Когда она пришла на кафедру за ключами от лаборатории, там воздух уже был сгущён от назревавшего переполоха. Утром доцент X принёс «КоммерсантЪ» и зачитал статью перед коллегами. Коллеги посмеялись, поскольку, на их взгляд, в статье была написана полная дребедень, а невежество газетчиков, ищущих жареное и хватающих вершки, истинных профессионалов, коль скоро тема касается их профиля, всегда забавляет. В статье говорилось, что недавно геолаборатория на базе Кольской сверхглубокой скважины подверглась ночному нападению грабителей. («Там полгода ночь», – педантично заметил профессор Y.) Похищены недавно добытые уникальные образцы керна, которые не только представляют огромную материальную ценность, как поведал один конфиденциальный источник, но являются ещё и предметом государственной тайны. Всему виной, конечно, извечная российская беда – халатность руководства и нерадивость охраны, допустившей попойку на рабочем месте. «А пора бы образумиться! – восклицал газетчик. – Впервые за последние десятилетия нашим специалистам удалось совершить реальный прорыв, вновь оказаться „впереди планеты всей“, раньше других проникнуть в заповедную сокровищницу земных глубин, в сказочные кладовые гномов. Так неужели мы опять позволяем воровать наши победы и мостим дорогу другим, а сами, как заведено, остаёмся на бобах?» В развитие темы высказывалось предположение о международном характере кражи. То есть, возможно, сверхценные образцы, способные составить славу стране и немало содействовать её благополучию, уйдут за границу и приоритет их исследования, как уже бывало прежде, окажется не за русскими учёными.
Конечно, слушать про огромную материальную ценность осенённого государственной тайной и добытого из замороженной скважины керна преподавателям Горного было смешно. Профессор Y предложил позвонить своему знакомому, сотруднику геолаборатории Кольской СГС, куда центральные газеты приходят с опозданием, и просветить относительно величия его замороженной деятельности. Но тут на кафедре появился доцент Z с потрясающей новостью: оказывается, Кольская скважина давно разморожена, керн идёт чёрт знает с каких глубин, а мы, можно сказать головной институт, ни сном ни духом! Разумеется, накануне он погрузился в сверхглубокий геологический сайт и попал в браконьерские Олины сети. Следом молчавший до сей поры профессор N признался, что, получая утром электропочту, обнаружил сообщение от американского коллеги, интересующегося, кто занимается изучением образцов породы из размороженной Кольской скважины и где можно ознакомиться с результатами исследований. («Оба-на! – подумал я. – Значит, американцы чешут частым гребнем, и за всей почтой нам просто не уследить».) Новости наложились друг на друга и произвели неожиданный эффект – не то чтобы доверия, но подозрения, что дым не без огня и дело здесь не чисто. Тут уж от звонка на Кольскую скважину было не удержаться. Позвонили. Знакомый сообщил профессору Y, что уже устал отвечать на вопросы: да, их действительно ограбили, унесли несколько компов и кое-какую мелочь – какую именно, он доподлинно не знает, но ничего «сверхценного» у них просто не было, охрану, правда, сменили и ужесточили режим, но что касается скважины, то никто там работ не ведёт и вести не собирается. «Старик, скажи только, – понизил голос профессор Y, – ты давал подписку о неразглашении? Да или нет?» – «Иди ты в жопу», – неопределённо ответила трубка. В общем, умиротворения звонок не принёс, так что к тому времени, когда Оля собралась уходить, на кафедре выбирали ходоков к ректору.
– Отличный пример позитивной диффузии заведомо ложных данных. – Капитан хлебнул из чашки кофе. – Ограбление – это наш заказ по старым криминальным связям. Там действительно забрали три компьютера и первые попавшиеся камни, но главное – обнесли кабинет начальника всего комплекса Кольской СГС. А у него там, кроме любимого штуцера, было много милых сердцу безделушек. Конечно, он учинил разнос всему хозяйству.
Капитан протянул Оле вторую карамельку, хотя она ещё не расправилась с прежней. Меня столь навязчивое внимание задело.
– Конфиденциальный источник и статья – тоже наша работа, – продолжил он. – А ещё мы вскрыли сайт кабинета министров, и теперь внешний юзер, желающий почерпнуть сведения о золотом запасе России, получает ответ, что, в связи с обновлением информации, данные временно отсутствуют. Надеюсь, премудрые аналитики из ЦРУ последовательно сложат все факты и сделают верные выводы.
Раскрасневшаяся Анфиса обмахнулась блокнотом – батареи жарили что надо. Я попросил Стёпу приоткрыть окно, и он с чрезвычайно независимым видом мою просьбу исполнил.
И тут… Жуть. В тот же миг, словно только того и ждал, в отворённое окно с лёгким шипением влетел ослепительный теннисный мячик, как будто клубящееся небо выплюнуло в мир, как в урну, каплю желчи, исполненную чистого огня и ужаса. Все замерли, заворожённые невероятным видом пламенного шара. Мгновенно меняя траекторию, молния заметалась по кабинету, потом остановилась над столом, взмыла вверх и, разорвавшись с глухим треском, бледным огнём опалила нам глаза.
– Ой! – запоздало пискнула Анфиса.
– Ёшкин кот! – негромко выругалась Оля.
– Мама ро?дная! – ужаснулся Стёпа Разин.
– А я что говорил! – обрадовался Капитан.
– Хреново за нас молятся, – Василий.
– Но мы же живы, – сказал я.
Стряхнув с век пепел обгоревших бровей и ресниц, я огляделся. Все и вправду оказались живы, но то, что я увидел, повергло меня в ужас. Светильники были разбиты, потолок и стены запятнаны безобразными подпалинами, Васин волосяной хвостик дымился – но всё это была сущая ерунда. Етитская сила! Мои жуки!.. Ветвисторог, впрочем, уцелел, а вот коллегии навозников со священным скарабеем во главе и табунку чеканных жужелиц досталось…
Глава шестая
ВОЛЬНЫЕ КАМНИ
1
Совещание продолжилось только через два часа и уже в усечённом составе. Оля и Анфиса были деморализованы расстройством, произведённым молнией в их причёсках и макияже, так что я отвёз их на Графский восстанавливать руины и рисовать подробности. Василий и Стёпа с позволения начальства пошли в кафе на угол выпить по кружке пива и там потерялись. Собственно, ни те, ни другие пока не были нужны – до согласования плана дальнейших действий. Как раз его-то мы с Капитаном и отправились увязывать в небольшой ресторанчик на Литейном – спокойный и милый, с кистями на шторах и, что особенно ценно, без музыки, в таких местах почти всегда внезапной и бесцеремонной, как чих в лицо.
Серые облака за это время придали небесам будничный вид, слегка унылый и болезненный, но уже не сулящий угрозы. Тротуар был мокрый, сверху сыпалась лёгкая дрянная морось – не бог весь что, но прохожие подняли воротники и нахлобучили капюшоны.
Гардероб ресторанчика пах сырой шерстью и свечкой – у большого зеркала стоял оснащённый шандал. Нужды в нём не было, он просто олицетворял представление хозяев об уюте.
– Боюсь, из всей нашей компании сознательный вызов миропорядку бросили только мы с тобой, – справедливости ради заметил я.
– Пусть так, но дело и впрямь чревато всякой дрянью – лучше знать, на что нарвался. Хотя бы и невольно. – Капитан, теребя опалённый ус, рассеянно листал оправленное в цветную рамку меню. – Кроме того, я преследовал педагогические цели. Уверен, как только Вася и твой Стенька доберутся до компа, они первым делом выудят из Тенёт все сведения про Афон.
Переводы писем нашим сверхглубоким спецам от заморских коллег были уже у меня на руках. В ожидании официанта я неторопливо их просматривал. Всё было верно: деловой интерес к Кольской скважине плюс вежливые личные мелочи. Возле керамической пепельницы лежал зелёный Анфисин блокнот со стенограммой, прихваченный Капитаном для памяти – чтобы не упустить деталей.
Собственно, мы не были голодны – просто вид осквернённого кабинета не располагал к возведению триумфальных планов.
– И всё-таки, что это было? – Я не ожидал услышать объяснение – вопрос был риторический. И тем не менее ответ меня настиг.
– Знак. Мы на правильном пути. – Капитан отложил меню. – За них вступился их американский чёрт. Но мы покрыты благодатью.
Я подумал: при чём здесь чёрт? Если строительство Вавилонской башни наоборот, как и строительство просто Вавилонской башни, карается небом, то за провокацию мы тоже должны получить по заслугам. Разве нет? Остаётся надеяться, что на этом отеческом шлепке всё и закончится – мол, слишком не резвитесь, сорванцы. Хотя надеяться на это глупо.
Подошёл официант. Я заказал графинчик водки, яблочный сок, греческий салат с козьим сыром и кофе. Капитан – кофе, минералку и свинину по-баварски.
– Не люблю говядину, – обосновал он свой выбор перед молчаливым официантом. – Корова питается чёрт знает чем, а свинья – чистыми помоями.
2
К половине восьмого мы набросали следующую схему.
1. Смыслягин:
– отправить из «Nature» Смыслягину отказ в публикации статьи (которая до «Nature» не дошла. – Е. М.) об архейском комплексе гнейсов кольской серии (тон вежливо-оскорбительный: статья, мол, нам неинтересна, а местами даже глубоко противна);
– отправить от имени Смыслягина в «Nature» письмо, отзывающее статью (которую он в «Nature» не посылал – Е. М.) о кольском «третьем теле» (мотивировка невнятная, тон категорический);
– следить за всеми профессиональными сношениями по электропочте.
Цель:
– Смыслягин обижен на «Nature» и прерывает / ограничивает контакты с ним;
– «Nature» полагает, что Смыслягин попал под молотки государственной секретности: в случае не контролируемого со стороны «Танатоса» контакта недоумение Смыслягина по поводу действующей Кольской скважины и золотого горизонта будут восприняты именно в этом свете.
2. Референтная группа русских специалистов:
– на вопросы иноземных коллег по Кольской СГС дать разноречивые ответы (тон: фальшивое недоумение, категорическое возражение, дипломатичные обиняки / намёки / проговорки);
– следить за дальнейшей перепиской.
Цель:
– создать впечатление наглухо закрытой темы;
– инициировать самозарождающиеся научные домыслы о невероятной начинке недр.
3. Дезинформация:
– имитировать дальнейшую утечку данных через геологический сайт;
– обеспечить возможность публичной демонстрации работы магистерия.
Цель:
– возмутить спокойствие.
4. Периферийные информационные мины:
– разместить на сайте кабинета министров сведения о грядущем тотальном увеличении государственных инвестиций в народное хозяйство;
– фальсифицировать статистические данные роста производства и национального валового продукта;
– организовать полемику в СМИ по вопросу целесообразности денежной реформы и введения в оборот серебряного рубля и золотого червонца;
– распространить слухи о чудесных исцелениях безнадёжно больных в Кремлёвской больнице и больницах Мурманской области.
Цель:
– создать образ России, стремительно идущей к благоденствию;
– дать заморским аналитикам возможность отличиться;
– просто забавно.
Воистину испепеляющая работа мозга. Немудрено, что вслед за фабрикацией этого документа перед нами, весь в матовой испарине, появился ещё один графинчик водки. Давно известно: еда – дело свинячье, питьё – дело офицерское. Но закусывать надо. Поэтому я заказал котлету по-киевски, а Капитан – салат «Цезарь».
– Ты думаешь, они поверят?
– Не сомневайся, – убеждённо сказал он. – Мы живём в эпоху полунебытия, когда информация о событии важнее самого события, которого может и вовсе не быть. К тому же американцы относятся к нам примерно так, как мы к китайцам. Они во всём готовы видеть только явное и тайное коварство.
– Но ведь никто не подтвердит этой нелепицы.
– Теперь мы можем на правительственном уровне заявить, что Кольская скважина заморожена – это уже ничего не изменит. Помнится, Хусейн в начале века твердил, что у него нет оружия массового поражения. Его и вправду не было. Ему поверили?
– Нас, что же, будут бомбить?
Капитан тихонько рассмеялся.
– Частный капитал всегда ищет перспективные пути. Ведь деньги честолюбивы – тем порочным честолюбием, которое превышает дарование. Они вообще подражают людям: бывают цветными, носят на себе лица, забавны на просвет, любят пейзажи и хрустят на изломе. Полный мимесис. Их тянет друг к другу. Поэтому, вообразив приятную компанию, они хлынут к нам, чтобы резвиться и плодиться здесь. – Он приподнял рюмку, предлагая тяпнуть. – Скажи, что ты будешь делать, когда Америка падёт, а Россия оседлает полюс благоденствия и силы? Что ты хочешь от реальности, которая грядёт?
Мы выпили.
– А это будет скоро?
– Сказано в Писании: не дело человека знать сроки.
Мне не надо было долго думать.
– Я хочу завести питомник по разведению жуков.
– После такой победы? Да-а, жест достойный Диоклетиана… или кто там променял царство на капусту. И что же, в этом деле, ну… в деле распятия жуков ты достиг успехов?
– Я здесь один из лучших. – В художественных салонах мои жуки и впрямь пользовались завидным спросом. Вспомнив про охотничьи трофеи в кабинете Капитана, я уточнил: – В своём деле я имею такой же авторитет, как чучельник Фокин – в своём.
Я не преувеличивал – мои хрущи, карабусы, дровосеки, носороги и копры, составленные в причудливые композиции, полные цвета и воздуха, света и тьмы, всегда были востребованы ценителями прекрасного. Сложнее было с экзотикой. Сам я предпочитал Палеоарктику, поскольку мог лично до неё дотянуться, но на потребу массового вкуса делать рамки приходилось в основном с тропическими тварями. Конечно, у меня были поставщики – на Филиппинах, в Таиланде, на Суматре и в Конго, был даже один непоседливый миссионер-итальянец, который, скажем, присылал жуков из Ботсваны, а деньги ему просил переводить уже в Бирму, – конечно, время от времени я покупал в «Зоопарке живых насекомых», угнездившемся в Зоологическом музее, каких-нибудь дохлых камерунских вилоносов или лощёных бурундийских бронзовок, но одно дело поймать или самому вывести жука в садке, а другое… Любой рыбак знает, чем выуженная рыба отличается от покупной. Всем.
– А если у тебя будет свой питомник?
– Тогда, считай, у меня нет равных. Проблема – в хороших экземплярах колеоптер, и только.
– То есть ты будешь на самой вершине?
– Ну да.
– Что ж, как говорил Цвейг, каждый знает свой звёздный час. У одних он уже позади, другие чувствуют себя на пике, а кто-то видит свой звёздный час вдалеке, может быть за смертью.
– А ты? Где твой звёздный час?
Капитан вздохнул так, будто собрался нырнуть.
– Для ощущения полноты жизни мне требуется созвездие.
И он, покопавшись вилкой в салате, рассказал такую историю.
Когда-то у него был друг – отличный музыкант, волшебник, виртуоз, владыка чёрно-белых клавиш, король скрипичного ключа. Случилось так, что этот Божьей милостью искусник увлёкся традиционными науками: алхимией, каббалой, астрологией, сакральной историей и географией, а также психоделикой и спиритизмом. Войдя во вкус, он принялся взывать к духам древних мастеров и искать смысл жизни. В результате регулярных практик ему удалось чрезвычайно развить таившуюся в нём сверхперсональную чувствительность – он постиг истину и обрёл путь. Его наставником на этом поприще стал александрийский мудрец Патрокл Огранщик, известный ещё как полководец Дионисий Никатор, благочестивый столпник Павлин Калугер и разбойник Гиеракс Чёрный, который не один год держал в страхе Никею, Никомидию, Анкиру и Эфес. Патрокл Огранщик прожил долгую, неистовую и густую жизнь. Он был богатым землевладельцем, архитектором, пиратом, поэтом, полководцем, философом, содержателем публичного дома, алхимиком, аскетом-столпником и, наконец, разбойником, настолько кровожадным, что, несмотря на седины, его прозвали за злодейства Чёрным. Причём во всех делах, какими только он ни занимался, он достигал совершенства.
На спиритических сеансах друг Капитана беседовал с духом Патрокла Огранщика, после чего записывал всё, что успевал запомнить. Через девять месяцев он подготовил капитальный труд, в котором изложил основные положения учения этого необычайного мыслителя. Главная идея заключалась в следующем: человек, достигший вершины в своём деле, должен оставить былые занятия, отрясти с сандалий прах, сменить имя и начать всё сначала на новой ниве. «Добравшись до вершины, – говорил Патрокл Огранщик, – остановись. Не пытайся покорить небеса – ты сорвёшься и разобьёшься о камни. Но и покой не к лицу тебе: оставаясь на вершине и пожиная плоды своего дарования, ты уподобишься свинье, которая не в силах оторваться от помойного корыта. Спустись вниз и взойди на вершину по другому склону – таким образом ты избавишься от однообразия жизни». Патрокл Огранщик сравнивал человека с драгоценным камнем: «Шлифуя разные грани, ты постепенно превратишься в бриллиант или сапфир. Шлифовке поддается любой минерал – не поддаётся шлифовке только дерьмо».
Эта мысль Патрокла Огранщика глубоко поразила друга Капитана, и он решил изменить свою жизнь. Он бросил музыку, дом, прежний круг, бросил всё, и с тех пор Капитан его не видел. В туманной дали, под новым именем он идёт на вершину по другому склону, и гора, по которой он поднимается, шлифует в нём новую грань.
Учение это получило определённую известность, и у него нашлись последователи, так что со временем образовался даже некий клуб адептов, своего рода тайная ложа вольных камней, где ступени посвящения соответствуют числу огранённых сторон «камня». Ходят слухи, будто в ложе Патрокла Огранщика, нося уже иные имена, состоят Цой, Свин, принцесса Диана, Тимур Новиков, Сергей Бодров и кое-кто ещё из особ того же сорта, но это, разумеется, фольклор, афанасьевские сказки. Хотя кто знает, где таится правда-матка… Как бы там ни было, в своё время каждый переходит незримую черту, за которой всё лучшее остаётся в прошлом. Почувствовав эту границу, оказавшись на другой стороне, надо либо уйти из дома и не вернуться, либо, прижав ласты, плыть по течению в окружении мирных мелочей жизни и уже не трепыхаться. Всякое барахтанье здесь выглядит жалким, поскольку в этой области люди, убитые собственным прошлым, превращаются в насморк. Ну а тех, кто ушёл из дома и не вернулся, можно понять, лишь уйдя из дома и не вернувшись.
– Когда ты получишь питомник, – сказал Капитан, – и окажешься на пике, у тебя появится возможность подняться на вершину по другому склону. Но чтобы идти по этому пути, тебе придётся бросить всё.
– Всё? – бессознательно переспросил я.
– Всё, Евграф.
«И даже лютку», – мысленно добавил я за Капитана.
У меня не было слов. Я достал из сумки ореховую подставку и зелёный шар с плавунцом (их я захватил, когда отвозил Олю и Анфису чистить пёрышки на Графский), полюбовался на просвет буро-матовым бороздчатым жуком, вставил шар в подставку и вручил полированную каплю Капитану. По внутреннему мотиву это походило на ритуальный выкуп, на жертвоприношение – я отдавал малое, чтобы сберечь большое. Такое обрезание. Да что там – я был готов за Олю продать душу каким-нибудь саентологам, и пусть потом за это меня терзают в аду, словно кусок красной глины.
– Царский подарок, – сказал Капитан, разглядывая плавунца. – Разве это ещё не вершина?
– Нет, – был мой ответ.
Думаю, мы друг друга поняли, хотя со стороны, возможно, походили на розеттский камень, иссечённый тремя мёртвыми языками. Причём греческий олицетворяла незримо порхавшая над нами лютка.
3
История Патрокла Огранщика долго не давала мне покоя. Более того, я как-то исподволь и сразу поверил в существование таинственной ложи вольных камней, безотносительно к тому, состоят ли в ней Свин и принцесса Диана или нет. Возможно, мы и впрямь живём в эпоху полунебытия, так что фантазия, поданная как информация, становится для нас уже важнее реальности, иллюзия побеждает сущее, призраки входят в мир вещей, уравниваются с ними в правах и даже заставляют вещи преображаться в соответствии с невещественным замыслом о них. Разве это не новый виток готических времён? Разве это не Новое Средневековье?
Нетрудно догадаться, о каком созвездии говорил Капитан, непонятно было только, когда он в очередной раз достигнет вершины, когда исчезнет вновь, когда опять уйдёт из дома и не вернётся… Путём долгих раздумий я решил для себя вот что: да, он ввёл в олимпийские виды спорта скоростное свежевание барана, да, он поставит в Стокгольме грохочущий памятник Альфреду Нобелю, он даже, вероятно, забьёт осиновый кол Америке в печёнку и убьёт в ней упыря, но вывести породу певчих рыбок… Это – извините. По Патроклу Огранщику, это называется «покорять небеса». Здесь он должен остановиться.
Впереди – недалеко уже – брезжила звезда 2011 года. За моим окном воронье гнездо на тополе было накрыто шапкой снега. Чета ворон обычно, втянув шеи, ночевала рядом с гнездом на ветке (чистила о неё клювы и сточила кору до голого луба), но позавчера, репетируя новогодний шабаш, гимназисты целый час взрывали во дворе петарды, так что вороны устрашились и второй день не показывались.
В гостиной пахло ёлкой – на столе в вазе красовалась огромная еловая лапа с золотой мишурой и двумя жгучими стеклянными шарами. Это были настоящие новогодние игрушки. От поддельных они отличались тем, что приносили радость.
Задумавшись над природой приносящих радость ёлочных игрушек, я некоторое время не существовал. Как верно заметил один венский сиделец, Декарт совершенно напрасно отождествил мышление с присутствием. Очевидно же, что это не так. Когда человек мыслит, он как раз отсутствует, его нет, он переходит в область небытия. По аналогии: задумался – пропал. Про впавшего в задумчивость говорят: «Он где-то далеко». Значит, должно быть – «я мыслю, следовательно, меня нет». Ну, меня со всеми включёнными чувствами. Меня как такового. Уж если и стоит говорить о существовании в связи с чем-то (в смысле работы ума), то, вероятно, речь следует вести не о мышлении, которое вообще сомнительно как экзистенциал, а о чём-то более достоверном. Скажем, о смекалке или смышлёности. Что делает человек, когда мыслит? Собирает комбинации из набора предложенных данностей, будь то абстрактные представления или чёрно-белые шашки. Но ведь это всего лишь соображение. «Соображаю, следовательно, есть» – это куда ближе к реальности, потому что в живой природе не соображать равносильно смерти. А всё остальное – ложный замах, способный поколебать лишь самого? замахнувшегося.
Вчера Оля ночевала у матери, но через час мы должны были встретиться с ней возле Мальцевского рынка, чтобы выбрать рыбу к новогоднему столу (по слабости своей во всей строгости пост мы не соблюдали, хотя от мяса всё-таки воздерживались). По ряду безотчётных причин настроение моё было бодрым и приподнятым, так что я даже решил прогулять работу, благо спросить с меня за это было некому. И вообще, мне казалось, я заслужил внештатный выходной – во-первых, в воскресенье я, почувствовав азарт, сочинил новый натур-алхимический опус, где оригинально развил высказанные Дзетоном Батолитусом идеи и даже вступил с ним в небольшую полемику относительно конфигурации естественного философского яйца, а во-вторых, вчера моими организаторскими усилиями ученик петербургского эзотерика Рокамболя некто Гузик продемонстрировал перед зрителями и журналистами превращение свинцовых аккумуляторных пластин в алхимическое золото.
Дело было так.
В галерее «Борей» был оборудован небольшой демонстрационный зал со всеми необходимыми причиндалами – тиглем, паяльной лампой, лабораторными весами, ведром воды и старой аккумуляторной батареей, извлечённой загодя из дачного сарая моего барственного приятеля, которого, кстати, звали редким именем Увар. Почти мой случай, если не хуже. Когда собралась оповещённая персональными приглашениями публика, Гузик, худой и сутулый тип, похожий на мечущуюся по веранде карамору, взвесил перед телевизионными камерами две свинцовые пластины, которые выломал из вскрытого на глазах у всех аккумулятора, несколько раз согнул их, положил в тигель и раскочегарил под ним прозаического вида паяльную лампу. Как только свинец начал отекать, таять, пускать под себя серебристую лужицу, Гузик откупорил принесённый с собой аптечный пузырек, отмерил крошечную порцию оранжево-красного, блестящего, как слюдяная крошка, и, судя по гирькам на чашке весов, весьма тяжёлого порошка, завернул его в клочок бумаги и бросил крошечный фунтик в тигель. Затем плотно накрыл тигель крышкой и четверть часа объяснял зрителям суть происходящего, причём единственным сообщением с проницаемым смыслом во всей его речи было упоминание о естественном, сиречь природном, происхождении используемого магистерия. Потом Гузик снял тигель с подставки, быстро охладил его, погрузив в ведро с водой, и сбросил крышку. Извлечённая из тигля блямба жёлтого металла точно соответствовала по весу использованному свинцу и добавленному в него крапалику магистерия. Она тут же была передана в руки скептически настроенного независимого эксперта, который некоторое время царапал её штихелем, разглядывал в лупу, зрелищно травил в пускающей ядовитые пары кислоте и проделывал ещё какие-то загадочные манипуляции, после чего, смущённо разведя руками, признал, что полученный жёлтый металл является золотом, о чистоте которого можно будет судить только по результатом более тщательных лабораторных анализов. Что, собственно, и требовалось.