– А мне, пожалуйста, еще «Перье», дорогой, – протянула Мериголд бокал Лизандеру.
   – Какая прекрасная победа, – обратилась к нему Китти. – Но я очень боюсь лошадей. Сегодня в полдень гуляла по Длинному Лугу, а туда Раннальдини привели его Князя Тьмы – здоровенное черное животное с крупными желтыми зубами, так возвращаться мне пришлось на автомобиле.
   – Я знаю Князя Тьмы. Чертовски хорошая лошадь, вторая на скачках в Уитбреде, – проявил свою осведомленность Лизандер.
   – Ох, какие же у нее большие зубы, – вздрогнула Китти.
   Лизандер подумал, что она настолько же чиста и наивна, насколько прекрасна Гермиона. Наверное, Китти моложе его, у нее круглое белое лицо, а глаза спрятаны так далеко за сильными стеклами очков в простой оправе. Ее пушистые светло-коричневые волосы были сзади завязаны в хвостик. Своим приплюснутым носом, крепкими губами, которые она нервно покусывала, слушая любовницу мужа, Китти напоминала озабоченного мопса.
   Золотой крестик на шее и полиэстеровое платье цвета морской волны с белым воротничком придавали ей чопорный вид и не скрадывали большой груди и недостатков талии. Колготки телесного цвета подчеркивали полноту ног, а высокие каблуки туфель в цвет платья словно сами толкали ее вперед, делая похожей на цветок, отчаянно рвущийся к солнцу.
   – Славно, – она отпила из большого бокала шерри. – Мериголд, ты придешь к нам на следующей неделе на чай, я имею в виду на ужин?
   – С удовольствием, – согласилась Мериголд. – Если не будешь готовить ничего, что полнит. А можно привести с собой Лизандера? Он только переехал в коттедж в Элдеркомбе.
   – Там чудесно. Рядом с Рикки Франс-Линчем, – рассказывала Китти. – Его жена Дейзи недавно родила великолепного мальчика, – с грустью добавила она.
   – Ну а следующей будешь ты, – успокаивала Мериголд.
   – О Господи, я надеюсь, – произнесла Китти, которая в отличие от Мериголд не скрывала акцент кокни.
   Гермиона, закончив читать о себе в биографии Доминго и отхватив еще торта, спросила:
   – Вы играете на каком-нибудь инструменте, Ли-за-ндер?
   – А как же? – вполне серьезно ответил он. – Я учился играть на пианино в подготовительной школе. Но умею только одной рукой, поскольку другой всегда отбивался от преподавателя, мистера Молесуворта.
   – Жаль, – сказала Гермиона, игнорируя смех Мериголд. – Я записываю бетховенский цикл «К далекой возлюбленной» в понедельник. Для репетиций мне нужен аккомпаниатор. Вот такая чудесная работа. Она знакома вам?
   Лизандер помотал головой:
   – Да я даже представить себе не могу, что к какой-то возлюбленной надо ехать, тем более к далекой. Тут такие крутые холмы. Это трудная прогулка.
   На мгновение по лицу Китти скользнула улыбка, а затем она быстро поинтересовалась у Гермионы тем, как поживает маленький Козмо.
   – Волшебно, волшебно, – нежно говорила Гермиона. – Кстати, Китти, не напомните ли мне, когда приезжает Раннальдини? Я должна очень быстро выучить партию Амелии из «Боканегро», и поэтому мне предстоит отработать с ним типаж и вокальные характеристики.
   – Думаю, он прибудет к званому обеду у Джорджии Магуайр, – ответила Китти.
   – Ах, я и забыла, что теперь мы вынуждены еще и с ними считаться, – проворчала Гермиона. – На званых обедах у поп-звезды можно встретить только ужасных людей.
   – Полагаю, Ларри надеется, что и ты, и Раннальдини найдете с ними общий язык, – съязвила Мериголд.
   – Я тоже надеюсь, – тут же согласилась Гермиона, – хотя мне действительно не нравится голос Джорджии Магуайр.
   – А я его обожаю, – сказал Лизандер.
   – И я, – вызывающе поддержала Китти и, заметив свирепый югляд Гермионы, тут же добавила: – Ну, мне пора.
   – У меня дома скопилась громадная куча контрактов, – пыталась унизить ее Гермиона, – так, может, ты заглянешь завтра, чтобы разобраться.
   «А заодно и на адвокате сэкономишь», – в бешенстве подумала Мериголд.
   Когда Лизандер ушел провожать Китти, Гермиона упрекнула Мериголд в фамильярности с молодым человеком:
   – Ведь он же наверняка Г-Е-Й, достаточно видеть, как он реагирует на Руперта Кемпбелл-Блэка.
   Затем покровительственно наполнила свой бокал.
   – Да ведь ты уже и не первой молодости.
   – А мне кажется, она вот-вот наступит, – сквозь сжатые зубы выдавила Мериголд.
   – Дует южный ветер, – зазвучал голос Гермионы с пластинки.
   – А что это была за девушка? – вернувшись, спросил Лизандер.
   – Ты не понял? – удивилась Мериголд. – Это же Китти Раннальдини.
   – Дочка Раннальдини? – Лизандер вытащил сигарету из ее пачки.
   – Да нет же, его жена.
   – Жена? – переспросил Лизандер. – Черт-те что, я-то думал, у Раннальдини какая-нибудь фантастическая красавица.
   Гермиона, уже было собравшаяся упрекнуть Лизандера за курение, поклонилась, что означало принятие комплимента, и нравоучительно добавила:
   – Некоторые думают, она довольно проста, но я всегда знала, у Китти достаточно сильное женское начало.
   – Глядя на нее, это трудно себе представить, – Лизандер как бы сомневался. – Похоже, он взял ее из мультика про «Спасателей».
   – Как это недобро, – от души рассмеялась Гермиона.
   – Ну что вы, Китти очень миленькая, – сердито запротестовала Мериголд. – Она умеет слушать, не то что некоторые, да и так добра – забываешь о ее простоте.
   За окном садилось красное солнце, и дымка, нависшая в долине, стала розовой. Завершив визит еще одним бокальчиком, Гермиона, известная в местных кругах под кличкой Великий Белый Охотник, спросила, не Лизандера ли «феррари» у подъезда, и попросила отвезти ее домой.
   – Я пришла сюда пешком, но уже холодно, а мы, певцы, панически боимся простудиться. До свидания, Мериголд, не принимай все так близко к сердцу.
   Лизандер вернулся уже через десять минут, но застал Мериголд что-то бормочащей в гневе. Бешенство от насмешек и самодовольства Гермионы усилилось еще и взрывом ревности. И это пугало ее, так как после пережитого из-за Ларри она полагала, что у нее иммунитет.
   – Дрянь, – бушевала Мериголд, – если не сказать хуже. Не злись, если тебе нравятся такие волосы, то конечно. Вдобавок так снисходительна по отношению к Джорджии и милой Китти.
   – Выпейте. Глоточек не повредит. Что это на вас нашло?
   – Она заставила отвезти ее домой. О Боже, как я несчастна.
   Когда сильно расстроенная Мериголд схватила оставшуюся часть торта и уже почти поднесла ее ко рту, Лизандер уцепился за руки, сжал их и держал до тех пор, пока кусок не упал. Затем обнял ее.
   – Несчастье тут ни при чем. Она приревновала, потому что вы просто великолепны.
   – Вы действительно так думаете?
   – Д-да, – сказал Лизандер и, сжав крепче, когда она засмеялась, поцеловал, пытаясь просунуть язык между губ, отчего она сразу их сжала, оттолкнув его с гневным криком.
   – Да как вы смеете?
   Мериголд была потрясена, ведь она сдерживалась годами, не позволяя себе и мысли ни о чем таком, и потому наступала на него, стуча кулаками по груди подобно Франко Бруно:
   – Нет, нет, нет!
   Но Лизандер опять схватил ее за руки и, используя физическую силу, привлек к себе, причиняя боль своим гибким, по-юношески горячим телом и не давая убежать. В полной панике она подняла ногу и коленом ударила его в пах. Но промахнулась, а Лизандер, касаясь губами волос, стал нашептывать ей слова страсти и нежности:
   – Я хочу тебя, Мериголд. Ты вошла в мои мысли, как эта розовая дымка в долину.
   Изумляясь таким поэтическим пассажам, она взглянула вверх и увидела нежность и восхищение в его глазах, почувствовала горячие пальцы, ласкающие ее лицо, и позволила поцеловать себя.
   Мериголд тоже его поцеловала, ее поднятая нога в экстазе обвила другую, кулаки сражающегося Франко Бруно разжались, и, произнеся «Господи Боже», она повисла на шее Лизандера подобно шимпанзе, ведь от желания так кружилась голова, что просто невозможно было стоять.
   Медленно-медленно Лизандер продвигался книзу. Боясь, что бюст потерял упругость, Мериголд закрыла его руками, но, когда Лизандер целовал шею, вдруг вспомнила, что не успела выщипать эти проклятые волоски на подбородке, и поднесла руку к щеке. В следующий момент в его руке оказалась прекрасная, как спелая груша, грудь.
   – Пойдем в кровать.
   – Нельзя. Я никогда ни с кем не была, кроме Ларри, а он говорит, я трахаюсь, как мертвая лошадь... – Мериголд запричитала.
   – Тише, представь, что это упражнение для похудания.
   Вам скажет любой, что никогда не запоминаешь, как добираешься до спальни, но у Мериголд этот путь отпечатался, потому что Лизандер целовал ее на каждой ступеньке. Но все равно ее беспокоили отпечатки от слишком тесных джинсов и несвежий запах тела – хотя после приема душа прошло два часа, хотелось вымыться еще раз. Достигнув лестничной площадки, она чуть не направила его в кладовую.
   – Нет, только не в нашу спальню, – проснулась вдруг в ней добродетель, – и уж точно не сюда, – сказала она, когда Лизандер толкнул следующую дверь, – здесь я застукала Ларри с Никки.
   – О Господи, да ведь я после всего исчезну.
   – Да, но желание-то все равно останется...
   Тело Лизандера было горячее любой грелки, когда он прижимался и медленно стягивал с нее свитер.
   – Выключи свет, – взмолилась Мериголд, скользнув под персиковые сатиновые простыни.
   – Но я хочу видеть тебя, – прошептал Лизандер. Компромисс быстро нашли: свет горел со стороны Лизандера и был выключен на противоположной.
   – Черт, я люблю этим заниматься, много приняв. Давай попробуем через несколько часов.
   И Мериголд, которая «не занималась этим, много приняв», с шестидесятых годов, согласилась.
   Затем, с ребяческим ожиданием праздника от распаковывания рождественских подарков, он начал изучать ее тело.
   – Господи, как они великолепны, – он погрузил лицо в тяжелые груди. – А ты любишь, когда ласкают здесь? – Он перевернул ее, восхищаясь выпуклостью круглых ягодиц. – Это самый лакомый кусочек. – Руки заскользили по внутренней стороне бархатистых бедер. – Нет, это еще не все. А-а, вот. – Длинные пальцы вдруг оказались во влажном губчатом отверстии.
   – А-а-а-а-а-а-х, – вдохнула Мериголд.
   – Эврика, – сказал Лизандер, наконец-то найдя клитор.
   – Я ничем не пахну? – беспокоилась Мериголд. Ну как же, она не успела помыться.
   – Я чувствую только запах греческого мыла. Иди сюда.
   – Ох нет, мы не должны.
   – Да разве это не прекрасно?
   – Восхитительно, но мы не должны... О, пожалуйста, продолжай, Боже милостивый, как сладко, помоги мне, помоги. – Мериголд, замолчав, вдруг застыла и перестала зажиматься, а дыхание стало прерывистым и коротким.
   И наконец раздался стон:
   – О Лизандер, я лечу.
   – Еще бы.
   Она открыла глаза и увидела улыбающееся ей лицо.
   – Ноги раздвигаешь, становится сладко. Тебе понравилось?
   – О, очень, а теперь я доставлю удовольствие тебе. Глубоко благодарная, Мериголд привстала, опираясь на локоть. Проведя рукой по его плоскому животу, она наткнулась на его орган в волосах, стоящий подобно Пизанской башне.
   – О Господи.
   Говоря откровенно, Мериголд никогда не нравилось это у Ларри. Он предпочитал заниматься любовью по утрам, и она спросонья никак не могла сообразить, что у нее там между ног. А поэтому всегда относилась к такому вторжению, как к холостому выстрелу.
   Но у Лизандера, принявшего душ после прогулки и благоухавшего, как фиалки в долине, мужской орган был таким твердым и гладким, что она начала его лизать.
   Привыкший к стремительной, по-змеиному быстрой подготовке Долли, Лизандер был несколько удивлен. Но когда Мериголд осмелела и перешла к оральным ласкам, он почувствовал, что она боится, и, осторожно отстранившись, скользнул на сатиновые простыни и привлек ее к себе.
   – О, как чудесно, – выдохнула Мериголд, ощущая очаровывающий удар вверх. – О, Ли-зандёр, я трепещу, как флаг на флагштоке. О Лизандер. ЛИЗАНДЕР!
   – Это было удивительно, – сказал Лизандер, поднимая с пола пуховое одеяло и устраиваясь на подушках.
   – Ты сам удивительный, просто откровение.
   – Мужчины считают, что могут заниматься этим часами, я знаю – никогда больше минуты, а если уж мне совсем хорошо, то все кончается еще раньше.
   – Это, должно быть, я виновата.
   – Да брось. В конце концов мы потеряли сотен пять калорий.
   Затем он вдруг сел, сжал руки, состроил слащавую гримасу, как у Гермионы, и запел фальцетом:
   – Дуй... конец... южный, южный, южный... – и они оба покатились со смеху.
   – Не стоит рассказывать Ферди, – предупредила Мериголд.
   – Да ты что, он просто разозлится, – встревожился в свою очередь Лизандер. – Ферди настаивал на том, чтобы я тебя не трогал.
   – Мы больше не будем.
   – Еще как будем. Ведь если мы потратим еще пятьсот калорий, то сможем поужинать.
   – Ну тогда с удовольствием.
   – Так давай.
   Мериголд посмотрела на часы:
   – Но ты же пропустишь «Нейборз» по телевизору.
   – Есть вещи попривлекательнее.
   – О, Лизандер, лучшего комплимента я еще не получала. Почему бы не позвонить миссис Бримскомб и не попросить ее записать это?

10

   На Мериголд наилучшим образом отразились эти и последующие чудесные совокупления, но особенно возвращение обоих сыновей из подготовительной школы на уик-энд, обожавших Лизандера еще больше, чем ее. И не только потому, что он любил играть с ними на бильярде и брал с собой под изумительные сводчатые галереи Ратминстера на прогулки и порезвиться с Артуром и Тини на конюшне, но также и потому, что пристрастил их к более чем сомнительным играм в покер, железку и тотализатор.
   Восторженность Джейсона, сделавшего удачную ставку на бегах в Чипсотоу, можно сравнить разве что с безмерной радостью Марка, в конце уик-энда выигравшего у Лизандера 5, 225 фунта в покер.
   Мериголд просто не понимала причину этого, а все объяснялось тем, что Лизандер в самом деле был ближе по возрасту к ее детям, чем она. Но ее обрадовало, что мальчики вышли из состояния подавленности, вызванной как двумя учебными семестрами в английской подготовительной школе, так и развалом брака родителей. И была благодарна она ему еще за то, что, когда мальчики чем-нибудь отвлекались, Лизандер неизменно оказывался на кухне для тайного и более страстного объятия. Он просто не мог оторваться от нее.
   За прошедшую неделю Мериголд похудела еще на семь фунтов, и тогда раздался телефонный звонок по ее частному номеру. Зная, что это может быть только Ларри, она вырвалась из объятий Лизандера, чтобы успеть поднять трубку после первого же сигнала. Тепло его рук придавало ей силу.
   – Насчитай десять сигналов и разговаривай холодно. Ларри предупредил, что сегодня вечером прибудет в усадьбу на рюмочку спиртного. Мериголд охватила полная паника.
   – Нужно спросить совета у Ферди, – забеспокоился Лизандер.
   Ферди, скучающий в Лондоне оттого, что не мог ничего продать, и не желающий упускать выгод в Парадайзе, сказал, что немедленно явится сам всем дирижировать.
   Ларри Локтон был очень энергичным человеком, с гипертрофированным «эго» и, как бывает в таких случаях, очень болтливый, привыкший командовать на работе тысячами. Похудев, найдя приличного дантиста и уложив свои грубые черные волосы в челку, скрывавшую проступавшие залысины, он почувствовал последнее в жизни сексуальное влечение. Громадный престиж фирмы и приличный портной способствовали любовному успеху. Когда речь заходила о его социальной значимости, он смаковал этот факт.
   С вертолета он заметил желто-лиловое пятно. «Какого черта Мериголд испортила мой чудесный газон крокусами? Теперь он стоит на десять тысяч меньше. Не забыть бы перевезти отсюда золотые диски, Пикассо, Стаббза и Бетховена в рамке, прежде чем Мериголд их загубит». На пороге дома Ларри удивило, что его не встречают. Только Патч поприветствовала и ушла на свое место. Этой ночью он попыхтел в постели любовницы, а теперь чувствовал себя слегка уставшим. Пройдя в кухню, он обнаружил две розовые свечи у двух приборов на столе, фрезии и гиацинты кругом, а в холодильнике две бутылки «Мюэ».
   «О, Господи, вот уж не думал, что Мериголд оставит». В общем-то Никки ожидала его возвращения, они собирались пойти на вечеринку и встретиться с Кири Те Канава. Попытка Мериголд в прошлом месяце организовать ужин со свечами и омарами закончилась тем, что обоих омаров запустили в него. Перспектива уворачиваться от летящих соусников его не прельщала.
   Наверху слышались какие-то звуки. Обнаружив брошенное на перила пальто цвета морской волны в собачьей шерсти, Ларри медленно поднялся в свою бывшую спальню и поразился виду собственной обнаженной жены, сушащей волосы. Заметив его, Мериголд слегка вздрогнула, затем томно обернулась пушистым желтым полотенцем, идущим к ее глазам.
   – Ларри! А я и не услышала, как ты вошел. Подожди, я досушу волосы. Ты же знаешь, как плохо они будут завиваться, если оставить их влажными.
   Мериголд заставила его прождать с полчаса, в течение которых он в холле рассматривал разбросанные в беспорядке мокрые туфли, бриджи, «Спортивную жизнь» и стопку прекрасно отутюженных шортов от Харви и Хадсона. Неспешно сойдя вниз, еще не одевшись, Мериголд с радостью отметила, что на Ларри мятая рубашка без одной пуговицы.
   Она также обратила внимание на то, что выглядит он очень уж старым по сравнению с Лизандером. Волосы длиной с хвост пони, новые черные усики, мешки под глазами и искусственно поддерживаемая щетина с вкраплениями седины – без сомнения, все дело рук Никки – придавали ему скорее потрепанный вид, нежели сексуальный. И одет он был как-то чопорно, в отделанный кожей жакет и черные джинсы, подпоясанные ремнем с большой серебряной пряжкой.
   – А где же твой мотоцикл? – дразня, спросила она. – И вообще я думала, что ты уже просто набил свое брюхо маленькими разорившимися компаниями, а на самом деле даже, наоборот, похудел. Не хочешь ли бокальчик шампанского? Я как раз собираюсь выпить.
   «Мне предлагают, подумать только, мое же шампанское!» – возмутился Ларри и отметил, что, достав одну бутылку из морозильника, Мериголд поместила туда другую, а также светлые пряди в ее волосах, покрытые розовым лаком ногти. Полотенце не скрывало многого, в том числе и ног, смазанных кремом для загара «Дуо». Мериголд, надо отдать должное, выглядела потрясающе, словно отреставрированная картина в новом освещении.
   Ларри тут же поинтересовался, не собирается ли она посетить вечеринку у Джорджии Магуайр на следующей неделе, посвященную выходу нового альбома «Рок-Стар».
   – У меня тут с собой целый груз, – Ларри бросил пластинки, сингл и альбом на кухонный стол. Вставка изображала Джорджию Магуайр штурмующей гору: голова откинута назад, глаза закрыты, длинные рыжие промокшие волосы струятся по спине. – Я думаю, выглядит это ужасно.
   – А Гермиона на снимке к «Дует южный ветер» вообще босиком, – сказала Мериголд в адрес Никки, ведь именно она работала над этой иллюстрацией. – Вы хотите показать людям, что у артистов нет средств на обувь?
   Ларри спорить не стал.
   – Мы ожидали, что альбом будет пользоваться массовым спросом. Рассчитан он в основном на американский рынок, и вечеринка в честь этого выпуска. Приглашены авторитеты с громкими именами. Придут Гермиона и Раннальдини.
   – И разумеется, очарование обществу добавит Никки, – иронично произнесла Мериголд.
   – Что ж, она могла бы, – признал Ларри, – если бы не была слишком застенчива.
   «Очевидно, я буду ее смущать», – подумала Мериголд, наблюдая, как несколько растерявшийся Ларри откупоривает бутылку.
   Ларри одернул обшитый кожей жакет, купленный сегодня утром, до сих пор не понимая, что же в нем модного. Он более уютно чувствовал себя в костюмах в тонкую полоску.
   – Давай заглянем на полчасика, – предложил он угрюмо, – показать Джорджии Магуайр, что все нормально.
   – Ведь если намекнуть ей, каким дерьмом ты оказался по отношению ко мне, она не подпишет ни одного контракта с твоей фирмой, – возмутилась Мериголд.
   – Успокойся, – Мериголд неожиданно уязвила Ларри. – Это и в твоих интересах. Ведь если Джорджия подпишет контракт, ты же получишь от меня больше денег, – проговорил он добродушно. – Кроме того, у нее впервые за двадцать лет такой большой успех. И поэтому она хочет собрать всех своих лучших друзей.
   Взвешивая «за» и «против», Мериголд чуть ниже опустила полотенце.
   – Ну и потом я был бы рад твоему присутствию, – сказал Ларри, сам того не ожидая.
   – Ну хорошо, я появлюсь, – безжизненно ответила Мериголд, – и попытаюсь соблюсти твои интересы.
   Тут она посмотрела на кухонные часы:
   – О, я должна уже быть готова. Так что допивай и поторопись.
   Ожидая оскорблений или просьб остаться, Ларри чувствовал себя вышвырнутым. Он допил шампанское и совсем поразился сказанному:
   – Я чувствую, что мое отсутствие будет чересчур эгоистичным по отношению к детям. Ради самих себя им тоже стоит чаще бывать в обществе. Пусть в конце концов познакомятся с Никки, ведь она почти их ровесница.
   Пусть Ларри почувствует свою вину за то, что мало уделял внимания сыновьям.
   – Во всяком случае, ты можешь взять их и на следующий уик-энд. А я хочу уехать.
   – К маме? – спросил Ларри.
   – Нет, в Париж, – очаровательно улыбнулась Мери-голд. – И вашей мамочке надо немного развлечься.
   Если бы Ларри оглянулся назад, он заметил бы слезы на глазах жены. Но он яростно топтал крокусы на пути к вертолету и был еще больше взбешен видом несущегося по сигналу Ферди красного «Феррари». Ларри не прислушался к намекам Гермионы на слишком фамильярного наемника. Наемники, по его представлениям, не ездили на «Феррари». И только когда из вертолета посмотрел вниз и прочитал «КЕТЧИ-ТЬЮН», выведенное на лужайке желтым и лиловым, чуть не расплакался.
   Пять дней спустя Лизандер привез Мериголд в Лондон на званый обед к Джорджии Магуайр. Выдающейся звезде шестидесятых немного оставалось до пятидесяти. Но на афишах ««НА КОНЦЕРТЕ ЛИЧНО ДЖОРДЖИЯ МАГУАЙР», залепивших все стены Хаммерсмита и Фулема и изображавших ее карабкающейся на ту самую мокрую гору, она выглядела еще весьма соблазнительно в почти ничего не скрывающей блузке.
   – А как же это можно быть не лично на концерте? – спросил Лизандер, погружаясь в поток движения часа пик.
   – Она будет не лично, если застрянет на гастролях или опоздает на самолет, – ответила Мериголд.
   Новый альбом Джорджии выходил уже почти на второе место в Америке благодаря песне «Рок-Стар», именем которой и был назван альбом. Сама песня была не о рок-звезде, а о непреходящей любви Джорджии к мужу Гаю, не просто являвшемуся горой (рок), на которой она провела свою жизнь, но и ее путеводной звездой. Эта тема была бы неприятна, если бы не превосходные тексты и мелодия, написанные самой Джорджией, и не ее хрипловатое меццо-сопрано, звучащее просто чудесно. В мире распадается столько браков! Искреннее публичное объяснение в любви доводило американцев до экстаза. Особенно песня нравилась молодежи, потому что она жаждала подтверждения примера непрекращающегося счастливого союза, полюбившегося ей в песне «Леди в красном», написанной Крисом де Буром о своей жене.
   Чтобы отвлечься от страха во время поездки с Лизандером и от мыслей о вечеринке впереди, Мериголд всю дорогу до Лондона слушала запись «Рок-Стар». И каждый раз плакала.
   – А что собой представляет муж Джорджии? – поинтересовался Лизандер, объезжая испуганного шофера в лимузине по внутренней стороне и вырываясь на Лилли-роуд.
   – О, очень приятный, хотя на вид суровый, и невероятно добрый. Джорджия вообще-то была прямо дикой, пока не вышла замуж, да и оставалась такой долгое время после свадьбы. А ведь Гай получил степень в Кембридже и даже боксировал за сборную. Его отец был епископом в какой-то африканской стране, и Гай привык командовать. Семья была просто в ужасе, когда состоялся их брак с Джорджией, но он в нее влип по уши. Гай потихоньку ее приручал, понимая потребность в свободе, а иногда и поколачивал, если уж это заходило чересчур далеко. И его хватало на то, чтобы переносить и успех, и неудачи. Он оставался рядом, когда Джорджию тиражировали в конце семидесятых, и не дал уйти в запой после цепи неудач. Я никогда не забуду большой прием у нее в начале восьмидесятых. Они арендовали целый ипподром. И ни одно из средств массовой информации не обратило внимания на то, что Джорджия сама танцевала под свою музыку, а потом напилась до положения риз. Это было ужасно.
   – Бедная Джорджия, – встревожился Лизандер, – я должен потанцевать с ней.
   – Она по-прежнему немного сумасшедшая, – продолжила Мериголд, в тысячный раз всматриваясь в свое отражение, – и Гай всегда дает ей отдохнуть в домашних условиях, сам занимаясь детьми. И еще он прекрасно готовит. Вот бы Ларри поучиться.
   – И мне, – сказал Лизандер. – В общем, у него крепкий рассудок, как и у моих братьев. А как ты познакомилась с Джорджией?
   – Какое-то время она между выступлениями, чтобы свести концы с концами, подрабатывала в одной конторе со мной. Джорджия печатала только двумя пальцами и обычно приходила с невыполненной работой и объяснениями, что всю ночь гуляла. Я оформляла большинство писем за нее. Но она была такая забавная. Всегда в кругу сомнительных друзей-музыкантов, но Гай не сходил от этого с ума. Мой Стойкий – называла она его.
   – А чем он занимается? – спросил Лизандер, проскакивая на красный свет в конце Нортэнд-роуд.