Страница:
* * *
Фальсификация деталей становилась на пороге двадцать первого века злейшим врагом производителей авиатехники. Внимание средств массовой информации сосредотачивалось в основном на подделке товаров широкого потребления – часов, компакт-дисков, компьютерных программ. И, тем не менее, производство подделок бурно развивалось во всех сферах промышленности. Детали автомобилей и самолетов не были исключением. Однако в данном случае проблема фальсификации принимала новый, зловещий оборот. В отличие от поддельных часов «Картье», фальшивая деталь самолета грозила гибелью людей.– Ладно, – сказала Кейси. – Я проверю ремонтные ведомости и выясню, откуда взялась эта штука.
ФАВП обязывала авиакомпании скрупулезно фиксировать любые ремонтные работы, произведенные на их машинах. Замена любой детали должна была отмечаться в сервисном журнале. Вдобавок производители самолетов по собственной инициативе вели подробный учет деталей, первоначально установленных на заводе, и их изготовителей. В результате этой деятельности можно было проследить историю любой из миллиона составных частей машины. Если деталь переносили с одного самолета на другой, это становилось известно. Если деталь снимали для ремонта, это становилось известно. Имея достаточно времени, можно было точно выяснить, откуда взялась та или иная деталь, кто ее установил и когда.
Кейси ткнула пальцем в дефектный фиксатор.
– Ты сфотографировал его?
– Еще бы. Документация в полном порядке.
– Тогда снимай, – велела Кейси. – Я отправлю его на металлургическую экспертизу. Кстати, могла ли эта неисправность вызвать рассогласование сигналов от правого и левого предкрылков?
На лице Доэрти появилась одна из редких улыбок.
– Да, могла. И, по моему мнению, так оно и было. Мы имеем дело с нестандартной частью, которая едва не погубила самолет.
* * *
Спускаясь с крыла, Ричман возбужденно допытывался:– Значит, причина обнаружена? Дело в неисправной части? Значит, все разъяснилось?
Он начинал действовать Кейси на нервы.
– Будем действовать по порядку, – сказала она. – Нужно все проверить.
– Проверить? Что проверить? И как?
– Первым делом выяснить, откуда взялась дефектная деталь, – объяснила Кейси. – Отправляйся в контору и попроси Норму проверить, прислали ли ремонтные ведомости из Лос-Анджелеса. Потом пусть отправит телекс гонконгскому СП. Нам нужна документация компании-перевозчика. Пусть скажет, что ее затребовала ФАВП и мы хотим взглянуть первыми.
– Хорошо, – сказал Ричман.
Он двинулся к открытым воротам ангара номер пять и вышел наружу. Он шагал чуть вальяжно, с видом человека, которому доверили важнейшие сведения.
Однако Кейси по-прежнему казалось, что она бродит в потемках.
Во всяком случае, пока.
У ангара номер 5 10:00 утра
Кейси вышла из ангара. Утреннее солнце ударило ей в глаза, и она заморгала. Увидев Дона Брэлла, который вылезал из автомобиля у ворот здания номер 121, она двинулась ему навстречу.– Привет, Кейси, – сказал Дон, захлопывая дверцу. – А я все жду, когда же ты меня отыщешь.
– Я говорила с Мардером, – отозвалась Кейси. – Он поклялся, что не отдаст китайцам крыло.
Брэлл кивнул:
– Мардер звонил мне вчера вечером. Сказал то же самое.
Тем не менее в голосе Брэлла сквозила тревога.
– Мардер утверждает, что это всего лишь сплетня.
– Он лжет, – сказал Брэлл. – Он намерен отправить крыло в Китай.
– Ни за что, – ответила Кейси. – Это бессмысленно.
– Послушай, – заговорил Брэлл. – Лично меня это не касается. Завод закроют через десять лет, к тому времени я выйду на пенсию. Но твоим детишкам настанет пора поступать в колледж. Образование стоит немалых денег, а тебя вышвырнут на улицу. Ты думала об этом?
– Дон, – сказала Кейси, – отдавать крыло китайцам нельзя, это твои собственные слова. Это было бы чистым безумием…
– Мардер и есть настоящий безумец. – Брэлл смотрел на нее, щурясь от яркого света. – И ты об этом знаешь. Ты знаешь, на что он способен.
– Дон…
– Послушай, – перебил Брэлл. – Я знаю, что говорю. Эти стапели отправляют не в Атланту. Их пошлют в Сан-Педро, в морской порт. В Сан-Педро сейчас сооружают специальные контейнеры для перевозки стапелей по воде.
Теперь Кейси понимала, на чем основаны слухи, которые распускали профсоюзы.
– Стапели – негабаритный груз, – сказала она. – Их нельзя перевозить по шоссе или железной дороге. Крупные грузы всегда следуют морем. В Сан-Педро строят контейнеры, чтобы везти стапели через Панамский канал. Это единственный путь, которым их можно доставить в Атланту.
Но Брэлл уже качал головой:
– Я видел фрахтовые документы. Там значится не Атланта, а Сеул. Южная Корея.
– Корея? – Кейси нахмурилась.
– Именно.
– Бессмыслица какая-то.
– Совершенно верно. Потому что это всего лишь прикрытие. «Нортон» посылает стапели в Корею, чтобы потом переправить их в Шанхай.
– Ты снял копии документов? – спросила Кейси.
– С собой у меня их нет.
– Я бы хотела взглянуть.
Брэлл вздохнул:
– Так и быть, Кейси. Я достану тебе копии. Но ты ставишь меня в чертовски трудное положение. Рабочие «Нортона» не желают, чтобы сделка состоялась. Мардер требует, чтобы я их успокоил, но что я могу сделать? Я всего лишь руководитель местного отделения профсоюза, ваш завод мне не подчиняется.
– Что ты хочешь этим сказать?
– В данной ситуации я бессилен.
– Дон…
– Ты всегда мне нравилась, Кейси, – произнес Брэлл. – Но если ты и впредь будешь околачиваться в цехах, я ничем не смогу тебе помочь.
Он повернулся и ушел.
У ангара номер 5 10:04 утра
На залитой утренним солнцем территории завода бурлила кипучая деятельность. Механики катили на велосипедах из одного ангара в другой. Казалось, ничто не предвещает опасность или угрозу, но Кейси отлично понимала, что хотел сказать Брэлл: она вступила в зону непримиримого конфликта. Беспокойно озираясь, она вынула сотовый телефон, собираясь позвонить Мардеру, и в ту же секунду заметила грузную фигуру Джека Роджерса, который направлялся к ней.Джек освещал вопросы аэрокосмической индустрии на страницах газеты «Телеграф-Стар», издававшейся в округе Орандж. Он принадлежал к уже почти вымершему поколению газетчиков, которые знали свой предмет не хуже людей, у которых брали интервью. Джек небрежно махнул рукой, приветствуя Кейси.
– Доброе утро, Джек. Что стряслось?
– Хочу расспросить тебя об утреннем происшествии в ангаре номер 64, – сказал Джек. – Кран уронил стапель крыла.
– Да, это очень неприятно, – ответила Кейси.
– Чуть позже случилась еще одна такая же неприятность – стапель погрузили на трейлер, но водитель слишком резко повернул у ангара номер 94. Контейнер соскользнул на землю. Последствия самые плачевные.
– Угу, – пробормотала Кейси.
– Очевидно, это саботаж, – продолжал Роджерс. – Мои источники сообщают, что профсоюз настроен против сделки с Китаем.
– Я слышала об этом, – отозвалась Кейси, кивая.
– Это потому, что в согласии с условиями контракта производство крыла передается в Шанхай?
– Прекрати, Джек, – сказала Кейси. – Это попросту смешно.
– Ты точно знаешь?
– Джек… – Кейси отступила на шаг. – Я не могу обсуждать условия контракта. И никто не может, пока на нем не высохнут чернила.
– Ладно. – Роджерс достал блокнот. – Это и вправду похоже на глупую сплетню. Ни одна компания не отдаст крыло. Это было бы самоубийством.
– Совершенно верно, – подтвердила Кейси. Она вновь возвращалась к тому же вопросу: зачем Эдгартону, да и любой другой компании, отдавать производство крыла на сторону? Это совершенно бессмысленно.
Роджерс оторвал взгляд от блокнота:
– Хотел бы я знать, почему профсоюз решил, будто бы крыло отправляют за рубеж.
Кейси пожала плечами.
– Спроси у них. – Она знала, что у Роджерса есть источники информации в профсоюзе. Брэлл – наверняка. А может, и другие.
– Я слышал, у них есть документы, подтверждающие это.
– Тебе их показывали? – спросила Кейси.
Роджерс покачал головой:
– Нет.
– Если у профсоюза есть улики, зачем их скрывают?
Роджерс улыбнулся и сделал в блокноте очередную пометку:
– Прими мои соболезнования по поводу взрыва турбины в Майами.
– Я знаю только то, что показывали по телевизору.
– Ты не боишься, что этот случай повлияет на отношение публики к N-22? – Роджерс занес перо над блокнотом, готовясь записать ответ Кейси.
– Не вижу тому причин. Загорелся двигатель, а не самолет. Полагаю, следствие обнаружит дефект роторного диска.
– В этом нет никаких сомнений, – отозвался Роджерс. – Я говорил с Доном Питерсоном из ФАВП. Он сообщил мне, что причиной происшествия был разрыв диска шестой ступени. В материале диска обнаружены хрупкие азотистые включения.
– Включения альфа-фазы? – спросила Кейси.
– Да, – ответил Джек. – А также усталостные дефекты.
Кейси кивнула. Турбина реактивного двигателя работает при температуре 1400 градусов Цельсия, выше точки плавления большинства конструкционных сплавов, которые размягчаются уже при 1200 градусах. Поэтому детали турбины изготавливают из титановых сплавов при помощи весьма сложных технологий. Некоторые части являются произведением искусства; турбинные лопатки представляют собой монокристалл металла, выращивание которого – весьма деликатная процедура даже для опытного мастера. «Усталостными дефектами» называют нарушения структуры, обусловленные временем и условиями эксплуатации. При этом монокристалл распадается на поликристаллические колонии, ослабляющие устойчивость лопаток к усталостным разрушениям.
– Теперь о Пятьсот сорок пятом, – сказал Роджерс. – В чем причина? Тоже двигатели подвели?
– Этот инцидент произошел лишь вчера, Джек. Мы только приступили к расследованию.
– Ты представляешь ГК в ГРП, не так ли?
– Да.
– Ты удовлетворена ходом расследования?
– Джек, я не имею права комментировать это происшествие. Слишком рано.
– Зато для домыслов – самая пора. Ты знаешь, как это бывает, Кейси. Досужие разговоры, кривотолки, которые впоследствии будет трудно опровергнуть. Я хотел бы сразу взять правильный тон. Вы исключаете неисправность двигателей?
– Джек, комментариев не будет, – ответила Кейси.
– Стало быть, не исключаете?
– Комментариев не будет.
Роджерс черкнул что-то в блокноте и, не поднимая глаз, сказал:
– Полагаю, вы проверяете также и предкрылки.
– Мы все проверяем, Джек.
– Учитывая, что у N-22 и прежде были нелады с предкрылками…
– Все это уже быльем поросло, – возразила Кейси. – Мы устранили дефект несколько лет назад. Помнится, ты сам написал об этом статью.
– За два дня ваши самолеты дважды потерпели аварию. Вы не боитесь, что пассажиры сочтут N-22 ненадежной машиной?
Теперь Кейси видела, каким образом Роджерс собирается построить интервью. Кейси стремилась уклониться от ответов, и он намекнул, о чем напишет в статье, если она будет и дальше держать рот на замке. Это был обычный журналистский шантаж, хотя и в мягкой форме.
– Джек, – заговорила Кейси, – во всем мире эксплуатируются три сотни N-22. У этой модели завидный послужной список. – За пять лет на N-22 не погиб ни один человек – до вчерашнего дня. В сущности, этим можно было только гордиться, но Кейси решила промолчать. Она словно воочию видела заголовок: «Первые жертвы аэробуса компании „Нортон“…» – Самая лучшая услуга, которую мы можем оказать обществу, – это точная исчерпывающая информация. Однако в настоящий момент мы ничего не знаем. Публиковать домыслы было бы безответственно.
Она достигла своей цели. Роджерс убрал перо.
– Ладно, – сказал он. – Может быть, поговорим неофициально?
– С удовольствием. – Кейси знала, что может ему доверять. – Итак, не для записи: Пятьсот сорок пятый испытал сильные колебания тангажа. Мы полагаем, что самолет дельфинировал, но не знаем, почему. Показания РПД противоречивы. Чтобы восстановить данные, потребуется несколько дней. Мы стараемся работать как можно быстрее.
– Затронет ли это китайскую сделку?
– Надеюсь, нет.
– Пилот был китаец, не так ли? Чанг?
– Он живет в Гонконге. Его национальность мне неизвестна.
– Стало быть, ошибка пилота представляется сомнительной?
– Ты знаешь, чем оборачиваются подобные расследования. Какую бы причину мы ни назвали, у кого-нибудь обязательно останутся сомнения. Мы не можем руководствоваться чьими-то сомнениями. Наша задача – дать объективный вывод.
– Еще бы, – отозвался Роджерс. – И, кстати, эта ваша сделка с Китаем – дело решенное? Я слышал, что нет.
Кейси пожала плечами:
– Откровенно говоря, не знаю.
– Мардер говорил с тобой о ней?
– Со мной лично – нет. – Кейси ответила, тщательно подобрав слова, надеясь, что Роджерс не будет развивать эту тему дальше. Ее надежды оправдались.
– Так и быть, Кейси, – сказал он. – Я не буду об этом писать. Но, может быть, у тебя найдется что-нибудь стоящее? Я должен сдать материал уже сегодня.
– Почему бы тебе не заняться «Чипскейт Эрлайнз»? – предложила Кейси. Этим презрительным прозвищем в авиаиндустрии именовали компании, осуществлявшие перевозки по удивительно низким тарифам[2] – Они по-прежнему остаются в тени.
– Побойся бога, Кейси, – заспорил Роджерс. – О них так много написано, что всего не перечтешь.
– Но никому и в голову не пришло докопаться до сути дела, – заметила Кейси. – Дешевые авиаперевозки – настоящее биржевое мошенничество.
– Биржевое мошенничество?
– Разумеется, – ответила Кейси. – Ты покупаешь старый и такой дряхлый самолет, что ни одна уважающая себя компания не взяла бы его даже на запчасти. Потом ты заключаешь субконтракт на обслуживание, чтобы ограничить свою ответственность. Ты продаешь дешевые билеты и пускаешь выручку на приобретение новых маршрутов. Это типичная пирамида, но на бумаге все выглядит великолепно. Обороты растут, прибыли растут, и перед тобой распахиваются все двери Уолл-стрит. Ты столько экономишь на техническом обслуживании, что твои прибыли взлетают до небес. Твои акции удваиваются в цене, потом учетверяются. К тому времени, когда твои корыта начинают разваливаться на лету – а это непременно когда-нибудь начинается, – ты уже сорвал на бирже такой куш, что можешь нанимать лучших адвокатов. В этом смысл и суть дерегуляции,[3] Джек. Когда приносят счет, по нему никто не платит.
– Только пассажиры.
– Именно. Безопасность полетов всегда была делом чести. ФАВП – орган наблюдательный, но не принудительный. И если в результате дерегуляции меняются правила игры, мы должны предупредить общество. Либо утроить финансирование ФАВП. Либо так, либо эдак.
Роджерс кивнул.
– Берри Джордан из лос-анджелесской «Таймс» сказал, что он намерен заняться освещением вопросов безопасности транспорта. Но это требует немалых ресурсов – время для поиска материалов, консультации с юристами. Моей газете это не по карману. Мне нужно что-нибудь, что я мог бы тиснуть сегодня вечером.
– Опять-таки неофициально, – сказала Кейси. – У меня есть хороший сюжет. Только обещай не раскрывать источник.
– Разумеется, – ответил Роджерс.
– Взорвавшийся двигатель был из числа тех шести, которые «Санстар» приобрел у «Аэросивикас», – заговорила Кейси. – Кенни Бэрн был их консультантом. Он осмотрел механизмы и обнаружил множество дефектов.
– Какого рода дефекты?
– Трещины в лопатках турбин.
– Усталостные разрушения лопаток турбин? – изумленно переспросил Роджерс.
– Да. Кенни посоветовал воздержаться от покупки, но «Санстар» отремонтировал их и поставил на самолеты. Когда турбина взорвалась, Кенни был вне себя от ярости. Можешь упомянуть, что узнал о «Санстаре» от Кенни. Но не вздумай сообщить, что мы на них жаловались. Нам еще работать с ними.
– Понимаю, – сказал Роджерс. – Спасибо. Но мой редактор захочет сегодня же узнать, что случилось в цеху. Поэтому я задам тебе следующий вопрос: ты уверена в том, что слухи о передаче крыла китайцам беспочвенны?
– Кажется, мы пошли по второму кругу, – заметила Кейси.
– Да.
– Об этом нужно спрашивать не меня, а Эдгартона, – ответила Кейси.
– Я звонил ему в контору, и мне сказали, что его нет в городе. Где он? В Пекине?
– Комментариев не будет.
– А Мардер?
– Что – Мардер?
Роджерс вздохнул.
– Все знают, что Эдгартон и Мардер на ножах. Мардер нацелился на должность президента, но совет директоров его прокатил. Однако с Эдгартоном заключен лишь годовой контракт. У него всего двенадцать месяцев, чтобы добиться успеха. Я слышал, Мардер подсиживает его всеми доступными способами.
– Я ничего об этом не знаю. – Разумеется, до Кейси доходили подобные слухи. Ни для кого не было секретом, что назначение Эдгартона явилось тяжелым ударом для Мардера. Однако мог ли Мардер что-нибудь противопоставить ему – дело совсем иное. Его жена владела одиннадцатью процентами акций «Нортона». Воспользовавшись своими связями, Мардер мог наскрести еще пять. Однако шестнадцати процентов было недостаточно, чтобы переломить ситуацию – особенно если учесть, что Эдгартон пользовался твердой поддержкой совета директоров.
Поэтому большинство служащих предприятия полагали, что у Мардера нет иного выхода, кроме сотрудничества с Эдгартоном, – по крайней мере, в данный момент. Компания переживала серьезные финансовые затруднения. Она уже начала строить самолеты, на которые не было покупателя. Чтобы удержаться на рынке и создавать новые модели, требовались миллиарды долларов.
Ситуация была очевидная. Эта сделка необходима компании. И каждый это понимал. Мардер тоже.
– Тебе не доводилось слышать, что Мардер подсиживает Эдгартона? – спросил Роджерс.
– Комментариев не будет, – ответила Кейси. – Но, опять-таки неофициально, скажу: поступать так было бы глупо. Все на заводе мечтают об этой сделке. И Мардер не исключение. В эти дни он всеми силами подталкивает расследование происшествия с Пятьсот сорок пятым, чтобы контракт не оказался сорванным.
– Способно ли соперничество двух ведущих руководителей повредить репутации компании?
– Вряд ли.
– Ладно. – Роджерс закрыл блокнот. – Позвони мне, если что-нибудь выяснится с Пятьсот сорок пятым.
– Непременно, Джек.
– Спасибо, Кейси.
* * *
Расставшись с Роджерсом, Кейси почувствовала, как много сил отняла у нее беседа. В нынешние дни разговор с журналистом все больше напоминал решающий шахматный матч: ты должен просчитывать свои действия на несколько ходов вперед, предвидеть, каким образом репортер может исказить твои слова. Интервью зачастую проходило в атмосфере откровенной неприязни.Так было не всегда. Когда-то журналистов интересовала информация, их вопросы были нацелены на выяснение сути обсуждаемого события. Репортеры стремились получить точную ясную картину, и для этого им приходилось смотреть на вещи твоими глазами, проникаться образом твоего мышления. В конечном итоге они могли не соглашаться с тобой, однако делом чести было скрупулезно изложить твою точку зрения, прежде чем ее опровергать. Процесс взятия интервью был официальный, безличный, поскольку внимание было приковано в основном к предмету, который предполагалось освещать.
Но теперь журналисты приступали к делу, имея в голове готовый сюжет. Они видели свою обязанность в том, чтобы подтверждать то, что уже известно. Им требовались не столько сведения, сколько улики. Они относились к точке зрения собеседника с неприкрытым скептицизмом, заранее считая, что он старается скрыть правду. Они исходили из презумпции всеобщей виновности, вели разговор в духе едва сдерживаемой враждебности и подозрительности. Эта новая манера подразумевала весьма личный подход: человека пытались загнать в угол, подловить на мелких промахах, вырвать у него неловкое заявление или хотя бы фразу, которую можно извлечь из контекста и подать как глупость или бессмыслицу.
Поскольку беседа принимала столь личный характер, репортер непрерывно интересовался собственным мнением интервьюируемого: как вы считаете, будет ли иметь событие отрицательные последствия? Как вы думаете, пострадает ли компания? Подобные спекуляции были неприемлемы для старого поколения журналистов, которых интересовала истинная подоплека дела. Современный журналист склонен к откровенной субъективности восприятия – он предпочитает термин право на собственную интерпретацию, – и так называемые «личные мнения» составляют основу его продукции. Кейси находила такой подход весьма утомительным.
«Джек Роджерс еще из лучших, – подумала она. – Работать с репортерами печатных изданий всегда было легче и приятнее. Но за тележурналистами нужен глаз да глаз. От них можно ожидать любой пакости».
У ангара номер 5 10:15 утра
Шагая по заводской территории, Кейси вынула из сумочки сотовый телефон и позвонила Мардеру. Эйлин, его секретарь, сообщила, что у шефа деловая встреча.– Я только что говорила с Джеком Роджерсом, – сказала Кейси. – По-моему, он собирается написать статью о передаче производства крыла Китаю и серьезных трениях в нашем руководстве.
– Ого, – отозвалась Эйлин. – Это очень плохо.
– Пусть Эдгартон встретится с ним и покончит со слухами.
– Эдгартон не общается с прессой, – сказала Эйлин. – Джон освободится в шесть. Хочешь встретиться с ним, когда он вернется в контору?
– Да, пожалуй.
– Я запишу тебя на прием, – пообещала Эйлин.
Лаборатория прочностных испытаний 10:19 утра
– Амос! – крикнула Кейси, подходя к Питерсу, роющемуся в груде железок, сваленных рядом со зданием лаборатории прочностных испытаний.Он оглянулся и посмотрел на нее:
– Проваливай!
Амос был легендой «Нортона». Несдержанный и грубый, в возрасте около семидесяти лет, он далеко перешагнул все положенные сроки ухода на пенсию, но продолжал работать, потому что на заводе его некем было заменить. Его специальностью была полная загадок наука о сопротивляемости нагрузкам, или усталостные испытания. В нынешнее время они были куда важнее, чем десяток лет назад.
С тех пор, как началась дерегуляция, компании-перевозчики эксплуатировали самолеты намного дольше, чем следовало. На внутренних линиях летали три тысячи машин, переваливших за двадцатилетний рубеж, а через пять лет их число должно было удвоиться. Никто не знал, что будет с этими самолетами по мере их старения.
Никто, кроме Амоса.
Именно его НКТБ пригласила консультантом для расследования нашумевшего происшествия с «Боингом-737» компании «Алоха» в 1988 году. «Алоха» осуществляла внутренние перевозки между Гавайскими островами. Один из самолетов «Алохи» находился на высоте семь тысяч метров, когда внезапно отвалился трехметровый участок обшивки от входного люка до крыла. Салон разгерметизировался, одну из стюардесс засосало в образовавшийся пролом. Невзирая на взрывную декомпрессию, экипажу удалось благополучно посадить машину на острове Мауи, и ее тут же сдали на слом.
Весь парк «Алохи» был исследован на предмет коррозии и усталостных повреждений. Были списаны еще два престарелых «Боинга», а один несколько месяцев простоял в ремонте. Корпуса всех трех машин имели значительные растрескивания корпуса и иные следы коррозии. ФАВП издало Директиву о годности к полетам, потребовав осмотреть все находящиеся в эксплуатации «Боинги-737». Еще сорок девять машин восемнадцати различных авиакомпаний имели трещины в корпусе.
Контролирующие органы авиаиндустрии переполошились. Считалось, что «Боинг», «Алоха» и ФАВП внимательно следят за состоянием «семьсот тридцать седьмых»: на этих машинах раннего выпуска нередко отмечались коррозионные повреждения. «Боинг» предупреждал «Алоху», что влажный соленый воздух Гавайев «весьма способствует» коррозии.
Последовавшее за этим расследование показало, что происшествие было вызвано рядом причин. Выяснилось, что машины «Алохи», совершая короткие рейсы, накапливают циклы взлета – посадки намного быстрее, чем предусматривается установленными сроками регламентных работ. Избыточное напряжение вкупе с корродирующим воздействием океанского воздуха способствовало образованию мелких трещин в обшивке корпуса. Это обстоятельство ускользнуло от внимания «Алохи», располагавшей низкоквалифицированным техническим персоналом. ФАВП упустило их из виду по причине большой загруженности и нехватки кадров. Технический инспектор ФАВП в Гонолулу надзирал за девятью авиакомпаниями и множеством ремонтных станций, разбросанных по всему Тихоокеанскому региону от Китая до Сингапура и Филиппин. Со временем трещины в корпусах самолетов расширялись, и конструкция теряла прочность.
«Алоха», «Боинг» и ФАВП интерпретировали результат расследования каждый по-своему. Незамеченные повреждения самолетов «Алохи» объяснялись плохим обслуживанием, неправильной эксплуатацией, недостатком внимания со стороны ФАВП и конструкторскими просчетами. Несколько лет участники событий обменивались взаимными обвинениями.