-первых. А во-вторых, ты меня сама вызвала сюда. Разве не так?
   — Я просила тебя о поддержке. А поддакивать ей не надо.
   — Кому это «ей»? — Губарев стоял в коридоре. — Может, я сначала пройду, а потом и поговорим. Где мои тапки?
   — Как всегда. В углу.
   — Вот, полюбуйся своей дочерью. — В коридоре появилась Наташка. Она была в новом халате нежно-персикового цвета, который очень шел к ее светло-русым волосам до плеч. — Грубит, хамит. Никакого сладу с ней нет. Твоя дочь, ты и разбирайся.
   — Я и приехал для этого. Давай хотя бы поздороваемся для начала.
   — Ну здравствуй, здравствуй, давненько мы тебя, папочка, не видели. Где же ты пропадал? — пропела жена.
   — Я не пропадал, а работал. Сама знаешь, работа такая.
   Другие и работают, и деньги приличные зарабатывают, и о детях не забывают, — ядовитым тоном сказала Наташка, делая упор на слово «приличные».
   — Таких не знаю. Если знаешь, познакомь хотя бы с одним. Те, кто бабки бешеные зашибают, по вечерам с девочками в саунах развлекаются, а не сидят в кругу семьи. А потом ты — женщина у нас свободная, по вечерам гуляешь непонятно где, тебе и карты в руки — ищи себе миллионера.
   — Найду, не беспокойся.
   — Найди, найди.
   — Я, кажется, позвала тебя не для того, чтобы ты каких-то миллионеров обсуждал, — встряла Дашка в словесную перепалку родителей.
   — Я не обсуждаю, я просто» говорю твоей матери, что может хватать миллионеров и миллиардеров пачками. Я ей здесь не помеха.
   Наступило молчание. Губарев понял: надо давать «отбой», иначе вместо того, чтобы потушить конфликт между дочерью и матерью, он поссорится с Наташкой. Она уже и так взвинчена до предела и цепляется к каждому слову.
   — Меня в этом доме накормят?
   Жена вспыхнула и хотела ляпнуть что-то колкое, но раздумала.
   — Конечно, накормят. Когда ты уходил от нас голодный? Солянку будешь?
   — М-м, — закатил глаза Губарев и изобразил на своем лице неземной восторг. — Обожаю солянку!
   — У тебя, пап, вид сейчас, как у кота, который ест сметану.
   — Да… от кота он недалеко ушел.
   Наташка, видимо, передумала вывешивать белый флаг примирения. Боевой задор в ней еще не иссяк. Была бы теща, мелькнуло в голове Губарева, вечерок стал бы совсем горяченьким.
   — Антонина Васильевна в деревне?
   — Да. Мама там.
   — Ей мой пламенный привет.
   — Кстати, она ждет не приветов, а тебя. Там надо кое-что починить.
   — Как-нибудь, — уклончиво сказал майор. Несмотря на то, что он не жил в семье, все равно приходилось помогать теще. Иначе домик в Смоленской губернии давно бы рухнул. То перекашивались двери, то надо было чинить крышу, то плохо открывались ставни. Деревенский дом, понятное дело, требовал мужских рук. В благодарность за помощь Антонина Васильевна расплачивалась с зятем банками соленых огурцов, которые Губарев очень любил…
   — Не как-нибудь, а как можно скорее. В ближайшее время, — строго сказала жена.
   — Есть! — отчеканил Губарев и приложил руку к виску, отдавая честь.
   — Мне солянку ставить подогревать? — спросила Дашка, шмыгая носом.
   — Не прикидывайся бедной овечкой, — сказала Наталья. — Я тебя все равно никуда не отпущу.
   — Подожди, Наташ, — поднял вверх руку Губарев. — Поедим, попьем чай. А потом во всем разберемся. Не торопись.
   Жена пожала плечами и пошла в большую комнату.
   — Будешь есть в гостиной, — скомандовала дочь. — Я сейчас еду принесу.
   — На подносе?
   — На подносе.
   Губарев старался хоть немного разрядить накаленную атмосферу.
   Солянка действительно была восхитительной. Когда они поженились, Наташа почти не умела готовить, и своим друзьям и знакомым Губарев обычно говорил: «А моя жена очень хорошо заваривает чай». Он хотел искренне похвалить жену, но вскоре сообразил, что фраза звучит несколько странновато. Получалось, что, кроме чая, жена больше ни на что не способна. С годами Наташка освоилась на кухне, ей нравилось что-то изобретать, придумывать из привычных блюд.
   Опыт — это ерунда, подумал Губарев, дело наживное. Не умеешь сегодня, научишься завтра. Гораздо хуже, что незаметно проходит молодость, пролетают годы. Так, не успеешь оглянуться, и старость подкрадется. Какие у Наташи были красивые волосы: блестящие, густые. А сейчас… Редеют на глазах, и цвет стал непонятно каким. Не то светлым, не то мышиной масти.
   Солянка была съедена в молчании. Потом они пили чай. В последний момент Губарев купил малиновый кекс, его разрезали на кусочки и положили на большое белое блюдо с оранжевым ободком по краю.
   — Ну что, девочки, — весело сказал Губарев. — И жизнь хороша, и жить хорошо.
   — Кому как, — пробурчала Дашка. — Если бы меня отпустили на дачу…
   — Не надейся, — вставила жена. — Выкини это из головы.
   — Как я могу выкинуть? Все поедут, а я останусь.
   — Даш, — сказал Губарев, усаживаясь на диван. — Иди ко мне.
   — Не пойду.
   — Почему?
   — Не хочу.
   — Я, как старший, приказываю тебе: иди сюда. Нехотя Даша села рядом с отцом.
   — Ну что хорошего в этой поездке? Просто тебе хочется быть как все?
   — Хочется.
   — Но непонятно, чем все это кончится…
   — Почему непонятно? Там будут одни знакомые. Я же не отправляюсь в логово к людоеду?
   — А кто знает?! Знаешь, как в жизни бывает?
   Сколько уголовных дел вырастает из обыкновенной бытовухи. Кто-то куда-то поехал. К знакомым симпатичным людям. А потом… изнасилования, пытки, трупы. Вино ударило в голову, и человек перестал себя контролировать. Это случается сплошь и рядом. Гораздо чаще, чем ты думаешь. Зачем тебе рисковать? Ты уже не маленькая и должна своей головой думать, а не чужой.
   — Я и думаю.
   — У меня есть идея — в ближайший выходной поехать к бабушке в деревню.
   Неожиданно Дашка разревелась.
   — Вечно ты надо мной издеваешься.
   — Почему? Поедем всей семьей. По грибы сходим.
   — А что? Идея неплохая, — поддержала Губарева Наташа.
   — Большинство — за. Так что — сдавайся.
   — И не подумаю.
   — А у тебя выхода другого нет. — И с этими словами Губарев опрокинул дочь на диван. — Сдавайся, сдавайся.
   — Пусти, пап. — Дашка изловчилась и запульнула в него диванной подушкой. — Вот тебе.
   — Империя наносит ответный удар, — сказал майор и послал подушку в ответ.
   — Осторожно, — предупредила жена. — А то посуду разобьете.
   Предостережение было несколько запоздалым, потому что маленькая коричневая подушка описала в воздухе круг и шмякнулась посередине стола, подтолкнув синюю кобальтовую чашку. Чашка упала на пол.
   — Разбилась? — спросил Губарев.
   — Естественно! Я же вас предупреждала. Это из маминого сервиза. Она страшно расстроится.
   — Не надо говорить ей об этом, — предложил майор.
   — Она все равно заметит.
   — А если купить точно такую же? Это же не какой-нибудь антиквариат.
   — Возьми и найди.
   Как ни странно, разбитая чашка разрядила атмосферу. Дашка перестала капризничать, а Наташа пришла в хорошее расположение духа.
   — Итак, договорились. В следующий выходной едем в Смоленскую губернию. За грибами и ягодами.
   — Ягоды уж отошли, — заметила жена.
   — Тогда за грибами. Грибы еще остались?
   — Наверное. Ждут тебя. Специально.
   — Правильно делают!
   — Только ты, пап, не обмани. Дал слово — держи. А то потом позвонишь и скажешь» — работа, работа.
   — Не скажу. Заметано.
   — Ладно, поверим. Поверим ему, мам?
   — Придется.
   Губарев подумал, что ради семейного спокойствия ему придется пожертвовать двумя выходными и вкалывать без продыху. Но что делать, выхода нет. Уговор есть уговор.
 
   Ника влетела домой и с размаху кинулась ко мне. В объятия.
   — Аврора! Все кончено.
   — Что именно? Рассказывай по порядку! Дрожа она прильнула ко мне.
   — Я пришла в кабинет… — начала она.
   — Тише! — приложила я палец к губам. — Все дома.
   — Тогда, может быть, выйдем на улицу?
   — Да, это будет лучше. Вдруг кто-то из предков подслушает. Представляешь, какой скандал будет?
   — Точно. Отец и так на меня в последнее время рычит.
   — А со мной, напротив, разговаривает вежливо и чинно. Все в башке у него перепуталось.
   — Да плевать мне на него.
   — Пошли. Не будем терять времени. В коридоре нас окликнула мать.
   — Далеко собрались?
   — Очень, — огрызается Ника. Нервы у нее ходят ходуном.
   — Мы скоро придем, — примиряюще говорю я. — Погода хорошая. Пройдемся немного. Прогуляемся.
   Мои слова имеют эффект разорвавшейся бомбы. Из большой комнаты выползает отец и смотрит на нас своими глазами-окулярами. Мы съеживаемся под его взглядом, как нашкодившие школьницы.
   — Вы помирились? — скрипит отец.
   — А мы и не ссорились! Правда, Аврора? — И Ника неожиданно смеется. Вслед за ней смеюсь и я. Мне становится удивительно легко и свободно.
   — Конечно. Мы же сестры! — И тут я вспоминаю, что это — неправда. И во рту набухает горечь.
   — Аврора, ты чего? — затормошила меня Ника, увидев мое внезапно исказившееся лицо — Тебе плохо?
   — Н-нет. Просто что-то кольнуло в живот.
   — Съела чего-то не то. Я тоже вчера купила пирожок в метро, — звенит голос Ники. — А он оказался несвежим…
   Я гляжу на Нику и чувствую, что не могу относиться к ней как к чужой. Ну не могу — и все.
   Мы выходим на улицу. Ника пересказывает мне разговор с Губаревым, вдруг она останавливается и смеется.
   — Ты чего?
   Да так. Знаешь, там мне было так плохо, я думала, что еще немного — и упаду в обморок. А сейчас я смотрю на тебя, и мне как-то на все абсолютна наплевать. Что будет, то будет. Не могу же я ходить и думать каждую минуту о тюрьме. — Ника морщит нос. — Ой, ой, как хорошо пахнет. Зеленью. Листиками и травкой. Ой-ой. «Тополиный пух, жара, июнь», — поет Ника.
   — Июнь уже давно прошел, — резонно замечаю я.
   — Все равно, так хорошо! Как давно я не гуляла просто так.
   — Какая листва, Ника! Надо думать: как выбраться из этого капкана. Тщательно продумать все ходы и выходы. Что милиция может использовать против тебя, какие улики…
   — Плевать! — отрезала Ника. — Плевать и начхать!
   — Нельзя же быть такой легкомысленной.
   В другое время Ника сказала бы что-то вроде: «Аврора, не ерунди!» или «Отстань со своими советами». А здесь она молчит и смотрит на меня.
   — А чего нам возвращаться домой? Пошли посидим в каком-нибудь кафе. Деньги есть. Или замахнемся на ресторан.
   — Те самые пять тысяч долларов? Ника молчит, а потом кивает головой:
   — Те самые.
   — Ты представляешь, какая это против тебя серьезная улика! Это же идеальный мотив для убийства. Долг, который ты не хочешь возвращать.
   — Идеальный мотив для идеального убийства, — дурачится Ника.
   Да, мою сестренку ничем не прошибешь. Если уж она решила ничего не воспринимать всерьез, свернуть ее на путь истинный очень трудно.
   Я слабо сопротивляюсь.
   — Какой ресторан? Тебя обвиняют в убийстве, а ты веселишься…
   — Пир во время чумы, — снова смеется Ника.
   Ее легкомысленное веселье постепенно заражает и меня. И в самом деле, живем один раз. Чего печалиться о туманном завтра? К чему? Да и можем ли мы предвидеть: что нас ждет впереди? Значит, надо жить сегодняшним днем. И на полную катушку.
   — Идет! — Я смотрю сначала на Нику, потом — на себя. Мы обе в джинсах и трикотажных кофточках с короткими рукавами. Она — в голубой, я — в салатовой. — Только наряд у нас не совсем подходящий для ресторана.
   — Не комплексуй, Аврора! Мы — девочки что надо. Тип-топ.
   — Что надо, — соглашаюсь я. — Тип-топ.
 
   В ресторане мы с жадностью накинулись на еду. Почему-то на нас напал настоящий жор. Обычно я отличаюсь умеренным аппетитом, Ника — тоже не Робин-Бобин. А тут… Мы ели так, словно неделю голодали.