Кругликов Лев. По дороге в легенду

   Эльф, не спрашивая разрешения присесть, почти упал на свободный стул рядом со мной и глубоко вздохнул, заглядывая в мои глаза.
   – Я знал, что ты сюда придешь. Все же учись лучше разрабатывать маршруты… Лекса. – Он все же помедлил, называя имя, которое я использовала здесь. Д'эссайна Тираэль игнорировал с высокомерием, присущим только эльфам, даже сидхе были не настолько горды собой.
   – А я знала, что ты, если захочешь со мной увидеться, будешь ждать здесь. – Я улыбнулась. – Давно тут сидишь?
   – Всего пару дней. Твои друзья были столь любезны и гостеприимны, что впустили меня почти без вопросов.
   А вот это «почти» меня насторожило. Троль чует проблемы за версту – все же не зря лет тридцать провел на «большой дороге приключенца» и еще крайн знает сколько – в рядах наемников. Полуорки живут долго…
   – Путь прошел без осложнений? – делано спокойно уточнил Джерайн.
   – Смотря что считать осложнениями, мой юный друг. – Тир деликатно взял мою ладонь в свою, коснувшись тыльной стороны запястья целомудренным, но вместе с тем весьма интимным поцелуем, заглядывая в мои глаза так, словно искал в них что-то, лишь одному ему понятное. Обычно я откликалась даже на столь невинную ласку, но сейчас хотела лишь одного – забраться с дочкой в удобное кресло и вместе почитать какую-нибудь хорошую книгу из тех, что лежат в большом сундуке Крупенички.
   Я только вздохнула.
   «По-моему, твой любовник тебя ревнует и…», – хихикнул Фэй, вдруг обрывая фразу на полуслове и делая вид, что его тут вообще нет.
   Взгляд Тира всего на миг метнулся в сторону браслета, который уже успешно прикидывался безделушкой, но мне почудилось, что эльф услышал Фэя. Или просто ощутил, что браслет у меня на руке – не только шедевр ювелирного искусства.
   – И что считает осложнениями такая седая древность? – Джер изображал почти предельную вежливость и серьезность. – Мне было бы любопытно… поучиться.
   – Мой юный друг, вы льстите мне с каждым разом все увереннее и лучше, называя меня седой древностью, а ведь с глазами у вас не хуже, чем у чистокровного эльфа, и вы, без сомнения, способны узреть, что цвет моих волос отнюдь не седой. – Тир с достоинством склонил голову, вместе с тем облив Джерайна тонной презрения во взгляде, но не допустив в голос ни нотки испытываемых эмоций.
   Я поторопилась высвободить ладонь, озадаченно косясь на Троля. Тот только пожал могучими плечами, словно говоря «Ну вот видишь». Вижу, еще как. И слышу.
   – Но я отвечу на ваш вопрос. Осложнениями я считаю те ситуации, в результате которых предстать пред взором обворожительной Алексы я мог бы лишь с помощью некроманта, оживившего бы мое тело на несколько часов.
   – О! То есть если бы добираться до Алексы пришлось на одних бровях – за отсутствием прочих частей тела, то неприятности осложнениями не считались бы? – Джер был само внимание. – Все-таки я редко встречался с мнением, что смерть – это всего лишь осложнение…
   – У каждого своя вера относительно смерти. И свои мысли о том, что находится за чертой, – негромко произнес Тир, уводя взгляд куда-то в сторону.
   Действительно, где он успел пошляться последнюю пару недель, если сидит и несет такое? А ведь он всегда был оптимистом.
   Похоже, что так думала не только я, но и Троль, который счел, что у эльфа всего лишь горе личного характера, и попросту налил ему полный бокал. Даже не вина – своей фирменной настойки. Знаю я ее, пробовала. Через полминуты после употребления голова была ясной, как стеклышко, но пройтись по ровной доске пола, не шатаясь, как во время качки в шторм, я оказалась не в состоянии.
   – Выпей, что ли? – басовито прогудел Троль, подталкивая бокал к Тиру.
   Эльф поблагодарил кивком – и махом выпил, словно воду.
   Я думала, от удивления у меня глаза на лоб вылезут. Впрочем, не у меня одной. Троль тоже сидел с разинутым ртом – до этого момента проделать такой фокус мог только он один, больше никому не удавалось. А Тираэль даже не закашлялся – лишь довольно захрустел крепеньким маринованным огурчиком, сразу перестав напоминать эльфийского вельможу.
   – Тир, ты крайнов красненьких когда в последний раз видел? – сменил тему Джерайн. – Ну так вот, крайне, даже крайне-крайне советую найти время на них полюбоваться.
   – Все, ребят, я с вами больше не пью. По крайней мере сегодня, – объявила я, поднимаясь из-за стола и не давая Тираэлю времени ответить д'эссайну очередной колкостью. – Троль, огромное спасибо за все, я к тебе еще вечерком с Эрин непременно загляну.
   – Уж лучше я к вам, – довольно прогудел тот, тоже вставая и сердечно меня обнимая. – Кстати, ты очень вовремя вернулась – вечером-то праздник урожая будет, я со своей петь буду, костры и все такое. Придешь тогда? Я тебе своей фирменной налью.
   – Непременно приду. – Я подхватила рюкзак и направилась к двери, задерживаясь у стойки, чтобы положить на полированную столешницу несколько золотых и серебряных монет. – Троль, и прошу – пристрой Джера у себя, а? Крупеничка-то его вряд ли на постой возьмет, сам знаешь.
   – Да уж, баба она суровая, ничего не скажешь, – хохотнул он мне вслед, а я уже пинком распахивала дверь постоялого двора, выходя на улицу.
   Хорошо все-таки. Еще было прохладно – утро только-только занялось, еще даже не рассвело толком, но небо на востоке уже окрасилось в малиново-розовые оттенки. Еще немного – и взойдет солнце. А я просто стояла на крыльце и любовалась этим великолепием. Сколько раз видела – все равно не перестаю восхищаться. Тираэль никогда не мог понять этой моей тяги к созерцанию неба на рассвете и закате, хоть он сам и эльф. У лесного народа такое любование – нормальное явление, даже своего рода философия, это эльфам прививают с детства, тогда как у сидхе нет ничего подобного. По крайней мере у тех, кто родился и вырос в Столице. Смотреть там не на что было, потому что вместо неба над головой – потолок гигантской пещерной залы, выстроенной еще Древними. Да, на этом подземном «небе» светящимися аметистами выложено нечто вроде карты созвездий, но этого недостаточно для философского созерцания.
   В одиночестве я пробыла всего пару минут, а потом ко мне присоединился д'эссайн, вставший рядом со мной на крыльце. Он окинул долгим взглядом небосклон и рассвет – и лишь после этого приступил к внимательному рассматриванию деревни, вернее той улицы, на которой располагался постоялый двор «Троль гнет ель».
   – В тебе философ пробудился или Троль и тебе своей особой настойки налил? – поинтересовалась я, глядя на лицо д'эссайна.
   – Нет, философ как раз думает немного подремать. Во мне скорее пробудился математик. Или физик, я не уверен, – уточнил он с каменно-серьезным лицом.
   Ой боже мой, какие же все на рассвете нервными и загадочными становятся…
   Я легко сошла вниз по ступенькам, когда из-за угла конюшни, пристроенной к постоялому двору, выбежала девочка лет восьми-девяти с темными волосами, неряшливо заплетенными в две толстенькие короткие косички. Увидев меня, она на миг притормозила, а потом утреннюю тишину потряс абсолютно счастливый визг, и Эрин сорвалась с места, как выпущенная из лука стрела:
   – Ма-а-а-ама-а-а-а!
   Я едва успела сбросить рюкзак на дорогу и подхватить это радостно верещащее чудо на руки, закружив ее в воздухе.
   – Привет, Мотылек. – Я прижала приемную дочку к себе, зарываясь лицом в кудряшки, выбившиеся из косичек, и счастливо вздохнула, чувствуя, как отпускает напряжение последних дней.
   Вот оно, мое счастье, – цепляется за мои плечи, как утопающий за соломинку, и что-то тараторит на ухо. А ведь выросла-то как! В прошлый раз я поднимала ее на руки почти без труда.
   – Ладно, Эрин, отпусти маму, а то ей тяжело. – Девочка послушно разжала объятия и соскользнула на дорогу, впрочем, почти сразу же обняв меня за талию. – Солнышко, не бойся, мама никуда не исчезнет. Правда-правда.
   – Обещаешь? – Она подняла на меня ярко-зеленые глаза, такие же, как у отца, и серьезно нахмурила брови.
   – Обещаю. – Я погладила ее по голове и обернулась к д'эссайну. – Эрин, познакомься с Джерайном, это мой друг. Джер, это Эрин, как ты уже понял, моя дочка.
   – Понял, понял. – Джер тепло улыбнулся, будто бы с него свалилась какая-то ноша, затем вновь чуть нахмурился – но лоб его почти тут же разгладился. – Доброе утро, Эрин. И ласковое…
   – Здрасьте… – Девочка с интересом подошла к Джерайну поближе и вдруг без лишних слов взяла его за руку, с интересом рассматривая запястье.
   Я только улыбнулась самыми уголками губ – родная мать Эрин была магом, и очень неплохим. Не знаю, что конкретно досталось от нее девочке, но иллюзии она не просто ощущает – она смотрит сквозь них, как наймар какой-нибудь. Небось рассмотрела поначалу облачко маскирующего заклинания на руках Джера, и хорошо, если не спросит.
   Эрин подняла на д'эссайна глаза, без малейшего страха смотря ему в лицо.
   Точно спросит.
   – А почему у вас пальцев так много? Я столько ни разу не видела…
   Ну вот, я же говорила. Впрочем, на Джера такое заявление никакого видимого эффекта не произвело.
   – Болел дядя в детстве много, вот и доболелся. Только ты это никому не рассказывай, хорошо? А то меня как инвалида всяк обидеть норовит… – Он вздохнул почти горестно, словно человек, уставший жаловаться на судьбу.
   – Не скажу. – Эрин осторожно отпустила руку д'эссайна и жестом, явно подсмотренным у Крупенички, сочувственно похлопала его по предплечью – до плеча она еще не дотягивалась. – Вы только не расстраивайтесь, вас тут обижать никто не будет, правда-правда. А если к тете Крупеничке обратитесь, она и вылечить попробовать может… Наверное.
   Я улыбнулась гораздо шире. Маленькая девочка искренне жалеет д'эссайна. Никогда не думала, что увижу такое собственными глазами.
   – Эй, Мотылек. – Я присела, опираясь коленом на дорогу, и поманила девочку, жестом фокусника вытаскивая из-за ее маленького остроконечного ушка серебряную монетку-медальон на прочном шнурке. С одной стороны монетки было выгравировано эльфийской вязью имя Ayreen, а на другой – небольшая бабочка, крылышки которой были разрисованы завитушками. – Это тебе за хорошее поведение.
   – Спасибо! – Девочка моментально надела медальончик на шею и крепко обняла меня, едва не опрокинув на дорогу. Похоже, сил у нее тоже прибавилось.
   – Солнышко, не задуши маму, а? – попросила я, целуя дочку в раскрасневшуюся щеку и глядя на Джерайна, стоящего на пороге постоялого двора за спиной Эрин.
   А тот, добродушно улыбаясь, уже ерошил волосы девочки, а затем – почесал ее за ушком, как котенка.
   – Пожалуйста, не души так сильно свою маму. Она хорошая!
   – Угу, ее задушишь, как же, – с неподдельным сожалением в голосе протянула девочка, но хватку все же ослабила и украдкой подмигнула мне. – Ее даже дядя Троль боится…
   Я округлила глаза. Джер, похоже; едва сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос.
   – Хотя… – задумчиво продолжила девочка, машинально гладя разноцветные украшения на моих косичках, – он тетю Крупенчику боится еще сильнее… Мам, а ты надолго?
   Ох, не хотела я сразу на этот вопрос отвечать, правда не хотела. Но придется.
   – Дня на два. И очень скоро вернусь, честно. Только Джера до границы провожу – и сразу к тебе. И тогда уж надолго останусь.
   – Обещаешь?
   Вся в отца, право слово.
   – Обещаю. – Я поцеловала ее в щеку и поднялась, все еще держа Эрин за руку. – Мотылек, а ты куда так торопилась-то?
   – А я это… в лес хотела, а тетя Крупеничка еще спит. Вот я и думала забежать к дяде Тролю, он мне вчера пирожки с брусникой обещал…
   – Давай сделаем так. – Я подняла с дороги свой рюкзак за лямку. – Мама сейчас приведет себя в порядок, переоденется, ты как раз успеешь позавтракать, и мы с тобой вместе в лес пойдем. Что скажешь?
   – Мам, скажи, а ты еще не разучилась по деревьям лазить?
   – Не, она не разучилась, – сквозь остатки смеха просипел Джер, – наоборот, даже навык улучшила!
   Я не удержалась и все-таки огрела Джерайна по затылку, несильно, но д'эссайна все же прорвало, и он расхохотался наконец-то во весь голос. Не, ну и сволочь. Натуральная. И чего он только мне так нравится?
   – Мам, а можно, я тоже так сделаю? – радостно подпрыгнула Эрин, будучи явно в восторге от моего рукоприкладства.
   – Нельзя, инвалидов не бьют, – ответила я, пытаясь сохранить остатки совести и привить ребенку правильные мысли.
   Бесполезно. Может, я ей и не родная мать, но повадки у нее мои.
   – А тебе почему можно?
   – А я в воспитательных целях. Пошли уж, а то и тебя воспитывать начну.
   – Ну вот, не успела приехать, а уже воспитывает… – сразу же нахмурилась Эрин, но в задорных зеленых глазах скакали маленькие шкодливые крайны.
   – Можно подумать, я часто это делаю.
   – Приезжаешь?
   – Воспитываю! – Я подняла глаза на Джера, едва удерживая счастливую улыбку, грозящую расплыться по лицу. – Ну мы пойдем. Троль тебе комнату выделит, если что – заходи к нам с Эрин в гости. Не скучай.
   – С удовольствием зайду. Вы когда из леса возвращаться собираетесь? – На лице д'эссайна снова и снова, несмотря на все усилия, расплывалась широкая ухмылка.
   Развлекается, зараза. Ну и пусть, если настолько хочется.
   – Похоже, только к вечеру. Если раньше не проголодаемся, – улыбнулась я, а Эрин уже потянула меня за собой к дому Крупенички. К нашему общему дому.
   Я помахала д'эссайну на прощание и зашагала по дороге, крепко держа за руку свою дочь.
   Я обещала защищать и беречь ее.
   И люблю ее, как собственного ребенка…
   Теплые солнечные лучи косо ложились на дорогу, Эрин шла рядом со мной, рассказывая обо всем подряд, а я широко улыбалась, наслаждаясь ощущением маленькой детской ладошки в своей руке, больше привыкшей к клинкам и холодной стали.
   Счастье – это иногда так легко и просто…
 

Джерайн Тень

 
Есть такая детская считалочка:
Раз, два, три, четыре, три, если дернешься – умри.
Такая старая, что никто уже не помнит истинного значения этих слов.
И слава Д'яру!
 

Из лабораторного журнала Джерайна Тени

 
   Иногда у меня возникает препаскуднейшее ощущение, будто я бедный ребенок, всю жизнь не евший сладкого, которому добрый и богатый дядя выдал конфету… Лишь затем, чтобы, увидев радость на моем лице, растоптать ее в пыль. И самое хорошее, что я могу вытянуть из подобного своего состояния, это то, что богатый дядя не только вкуснее конфеты, но и обладает более ценным «фантиком».
   К чему я это? Просто… Каким бы ни был Тираэль хорошим магом. Каким бы ни был я плохим географом. Насколько бы ни была медлительным чаролетом ВБП… Все, совсем завираться начинаю, но… Даже с учетом того, что летели мы по известной еще в мои времена схеме «пьяный кролик ведет злую лису топиться в реке». Ладно, пьяный кролик-вампир, с учетом специфики чаролета. Короче. Несмотря на то что Дрейк упорно запутывал следы, не желая, чтобы, отследив чаролет в два или три момента времени, можно было угадать конечную точку, расстояние между Гранцем и Стражнем явно не меньше тысячи верст. А то и больше. Немногим.
   Если Тираэль не воспользовался услугами авизо или чьим-либо порталом, то он не должен был оказаться здесь раньше нас! А значит – или он действительно использовал что-то из вышеперечисленного, или у него хватило сил на телепорт. Любой из вариантов мне не нравится. Авизо подразумевает хорошую финансовую и административную поддержку. Плюс хорошее обоснование для использования. Портал – наличие изумительной поддержки магической. Телепорт… Не буду о грустном. В любом случае – зачем он здесь? Чтобы позитивно нажираться? Вряд ли. Чтобы увидеть Алессьер? Не верю.
   Нет, не тому, что ради Алессьер можно примчаться даже на край света или, к примеру, туда, где тебя гарантированно убьют, а тому, что он бы это сделал. Просто не такие у них отношения. Дружба – да. Старая. Странная. Доверие – хоть залейся. Секс? Ну… Меня до сих пор в легкую дрожь бросает от того, чему я стал вольно-невольным свидетелем. Но… Страсти – не вижу. Той, от которой рядом с двумя влюбленными вспыхивают факелы.
   У Лесс с Тиром все просто: удовлетворение и довольство обоих – есть… Любви – нет. Нету того… что произошло между нами с Алессьер этой ночью. До ее пробуждения. После ее пробуждения. Нету этого сладкого безумия и горького доверия. Нет и желания взглянуть в ее глаза, чтобы в глазах своего отражения снова увидеть ее…
   Во времена моей юности эта история наверняка стала бы расхожим анекдотом: страсть между сидхе и д'эссайном – что может быть невозможнее? Любовь между представителем народа с комплексом сверхзначимости – и представителем народа, не отрицающего обвинения в каннибализме. Последним к тому же.
   Не знаю, что решила для себя Лесс вчера, я свой выбор сделал. Что бы ни случилось с этим миром, но она будет жить. Боюсь, что в связи с этим мне придется заняться обеспечением безопасности и ее названой^[19] дочки, однако… Любые трудности отступают, когда видишь, что тот, кто дорог, настолько счастлив, что сияет подобно солнцу… Любые.
   Ради этого я даже отпустил их с Эрин в лес – чтобы они могли порадоваться друг другу, пока у них есть на это время. Время, которого остается все меньше и меньше. И играет оно явно в свою собственную игру. Ни за меня, ни против – совершенно честный нейтралитет.
   С одной стороны, чем больше времени я трачу на путь, тем меньше его останется, чтобы выполнить задуманное. С другой, чем дольше я двигаюсь, тем больше вероятность того, что армия Дрейка присоединится к нашему с Лесс путешествию – и на нашей стороне. Увы… Это несбыточные мечты. Даже если бы Дрейк начал свою кампанию за годы до моего пробуждения, и то его войска могли бы максимум встать на границе с синерожими. И в этом случае шансов попасть туда скрытно не было бы вообще никаких.
   А так… Шансы еще есть. Даже если я спрячу Лесс в самую надежную крепость где-нибудь в другом полушарии, я все равно смогу добраться до этой их… Столицы и навести там порядочного шороху. Кстати, мысль спрятать где-нибудь эту потенциальную самоубийцу здравая, но… Она же не только не согласится, но и попытается за подобное предложение мне что-нибудь отчекрыжить. Гордая… Сидхе…
   Но все равно что-то с Тиром не так. Совсем не так. Странно и непонятно. Совершенно. Неприятно.
   Увы, к моему собственному сожалению, мысли окончательно запутались, и я все-таки прикорнул на крыше таверны – хотя, казалось бы, ночного сна должно было хватить для того, чтобы дать нервам отдых. Организм же мой думал иначе – и смог настоять на своей позиции.
   Проснулся я уже после полудня. Солнце лениво клонилось к закату. Я же отправился искать Лесс и ее дочку, ибо они еще должны были гулять по лесу. Надеюсь, что они хоть следы не путали. Хотя чего уж там – погода хорошая, даже если и путали, все равно найду. Главное, чтобы они раньше меня не вернулись, а то глупо получится.
   Я пошел по дороге, рассекавшей деревню на две половины, через вторые ворота, распахнувшиеся с легкостью. Еще несколько шагов, и неожиданно для себя я вышел к полю. Солнце палило немилосердно. Над полем стояло марево, в котором терялись очертания всего, что было дальше пары верст от деревеньки. Расстояния скрадывались, а замерший от совсем неосенней жары воздух глушил звуки, как хорошая подушка, натянутая на уши. Поле заросло травой почти до уровня моей груди, поэтому фигурка девушки, занятой покосом, была практически не видна. И все же… Чувствовалось в этой картине что-то странное… Неестественное.
   Как городской житель, я не мог с уверенностью сказать, нормальное ли поле в этой чокнутой деревеньке или они ради левого заработка вместе с пшеницей, ячменем и овсом выращивают коноплю и мак, да и вообще, насколько то, что тут сейчас происходит, соответствует тому, что должно происходить в это время года. Я не знал ни климатических условий, ни вообще особенностей оседлой крестьянской жизни. Но…
   Во всей этой картине было нечто жутко неверное, неправильное, которое цепляло мое внимание – но при том ускользало от окончательного осознания, и я совершенно не мог понять, что же именно так царапает мою душу. В попытке понять происходящее я двинулся к маячившей фигурке. Каждый шаг давался с трудом – примерно с таким же, с каким человек может пытаться идти, будучи окруженным спокойной водой. Растения неохотно пропускали меня в свое царство – и столь же неохотно смыкались за моей спиной. Для полного счастья не было видно никаких насекомых – ни жуков, ни пауков, ни даже мелкого гнуса, который, как мне говорили, в полях водится в изобилии. Просто – ничего.
   Каждый шаг, приближавший меня к девушке, отдавался глухой болью в сердце, и если бы я не был д'эссайном, то я бы решил, что это следы паники, но… Д'эссайны физически не способны паниковать. Опасаться – сколько угодно. Быть предусмотрительными, подозрительными, параноиками – сколько угодно. Но паниковать – никогда. Положение детей ужаса дает свои преимущества. Вот только эту боль ничто не объясняет. Так же, как и мое упорство.
   Шаг. Еще шаг. Дойти, обязательно дойти – чтобы понять. Чтобы вырвать эту боль из своего сердца. Потому что если я сейчас развернусь, то она поселится в моем сердце навеки. Этого я себе точно не прощу, как не прощаю то, что осталось в прошлой моей жизни, те долги, с которыми я так и не смогу расплатиться. Или… Еще не все потеряно?
   С каждым шагом вместе с болью росла и злость. Пульсирующая. Застилающая глаза багровой пеленой… Багровой, как тот палящий круг в небесах. Как кровь. Как жизнь. Как…
   Первый звук, раздавшийся в тишине, поразил меня подобно молнии, хотя и был довольно тихим. Просто – мелодичный звон… Звон-стон-лязг-свист… Не знаю, какое слово опишет этот звук лучше, но уже от него по коже бежали мурашки. Неприятно. Очень неприятно. Больно. Но терпимо.
   То мгновение, когда я выскользнул из травы и оказался на свободном пространстве, прошло мимо моего разума. Наверное потому, что в этот момент я нашел источник столь нервирующих звуков – это пела коса, срезая траву. Коса… Коса?! Коса!!!
   Когда череп, в который было вбито лезвие косы, нахально подмигнул мне левым глазом, все окончательно встало на свои места. Никакая девушка не будет косить в подвенечном платье. Простите… Единственная. Дева-женщина-старуха…
   В эту секунду меня и парализовало. Я не мог пошевелить и пальцем, когда она обернулась ко мне и пошла навстречу. Тень ветра донесла до меня ее странный запах – тень тлена и запаха младенца, смешанные с ароматом здорового женского тела. Подвенечное платье с откинутой фатой, а под фатой – блестящая полумаска в форме черепа, подбородок, на котором темным пятном алеют губы – женские, не страдающие излишней полнотой, но и не отличающиеся от других женских губ излишней строгостью очертаний. Самые обычные губы, с мелкими морщинками по уголкам, с едва заметными шрамиками от слишком сильных укусов.
   Я смотрел на них, не отводя взгляда, потому что уже знал, что увижу, если подниму глаза. Сочленение маски и живой кожи, такое, что они кажутся одним целым, – кожа, врастающая в кость, кость, прорастающая кожей. И два глаза – подобных синим туманностям, или синим озерам… или льду, я не знаю точно, и не хочу знать, и не хочу в них смотреть, хотя… Этого все равно не миновать.
   Я поднял глаза и наткнулся на взгляд. Самый обычный. Чуточку насмешливый, немного жалостливый и капельку восхищенный. Только взгляд – и никаких глаз. Совершенно. Девушка подошла ко мне и, усмехнувшись самыми уголками губ, надела на меня венок, сплетенный из полевых трав, подобный тем, что плетут дети и влюбленные. Я почувствовал свободу действий и очнулся от наваждения. За мной тихо поскрипывали деревенские ворота, след Лесс и Эрин еще чувствовался, а Белая Невеста мне всего лишь почудилась, как чудится, наверное, и венок на моей голове.
   Не чудится.
   Опаньки.
   И что теперь делать? Я взял венок в руки и внимательно его рассмотрел. Ничего особенного – венок как венок, и что мне теперь с ним делать? Выкинуть? Отдать кому-нибудь? И что мне это даст? Наверняка – одни неприятности. В задумчивости я шел по следу Алессьер и ее дочки, вращая венок на указательном пальце, и умудрился не заметить, как он сжался до размеров кольца. Маленького, чуть колючего кольца из черного металла неизвестной мне природы. Крайн. Я уже не в силах даже ругаться. Надеюсь, что хоть поиск Лесс пройдет спокойно.
   К счастью, так и получилось – всего часа полтора блужданий по их следам, когда я таки услышал радостные крики Эрин:
   – Ма-а-а-а-ама, ну переста-а-а-ань!
   Удивительно, что шум веселой возни раздавался откуда-то сверху, почти с макушки высоченного дуба на краю опушки. Затрещали ветки, сверху упала приличных размеров доска, а потом раздался дружный смех. Высокий и звонкий – Эрин, более грудной, но совершенно искренний и звучащий переливами – Алессьер.