Страница:
И вот сейчас Максим Салтыков, заместитель командующего силами ОВД в Польше, взглянул в глаза Беконному Священнику и спросил:
— Ну так что же?
Беконный Священник откинулся на своём стуле, перевёл дыхание и сказал:
— Мне нужно, чтобы ты переправил двух людей из Варшавы в Москву.
— Разумеется, скрытно?
— Ты прав.
Генерал вздохнул, сунул руку в нагрудный карман своего пиджака и извлёк оттуда тонкую чёрную сигару. Он протянул её ван Бурху, но тот покачал головой. Тогда генерал прикурил от золотой данхилловской зажигалки, глубоко затянулся, поднял подбородок и выпустил дым в потолок. Затем он сухо спросил:
— Кто эти двое? Хотя я, скорее всего, знаю ответ на этот вопрос.
— Мирек Скибор и Аня Крол.
Генерал кивнул и, встав со стула, нервно зашагал. Сердце священника забилось сильнее, когда он увидел, что за спиной Салтыкова есть ещё одна дверь. А вдруг за ней стоят люди, готовые вбежать сюда и арестовать его? Но генерал не подошёл к той двери. Продолжая ходить по комнате, он заговорил:
— В течение последних дней сотни тысяч моих людей сбились с ног в поисках этой пары. Сегодня утром разбился вертолёт, который должен был доставить в приграничную зону взвод спецназа, четырнадцать человек. Это были хорошие солдаты. Мне пришлось отложить важные манёвры с четвертью миллиона людей… А сейчас ты сидишь передо мной и спокойно требуешь, чтобы я переправил их в Москву!
Он прекратил ходить и обернулся к ван Бурху. Лицо у него потемнело от ярости, челюсть воинственно выдвинулась, нацелившись на священника.
Прошло некоторое время, и ван Бурх, уперев свой взгляд в стол, спокойно заговорил с разъярённым генералом:
— Салтыков, ты прожил прекрасную жизнь. У тебя отличная жена, два умных и любящих сына, три внука.
Он медленно поднял взгляд и посмотрел в глаза генералу. Его голос ужесточился.
— Салтыков, это я дал тебе эту жизнь. Я подарил счастье твоей жене, жизнь твоим детям, твоим внукам. А ты мне кое-что обещал. Или, может, не помнишь?
В течение нескольких минут они пристально смотрели друг на друга. Первым пришёл в себя Салтыков. Он подошёл к своему месту, тяжело сел, поставив локти на стол, и, нагнувшись к лицу ван Бурха, спросил:
— Что они должны будут сделать в Москве?
Священник колебался недолго. Он ответил спокойным голосом:
— Этот человек убьёт Андропова.
Он ожидал бурной реакции от шокированного услышанным человека, но вместо этого Салтыков просто кивнул и пробормотал:
— Да, это подтверждает то, что я в связи с этим слышал… Но зачем его убивать?
Священник вкратце объяснил сложившуюся ситуацию. Генерал опять кивнул и сказал:
— Идёт. То, что Андропова очень волнует нынешний папа римский, известно всем. Но почему вы воспринимаете это так серьёзно? Ведь Андропов — ходячий труп. Практически всем в Политбюро известно, что он не протянет больше трёх-четырёх месяцев.
Священник ответил:
— Нам это прекрасно известно, но мы ожидаем, что покушение на папу произойдёт очень скоро. Вероятнее всего, оно будет совершено во время предстоящей поездки папы в Азию. Проанализировав некоторые данные, мы решили, что человек, который придёт к власти после Андропова, отменит эту операцию.
Генерал с силой воткнул остатки своей сигары в пепельницу и сказал ван Бурху:
— У вас абсолютно верный прогноз. Андропова сменит Черненко. Он — уже немощный старик. За ним будет Горбачев. После смерти Андропова именно он и его окружение будут дёргать за ниточки управления. Это не так уж плохо. Наступит время для нового поколения. Горбачев — не авантюрист, он обязательно отменит операцию, но…
Он замолчал, вздохнул и налил себе ещё водки. Священник спросил:
— Что такое?
Генерал направил на него указательный палец.
— Да. Я смогу доставить твоего боевика в Москву… с минимальным риском для самого себя. Но я не могу помочь ему добраться до Андропова. Как, собственно говоря, и ты сам… Лидера Советского Союза оберегают от покушений тысячи людей. А уж теперь, когда он знает все о твоём киллере… Даже я сам не смог бы приблизиться к Андропову без нескольких серьёзных проверок и полного обыска. Беконный Священник, я знаю многое о твоей организации и её возможностях, но эту операцию ты завалишь.
Священник глотнул водки и пожал плечами.
— Если такова воля Божья, то нам придётся смириться перед ней… Но ты доставишь их в Москву?
Наступила долгая пауза, затем генерал мрачно ответил:
— Да, я заплачу тебе по счёту. Но с определёнными условиями.
— С условиями?
— Да. Во-первых, ты должен заверить меня в том, что эти двое ничего не знают о моём участии в этом деле. Ничего!..
— Конечно же, не знают. Кроме меня, об этом знает ещё один священник, которому я полностью доверяю. Как ты будешь переправлять их в Москву?
После некоторой паузы генерал ответил:
— Это уже мои заботы. Некоторые люди тоже кое-что задолжали мне в своё время. И они пойдут на любой риск, чтобы расплатиться со мной.
Он заново наполнил стаканы и сказал:
— Во-вторых, ты своим настоящим почерком напишешь записку с подписью, в которой укажешь, что я, генерал-майор Максим Салтыков, помог тебе в выполнении этой миссии.
Священник уже держал стакан у рта, но, когда услышал это, рука его чуть дрогнула, выплеснув немного водки на пол.
— Но зачем тебе это?
Генерал широко улыбался.
— Ты — один из немногих, кто может такое понять. Записка будет находиться в очень секретном месте. Если вашему киллеру всё же удастся убить Андропова, то однажды она может очень мне пригодиться.
Беконный Священник в сомнении покачал головой и сказал:
— Хитрости русской политики?
Салтыков улыбнулся:
— Да. И мне это чем-то напоминает ватиканские хитрости. Ладно. Твои друзья уже в Варшаве?
— Нет, они прибудут туда только завтра.
— Каким образом?
— Они прибудут поездом из Кракова.
— Даже так?!
— Да, вот так.
Теперь уже русский в сомнении закачал головой. Он собирался спросить, что это означает, но священник подался вперёд и рассказал все о специальном поезде. Генерал удовлетворённо кивнул и спросил, куда они должны быть доставлены в Москве. Ван Бурх полез в карман и достал оттуда листок бумаги. Русский прочёл запись и вновь кивнул.
— Нет проблем!
Священник усмехнулся:
— Даже так?
— Да, именно так.
— Но всё-таки каким образом ты собираешься доставить их в Москву?
Генерал налил ещё водки. Бутылка была уже наполовину пуста. Салтыков положил её обратно в ведёрко со льдом и сказал:
— Послезавтра я посылаю тела своих погибших солдат в Москву. Вместо четырнадцати гробов их будет шестнадцать. Твой боевик и монашка увидят только одного загримированного человека и больше ничего, пока не окажутся в своём убежище в Москве. Это — лучший вариант. Для меня, конечно.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал золотую паркеровскую ручку и портмоне, из портмоне он вынул листок бумаги и протянул всё это ван Бурху.
— Ладно, а теперь пиши записку.
Беконный Священник снял колпачок с ручки и со скрипом написал несколько строчек. Затем он поставил внизу подпись и вернул ручку и бумагу генералу. Русский прочитал записку, и его толстые губы расплылись в самодовольной улыбке. Он помахал бумагой, чтобы чернила просохли, затем аккуратно вложил её в портмоне, сказав:
— Я заключу с тобой пари, Беконный Священник. Я бьюсь об заклад, что твоему киллеру ничего не удастся.
— А каковы ставки?
Генерал усмехнулся:
— Ящик хорошей русской водки против куска бекона.
Священник улыбнулся и протянул руку генералу. Они обменялись крепким рукопожатием.
Глава 24
— Ну так что же?
Беконный Священник откинулся на своём стуле, перевёл дыхание и сказал:
— Мне нужно, чтобы ты переправил двух людей из Варшавы в Москву.
— Разумеется, скрытно?
— Ты прав.
Генерал вздохнул, сунул руку в нагрудный карман своего пиджака и извлёк оттуда тонкую чёрную сигару. Он протянул её ван Бурху, но тот покачал головой. Тогда генерал прикурил от золотой данхилловской зажигалки, глубоко затянулся, поднял подбородок и выпустил дым в потолок. Затем он сухо спросил:
— Кто эти двое? Хотя я, скорее всего, знаю ответ на этот вопрос.
— Мирек Скибор и Аня Крол.
Генерал кивнул и, встав со стула, нервно зашагал. Сердце священника забилось сильнее, когда он увидел, что за спиной Салтыкова есть ещё одна дверь. А вдруг за ней стоят люди, готовые вбежать сюда и арестовать его? Но генерал не подошёл к той двери. Продолжая ходить по комнате, он заговорил:
— В течение последних дней сотни тысяч моих людей сбились с ног в поисках этой пары. Сегодня утром разбился вертолёт, который должен был доставить в приграничную зону взвод спецназа, четырнадцать человек. Это были хорошие солдаты. Мне пришлось отложить важные манёвры с четвертью миллиона людей… А сейчас ты сидишь передо мной и спокойно требуешь, чтобы я переправил их в Москву!
Он прекратил ходить и обернулся к ван Бурху. Лицо у него потемнело от ярости, челюсть воинственно выдвинулась, нацелившись на священника.
Прошло некоторое время, и ван Бурх, уперев свой взгляд в стол, спокойно заговорил с разъярённым генералом:
— Салтыков, ты прожил прекрасную жизнь. У тебя отличная жена, два умных и любящих сына, три внука.
Он медленно поднял взгляд и посмотрел в глаза генералу. Его голос ужесточился.
— Салтыков, это я дал тебе эту жизнь. Я подарил счастье твоей жене, жизнь твоим детям, твоим внукам. А ты мне кое-что обещал. Или, может, не помнишь?
В течение нескольких минут они пристально смотрели друг на друга. Первым пришёл в себя Салтыков. Он подошёл к своему месту, тяжело сел, поставив локти на стол, и, нагнувшись к лицу ван Бурха, спросил:
— Что они должны будут сделать в Москве?
Священник колебался недолго. Он ответил спокойным голосом:
— Этот человек убьёт Андропова.
Он ожидал бурной реакции от шокированного услышанным человека, но вместо этого Салтыков просто кивнул и пробормотал:
— Да, это подтверждает то, что я в связи с этим слышал… Но зачем его убивать?
Священник вкратце объяснил сложившуюся ситуацию. Генерал опять кивнул и сказал:
— Идёт. То, что Андропова очень волнует нынешний папа римский, известно всем. Но почему вы воспринимаете это так серьёзно? Ведь Андропов — ходячий труп. Практически всем в Политбюро известно, что он не протянет больше трёх-четырёх месяцев.
Священник ответил:
— Нам это прекрасно известно, но мы ожидаем, что покушение на папу произойдёт очень скоро. Вероятнее всего, оно будет совершено во время предстоящей поездки папы в Азию. Проанализировав некоторые данные, мы решили, что человек, который придёт к власти после Андропова, отменит эту операцию.
Генерал с силой воткнул остатки своей сигары в пепельницу и сказал ван Бурху:
— У вас абсолютно верный прогноз. Андропова сменит Черненко. Он — уже немощный старик. За ним будет Горбачев. После смерти Андропова именно он и его окружение будут дёргать за ниточки управления. Это не так уж плохо. Наступит время для нового поколения. Горбачев — не авантюрист, он обязательно отменит операцию, но…
Он замолчал, вздохнул и налил себе ещё водки. Священник спросил:
— Что такое?
Генерал направил на него указательный палец.
— Да. Я смогу доставить твоего боевика в Москву… с минимальным риском для самого себя. Но я не могу помочь ему добраться до Андропова. Как, собственно говоря, и ты сам… Лидера Советского Союза оберегают от покушений тысячи людей. А уж теперь, когда он знает все о твоём киллере… Даже я сам не смог бы приблизиться к Андропову без нескольких серьёзных проверок и полного обыска. Беконный Священник, я знаю многое о твоей организации и её возможностях, но эту операцию ты завалишь.
Священник глотнул водки и пожал плечами.
— Если такова воля Божья, то нам придётся смириться перед ней… Но ты доставишь их в Москву?
Наступила долгая пауза, затем генерал мрачно ответил:
— Да, я заплачу тебе по счёту. Но с определёнными условиями.
— С условиями?
— Да. Во-первых, ты должен заверить меня в том, что эти двое ничего не знают о моём участии в этом деле. Ничего!..
— Конечно же, не знают. Кроме меня, об этом знает ещё один священник, которому я полностью доверяю. Как ты будешь переправлять их в Москву?
После некоторой паузы генерал ответил:
— Это уже мои заботы. Некоторые люди тоже кое-что задолжали мне в своё время. И они пойдут на любой риск, чтобы расплатиться со мной.
Он заново наполнил стаканы и сказал:
— Во-вторых, ты своим настоящим почерком напишешь записку с подписью, в которой укажешь, что я, генерал-майор Максим Салтыков, помог тебе в выполнении этой миссии.
Священник уже держал стакан у рта, но, когда услышал это, рука его чуть дрогнула, выплеснув немного водки на пол.
— Но зачем тебе это?
Генерал широко улыбался.
— Ты — один из немногих, кто может такое понять. Записка будет находиться в очень секретном месте. Если вашему киллеру всё же удастся убить Андропова, то однажды она может очень мне пригодиться.
Беконный Священник в сомнении покачал головой и сказал:
— Хитрости русской политики?
Салтыков улыбнулся:
— Да. И мне это чем-то напоминает ватиканские хитрости. Ладно. Твои друзья уже в Варшаве?
— Нет, они прибудут туда только завтра.
— Каким образом?
— Они прибудут поездом из Кракова.
— Даже так?!
— Да, вот так.
Теперь уже русский в сомнении закачал головой. Он собирался спросить, что это означает, но священник подался вперёд и рассказал все о специальном поезде. Генерал удовлетворённо кивнул и спросил, куда они должны быть доставлены в Москве. Ван Бурх полез в карман и достал оттуда листок бумаги. Русский прочёл запись и вновь кивнул.
— Нет проблем!
Священник усмехнулся:
— Даже так?
— Да, именно так.
— Но всё-таки каким образом ты собираешься доставить их в Москву?
Генерал налил ещё водки. Бутылка была уже наполовину пуста. Салтыков положил её обратно в ведёрко со льдом и сказал:
— Послезавтра я посылаю тела своих погибших солдат в Москву. Вместо четырнадцати гробов их будет шестнадцать. Твой боевик и монашка увидят только одного загримированного человека и больше ничего, пока не окажутся в своём убежище в Москве. Это — лучший вариант. Для меня, конечно.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал золотую паркеровскую ручку и портмоне, из портмоне он вынул листок бумаги и протянул всё это ван Бурху.
— Ладно, а теперь пиши записку.
Беконный Священник снял колпачок с ручки и со скрипом написал несколько строчек. Затем он поставил внизу подпись и вернул ручку и бумагу генералу. Русский прочитал записку, и его толстые губы расплылись в самодовольной улыбке. Он помахал бумагой, чтобы чернила просохли, затем аккуратно вложил её в портмоне, сказав:
— Я заключу с тобой пари, Беконный Священник. Я бьюсь об заклад, что твоему киллеру ничего не удастся.
— А каковы ставки?
Генерал усмехнулся:
— Ящик хорошей русской водки против куска бекона.
Священник улыбнулся и протянул руку генералу. Они обменялись крепким рукопожатием.
* * *
Голландец опоздал к автобусу, встретив строгий взгляд гида. Он слегка покачивался, проходя между сиденьями к своему месту. Спустя пару минут гид простила все добродушному массивному голландцу — она услышала, как жена отчитывала его за опоздание. Хотя она говорила по-голландски, но по одному только тону всё было ясно. Он в ответ кивал весьма уважительно и покорно. Мелькманн увидел, что гид наблюдает за ними, и заговорщицки ей подмигнул.
Глава 24
Поезд как раз промчался по переезду за Кильце. «Принцессы» и «принцы» играли в карты. Играли они в скат. Марианна выигрывала, Ежи проигрывал, Антон и Ирена пока держались на плаву. Аня и Наталья хлопотали в небольшой кухоньке. Мирек сидел в купе. Он устроился на кровати, обложив себя подушками и глядя в окно на места, которые они проскакивали с бешеной скоростью. Всю ночь валил снег, и за окном всё было окрашено в белый цвет. Бок у него ещё болел, но душевное состояние было нормальным. Шёл уже второй день после освобождения Ани. Им сообщили, что связной будет ждать их на вокзале, в том месте, куда обычно отгоняют правительственные вагоны. Аню очень беспокоило, что Мирека так быстро подняли на ноги. Она хотела переждать ещё несколько дней, но в полученном накануне секретном послании их предупреждали, что время поджимает. К тому же Мирек и сам не хотел засиживаться на одном месте. Ему хотелось поскорее закончить эту операцию и начать новую жизнь где-нибудь в отдалённом уголке.
Мирек чувствовал себя легко. Он не испытывал ни морального, ни физического напряжения. Его переполняло чувство свободы — свободы освобождения от боли и той свободы, которую он обрёл, осознав, кто он есть. Произошло это в ночь после побега. Они вернулись в дом генерала буквально за несколько минут до того, как дорога к нему была заблокирована.
Увидев их, Ирена и Наталья с облегчением вытерли слёзы, но Ирене ещё предстоял ужасный час, прежде чем в дом ввалился Антон, ухмылявшийся довольно сквозь свою бороду. Ни Мирек сам, ни кто-нибудь другой не обращали внимания на его рану, пока он не вылез из машины. Его левая штанина вся пропиталась кровью. За всё время побега Аня не произнесла ни слова. Лицо у неё было мертвенно-бледным, и, похоже, она была в состоянии шока. Но разум автоматически вывел её из состояния шока, когда она увидела кровь на одежде Мирека. Она тут же занялась им. Ежи хотел позвать одного своего друга-врача, которому, как он говорил, можно было целиком доверять, но Мирек сразу же отверг это предложение. Он не сомневался, что СБ известно, что он ранен. Он оставил много крови в здании СБ, на ступеньках, а также в двух машинах, на которых они уходили от преследования. Такая сильная потеря крови — свидетельство огнестрельного ранения. Уяснив это, а также то, что ему понадобится срочная медицинская помощь, СБ первым делом установит наблюдение за всеми врачами в городе. К счастью, генерал оказался очень организованным человеком — на кухне у него нашли отлично оборудованную аптечку. Аня и Марианна помогли Миреку подняться наверх, раздели его в ванной возле спальни генерала и осмотрели рану. Пуля ушла наверх от бедра, пропахав пятнадцать сантиметров живой ткани по направлению к груди. Боль была адской, и Мирек решил, что пуля задела нижнее ребро. Мирек хорошо знал, что нужно было делать. Он послал Марианну вниз за бутылкой водки. Когда она вернулась, он вылил половину бутылки в глотку, а половину — на рану. Его обожгло болью. Аня и Марианна обработали рану и плотно перебинтовали её. Теперь оставалось надеяться исключительно на силы самого организма. В аптечке было много лекарств, и Мирек, выбрав сильный антибиотик, принял сразу ударную дозу. Затем он выпил ещё немного водки и рухнул в кровать.
Спустя час они все вместе обедали в спальне. Отпраздновать подобный успех было просто необходимо, и оставить Мирека в такой момент одного было невозможно. В спальню принесли два карточных стола, магнитофон, посуду и множество бутылок с напитками. Еда на этот раз была простой: Марианна приготовила густой овощной суп и мясо с рисом. Настроение у всех было каким-то странным: и не очень плохим, и не очень хорошим, но в воздухе витал особый дух удовлетворённости. После того, как Мирек рассказал вкратце о событиях в СБ, никто уже не стал заводить разговор о погоне. Марианна была самой раскованной из всех, она много смеялась и пыталась всех растормошить. Но теперь и Мирек и Аня знали, что за этой маской скрывается смелая, умная женщина. Мирек был единственным человеком в этой компании, над кем она не подтрунивала. После этого случая она, как и все, стала относиться к нему, как к настоящему герою. Им всем казалось, что он сделал что-то совершенно невозможное, по крайней мере, для обыкновенного человека. Он спас их семьи и их самих от гонений, тюремного заключения и возможной смерти. Теперь психологические нити между ними укрепились настолько, что они почувствовали себя одной дружной семьёй.
Ежи был фанатом современного джаза. Всегда, когда это было возможно, он включал записи своего любимого исполнителя — Телониуса Монка. Одна из этих кассет только что закончилась, и он встал, чтобы сменить её на новую, но Марианна помешала ему. Она обернулась к Ирене и попросила её спеть что-нибудь. Ирена, которая обычно стеснялась, на этот раз сразу согласилась. Она подняла голову и чистым голосом запела. Она пела польские народные песни «Каролинку» и «Ловичанку». Аня знала слова и стала подпевать. Всех переполняли ностальгические настроения. Мирек, лежавший в кровати в окружении подушек, почувствовал себя дома. Разошлись только перед полуночью. Аня ушла принять ванну. Через двадцать минут она появилась, как обычно, в длинной ночной рубашке, с волосами, завёрнутыми в полотенце, как в тюрбан. Кровать была шириной с футбольное поле. Когда Аня вошла в спальню, Мирек лежал на самой середине. Скрипя зубами от боли, он передвинулся на свой край. Аня откинула свою часть покрывала и легла в постель. Мирек протянул руку и выключил бра. Дверь в ванную была слегка приоткрыта, и сквозь щель проникал луч света — видимо, Аня забыла повернуть выключатель. Она встала, чтобы выключить свет в ванной, но Мирек остановил её. Ему не хотелось спать в темноте. Он выпил несколько болеутоляющих таблеток, но рана все ещё сильно болела, особенно когда он делал какое-нибудь движение. Несмотря на физическое истощение, он знал, что уснуть ему будет нелегко. Он думал, что Аня сразу же уснёт, но спустя полчаса услышал её тихий хрипловатый голос:
— Мирек, утром нам надо будет поговорить.
— О чём?
— О нас… О том, что произошло… О том, что же нам в конце концов делать.
Он сделал над собой усилие и повернул голову, чтобы видеть её, но ему удалось разглядеть только неясные очертания лица. Он сказал:
— Хорошо, Аня. Завтра утром мы обязательно поговорим.
В течение нескольких часов Мирек то дремал, то вдруг просыпался. Ему пришлось выбраться из кровати, что он сделал с большим трудом, и сходить в ванную. Там он выпил ещё одну дозу болеутоляющих таблеток. Вернувшись обратно, Мирек обнаружил, что во сне Аня передвинулась на центр кровати. Он лёг рядом с ней на здоровый бок. Теперь он мог получше рассмотреть её лицо. Сон её был неспокойным. Собственно говоря, этого и следовало ожидать. Иногда конечности её содрогались, и она громко кашляла.
Мирек очень медленно просунул руку под голову Ани и, обняв её, подвинул к себе. Он чувствовал её горячее дыхание на своей коже. Мирек опустил руку и погладил её по спине, как бы лаская котёнка. Её дыхание участилось. Он ощутил, как её рука обняла его за талию, а нога легла на его ноги. Теперь они были близки, как никогда прежде. Её рука тоже гладила его спину, вверх-вниз, вверх-вниз. Мирек не ощущал страсти или острого желания. Была только близость тел и душ.
Ночная рубашка поднялась выше колен Ани. Мирек чувствовал мягкость и свежесть её тела. Аня подвинулась к нему ещё ближе. Её глаза были закрыты. Мирек мягко поцеловал её в щёку рядом с губами. Её губы ответили. Их дыхание сливалось. Мирек почувствовал, как Аня гладит его по голове, по шее, притягивая все ближе к себе. Он закрыл глаза. В голове у него не было ни одной определённой мысли. Единственное, что Мирек ощущал вполне ясно, так это то, что рядом с ним была Аня.
Его правая нога была зажата её ногами. Аня стала медленно двигаться вдоль неё. Мирек невольно поднял колено, приблизив его к её мягкой плоти. Боль в боку как будто ушла. Рука Мирека постепенно стала сползать всё ниже и ниже, к поднятому подолу её ночной рубашки. Вот его рука уже ласкает её ягодицы. Всё это могло длиться сколько угодно: минуты или часы… Понятие времени для них исчезло.
Они лежали в полуосвещённой комнате. Когда начало светать, Мирек почувствовал, как участилось её дыхание. Все её тело напряглось. Она глубоко вздохнула и сразу обмякла. Аня пробормотала что-то невнятное. Спустя несколько минут оба они погрузились в глубокий сон.
Боль вернулась в тело Мирека, как только он проснулся. Временами ему казалось, что к его боку приложили раскалённый утюг.
Мирек открыл глаза. Ани в кровати не было. Он услышал какие-то слова и поднял голову. Она стояла у кровати. Он мог видеть только верхнюю часть её тела. Голова её была приопущена. Мирек понял, что Аня стоит на коленях и молится. Он не понимал значение слов, поскольку говорила она на латыни. Сжав зубы от боли, Мирек сел. Аля подняла голову к нему, и он увидел, что лицо её мокро от слёз. Она закашлялась, вытерла рукавом лицо и встала.
Мирек ужаснулся: настолько она казалась слабой. Но Аня, как бы отгоняя дурное настроение, сказала:
— Как твой бок, Мирек?
— Зверски болит. С тобой всё в порядке, Аня?
Она кивнула.
— Да… Сейчас я приготовлю тебе завтрак, а потом помогу переодеться.
Она направилась в ванную и вышла обратно через пять минут, уже полностью приведённая в порядок, со стаканом воды в руке. Она протянула ему стакан и две таблетки.
— Это антибиотики. Я пойду на кухню, а заодно выясню, что у нас происходит. Уже довольно поздно.
Мирек взглянул на часы и, к своему удивлению, обнаружил, что уже больше десяти. То, что произошло ночью, казалось ему одновременно и фантастическим, и вполне реальным. Аня уже была у двери, когда Мирек открыл было рот для того, чтобы что-то ей сказать. Она остановила его движением руки.
— Позже, Мирек, позже.
После её рассказа Аня и Мирек ели молча, пока она не сказала убитым голосом:
— Я совершила тяжкий грех.
Мирек был готов к этому. Он быстро ответил:
— Аня, послушай… Если ты насчёт того, что произошло прошлой ночью…
Она покачала головой.
— Я говорю не о прошлой ночи, Мирек. Я согрешила, потому что нарушила обет в том, что буду любить только Господа Бога.
Прошло несколько секунд, прежде чем сказанное Аней дошло до Мирека. Он очень тихо сказал:
— Ты хочешь сказать, что любишь меня?
Аня утвердительно кивнула.
— Да, Мирек. Я пыталась от этого бежать, но больше мне это не удаётся. Это не просто благодарность с моей стороны за то, что ты для меня сделал. Это никак не стремление наверстать упущенное в монастырях. Я не понимаю, что со мной произошло. Я думаю, что это одна из составляющих любви — потеря логики.
— Я тоже люблю тебя, Аня.
Она тяжело вздохнула и ответила:
— Я отлично это знаю, Мирек. Но что всё-таки с нами происходит? Что нам делать?
Мирек подался вперёд и взял её за руку.
— Аня, когда весь этот ужас закончится, мы будем жить вместе.
Она покачала головой.
— Я и думать об этом не хочу. Может статься, что все это никогда не кончится. Сколько нам ещё будет везти?
Мирек резко ответил:
— Я уверен, что всему этому когда-то придёт конец.
Она освободила свои руки, а затем, взяв его ладони в свои, посмотрела на них. Низким, хрипловатым голосом она сказала:
— Я влюбилась в убийцу. Я видела, как ты убиваешь людей. Зачем все это, Мирек? Что ты должен сделать в Москве?
Мирек автоматически ответил:
— Я не могу тебе этого сказать.
Аня резко парировала.
— Тогда дальше ты поедешь один. Или я полностью участвую в этом деле, или совсем не участвую.
Мирек поднял голову, посмотрел ей в лицо и увидел твёрдую решимость в её глазах. После колебания он произнёс:
— Моей задачей является убийство Андропова.
Прошло несколько секунд, и её пальцы сдавили руку Мирека. Она ошеломлённо пробормотала:
— Это невозможно… ты… они же сумасшедшие. Зачем… зачем надо его убивать?
Мирек сжато изложил ей предысторию операции. Когда он закончил свой рассказ, Аня освободила его руки, встала и начала расхаживать по комнате. Наконец она остановилась и едко сказала:
— Я этому не верю. Не имеет значения, в какой опасности находится Его Святейшество. Он никогда не пошёл бы на подобное решение своих проблем.
Мирек усталым голосом сказал:
— Он ничего не знает об этом.
Сначала эта реплика отразилась недоумением на Анином лице, но затем она быстро произнесла:
— Нет, он должен был знать. Ведь я видела его грамоту, одобряющую все мои действия.
Мирек не знал, что ответить на это. С одной стороны, он хотел объяснить ей все напрямик, но, с другой, боялся её реакции. Он вкрадчиво сказал:
— Аня, я клянусь тебе, что папа не имеет об этом ни малейшего представления. Это была группа из трёх человек. Кардинал Менини, ныне покойный, архиепископ Версано и… Беконный Священник. Они назвали себя Троицей, а меня — Посланником папы римского.
Она покачала головой.
— Всё равно я тебе не верю. Я видела буллу папы. Его Святейшество сам под ней подписался. На булле была его личная печать.
Мирек смотрел на неё, не зная, как произнести страшные слова. Но ему не пришлось этого делать. Аня сама все поняла. Она, задыхаясь, закрыла лицо руками.
— Подделка! Что же я натворила… Что же они со мной сделали…
Она с трудом встала на ноги. Мирек тоже встал, подошёл к ней, обнял за плечи и усадил обратно на кровать. Они сидели рядом, бок о бок, пока Аня пыталась осознать все происшедшее. Мирек испугался, что у неё может случиться приступ. Но она выглядела нормально. Она взяла себя в руки и сказала:
— Я понимаю их мотивы. Я считаю, что они совершили ужасную ошибку, но я всё же могу понять их озабоченность судьбой Его Святейшества… Но я не могу понять твоих побуждений, Мирек. Ведь это не деньги, правда?
Мирек подумал и ответил:
— Нет, Аня. Это не деньги и не забота о судьбе папы римского. Мой главный мотив — это ненависть.
Аня повернулась к нему, и он все ей объяснил. Он рассказал о своей юности. Он рассказал, как впервые познакомился с коммунизмом и стал преданным поклонником этого учения. Объяснил он это увлечение тем, что коммунистическая теория полностью соответствовала его становившемуся характеру. Он был амбициозным, односторонне развитым и очень себялюбивым. В семье его лучшего школьного товарища уже на протяжении трёх поколений твёрдо придерживались коммунистических настроений. Эта семья сыграла огромную роль в формировании юношеского мировоззрения Мирека. Всё кончилось тем, что он проводил больше времени в кругу этих коммунистов, чем в собственной семье. Мирек часто спорил с родителями и не соглашался с их критическими по отношению к коммунизму доводами. Мирек считал, что взгляды родителей сформировались только под влиянием их эмоций. Пропасть между ними все расширялась.
В конце концов отец того друга помог Миреку поступить в университет и получить стипендию. После окончания университета многих забирали на работу в СБ. Это вполне устраивало Мирека. Он был убеждённым атеистом и считал католическую церковь одним из самых реакционных институтов. Он полагал, что именно церковь виновата во всех передрягах в истории его страны. Зачисление Мирека в СБ было для его родителей каплей, переполнившей чашу их терпения. Отец объявил ему, что у него больше нет сына и что он не хочет его видеть. Его мать заявила, что она ему больше не мать и проклинает своё чрево за то, что оно произвело его на свет Божий.
Но Мирека это мало волновало. Взгляд его был устремлён вперёд. С прошлым было покончено раз и навсегда. Единственное, о чём он вспоминал с сожалением, так это о своей сестре. Она была младше его на три года, и в детстве они были очень близки. Он без колебаний закрыл своё сердце для родителей, но с ней он не мог так поступить.
Его семья жила в Белостоке. Он был откомандирован в Краков. Это был хитрый ход СБ, который имел целью держать Мирека подальше от влияния собственной семьи. Но это не было так уж необходимо. Он не общался с родными. Он также не поддерживал отношений ни с друзьями детства, ни с другими своими родственниками. Когда ты начинаешь службу в СБ, то твоей семьёй становятся сослуживцы.
Мирек чувствовал себя легко. Он не испытывал ни морального, ни физического напряжения. Его переполняло чувство свободы — свободы освобождения от боли и той свободы, которую он обрёл, осознав, кто он есть. Произошло это в ночь после побега. Они вернулись в дом генерала буквально за несколько минут до того, как дорога к нему была заблокирована.
Увидев их, Ирена и Наталья с облегчением вытерли слёзы, но Ирене ещё предстоял ужасный час, прежде чем в дом ввалился Антон, ухмылявшийся довольно сквозь свою бороду. Ни Мирек сам, ни кто-нибудь другой не обращали внимания на его рану, пока он не вылез из машины. Его левая штанина вся пропиталась кровью. За всё время побега Аня не произнесла ни слова. Лицо у неё было мертвенно-бледным, и, похоже, она была в состоянии шока. Но разум автоматически вывел её из состояния шока, когда она увидела кровь на одежде Мирека. Она тут же занялась им. Ежи хотел позвать одного своего друга-врача, которому, как он говорил, можно было целиком доверять, но Мирек сразу же отверг это предложение. Он не сомневался, что СБ известно, что он ранен. Он оставил много крови в здании СБ, на ступеньках, а также в двух машинах, на которых они уходили от преследования. Такая сильная потеря крови — свидетельство огнестрельного ранения. Уяснив это, а также то, что ему понадобится срочная медицинская помощь, СБ первым делом установит наблюдение за всеми врачами в городе. К счастью, генерал оказался очень организованным человеком — на кухне у него нашли отлично оборудованную аптечку. Аня и Марианна помогли Миреку подняться наверх, раздели его в ванной возле спальни генерала и осмотрели рану. Пуля ушла наверх от бедра, пропахав пятнадцать сантиметров живой ткани по направлению к груди. Боль была адской, и Мирек решил, что пуля задела нижнее ребро. Мирек хорошо знал, что нужно было делать. Он послал Марианну вниз за бутылкой водки. Когда она вернулась, он вылил половину бутылки в глотку, а половину — на рану. Его обожгло болью. Аня и Марианна обработали рану и плотно перебинтовали её. Теперь оставалось надеяться исключительно на силы самого организма. В аптечке было много лекарств, и Мирек, выбрав сильный антибиотик, принял сразу ударную дозу. Затем он выпил ещё немного водки и рухнул в кровать.
Спустя час они все вместе обедали в спальне. Отпраздновать подобный успех было просто необходимо, и оставить Мирека в такой момент одного было невозможно. В спальню принесли два карточных стола, магнитофон, посуду и множество бутылок с напитками. Еда на этот раз была простой: Марианна приготовила густой овощной суп и мясо с рисом. Настроение у всех было каким-то странным: и не очень плохим, и не очень хорошим, но в воздухе витал особый дух удовлетворённости. После того, как Мирек рассказал вкратце о событиях в СБ, никто уже не стал заводить разговор о погоне. Марианна была самой раскованной из всех, она много смеялась и пыталась всех растормошить. Но теперь и Мирек и Аня знали, что за этой маской скрывается смелая, умная женщина. Мирек был единственным человеком в этой компании, над кем она не подтрунивала. После этого случая она, как и все, стала относиться к нему, как к настоящему герою. Им всем казалось, что он сделал что-то совершенно невозможное, по крайней мере, для обыкновенного человека. Он спас их семьи и их самих от гонений, тюремного заключения и возможной смерти. Теперь психологические нити между ними укрепились настолько, что они почувствовали себя одной дружной семьёй.
Ежи был фанатом современного джаза. Всегда, когда это было возможно, он включал записи своего любимого исполнителя — Телониуса Монка. Одна из этих кассет только что закончилась, и он встал, чтобы сменить её на новую, но Марианна помешала ему. Она обернулась к Ирене и попросила её спеть что-нибудь. Ирена, которая обычно стеснялась, на этот раз сразу согласилась. Она подняла голову и чистым голосом запела. Она пела польские народные песни «Каролинку» и «Ловичанку». Аня знала слова и стала подпевать. Всех переполняли ностальгические настроения. Мирек, лежавший в кровати в окружении подушек, почувствовал себя дома. Разошлись только перед полуночью. Аня ушла принять ванну. Через двадцать минут она появилась, как обычно, в длинной ночной рубашке, с волосами, завёрнутыми в полотенце, как в тюрбан. Кровать была шириной с футбольное поле. Когда Аня вошла в спальню, Мирек лежал на самой середине. Скрипя зубами от боли, он передвинулся на свой край. Аня откинула свою часть покрывала и легла в постель. Мирек протянул руку и выключил бра. Дверь в ванную была слегка приоткрыта, и сквозь щель проникал луч света — видимо, Аня забыла повернуть выключатель. Она встала, чтобы выключить свет в ванной, но Мирек остановил её. Ему не хотелось спать в темноте. Он выпил несколько болеутоляющих таблеток, но рана все ещё сильно болела, особенно когда он делал какое-нибудь движение. Несмотря на физическое истощение, он знал, что уснуть ему будет нелегко. Он думал, что Аня сразу же уснёт, но спустя полчаса услышал её тихий хрипловатый голос:
— Мирек, утром нам надо будет поговорить.
— О чём?
— О нас… О том, что произошло… О том, что же нам в конце концов делать.
Он сделал над собой усилие и повернул голову, чтобы видеть её, но ему удалось разглядеть только неясные очертания лица. Он сказал:
— Хорошо, Аня. Завтра утром мы обязательно поговорим.
В течение нескольких часов Мирек то дремал, то вдруг просыпался. Ему пришлось выбраться из кровати, что он сделал с большим трудом, и сходить в ванную. Там он выпил ещё одну дозу болеутоляющих таблеток. Вернувшись обратно, Мирек обнаружил, что во сне Аня передвинулась на центр кровати. Он лёг рядом с ней на здоровый бок. Теперь он мог получше рассмотреть её лицо. Сон её был неспокойным. Собственно говоря, этого и следовало ожидать. Иногда конечности её содрогались, и она громко кашляла.
Мирек очень медленно просунул руку под голову Ани и, обняв её, подвинул к себе. Он чувствовал её горячее дыхание на своей коже. Мирек опустил руку и погладил её по спине, как бы лаская котёнка. Её дыхание участилось. Он ощутил, как её рука обняла его за талию, а нога легла на его ноги. Теперь они были близки, как никогда прежде. Её рука тоже гладила его спину, вверх-вниз, вверх-вниз. Мирек не ощущал страсти или острого желания. Была только близость тел и душ.
Ночная рубашка поднялась выше колен Ани. Мирек чувствовал мягкость и свежесть её тела. Аня подвинулась к нему ещё ближе. Её глаза были закрыты. Мирек мягко поцеловал её в щёку рядом с губами. Её губы ответили. Их дыхание сливалось. Мирек почувствовал, как Аня гладит его по голове, по шее, притягивая все ближе к себе. Он закрыл глаза. В голове у него не было ни одной определённой мысли. Единственное, что Мирек ощущал вполне ясно, так это то, что рядом с ним была Аня.
Его правая нога была зажата её ногами. Аня стала медленно двигаться вдоль неё. Мирек невольно поднял колено, приблизив его к её мягкой плоти. Боль в боку как будто ушла. Рука Мирека постепенно стала сползать всё ниже и ниже, к поднятому подолу её ночной рубашки. Вот его рука уже ласкает её ягодицы. Всё это могло длиться сколько угодно: минуты или часы… Понятие времени для них исчезло.
Они лежали в полуосвещённой комнате. Когда начало светать, Мирек почувствовал, как участилось её дыхание. Все её тело напряглось. Она глубоко вздохнула и сразу обмякла. Аня пробормотала что-то невнятное. Спустя несколько минут оба они погрузились в глубокий сон.
Боль вернулась в тело Мирека, как только он проснулся. Временами ему казалось, что к его боку приложили раскалённый утюг.
Мирек открыл глаза. Ани в кровати не было. Он услышал какие-то слова и поднял голову. Она стояла у кровати. Он мог видеть только верхнюю часть её тела. Голова её была приопущена. Мирек понял, что Аня стоит на коленях и молится. Он не понимал значение слов, поскольку говорила она на латыни. Сжав зубы от боли, Мирек сел. Аля подняла голову к нему, и он увидел, что лицо её мокро от слёз. Она закашлялась, вытерла рукавом лицо и встала.
Мирек ужаснулся: настолько она казалась слабой. Но Аня, как бы отгоняя дурное настроение, сказала:
— Как твой бок, Мирек?
— Зверски болит. С тобой всё в порядке, Аня?
Она кивнула.
— Да… Сейчас я приготовлю тебе завтрак, а потом помогу переодеться.
Она направилась в ванную и вышла обратно через пять минут, уже полностью приведённая в порядок, со стаканом воды в руке. Она протянула ему стакан и две таблетки.
— Это антибиотики. Я пойду на кухню, а заодно выясню, что у нас происходит. Уже довольно поздно.
Мирек взглянул на часы и, к своему удивлению, обнаружил, что уже больше десяти. То, что произошло ночью, казалось ему одновременно и фантастическим, и вполне реальным. Аня уже была у двери, когда Мирек открыл было рот для того, чтобы что-то ей сказать. Она остановила его движением руки.
— Позже, Мирек, позже.
* * *
Поговорить им удалось через полчаса. Она вернулась в спальню, неся в руках поднос, на котором был чай, хлеб, копчёное мясо, апельсиновый сок и фрукты. Аня присела на кровать рядом с Миреком и принялась за завтрак вместе с ним. Она рассказала, что рано утром Ежи и Антон ходили по отдельности в город для того, чтобы проверить ситуацию. На улицах было огромное количество сотрудников милиции и безопасности. Они осуществляли поголовную проверку документов. В городе появилось много русских солдат. Ежи и Антону удалось выяснить, что обе запасные квартиры были обысканы СБ через несколько часов после их побега. Им повезло, что они вернулись именно в генеральский дом.После её рассказа Аня и Мирек ели молча, пока она не сказала убитым голосом:
— Я совершила тяжкий грех.
Мирек был готов к этому. Он быстро ответил:
— Аня, послушай… Если ты насчёт того, что произошло прошлой ночью…
Она покачала головой.
— Я говорю не о прошлой ночи, Мирек. Я согрешила, потому что нарушила обет в том, что буду любить только Господа Бога.
Прошло несколько секунд, прежде чем сказанное Аней дошло до Мирека. Он очень тихо сказал:
— Ты хочешь сказать, что любишь меня?
Аня утвердительно кивнула.
— Да, Мирек. Я пыталась от этого бежать, но больше мне это не удаётся. Это не просто благодарность с моей стороны за то, что ты для меня сделал. Это никак не стремление наверстать упущенное в монастырях. Я не понимаю, что со мной произошло. Я думаю, что это одна из составляющих любви — потеря логики.
— Я тоже люблю тебя, Аня.
Она тяжело вздохнула и ответила:
— Я отлично это знаю, Мирек. Но что всё-таки с нами происходит? Что нам делать?
Мирек подался вперёд и взял её за руку.
— Аня, когда весь этот ужас закончится, мы будем жить вместе.
Она покачала головой.
— Я и думать об этом не хочу. Может статься, что все это никогда не кончится. Сколько нам ещё будет везти?
Мирек резко ответил:
— Я уверен, что всему этому когда-то придёт конец.
Она освободила свои руки, а затем, взяв его ладони в свои, посмотрела на них. Низким, хрипловатым голосом она сказала:
— Я влюбилась в убийцу. Я видела, как ты убиваешь людей. Зачем все это, Мирек? Что ты должен сделать в Москве?
Мирек автоматически ответил:
— Я не могу тебе этого сказать.
Аня резко парировала.
— Тогда дальше ты поедешь один. Или я полностью участвую в этом деле, или совсем не участвую.
Мирек поднял голову, посмотрел ей в лицо и увидел твёрдую решимость в её глазах. После колебания он произнёс:
— Моей задачей является убийство Андропова.
Прошло несколько секунд, и её пальцы сдавили руку Мирека. Она ошеломлённо пробормотала:
— Это невозможно… ты… они же сумасшедшие. Зачем… зачем надо его убивать?
Мирек сжато изложил ей предысторию операции. Когда он закончил свой рассказ, Аня освободила его руки, встала и начала расхаживать по комнате. Наконец она остановилась и едко сказала:
— Я этому не верю. Не имеет значения, в какой опасности находится Его Святейшество. Он никогда не пошёл бы на подобное решение своих проблем.
Мирек усталым голосом сказал:
— Он ничего не знает об этом.
Сначала эта реплика отразилась недоумением на Анином лице, но затем она быстро произнесла:
— Нет, он должен был знать. Ведь я видела его грамоту, одобряющую все мои действия.
Мирек не знал, что ответить на это. С одной стороны, он хотел объяснить ей все напрямик, но, с другой, боялся её реакции. Он вкрадчиво сказал:
— Аня, я клянусь тебе, что папа не имеет об этом ни малейшего представления. Это была группа из трёх человек. Кардинал Менини, ныне покойный, архиепископ Версано и… Беконный Священник. Они назвали себя Троицей, а меня — Посланником папы римского.
Она покачала головой.
— Всё равно я тебе не верю. Я видела буллу папы. Его Святейшество сам под ней подписался. На булле была его личная печать.
Мирек смотрел на неё, не зная, как произнести страшные слова. Но ему не пришлось этого делать. Аня сама все поняла. Она, задыхаясь, закрыла лицо руками.
— Подделка! Что же я натворила… Что же они со мной сделали…
Она с трудом встала на ноги. Мирек тоже встал, подошёл к ней, обнял за плечи и усадил обратно на кровать. Они сидели рядом, бок о бок, пока Аня пыталась осознать все происшедшее. Мирек испугался, что у неё может случиться приступ. Но она выглядела нормально. Она взяла себя в руки и сказала:
— Я понимаю их мотивы. Я считаю, что они совершили ужасную ошибку, но я всё же могу понять их озабоченность судьбой Его Святейшества… Но я не могу понять твоих побуждений, Мирек. Ведь это не деньги, правда?
Мирек подумал и ответил:
— Нет, Аня. Это не деньги и не забота о судьбе папы римского. Мой главный мотив — это ненависть.
Аня повернулась к нему, и он все ей объяснил. Он рассказал о своей юности. Он рассказал, как впервые познакомился с коммунизмом и стал преданным поклонником этого учения. Объяснил он это увлечение тем, что коммунистическая теория полностью соответствовала его становившемуся характеру. Он был амбициозным, односторонне развитым и очень себялюбивым. В семье его лучшего школьного товарища уже на протяжении трёх поколений твёрдо придерживались коммунистических настроений. Эта семья сыграла огромную роль в формировании юношеского мировоззрения Мирека. Всё кончилось тем, что он проводил больше времени в кругу этих коммунистов, чем в собственной семье. Мирек часто спорил с родителями и не соглашался с их критическими по отношению к коммунизму доводами. Мирек считал, что взгляды родителей сформировались только под влиянием их эмоций. Пропасть между ними все расширялась.
В конце концов отец того друга помог Миреку поступить в университет и получить стипендию. После окончания университета многих забирали на работу в СБ. Это вполне устраивало Мирека. Он был убеждённым атеистом и считал католическую церковь одним из самых реакционных институтов. Он полагал, что именно церковь виновата во всех передрягах в истории его страны. Зачисление Мирека в СБ было для его родителей каплей, переполнившей чашу их терпения. Отец объявил ему, что у него больше нет сына и что он не хочет его видеть. Его мать заявила, что она ему больше не мать и проклинает своё чрево за то, что оно произвело его на свет Божий.
Но Мирека это мало волновало. Взгляд его был устремлён вперёд. С прошлым было покончено раз и навсегда. Единственное, о чём он вспоминал с сожалением, так это о своей сестре. Она была младше его на три года, и в детстве они были очень близки. Он без колебаний закрыл своё сердце для родителей, но с ней он не мог так поступить.
Его семья жила в Белостоке. Он был откомандирован в Краков. Это был хитрый ход СБ, который имел целью держать Мирека подальше от влияния собственной семьи. Но это не было так уж необходимо. Он не общался с родными. Он также не поддерживал отношений ни с друзьями детства, ни с другими своими родственниками. Когда ты начинаешь службу в СБ, то твоей семьёй становятся сослуживцы.