— А что, если бы я смотрел на вас вот так?
   Она залилась смехом.
   — О, перестаньте! Умоляю вас! Я сейчас умру со смеху.
   — Простите, не понял?
   — Прекратите, Джеймс. Ну же! Вы похожи на маленького мальчика, который возомнил себя герцогом. Мой младший брат постоянно практикует на мне этот фокус.
   Уязвленный в самое сердце, он поинтересовался:
   — Сколько лет вашему брату?
   — Восемь, но… — Элизабет расхохоталась, не в состоянии продолжать.
   Джеймс не мог припомнить, когда последний раз над ним смеялись, и тем более ему не доставило особого удовольствия сравнение с восьмилетним мальчиком.
   — Уверяю вас, — произнес он ледяным тоном, — что…
   — Ни слова больше! — выдавила она сквозь смех. — Право, Джеймс, не стоит пыжиться, изображая из себя аристократа, если им не являешься.
   Никогда за всю его деятельность в качестве агента военного ведомства он не испытывал подобного искушения открыть свое истинное имя. У него просто чесались руки схватить ее за плечи, встряхнуть и заорать: «Я самый настоящий маркиз, дурочка! И могу быть первосортным снобом, если пожелаю».
   Впрочем, было что-то необычайно привлекательное в ее безыскусном веселье. А когда она повернулась к нему и сказала: «О, Джеймс, пожалуйста, не обижайтесь! Это комплимент. Вы слишком милы для аристократа», — он решил, что это, пожалуй, самый восхитительный момент в его жизни.
   Его взгляд был устремлен на ничем не примечательный островок грязи, поэтому Элизабет пришлось пригнуться, чтобы оказаться на линии его видения.
   — Вы меня простили? — спросила она игривым тоном.
   — В глубине души…
   — Если вы не простите меня, мне придется еще разочек попрактиковаться в боксе.
   Он вздрогнул:
   — В таком случае я вас прощаю.
   — Я так и думала. Идемте домой.
   Интересно, подумал он, почему, когда она сказала «домой», ему показалось, что это относится к ним обоим?..

Глава 11

   Переступив порог коттеджа, Элизабет поразилась, как мало ее заботит состояние собственного дома. Зеленые шторы из дамаста выцвели, стены нуждались в покраске. Добротная мебель еще держалась, но обивка протерлась, и хитроумно разложенные подушки прикрывали наиболее изношенные места. Комнаты казались пустыми, лишенные украшений и безделушек. Все сколько-нибудь ценное давно перекочевало либо в ломбард, либо к проезжему торговцу.
   Обычно, приводя гостей, она спешила объяснить, что семья переживает трудные времена и что при жизни родителей они жили в другом доме, намного больше этого. Как-никак Лукас был баронетом, и Элизабет стыдилась нищеты, до которой они докатились.
   Но когда они с Джеймсом вошли в дом, Элизабет с легким сердцем распахнула дверь, уверенная, что он отнесется к крошечному коттеджу так же, как она, — как к дому, теплому и уютному. Из его отдельных реплик она заключила, что Джеймс происходит из благородной семьи, потерявшей все свое состояние, а значит, поймет их стесненные обстоятельства и необходимость экономить.
   В доме — слава Богу! — было убрано и пахло свежим печеньем.
   — Вам везет, — улыбнулась Элизабет. — Сьюзен, похоже, что-то испекла.
   — Пахнет восхитительно, — сказал Джеймс.
   — Имбирное печенье. Может, пройдем прямо на кухню? Мы здесь обходимся без особых церемоний. — Она открыла дверь в кухню и чуть ли не втолкнула его внутрь. Джеймс помедлил, прежде чем сесть, за что тут же получил нагоняй. — Незачем дожидаться, пока я сяду. Вы ушибли бедро и, наверное, ужасно страдаете. К тому же глупо стоять и ждать, пока я заварю чай.
   Джеймс выдвинул стул, сел, а затем спросил:
   — А где ваши домочадцы — в саду?
   Элизабет отдернула занавеску и выглянула из окна.
   — Да, вон Лукас и Джейн. Не знаю, где Сьюзен, но совсем недавно она была здесь. Печенье еще теплое. — Она поставила перед ним тарелку и улыбнулась:
   — Надо позвать Лукаса и Джейн. Они наверняка захотят познакомиться с вами.
   Джеймс с интересом наблюдал, как она трижды стукнула по оконному стеклу. Спустя считанные секунды кухонная дверь распахнулась настежь и на пороге появились двое ребятишек.
   — А, это ты Элизабет, — протянул мальчик. — Я думал, что это Сьюзен.
   — Нет, это всего лишь я. Вы, случайно, не знаете, где она может быть?
   — Пошла на рынок, — ответил малыш. — Если повезет, выменяет мясо на репу?
   — Скорее, если ее пожалеют, — пробормотала девчушка. — Лично я не пойму — зачем кому-то менять отличный кусок мяса на противную репу.
   — Терпеть не могу репу, — вклинился в разговор Джеймс. Три белокурые головки дружно повернулись в его сторону.
   Он добавил:
   — Правда, одна моя знакомая утверждает, что можно научиться усердию, имея дело с репой, но я так и не понял, что она хотела этим сказать.
   Элизабет чуть не поперхнулась.
   — Чушь какая-то, — прокомментировала его замечание девочка.
   — Лукас, Джейн! — вмешалась Элизабет, повысив голос. — Познакомьтесь с мистером Сидонсом. Мы с ним друзья и вместе работаем в Дэнбери-Хаусе. Он новый управляющий леди Дэнбери.
   Джеймс поднялся и пожал руку Лукаса с таким видом, словно имел честь быть представленным премьер-министру. Затем повернулся к Джейн и поцеловал ей ручку. Личико девочки засияло, но еще более ослепительным было выражение лица Элизабет, когда Джеймс взглянул на нее в надежде заслужить одобрение.
   — Как поживаете? — любезно произнес он.
   — Спасибо, хорошо, — отозвался Лукас.
   Джейн молчала, рассматривая свою руку, удостоившуюся поцелуя.
   — Я пригласила мистера Сидонса к чаю, — сказала Элизабет. — Думаю, вы не откажетесь составить нам компанию?
   В другой ситуации Джеймс пожалел бы времени, которое мог провести наедине с Элизабет, но было что-то согревающее душу в том, чтобы просто сидеть на кухне в тесном кружке, который, похоже, знал, что такое семья.
   Вручив по печенью брату и сестре, Элизабет спросила:
   — Чем вы занимались весь день? Сделали уроки, которые я вам задала?
   Джейн важно кивнула:
   — Я помогла Лукасу решить задачку.
   — Не выдумывай! — выпалил Лукас, крошки из его рта разлетелись во все стороны. — Я сам могу все сделать.
   — Ну и что, что можешь, — повела плечиком Джейн не без превосходства, — ведь не сделал.
   — Элизабет! — возмутился Лукас. — Ты слышала, что она сказала?
   Но Элизабет, пропустив мимо ушей его вопрос, принюхивалась к воздуху с явным отвращением.
   — Чем это здесь пахнет?
   — Я ходил на рыбалку, — сообщил Лукас.
   — Сейчас же вымойся. Мистер Сидонс — наш гость, и невежливо…
   — Я не имею ничего против запаха рыбы, — вмешался Джеймс. — Удалось что-нибудь поймать?
   — Я чуть не поймал во-о-от такую рыбину, — похвастался Лукас, разведя руки так широко, как только мог, — но она сорвалась.
   — Обычная история, — сочувственным тоном вымолвил Джеймс.
   — Ничего, потом я поймал две средние рыбешки. Они в ведре снаружи.
   — До чего же они омерзительные, — вставила Джейн, потерявшая интерес к своей руке. Лукас тут же повернулся к ней.
   — Ты так не говорила, когда поедала их за ужином.
   — Когда я ела их за ужином, — не замедлила с ответом Джейн, — они не пялились на меня своими глазищами.
   — Еще бы, ведь Лиззи оттяпала им головы, дуреха!
   — Лукас, — громко сказала Элизабет, — я считаю, что ты должен выйти на улицу и смыть с себя этот запах.
   — Но мистер Сидонс…
   — …проявил вежливость, — отрезала Элизабет. — Быстренько, и не забудь потом переодеться.
   Лукас хоть и с ворчанием, но подчинился.
   — Иногда он бывает просто невыносимый, — произнесла Джейн со страдальческим вздохом.
   Джеймс поспешно кашлянул, чтобы не прыснуть от смеха.
   Джейн восприняла это как знак согласия и добавила в качестве пояснения:
   — Ему только восемь.
   — А тебе сколько?
   — Девять, — ответила девочка таким тоном, словно речь шла о громадной разнице.
   — Джейн, — окликнула ее Элизабет от очага, где наливала воду в чайник, — можно тебя на пару слов?
   Вежливо извинившись, Джейн подошла к сестре, Джеймс сделал вид, что ничуть не интересуется, чем они таи заняты, краем глаза наблюдая за Элизабет, которая склонилась к сестре и что-то прошептала ей на ухо. Джейн кивнула и вылетела из кухни.
   — В чем дело? — пришлось ему спросить.
   — Я решила, что ей тоже не мешает умыться, но не стала смущать бедняжку, сказав ей об этом в вашем присутствие.
   Он с сомнением склонил голову набок:
   — Вы действительно думаете, что это ее смутило бы?
   — Джеймс, девятилетним девочкам кажется, что им пятнадцать. Вы красивый мужчина. Естественно, она смутится.
   — Полагаю, вам виднее, — отозвался он, стараясь не показывать, какое удовольствие доставил ему этот комплимент. Элизабет указала на тарелку с печеньем.
   — Не хотите попробовать?
   Он взял одно и откусил кусочек.
   — Восхитительно.
   — Не правда ли? Не знаю, как Сьюзен этого добивается. У меня никогда так не выходит. — Она взяла печенье и надкусила его.
   Джеймс уставился на нее, не в силах отвести глаз от девушки, жующей печенье. Кончик языка высунулся на секунду, чтобы подхватить оставшиеся на губах крошки, и…
   — А вот и я!
   Он вздохнул. Самый неожиданный в жизни эротический момент, прерванный восьмилетним мальчуганом. Лукас усмехнулся, глядя на него.
   — А вы любите рыбачить?
   — Это одно из моих любимых занятий.
   — Я бы с удовольствием поохотился, но Элизабет не разрешает.
   — Твоя сестра — мудрая женщина. Мальчику в твоем возрасте нельзя доверять ружье без надлежащего присмотра.
   Лукас скорчил презрительную гримасу:
   — Да она не поэтому не разрешает. Она у нас чересчур мягкосердечная.
   — Если естественное нежелание смотреть, как ты истребляешь несчастных кроликов, — возразила Элизабет, — означает, что я слишком мягкосердечная, тогда…
   — Ты же ела кроликов, — не сдавался Лукас. — Я сам видел.
   Скрестив руки на груди, Элизабет пробурчала:
   — С ушами они выглядят совершенно иначе.
   Джеймс рассмеялся:
   — Вы прямо как Джейн с ее отвращением к рыбьим глазам.
   — Не вижу ничего общего, — уперлась Элизабет. — Надеюсь, вы не забыли, что именно я отрезаю головы рыбам? Так что я совсем не привередлива.
   — А в чем разница? — поддел он ее.
   — Да, — сказал Лукас, скрестив руки и склоняв голову набок совсем как Джеймс, — в чем разница?
   — Я не собираюсь отвечать на ваши дурацкие вопросы!
   Джеймс повернулся к Лукасу и сказал, прикрыв рот рукой:
   — Против нас ей не выстоять.
   — Я все слышу!
   Лукас радостно захихикал.
   Джеймс обменялся с ним чисто мужским взглядом.
   — Женщины становятся чересчур жалостливыми, когда дело касается маленьких пушистых зверьков.
   Элизабет не поднимала глаз от плиты, делая вид, что заваривает чай. Как давно Лукас не встречал мужчину, которым мог бы восхищаться, глядя на него снизу вверх. Мысль, что она лишила его чего-то важного, взявшись воспитывать в окружении сестер, постоянно тревожила Элизабет. Позволь она родственникам забрать мальчика, в его жизни был бы если не отец, то хотя бы взрослый мужчина.
   — А какую самую большую рыбу вам удалось поймать?
   — На суше или на море?
   Лукас до того разошелся, что ткнул его пальцем в локоть и воскликнул:
   — Рыбы не водятся на суше!
   — Я имел в виду пруд.
   Глаза мальчика расширились.
   — Вы рыбачили на море?
   — Разумеется.
   Элизабет бросила на него озадаченный взгляд. Уж слишком будничный у него тон.
   — Вы плыли на корабле? — спросил Лукас.
   — Скорее на яхте.
   На яхте? Элизабет покачала головой, доставая посуду из шкафчика. Должно быть, у Джеймса высокопоставленные друзья.
   — А какой величины была рыба?
   — Даже не знаю. Наверное, такой. — Джеймс развел руки примерно на расстояние двух футов.
   — Вот дьявол! — завопил Лукас вне себя от восторга. Элизабет чуть не уронила блюдце.
   — Лукас!
   — Извини, Элизабет, — машинально бросил Лукас, даже не потрудившись повернуться к ней. Ни на секунду не выпуская Джеймса из виду, он спросил:
   — Она задала вам работы?
   Склонившись к мальчику, Джеймс прошептал ему что-то на ухо. Элизабет вытянула шею и напрягла слух, но не смогла разобрать, что он сказал.
   Лукас кивнул с довольно хмурым видом, затем встал, подошел к Элизабет и отвесил ей небольшой поклон. Элизабет так удивилась, что на сей раз выронила предмет, который держала в руках. К счастью, это оказалась ложка.
   — Извини, Элизабет, — сказал Лукас. — Невежливо так выражаться в присутствии дамы.
   — Спасибо, Лукас. — Она взглянула на Джеймса, одарившего ее заговорщической улыбкой. Он указал подбородком на мальчика. Элизабет нагнулась и протянула брату тарелку с печеньем со словами:
   — Может, вы с Джейн пойдете навстречу Сьюзен? А по пути в город можете съесть это печенье.
   При виде печенья глаза Лукаса загорелись. Он мигом похватал его с тарелки и вылетел из кухни.
   — Что вы ему сказали? — в изумлении спросила она. Джеймс пожал плечами:
   — Не спрашивайте. Я не могу вам это повторить.
   — Но вы должны. Что бы это ни было, это ужасно эффективно!
   Он откинулся назад, чрезвычайно довольный собой.
   — Некоторые вещи лучше оставить между мужчинами.
   Элизабет притворно нахмурилась, пытаясь решить, стоит ли давить на него дальше, как вдруг заметила темное пятно вокруг его глаза.
   — О, я совершенно забыла! — выпалила она. — Ваш глаз! Необходимо что-нибудь к нему приложить.
   — Со мной все в порядке, уверяю вас. У меня были травмы намного хуже, на которые обращали куда меньше внимания.
   Но Элизабет не слушала — она рыскала по кухне в поисках чего-нибудь холодного.
   — Не стоит так беспокоиться, — попробовал он остановить ее.
   Она подняла на него взгляд, чем удивила Джеймса. Он полагал, что она слишком увлечена поисками, чтобы слушать, не говоря уже о том, чтобы отвечать.
   — Я не собираюсь с вами спорить, — заявила она. — Так что не тратьте попусту силы.
   Джеймс понял, что она настроена более чем серьезно. Элизабет Хочкис была не из тех, кто оставляет незаконченным дело или пренебрегает своими обязанностями. И если она решила заняться его подбитым глазом, ему — пэру королевства, мужчине, вдвое крупнее ее, — ничего не остается, гак подчиниться.
   — Ну, если вы настаиваете, — произнес он таким тоном, словно ее заботы причиняют ему массу неудобств.
   Элизабет что-то отжала в раковине, затем повернулась и протянула ему этот предмет.
   — Возьмите.
   — Что это? — подозрительно спросил он.
   — Всего лишь примочка. Вы что же — опасались, что я приложу к вашему лицу сегодняшний улов Лукаса?
   — Едва ли я разозлил вас до такой степени, хотя…
   Она приподняла брови, прикладывая мокрую ткань к его многострадальному глазу.
   — Вы хотите сказать, что способны довести меня до того, что…
   — Ничего подобного я не говорил. Господи, как я не люблю, когда вокруг меня разводят суету! Надо было просто… Нет-нет, чуть правее.
   Склонившись к нему, Элизабет поправила примочку.
   — Так лучше?
   — Пожалуй. Впрочем, чересчур тепло.
   Она отшатнулась на несколько дюймов и выпрямилась.
   — Простите.
   — Я имел в виду примочку, — пояснил Джеймс, которому явно не хватало благородства, чтобы отвести взгляд от того, что предстало его глазам.
   Хотя он не был уверен, что Элизабет поняла, почему он самым бессовестным образом пялится на ее грудь, она тоненько ойкнула и отскочила от него.
   — Надо окунуть ее в холодную воду. — Продела" это, она протянула ему примочку. — Лучше вам приложить ее самому.
   Он перевел взгляд на ее лицо с выражением невинным, как у новорожденного щенка.
   — Но мне нравится, как это делаете вы.
   — А я думала, что вы не любите, когда вокруг вас разводят суету.
   — Я ошибался.
   Элизабет уперлась рукой в бок и наградила его взглядом, в котором сквозило осуждение пополам с сарказмом. С посудным полотенцем в руке она выглядела довольно смешно и в то же время потрясающе.
   — Сейчас вы скажете, что я ваш ангел милосердия, спустившийся с небес…
   Его губы раздвинулись в медленной, обжигающей улыбке:
   — Точно.
   Она швырнула в него полотенцем, оставив на его рубашке мокрое пятно.
   — Я ни на секунду вам не верю!
   — Для ангела милосердия, — проворчал он, — вы слишком вспыльчивы.
   Она издала стон.
   — Сейчас же приложите примочку.
   Что он туг же и проделал. Кто он такой, чтобы ослушаться Элизабет, когда она в таком настроении?
   С минуту они сверлили друг друга взглядами, затем Элизабет распорядилась:
   — Снимите!
   Он убрал руку с глаза.
   — Примочку?
   Она кивнула.
   — Я не ослышался? Вы же только что приказали ее приложить.
   — А теперь меня интересует состояние вашего глаза.
   Джеймс ничего не имел против. Он подался вперед, задрав подбородок и приподняв лицо, чтобы ей было удобнее изучать его глаз.
   — Так, — сказала она. — Не такой уж фиолетовый, как можно было ожидать.
   — Я же говорил вам, что ничего серьезного.
   Она нахмурилась:
   — Да, но я же сбила вас с ног.
   Джеймс еще больше вытянул шею, молча призывая ее придвинуть губы на расстояние поцелуя.
   — Может, посмотрите ближе?
   Элизабет не клюнула.
   — Разве на близком расстоянии цвет виднее? Вряд ли. Не знаю, что у вас на уме, но поищите другую простушку для своих уловок.
   Тот факт, что она слишком невинна, чтобы сообразить, что он пытался сорвать поцелуй, позабавил и в то же время восхитил Джеймса. Впрочем, после минутного размышления он ужаснулся не в меньшей степени. Если она настолько невежественна относительно его мотивов, что, черт побери, она станет делать, столкнувшись с распутниками, чьи цели куда менее благородны, чем его?
   В том, что она с ними столкнется, он не сомневался. Несмотря на репутацию повесы, Джеймс пытался жить, следуя определенному кодексу чести, чего нельзя было сказать о многих представителях высшего света. А Элизабет с ее волосами, подобными лунному свету, не говоря уже о глазах, губах и…
   Дьявол, он может бесконечно перечислять ее достоинства. Беда в том, что у нее нет могущественной семьи, которая могла бы защитить ее честь, чем непременно воспользуются так называемые джентльмены. Чем больше Джеймс размышлял на эту тему, тем больше убеждался, что у Элизабет нет никаких шансов благополучно добраться до алтаря, сохранив свою чистоту — и душу — нетронутой.
   — Завтра мы снова займемся боксом! — выпалил он.
   — Но вы же сказали…
   — Да, сказал, — огрызнулся он, — но потом я начал думать…
   — Надеюсь, этот урок не показался вам слишком утомительным? — проворковала она.
   — Элизабет, вы должны уметь защищаться. Мужчины — жуткие скоты. Мерзавцы. Идиоты, все до единого.
   — Включая вас?
   — А я в особенности! Вы имеете хоть малейшее представление, что я пытался сделать только что, когда вы осматривали мой глаз?
   Она покачала головой.
   Глаза Джеймса загорелись от гнева и затаенного желания.
   — Будь в моем распоряжении еще хоть одна секунда, одна благословенная секунда, я бы обнял вас, и не успели бы вы сосчитать до двух, как оказались бы у меня на коленях.
   Элизабет не проронила ни слова, что по какой-то нелепой причине, которой он сам не понимал, привело его в ярость.
   — Вы понимаете, что вам говорят? — требовательно спросил он.
   — Да, — уронила она прохладным тоном. — И считаю этот урок весьма поучительным. Я слишком доверчива.
   — Вы чертовски правы на сей счет, — буркнул он.
   — Вообще-то это ставит нас перед интересной дилеммой относительно завтрашних занятий. — Она скрестила руки и устремила на него оценивающий взгляд. — Вы говорили, что я должна изучить… э-э… некоторые любовные аспекты ухаживания.
   У Джеймса возникло предчувствие, будто ему не понравится, что за этим последует.
   — Вы говорили, я должна научиться целоваться… — тут она бросила на него взгляд, в котором выражалось крайнее сомнение, — и что будете учить меня сами.
   Джеймсу не пришло в голову ни единого довода, который мог бы представить его в выгодном свете, поэтому он предпочел держать рот закрытым я попытался сохранить достоинство, сердито уставившись на нее.
   — А теперь вы утверждаете, — продолжила Элизабет, — что я не должна никому доверять. Почему в таком случае я должна доверять вам?
   — Потому что я действую сугубо в ваших интересах.
   — Ха!
   Это был явный отпор, лаконичный, но весьма эффектный и прямо в точку.
   — Почему вы решили мне помочь? — прошептала она, — Зачем предложили свои услуги? Весьма необычные, надо сказать. Вы это наверняка понимаете.
   — А почему вы согласились? — парировал Джеймс.
   Элизабет молчала, не в состоянии ответить на этот вопрос. Пусть ее считают законченной лгуньей, но она не могла сказать ему правду. Можно себе представить, как он позабавится, если узнает, что она хотела провести одну-единственную неделю — или, если повезет, целых две — в его обществе. Хотела слышать его голос, вдыхать его запах и чувствовать, как перехватывает дыхание при его приближении. Она хотела любить и воображала, что это будет продолжаться вечно.
   Нет, правды он от нее не дождется.
   — Не важно, почему я согласилась, — ответила она наконец.
   Он поднялся.
   — Разве?
   Не отдавая себе отчета в том, что делает, Элизабет отступила на шаг. Было намного проще изображать браваду, пока он сидел. Но, выпрямившись во весь рост, Джеймс представлял собой самый впечатляющий образчик мужчины, какой ей приходилось видеть, и все ее недавние рассуждения о том, что она чувствует себя свободно и легко в его присутствии, показались вдруг глупыми и преждевременными.
   Теперь все было иначе. Он был рядом. Совсем близко. И желал ее.
   Ощущение легкости исчезло — то самое, которое позволяло чувствовать себя непринужденно в его обществе, говорить все, что вздумается, без каких-либо опасений или смущения. На смену ему пришло неведомое чувство, невероятно возбуждающее, лишившее ее дыхания, захватившее в плен разум и душу.
   Джеймс не отрывал он нее взгляда, его глубокие карие глаза затуманись и потемнели. Он шагнул вперед, сократив расстояние между ними. Элизабет была не в силах ни моргнуть, ни даже перевести дыхание, когда он притянул ее к себе. Воздух раскалился, затем наэлектризовался, но в последнюю секунду Джеймс остановился.
   — Я хочу вас поцеловать, — шепнул он. Элизабет не проронила ни звука. Рука Джеймса обвила ее талию.
   — Если вы против, лучше скажите сейчас, потому что иначе…
   Она не шевельнулась, но ее губы приоткрылись в молчаливом согласии.
   Свободной рукой он обхватил ее голову, и Элизабет показалось, что он что-то прошептал, когда его пальцы погрузились в шелк ее волос. Губы его невесомо скользнули по ее губам, раз, другой, затем переместились к уголку рта, а язык дразнящими движениями поглаживал чувствительную кожу вокруг ее губ, пока она не издала тихий возглас наслаждения.
   И все это время его руки не переставали двигаться, лаская ее спину, щекоча шею и затылок. Его рот передвинулся к ее уху, и она не только слышала, но и ощущала его шепот.
   — Я хочу прижать вас теснее. — Его горячее дыхание обдавало ее кожу.
   Элизабет, еще сохранявшая способность рассуждать, оценила уважение, стоявшее за его словами, и нашла в себе силы спросить:
   — Почему вы говорите мне об этом?
   — Чтобы дать вам шанс сказать «нет». — Его взгляд — обжигающий, тяжелый и очень мужской — скользнул по ее лицу. — Но вы не скажете этого.
   Элизабет негодовала, что его самоуверенность оправданна, что, когда он сжимает ее в объятиях, она не способна ни в чем ему отказать. И тем не менее она наслаждалась захлестнувшим ее ослепительным ощущением, словно впервые в жизни осознала собственное тело.
   А когда он притянул ее ближе, с восторгом почувствовала, что его сердце бьется так же часто, как ее.
   Опаленная его жаром, она не ощущала ничего, кроме прикосновения его тела, не слышала ничего, кроме гула собственной крови и его тихих слов:
   — Ах, проклятие!..
   — Проклятие! — Он отшатнулся от нее. Проклятие? Элизабет нетвердо шагнула назад и, наткнувшись на стул, плюхнулась на него.
   — Вы слышали? — прошептал Джеймс.
   — Что?
   И тут она услышала отдаленный гул голосов.
   — Вот это, — прошипел он.
   Элизабет вскочила со скоростью пули, выпущенной из пистолета.
   — О нет! — простонала она. — Это Сьюзен. Вместе с Лукасом и Джейн. Я прилично выгляжу?
   — Э-э… почти, — солгал он. — Может, немного пригладить… — Он сделал неопределенный жест вокруг своей головы, указывая на волосы.
   — Прическа? — ахнула она. — Моя прическа! Что вы с ней сделали?
   — Значительно меньше, чем мне бы хотелось, — пробормотал он.
   — Господи Боже мой! — Она ринулась к раковине, бросив через плечо:
   — Я должна быть примером. Пять лет назад я поклялась, что буду для них примером. И посмотрите на меня?..
   А чем еще он занимался последние несколько часов, мрачно подумал Джеймс, досадуя на себя.
   Передняя дверь хлопнула. Элизабет подскочила на месте.
   — Моя прическа действительно в таком беспорядке? — с отчаянным видом спросила она.
   — Нет, но она выглядела иначе, когда мы пришли, — снизошел он.
   Нервными движениями она суетливо похлопала по голове:
   — Я не успею привести ее в порядок.