Страница:
– Ну, подумывал уйти в служение Господу. Его привлекала роль маленького Билли Грехема, но понял, что Джорджия как жена викария, вероятно, смотреться не будет, и пошел на службу в Сотби. У него ведь всегда была тяга к искусству, да и потрясающий глаз. И теперь Гай – обладатель собственной галереи. Он процветает, открывая неизвестных художников и получая сумасшедшую прибыль после их признания.
– Впрочем, доходы всегда носили случайный характер, и они очень надеются, что «Рок-Стар», принесет им полную финансовую самостоятельность. Все деньги вложены в «Ангельский отдых». Беспокоит только их чрезмерное великодушие. Гай постоянно помогает нуждающимся художникам и много внимания уделяет благотворительности.
– Гай, Гай, смотри не кивай, – сказал Лизандер. – Ну, поскольку супруги переехали в Парадайз, Гай может занять свое место во всех этих комитетах по «Сохранению сельского кобелирующего дворянства», а ты будешь проводить свободное время в постели со мной.
– Почему ты так быстро едешь? – завопила Мери-голд, когда, едва избежав столкновения с приближавшимся автобусом, Лизандер на бешеной скорости свернул направо, на Фонтейн-стрит.
– Потому что до ужаса хочу трахнуть тебя до того, как придет домой Ферди.
Поприветствовав рукой двух геев на балконе напротив, Лизандер впихнул подопечную в квартиру.
Времени им хватило. Мериголд уже переодевалась, а Лизандер смотрел по телевизору «Истэндерз», хихикая над почтовой открыткой с изображением Эйфелевой башни и подписью «ШТУКАТУРИЛИ В ПАРИЖЕ», отправленной ими Ферди, в то время как пришел сам Ферди с новым темно-голубым костюмом в полоску для Лизандера, сшитым Дугласом Хейвордом.
– Они там все с ума сходят по черной коже и мужским рубашкам. Так что ты еще лучше будешь выглядеть, – говорил Ферди, поправляя голубой шелковый галстук на Лизандере.
– О, Лизандер, – раздался возглас Мериголд с лестницы. – Я же никогда в костюме тебя не видела.
– Все подумают, что я его спер, – Лизандер украдкой рассматривал себя в зеркале холла.
– Ты выглядишь сногсшибательно.
Это было правдой. Хорошие портные могут так спрятать чересчур выпирающий живот, подчеркнуть ширину плеч и удивительную гибкость фигуры. На Лизандере костюм словно танцевал.
– Ну спускайтесь, Мериголд. Давайте и вас осмотрим, – приказал Ферди. – О Боже, – у него перехватило дыхание, – вы неплохо потрудились.
Вниз по лестнице шагали великолепнейшие ноги, обтянутые черной сеткой. Выше были надеты черные шорты, подаренные на Валентинов день Лизандером, белая шелковая блузка, а на плечи накинут тоже черный бархатный пиджак.
Встретив Мериголд у лестницы, Ферди взял ее руку и поднес к губам.
– Вы потрясающе выглядите, – медленно произнес он. – Лицо и тело Мерилин Монро на ногах Марлен Дитрих.
– Ну что вы, Ферди, спасибо. Лизандер завопил:
– Ты-таки влезла в мои черные шорты!
– А посмотрите, что я взял напрокат у Картье и что якобы подарил вам Лизандер.
Ферди приколол на отворот черного бархатного пиджака бриллиантовую брошь в форме ключа.
– Ну а теперь снимите обручальное кольцо и вся сияйте от счастья.
– Как это странно, не быть женой, – сказала Мери-голд, стягивая кольцо с огромным бриллиантом и пряча его в сумочку. – Я так старалась быть светской супругой. Носила блузки с длинными рукавами а-ля Джеггер и никогда не курила слишком много, не зевала, не бранилась. Всегда читала «Биллбоард» и «Граммофон», чтобы уметь вести разговор с обозревателями и дистрибьютерами. И даже пыталась полюбить Гранд Опера.
– Ну все, пора, – Ферди расстегнул пару пуговиц на ее шелковой блузке. – Посмотрим, насколько сильно вас пришибла Никки.
– Не волнуйся, – успокаивал ее Лизандер, видя, как Мериголд затрепетала от одного имени соперницы. – Я весь вечер буду неразлучен с тобой, и все мужчины захотят того же, ведь ты так прекрасна.
11
– Впрочем, доходы всегда носили случайный характер, и они очень надеются, что «Рок-Стар», принесет им полную финансовую самостоятельность. Все деньги вложены в «Ангельский отдых». Беспокоит только их чрезмерное великодушие. Гай постоянно помогает нуждающимся художникам и много внимания уделяет благотворительности.
– Гай, Гай, смотри не кивай, – сказал Лизандер. – Ну, поскольку супруги переехали в Парадайз, Гай может занять свое место во всех этих комитетах по «Сохранению сельского кобелирующего дворянства», а ты будешь проводить свободное время в постели со мной.
– Почему ты так быстро едешь? – завопила Мери-голд, когда, едва избежав столкновения с приближавшимся автобусом, Лизандер на бешеной скорости свернул направо, на Фонтейн-стрит.
– Потому что до ужаса хочу трахнуть тебя до того, как придет домой Ферди.
Поприветствовав рукой двух геев на балконе напротив, Лизандер впихнул подопечную в квартиру.
Времени им хватило. Мериголд уже переодевалась, а Лизандер смотрел по телевизору «Истэндерз», хихикая над почтовой открыткой с изображением Эйфелевой башни и подписью «ШТУКАТУРИЛИ В ПАРИЖЕ», отправленной ими Ферди, в то время как пришел сам Ферди с новым темно-голубым костюмом в полоску для Лизандера, сшитым Дугласом Хейвордом.
– Они там все с ума сходят по черной коже и мужским рубашкам. Так что ты еще лучше будешь выглядеть, – говорил Ферди, поправляя голубой шелковый галстук на Лизандере.
– О, Лизандер, – раздался возглас Мериголд с лестницы. – Я же никогда в костюме тебя не видела.
– Все подумают, что я его спер, – Лизандер украдкой рассматривал себя в зеркале холла.
– Ты выглядишь сногсшибательно.
Это было правдой. Хорошие портные могут так спрятать чересчур выпирающий живот, подчеркнуть ширину плеч и удивительную гибкость фигуры. На Лизандере костюм словно танцевал.
– Ну спускайтесь, Мериголд. Давайте и вас осмотрим, – приказал Ферди. – О Боже, – у него перехватило дыхание, – вы неплохо потрудились.
Вниз по лестнице шагали великолепнейшие ноги, обтянутые черной сеткой. Выше были надеты черные шорты, подаренные на Валентинов день Лизандером, белая шелковая блузка, а на плечи накинут тоже черный бархатный пиджак.
Встретив Мериголд у лестницы, Ферди взял ее руку и поднес к губам.
– Вы потрясающе выглядите, – медленно произнес он. – Лицо и тело Мерилин Монро на ногах Марлен Дитрих.
– Ну что вы, Ферди, спасибо. Лизандер завопил:
– Ты-таки влезла в мои черные шорты!
– А посмотрите, что я взял напрокат у Картье и что якобы подарил вам Лизандер.
Ферди приколол на отворот черного бархатного пиджака бриллиантовую брошь в форме ключа.
– Ну а теперь снимите обручальное кольцо и вся сияйте от счастья.
– Как это странно, не быть женой, – сказала Мери-голд, стягивая кольцо с огромным бриллиантом и пряча его в сумочку. – Я так старалась быть светской супругой. Носила блузки с длинными рукавами а-ля Джеггер и никогда не курила слишком много, не зевала, не бранилась. Всегда читала «Биллбоард» и «Граммофон», чтобы уметь вести разговор с обозревателями и дистрибьютерами. И даже пыталась полюбить Гранд Опера.
– Ну все, пора, – Ферди расстегнул пару пуговиц на ее шелковой блузке. – Посмотрим, насколько сильно вас пришибла Никки.
– Не волнуйся, – успокаивал ее Лизандер, видя, как Мериголд затрепетала от одного имени соперницы. – Я весь вечер буду неразлучен с тобой, и все мужчины захотят того же, ведь ты так прекрасна.
11
Единственная, кто не одобрял платы за вход на вечеринку, проходившую в одной засекреченной фильмостудии в Сохо, была сама Джорджия Магуайр. Гай, у которого уважение к точности стояло на втором месте после набожности, уверенный, что жена придет минут за двадцать до начала, не обнаружил в помещении никого, кроме техников, поправлявших прожектора на стремянках и менявших свисавшие с потолка фильтры в осветительных устройствах.
Напоминая о теме альбома, посреди комнаты возвышалась большая гора из папье-маше. В одном углу помигивал картонный маяк. Вдоль стен были расставлены ловушки для омаров, с которых свисали рыбачьи сети, игрушечные морские коньки со светящимися глазами и связки водорослей, начинающих попахивать.
Мониторы демонстрировали тот самый клип, в котором Джорджия красиво покоряла вершину. Девушки из обслуги, напоминавшие Джорджию шестидесятых, были одеты в матроски из джерси и расклешенные брюки. Они шуршали камешками и песком, которыми устлали пол, готовили ромовый пунш и разносили стаканы. Буфетчики, приглашенные для сервировки стола с продуктами моря, выползли из кухни, вытирая с фартуков креветочный сок.
– Это все прекрасно. Но была бы я еще настолько изящна, чтобы могла надеть это платье с горизонтальными полосками! Как же у тебя много хлопот.
Обаятельная, осыпаемая лестью Джорджия промчалась в слезном возбуждении, раздавая автографы, затем негромко сказала, обращаясь только к Гаю:
–И ведь никто не придет.
Затем, поскольку Гай ее торопил, стремительно скрылась в женской уборной.
К ней сразу присоединилась девушка в темно-голубом бархатном платье с воротником, которое прикрывало грудь и внизу доходило до середины икр, в туфельках на спокойных каблучках. Белокурые волосы, собранные черной бархатной лентой в пучок, выразительный длинный нос и тонкое лицо с бежевой кожей создавали отчетливый образ волка из «Красной Шапочки», пытающегося выдать себя за Алису в Стране Чудес.
– Привет, Джорджия, – произнесла блондинка глубоким, поставленным голосом. – Я Никки, секретарша Ларри Локтона. Мы с вами встречались в нашей конторе.
– О, точно, – ответила Джорджия. – Рада тебя видеть. Господи, как я волнуюсь.
«Во всяком случае, не больше меня», – подумала Никки, трясущимися пальцами стараясь смягчить тона теней для век.
С тех пор как Ларри на прошлой неделе встретился с Мериголд, он стал чужим и раздражительным, а уикэнд с его сыновьями был просто погибелью, даже если не считать испорченного нового кремового ковра. Ситуацию усугубила утренняя статья в «Дейли Мейл» о стремительных карьерах, ломающихся при разводе с женами ради любовниц. И потому сегодня вечером Никки поставила задачу выглядеть женой даже больше, чем Мериголд.
Джорджия, ненавидевшая болтовню во время подготовки, занималась новой прической, которую придумал Гай, пытавшийся изменить ее хипповый образ шестидесятых годов. И единственным желанием сейчас было, чтобы эта глупышка, разглагольствовавшая, ничего не понимая, о чудаках Парадайза, ушла.
– Заходите, если опять будете в тех краях, – проворчала Джорджия.
Это был стандартный ответ назойливым поклонникам. Она бы умерла, если бы ее приглашения действительно принимали.
– Это очень приятно, Джорджия, – сказала Никки. «Плохо же ты себе представляешь, – подумала она, – что я собираюсь стать твоей соседкой и женой продюсера твоих записей, способного опровергнуть твои дутые успехи». Затем она громко добавила:
– Я умираю от желания познакомиться с Раннальдини, а вы?
Ненадолго Джорджия вышла из транса.
– Я и забыла, что он должен прийти, – ответила она.
– Говорят, маэстро коллекционирует женщин, как герцоги охотничьи трофеи, – сплетничала Никки, поправляя подвязки, поддерживающие ее намеренно-супружеские коричнево-мускатные чулки.
Конечно, не этим она привлечет Раннальдини. А эдак с годик погодя, как любовница из «Парадайз-Грандж», вернется к своему обычному сексуальному имиджу: в черной коже, с взъерошенными светлыми волосами.
Очарованный большой порцией «Беллз» от официанток, Гай Сеймур расставлял бокалы, раскладывая пресс-релизы, и радовался, что в книгу гостей вписали имена многие представители прессы. В это время ворвался Ларри Локтон.
«Господи, он же выглядит нелепо», – подумал Гай.
Ларри был одет в черный кожаный жакет и белую рубашку поверх черных джинсов. Несколько дюймов, добавленных к росту высокими каблуками черных ковбойских башмаков, сводили на нет массивные украшения, завивающиеся колечками черные волосы каскадом ниспадали на воротник и потный лоб.
– Что бы ни случилось, все записывать, – прорычал он, устраивая пресс-службу «Кетчитьюн» у стен.
– А у нас здесь уже масса представителей солидных органов, – успокаивающе сказал Гай, прочитав список репортеров, ведущих страницы светской хроники в «Скорпионе» и «Санди Таймс».
– Чем больше, тем для нас лучше, – огляделся Ларри. – И все они прибежали потаращиться на Раннальдини.
Затем он отвел Гая подальше от репортеров и сообщил:
– Этот нахал позвонил мне, когда я прибыл на Олд-Комптон-стрит, и сказал, что его не будет, поэтому я спешу предупредить.
Раннальдини, продолжил он, отдыхал от лондонского «Мет» и делал фильм о «Дон-Жуане», но сегодня в полдень должен был прилететь для участия в вечеринке. Вместо этого он позавчера вернулся тайком, чтобы сделать сюрприз своему «Мет», игравшему Девятую симфонию Бетховена в «Фестиваль-Холл» под управлением приглашенного дирижера Освальдо.
– Освальдо же слишком хорош, чтобы нравиться Раннальдини, – бушевал Ларри, схватив одну из двух порций виски, налитых Гаем. – Ну и Раннальдини влез в первый ряд и сидел с каменной физиономией и закрытыми глазами до того момента, когда должны были запеть звезды. И тут гордо удалился, приведя всех в замешательство, да еще заявив случайно подвернувшемуся репортеру из «Ивнинг Стандарт», что просто не в состоянии дольше это слушать.
– Разумеется, «Стандарт» все напечатал, а верный своей траханой привычке избегать неприятностей, Раннальдини самолетом умотал в Лос-Анджелес от суматохи и приема Джорджии. Этот ублюдок не нашел в себе мужества позвонить мне, даже когда отдыхал у Ирландского моря. И Китти не знает, куда он смылся. Сама же сейчас придет.
Ларри, впрочем, и рассердиться не мог как следует. Он, или, скорее, «Кетчитьюн», потратил на Раннальдини огромные деньги, рассчитывая на его дружбу. Никки же, любительница потрахаться со звездами, до смерти желала познакомиться с директором, и, кроме того, Ларри нуждался в моральной поддержке, если Мериголд удастся переиграть свою соперницу.
Их беседу с Гаем прервал фотограф из «Скорпиона», обремененный фотокамерой.
– Первые материалы вот-вот пойдут в печать. Когда вы ожидаете Раннальдини?
Ларри уже открыл рот, но Гай ответил за него:
– С минуты на минуту. Вы же знаете, какое большое движение.
Затем Ларри пробормотал:
– Уж коли пресса здесь, давайте ее использовать. А где же Джорджия? – поинтересовался он, вдруг вспомнив, что альбом готов к выпуску.
– В нужнике, штукатурит физиономию, – сообщил Гай.
Ларри побелел:
– Там же Никки.
– Черт! Надеюсь, она нескажет Джорджии, что у тебя с ней?
– Обещала не говорить, – произнес Ларри мрачно. – Но она же неуправляема. Я веду миллиардное дело, весь день отвечаю на телефонные звонки, а Никки ходит в парикмахерскую и набивает брюхо пирожными.
– Я вытащу Джорджию, – сказал Гай, срываясь с места, – а ты не давай Никки напиваться. Это на баб сильно действует.
– Как дела с «Рок-Стар», Ларри? – вопрос «Дейли Мейл».
– Бьет все рекорды. Мы уже вышли на массовый выпуск и допечатку тиража, – бросил Локтон, скрываясь в мужской уборной.
Вряд ли можно было найти более делового человека, чем Ларри. Он не болтал и умел полностью концентрироваться на своих интересах, и сейчас был целиком сосредоточен на проблеме Никки и Мериголд. Произнесение речи представлялось ему еще одним кошмаром. Вся существующая практика его ничему не научила, и теперь он просто переписывал черновик, подготовленный отделом по связям с общественностью.
Подойдя к женской уборной, Гай проревел:
– Ради всего святого, сейчас же выходи, Панда, – назвав Джорджию по прозвищу первых дней их знакомства, когда он с большим трудом выдерживал вид ее темно-коричневых подведенных черным глаз.
– Благодарю, – сказала Джорджия как можно громче, чтобы обратить внимание на два золотых фунта, оставленных на тарелочке рядом с серебром.
Наблюдавшая за женской уборной Фанни положила монеты в карман, отметив, что у Джорджии изящная верхняя часть, но пухлые ноги – задрав подол и подтягивая колготки, она их открыла, – и что блондинка в сверхприличном платье без трусиков.
Опустошенная успехом американского выпуска диска, Джорджия сейчас держалась на чистом адреналине – как соскучившийся любовник, американская публика шла валом в последнюю неделю ее турне. Потоки писем от поклонников, прибегающих ко всякого рода хитростям, приветствия рабочих со строительных лесов. Впервые за все годы люди стали подталкивать друг друга, когда она проходила по улице.
Английский выпуск давался тяжелее, потому что Лондон был свидетелем ее унизительных провалов и потому что здесь с ней был Гай, в присутствии которого она сильно нервничала, ведь именно ему больше всех на свете она хотела сделать приятное.
Вступая в зал для приемов, Джорджия смертельно побледнела, а ее чувственное лицо отяжелело. Но когда она увидела армию ожидающих репортеров и то и дело щелкающих камерами фотографов, на ее щеках постепенно проступила краска, печальные глаза с тяжелыми веками заискрились, а глубокие складки, сбегающие от широкого вздернутого носа к уголкам розового рта с надутой нижней губой, казалось, растворились в чудесной улыбке.
В ходе американского турне она потеряла семь фунтов веса и обрела скулы. Длинное ниспадающее платье цвета морской волны подчеркивало хрупкие плечи, крепкую грудь и талию и скрывало бедра и ноги. После того как она для фотографов спозировала на фоне скалы из папье-маше, ее тяжелые красновато-коричневые волосы разметались по плечам. Джорджия как секс-символ возродилась.
Вскоре ее взяли в кольцо репортеры.
– Над чем вы работаете? – вопрос «Экспресс».
– Над сочинением «Ант и Клео» о кризисе в середине жизни.
– Автобиографический мотив? – вопрос «Миррор».
– Конечно же, нет, – Джорджия послала улыбку Гаю, твердо заявившему:
– И Джорджия вот-вот подпишет новый контракт на несколько альбомов с «Кетчитыон».
– Дорогой, – с укором сказала Джорджия, – я хочу сначала выпустить «Ант и Клео».
– Вы знали заранее, что будете соседкой Раннальдини в Парадайзе? – вопрос «Скорпиона».
– О Боже, ну конечно же. Я просто восхищаюсь им. Я считаю, он ошеломителен.
– Может быть, Раннальдини запишет с вами «Ант и Клео»? – предположила «Телеграф».
– «Парадайз продакшн». Это было бы чудесно, – вздохнула Джорджия.
– Посмотрите сюда, Джорджия... – кричали фотографы. – На меня, Джорджия... Улыбнитесь, Джорджия... Подойдите к горе... Покажите свои ноги... – вот уж к чему она была не готова.
Как это часто случалось, грубо оттертый в сторону людьми, рвущимися к его жене, Гай Сеймур двинулся по комнате, раздавая карточки с адресом его галереи богачам и знаменитостям.
– А Джорджия Магуайр сама здесь? – спросила бледная девица из «Индепендент».
– Ну конечно, – резко ответил Гай.
– Я бывала на обедах, – обиженно заявила она, – где поп-звезда не показывалась. Компании считали это неуместным и не выпускали ее записей, – журналистка старалась перекричать звучание «Рок-Стар». – Да и в самом деле, сегодня трудно продать немодных хиппи и хардрок.
– Вот потому-то мы и переживаем спад, – огрызнулся Гай.
– Вообще-то она неплохо выглядит для своих сорока шести, – признала девица, сверившись со своими записями. – Ну а где ее знаменитый муж?
– Это я, – сказал Гай.
– А, точно. Так это вы руководите Джорджией?
– Джорджией никто не руководит.
Зал заполнили распространители пластинок, диск-жокеи, сотрудники «Кетчитьюн», музыканты, записывающиеся на «Кетчитьюн», и законодатели музыкального бизнеса.
Туда-сюда люди сновали в сигаретном дыму. Мужчины в куртках, рубашках, гимнастических туфлях и бейсбольных кепках или в кожаных жакетах, с рубашками, выпущенными сверху, как у Ларри, позвякивали бутылками, словно гранатами. Девушки с розовыми губами, спутанными волосами, удивленными глазами и лицами, бледными, как у невест Дракулы, никогда не видящих белый свет, похрустывали морскими ракушками, без устали разыскивая знаменитостей или хотя бы просто знакомые лица.
Все старались не смотреть на Джорджию, признавая как значение альбома, так и то, что при нижней подсветке она выглядит ужасно. Но игнорировали ее из-за того, что большие звезды не любят, когда им докучают, поэтому лучше оставлять их в покое.
Пресса работала без отдыха.
– Это грандиозно, спасибо.
Один за другим журналисты закрывали свои блокноты, выключали магнитофоны и осматривались, ища Раннальдини.
Находясь долгое время в тени, Джорджия сейчас отчаянно нуждалась в успокоении, как невеста в день свадьбы, с которой должен говорить каждый. Она остро ощущала одиночество и в панике бросилась искать Гая.
– Провал будет грандиозным. Все уходят.
– Не ной, Панда.
– Если судить по количеству знаменитостей, этот прием не удался, – встряла девица из «Индепендент».
И тут вошел Танцор Мэтланд, тонкий, с длинными космами и подведенными черным глазами, одна из величайших рок-звезд по обе стороны Атлантики.
– Привет, дорогая.
Он направился прямиком к Джорджии, осторожно обнял ее, чтобы не попортить и себе и ей прическу и макияж.
– Великий альбом. Мне бы такой создать. Чертовски приятно видеть тебя здесь после того, как ты столкнула меня с первого места в Штатах, уверен, что сделаешь то же самое в Англии. Я слышал, ты переезжаешь в Ратшир. Буду сам там в апреле, когда начнутся тренировки по поло. Так что жду на обед.
– О, я с радостью, – восторженно согласилась Джорджия. – Танцор, спасибо, что пришел и поддержал прием. Ты знаком с Гаем?
Танцор посмотрел на строгое жесткое лицо, чьи классические черты немного портил нос, сломанный на занятиях боксом в Кембридже. Теплый оттенок кожи и дружеская улыбка, открывающая великолепные зубы, как-то не увязывалась с холодом бледно-голубых глаз.
Немного потрепанный вельветовый костюм золотистого цвета, кашемировый галстук с золотисто-голубым рисунком и великолепная прическа – прямые светлые волосы ниспадают на воротник темно-голубой рубашки – все придавало ему сценический вид. Правда, страдальческое выражение лица делало его похожим на глубоко религиозного человека, даже священника, сильные страсти которого целиком находятся под контролем, не позволяющим соблазниться восхитительной прихожанкой.
«Сексапильный и крутой», – подумал Танцор, морщась от жесткого рукопожатия Гая.
– Джорджия прекрасно о вас отзывается, – сказал Гай. – Я же всего лишь рок-звезда, живущая в Ратшире.
Фотографы поторопились запечатлеть эту редкую сцену на своих пленках, потому что Танцор посещал приемы, посвященные выпуску новых записей, еще реже, чем Раннальдини.
Вслед за Танцором явились Эндрю Ллойд Веббер, Род Стюарт, Саймон Бейтс, Стив Райт, Силла Блек, Саймон Ла Бон и еще множество знаменитостей, так что Раннальдини пропустил не просто вечеринку. Затем намеренно поздно явилась Гермиона вместе с преданным и лысым мужем Бобом, проведшим кошмарный день как менеджер лондонского «Мет» в разбирательствах после выходки Раннальдини с прессой.
Гермиона блестяще выглядела в роскошном красном платье от Шанель, отделанном розами, с вшитым лифчиком, поддерживающим ее великолепную грудь. Делая саморекламу, она несла объемную сумку из крокодиловой кожи, откуда звучала запись «Дует южный ветер», вбиваемая таким образом в подсознание журналистам.
– Я думаю, вам понравится немного настоящей музыки, – проворковала Гермиона критику «Таймс».
Хотя она раздавала очаровательные улыбки, ей были совсем неприятны и сигаретный дым, и фотографы, никак не отстававшие от Джорджии и Танцора.
– Кто эта потрясающая девушка в болеро из лебяжьего пуха и красных кожаных шортах? Не она ли играет Сюзанну? – был вопрос к Бобу. – Мне знакомо ее лицо.
– Она секретарь в приемной «Кетчитьюн», – ворчливо ответил муж. – Ты видишь ее каждый раз в конторе.
Гермиона провела утро в постели Раннальдини и поддержала его нежелание идти на прием, и не потому, что он избегал прессы, а потому, что для него вообще неприемлема идея Джорджии Магуайр, к тому же он опасался, как бы она не составила ему конкуренции в Парадайзе. Тот факт, что Джорджия как поп-звезда зарабатывает раза в два больше, чем они вдвоем с Гермионой, вызывал ярость, да еще это превознесение Джорджией брачных уз. Когда он на прошлой неделе был в Лос-Анджелесе, то услышал, как набирала популярность « Рок-Стар», которую везде напевали и насвистывали.
Гермиона понимала, что наилучший способ увидеть свою фотографию в газетах – подкатиться к Гаю, с которым Ларри ее уже познакомил.
– Хелло, мистер Обаяние, – лукаво сказала она, целуя его в красивый рот, а затем, осторожно убавив музыку из своей сумки, обратилась к Джорджии:
– Я просто сама не своя от злости на Раннальдини за то, что он не пришел. Говорила ему: «Музыка Джорджии Магуайр доставляет удовольствие стольким людям». Уговаривала: «Вы, маэстро, полюбите Джорджию, как только с ней познакомитесь». Но он же такой интеллектуальный сноб и вообще считает, что «Рок-Стар» просто списан с «Леди в красном».
– Я буду Леди в красном, когда мы заплатим за «Ангельский отдых», – беззаботно ответила Джорджия. Но счастье ее мгновенно испарилось, и, когда фотограф из «Хелло» попросил обеих повернуться и улыбнуться, Джорджия выглядела несчастной, а мгновенно собравшаяся Гермиона с широко открытыми глазами, поднятыми бровями и сверкающими белыми зубами была просто великолепна.
– Я приготовила тебе подарок, – Гермиона протянула Джорджии «Дует южный ветер», – хочу ободрить тебя после ужасных строк в «Гардиан».
– Да я же скрыл их от Джорджии, так что заткнись, – прошипел Гай и, поскольку женщины всегда отвлекаются на лесть, добавил: – Ты выглядишь потрясающе, а прическа у тебя... – и проворно увел жену знакомиться с новым музыкальным редактором «Биллбоарда».
– А на самом деле Раннальдини сказал, – прошептала Гермиона Танцору Мэтланду, – что ему не хочется смотреть на пожилой секс-символ.
– Потому что он видит его каждое утро в зеркале, – огрызнулся Танцор.
Люди толпились по углам, навалившись на еду. Столы были заставлены бокалами. «Кетчитъюн», раскошелившись на прессу, рассчитывала, что она обратит внимание и на другие записи. Никки, озабоченная своей ролью более подходящей жены Председателя директоров, чем Мериголд, трудилась, раздавая свой новый лондонский адрес диск-жокеям и распространителям записей и намекая на то, что теперь они с Ларри вместе и вскоре тоже устроят в Парадайзе прелестную вечеринку.
После очередной перекройки речи сам Ларри, страстно желая закурить, выбрался из мужской уборной и схватил пригоршню волованов с креветками.
– Мы вынуждены поститься, питаемся только канапе, а то не можем влезть в наши новые джинсы, – сокрушенно сказала Никки, подбираясь к столу за новым блюдом.
«И какой черт в нее вселился? – подумал Ларри. – Она же выглядит просто добропорядочной матроной». Большей матроной, чем Никки, в комнате выглядела только Китти Раннальдини, которая, как все юные жены своих почтенных мужей, старалась одеваться в старящие туалеты. Уставшая от генеральной уборки перед возвращением Раннальдини, она была вынуждена приехать, потому что пообещала Мериголд свою поддержку и надеялась хотя бы пару часов посмотреть на своего вечно отсутствующего мужа.
Китти до полусмерти боялась вечеринок. В домах друзей она могла сбежать на кухню и помогать там или расставляла бы бутылки и собирала грязные бокалы, но эти официантки, в своих матросках из джерси, словно давали понять своим видом, что забросят всю работу, если она только дотронется хоть до одной тарелки. Она была прекрасной слушательницей и свою активность могла проявить с кем-нибудь один на один или в конторе, где ее знали и любили. Конечно, можно общаться под звуки музыки глазами или покачиванием тела, но в случае с Китти это было невозможно. Она носила сильные очки и свекольно-розовое платье в форме палатки, которое выписала по почте, поскольку из-за своих форм стеснялась посещать магазины одежды.
Теперь Китти терзал Ларри, которому был нужен козел отпущения, и потому он выложил новость о бегстве Раннальдини так, словно это была ее вина.
– А он не сказал, когда вернется в Англию? – спросила она дрожащим голоском, пытаясь скрыть свое отчаянна.
– Нет, – проворчал Ларри. – И где эта Мериголд?
– Она точно придет.
– Ну извини, миленькая, – Ларри потрепал ее по плечу, как бы смягчая свои слова о Раннальдини. – Просто я бросаю курить. Никки сводила меня на прошлой неделе к гипнологу, и я с тех пор не курю.
– Это же отлично, – одобрила его Китти, зная, что Ларри выкуривал по шестьдесят сигарет в день. – Ну и как ты себя чувствуешь?
Напоминая о теме альбома, посреди комнаты возвышалась большая гора из папье-маше. В одном углу помигивал картонный маяк. Вдоль стен были расставлены ловушки для омаров, с которых свисали рыбачьи сети, игрушечные морские коньки со светящимися глазами и связки водорослей, начинающих попахивать.
Мониторы демонстрировали тот самый клип, в котором Джорджия красиво покоряла вершину. Девушки из обслуги, напоминавшие Джорджию шестидесятых, были одеты в матроски из джерси и расклешенные брюки. Они шуршали камешками и песком, которыми устлали пол, готовили ромовый пунш и разносили стаканы. Буфетчики, приглашенные для сервировки стола с продуктами моря, выползли из кухни, вытирая с фартуков креветочный сок.
– Это все прекрасно. Но была бы я еще настолько изящна, чтобы могла надеть это платье с горизонтальными полосками! Как же у тебя много хлопот.
Обаятельная, осыпаемая лестью Джорджия промчалась в слезном возбуждении, раздавая автографы, затем негромко сказала, обращаясь только к Гаю:
–И ведь никто не придет.
Затем, поскольку Гай ее торопил, стремительно скрылась в женской уборной.
К ней сразу присоединилась девушка в темно-голубом бархатном платье с воротником, которое прикрывало грудь и внизу доходило до середины икр, в туфельках на спокойных каблучках. Белокурые волосы, собранные черной бархатной лентой в пучок, выразительный длинный нос и тонкое лицо с бежевой кожей создавали отчетливый образ волка из «Красной Шапочки», пытающегося выдать себя за Алису в Стране Чудес.
– Привет, Джорджия, – произнесла блондинка глубоким, поставленным голосом. – Я Никки, секретарша Ларри Локтона. Мы с вами встречались в нашей конторе.
– О, точно, – ответила Джорджия. – Рада тебя видеть. Господи, как я волнуюсь.
«Во всяком случае, не больше меня», – подумала Никки, трясущимися пальцами стараясь смягчить тона теней для век.
С тех пор как Ларри на прошлой неделе встретился с Мериголд, он стал чужим и раздражительным, а уикэнд с его сыновьями был просто погибелью, даже если не считать испорченного нового кремового ковра. Ситуацию усугубила утренняя статья в «Дейли Мейл» о стремительных карьерах, ломающихся при разводе с женами ради любовниц. И потому сегодня вечером Никки поставила задачу выглядеть женой даже больше, чем Мериголд.
Джорджия, ненавидевшая болтовню во время подготовки, занималась новой прической, которую придумал Гай, пытавшийся изменить ее хипповый образ шестидесятых годов. И единственным желанием сейчас было, чтобы эта глупышка, разглагольствовавшая, ничего не понимая, о чудаках Парадайза, ушла.
– Заходите, если опять будете в тех краях, – проворчала Джорджия.
Это был стандартный ответ назойливым поклонникам. Она бы умерла, если бы ее приглашения действительно принимали.
– Это очень приятно, Джорджия, – сказала Никки. «Плохо же ты себе представляешь, – подумала она, – что я собираюсь стать твоей соседкой и женой продюсера твоих записей, способного опровергнуть твои дутые успехи». Затем она громко добавила:
– Я умираю от желания познакомиться с Раннальдини, а вы?
Ненадолго Джорджия вышла из транса.
– Я и забыла, что он должен прийти, – ответила она.
– Говорят, маэстро коллекционирует женщин, как герцоги охотничьи трофеи, – сплетничала Никки, поправляя подвязки, поддерживающие ее намеренно-супружеские коричнево-мускатные чулки.
Конечно, не этим она привлечет Раннальдини. А эдак с годик погодя, как любовница из «Парадайз-Грандж», вернется к своему обычному сексуальному имиджу: в черной коже, с взъерошенными светлыми волосами.
Очарованный большой порцией «Беллз» от официанток, Гай Сеймур расставлял бокалы, раскладывая пресс-релизы, и радовался, что в книгу гостей вписали имена многие представители прессы. В это время ворвался Ларри Локтон.
«Господи, он же выглядит нелепо», – подумал Гай.
Ларри был одет в черный кожаный жакет и белую рубашку поверх черных джинсов. Несколько дюймов, добавленных к росту высокими каблуками черных ковбойских башмаков, сводили на нет массивные украшения, завивающиеся колечками черные волосы каскадом ниспадали на воротник и потный лоб.
– Что бы ни случилось, все записывать, – прорычал он, устраивая пресс-службу «Кетчитьюн» у стен.
– А у нас здесь уже масса представителей солидных органов, – успокаивающе сказал Гай, прочитав список репортеров, ведущих страницы светской хроники в «Скорпионе» и «Санди Таймс».
– Чем больше, тем для нас лучше, – огляделся Ларри. – И все они прибежали потаращиться на Раннальдини.
Затем он отвел Гая подальше от репортеров и сообщил:
– Этот нахал позвонил мне, когда я прибыл на Олд-Комптон-стрит, и сказал, что его не будет, поэтому я спешу предупредить.
Раннальдини, продолжил он, отдыхал от лондонского «Мет» и делал фильм о «Дон-Жуане», но сегодня в полдень должен был прилететь для участия в вечеринке. Вместо этого он позавчера вернулся тайком, чтобы сделать сюрприз своему «Мет», игравшему Девятую симфонию Бетховена в «Фестиваль-Холл» под управлением приглашенного дирижера Освальдо.
– Освальдо же слишком хорош, чтобы нравиться Раннальдини, – бушевал Ларри, схватив одну из двух порций виски, налитых Гаем. – Ну и Раннальдини влез в первый ряд и сидел с каменной физиономией и закрытыми глазами до того момента, когда должны были запеть звезды. И тут гордо удалился, приведя всех в замешательство, да еще заявив случайно подвернувшемуся репортеру из «Ивнинг Стандарт», что просто не в состоянии дольше это слушать.
– Разумеется, «Стандарт» все напечатал, а верный своей траханой привычке избегать неприятностей, Раннальдини самолетом умотал в Лос-Анджелес от суматохи и приема Джорджии. Этот ублюдок не нашел в себе мужества позвонить мне, даже когда отдыхал у Ирландского моря. И Китти не знает, куда он смылся. Сама же сейчас придет.
Ларри, впрочем, и рассердиться не мог как следует. Он, или, скорее, «Кетчитьюн», потратил на Раннальдини огромные деньги, рассчитывая на его дружбу. Никки же, любительница потрахаться со звездами, до смерти желала познакомиться с директором, и, кроме того, Ларри нуждался в моральной поддержке, если Мериголд удастся переиграть свою соперницу.
Их беседу с Гаем прервал фотограф из «Скорпиона», обремененный фотокамерой.
– Первые материалы вот-вот пойдут в печать. Когда вы ожидаете Раннальдини?
Ларри уже открыл рот, но Гай ответил за него:
– С минуты на минуту. Вы же знаете, какое большое движение.
Затем Ларри пробормотал:
– Уж коли пресса здесь, давайте ее использовать. А где же Джорджия? – поинтересовался он, вдруг вспомнив, что альбом готов к выпуску.
– В нужнике, штукатурит физиономию, – сообщил Гай.
Ларри побелел:
– Там же Никки.
– Черт! Надеюсь, она нескажет Джорджии, что у тебя с ней?
– Обещала не говорить, – произнес Ларри мрачно. – Но она же неуправляема. Я веду миллиардное дело, весь день отвечаю на телефонные звонки, а Никки ходит в парикмахерскую и набивает брюхо пирожными.
– Я вытащу Джорджию, – сказал Гай, срываясь с места, – а ты не давай Никки напиваться. Это на баб сильно действует.
– Как дела с «Рок-Стар», Ларри? – вопрос «Дейли Мейл».
– Бьет все рекорды. Мы уже вышли на массовый выпуск и допечатку тиража, – бросил Локтон, скрываясь в мужской уборной.
Вряд ли можно было найти более делового человека, чем Ларри. Он не болтал и умел полностью концентрироваться на своих интересах, и сейчас был целиком сосредоточен на проблеме Никки и Мериголд. Произнесение речи представлялось ему еще одним кошмаром. Вся существующая практика его ничему не научила, и теперь он просто переписывал черновик, подготовленный отделом по связям с общественностью.
Подойдя к женской уборной, Гай проревел:
– Ради всего святого, сейчас же выходи, Панда, – назвав Джорджию по прозвищу первых дней их знакомства, когда он с большим трудом выдерживал вид ее темно-коричневых подведенных черным глаз.
– Благодарю, – сказала Джорджия как можно громче, чтобы обратить внимание на два золотых фунта, оставленных на тарелочке рядом с серебром.
Наблюдавшая за женской уборной Фанни положила монеты в карман, отметив, что у Джорджии изящная верхняя часть, но пухлые ноги – задрав подол и подтягивая колготки, она их открыла, – и что блондинка в сверхприличном платье без трусиков.
Опустошенная успехом американского выпуска диска, Джорджия сейчас держалась на чистом адреналине – как соскучившийся любовник, американская публика шла валом в последнюю неделю ее турне. Потоки писем от поклонников, прибегающих ко всякого рода хитростям, приветствия рабочих со строительных лесов. Впервые за все годы люди стали подталкивать друг друга, когда она проходила по улице.
Английский выпуск давался тяжелее, потому что Лондон был свидетелем ее унизительных провалов и потому что здесь с ней был Гай, в присутствии которого она сильно нервничала, ведь именно ему больше всех на свете она хотела сделать приятное.
Вступая в зал для приемов, Джорджия смертельно побледнела, а ее чувственное лицо отяжелело. Но когда она увидела армию ожидающих репортеров и то и дело щелкающих камерами фотографов, на ее щеках постепенно проступила краска, печальные глаза с тяжелыми веками заискрились, а глубокие складки, сбегающие от широкого вздернутого носа к уголкам розового рта с надутой нижней губой, казалось, растворились в чудесной улыбке.
В ходе американского турне она потеряла семь фунтов веса и обрела скулы. Длинное ниспадающее платье цвета морской волны подчеркивало хрупкие плечи, крепкую грудь и талию и скрывало бедра и ноги. После того как она для фотографов спозировала на фоне скалы из папье-маше, ее тяжелые красновато-коричневые волосы разметались по плечам. Джорджия как секс-символ возродилась.
Вскоре ее взяли в кольцо репортеры.
– Над чем вы работаете? – вопрос «Экспресс».
– Над сочинением «Ант и Клео» о кризисе в середине жизни.
– Автобиографический мотив? – вопрос «Миррор».
– Конечно же, нет, – Джорджия послала улыбку Гаю, твердо заявившему:
– И Джорджия вот-вот подпишет новый контракт на несколько альбомов с «Кетчитыон».
– Дорогой, – с укором сказала Джорджия, – я хочу сначала выпустить «Ант и Клео».
– Вы знали заранее, что будете соседкой Раннальдини в Парадайзе? – вопрос «Скорпиона».
– О Боже, ну конечно же. Я просто восхищаюсь им. Я считаю, он ошеломителен.
– Может быть, Раннальдини запишет с вами «Ант и Клео»? – предположила «Телеграф».
– «Парадайз продакшн». Это было бы чудесно, – вздохнула Джорджия.
– Посмотрите сюда, Джорджия... – кричали фотографы. – На меня, Джорджия... Улыбнитесь, Джорджия... Подойдите к горе... Покажите свои ноги... – вот уж к чему она была не готова.
Как это часто случалось, грубо оттертый в сторону людьми, рвущимися к его жене, Гай Сеймур двинулся по комнате, раздавая карточки с адресом его галереи богачам и знаменитостям.
– А Джорджия Магуайр сама здесь? – спросила бледная девица из «Индепендент».
– Ну конечно, – резко ответил Гай.
– Я бывала на обедах, – обиженно заявила она, – где поп-звезда не показывалась. Компании считали это неуместным и не выпускали ее записей, – журналистка старалась перекричать звучание «Рок-Стар». – Да и в самом деле, сегодня трудно продать немодных хиппи и хардрок.
– Вот потому-то мы и переживаем спад, – огрызнулся Гай.
– Вообще-то она неплохо выглядит для своих сорока шести, – признала девица, сверившись со своими записями. – Ну а где ее знаменитый муж?
– Это я, – сказал Гай.
– А, точно. Так это вы руководите Джорджией?
– Джорджией никто не руководит.
Зал заполнили распространители пластинок, диск-жокеи, сотрудники «Кетчитьюн», музыканты, записывающиеся на «Кетчитьюн», и законодатели музыкального бизнеса.
Туда-сюда люди сновали в сигаретном дыму. Мужчины в куртках, рубашках, гимнастических туфлях и бейсбольных кепках или в кожаных жакетах, с рубашками, выпущенными сверху, как у Ларри, позвякивали бутылками, словно гранатами. Девушки с розовыми губами, спутанными волосами, удивленными глазами и лицами, бледными, как у невест Дракулы, никогда не видящих белый свет, похрустывали морскими ракушками, без устали разыскивая знаменитостей или хотя бы просто знакомые лица.
Все старались не смотреть на Джорджию, признавая как значение альбома, так и то, что при нижней подсветке она выглядит ужасно. Но игнорировали ее из-за того, что большие звезды не любят, когда им докучают, поэтому лучше оставлять их в покое.
Пресса работала без отдыха.
– Это грандиозно, спасибо.
Один за другим журналисты закрывали свои блокноты, выключали магнитофоны и осматривались, ища Раннальдини.
Находясь долгое время в тени, Джорджия сейчас отчаянно нуждалась в успокоении, как невеста в день свадьбы, с которой должен говорить каждый. Она остро ощущала одиночество и в панике бросилась искать Гая.
– Провал будет грандиозным. Все уходят.
– Не ной, Панда.
– Если судить по количеству знаменитостей, этот прием не удался, – встряла девица из «Индепендент».
И тут вошел Танцор Мэтланд, тонкий, с длинными космами и подведенными черным глазами, одна из величайших рок-звезд по обе стороны Атлантики.
– Привет, дорогая.
Он направился прямиком к Джорджии, осторожно обнял ее, чтобы не попортить и себе и ей прическу и макияж.
– Великий альбом. Мне бы такой создать. Чертовски приятно видеть тебя здесь после того, как ты столкнула меня с первого места в Штатах, уверен, что сделаешь то же самое в Англии. Я слышал, ты переезжаешь в Ратшир. Буду сам там в апреле, когда начнутся тренировки по поло. Так что жду на обед.
– О, я с радостью, – восторженно согласилась Джорджия. – Танцор, спасибо, что пришел и поддержал прием. Ты знаком с Гаем?
Танцор посмотрел на строгое жесткое лицо, чьи классические черты немного портил нос, сломанный на занятиях боксом в Кембридже. Теплый оттенок кожи и дружеская улыбка, открывающая великолепные зубы, как-то не увязывалась с холодом бледно-голубых глаз.
Немного потрепанный вельветовый костюм золотистого цвета, кашемировый галстук с золотисто-голубым рисунком и великолепная прическа – прямые светлые волосы ниспадают на воротник темно-голубой рубашки – все придавало ему сценический вид. Правда, страдальческое выражение лица делало его похожим на глубоко религиозного человека, даже священника, сильные страсти которого целиком находятся под контролем, не позволяющим соблазниться восхитительной прихожанкой.
«Сексапильный и крутой», – подумал Танцор, морщась от жесткого рукопожатия Гая.
– Джорджия прекрасно о вас отзывается, – сказал Гай. – Я же всего лишь рок-звезда, живущая в Ратшире.
Фотографы поторопились запечатлеть эту редкую сцену на своих пленках, потому что Танцор посещал приемы, посвященные выпуску новых записей, еще реже, чем Раннальдини.
Вслед за Танцором явились Эндрю Ллойд Веббер, Род Стюарт, Саймон Бейтс, Стив Райт, Силла Блек, Саймон Ла Бон и еще множество знаменитостей, так что Раннальдини пропустил не просто вечеринку. Затем намеренно поздно явилась Гермиона вместе с преданным и лысым мужем Бобом, проведшим кошмарный день как менеджер лондонского «Мет» в разбирательствах после выходки Раннальдини с прессой.
Гермиона блестяще выглядела в роскошном красном платье от Шанель, отделанном розами, с вшитым лифчиком, поддерживающим ее великолепную грудь. Делая саморекламу, она несла объемную сумку из крокодиловой кожи, откуда звучала запись «Дует южный ветер», вбиваемая таким образом в подсознание журналистам.
– Я думаю, вам понравится немного настоящей музыки, – проворковала Гермиона критику «Таймс».
Хотя она раздавала очаровательные улыбки, ей были совсем неприятны и сигаретный дым, и фотографы, никак не отстававшие от Джорджии и Танцора.
– Кто эта потрясающая девушка в болеро из лебяжьего пуха и красных кожаных шортах? Не она ли играет Сюзанну? – был вопрос к Бобу. – Мне знакомо ее лицо.
– Она секретарь в приемной «Кетчитьюн», – ворчливо ответил муж. – Ты видишь ее каждый раз в конторе.
Гермиона провела утро в постели Раннальдини и поддержала его нежелание идти на прием, и не потому, что он избегал прессы, а потому, что для него вообще неприемлема идея Джорджии Магуайр, к тому же он опасался, как бы она не составила ему конкуренции в Парадайзе. Тот факт, что Джорджия как поп-звезда зарабатывает раза в два больше, чем они вдвоем с Гермионой, вызывал ярость, да еще это превознесение Джорджией брачных уз. Когда он на прошлой неделе был в Лос-Анджелесе, то услышал, как набирала популярность « Рок-Стар», которую везде напевали и насвистывали.
Гермиона понимала, что наилучший способ увидеть свою фотографию в газетах – подкатиться к Гаю, с которым Ларри ее уже познакомил.
– Хелло, мистер Обаяние, – лукаво сказала она, целуя его в красивый рот, а затем, осторожно убавив музыку из своей сумки, обратилась к Джорджии:
– Я просто сама не своя от злости на Раннальдини за то, что он не пришел. Говорила ему: «Музыка Джорджии Магуайр доставляет удовольствие стольким людям». Уговаривала: «Вы, маэстро, полюбите Джорджию, как только с ней познакомитесь». Но он же такой интеллектуальный сноб и вообще считает, что «Рок-Стар» просто списан с «Леди в красном».
– Я буду Леди в красном, когда мы заплатим за «Ангельский отдых», – беззаботно ответила Джорджия. Но счастье ее мгновенно испарилось, и, когда фотограф из «Хелло» попросил обеих повернуться и улыбнуться, Джорджия выглядела несчастной, а мгновенно собравшаяся Гермиона с широко открытыми глазами, поднятыми бровями и сверкающими белыми зубами была просто великолепна.
– Я приготовила тебе подарок, – Гермиона протянула Джорджии «Дует южный ветер», – хочу ободрить тебя после ужасных строк в «Гардиан».
– Да я же скрыл их от Джорджии, так что заткнись, – прошипел Гай и, поскольку женщины всегда отвлекаются на лесть, добавил: – Ты выглядишь потрясающе, а прическа у тебя... – и проворно увел жену знакомиться с новым музыкальным редактором «Биллбоарда».
– А на самом деле Раннальдини сказал, – прошептала Гермиона Танцору Мэтланду, – что ему не хочется смотреть на пожилой секс-символ.
– Потому что он видит его каждое утро в зеркале, – огрызнулся Танцор.
Люди толпились по углам, навалившись на еду. Столы были заставлены бокалами. «Кетчитъюн», раскошелившись на прессу, рассчитывала, что она обратит внимание и на другие записи. Никки, озабоченная своей ролью более подходящей жены Председателя директоров, чем Мериголд, трудилась, раздавая свой новый лондонский адрес диск-жокеям и распространителям записей и намекая на то, что теперь они с Ларри вместе и вскоре тоже устроят в Парадайзе прелестную вечеринку.
После очередной перекройки речи сам Ларри, страстно желая закурить, выбрался из мужской уборной и схватил пригоршню волованов с креветками.
– Мы вынуждены поститься, питаемся только канапе, а то не можем влезть в наши новые джинсы, – сокрушенно сказала Никки, подбираясь к столу за новым блюдом.
«И какой черт в нее вселился? – подумал Ларри. – Она же выглядит просто добропорядочной матроной». Большей матроной, чем Никки, в комнате выглядела только Китти Раннальдини, которая, как все юные жены своих почтенных мужей, старалась одеваться в старящие туалеты. Уставшая от генеральной уборки перед возвращением Раннальдини, она была вынуждена приехать, потому что пообещала Мериголд свою поддержку и надеялась хотя бы пару часов посмотреть на своего вечно отсутствующего мужа.
Китти до полусмерти боялась вечеринок. В домах друзей она могла сбежать на кухню и помогать там или расставляла бы бутылки и собирала грязные бокалы, но эти официантки, в своих матросках из джерси, словно давали понять своим видом, что забросят всю работу, если она только дотронется хоть до одной тарелки. Она была прекрасной слушательницей и свою активность могла проявить с кем-нибудь один на один или в конторе, где ее знали и любили. Конечно, можно общаться под звуки музыки глазами или покачиванием тела, но в случае с Китти это было невозможно. Она носила сильные очки и свекольно-розовое платье в форме палатки, которое выписала по почте, поскольку из-за своих форм стеснялась посещать магазины одежды.
Теперь Китти терзал Ларри, которому был нужен козел отпущения, и потому он выложил новость о бегстве Раннальдини так, словно это была ее вина.
– А он не сказал, когда вернется в Англию? – спросила она дрожащим голоском, пытаясь скрыть свое отчаянна.
– Нет, – проворчал Ларри. – И где эта Мериголд?
– Она точно придет.
– Ну извини, миленькая, – Ларри потрепал ее по плечу, как бы смягчая свои слова о Раннальдини. – Просто я бросаю курить. Никки сводила меня на прошлой неделе к гипнологу, и я с тех пор не курю.
– Это же отлично, – одобрила его Китти, зная, что Ларри выкуривал по шестьдесят сигарет в день. – Ну и как ты себя чувствуешь?