Страница:
«Как в городе Сесилия, так с двигателем всегда неполадки», – в отчаянии думала Китти.
– Сюда, Раннальдини. Мы приготовили для вас местечко, – позвала Гермиона вибрирующим голосом.
На самом деле места не было. И это означало, что Элен Кемпбелл-Блэк должна перейти вперед и сесть рядом со своим бывшим мужем, который в прошлом имел еще больше беспорядочных связей и тоже опаздывал на назначенные встречи, но теперь смотрел на маэстро с холодным неодобрением исправившегося распутника.
– Казанова, – пробормотал он Тагги. – Даже не могу представить его ребенком. Должно быть, в школе проводил все время в лаборатории, расчленяя живых крыс.
Двинувшись к Гермионе, Раннальдини вдруг заметил раболепствующую Китти.
– Вообще-то пятница рабочий день, – сказал он ей. – Надо полагать, дома все в порядке, раз ты позволяешь себе бездельничать.
– Я ждала вас завтра, – заикнулась Китти, – думая, что Наташе будет без нас одиноко.
– Тише, – прикрикнула Гермиона. – Борис хочет начать.
У Бориса на голубом пиджаке зияла дыра, пуговицы белой рубашки с оборками были расстегнуты, брюки держались на ворсистых помочах, а из-под темного банта выбивались непокорные черные волосы. Поднявшись на рострум, он наклонился для поцелуя партитуры «Академической увертюры» Брамса, поднял палочку и сразу же начал. Если Раннальдини олицетворял собой холодный расчет, то Борис был исполнен огня и романтического энтузиазма. Оркестр играл очень слаженно. Боб Гарфилд, никогда не прекращавший поиск талантов и сейчас стоявший у стены, достал свой блокнот.
Раннальдини, закрыв глаза, нарочито морщился от каждой фальшивой ноты. Руперт Кемпбелл-Блэк, не придумав ничего лучше, пристроил золотоволосую голову на плече теперешней жены и легонько захрапел в контрапункт с музыкой, пока бывшая жена не разбудила его послушать Маркуса, исполнявшего заключительную часть «А-бемольного концерта для фортепьяно» Моцарта. Маркус делал это так изысканно и выглядел так совершенно со своим лицом фавна, большими карими глазами и блестящими темно-рыжими волосами, что публика, кроме сохранявшего невозмутимость Раннальди-ни, вызвала его на бис.
Вытерев лоб, счастливый Борис занял рострум:
– А сейчас прозвучит мое сочинение в исполнении Маркуса. Я надеюсь, вы все его поддержите.
Ничего не понимавшая в подобной музыке публика в смущении стала поглядывать на часы.
– Звучит так, словно в пианино стая кошек. Ужасная фальшь, – пробормотал Руперт.
– Я думаю, определенный смысл есть, ведь это модерн, – прошептала Тегги.
– Тихо ты, – яростно сказал Руперт. Раннальдини, систематически отказывающийся включать в программы сочинения Бориса, чувствовал себя на высоте и, ухмыляясь, приготовился уснуть. Почти прикрыв глаза, он рассматривал трясущуюся, как бланманже, Китти. Жестоко было бы сравнивать ее с другими, более юными женами, находящимися в зале, но Раннальдини сделал это. Поглядев на Тегги Кемпбелл-Блэк, он решил, что та вызывает желание, особенно в этом кашемировом платке, подчеркивающем румянец на щеках. А какая грудь и ноги под замшевой мини-юбкой! Ее упругие бедра в два раза длиннее и тоньше, чем у Китти. У Тегги была репутация превосходного кулинара, и все дети Руперта ее обожали, чего никак нельзя было сказать о его жене. Раннальдини думал, что было бы неплохо ее увести. Он любил выбирать цель заранее. Словно отвечая его желанию, Тегги обернулась и улыбнулась только потому, что он показался ей знакомым. Потом, вспомнив, что их друг другу не представляли, она отвернулась, а Раннальдини вдруг поймал такой убийственный взгляд мужа, что торопливо уставился на Элен. Она тоже была ошеломительна. Руперт действительно знал толк в женщинах. Раннальдини даже пожалел, что не пригласил Сесилию для антуража, но она так истощилась в «Савойе», что ей невмоготу было даже подняться с постели.
И тут настала очередь Наташи спеть «Послушай, послушай, как здорово». Голос ее звучал не лучшим образом, да и репетировала она не слишком прилежно. Аккомпанировал Маркус, по доброте души проскакивавший трудные места. Публике оставалось посмотреть в программки, узнать, что это Раннальдини, и разразиться громкими аплодисментами, инициатором которых стала Гермиона.
Мысли Раннальдини перекинулись на маленькую блондиночку-флейтистку, которую на репетиции он довел до слез. Завтра надо быть с ней суровым, затем очаровать комплиментами, попросить посетить его квартиру у Гайд-парка и немного выпить. «Я вас только припугнул, дражайшая детка, потому что вы талантливы».
Ансамбль в составе Вольфи, играющего на кларнете, Наташи со скрипкой и Маркуса Кемпбелл-Блэка с трубой доигрывал «Голубя» из «Птиц» Респиги, так крепко ощипав несчастное творение, что Раннальдини уже стал подумывать о выходе. Но тут Китти зашептала, что девочка, от которой без ума Вольфи, выступит следующей.
Ансамбль, завершивший выступление «Загадочным превращением», занял свои места.
Раннальдини не мог себе представить, чтобы его флегматичный сын мог кем-нибудь увлечься, но, когда Флора вышла на сцену, сам не мог отвести от нее глаз. Если не считать нескольких прыщиков, сальных рыжих волос и зеленого лица от выпитого спиртного, она была самой сексуальной девушкой из всех им виденных. Белая школьная блузка просвечивала там, где выпирали маленькие груди, галстук висел вкривь, а на черных чулках спустились петли. Свирепо глядя в конец зала, она без аккомпанемента запела «Быстрый Бонни Боут», и зал затих. Голос был за пределами критики, мягкий, чистый, очень характерный, и пела она, не надрывая его. Заявка стать звездой была неоспоримой. Джорджия стиснула руку Гая. Глубоко тронутый, он не удержался от того, чтобы посмотреть, какой драматический эффект произвел голос его дочери на Раннальдини. Гаю не хотелось, чтобы она стала поп-звездой, он мечтал о карьере классической певицы для нее. Возможно, Флора возьмется за ум.
Но когда голос Флоры достиг силькветра и грома в небе, а потом изобразил рев морских волн, сама она позеленела еще больше. Ее стошнило прямо в трубу протестующего Маркуса.
Первым нарушил тишину Руперт Кемпбелл-Блэк, не удержавший смех.
«Ах, Вольфи, – думал Раннальдини, взволнованный соблазном, – я должен иметь эту девочку».
Родители настолько огорчились – Гай разгневался до белого каления, – что готовы были отменить намеченную вечеринку. У мисс Боттомли, весь семестр искавшей предлога, чтобы избавиться от Флоры, теперь появилась надежда, но подошедший Раннальдини ее успокоил.
Положив свою прекрасную загорелую руку на плечо сопротивляющейся мисс Боттомли, он заверил ее, что все прирожденные артисты всегда боятся сцены.
– Она невозможна, – брызжа слюной, прошипела мисс Боттомли.
– Но тем не менее на пути к тому, чтобы стать звездой. Я не слышал ничего подобного с тех самых пор, как впервые встретил на сцене Гермиону Гарфилд. Но даже миссис Гарфилд, – двусмысленно шептал Раннальдини, – нуждается в постоянном уходе и бережном отношении.
Ужасно взволнованная раздумьями о бережном отношении к Гермионе, мисс Боттомли согласилась потерпеть Флору еще.
– Я поговорю с родителями, – заверил Раннальди-ни.
Затем потряс Вольфи, Наташу и Китти тем, что, изменив свои намерения, остался на вечеринку. После поспешного отъезда Руперта Кемпбелл-Блэка он почувствовал себя увереннее.
– Ну так «Послушай, послушай» была о'кей, папа? – пытала Наташа отца, уводя его за руку по темным коридорам подальше от сотрудников пансиона и учеников.
– Блестяще, – рассеянно ответил Раннальдини. – Вы все молоды. А что там случилось с рыженькой малышкой Вольфи?
– С Флорой?
И Наташа демонстративно хлопнула дверью, ведущей в частные апартаменты мисс Боттомли, перед носом Китти, которая, задыхаясь, старалась угнаться за ними на высоких каблуках.
– Флора надралась в обед, – объяснила Наташа. – Дело в том, что она втрескалась в Бориса Левицки и сегодня утром увидела, как он по-французски целует, —Наташа захихикала, – точнее, по-русски, некую блондинку – не Рэчел, свою жену, – у Нест-Вест. Ее вырвало именно в трубу Бориса. Он дал ее Маркусу на время.
«Значит, Борис опять связался с Хлоей, – подумал Раннальдини. – Можно не считаться с ним в соперничестве за Флору, хоть она и увлечена им».
Большой кабинет мисс Боттомли заполнили родители, набросившиеся на выпивку и закуску, словно хищники, в которых превращает людей халява. Большинство из них, отметил с презрением Раннальдини, вились около этой ужасной Джорджии Магуайр, бросающей на него горячие взгляды. Игнорируя ее, он пил апельсиновый сок, никогда не употребляя дешевых напитков, и доверительно беседовал с Борисом:
– Ты отлично поработал, дорогой. Но поменьше честолюбия. Ведь они же еще дети, и разумно ли включать в программу свое произведение, особенно для этих обывателей?
Борис, чья рука от дирижирования устала не настолько, чтобы не поднять еще несколько стаканов красного вина, хотел было дать маэстро пощечину, но Раннальдини тут же пробормотал что-то про работу. Борису позарез были нужны деньги.
– Ну а теперь познакомь меня с родителями Флоры, – попросил Раннальдини Наташу.
– Так ты разве не догадался, папа? Флора – дочь Джорджии Магуайр.
На самом деле глаза и уши Раннальдини ничего не пропускали. Толпа родителей расступилась, он прошел вперед и, остановившись перед Джорджией, сунул руку в карман замшевого пиджака, слегка поклонился и решительно уставился в ее глаза. Испытанный трюк – взволновать женщину пристальным взглядом, потом неожиданно улыбнувшись.
– Сеньора Сеймур, – ласково произнес он. – Разрешите называть вас Джорджия?
Затем взял ее руку, сжимавшую крекер с консервированным паштетом и нарезанными корнишонами, и поцеловал.
«Прямо старомодный корнет», – подумал Гай.
– Мне так жаль, что я не смог побывать на вашем вечере, – продолжил Раннальдини. – Но, надеюсь, еще не поздно сказать: добро пожаловать в Парадайз.
– Ну что вы, какие извинения. Так приятно наконец с вами познакомиться.
Джорджия была необыкновенно взволнована, словно громадный тигр вышел из джунглей и терся своей мордой о щеку. Впрочем, Раннальдини не посмел так плотно приблизиться.
– Я без ума от «Рок-Стар». Это великая музыка, а ваш снимок просто выше похвал.
«Что за игру затеял Раннальдини?» Присоединившаяся к ним Гермиона выглядела взбешенной.
– О, благодарю вас, – выдохнула Джорджия и тут вспомнила о хорошем тоне: – Это Гай – мой муж, – добавила она чуть ли не с сожалением.
– Я много слышал о вашей галерее, – Раннальдини начал очаровывать мужа. – Вы первый выставили Дейзи Франс-Линч, когда ее еще никто не знал. У меня есть несколько работ.
– Здорово, – Гай был мгновенно обезоружен. – Я бы с удовольствием на них посмотрел.
– У вас будет такая возможность, – сказал Раннальдини. – Но для начала мне нужно переговорить с Бобом о Флоре.
Заметив своего утешителя и менеджера оркестра, подбадривающего Бориса Левицки, Раннальдини повелительно щелкнул пальцами.
Не обремененный излишней гордостью, Боб рванул через толпу, пока Гай говорил маэстро:
– Не потому, что вы пригласили нас... я хочу сказать, Китти молодец, она принесла нам свежих яиц и даже укоротила занавески. Вы счастливый мужчина, – добавил он сердечно, заметив, что желание очаровывать прошло.
Раннальдини, ненавидевший, когда Китти занималась чьими-либо делами, кроме его собственных, предпочел бы, чтоб она укорачивала подобные предложения ей, а не занавески. Впрочем, он завидовал, что ей удается выкроить часок в воскресенье для посещения церкви.
Ощущая непонятно отчего возникшую холодность, Джорджия упорно не хотела терять с ним контакт.
– Мы собирались взять Китти с собой вечером в «Небесный сонм», – заикнулась она. – Но почему бы нам не пойти всем вместе? Мы намеревались отметить первую ночь Флоры дома, хотя, наверное, она чересчур опустошена. А вы не хотите поужинать в «Ангельском отдыхе»? Как насчет следующей пятницы? Правда, народу будет поменьше, чем здесь.
Гермиона уже собиралась отвести Джорджию в сторону и объяснить ей, что протокол Парадайза предоставлял право первыми приглашать тем, кто живет здесь давно, и ожидала услышать одно из легендарных оскорбительных высказываний Раннальдини. Но он, к ее изумлению, с энтузиазмом согласился.
После четвертого стакана дешевого вина Джорджия пригласила и Боба, тут же представившего Бориса. Гер-мионажедаласогласиетолько из-за Раннальдини. Затем Джорджия сказала, что, если Борис и Рэчел приедут к ним с мужем в деревню, ущерб, нанесенный инструменту, возместят. Борис же заверил, что трубу легко отмыть.
Затем, умиротворяя мисс Боттомли, Джорджия спросила ее, все ли хорошо.
– Самая лучшая вечеринка та, где люди до бесчувствия не надираются, – сказала счастливая Джорджия.
Когда они ехали домой, светил молодой месяц, напоминавший своими острыми кончиками белого голубя, устремленного к пламенеющему закату. Флора на заднем сиденье быстро уснула.
– Я думал, что тебе в деревне потребуется покой, – ворчал Гай.
– Я увлечена. Думаю, здорово, что Флора познакомилась с Раннальдини. Ей необходим взрослый наставник. В таком возрасте дети никогда не слушают родителей. Раннальдини говорит, что она просто исключительна. Я чувствую, что мы не готовы к приему. У настолько сосиски и грибы. А люди, с тех пор, как мы переехали, ждут не дождутся пикника.
Гай, зная, что все свалится на него, продумывал, что подать.
Джорджия откинулась назад, блаженно надеясь, что Раннальдини принял предложение, став ее поклонником. Давно она уже не чувствовала такого влечения.
– Не правда ли, что Раннальдини очень мил? – не удержалась она.
– Не так уж страшен, – коротко ответил Гай. – Во всяком случае, для Китти, но очевидно, что он чертовски двуличен.
«Этот лик просто прекрасен, – мечтательно подумала Джорджия, – и какая разница, один он или их два?»
17
– Сюда, Раннальдини. Мы приготовили для вас местечко, – позвала Гермиона вибрирующим голосом.
На самом деле места не было. И это означало, что Элен Кемпбелл-Блэк должна перейти вперед и сесть рядом со своим бывшим мужем, который в прошлом имел еще больше беспорядочных связей и тоже опаздывал на назначенные встречи, но теперь смотрел на маэстро с холодным неодобрением исправившегося распутника.
– Казанова, – пробормотал он Тагги. – Даже не могу представить его ребенком. Должно быть, в школе проводил все время в лаборатории, расчленяя живых крыс.
Двинувшись к Гермионе, Раннальдини вдруг заметил раболепствующую Китти.
– Вообще-то пятница рабочий день, – сказал он ей. – Надо полагать, дома все в порядке, раз ты позволяешь себе бездельничать.
– Я ждала вас завтра, – заикнулась Китти, – думая, что Наташе будет без нас одиноко.
– Тише, – прикрикнула Гермиона. – Борис хочет начать.
У Бориса на голубом пиджаке зияла дыра, пуговицы белой рубашки с оборками были расстегнуты, брюки держались на ворсистых помочах, а из-под темного банта выбивались непокорные черные волосы. Поднявшись на рострум, он наклонился для поцелуя партитуры «Академической увертюры» Брамса, поднял палочку и сразу же начал. Если Раннальдини олицетворял собой холодный расчет, то Борис был исполнен огня и романтического энтузиазма. Оркестр играл очень слаженно. Боб Гарфилд, никогда не прекращавший поиск талантов и сейчас стоявший у стены, достал свой блокнот.
Раннальдини, закрыв глаза, нарочито морщился от каждой фальшивой ноты. Руперт Кемпбелл-Блэк, не придумав ничего лучше, пристроил золотоволосую голову на плече теперешней жены и легонько захрапел в контрапункт с музыкой, пока бывшая жена не разбудила его послушать Маркуса, исполнявшего заключительную часть «А-бемольного концерта для фортепьяно» Моцарта. Маркус делал это так изысканно и выглядел так совершенно со своим лицом фавна, большими карими глазами и блестящими темно-рыжими волосами, что публика, кроме сохранявшего невозмутимость Раннальди-ни, вызвала его на бис.
Вытерев лоб, счастливый Борис занял рострум:
– А сейчас прозвучит мое сочинение в исполнении Маркуса. Я надеюсь, вы все его поддержите.
Ничего не понимавшая в подобной музыке публика в смущении стала поглядывать на часы.
– Звучит так, словно в пианино стая кошек. Ужасная фальшь, – пробормотал Руперт.
– Я думаю, определенный смысл есть, ведь это модерн, – прошептала Тегги.
– Тихо ты, – яростно сказал Руперт. Раннальдини, систематически отказывающийся включать в программы сочинения Бориса, чувствовал себя на высоте и, ухмыляясь, приготовился уснуть. Почти прикрыв глаза, он рассматривал трясущуюся, как бланманже, Китти. Жестоко было бы сравнивать ее с другими, более юными женами, находящимися в зале, но Раннальдини сделал это. Поглядев на Тегги Кемпбелл-Блэк, он решил, что та вызывает желание, особенно в этом кашемировом платке, подчеркивающем румянец на щеках. А какая грудь и ноги под замшевой мини-юбкой! Ее упругие бедра в два раза длиннее и тоньше, чем у Китти. У Тегги была репутация превосходного кулинара, и все дети Руперта ее обожали, чего никак нельзя было сказать о его жене. Раннальдини думал, что было бы неплохо ее увести. Он любил выбирать цель заранее. Словно отвечая его желанию, Тегги обернулась и улыбнулась только потому, что он показался ей знакомым. Потом, вспомнив, что их друг другу не представляли, она отвернулась, а Раннальдини вдруг поймал такой убийственный взгляд мужа, что торопливо уставился на Элен. Она тоже была ошеломительна. Руперт действительно знал толк в женщинах. Раннальдини даже пожалел, что не пригласил Сесилию для антуража, но она так истощилась в «Савойе», что ей невмоготу было даже подняться с постели.
И тут настала очередь Наташи спеть «Послушай, послушай, как здорово». Голос ее звучал не лучшим образом, да и репетировала она не слишком прилежно. Аккомпанировал Маркус, по доброте души проскакивавший трудные места. Публике оставалось посмотреть в программки, узнать, что это Раннальдини, и разразиться громкими аплодисментами, инициатором которых стала Гермиона.
Мысли Раннальдини перекинулись на маленькую блондиночку-флейтистку, которую на репетиции он довел до слез. Завтра надо быть с ней суровым, затем очаровать комплиментами, попросить посетить его квартиру у Гайд-парка и немного выпить. «Я вас только припугнул, дражайшая детка, потому что вы талантливы».
Ансамбль в составе Вольфи, играющего на кларнете, Наташи со скрипкой и Маркуса Кемпбелл-Блэка с трубой доигрывал «Голубя» из «Птиц» Респиги, так крепко ощипав несчастное творение, что Раннальдини уже стал подумывать о выходе. Но тут Китти зашептала, что девочка, от которой без ума Вольфи, выступит следующей.
Ансамбль, завершивший выступление «Загадочным превращением», занял свои места.
Раннальдини не мог себе представить, чтобы его флегматичный сын мог кем-нибудь увлечься, но, когда Флора вышла на сцену, сам не мог отвести от нее глаз. Если не считать нескольких прыщиков, сальных рыжих волос и зеленого лица от выпитого спиртного, она была самой сексуальной девушкой из всех им виденных. Белая школьная блузка просвечивала там, где выпирали маленькие груди, галстук висел вкривь, а на черных чулках спустились петли. Свирепо глядя в конец зала, она без аккомпанемента запела «Быстрый Бонни Боут», и зал затих. Голос был за пределами критики, мягкий, чистый, очень характерный, и пела она, не надрывая его. Заявка стать звездой была неоспоримой. Джорджия стиснула руку Гая. Глубоко тронутый, он не удержался от того, чтобы посмотреть, какой драматический эффект произвел голос его дочери на Раннальдини. Гаю не хотелось, чтобы она стала поп-звездой, он мечтал о карьере классической певицы для нее. Возможно, Флора возьмется за ум.
Но когда голос Флоры достиг силькветра и грома в небе, а потом изобразил рев морских волн, сама она позеленела еще больше. Ее стошнило прямо в трубу протестующего Маркуса.
Первым нарушил тишину Руперт Кемпбелл-Блэк, не удержавший смех.
«Ах, Вольфи, – думал Раннальдини, взволнованный соблазном, – я должен иметь эту девочку».
Родители настолько огорчились – Гай разгневался до белого каления, – что готовы были отменить намеченную вечеринку. У мисс Боттомли, весь семестр искавшей предлога, чтобы избавиться от Флоры, теперь появилась надежда, но подошедший Раннальдини ее успокоил.
Положив свою прекрасную загорелую руку на плечо сопротивляющейся мисс Боттомли, он заверил ее, что все прирожденные артисты всегда боятся сцены.
– Она невозможна, – брызжа слюной, прошипела мисс Боттомли.
– Но тем не менее на пути к тому, чтобы стать звездой. Я не слышал ничего подобного с тех самых пор, как впервые встретил на сцене Гермиону Гарфилд. Но даже миссис Гарфилд, – двусмысленно шептал Раннальдини, – нуждается в постоянном уходе и бережном отношении.
Ужасно взволнованная раздумьями о бережном отношении к Гермионе, мисс Боттомли согласилась потерпеть Флору еще.
– Я поговорю с родителями, – заверил Раннальди-ни.
Затем потряс Вольфи, Наташу и Китти тем, что, изменив свои намерения, остался на вечеринку. После поспешного отъезда Руперта Кемпбелл-Блэка он почувствовал себя увереннее.
– Ну так «Послушай, послушай» была о'кей, папа? – пытала Наташа отца, уводя его за руку по темным коридорам подальше от сотрудников пансиона и учеников.
– Блестяще, – рассеянно ответил Раннальдини. – Вы все молоды. А что там случилось с рыженькой малышкой Вольфи?
– С Флорой?
И Наташа демонстративно хлопнула дверью, ведущей в частные апартаменты мисс Боттомли, перед носом Китти, которая, задыхаясь, старалась угнаться за ними на высоких каблуках.
– Флора надралась в обед, – объяснила Наташа. – Дело в том, что она втрескалась в Бориса Левицки и сегодня утром увидела, как он по-французски целует, —Наташа захихикала, – точнее, по-русски, некую блондинку – не Рэчел, свою жену, – у Нест-Вест. Ее вырвало именно в трубу Бориса. Он дал ее Маркусу на время.
«Значит, Борис опять связался с Хлоей, – подумал Раннальдини. – Можно не считаться с ним в соперничестве за Флору, хоть она и увлечена им».
Большой кабинет мисс Боттомли заполнили родители, набросившиеся на выпивку и закуску, словно хищники, в которых превращает людей халява. Большинство из них, отметил с презрением Раннальдини, вились около этой ужасной Джорджии Магуайр, бросающей на него горячие взгляды. Игнорируя ее, он пил апельсиновый сок, никогда не употребляя дешевых напитков, и доверительно беседовал с Борисом:
– Ты отлично поработал, дорогой. Но поменьше честолюбия. Ведь они же еще дети, и разумно ли включать в программу свое произведение, особенно для этих обывателей?
Борис, чья рука от дирижирования устала не настолько, чтобы не поднять еще несколько стаканов красного вина, хотел было дать маэстро пощечину, но Раннальдини тут же пробормотал что-то про работу. Борису позарез были нужны деньги.
– Ну а теперь познакомь меня с родителями Флоры, – попросил Раннальдини Наташу.
– Так ты разве не догадался, папа? Флора – дочь Джорджии Магуайр.
На самом деле глаза и уши Раннальдини ничего не пропускали. Толпа родителей расступилась, он прошел вперед и, остановившись перед Джорджией, сунул руку в карман замшевого пиджака, слегка поклонился и решительно уставился в ее глаза. Испытанный трюк – взволновать женщину пристальным взглядом, потом неожиданно улыбнувшись.
– Сеньора Сеймур, – ласково произнес он. – Разрешите называть вас Джорджия?
Затем взял ее руку, сжимавшую крекер с консервированным паштетом и нарезанными корнишонами, и поцеловал.
«Прямо старомодный корнет», – подумал Гай.
– Мне так жаль, что я не смог побывать на вашем вечере, – продолжил Раннальдини. – Но, надеюсь, еще не поздно сказать: добро пожаловать в Парадайз.
– Ну что вы, какие извинения. Так приятно наконец с вами познакомиться.
Джорджия была необыкновенно взволнована, словно громадный тигр вышел из джунглей и терся своей мордой о щеку. Впрочем, Раннальдини не посмел так плотно приблизиться.
– Я без ума от «Рок-Стар». Это великая музыка, а ваш снимок просто выше похвал.
«Что за игру затеял Раннальдини?» Присоединившаяся к ним Гермиона выглядела взбешенной.
– О, благодарю вас, – выдохнула Джорджия и тут вспомнила о хорошем тоне: – Это Гай – мой муж, – добавила она чуть ли не с сожалением.
– Я много слышал о вашей галерее, – Раннальдини начал очаровывать мужа. – Вы первый выставили Дейзи Франс-Линч, когда ее еще никто не знал. У меня есть несколько работ.
– Здорово, – Гай был мгновенно обезоружен. – Я бы с удовольствием на них посмотрел.
– У вас будет такая возможность, – сказал Раннальдини. – Но для начала мне нужно переговорить с Бобом о Флоре.
Заметив своего утешителя и менеджера оркестра, подбадривающего Бориса Левицки, Раннальдини повелительно щелкнул пальцами.
Не обремененный излишней гордостью, Боб рванул через толпу, пока Гай говорил маэстро:
– Не потому, что вы пригласили нас... я хочу сказать, Китти молодец, она принесла нам свежих яиц и даже укоротила занавески. Вы счастливый мужчина, – добавил он сердечно, заметив, что желание очаровывать прошло.
Раннальдини, ненавидевший, когда Китти занималась чьими-либо делами, кроме его собственных, предпочел бы, чтоб она укорачивала подобные предложения ей, а не занавески. Впрочем, он завидовал, что ей удается выкроить часок в воскресенье для посещения церкви.
Ощущая непонятно отчего возникшую холодность, Джорджия упорно не хотела терять с ним контакт.
– Мы собирались взять Китти с собой вечером в «Небесный сонм», – заикнулась она. – Но почему бы нам не пойти всем вместе? Мы намеревались отметить первую ночь Флоры дома, хотя, наверное, она чересчур опустошена. А вы не хотите поужинать в «Ангельском отдыхе»? Как насчет следующей пятницы? Правда, народу будет поменьше, чем здесь.
Гермиона уже собиралась отвести Джорджию в сторону и объяснить ей, что протокол Парадайза предоставлял право первыми приглашать тем, кто живет здесь давно, и ожидала услышать одно из легендарных оскорбительных высказываний Раннальдини. Но он, к ее изумлению, с энтузиазмом согласился.
После четвертого стакана дешевого вина Джорджия пригласила и Боба, тут же представившего Бориса. Гер-мионажедаласогласиетолько из-за Раннальдини. Затем Джорджия сказала, что, если Борис и Рэчел приедут к ним с мужем в деревню, ущерб, нанесенный инструменту, возместят. Борис же заверил, что трубу легко отмыть.
Затем, умиротворяя мисс Боттомли, Джорджия спросила ее, все ли хорошо.
– Самая лучшая вечеринка та, где люди до бесчувствия не надираются, – сказала счастливая Джорджия.
Когда они ехали домой, светил молодой месяц, напоминавший своими острыми кончиками белого голубя, устремленного к пламенеющему закату. Флора на заднем сиденье быстро уснула.
– Я думал, что тебе в деревне потребуется покой, – ворчал Гай.
– Я увлечена. Думаю, здорово, что Флора познакомилась с Раннальдини. Ей необходим взрослый наставник. В таком возрасте дети никогда не слушают родителей. Раннальдини говорит, что она просто исключительна. Я чувствую, что мы не готовы к приему. У настолько сосиски и грибы. А люди, с тех пор, как мы переехали, ждут не дождутся пикника.
Гай, зная, что все свалится на него, продумывал, что подать.
Джорджия откинулась назад, блаженно надеясь, что Раннальдини принял предложение, став ее поклонником. Давно она уже не чувствовала такого влечения.
– Не правда ли, что Раннальдини очень мил? – не удержалась она.
– Не так уж страшен, – коротко ответил Гай. – Во всяком случае, для Китти, но очевидно, что он чертовски двуличен.
«Этот лик просто прекрасен, – мечтательно подумала Джорджия, – и какая разница, один он или их два?»
17
Гай был прекрасным кулинаром и гостеприимным хозяином, но Джорджия и предположить не могла, с каким рвением он возьмется за подготовку званого ужина, посвящая чтению кулинарной книги Антона Мо-зиманна целые дни. Когда столовую наконец оклеили обоями, он взял в пятницу выходной и первым делом уселся скоблить кухонный стол. Его вывели из себя сначала кот Благотворительность, огибавший стаканы, графины и цветы, а затем Флора, притащившая на обед компанию друзей, готовившая им горячие бутерброды и оставившая после себя грязные кружки, крошки и переполненные пепельницы.
– Нам попалась толпа несущихся гонщиков, напевавших «Исход», – сказала Флора отцу. – Выпей-ка стаканчик, чтобы напомнить нам, как они выглядели.
– Не глупи, – огрызнулся Гай, в непривычном волнении разбивая клешню омара.
А если Гай не готовил, то, казалось, весь день полировал все поверхности в доме, приукрашивал жилище или уходил за бензином для сенокосилки.
«Каждая пробившаяся травинка должна быть срезана, как женщина, дождавшаяся любовника», – думала Джорджия, возвращаясь к своей работе после того, как ей сказали, что она скорее мешает, чем помогает.
Она была очарована своим новым кабинетом, расположенным в высокой западной башне, к которому надо было пробираться по такой узкой лестнице, что ее пианино, рабочий стол и старый шезлонг Динсдейла пришлось поднимать через окно. Сидя за столом и водя рукой по чистому листу бумаги, она пыталась написать песню о'любви, достойной вечных свечей и грандиозного торта.
«Ураган будет дуть и реветь, но огонь мой будет гореть», – записала Джорджия. Слово «реветь» ничего нового не добавляло, и она взяла словарь рифм.
Джорджия заметила большое пятно лишайника на крыле ангела, а если бы выглянула в окно, смогла бы увидеть за пушистыми зарослями дрока печные трубы «Валгаллы», ниже – серую башню Раннальдини. Парадайз все больше соответствовал своему имени. Как воткнутые в зеленую траву гусиные перья, маленькие то поля тянулись вдоль шоссе. Когда стихала сенокосилка Гая, был слышен стук дятлов.
После утреннего дождя молочно-голубой туман встал над долиной, курясь тысячью дымовых шашек. Она мечтательно представила себе послание, отправляемое Раннальдини: «Гай дома. Обед его в Бате не состоится. Сегодня мы не сможем встретиться».
Над камином стояла карточка с пожеланием удачи от Танкреди, некогда ведущего гитариста ее первой группы. Их любовная связь была пылкой и роковой. Когда группа распалась, она выбрала Гая и стабильность, а Танкреди, отказавшись от кокаина, женился на непритязательной американской девушке и неплохо устроился в Лос-Анджелесе. Но от случая к случаю перезванивались, встречались, когда Танкреди приезжал в Англию, и занимались любовью, хотя им обоим было гораздо лучше с их теперешними партнерами, но прервать эту связь все как-то не удавалось. Последний раз они виделись в мае. Возможно, он мог бы заезжать в «Ангельский отдых» в отсутствие Гая. Но было просто находкой оставаться в деревне одной от выходных до выходных, особенно если рядом находился Раннальдини.
Затем Джорджия посмотрела на пробковую подушечку, к которой она прикалывала газетные публикации о «Рок-Стар». На нее смотрел Гай с квадратной челюстью, ясноглазый и красивый. Надо бы получить в «Экспресс» фотографию и вставить ее в рамочку.
Конечно, Гай единственный, но так приятно иметь поклонников. Прощая себя, она поставила «Рок-Стар», прославленную ее собственным прокуренным голосом, и схватила ручку.
Флора согласилась присутствовать за столом только потому, что на ужин собирался прийти Борис. А сейчас она вновь довела Гая до бешенства тем, что оставила беспорядок в гостевой ванной и взяла его свитер для игры в гольф с надписью «Свободные лесничие». Услышав внизу крики, Джорджия даже подумала, уж не догадался ли Гай о возникающем между ней и Раннальдини чувстве. Она спустилась вниз очень взволнованная, пахнущая «Джорджио», в облегающем платье-миди, отливающем серым и подчеркивающем ее богатые формы и прическу.
«Ни весной, ни летом так не расцветает красота, как в увиденном мной однажды осеннем лесу».Она представила, как Раннальдини напевает это глубоким басом-профундо.
Дом действительно прелестно выглядел. Огромные комнаты, пусть и холодные, были с большим вкусом украшены картинами из коллекции Гая. Раннальдини, Ларри, в меньшей степени Боб были коллекционерами, но Гай ждал и Руперта Кемпбелл-Блэка, который хоть и не видел большой разницы между Тицианом и Третьяковым, все же обладал одним из прекраснейших собраний в стране.
Однако, свернув в гостиную, Джорджия обнаружила, что их собственные произведения сняты, а отремонтированные стены увешаны картинами с изображением некой пары, где хищная обнаженная девушка обвивалась вокруг безликого мужчины в костюме в тонкую полоску.
Флора, все еще в свитере Гая, выглядящая так же сексуально, как и ее мать, в ужасе их рассматривала.
– Это что еще за дерьмо? – потребовала она объяснений.
– Не выражайся, – губы Гая были плотно сжаты, он регулировал освещение картин, – и не рассуждай о том, в чем не смыслишь. Это оригиналы Армстронгов.
– Какие же ручищи надо иметь, чтобы удержать такую девицу. Она же толстуха.
– Это оригинальная интерпретация «Камасутры».
– А этот, в костюмчике, посимпатичнее, – продолжала Флора. – Он придет к нам на пьянку?
Гай надулся еще больше, но затевать ссору не рискнул, боясь остаться без помощницы:
– Ну хорошо, если отдал пенни, надо отдать и фунт. У нас будут Джулия Армстронг и ее муж Бен.
Собираясь отправиться на кухню, он взял рюмку малинового пюре для омаров и непрерывно его помешивал.
– Кто это такая? – спросила Джорджия.
– О Панда, – вздохнул Гай. – Я говорил тебе уже сто раз. Она выставлялась в нашей галерее в прошлом месяце. Я полагаю, предварительный просмотр этим вечером доставит людям удовольствие. Бен и Джулия живут в Ислингтоне, но для уик-эндов снимают коттедж в Элдеркомбе. У них маленькие дети. Бен занимается компьютерами. Я очень его люблю. Оставь виноград, Флора, – вдруг сказал он. – А ты, Джорджия, помой пока салат-латук, а я переоденусь. И Бога ради, пока гости не прибыли, подумайте, как их посадить.
О Господи, размещение было задачкой потруднее математической! Должны прийти Джулия и Бен, Раннальдини и Китти, Аннабель Хардман, еще одна подруга Джорджии, проживающая в Парадайзе, которую ждали без ее мужа-адвоката, Валентина, Борис и Рэчел, Мериголд с Лизандером или Ларри, для мисс Боттомли позвали Мередита Уолена, страшно дорогого мужчину для танцев по прозвищу Идеальный Хомо, поскольку его приглашали постоШшо для пары на вечера в Парадайзе.
– Для мисс Боттомли и Мередита мне понадобятся столы из бревен, – проворчала Джорджия.
– Боттомли лучше посадить справа от тебя, мам, – посоветовала Флора. – Ей же нужно два стула.
– Не смеши, – захихикала Джорджия. – У нее справа будет папа, а слева Гермиона.
Но у Гая, раскладывавшего икру на каждую тарелочку рядом с приправой для омаров, не было настроения шутить.
– Я слева посажу Джулию. Она никого не знает, и мы с ней будем говорить о делах, а ты ел ева от себя посади Бена.
С некой тревогой Джорджия вдруг увидела батальон бутылок «Дом Периньон», «Нюи Сент-Джордж», а в холодильнике бочонок икры и четыре бутылки «Баркас». Это было не для их бюджета. Но она почувствовала, что не сможет сейчас возражать Гаю, ведь вся подготовка свалилась на него, да и серое бархатное платье было просто подарком судьбы.
Проследовав в гостиную, она обнаружила, что Гай ставит пластинку. Зазвучал Моцарт.
– Как прекрасно, – вздохнула Джорджия. – «Кози» Раннальдини.
– Это «Кози» Моцарта, – огрызнулся Гай.
«Он догадывается о Раннальдини», – поняла Джорджия.
На Гае не было необходимого для такого случая галстука и пиджака. Васильковая рубашка, прошитая темно-серыми шнурами, была стянута кожаным ремнем. Поэтому он выглядел еще красивее, и Джорджия об этом ему сказала.
– Ты в прекрасной форме, – добавила она, обнимая его за широкую атлетическую спину и ощущая крепкий пресс.
– А я думал, что нажил себе горб от всех этих хлопот.
– Ты так хорошо поработал, – пробормотала Джорджия, – особенно сегодня. Я счастлива. Я люблю тебя, дорогой.
– И я люблю тебя, Панда, – сказал Гай. – Но все же займемся размещением, а то расслабимся и будем заниматься самолюбованием.
Вечер в самом деле не предвещал расслабления. К девяти часам на мотоцикле прибыла только мисс Бот-томли, в дурном настроении оттого, что заблудилась.
В четверть десятого позвонил чуть не плачущий Борис с не очень понятным извинением. Рэчел сказали, что его видели с бывшей любовницей Хлоей, и она выставила ультиматум. И теперь, как честный человек, Борис вынужден развестись, поскольку не умеет готовить обед и не понимает жену. Все это означало лихорадочные перестановки за столом и переписывание списка сидящих – нелегкое занятие после трех стаканов «Ба-карди».
Вдобавок Флора, узнав, что не придет Борис, забилась в свою спальню с бутылкой «Баркас» и переносным телефоном, совершенно отказавшись помогать в сервировке стола. Потом прибыли Боб с Гермионой, блестяще выглядевшей в оливковом костюме от «Шанель» с приколотой к волосам розовой розой. Замыкал шествие гостей Мередит, Идеальный Хомо.
– Мы опоздали, потому что Раннальдини днем уволил двух солистов, и Боб был вынужден к понедельнику найти им замену, – объясняла Гермиона, сбрасывая свою норку на руки Гаю. – Боже, как все переменилось с тех пор, как здесь жили Дженнингсы.
Затем она восторгалась темно-зелеными обоями в туалете внизу, который не трогали, а осмотрев кабинет, оклеенный темно-красными обоями, оттенявшими викторианские картины из собрания Гая, спросила:
– А какого цвета будет эта ужасная темная комната? Мередит, походящий своими светлыми кудрями на Кристофера Робинсона, небольшого росточка, прекрасно одетый, насмешливый по натуре, никак не отреагировал на увиденное, следуя принципу, что похвала может стоить ему работы.
– Я считаю, все прекрасно, – заключил Боб Гарфилд, обнимая огорченную Джорджию.
В половине десятого они все еще продолжали ожидать Раннальдини с Китти, Джулию и Бена Армстронгов, Аннабель и Валентина Хардманов и Мериголд с кем-нибудь. Джорджия так волновалась и так часто поднимаюсь наверх подкраситься, что Боб заподозрил неладное. Динамики выдавили «Дер Розенкавалир» в исполнении Раннальдини, и Гермиона стала подпевать.
– Присмотрела бы за брокколи, – пробормотал Гай, открывая еще одну бутылку шампанского. – Я же не могу заниматься всем.
Не дождавшись, пока закипит вода, Джорджия вернулась с кухни, когда в дом вошла девушка с длинными рыжими волосами и с сильно накрашенными тоже рыжими глазами. Она была одета в кремовое платье-миди, подчеркивавшее белизну ее кожи. Тонкая шея выглядела слишком хрупкой под тяжестью металлического скорпиона, опускающегося на полную грудь.
«Миленькая, – с удовольствием подумала Джорджия. – Не то что я двадцать лет назад, может не сидеть на диете».
– Панда, это Джулия Армстронг, – сказал Гай, – а это, – он добавил с еще большей теплотой, – Бен.
Занимавшийся компьютерами Бен был лысым, с глазами навыкате, пухлыми красными губами, выступающими из черной бороды. Редкие пряди его черных волос цеплялись сзади за белый воротничок, как зубья экскаваторного ковша. Увидев, что Гай в рубашке, он тоже проворно скинул пиджак, демонстрируя тонкую талию и такие же широкие бедра, как и плечи. Затем гнусавым вульгарным голосом стал объяснять, что они задержались из-за чрезвычайно важного дела в его конторе.
– Нам попалась толпа несущихся гонщиков, напевавших «Исход», – сказала Флора отцу. – Выпей-ка стаканчик, чтобы напомнить нам, как они выглядели.
– Не глупи, – огрызнулся Гай, в непривычном волнении разбивая клешню омара.
А если Гай не готовил, то, казалось, весь день полировал все поверхности в доме, приукрашивал жилище или уходил за бензином для сенокосилки.
«Каждая пробившаяся травинка должна быть срезана, как женщина, дождавшаяся любовника», – думала Джорджия, возвращаясь к своей работе после того, как ей сказали, что она скорее мешает, чем помогает.
Она была очарована своим новым кабинетом, расположенным в высокой западной башне, к которому надо было пробираться по такой узкой лестнице, что ее пианино, рабочий стол и старый шезлонг Динсдейла пришлось поднимать через окно. Сидя за столом и водя рукой по чистому листу бумаги, она пыталась написать песню о'любви, достойной вечных свечей и грандиозного торта.
«Ураган будет дуть и реветь, но огонь мой будет гореть», – записала Джорджия. Слово «реветь» ничего нового не добавляло, и она взяла словарь рифм.
Джорджия заметила большое пятно лишайника на крыле ангела, а если бы выглянула в окно, смогла бы увидеть за пушистыми зарослями дрока печные трубы «Валгаллы», ниже – серую башню Раннальдини. Парадайз все больше соответствовал своему имени. Как воткнутые в зеленую траву гусиные перья, маленькие то поля тянулись вдоль шоссе. Когда стихала сенокосилка Гая, был слышен стук дятлов.
После утреннего дождя молочно-голубой туман встал над долиной, курясь тысячью дымовых шашек. Она мечтательно представила себе послание, отправляемое Раннальдини: «Гай дома. Обед его в Бате не состоится. Сегодня мы не сможем встретиться».
Над камином стояла карточка с пожеланием удачи от Танкреди, некогда ведущего гитариста ее первой группы. Их любовная связь была пылкой и роковой. Когда группа распалась, она выбрала Гая и стабильность, а Танкреди, отказавшись от кокаина, женился на непритязательной американской девушке и неплохо устроился в Лос-Анджелесе. Но от случая к случаю перезванивались, встречались, когда Танкреди приезжал в Англию, и занимались любовью, хотя им обоим было гораздо лучше с их теперешними партнерами, но прервать эту связь все как-то не удавалось. Последний раз они виделись в мае. Возможно, он мог бы заезжать в «Ангельский отдых» в отсутствие Гая. Но было просто находкой оставаться в деревне одной от выходных до выходных, особенно если рядом находился Раннальдини.
Затем Джорджия посмотрела на пробковую подушечку, к которой она прикалывала газетные публикации о «Рок-Стар». На нее смотрел Гай с квадратной челюстью, ясноглазый и красивый. Надо бы получить в «Экспресс» фотографию и вставить ее в рамочку.
Конечно, Гай единственный, но так приятно иметь поклонников. Прощая себя, она поставила «Рок-Стар», прославленную ее собственным прокуренным голосом, и схватила ручку.
Флора согласилась присутствовать за столом только потому, что на ужин собирался прийти Борис. А сейчас она вновь довела Гая до бешенства тем, что оставила беспорядок в гостевой ванной и взяла его свитер для игры в гольф с надписью «Свободные лесничие». Услышав внизу крики, Джорджия даже подумала, уж не догадался ли Гай о возникающем между ней и Раннальдини чувстве. Она спустилась вниз очень взволнованная, пахнущая «Джорджио», в облегающем платье-миди, отливающем серым и подчеркивающем ее богатые формы и прическу.
«Ни весной, ни летом так не расцветает красота, как в увиденном мной однажды осеннем лесу».Она представила, как Раннальдини напевает это глубоким басом-профундо.
Дом действительно прелестно выглядел. Огромные комнаты, пусть и холодные, были с большим вкусом украшены картинами из коллекции Гая. Раннальдини, Ларри, в меньшей степени Боб были коллекционерами, но Гай ждал и Руперта Кемпбелл-Блэка, который хоть и не видел большой разницы между Тицианом и Третьяковым, все же обладал одним из прекраснейших собраний в стране.
Однако, свернув в гостиную, Джорджия обнаружила, что их собственные произведения сняты, а отремонтированные стены увешаны картинами с изображением некой пары, где хищная обнаженная девушка обвивалась вокруг безликого мужчины в костюме в тонкую полоску.
Флора, все еще в свитере Гая, выглядящая так же сексуально, как и ее мать, в ужасе их рассматривала.
– Это что еще за дерьмо? – потребовала она объяснений.
– Не выражайся, – губы Гая были плотно сжаты, он регулировал освещение картин, – и не рассуждай о том, в чем не смыслишь. Это оригиналы Армстронгов.
– Какие же ручищи надо иметь, чтобы удержать такую девицу. Она же толстуха.
– Это оригинальная интерпретация «Камасутры».
– А этот, в костюмчике, посимпатичнее, – продолжала Флора. – Он придет к нам на пьянку?
Гай надулся еще больше, но затевать ссору не рискнул, боясь остаться без помощницы:
– Ну хорошо, если отдал пенни, надо отдать и фунт. У нас будут Джулия Армстронг и ее муж Бен.
Собираясь отправиться на кухню, он взял рюмку малинового пюре для омаров и непрерывно его помешивал.
– Кто это такая? – спросила Джорджия.
– О Панда, – вздохнул Гай. – Я говорил тебе уже сто раз. Она выставлялась в нашей галерее в прошлом месяце. Я полагаю, предварительный просмотр этим вечером доставит людям удовольствие. Бен и Джулия живут в Ислингтоне, но для уик-эндов снимают коттедж в Элдеркомбе. У них маленькие дети. Бен занимается компьютерами. Я очень его люблю. Оставь виноград, Флора, – вдруг сказал он. – А ты, Джорджия, помой пока салат-латук, а я переоденусь. И Бога ради, пока гости не прибыли, подумайте, как их посадить.
О Господи, размещение было задачкой потруднее математической! Должны прийти Джулия и Бен, Раннальдини и Китти, Аннабель Хардман, еще одна подруга Джорджии, проживающая в Парадайзе, которую ждали без ее мужа-адвоката, Валентина, Борис и Рэчел, Мериголд с Лизандером или Ларри, для мисс Боттомли позвали Мередита Уолена, страшно дорогого мужчину для танцев по прозвищу Идеальный Хомо, поскольку его приглашали постоШшо для пары на вечера в Парадайзе.
– Для мисс Боттомли и Мередита мне понадобятся столы из бревен, – проворчала Джорджия.
– Боттомли лучше посадить справа от тебя, мам, – посоветовала Флора. – Ей же нужно два стула.
– Не смеши, – захихикала Джорджия. – У нее справа будет папа, а слева Гермиона.
Но у Гая, раскладывавшего икру на каждую тарелочку рядом с приправой для омаров, не было настроения шутить.
– Я слева посажу Джулию. Она никого не знает, и мы с ней будем говорить о делах, а ты ел ева от себя посади Бена.
С некой тревогой Джорджия вдруг увидела батальон бутылок «Дом Периньон», «Нюи Сент-Джордж», а в холодильнике бочонок икры и четыре бутылки «Баркас». Это было не для их бюджета. Но она почувствовала, что не сможет сейчас возражать Гаю, ведь вся подготовка свалилась на него, да и серое бархатное платье было просто подарком судьбы.
Проследовав в гостиную, она обнаружила, что Гай ставит пластинку. Зазвучал Моцарт.
– Как прекрасно, – вздохнула Джорджия. – «Кози» Раннальдини.
– Это «Кози» Моцарта, – огрызнулся Гай.
«Он догадывается о Раннальдини», – поняла Джорджия.
На Гае не было необходимого для такого случая галстука и пиджака. Васильковая рубашка, прошитая темно-серыми шнурами, была стянута кожаным ремнем. Поэтому он выглядел еще красивее, и Джорджия об этом ему сказала.
– Ты в прекрасной форме, – добавила она, обнимая его за широкую атлетическую спину и ощущая крепкий пресс.
– А я думал, что нажил себе горб от всех этих хлопот.
– Ты так хорошо поработал, – пробормотала Джорджия, – особенно сегодня. Я счастлива. Я люблю тебя, дорогой.
– И я люблю тебя, Панда, – сказал Гай. – Но все же займемся размещением, а то расслабимся и будем заниматься самолюбованием.
Вечер в самом деле не предвещал расслабления. К девяти часам на мотоцикле прибыла только мисс Бот-томли, в дурном настроении оттого, что заблудилась.
В четверть десятого позвонил чуть не плачущий Борис с не очень понятным извинением. Рэчел сказали, что его видели с бывшей любовницей Хлоей, и она выставила ультиматум. И теперь, как честный человек, Борис вынужден развестись, поскольку не умеет готовить обед и не понимает жену. Все это означало лихорадочные перестановки за столом и переписывание списка сидящих – нелегкое занятие после трех стаканов «Ба-карди».
Вдобавок Флора, узнав, что не придет Борис, забилась в свою спальню с бутылкой «Баркас» и переносным телефоном, совершенно отказавшись помогать в сервировке стола. Потом прибыли Боб с Гермионой, блестяще выглядевшей в оливковом костюме от «Шанель» с приколотой к волосам розовой розой. Замыкал шествие гостей Мередит, Идеальный Хомо.
– Мы опоздали, потому что Раннальдини днем уволил двух солистов, и Боб был вынужден к понедельнику найти им замену, – объясняла Гермиона, сбрасывая свою норку на руки Гаю. – Боже, как все переменилось с тех пор, как здесь жили Дженнингсы.
Затем она восторгалась темно-зелеными обоями в туалете внизу, который не трогали, а осмотрев кабинет, оклеенный темно-красными обоями, оттенявшими викторианские картины из собрания Гая, спросила:
– А какого цвета будет эта ужасная темная комната? Мередит, походящий своими светлыми кудрями на Кристофера Робинсона, небольшого росточка, прекрасно одетый, насмешливый по натуре, никак не отреагировал на увиденное, следуя принципу, что похвала может стоить ему работы.
– Я считаю, все прекрасно, – заключил Боб Гарфилд, обнимая огорченную Джорджию.
В половине десятого они все еще продолжали ожидать Раннальдини с Китти, Джулию и Бена Армстронгов, Аннабель и Валентина Хардманов и Мериголд с кем-нибудь. Джорджия так волновалась и так часто поднимаюсь наверх подкраситься, что Боб заподозрил неладное. Динамики выдавили «Дер Розенкавалир» в исполнении Раннальдини, и Гермиона стала подпевать.
– Присмотрела бы за брокколи, – пробормотал Гай, открывая еще одну бутылку шампанского. – Я же не могу заниматься всем.
Не дождавшись, пока закипит вода, Джорджия вернулась с кухни, когда в дом вошла девушка с длинными рыжими волосами и с сильно накрашенными тоже рыжими глазами. Она была одета в кремовое платье-миди, подчеркивавшее белизну ее кожи. Тонкая шея выглядела слишком хрупкой под тяжестью металлического скорпиона, опускающегося на полную грудь.
«Миленькая, – с удовольствием подумала Джорджия. – Не то что я двадцать лет назад, может не сидеть на диете».
– Панда, это Джулия Армстронг, – сказал Гай, – а это, – он добавил с еще большей теплотой, – Бен.
Занимавшийся компьютерами Бен был лысым, с глазами навыкате, пухлыми красными губами, выступающими из черной бороды. Редкие пряди его черных волос цеплялись сзади за белый воротничок, как зубья экскаваторного ковша. Увидев, что Гай в рубашке, он тоже проворно скинул пиджак, демонстрируя тонкую талию и такие же широкие бедра, как и плечи. Затем гнусавым вульгарным голосом стал объяснять, что они задержались из-за чрезвычайно важного дела в его конторе.