— Вот и правильно. Было очень приятно увидеть лицо этого негодяя, когда он понял, что ты вправе запретить ему вступить в инвестиционный фонд.
   — Как ты думаешь, не грех, что я испытываю такое удовлетворение от своей мести?
   — Не будь глупенькой. Ты требовала возмездия и справедливости — и вполне заслужила чувство удовлетворения.
   — Адам говорит, что Додгсон, вероятно, уже не сможет поправить своего финансового положения, — заметила Амелия. — Видимо, ему теперь не выкарабкаться.
   — Вот уж кому не собираюсь сочувствовать. И довольно об этом!.. Не могу передать тебе, как я счастлива видеть, что ты любишь мистера Мэнваринга. Он-то влюбился в тебя по уши с первого взгляда, поверь.
   — Думаю, я все чувствовала… Я всегда очень тепло относилась к нему, но по известным причинам не позволяла себе признать это. Но вчера, после столкновения с Додгсоном, после его полного поражения, я вдруг ощутила себя свободной — свободной подарить сердце Адаму. — Амелия улыбнулась:
   — О, Ифигиния, сегодня я чувствую себя такой счастливой!
   — Вот и отлично. Значит, поможешь мне справиться с прегадким приступом предсвадебной паники.
   — Паника?! У тебя? Ифигиния, не хочешь ли ты сказать, что волнуешься из-за свадьбы?
   — Кажется, да. Напомни мне захватить нюхательные соли перед поездкой к алтарю. Если я унижусь до того, чтобы лишиться чувств у ног Маркуса, я возненавижу себя на всю оставшуюся жизнь.
   — Ушам своим не верю… Даже не знаю, что и сказать. Ты всегда казалась мне такой уверенной в себе! Вот уж не думала, что и ты можешь страдать от нервов!
   — Я еще никогда не выходила замуж, — напомнила ей Ифигиния. — Но Маркус-то уже однажды женился. И если я нервничаю, то вообрази только, что должен сейчас испытывать он!
   Через полтора часа в еще большем волнении, чем прежде, Ифигиния вошла в свою библиотеку, надеясь хоть немного отвлечься… Она села за стол, выдвинула ящик, достала несколько листочков бумаги. Потом закрыла ящик, взяла в руки перо.
   Но откуда взять вдохновение, вот в чем вопрос…
   Перочинным ножиком Ифигиния чуть-чуть заострила кончик пера. Но отложила перо в сторону, ее рассеянный взгляд перешел на каменные фрагменты статуй, привезенных в прошлом году из Италии.
   Ничего не помогало. Она могла думать только о том, насколько изменится ее жизнь благодаря специальному разрешению на брак.
   «…Научите же меня нарушить еще одно правило…»
   Неужели Маркус мог снизойти до того, что попросил научить его любви? Ифигиния не смела поверить в это. Но если она все-таки ошибается?
   Она встала, рассеянно вышла из-за стола — просто невозможно было усидеть на месте. На глаза попался том «Иллюстраций классических древностей». Не зная, чем себя занять, Ифигиния взяла его в руки, собираясь поставить на место в шкаф.
   Лениво полистала, отыскивая любимые сцены…
   Крошечная капелька черного воска темнела на странице двести три… Очевидно, она случайно попала на страницу, где засохла и осталась незамеченной.
   Ифигиния долго не сводила глаз с темного пятнышка.
   Некто, кто знает всех и вся в свете.
   И тут наконец ее осенило.
 
   — Вы уверены в этом, Беркли? — Сидя за своим столом, Маркус огромным усилием воли заставлял себя сохранять спокойствие. Серьезное научное исследование должно проводиться вдумчиво и тщательно. Нельзя допускать сюда эмоции, ибо они могут привести к ложным выводам.
   Он позволил Ифигинии убедить себя в необходимости нарушить правила, которым до недавнего времени подчинялась вся его жизнь. Но это вовсе не значит, что с той же легкостью позволено нарушать строгие правила науки.
   И тем не менее Маркус испытывал давно знакомое волнение — еще бы, ведь он сделал потрясающее открытие! Все было исполнено на славу, подумал он. Логично. Тщательно. И вот теперь последний штрих — и все встало на свои места.
   Он не мог дождаться, когда наконец расскажет все Ифигинии.
   — Да-да, совершенно уверен! — Беркли перекладывал листочки, пристально всматриваясь в них сквозь очки. — Вильям Барн продал свою собственность тому же лицу, что воздвигло надгробный памятник на Ридингском кладбище. Имя этого лица Г. X. Итон.
   — И он сын Элизабет Итон, погребенной в склепе?
   — Да. — Беркли поднял глаза. — Но два года назад, прежде чем выйти в свет, он отказался от своего последнего имени. Потому-то мне и потребовалось столько времени, чтобы все выяснить… Так что, если бы вы не приказали разузнать, кому принадлежит музей, я бы никогда не докопался до истины.
   И тут раздался стук в дверь библиотеки. Маркус, досадливо поморщившись, обернулся:
   — Войдите.
   Ловелас открыл дверь. Ифигиния в белом утреннем платье и шляпке с цветами нетерпеливо подпрыгивала за его спиной.
   — Миссис Брайт хочет видеть вас, милорд, — объявил Ловелас, как будто не замечая, как она бешено размахивает руками, пытаясь привлечь внимание Маркуса.
   Тот усмехнулся:
   — Просите.
   Ловелас посторонился. Ифигиния стремительно ворвалась в библиотеку. В руках она тащила огромную книгу в тяжелом кожаном переплете.
   — Маркус, ты никогда не поверишь, что случилось! Кажется, я знаю, кто наш вымогатель. Понимаешь, я нашла пятнышко черного воска вот в этой книге, которую давала читать…
   — Герберту Хоуту? — спокойно спросил Маркус.
   — О Господи! — Ифигиния застыла, ошеломленно вытаращив глаза. — Как ты угадал?
   — Я никогда не гадаю, дорогая. Я строю научно обоснованные гипотезы.
 
   Густые сумерки окутывали узкую улочку. Свет луны слабо освещал окна дома номер два по Фарли-стрит. Маркус осторожно просунул лезвие ножа между окном и подоконником.
   — Будь осторожен! — шепнула Ифигиния. Обернувшись, она быстро осмотрелась — нет ли здесь еще кого-нибудь, кроме них.
   — Я всегда осторожен.
   — Маркус, ты злишься?
   — Поверь, я вовсе не собирался провести брачную ночь, взламывая апартаменты Хоута!
   Он аккуратно надавил на нож — и рама подалась.
   — Я мечтал о гораздо более интересных занятиях, мадам.
   — Скорей! — Ифигиния откинула капюшон своего плаща. В темноте смутно чернел погашенный фонарь, который она предусмотрительно захватила с собой. — Уверена, мы найдем и печать с фениксом, и черный воск!
   — Совершенно напрасная трата времени! — Маркус перекинул ногу через подоконник. — Мы и так знаем, что Хоут вымогатель.
   — Но нам нужны доказательства! Неопровержимые улики, такие, как воск и печать.
   — Ты отлично знаешь, что мы притащились сюда вовсе не для сбора улик! Просто тебе приспичило доказать мне правильность своей гипотезы!
   — Да, она ничуть не хуже твоей! Я не сомневаюсь, что смогла бы и без тебя вычислить Герберта! — Подхватив полы плаща и юбок, Ифигиния закинула на подоконник затянутую в чулок ногу.
   Не сводя хмурого взгляда с ее изящных ножек, Маркус думал о том, как они будут выглядеть, запутавшись в простынях его огромной постели…
   «Позже, — пообещал он себе. — Ифигиния теперь моя, и это самое главное. Можно расслабиться. Она моя, она принадлежит мне с той самой минуты, как мы обменялись клятвами перед алтарем. Она моя жена».
   С чувством глубокого удовлетворения он обхватил новобрачную за талию и легко пронес в окно. Ну какая еще женщина могла бы потребовать провести брачную ночь, обшаривая стол вымогателя? Нет, его Ифигиния — самая настоящая оригиналка!
   Маркус решил позволить себе немного снисходительности — теперь-то она точно принадлежит только ему!
   Он совершенно не одобрял сумасбродного плана обыска комнат Хоута, но убедил себя в том, что по крайней мере это безопасно. В конце концов, Герберт человек светский, а значит, его не будет дома до самого рассвета. Маркус знал также, что слуга Хоута имеет обыкновение коротать вечера в ближайшем трактире.
   — Задерни занавески! — тихо приказала Ифигиния, зажигая фонарь.
   Маркус повиновался. Обернувшись, осмотрел комнату. Уютно. Воплощение скромного приюта небогатого молодого человека. Письменный стол в углу, ряды книжных шкафов вдоль стены. Кресло с изогнутой спинкой возле холодного камина. На столике рядом полупустая бутылка бренди и хрустальный бокал.
   — Похоже, Хоут не вкладывает грязные денежки в обустройство своего гнездышка, — заметил Маркус.
   — Нет, но зато у него фраки от Уэстона, а недавно он обзавелся еще и собственным экипажем! — сообщила Ифигиния, быстро осматривая стол Герберта. — Не забывай о музее доктора Хардстаффа — он наверняка стоил целое состояние!
   — Еще памятник на Ридингском кладбище. — Маркус выдвинул ящик бюро и увидел кипу чистых, свеженакрахмаленных галстуков.
   — Трудно поверить, что человек, совесть которого отягощена убийством и вымогательством, мог выстроить такой грандиозный памятник своей матери… Ага-а-а! — присвистнула вдруг Ифигиния.
   — Что означает твое «ага-а-а»?
   — То, что стол не заперт. — Она начала деловито копаться в верхнем ящике.
   Маркус прошелся по комнате.
   — Терпеть не могу изрекать прописные истины, но спешу напомнить: если ящик не заперт, значит, в нем нет ничего важного для хозяина.
   — Ерунда! Ничегошеньки это не значит! Просто Герберт не считает черный воск и печать опасными уликами.
   — В таком случае он гораздо глупее, чем я думал. — Маркус нахмурился, увидев, коробочку с воском в руках Ифигинии. — Ну?
   — Красный воск, — разочарованно протянула она. — Но может быть, где-то есть еще одна коробка! И печать…
   Однако двадцать минут самого тщательного обыска не дали никаких результатов — ни воска, ни печати с фениксом нигде не было.
   — Не понимаю. — Стоя посреди комнаты, Ифигиния озадаченно постукивала об пол носком туфельки. — Они же должны быть где-то здесь!
   — Совсем не обязательно! — Маркус с нетерпением ждал, когда они наконец смогут уйти отсюда. Конечно, приятно идти на поводу у молодой жены, но всему же есть предел! — Он может носить их с собой или хранить в потайном сейфе. Существует множество мест, где легко спрятать подобные мелочи.
   — Я знаю, где он хранит эти мелочи! — У Ифигинии вдруг загорелись глаза. — В музее доктора Хардстаффа!
   Маркус застонал:
   — Уверяю тебя, совершенно незачем обыскивать музей! А вдруг там сейчас проходят восстановительный курс несчастные пациенты?
   — Непременно стоит попробовать! — Ифигиния погасила фонарь и направилась к окну. — Перестань брюзжать, Маркус! Ты же знаешь — у нас вся ночь впереди.
   — Слава Богу! — Он быстро окинул взглядом темную комнату: не оставить бы где-нибудь следов своего присутствия. — И я очень бы хотел большую часть этой ночи провести в постели.
   Ифигиния, подхватив плащ и юбки, перекинула ногу через подоконник.
   — Как ты можешь ворчать?! Мы и так проведем там большую часть своей жизни!
   Его сердце радостно забилось. Большую часть жизни рядом с Ифигинией!..
 
   Как и в прошлый раз, улица позади дома номер девятнадцать по Лэмб-Лайн была темна и пустынна. Ступеньки, ведущие к задней двери, скрипели и вздыхали под тяжелыми шагами Маркуса, осторожно шедшего впереди Ифигинии.
   Страшное чувство тревоги не отпускало его — чего не было раньше, возле дома Герберта.
   Поднявшись на площадку, Маркус толкнул дверь. Она легко отворилась — точно так же, как и в прошлый раз. Волосы зашевелились у него на голове…
   — Маркус? — Ифигиния остановилась на нижней ступеньке и подняла глаза. — Что-то не так?
   — Стой где стоишь. Я пойду первым. — Он снял фрак и перекинул его через плечо. Ночной холодок пробрался под тонкий батист нарядной сорочки, но Маркус даже не заметил этого. Неожиданно ему захотелось почувствовать себя более свободным в движениях. — Давай сюда фонарь.
   — Но, Маркус…
   — Жди меня здесь, Ифигиния. Ясно?
   К огромному его облегчению, она послушалась. Взяв фонарь, Маркус шагнул в темный холл. Там стояла глубокая, жуткая тишина. Похоже, богини мужской силы нынче отдыхают… Маркус прошел через холл в комнату, где перед сценой стояла огромная кровать.
   Осторожно приоткрыл дверь. Свет фонаря выхватил обрывок прозрачного занавеса. Значит, экран не починили с тех пор, как Сэндс в ярости сорвал его с колец…
   — Видишь что-нибудь? — шепотом спросила с порога Ифигиния.
   Маркус резко обернулся:
   — Черт возьми, Ифигиния! Я же приказал тебе ждать снаружи!..
   И тут послышался зловещий звук шагов по деревянным половицам. Маркуса охватил ужас.
   — Ифигиния, беги! — Он поставил фонарь и бросился к двери.
   Но было уже слишком поздно.
   Из темноты за спиной Ифигинии вдруг вынырнула чья-то рука и схватила ее за горло, заглушив тихий крик ужаса.
   — Ни шагу больше, Мастерс. — Ограждаясь Ифигинией, как щитом, Герберт Хоут двинулся в комнату. Холодно блеснул ствол пистолета в его руке. — Или я убью вас.
   — Отпусти ее, Хоут. — Маркус остановился. Неохотно шагнул назад, встал возле фонаря. — Ты зашел слишком далеко, и сегодня этому должен быть положен конец.
   — Согласен, — зловеще ухмыльнулся Хоут. — Но поскольку именно я создал все сцены этой пьески, то я напишу и эпилог. Думаю, обществу больше понравится нечто мелодраматическое. Ну, скажем, так: знаменитая леди Мастерс убивает мужа, застав его в музее доктора Хардстаффа в брачную ночь. По-моему, неплохо!

Глава 21

   — А что будет в вашей пьеске с Ифигинией? — поинтересовался Мастерс.
   — Мне жаль до слез, но моя дорогая подруга, бывшая миссис Брайт, — или, вернее сказать, мисс Брайт из девонского Дипфорда, — станет жертвой несчастного случая на крутой лестнице. Она сломает себе шейку, в спешке покидая место своего кровавого преступления, совершенного во имя страсти.
   — Тебе это не сойдет с рук! — поклялась Ифигиния. Она была очень напугана, но держалась молодцом. — Вас повесят, мистер Хоут! Если не за это, то за убийство миссис Вичерлей!
   — А ты знаешь о нем, верно? — Герберт улыбнулся ей своей обычной веселой, располагающей улыбкой, но глаза его оставались холодными, как стекло. — Вы очень умны, мадам. Я всегда восхищался вашим умом! Настолько, что даже пытался уберечь вас, но вы не послушались, не вняли моему предупреждению.
   — Так это ты запер меня в склепе на Ридингском кладбище, да? — воскликнула Ифигиния.
   — Я думал, что хорошее наказание страхом отвадит тебя от вмешательства в чужие дела, но, к сожалению, ошибся.
   Мастерс все еще держал фрак перекинутым через плечо.
   — Зачем вы убили миссис Вичерлей?
   — Ах, Констанцию Вичерлей? — насмешливо протянул Герберт. — Так именно она начала все это! Много лет она спокойно занималась своим маленьким предприятием. За солидную дополнительную плату она подкупала гувернанток и компаньонок, которых сама рассылала в лучшие дома, и они шпионили за хозяевами, добывая для миссис Вичерлей самую пикантную информацию.
   — А она шантажировала этих людей? — спросила Ифигиния.
   — Ну да. Превосходный план, но однажды я заметил, что миссис Вичерлей использует его далеко не на полную мощность. Она предъявляла слишком скромные требования и шантажировала представителей только низших кругов света. Бедняжка боялась включить в свой список более влиятельные имена.
   — Боялась, что они разоблачат ее и заставят остановиться? — спросила Ифигиния.
   — Именно так. Она боялась рисковать, видите ли… Такая старомодная особа! Но я заставил ее расширить дело. Бедняжка так нервничала! — пожал плечами Герберт.
   — Но как ты убедил ее принять тебя в долю? — спросил Мастерс.
   — Я просто пригрозил ей разоблачением. Так вот, мы отлично работали с ней какое-то время, хотя она нервничала все больше и больше. А когда к ней явился поверенный Ифигинии и начал расспрашивать о мисс Тодд, она совсем потеряла голову и потребовала, чтобы мы немедленно прикрыли лавочку. Ну, мне и пришлось убить ее, пока она все не погубила.
   — А потом перевернули вверх дном ее дом, чтобы выглядело, будто миссис Вичерлей убил кто-то из ее жертв? — закончила Ифигиния.
   — Или обчистил вор… Впрочем, меня совершенно не заботило, к какому выводу придут, когда обнаружат труп, — уж меня-то никому не пришло бы в голову заподозрить в убийстве!
   — А как ты узнал о шантаже?
   — Моя мать была гувернанткой. Она много лет продавала информацию миссис Вичерлей, а та за это подыскивала ей работу в лучших домах. — Герберт горько скривил губы. — И все шло прекрасно, пока мою мать не соблазнил один из хозяев. Вот так-то. Прекрасный, почтенный джентльмен сделал ее моей матерью. И ее, естественно, немедленно выгнали вон.
   — А миссис Вичерлей отказалась подыскать ей другое место, — прошептала Ифигиния.
   — Откуда ты знаешь?! — В добродушном голосе Герберта послышалась ярость. Его рука крепче сжала горло Ифигинии. — Черт тебя возьми, откуда ты знаешь это?!
   — Я только предположила… — прохрипела Ифигиния. Мастерс напрягся:
   — Вы причиняете ей боль, Хоут!
   — Не двигайтесь! — Герберт прицелился в Мастерса. — Ты права, Ифигиния. Миссис Вичерлей не пожелала иметь дело с гувернанткой, имевшей глупость забеременеть от хозяина. Моей матери пришлось самой зарабатывать себе на кусок хлеба.
   — Ты был ребенком, которого она носила, да? — неожиданно мягко спросила Ифигиния.
   — Да. Я был ее незаконнорожденным сыном. Ублюдок виконта… У матери оставались кое-какие сбережения, которые она отложила от гонораров миссис Вичерлей. И она была очень умна. Она выдала себя за вдову и поселилась в маленькой деревушке на севере… Никто никогда не узнал правду.
   — А вы-то как узнали обо всем? — спросила Ифигиния.
   — Два года назад, на смертном одре, моя мать открылась мне. И я приехал в Лондон к Констанции Вичерлей.
   — А твой отец? — участливо спросила Ифигиния. И снова ярость исказила лицо Хоута.
   — Умер, гори он адским огнем! Сломал себе шею в результате несчастного случая, когда перевернулся его фаэтон. И я даже не смог… — Хоут резко оборвал себя и несколько раз глубоко вздохнул. — Я немедля явился в агентство «Вичерлей»и представился этой старой стерве.
   — Судя по всему, вы поставили ее дело на широкую ногу — от шантажа до мошенничества.
   — Да. — Герберт обвел дулом пистолета обстановку комнаты. — Вы просто не представляете, какие деньги готовы платить светские джентльмены, чтобы вновь обрести свою силу! Тем более если им никак не удается обзавестись наследником!
   — В вашем выборе рода деятельности чувствуется злая ирония, — отметил Мастерс. — Внебрачный сын знатного господина ловко дурачит других джентльменов.
   — Да. Они всегда так озабочены появлением собственного наследника! — хмыкнул Герберт. — Ублюдки не в счет, разумеется… В расчет принимается лишь законное чадо.
   Ифигиния зашевелилась в его руках:
   — Мистер Хоут, пожалуйста, послушайте меня!
   — Тихо! — Герберт сжал ее горло. — Одно время я надеялся, что мы с тобой станем больше чем друзьями, моя милая Ифигиния! Ведь у нас столько общего! Я так хотел, чтобы ты поняла это, но тщетно.
   — Что ты имеешь в виду?
   — То, что мы с тобой из одного теста, дорогая. Да-да, уж поверь мне. Я понял это сразу после нашей первой встречи. Ты была такая дерзкая. Такая умная. Я не сомневался, что узнаю о тебе гораздо больше, чем остальные. И точно — твоя близкая подруга, леди Гатри, дала мне ключик.
   — Это было несложно — вам потребовалось лишь порыться в картотеке миссис Вичерлей и узнать, что у леди Гатри две племянницы — Ифигиния Брайт и Амелия Фарлей.
   — У миссис Вичерлей была превосходная картотека, — кивнул Герберт. — Ну а выяснив, что Ифигиния — племянница Зои, я узнал и то, что она обманщица. Одно тянуло за собой другое — и очень скоро я уже знал все.
   — Да с чего ты взял, что у нас много общего? — требовательно спросила Ифигиния.
   — Но это же очевидно, разве нет? Мы оба пробивали себе путь в высшие круги общества собственной решительностью и умом. Мы покорили свет, мы заставили его принять нас. Я считал, что мы просто созданы друг для друга, дорогая. Но вы предпочли остановиться на графе Мастерсе.
   — Вы думали, Ифигиния втерлась в общество, чтобы подцепить меня? — уточнил Маркус.
   — Я не сразу понял, что она пытается выяснить, кто шантажировал ее тетю, леди Гатри. Я догадался обо всем только на Ридингском кладбище. А до этого я был уверен, что Ифигиния охотится за вами. Я не мог осуждать ее за то, что она метит так высоко. Напротив, я восхищался ее дерзостью, но очень боялся, что все это плохо кончится.
   — И хотел оказаться рядом, когда ее план рухнет? — спросил Мастерс.
   — Да, будьте вы прокляты! Кто мог предвидеть, что легендарный Мастерс нарушит все свои правила, женившись на собственной любовнице!
   — И пытались расстроить нашу помолвку, послав сюда, чтобы она застала меня с леди Сэндс? — Маркус не отрываясь смотрел на Ифигинию, беззвучно умоляя ее понять его взгляд…
   — Я исходил из того, что все, включая лорда Сэндса, уверены, что у вас многолетняя тайная связь с его женой. Я ожидал, что Ифигиния тоже поверит в это.
   — Но зачем же ты послал туда лорда Сэндса? — спросила Ифигиния.
   Маркус приподнял брови, удивляясь ее недогадливости:
   — Хоут, несомненно, надеялся, что Сэндс убьет меня, застав со своей женой.
   Герберт одобрительно кивнул ему:
   — Абсолютно верно. Сэндс до неприличия влюблен в свою жену. Примите мои поздравления, сэр, вы и в самом деле очень умны.
   — Благодарю вас.
   Маркус неожиданно набросил плащ на фонарь, комната мгновенно погрузилась в темноту.
   — Подонок! — взревел Хоут. — Не шевелись! — И вдруг взвизгнул от боли. — Проклятие, ты укусила меня, дрянь!
   Послышался шум яростной потасовки.
   Маркус, пригнувшись, рванулся вправо, надеясь избежать пули. Согнувшись, бросился вперед. В этой адской тьме двигаться можно было только на звук…
   Раздался выстрел. Яркая вспышка на мгновение озарила лицо Хоута — всегда приятное и добродушное, сейчас оно было перекошено поистине дьявольской злобой.
   В следующее мгновение Маркус набросился на Герберта.
   Сцепившись, они упали и покатились по полу. С тяжелым стуком пистолет выпал из рук Герберта. Маркус услышал быстрые шаги Ифигинии. Она бежала к фонарю. Оставалось лишь уповать на то, что она добежит, прежде чем вспыхнет его фрак, наброшенный сверху.
   С криком Герберт вцепился в Маркуса, ярость придала ему силы. Негодяю удалось вырваться и подняться на ноги.
   В ту же секунду Ифигиния подлетела к фонарю. Яркий свет озарил комнату. Маркус вскочил и, воспользовавшись светом, изо всей силы прицельно нанес Хоуту удар в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, но не упал, а повернулся к фонарю и в бешенстве изо всех сил пнул по нему ногой.
   Стекло треснуло. Выплеснулось масло — и горячие языки пламени, вырвавшись, побежали слизывать растекавшуюся масляную дорожку.
   — О Господи! — взвизгнула Ифигиния. — Постель!
   Краем глаза Маркус увидел, как она схватила его фрак и начала сбивать огонь.
   — Отойди, Ифигиния! — крикнул он.
   — Если огонь доберется до постели или до этих тряпок, — она указала на полог, — мы окажемся в адском пекле!
   Маркус понимал, что она права. И если здание загорится, то одному лишь Богу известно, сколько человек погибнет в огне, — над магазинами Лэмб-Лайн столько жилых комнат!
   Герберт воспользовался их замешательством и рванулся к выходу. Маркус бросился вслед за ним.
   Достигнув двери, он услышал быстрые удаляющиеся шаги по темному коридору. Через секунду дверь распахнулась, и в просвете появилась грузная фигура Герберта.
   Маркус в несколько прыжков пересек холл, выскочив на площадку как раз в тот момент, когда Герберт сбегал по темным ступеням.
   — Ты все равно не уйдешь, сукин сын! — Схватившись рукой за перила, Маркус поймал Хоута за воротник.
   — Будь ты проклят, Маркус!
   Хоут бешено рванулся и, потеряв равновесие, отлетел к перилам, затем перевернулся и начал падать…
   Последовал короткий крик ужаса — и все смолкло. Хоут навзничь упал на тротуар.
   Маркус посмотрел вниз на неподвижно распростертое тело. Даже в слабом свете луны было видно, как неестественно вывернулась шея Хоута. Он был мертв.
   — Маркус! — позвала Ифигиния. — Помоги мне!
   Он повернулся и бросился бежать через холл. Влетел в комнату и увидел, что Ифигинии удалось почти полностью сбить пламя. Лишь несколько оставшихся горящих языков вылизывали ковер.
   — Отойди! — Схватившись за край ковра, Маркус скатал его и тем самым остановил огонь.
   Ифигиния быстрыми ударами погасила последние слабые язычки пламени.
   — Ну, слава Богу! Маркус, что с ним?
   — Хоут мертв. Он упал с лестницы.
   — О Господи!
   Маркус зажег лампу на стене и оглядел комнату. Огонь, как ни странно, нанес ей весьма незначительный ущерб. Маркус перевел глаза на Ифигинию, все еще сжимавшую в руках его дымящийся фрак. Лицо ее было перепачкано сажей.
   — Ты обожглась?
   — Нет.
   Маркус вобрал воздух. Пахло паленой шерстью. Внезапно Маркус кое-что вспомнил.
   — Дай-ка мне взглянуть.
   Он взял из ее рук фрак и полез во внутренний карман, туда, где лежала новая усовершенствованная гидравлическая ручка. Поморщился, прикоснувшись к горячему металлу.
   — Гром и молния!
   — Что случилось?
   — Ничего страшного. Просто мне необходимо вернуться в лабораторию.
 
   Уже почти светало, когда Маркус вышел из дверей своей спальни и прошел в смежную комнату. Одинокая свеча освещала огромную постель.
   Пустующую постель.
   Новобрачная ждала его возле окна. Заслышав его шаги, она резко обернулась.
   Белая, отделанная кружевом ночная сорочка нежнейшего льна облегала стан Ифигинии. На голове красовался чепчик с пышными оборочками.
   В ее улыбке было столько счастья, что у Маркуса перехватило дыхание.
   — Ифигиния. — Он просто не мог найти нужных слов. Распахнул объятия — и она полетела к нему. Маркус поймал ее, подхватил, понес к постели и скользнул с ней под чистые, сладко пахнущие простыни. Он чувствовал себя целым, настоящим, пришел конец механическому человеку, собранному из тщательно смазанных колесиков и шестеренок.
   — Я люблю тебя, Маркус.
   Он прижал ее к себе, осыпая страстными поцелуями. Сжимая ее бедра, взял губами тугой сладкий сосок.
   «Господи, как же она прекрасна! — с благоговением подумал он. — Она словно создана для меня. И я ждал ее все эти годы — ее одну».
   — Держи меня, Ифигиния. И никогда не отпускай.
   — Никогда!
   Маркус не сразу смог понять чувство, охватившее его в тот миг, когда он вошел в горячие и тугие ножны ее тела. Он подумал, что это и есть человеческая радость…
 
   Ифигиния проснулась и поняла, что лежит одна на постели. Первые лучи утреннего солнышка заглядывали в окна, яркие блики пестрели на простынях.
   Ифигиния закрыла глаза и медленно потянулась. Тело ее хранило сладкие воспоминания о любви Маркуса — прекрасные воспоминания, наполнившие живым теплом каждую клеточку ее тела. Закрыв глаза, Ифигиния вновь почувствовала возбуждающие прикосновения сильных рук Маркуса к своей груди, бедрам, к местечку между ними.
   Странный тикающий звук вернул ее к действительности. Тиканье сопровождалось отчетливым скрежетом металлических колесиков.
   Чунка-чунка-чунка-чунка…
   Ифигиния подняла ресницы и увидела, что дверь между спальнями открыта. На пороге в черном шелковом халате стоял Маркус, прислонившись плечом к косяку. Темные волосы всклокочены. Скрестив на груди руки, он пристально смотрел на Ифигинию сверкающими янтарными глазами.
   — Доброе утро, Ифигиния.
   — Доброе утро. А я-то думала, куда ты подевался? — Ифигиния откинулась на подушки. — И что это за странный шум?
   И тут она увидела, как по ковру к ней приближается механический человек. С изумлением она смотрела, как со скрежетом двигаются взад-вперед его ноги. Одна рука вытянута вперед, деревянная рука, несущая серебряный поднос.
   А на подносе лежал маленький листочек бумаги.
   Ифигиния зачарованно смотрела на приближающееся механическое существо. Вот он подошел к постели — дальше идти некуда. Шестеренки продолжали скрежетать, ноги упрямо шевелились, голова крутилась из стороны в сторону.
   Ифигиния протянула руку и взяла записку с подноса. Осторожно развернула и прочла:
   «Я люблю тебя».
   — О Маркус! — Ифигиния сбросила покрывало и вскочила с постели.
   Не обращая внимания на механического человека, она побежала через комнату к Маркусу, ждущему в дверях. Остановилась перед ним.
   Он улыбнулся.
   — Это правда? — спросила она.
   — Самая настоящая.
   Счастье обрушилось на нее водопадом света.
   — Я всегда знала, что мы созданы друг для друга.
   Он рассмеялся, подхватил ее на руки и понес обратно к постели.
   — Ты оказалась права.
   — Как всегда, — хмыкнула она в ответ.