Страница:
— Он будет прекрасно играть, даже если начнет пить, как чернорабочий, — заметил Маркус.
— Да, конечно, вы же знаете, как это бывает у актеров, — пробормотал Дорчестер. — Очень тяжелый жребий…
— Но они не единственные, кто должен нести свой крест. — Маркус оглядел публику. Не обращая внимания на партер и верхние ярусы, он внимательно просматривал ряды лож.
И сразу нашел Ифигинию.
Она была неотразима в классически строгом белом платье. Белые перья грациозно порхали в ее волосах, разделенных ровным пробором посередине и аккуратно закрученных над ушами. Ожерелье сверкало на обнаженной шее.
Ифигиния была не одна в своей ложе. Рядом с ней сидела Амелия. Вдруг Маркус увидел, как раздвинулись портьеры за спинами кузин и в ложе появился Герберт Хоут в неизменном фраке, ярком жилете и плиссированных панталонах. В каждой затянутой в перчатку руке он нес по бокалу лимонада.
И тут же с неестественностью заводной куклы в разговор вмешалась миссис Дорчестер:
— Какая прекрасная нынче погода, не правда ли, милорд?
— Пожалуй, — согласился Маркус.
— Мы с Юлианой после обеда гуляли в парке, не правда ли, дитя мое? — с упорной настойчивостью продолжала дама.
— Да, мама. — Бедняжка Юлиана судорожно вцепилась в свой веер, как будто боялась, что Маркус сейчас вырвет его у нее из рук. Она покраснела:
— Мы встретили там вашего брата, милорд.
— Неужели?
Юлиана вздрогнула от его тона. Миссис Дорчестер многозначительно посмотрела на мужа. Тот предпринял еще одну мужественную попытку поддержать разговор:
— Надеюсь, у вас все в порядке, милорд?
— В полном, — подтвердил Маркус.
— Прекрасно, прекрасно! — сделанной радостью воскликнул Дорчестер. — Как приятно это слышать!
Маркус смотрел, как Ифигиния отпила глоток из принесенного Хоутом бокала.
— Я настолько хорошо себя чувствую, что собираюсь жениться.
Ошеломленная тишина была ему ответом.
У Дорчестера даже рот открылся от изумления. Ему потребовалось какое-то время для того, чтобы наконец прийти в себя.
— Но ведь вы не собирались вторично жениться, сэр. Кажется, у вас есть правило, запрещающее совершить подобный шаг…
— Я передумал, — просто ответил Маркус. — Мой близкий друг убедил меня: некоторые правила заслуживают того, чтобы их нарушать.
— Понятно. — Дорчестер наконец пришел в себя. — Что ж, прекрасно. Примите мои самые искренние поздравления. Не сомневаюсь, эта новость произведет настоящий фурор в обществе.
Юлиана посмотрела сначала на маменьку, потом на папеньку и робко улыбнулась Маркусу:
— Желаю вам счастья, милорд.
Маркус вздернул бровь:
— Благодарю вас, мисс Дорчестер.
Миссис Дорчестер сощурила хитрые глазки:
— Вы собираетесь объявить помолвку в ближайшее время, милорд?
— В самое ближайшее, — заверил ее Маркус. Дорчестер нахмурился:
— Кто же эта счастливая юная леди, если вы не сочтете за дерзость мое любопытство?
— Я не могу пока открыть ее имя. Необходимо сначала уладить кое-какие формальности. Вопросы собственности, к примеру, вы, конечно, понимаете, о чем я говорю.
— Конечно, — многозначительно протянул Дорчестер. — Это… это очень важно…
— Очень. — Маркус поднялся. — Прошу прощения, но я буду крайне занят в ближайшие дни… Брачные хлопоты ужасно утомительны, как я уже успел убедиться.
— Неужели? — сузила глазки миссис Дорчестер.
— Несомненно, — заверил ее Маркус. — Приходится полностью менять завещание в пользу будущей жены и наследника…
— Наследника?! — недоуменно переспросила та.
— Надо исполнить свой долг перед титулом, — напомнил ей Мастерс. — Так что придется серьезно пересмотреть доли остальных членов семьи.
— В каком смысле пересмотреть? — быстро спросила миссис Дорчестер.
— В сторону уменьшения, естественно, — объяснил Маркус. — Состояние семьи должно быть сосредоточено в одних руках, в руках моего наследника.
— Но я полагал, титул и состояние наследует ваш брат, — выдавил Дорчестер.
— Да, я тоже так полагал, но моя женитьба все меняет, не правда ли? Надеюсь, у меня скоро будет собственный сын, которому по закону перейдет и то и другое.
Миссис Дорчестер была потрясена.
— Понимаю, — слабо выдохнула она.
— Мой брат, разумеется, будет получать солидный доход — такой же, как и до сих пор. — Маркус распахнул портьеры, собираясь уходить. Он обернулся и одарил прощальной улыбкой семейство Дорчестеров:
— Если, конечно, не женится против моей воли…
— Простите? — слабо переспросил Дорчестер.
— Я совершенно убежден, что ради собственного же блага Беннет должен подыскать себе богатую наследницу, поскольку ему придется самому устраивать судьбу своих будущих отпрысков.
— Отпрысков? — ошарашенно повторил Дорчестер.
— Дело всегда кончается именно этим, не правда ли? — Маркус вышел в фойе. Тяжелые бархатные складки, колыхнувшись, сомкнулись за его спиной.
Он проследовал по коридору в самый дальний конец театра, туда, где находилась ложа Ифигинии. Как раз когда он взялся рукой за портьеру, в дверях появился Герберт Хоут.
— О, простите! — Герберт поспешно шагнул в коридор. — Добрый вечер, Мастерс. Я вовсе не хотел налететь на вас… Ужасная давка здесь сегодня, не правда ли?
— Да. — Маркус решительно вошел в ложу и задернул бархат.
— Добрый вечер, Ифигиния, мисс Фарлей. — Не дожидаясь приглашения, он уселся в одно из кресел.
— Добрый вечер, милорд, — вежливо пробормотала Амелия и отвернулась, заинтересовавшись последними рядами партера.
Ему показалось, что кузина Ифигинии незаметно сторонится его, так же как и лорд Сэндс. Похоже, за последние дни он стал не очень-то популярной персоной!
Зато Ифигиния радостно улыбнулась ему. Глаза ее вспыхнули любопытством.
— Добрый вечер, милорд. Кажется, несколько минут назад я видела вас в ложе Дорчестеров.
— Да, обменялись парой слов. — Мастерс вытянул ноги и тут же нахмурился:
— Скажите, какого черта я всюду натыкаюсь на этого Хоута? Складывается впечатление, что большую часть своего времени он проводит исключительно в вашем обществе.
Ифигиния изящно пожала плечиками. Ожерелье на ее шее блеснуло бесцветным огнем.
— Мистер Хоут — мой друг. И он совершенно безобиден, вы же знаете, милорд.
— Он ужасно назойлив.
Она подняла брови:
— Кажется, вы в дурном настроении, милорд?
— Да. — Маркус перевел глаза на сцену. Огни в зале медленно гасли. — Возможно, игра Кина несколько поднимет мой дух.
— Будем надеяться. — Бросив на него смеющийся взгляд, Ифигиния отвернулась к сцене.
В тот вечер Кин в роли Макбета был действительно великолепен, но даже его восхитительный дар оказался бессилен развеять мрачное настрбение Маркуса.
Маркусу хотелось только одного: поговорить с Ифигинией. Рассказать ей о вздорном решении Беннета жениться на мисс Дорчестер. Ему необходимо было поделиться с ней своей тревогой, выслушать совет, спросить, правильно ли поступил он сегодня вечером, попытавшись разоблачить Дорчестеров.
Но делиться с кем-то своими заботами он уже давно разучился. Сколько воды утекло с тех пор, когда он последний раз спрашивал совета, просил о помощи или просто интересовался чужим мнением! Это было так давно, что и не вспомнить.
В любом случае его правила категорически запрещали показывать свою слабость.
В середине последнего действия бархатная портьера вдруг резко дернулась — и в ложу стремительно ворвался Беннет.
Его руки были сжаты в кулаки. Лицо напоминало маску разъяренной фурии.
— Будь ты проклят, Маркус! Этого я тебе никогда не прощу, никогда! Слышишь меня? Я посвящен в твои планы, но у тебя ничего не получится! Ты не заставишь меня отказаться от Юлианы!
Маркус медленно повернулся, чувствуя на себе изумленные взоры Ифигинии и Амелии.
— Кажется, ты забыл о своих манерах, — спокойно заметил он. — Разреши представить тебе миссис Брайт и мисс Фарлей.
Беннет злобно взглянул на Ифигинию:
— С какой стати я стану демонстрировать хорошие манеры в присутствии твоей любовницы, если ты отказываешься вести себя прилично с моей будущей женой и членами ее семьи!
— Довольно. — Маркус поднялся. — Я уже предупреждал тебя, Беннет. Мы вернемся к нашему разговору позже.
— Нам не о чем с тобой разговаривать! Мне следовало бы догадаться, что ты попытаешься разрушить мое счастье, но, как ни странно, не мог и предположить, что ты зайдешь так далеко! Теперь мне ясно: ты решил лишить меня наследства.
— Мы обсудим все наедине, — спокойным тоном произнес Маркус.
— Неужели ты считаешь, я пропаду, если ты оставишь меня без гроша?! Я сумею найти свой путь в жизни! И Юлиана тоже знает это. Она верит в меня, верит, вопреки мнению своего отца.
— Если ты очень хочешь устроить сцену, то нам лучше выйти на улицу.
— Незачем, я уже ухожу. — Беннет злобно скривил губы. — Да, кстати, позволь мне поздравить тебя, братец. Говорят, ты вот-вот объявишь о своей помолвке!
Маркус услышал за спиной тихий изумленный вздох Ифигинии. Он не обернулся. Все его внимание было приковано к брату.
— Да, это так.
— Весь театр пришел в возбуждение от этой новости. Должно быть, ты действительно отчаялся расстроить мою свадьбу, если зашел так далеко, нарушив даже свое знаменитое правило!
— Прекрати, Беннет!
— Но и эта часть твоего плана ничего не даст! Юлиана выйдет за меня независимо от того, наследую я или нет твой паршивый титул! Вот увидишь. Она любит меня, а не проклятое графство, и, поверь, это гораздо больше, чем ты сможешь сказать о своей будущей жене, кто бы она ни была!
Беннет повернулся и выбежал из ложи.
Глава 14
— Да, конечно, вы же знаете, как это бывает у актеров, — пробормотал Дорчестер. — Очень тяжелый жребий…
— Но они не единственные, кто должен нести свой крест. — Маркус оглядел публику. Не обращая внимания на партер и верхние ярусы, он внимательно просматривал ряды лож.
И сразу нашел Ифигинию.
Она была неотразима в классически строгом белом платье. Белые перья грациозно порхали в ее волосах, разделенных ровным пробором посередине и аккуратно закрученных над ушами. Ожерелье сверкало на обнаженной шее.
Ифигиния была не одна в своей ложе. Рядом с ней сидела Амелия. Вдруг Маркус увидел, как раздвинулись портьеры за спинами кузин и в ложе появился Герберт Хоут в неизменном фраке, ярком жилете и плиссированных панталонах. В каждой затянутой в перчатку руке он нес по бокалу лимонада.
И тут же с неестественностью заводной куклы в разговор вмешалась миссис Дорчестер:
— Какая прекрасная нынче погода, не правда ли, милорд?
— Пожалуй, — согласился Маркус.
— Мы с Юлианой после обеда гуляли в парке, не правда ли, дитя мое? — с упорной настойчивостью продолжала дама.
— Да, мама. — Бедняжка Юлиана судорожно вцепилась в свой веер, как будто боялась, что Маркус сейчас вырвет его у нее из рук. Она покраснела:
— Мы встретили там вашего брата, милорд.
— Неужели?
Юлиана вздрогнула от его тона. Миссис Дорчестер многозначительно посмотрела на мужа. Тот предпринял еще одну мужественную попытку поддержать разговор:
— Надеюсь, у вас все в порядке, милорд?
— В полном, — подтвердил Маркус.
— Прекрасно, прекрасно! — сделанной радостью воскликнул Дорчестер. — Как приятно это слышать!
Маркус смотрел, как Ифигиния отпила глоток из принесенного Хоутом бокала.
— Я настолько хорошо себя чувствую, что собираюсь жениться.
Ошеломленная тишина была ему ответом.
У Дорчестера даже рот открылся от изумления. Ему потребовалось какое-то время для того, чтобы наконец прийти в себя.
— Но ведь вы не собирались вторично жениться, сэр. Кажется, у вас есть правило, запрещающее совершить подобный шаг…
— Я передумал, — просто ответил Маркус. — Мой близкий друг убедил меня: некоторые правила заслуживают того, чтобы их нарушать.
— Понятно. — Дорчестер наконец пришел в себя. — Что ж, прекрасно. Примите мои самые искренние поздравления. Не сомневаюсь, эта новость произведет настоящий фурор в обществе.
Юлиана посмотрела сначала на маменьку, потом на папеньку и робко улыбнулась Маркусу:
— Желаю вам счастья, милорд.
Маркус вздернул бровь:
— Благодарю вас, мисс Дорчестер.
Миссис Дорчестер сощурила хитрые глазки:
— Вы собираетесь объявить помолвку в ближайшее время, милорд?
— В самое ближайшее, — заверил ее Маркус. Дорчестер нахмурился:
— Кто же эта счастливая юная леди, если вы не сочтете за дерзость мое любопытство?
— Я не могу пока открыть ее имя. Необходимо сначала уладить кое-какие формальности. Вопросы собственности, к примеру, вы, конечно, понимаете, о чем я говорю.
— Конечно, — многозначительно протянул Дорчестер. — Это… это очень важно…
— Очень. — Маркус поднялся. — Прошу прощения, но я буду крайне занят в ближайшие дни… Брачные хлопоты ужасно утомительны, как я уже успел убедиться.
— Неужели? — сузила глазки миссис Дорчестер.
— Несомненно, — заверил ее Маркус. — Приходится полностью менять завещание в пользу будущей жены и наследника…
— Наследника?! — недоуменно переспросила та.
— Надо исполнить свой долг перед титулом, — напомнил ей Мастерс. — Так что придется серьезно пересмотреть доли остальных членов семьи.
— В каком смысле пересмотреть? — быстро спросила миссис Дорчестер.
— В сторону уменьшения, естественно, — объяснил Маркус. — Состояние семьи должно быть сосредоточено в одних руках, в руках моего наследника.
— Но я полагал, титул и состояние наследует ваш брат, — выдавил Дорчестер.
— Да, я тоже так полагал, но моя женитьба все меняет, не правда ли? Надеюсь, у меня скоро будет собственный сын, которому по закону перейдет и то и другое.
Миссис Дорчестер была потрясена.
— Понимаю, — слабо выдохнула она.
— Мой брат, разумеется, будет получать солидный доход — такой же, как и до сих пор. — Маркус распахнул портьеры, собираясь уходить. Он обернулся и одарил прощальной улыбкой семейство Дорчестеров:
— Если, конечно, не женится против моей воли…
— Простите? — слабо переспросил Дорчестер.
— Я совершенно убежден, что ради собственного же блага Беннет должен подыскать себе богатую наследницу, поскольку ему придется самому устраивать судьбу своих будущих отпрысков.
— Отпрысков? — ошарашенно повторил Дорчестер.
— Дело всегда кончается именно этим, не правда ли? — Маркус вышел в фойе. Тяжелые бархатные складки, колыхнувшись, сомкнулись за его спиной.
Он проследовал по коридору в самый дальний конец театра, туда, где находилась ложа Ифигинии. Как раз когда он взялся рукой за портьеру, в дверях появился Герберт Хоут.
— О, простите! — Герберт поспешно шагнул в коридор. — Добрый вечер, Мастерс. Я вовсе не хотел налететь на вас… Ужасная давка здесь сегодня, не правда ли?
— Да. — Маркус решительно вошел в ложу и задернул бархат.
— Добрый вечер, Ифигиния, мисс Фарлей. — Не дожидаясь приглашения, он уселся в одно из кресел.
— Добрый вечер, милорд, — вежливо пробормотала Амелия и отвернулась, заинтересовавшись последними рядами партера.
Ему показалось, что кузина Ифигинии незаметно сторонится его, так же как и лорд Сэндс. Похоже, за последние дни он стал не очень-то популярной персоной!
Зато Ифигиния радостно улыбнулась ему. Глаза ее вспыхнули любопытством.
— Добрый вечер, милорд. Кажется, несколько минут назад я видела вас в ложе Дорчестеров.
— Да, обменялись парой слов. — Мастерс вытянул ноги и тут же нахмурился:
— Скажите, какого черта я всюду натыкаюсь на этого Хоута? Складывается впечатление, что большую часть своего времени он проводит исключительно в вашем обществе.
Ифигиния изящно пожала плечиками. Ожерелье на ее шее блеснуло бесцветным огнем.
— Мистер Хоут — мой друг. И он совершенно безобиден, вы же знаете, милорд.
— Он ужасно назойлив.
Она подняла брови:
— Кажется, вы в дурном настроении, милорд?
— Да. — Маркус перевел глаза на сцену. Огни в зале медленно гасли. — Возможно, игра Кина несколько поднимет мой дух.
— Будем надеяться. — Бросив на него смеющийся взгляд, Ифигиния отвернулась к сцене.
В тот вечер Кин в роли Макбета был действительно великолепен, но даже его восхитительный дар оказался бессилен развеять мрачное настрбение Маркуса.
Маркусу хотелось только одного: поговорить с Ифигинией. Рассказать ей о вздорном решении Беннета жениться на мисс Дорчестер. Ему необходимо было поделиться с ней своей тревогой, выслушать совет, спросить, правильно ли поступил он сегодня вечером, попытавшись разоблачить Дорчестеров.
Но делиться с кем-то своими заботами он уже давно разучился. Сколько воды утекло с тех пор, когда он последний раз спрашивал совета, просил о помощи или просто интересовался чужим мнением! Это было так давно, что и не вспомнить.
В любом случае его правила категорически запрещали показывать свою слабость.
В середине последнего действия бархатная портьера вдруг резко дернулась — и в ложу стремительно ворвался Беннет.
Его руки были сжаты в кулаки. Лицо напоминало маску разъяренной фурии.
— Будь ты проклят, Маркус! Этого я тебе никогда не прощу, никогда! Слышишь меня? Я посвящен в твои планы, но у тебя ничего не получится! Ты не заставишь меня отказаться от Юлианы!
Маркус медленно повернулся, чувствуя на себе изумленные взоры Ифигинии и Амелии.
— Кажется, ты забыл о своих манерах, — спокойно заметил он. — Разреши представить тебе миссис Брайт и мисс Фарлей.
Беннет злобно взглянул на Ифигинию:
— С какой стати я стану демонстрировать хорошие манеры в присутствии твоей любовницы, если ты отказываешься вести себя прилично с моей будущей женой и членами ее семьи!
— Довольно. — Маркус поднялся. — Я уже предупреждал тебя, Беннет. Мы вернемся к нашему разговору позже.
— Нам не о чем с тобой разговаривать! Мне следовало бы догадаться, что ты попытаешься разрушить мое счастье, но, как ни странно, не мог и предположить, что ты зайдешь так далеко! Теперь мне ясно: ты решил лишить меня наследства.
— Мы обсудим все наедине, — спокойным тоном произнес Маркус.
— Неужели ты считаешь, я пропаду, если ты оставишь меня без гроша?! Я сумею найти свой путь в жизни! И Юлиана тоже знает это. Она верит в меня, верит, вопреки мнению своего отца.
— Если ты очень хочешь устроить сцену, то нам лучше выйти на улицу.
— Незачем, я уже ухожу. — Беннет злобно скривил губы. — Да, кстати, позволь мне поздравить тебя, братец. Говорят, ты вот-вот объявишь о своей помолвке!
Маркус услышал за спиной тихий изумленный вздох Ифигинии. Он не обернулся. Все его внимание было приковано к брату.
— Да, это так.
— Весь театр пришел в возбуждение от этой новости. Должно быть, ты действительно отчаялся расстроить мою свадьбу, если зашел так далеко, нарушив даже свое знаменитое правило!
— Прекрати, Беннет!
— Но и эта часть твоего плана ничего не даст! Юлиана выйдет за меня независимо от того, наследую я или нет твой паршивый титул! Вот увидишь. Она любит меня, а не проклятое графство, и, поверь, это гораздо больше, чем ты сможешь сказать о своей будущей жене, кто бы она ни была!
Беннет повернулся и выбежал из ложи.
Глава 14
Ифигиния сидела очень спокойно на черном диване угольно-черного экипажа Маркуса. Внутри фонари не были зажжены. Гигантская фигура ее спутника занимала большую часть соседнего сиденья. Одну ногу Маркус вытянул и положил на подушки дивана, другой крепко упирался в пол. Во всей его фигуре было что-то мрачное, угрожающее.
Он не проронил и дюжины слов, с тех пор как они вышли из театра, — и большая часть этих слов была обращена к Динксу.
Он не позволил Ифигинии досмотреть спектакль, пробормотав что-то о необходимости торопиться, чтобы избежать заторов на дороге. Ифигиния прекрасно понимала, что совсем не эта причина заставила его поспешно уехать из театра.
Когда он резко приказал ей следовать за ним, Ифигиния прочла тревогу и неодобрение в глазах Амелии, но покорно согласилась. Амелии пришлось отправиться в ложу к Зое и Отису — они и отвезут ее домой после спектакля.
Тысяча вопросов промелькнула в глазах Зои, когда они трое вошли в ее ложу. Ифигиния постаралась не обращать на это ни малейшего внимания. Она понимала, что до тетушки дошли слухи о скорой женитьбе Маркуса, но у нее не было ни объяснений, ни ответов на Зоины вопросы.
Когда экипаж покатил по улице, Маркус наконец заговорил:
— Я очень сожалею, что вы оказались вовлечены в безобразную сцену в ложе. — Он смотрел в ночную тьму. — Мой брат сейчас пребывает в мелодраматическом настроении.
— Маркус, я думаю, ты должен объясниться.
— М-м-м…
Ифигиния подождала немного. Маркус молчал.
— Так как же? — потребовала она ответа.
— Что «как же»? — переспросил он, не отрывая глаз от окна.
Героическим усилием воли она заставила себя сохранить терпение.
— Каковы будут объяснения произошедшему только что в моей ложе?
Маркус замялся, будто боясь ступить на незнакомую почву.
— Я знаю о твоем правиле, запрещающем объяснять свои действия, — продолжала Ифигиния. — Но в данном случае…
— Беннет вбил себе в голову, что страстно любит Юлиану Дорчестер.
— А ты не одобряешь его выбор?
Наконец он все-таки посмотрел на нее:
— Как ты догадалась?
— Это было несложно.
— Дорчестер просто бредит идеей поправить пришедшие в упадок доходы семьи выдачей дочки за хорошие деньги, а миссис Дорчестер помешана на получении титула для семейки. Вот уже два сезона они занимаются тем, что предлагают дочурку чуть ли не каждому богатому титулованному джентльмену.
— И тебе тоже?
— В прошлом сезоне я на какое-то время стал их мишенью. — Огни проезжавшего мимо экипажа на мгновение выхватили из мрака суровое лицо Маркуса. — Дорчестер зашел так далеко, что попытался поставить меня в компрометирующее положение со своей дочерью.
— Боже мой! Но каким образом?!
— Я бы не хотел вдаваться в подробности. Поверь, это была очень грязная затея, шитая белыми нитками. Она полностью провалилась, вот и все.
— Понятно. — Ифигиния вдруг почувствовала озноб и теснее закуталась в белую кружевную шаль. — Надеюсь, ты вовремя и с честью вышел из этой ситуации?
— Да.
— В отличие от случая у Петтигрю в храме Весты, когда ты обнаружил правду слишком поздно?
Короткая тяжелая тишина повисла в карете. Наконец Маркус зашевелился, устраиваясь поудобнее, как это делает большой сильный зверь. Откинув голову на черные подушки, он скрестил руки на груди.
— Я дал понять Дорчестеру, что не женюсь на его дочери, даже если он застанет нас обоих голыми в постели, — вызывающе заявил он.
— О! — смущенно воскликнула Ифигиния, не зная, что еще сказать.
— Я напомнил ему свое правило относительно второго брака, и, кажется, он в конце концов понял меня. Во всяком случае, перестал подсовывать мне свою дочь. Но в этом сезоне он, судя по всему, решил сделать ставку на моего брата.
— И сегодня ты в очередной раз попытался расстроить его коварные планы? — заключила Ифигиния. — Однако на сей раз возникла еще одна проблема — твой брат влюблен в Юлиану.
— Мой брат попал на приманку милой внешности и искусственно раздуваемой романтики Байроновского кружка. Он вовсе не любит ее.
Маркус произнес последнее слово с таким отвращением, что Ифигиния вздрогнула.
— Но почему ты так уверен? Откуда тебе знать, любовь это или нет?
— Господи, да ему только что исполнилось двадцать! Он мается от первого приступа страсти. Молодым людям свойственно принимать за любовь самое банальное вожделение!
— А если его чувства к Юлиане гораздо глубже, чем ты думаешь?
— Вздор! — отрезал Маркус.
— Но как быть с тем, что ты объявил о своей фиктивной помолвке?
— Моя помолвка отнюдь не фиктивна, Ифигиния. Очень скоро мы поженимся.
— Не стоит возвращаться к этому вопросу! — воскликнула Ифигиния. — Сейчас мы обсуждаем дела твоего брата. Ты решил расстроить планы Дорчестера, дав ему понять, что намерен нарушить свое правило о втором браке.
— Я уже изменил одному своему правилу.
Ифигиния не обратила на его слова ни малейшего внимания, продолжив:
— Допустим, тебе удастся разубедить Дорчестера в том, что твой брат — подходящая партия для его дочери. Но что будет с Беннетом и Юлианой?
— Что значит «что будет»?! Родители запретят Юлиане выходить за моего брата, как только поверят, что я лишу его наследства. Они хотят лишь заполучить состояние Мастерсов, но состояние контролирую я, а не Беннет.
— Маркус, все совсем не так просто! Я видела сегодня лицо твоего брата. Он уверен, что любит Юлиану.
— Очень скоро он поймет, что эта «любовь» не принесет ему ничего хорошего. Дорчестеры заставят дочурку отвернуться от моего Беннета и выстрелят ею по новой мишени.
— Вздор! Вы с Дорчестером совершенные идиоты, если действительно верите, что вам дано кроить чужие жизни по собственному усмотрению! Юлиана и Беннет молоды, но они уже не дети. Кто знает, что они могут выкинуть, если вы попытаетесь подчинить их своей воле!
Маркус долго смотрел на нее из темноты.
— Что ты имеешь в виду? Они отправятся в Гретна-Грин?
— А разве это так уж невероятно?
— Нет. Я допускаю, что мой Беннет достаточно глуп, чтобы додуматься до побега, но только не Юлиана. Она очень расчетливая молодая особа, и маловероятно, что она решится на столь непрактичный шаг, как выйти замуж за молодого человека с неопределенным материальным положением.
— То есть предпочтет выйти замуж по расчету, а не по любви?
— Несомненно. Не забывай, я прекрасно помню, как она вела себя в прошлом сезоне.
— Я подозреваю, что ты имеешь в виду поведение ее родителей. Бедная Юлиана просто не смела противиться их воле.
— Не вижу разницы.
— Маркус, боюсь, ты рассердишься, но все же замечу: ты не такой уж хороший знаток человеческой природы, каким себя считаешь. Во всяком случае, ты никак не можешь судить дела сердечные.
— Делами сердечными должно управлять так же, как и делами финансовыми, — то есть с осторожностью и благоразумием.
— То есть с цинизмом, не правда ли? Я понимаю, что ты пытаешься делать, — мягко сказала Ифигиния. — Ты хочешь защитить своего брата от несчастного брака. Только я совсем не уверена, что ты выбрал правильный путь.
— Это тебя не касается, Ифигиния.
— Глупости! Ты сам мне все рассказал. И если бы действительно хотел оставить меня в стороне, то никогда бы не заявил Дорчестеру о своей предстоящей женитьбе. А теперь нам обоим придется иметь дело с бесконечными сплетнями, что еще больше все осложнит.
— Не вижу никаких сложностей. У меня железное правило против ответов на вопросы личного характера.
— Но, Маркус, все ждут, что ты объявишь о помолвке с одной из юных леди, впервые вывезенных в свет в нынешнем сезоне, и уж никак не со своей любовницей, Боже тебя избави! Даже твой брат и тот уверен, что ты обручишься с одной из достойных юных леди!
— Я и в самом деле собираюсь обручиться с достойнейшей юной леди, проводящей свой первый сезон в Лондоне, — серьезно ответил Маркус. — На тебе, Ифигиния.
— Ты самый большой упрямец, какого я только встречала в своей жизни!
— Тебе лучше поскорее привыкнуть к этому, потому что я не собираюсь меняться.
Она в отчаянии застонала.
— Давай вернемся к нашей проблеме. Я бы посоветовала тебе не относиться так сурово и непреклонно к любви Юлианы и Беннета. Мне кажется, ты только заставишь их в отчаянии броситься в объятия друг другу.
— Я не просил твоего совета, Ифигиния.
— Тогда зачем мы вообще заговорили об этом?
— Будь я проклят, если сам понимаю! — взорвался Маркус. — Какое тебе до всего этого дело?! Беннет — мой брат, и я буду действовать так, как сочту нужным.
— Маркус, я все понимаю! Ты хочешь защитить его…
— И что в моем желании плохого?
— Ничего. Ты вырастил Беннета и во многом был для него больше отцом, чем старшим братом. Я была в той же ситуации со своей сестрой — я тоже заменяла ей мать.
— Знаю, — спокойно ответил он.
— Мы оба стали родителями, не успев повзрослеть, и, как всякие родители, чувствуем необходимость защищать своих подопечных. Но мы все равно не сможем оберегать их вечно, да и не должны этого делать.
— Я могу и буду защищать Беннета от Юлианы Дорчестер.
— И совершишь ошибку.
— И что же, по-твоему, я должен делать?! — прорычал Маркус. — Дать свое благословение на брак?
— Да.
— Никогда.
— Да выслушай же меня! — воскликнула Ифигиния. — Скажи брату, что дашь благословение на брак, если он согласится с разумным сроком помолвки.
— Что ты называешь разумным сроком?
— Многие молодые пары в обществе заключают помолвку на год. Ты легко можешь убедить Беннета смириться е этим твоим требованием. В крайнем случае соглашайся на шесть месяцев.
— И что изменится после истечения срока помолвки?
— Год — очень большой срок, Маркус. И полгода тоже. Если Юлиана не пара Беннету, он убедится в этом сам.
— Не так-то просто расторгнуть помолвку.
— Да, но все-таки возможно. И ты быстро все уладишь без особого шума.
Маркус помрачнел:
— А если за это время Юлиана не скомпрометирует себя в глазах Беннета?
— Нельзя не учитывать и такую возможность. Но сейчас главное, чтобы влюбленная парочка не пришла в отчаяние. Если Юлиана действительно любит Беннета так же, как и он ее, они, конечно же, вообразят себя романтическими героями, соединенными самой судьбой. Они решатся переступить через своих близких и через все законы ради того, чтобы быть вместе.
— Проклятие! Но все, что ты говоришь, справедливо лишь в том случае, если я заблуждаюсь насчет Юлианы. А если я все-таки прав, тогда все кончено. Дорчестеры — все трое, включая и малышку Юлиану, — наверняка уже решили, что Беннет больше не представляет для них никакого интереса.
Ифигиния вздохнула:
— Милорд, я очень сомневаюсь в том, что вы правильно оцениваете ситуацию. Вы человек науки, возможно, самый умный из всех, кого я только встречала в своей жизни, но вы слепы как крот, когда дело доходит до любви. Любовь заставляет людей творить безумства.
Он внимательно посмотрел на нее:
— А вы откуда знаете?
Ифигиния поспешно прикусила язычок. Не могла же она сказать ему, что на собственном опыте знает, до какого отчаяния может довести безответная любовь.
— Я видела, как влюбилась моя сестра, — пробормотала она. Взгляд Маркуса стал еще пристальнее.
— В мужчину, который, как вы думали, любил вас?
Ифигиния задохнулась:
— Ты знаешь о Ричарде Хэмптоне?
— Да. — Он снова перевел взгляд на окно.
— Вы полагаете, что знаете все на свете, милорд?
— На собственном опыте я убедился, что сделать правильный вывод можно, лишь обладая полной информацией.
— Но раз ты уверен, что все знаешь, к чему тебе мои объяснения по поводу Ричарда?
На мгновение Маркус встретился с ней глазами — и снова отвернулся к окну, глядя на пролетающие мимо ночные улицы.
— Ты любила его?
— Мой ответ прозвучит бессмысленно для человека, не верящего в любовь.
— Ты уходишь от ответа.
— Просто следую твоему правилу, запрещающему удовлетворять чужое любопытство. — Она помолчала. — Но я готова заключить с тобой сделку.
— Какую еще сделку?
— Отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь откровенно ответить на мой.
— Согласен, — бросил Маркус. — Но ты отвечаешь первая. Итак, ты любила молодого Хэмптона?
Ифигиния помолчала, пытаясь быть честной. Странно — до чего же тяжело, оказывается, припомнить собственные чувства тех дней, когда она с волнением ждала предложения от Ричарда! Как бедны и бесцветны были ее переживания по сравнению с тем, что она сейчас испытывает к Маркусу!
— Думаю, что я смогла бы научиться любить его, — тихо прошептала она.
— Смогла бы научиться любить?! — изумленно переспросил Маркус. — Какая чепуха!
— Совсем не чепуха. Я до сих пор в душе синий чулок… учительница. Я верю в разум и убеждена, что при благоприятных условиях решимость, настойчивость, искреннее желание и умение понимать другого могут научить любить.
— Поэты расхохотались бы, услышав, как вы проверяете разумом любовь.
— Но вы же не поэт, милорд… Почему вы смеетесь?
— Да потому, что предмет обсуждения чертовски забавен. — Маркус насмешливо посмотрел на нее. — Значит, научиться любить можно лишь при наличии благоприятных условий. У вас с Ричардом они были?
— Думаю, да. Ричард — хороший, добрый человек. Сильный, чуткий, верный. Да, я сумела бы полюбить его.
— Ты нарисовала прямо идеал! Неужели ты могла бы полюбить эту ходячую добродетель?
— Да.
— И была бы верна ему?
Она нахмурилась:
— Конечно.
— Даже если бы встретила кого-нибудь после замужества? Даже если бы встретила человека, который превратил бы твою кровь в расплавленный огонь? Человека, предложившего бы тебе воспарить к звездам?
— Хочешь сказать, если бы встретила тебя, Маркус?
Он ничего не ответил и замер, скрытый мраком кареты. Ифигиния чуть заметно улыбнулась:
— Во-первых, весьма маловероятно, что мы встретились бы с тобой, выйди я за Ричарда. Но даже если бы это произошло, я осталась бы верна своему мужу. Я могу пренебрегать многими правилами, но у меня есть гордость и честь.
— Страсть не всегда поддается диктату воли, мадам.
— Не согласна. Более того, я уверена, что в глубине души вы тоже не верите в это, милорд. Мы умные люди и прекрасно знаем, что любых соблазнов можно избежать и любой страстью можно управлять.
К ее удивлению, Маркус вдруг улыбнулся в ответ:
— Допустим, ты права, Ифигиния. Но в таком случае что ты скажешь о нас с тобой? Значит, мы слабы волей, если уступаем собственным желаниям?
— Нет. — Медленно-медленно она развернула свой веер, потом сложила его. — Я скажу так… Мы оба вправе свободно предаваться своим страстям, что мы и сделали. Это наше право — право независимых взрослых людей. Но если мы были бы несвободны, то честь заставила бы нас противостоять искушению.
— Понятно. Свобода дала нам право поддаться соблазну — и мы поддались ему. Прелюбопытная логика, ничего не скажешь.
— Пожалуй, от обсуждения собственных страстей нам лучше вернуться к разговору о страстях твоего брата. Ты не можешь контролировать жизнь Беннета, Маркус. Не должен…
— Думаешь, я сам не понимаю этого? Я вовсе не собираюсь распоряжаться его жизнью. Я хочу лишь защитить его.
— Он волен полюбить того, кого захочет. Ты можешь только дать ему время, время обдумать свои действия. Вполне вероятно, за это время он еще сильнее уверится в том, что испытывает к Юлиане самую возвышенную любовь, а не просто вожделение.
Он не проронил и дюжины слов, с тех пор как они вышли из театра, — и большая часть этих слов была обращена к Динксу.
Он не позволил Ифигинии досмотреть спектакль, пробормотав что-то о необходимости торопиться, чтобы избежать заторов на дороге. Ифигиния прекрасно понимала, что совсем не эта причина заставила его поспешно уехать из театра.
Когда он резко приказал ей следовать за ним, Ифигиния прочла тревогу и неодобрение в глазах Амелии, но покорно согласилась. Амелии пришлось отправиться в ложу к Зое и Отису — они и отвезут ее домой после спектакля.
Тысяча вопросов промелькнула в глазах Зои, когда они трое вошли в ее ложу. Ифигиния постаралась не обращать на это ни малейшего внимания. Она понимала, что до тетушки дошли слухи о скорой женитьбе Маркуса, но у нее не было ни объяснений, ни ответов на Зоины вопросы.
Когда экипаж покатил по улице, Маркус наконец заговорил:
— Я очень сожалею, что вы оказались вовлечены в безобразную сцену в ложе. — Он смотрел в ночную тьму. — Мой брат сейчас пребывает в мелодраматическом настроении.
— Маркус, я думаю, ты должен объясниться.
— М-м-м…
Ифигиния подождала немного. Маркус молчал.
— Так как же? — потребовала она ответа.
— Что «как же»? — переспросил он, не отрывая глаз от окна.
Героическим усилием воли она заставила себя сохранить терпение.
— Каковы будут объяснения произошедшему только что в моей ложе?
Маркус замялся, будто боясь ступить на незнакомую почву.
— Я знаю о твоем правиле, запрещающем объяснять свои действия, — продолжала Ифигиния. — Но в данном случае…
— Беннет вбил себе в голову, что страстно любит Юлиану Дорчестер.
— А ты не одобряешь его выбор?
Наконец он все-таки посмотрел на нее:
— Как ты догадалась?
— Это было несложно.
— Дорчестер просто бредит идеей поправить пришедшие в упадок доходы семьи выдачей дочки за хорошие деньги, а миссис Дорчестер помешана на получении титула для семейки. Вот уже два сезона они занимаются тем, что предлагают дочурку чуть ли не каждому богатому титулованному джентльмену.
— И тебе тоже?
— В прошлом сезоне я на какое-то время стал их мишенью. — Огни проезжавшего мимо экипажа на мгновение выхватили из мрака суровое лицо Маркуса. — Дорчестер зашел так далеко, что попытался поставить меня в компрометирующее положение со своей дочерью.
— Боже мой! Но каким образом?!
— Я бы не хотел вдаваться в подробности. Поверь, это была очень грязная затея, шитая белыми нитками. Она полностью провалилась, вот и все.
— Понятно. — Ифигиния вдруг почувствовала озноб и теснее закуталась в белую кружевную шаль. — Надеюсь, ты вовремя и с честью вышел из этой ситуации?
— Да.
— В отличие от случая у Петтигрю в храме Весты, когда ты обнаружил правду слишком поздно?
Короткая тяжелая тишина повисла в карете. Наконец Маркус зашевелился, устраиваясь поудобнее, как это делает большой сильный зверь. Откинув голову на черные подушки, он скрестил руки на груди.
— Я дал понять Дорчестеру, что не женюсь на его дочери, даже если он застанет нас обоих голыми в постели, — вызывающе заявил он.
— О! — смущенно воскликнула Ифигиния, не зная, что еще сказать.
— Я напомнил ему свое правило относительно второго брака, и, кажется, он в конце концов понял меня. Во всяком случае, перестал подсовывать мне свою дочь. Но в этом сезоне он, судя по всему, решил сделать ставку на моего брата.
— И сегодня ты в очередной раз попытался расстроить его коварные планы? — заключила Ифигиния. — Однако на сей раз возникла еще одна проблема — твой брат влюблен в Юлиану.
— Мой брат попал на приманку милой внешности и искусственно раздуваемой романтики Байроновского кружка. Он вовсе не любит ее.
Маркус произнес последнее слово с таким отвращением, что Ифигиния вздрогнула.
— Но почему ты так уверен? Откуда тебе знать, любовь это или нет?
— Господи, да ему только что исполнилось двадцать! Он мается от первого приступа страсти. Молодым людям свойственно принимать за любовь самое банальное вожделение!
— А если его чувства к Юлиане гораздо глубже, чем ты думаешь?
— Вздор! — отрезал Маркус.
— Но как быть с тем, что ты объявил о своей фиктивной помолвке?
— Моя помолвка отнюдь не фиктивна, Ифигиния. Очень скоро мы поженимся.
— Не стоит возвращаться к этому вопросу! — воскликнула Ифигиния. — Сейчас мы обсуждаем дела твоего брата. Ты решил расстроить планы Дорчестера, дав ему понять, что намерен нарушить свое правило о втором браке.
— Я уже изменил одному своему правилу.
Ифигиния не обратила на его слова ни малейшего внимания, продолжив:
— Допустим, тебе удастся разубедить Дорчестера в том, что твой брат — подходящая партия для его дочери. Но что будет с Беннетом и Юлианой?
— Что значит «что будет»?! Родители запретят Юлиане выходить за моего брата, как только поверят, что я лишу его наследства. Они хотят лишь заполучить состояние Мастерсов, но состояние контролирую я, а не Беннет.
— Маркус, все совсем не так просто! Я видела сегодня лицо твоего брата. Он уверен, что любит Юлиану.
— Очень скоро он поймет, что эта «любовь» не принесет ему ничего хорошего. Дорчестеры заставят дочурку отвернуться от моего Беннета и выстрелят ею по новой мишени.
— Вздор! Вы с Дорчестером совершенные идиоты, если действительно верите, что вам дано кроить чужие жизни по собственному усмотрению! Юлиана и Беннет молоды, но они уже не дети. Кто знает, что они могут выкинуть, если вы попытаетесь подчинить их своей воле!
Маркус долго смотрел на нее из темноты.
— Что ты имеешь в виду? Они отправятся в Гретна-Грин?
— А разве это так уж невероятно?
— Нет. Я допускаю, что мой Беннет достаточно глуп, чтобы додуматься до побега, но только не Юлиана. Она очень расчетливая молодая особа, и маловероятно, что она решится на столь непрактичный шаг, как выйти замуж за молодого человека с неопределенным материальным положением.
— То есть предпочтет выйти замуж по расчету, а не по любви?
— Несомненно. Не забывай, я прекрасно помню, как она вела себя в прошлом сезоне.
— Я подозреваю, что ты имеешь в виду поведение ее родителей. Бедная Юлиана просто не смела противиться их воле.
— Не вижу разницы.
— Маркус, боюсь, ты рассердишься, но все же замечу: ты не такой уж хороший знаток человеческой природы, каким себя считаешь. Во всяком случае, ты никак не можешь судить дела сердечные.
— Делами сердечными должно управлять так же, как и делами финансовыми, — то есть с осторожностью и благоразумием.
— То есть с цинизмом, не правда ли? Я понимаю, что ты пытаешься делать, — мягко сказала Ифигиния. — Ты хочешь защитить своего брата от несчастного брака. Только я совсем не уверена, что ты выбрал правильный путь.
— Это тебя не касается, Ифигиния.
— Глупости! Ты сам мне все рассказал. И если бы действительно хотел оставить меня в стороне, то никогда бы не заявил Дорчестеру о своей предстоящей женитьбе. А теперь нам обоим придется иметь дело с бесконечными сплетнями, что еще больше все осложнит.
— Не вижу никаких сложностей. У меня железное правило против ответов на вопросы личного характера.
— Но, Маркус, все ждут, что ты объявишь о помолвке с одной из юных леди, впервые вывезенных в свет в нынешнем сезоне, и уж никак не со своей любовницей, Боже тебя избави! Даже твой брат и тот уверен, что ты обручишься с одной из достойных юных леди!
— Я и в самом деле собираюсь обручиться с достойнейшей юной леди, проводящей свой первый сезон в Лондоне, — серьезно ответил Маркус. — На тебе, Ифигиния.
— Ты самый большой упрямец, какого я только встречала в своей жизни!
— Тебе лучше поскорее привыкнуть к этому, потому что я не собираюсь меняться.
Она в отчаянии застонала.
— Давай вернемся к нашей проблеме. Я бы посоветовала тебе не относиться так сурово и непреклонно к любви Юлианы и Беннета. Мне кажется, ты только заставишь их в отчаянии броситься в объятия друг другу.
— Я не просил твоего совета, Ифигиния.
— Тогда зачем мы вообще заговорили об этом?
— Будь я проклят, если сам понимаю! — взорвался Маркус. — Какое тебе до всего этого дело?! Беннет — мой брат, и я буду действовать так, как сочту нужным.
— Маркус, я все понимаю! Ты хочешь защитить его…
— И что в моем желании плохого?
— Ничего. Ты вырастил Беннета и во многом был для него больше отцом, чем старшим братом. Я была в той же ситуации со своей сестрой — я тоже заменяла ей мать.
— Знаю, — спокойно ответил он.
— Мы оба стали родителями, не успев повзрослеть, и, как всякие родители, чувствуем необходимость защищать своих подопечных. Но мы все равно не сможем оберегать их вечно, да и не должны этого делать.
— Я могу и буду защищать Беннета от Юлианы Дорчестер.
— И совершишь ошибку.
— И что же, по-твоему, я должен делать?! — прорычал Маркус. — Дать свое благословение на брак?
— Да.
— Никогда.
— Да выслушай же меня! — воскликнула Ифигиния. — Скажи брату, что дашь благословение на брак, если он согласится с разумным сроком помолвки.
— Что ты называешь разумным сроком?
— Многие молодые пары в обществе заключают помолвку на год. Ты легко можешь убедить Беннета смириться е этим твоим требованием. В крайнем случае соглашайся на шесть месяцев.
— И что изменится после истечения срока помолвки?
— Год — очень большой срок, Маркус. И полгода тоже. Если Юлиана не пара Беннету, он убедится в этом сам.
— Не так-то просто расторгнуть помолвку.
— Да, но все-таки возможно. И ты быстро все уладишь без особого шума.
Маркус помрачнел:
— А если за это время Юлиана не скомпрометирует себя в глазах Беннета?
— Нельзя не учитывать и такую возможность. Но сейчас главное, чтобы влюбленная парочка не пришла в отчаяние. Если Юлиана действительно любит Беннета так же, как и он ее, они, конечно же, вообразят себя романтическими героями, соединенными самой судьбой. Они решатся переступить через своих близких и через все законы ради того, чтобы быть вместе.
— Проклятие! Но все, что ты говоришь, справедливо лишь в том случае, если я заблуждаюсь насчет Юлианы. А если я все-таки прав, тогда все кончено. Дорчестеры — все трое, включая и малышку Юлиану, — наверняка уже решили, что Беннет больше не представляет для них никакого интереса.
Ифигиния вздохнула:
— Милорд, я очень сомневаюсь в том, что вы правильно оцениваете ситуацию. Вы человек науки, возможно, самый умный из всех, кого я только встречала в своей жизни, но вы слепы как крот, когда дело доходит до любви. Любовь заставляет людей творить безумства.
Он внимательно посмотрел на нее:
— А вы откуда знаете?
Ифигиния поспешно прикусила язычок. Не могла же она сказать ему, что на собственном опыте знает, до какого отчаяния может довести безответная любовь.
— Я видела, как влюбилась моя сестра, — пробормотала она. Взгляд Маркуса стал еще пристальнее.
— В мужчину, который, как вы думали, любил вас?
Ифигиния задохнулась:
— Ты знаешь о Ричарде Хэмптоне?
— Да. — Он снова перевел взгляд на окно.
— Вы полагаете, что знаете все на свете, милорд?
— На собственном опыте я убедился, что сделать правильный вывод можно, лишь обладая полной информацией.
— Но раз ты уверен, что все знаешь, к чему тебе мои объяснения по поводу Ричарда?
На мгновение Маркус встретился с ней глазами — и снова отвернулся к окну, глядя на пролетающие мимо ночные улицы.
— Ты любила его?
— Мой ответ прозвучит бессмысленно для человека, не верящего в любовь.
— Ты уходишь от ответа.
— Просто следую твоему правилу, запрещающему удовлетворять чужое любопытство. — Она помолчала. — Но я готова заключить с тобой сделку.
— Какую еще сделку?
— Отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь откровенно ответить на мой.
— Согласен, — бросил Маркус. — Но ты отвечаешь первая. Итак, ты любила молодого Хэмптона?
Ифигиния помолчала, пытаясь быть честной. Странно — до чего же тяжело, оказывается, припомнить собственные чувства тех дней, когда она с волнением ждала предложения от Ричарда! Как бедны и бесцветны были ее переживания по сравнению с тем, что она сейчас испытывает к Маркусу!
— Думаю, что я смогла бы научиться любить его, — тихо прошептала она.
— Смогла бы научиться любить?! — изумленно переспросил Маркус. — Какая чепуха!
— Совсем не чепуха. Я до сих пор в душе синий чулок… учительница. Я верю в разум и убеждена, что при благоприятных условиях решимость, настойчивость, искреннее желание и умение понимать другого могут научить любить.
— Поэты расхохотались бы, услышав, как вы проверяете разумом любовь.
— Но вы же не поэт, милорд… Почему вы смеетесь?
— Да потому, что предмет обсуждения чертовски забавен. — Маркус насмешливо посмотрел на нее. — Значит, научиться любить можно лишь при наличии благоприятных условий. У вас с Ричардом они были?
— Думаю, да. Ричард — хороший, добрый человек. Сильный, чуткий, верный. Да, я сумела бы полюбить его.
— Ты нарисовала прямо идеал! Неужели ты могла бы полюбить эту ходячую добродетель?
— Да.
— И была бы верна ему?
Она нахмурилась:
— Конечно.
— Даже если бы встретила кого-нибудь после замужества? Даже если бы встретила человека, который превратил бы твою кровь в расплавленный огонь? Человека, предложившего бы тебе воспарить к звездам?
— Хочешь сказать, если бы встретила тебя, Маркус?
Он ничего не ответил и замер, скрытый мраком кареты. Ифигиния чуть заметно улыбнулась:
— Во-первых, весьма маловероятно, что мы встретились бы с тобой, выйди я за Ричарда. Но даже если бы это произошло, я осталась бы верна своему мужу. Я могу пренебрегать многими правилами, но у меня есть гордость и честь.
— Страсть не всегда поддается диктату воли, мадам.
— Не согласна. Более того, я уверена, что в глубине души вы тоже не верите в это, милорд. Мы умные люди и прекрасно знаем, что любых соблазнов можно избежать и любой страстью можно управлять.
К ее удивлению, Маркус вдруг улыбнулся в ответ:
— Допустим, ты права, Ифигиния. Но в таком случае что ты скажешь о нас с тобой? Значит, мы слабы волей, если уступаем собственным желаниям?
— Нет. — Медленно-медленно она развернула свой веер, потом сложила его. — Я скажу так… Мы оба вправе свободно предаваться своим страстям, что мы и сделали. Это наше право — право независимых взрослых людей. Но если мы были бы несвободны, то честь заставила бы нас противостоять искушению.
— Понятно. Свобода дала нам право поддаться соблазну — и мы поддались ему. Прелюбопытная логика, ничего не скажешь.
— Пожалуй, от обсуждения собственных страстей нам лучше вернуться к разговору о страстях твоего брата. Ты не можешь контролировать жизнь Беннета, Маркус. Не должен…
— Думаешь, я сам не понимаю этого? Я вовсе не собираюсь распоряжаться его жизнью. Я хочу лишь защитить его.
— Он волен полюбить того, кого захочет. Ты можешь только дать ему время, время обдумать свои действия. Вполне вероятно, за это время он еще сильнее уверится в том, что испытывает к Юлиане самую возвышенную любовь, а не просто вожделение.