Страница:
— Мистер Келсо, извините, но уже поздно, и я...
Келсо поднялся.
— Простите, мадам, я полагал, что вы должны узнать эту историю. Так вот, единственным человеком, которого этот странный англичанин уважал, был известный вам Зачари Верн.
Несколько секунд она стояла молча, пораженная услышанным, и любопытство взяло верх над усталостью.
— Присаживайтесь, мистер Келсо. Пожалуйста, еще кофе.
— Как я сказал, этот человек был одиночкой хотя у него было много хороших качеств, основное среди них — это верность. Он никогда не оставлял в беде людей, поэтому, когда услышал, что Верн возвращается в Калифорнию, встретил его в пустыне, в том самом месте, где бьют горячие источники и растут пальмы. Вы тоже, мадам, были как-то там и, может быть, видели этого человека. Он пришел, чтобы встретить Зачари Верна и отговорить от дальнейшего путешествия в Лос-Анджелес... Этого человека зовут Питер Буркин...
Конечно, она помнила его! Несмотря на свою внешнюю грубоватость, он показался ей дружелюбно настроенным и честным человеком.
— Если вы припомните, мадам, Буркин приехал предупредить Верна о том, что, если он доберется до Лос-Анджелеса, его ждет там верная смерть. И Буркин увел его с собой в известное ему одному место, где Верн с сыном и жил до тех пор, пока его не убили. А мальчик оставался там, пока вы, мадам, не послали за ним...
Келсо ушел, а мисс Нессельрод еще долго лежала без сна. Альфредо... так зовут этого мальчика, приехавшего на одном корабле с донной Еленой. А дон Федерико, тогда еще юноша, пытался убить его на том корабле...
Почему же Альфредо так внезапно исчез и где скрывался все эти годы? Где он сейчас, если, конечно, еще жив?..
Питер Буркин все это знал, и как-нибудь она непременно должна выбрать время встретиться с ним, поговорить... Но какое ей до всего этого дело? То, что Питер Буркин был знаком с Верном, несомненно, чистая случайность, а женщина, ухаживавшая за Альфредо, была сестрой таинственно погибшего Фелипе... Мисс Нессельрод пыталась каким-то образом связать воедино эти разрозненные сведения, сделать выводы, но ничего не клеилось, и она, даже засыпая, продолжала размышлять над тем, что услышала только что от Келсо.
Наутро мисс Нессельрод проснулась с неприятным осадком на душе и почему-то все еще встревоженная этим рассказом. Почему же услышанное так взволновало ее? Не иначе, оттого что все это как-то связано с Иоханнесом Верном. Ведь Ханни теперь был ее семьей, ее сыном, которого она всегда хотела иметь...
Постепенно мысли ее отвлеклись от вчерашнего и приняли иное направление: она вспоминала, как началась ее деятельность здесь, в Лос-Анджелесе. Город менялся на глазах. За последние годы население его увеличилось более чем в восемь раз. С самого начала своей жизни здесь мисс Нессельрод поняла, что Лос-Анджелесу очень скоро станет тесно в привычных границах, поэтому она начала скупать пригородные земли. И оказалась права: теперь цены на них возросли уже в несколько раз.
Вниз по Спринг-стрит был разбит забавный парк под названием Сады Вашингтона. Подумать только! Он занимал около тридцати пяти акров! В нем росли фруктовые деревья и виноград, содержалось несколько диких животных, была открыта площадка для танцев, имелось место и для оркестра. За Спринг-стрит располагался парк Фермеров с собственным ипподромом.
На холмах позади города стали вырастать новые дома. В городе было три главных улицы. Майн-стрит считалось деловой и следовала непосредственно за Спринг и Сан-Педро-стрит: последняя являла собой оживленное место с множеством апельсиновых садов, среди которых особо славился фруктовый сад Волфскила, занимавший более ста акров земли.
Каждый день приносил с собой что-то новое. Но каждый день, несмотря на занятость и постоянные дела, отнимавшие немало времени, мисс Нессельрод ловила себя на мысли, что все время думает об Иоханнесе и его исчезновении, обращая свой взор в сторону гор и пустыни. Она непременно и как можно скорее должна повидаться с донной Еленой, порасспросить, кто такой Альфредо и что ей известно о Питере Буркине.
Мисс Нессельрод подошла к входной двери, выглянула на улицу, потом, вернувшись и пройдя через небольшую дверцу, отделявшую читальню от торгового зала, села за свой стол.
Где же, наконец, Иоханнес? Где Мегги? Ни единой весточки за все это время!.. И от Джакоба Финнея с Монте и Овеном Хардином — тоже.
Да, она должна увидеться с донной Еленой, и надо это делать сейчас, немедленно.
Если Иоханнес жив, то постарается добраться до своих друзей индейцев. Но его враги могут узнать об этом и будут стремиться заманить в свои сети, ведь она здесь, в городе, ничего не может поделать, никак помочь. За исключением...
Может быть, Мегги все же сумеет остановить их?
Дон Исидро теперь лишь изредка посещал город, но на днях, говорят, снова вернулся сюда. С ним она тоже должна непременно встретиться. Мгновение поколебавшись, мысленно проигрывая ситуацию, мисс Нессельрод послала служанку за Келсо, спавшим в небольшой хижине во дворе. Оба, и Финней и Келсо, стали ее младшими компаньонами в деле. Но в то же время пока оставались на жалованье.
— Город растет, мистер Келсо, — однажды сказала она ему. — Мы должны расти вместе с ним. Так растут все калифорнийцы, и мы не имеем права отставать от наших сограждан.
— Я в бизнесе плохо соображаю, — смущенно признался Келсо.
Мисс Нессельрод улыбнулась.
— Зато соображаю я. Предоставьте это мне — соображать...
Теперь Келсо проследовал за служанкой в дом, кутаясь в плащ, поскольку ночь выдалась на редкость холодной. Мисс Нессельрод заметила, что он захватил с собой ружье.
— Я собираюсь пойти повидаться с доном Исидро, — сообщила она. — Хочу положить этому конец, раз и навсегда.
— Он не станет вас слушать, мадам.
— Выслушает! Донна Елена сейчас тоже в городе. Вместе мы не можем не заставить его...
В доме дона Исидро во всех окнах горел свет. В загоне стояло несколько лошадей, из комнат доносился смех, слышался оживленный разговор.
Келсо в нерешительности остановился.
— Здесь не очень-то приятная атмосфера, мадам. Вы уверены, что хотите пройти и через это? Говорят, с годами старик стал совершенно невыносимым.
— Да и гости, кажется, пьяны! Даже не узнают, что мы с вами были здесь. Все равно, меня это не останавливает.
С неохотой Келсо подошел к двери и громко постучал. Долго не открывали и он уже поднял было руку, чтобы постучать еще раз, как дверь приоткрылась и на пороге появилась полуодетая женщина, очевидно служанка.
— Si! Что вам угодно?
— Мы хотим побеседовать с доном Исидро.
— Он не желает никого видеть. Особенно не желает видеть гринго.
— В таком случае мы побеседуем с донной Еленой. Можно ее видеть сейчас? — решительно спросила мисс Нессельрод.
Женщина секунду колебалась, потом повернулась и пошла в комнаты. Она последовала за ней. Пройдя через арку, услышала невнятный разговор, потом появилась и донна Елена. Она торопливо шла навстречу.
— Друзья мои! Вы решились прийти? Это опасно! Что привело вас сюда?
— Желание поговорить с доном Исидро. Дон Федерико преследует Иоханнеса. Я слышала, что он около всех источников и озер поставил своих наблюдателей, чтобы не дать Иоханнесу выйти из пустыни. Я хочу остановить его! Это преступление!
— Дон Исидро не станет вас слушать, сеньора! Повторяю, здесь очень опасно, и вы должны уйти как можно скорее.
— Нет, донна Елена, я настаиваю на свидании.
— Ну, коли так, что ж, пойдемте.
Дон Исидро дремал в огромном кресле, в его пальцах была зажата потухшая сигара. Открыв глаза и узнав мисс Нессельрод, он приосанился, выпрямился.
— Что здесь делает эта женщина? — грубо спросил он. — Гоните ее отсюда немедленно! Как ты, сестра, осмелилась позволить ей войти в мой дом?
— Дон Федерико отправился в пустыню, — делая вид, будто не замечает этих грубостей, произнесла мисс Нессельрод. — Он преследует вашего внука, пытаясь его убить. Я хочу, чтобы вы это прекратили!
— Вы желаете это остановить? Да кто вы такая, чтобы сметь желать этого? Вон отсюда!
— Я попросила мисс Нессельрод остаться и хочу, чтобы ты все же выслушал ее, — вмешалась донна Елена.
Дон Исидро с внезапной живостью повернулся к сестре, пока та говорила. На какое-то мгновение он словно потерял дар речи, потом опомнился, свирепея все больше.
— Ты хочешь?! Да кто такая, чтобы что-то хотеть? Иди немедленно в свою комнату!
— Нет, братец, я останусь! Если кто-нибудь отсюда и уйдет, то это будешь ты! — Голос женщины был настойчив и тверд.
Он не сводил взгляда с донны Елены, вены на лбу старика вздулись, лицо побледнело.
— Елена! — крикнул он, выходя из себя. — Ты!.. Ты!..
У него не хватало слов.
В полной тишине, пока дон Исидро старался подобрать нужные слова, чтобы окончательно сразить сестру своим презрением, донна Елена тихо и спокойно произнесла:
— Нет, братец, ты не можешь приказать мне покинуть эту комнату, потому что она моя, и этот дом — тоже мой.
Дон Исидро попытался было встать с кресла, но без сил рухнул обратно, едва приподнявшись.
— Женщина! — рявкнул он. — Ты осмеливаешься говорить со мной в таком тоне? Твой дом? По какому праву?
— Да, мой дом, — твердо повторила донна Елена. — Ты все эти годы ничего не желал слышать о налогах и долгах, а я выплатила их! Этот дом теперь мой! Ранчо — тоже мое! Ты можешь, конечно, остаться здесь жить, при условии, если будешь себя вести, как подобает джентльмену.
— Что ты наделала? Какие налоги? Где взяла деньги? Где?
— Я получила их от своей матери, — спокойно объяснила донна Елена. — И вложила их в дело. В то время как ты жил все эти годы, снедаемый гордыней и ненавистью, я поступила так, как поступают все калифорнийцы. И поэтому земля эта теперь моя и дом тоже мой!.. А теперь слушай, брат. Ты пошлешь конного вестового к дону Федерико и прикажешь ему немедленно вернуться. Ты прикажешь ему, чтобы он не смел причинять никакого вреда твоему внуку Иоханнесу Верну.
— Я убью тебя! — воздевая кулаки к потолку, истошно закричал дон Исидро.
Рубашка на нем от обуревающих его эмоций расстегнулась, шейный платок развязался. Он являл собой вид растерзанный и неприятный. А донна Елена стояла возле него и гордо улыбалась. И мисс Нессельрод подумала, как в этот момент она была великолепна!
— Если ты это сделаешь, — ее голос зазвенел в возникшей вдруг тишине, — то Иоханнес Верн станет моим наследником. И тогда ты будешь жить в его доме! Есть его еду! Знай же, все, что у меня есть, я оставлю Иоханнесу. Мое завещание составлено по законам этой страны, и мои поверенные предупреждены.
— Ты не имеешь права делать этого! — пробормотал дон Исидро. — Здесь просто какой-то обман! А ты, сестра, безумна! Я буду рассказывать всем, что ты на старости лет лишилась рассудка!
— А кто тебе поверит? Скорее поверят мне, брат...
В дверях послышалась вдруг какая-то непонятная возня. На пороге появилась женщина, а позади нее трое мужчин; двое держали в руках ружья.
— Мадам, — спокойно сказал Келсо. — Я говорил вам, что не стоит приходить сюда. Вы, несомненно, все продумали, но...
Дон Исидро сидел, сжимая в руках трость. Потом одной рукой взял сигару, стряхнул пепел и поднес к свече, горевшей на столе возле кресла. Затянулся раз, другой. Рука, державшая сигару, дрожала.
— Итак, — сказал он, немного придя в себя, — сейчас кое-что изменилось. Если то, что ты сказала, сестра, правда, если это все уже твое, а Иоханнес Верн — твой наследник... Скажи, а кто будет его наследником? У него есть сын? — ехидно улыбнулся старик. — Нет! У него нет сына!.. Вот видишь... Поэтому в конце концов победителем окажусь я. Дон Федерико любезно избавит нас от Иоханнеса. Ты, сестра, уверен, недолго протянешь! И я... я стану наследником всего!
Дон Исидро, сверкнув глазами, махнул рукой тем, кто стоял в дверях.
— А этим... я заплачу, будьте уверены, щедро заплачу, как они того заслуживают... Как видишь, дорогая сестра, — он хитро взглянул на донну Елену, — победителем-то оказался я! Я пойду к людям, которые сидят по своим кабинетам... Ведь я буду просто убит горем... ха-ха-ха! Скажу им, что, мол, моя сестра, прихватив с собой двух лошадок, отправилась в пустыню на поиски Иоханнеса. И они поверят мне! Поверят!.. Особенно после того, как будут найдены ваши тела. Они скажут: «Ох, какие глупые есть на свете люди! Зачем они так далеко ехали?» А я буду улыбаться про себя и наконец-то все встанет на свои места.
Глава 54
Келсо поднялся.
— Простите, мадам, я полагал, что вы должны узнать эту историю. Так вот, единственным человеком, которого этот странный англичанин уважал, был известный вам Зачари Верн.
Несколько секунд она стояла молча, пораженная услышанным, и любопытство взяло верх над усталостью.
— Присаживайтесь, мистер Келсо. Пожалуйста, еще кофе.
— Как я сказал, этот человек был одиночкой хотя у него было много хороших качеств, основное среди них — это верность. Он никогда не оставлял в беде людей, поэтому, когда услышал, что Верн возвращается в Калифорнию, встретил его в пустыне, в том самом месте, где бьют горячие источники и растут пальмы. Вы тоже, мадам, были как-то там и, может быть, видели этого человека. Он пришел, чтобы встретить Зачари Верна и отговорить от дальнейшего путешествия в Лос-Анджелес... Этого человека зовут Питер Буркин...
Конечно, она помнила его! Несмотря на свою внешнюю грубоватость, он показался ей дружелюбно настроенным и честным человеком.
— Если вы припомните, мадам, Буркин приехал предупредить Верна о том, что, если он доберется до Лос-Анджелеса, его ждет там верная смерть. И Буркин увел его с собой в известное ему одному место, где Верн с сыном и жил до тех пор, пока его не убили. А мальчик оставался там, пока вы, мадам, не послали за ним...
Келсо ушел, а мисс Нессельрод еще долго лежала без сна. Альфредо... так зовут этого мальчика, приехавшего на одном корабле с донной Еленой. А дон Федерико, тогда еще юноша, пытался убить его на том корабле...
Почему же Альфредо так внезапно исчез и где скрывался все эти годы? Где он сейчас, если, конечно, еще жив?..
Питер Буркин все это знал, и как-нибудь она непременно должна выбрать время встретиться с ним, поговорить... Но какое ей до всего этого дело? То, что Питер Буркин был знаком с Верном, несомненно, чистая случайность, а женщина, ухаживавшая за Альфредо, была сестрой таинственно погибшего Фелипе... Мисс Нессельрод пыталась каким-то образом связать воедино эти разрозненные сведения, сделать выводы, но ничего не клеилось, и она, даже засыпая, продолжала размышлять над тем, что услышала только что от Келсо.
Наутро мисс Нессельрод проснулась с неприятным осадком на душе и почему-то все еще встревоженная этим рассказом. Почему же услышанное так взволновало ее? Не иначе, оттого что все это как-то связано с Иоханнесом Верном. Ведь Ханни теперь был ее семьей, ее сыном, которого она всегда хотела иметь...
Постепенно мысли ее отвлеклись от вчерашнего и приняли иное направление: она вспоминала, как началась ее деятельность здесь, в Лос-Анджелесе. Город менялся на глазах. За последние годы население его увеличилось более чем в восемь раз. С самого начала своей жизни здесь мисс Нессельрод поняла, что Лос-Анджелесу очень скоро станет тесно в привычных границах, поэтому она начала скупать пригородные земли. И оказалась права: теперь цены на них возросли уже в несколько раз.
Вниз по Спринг-стрит был разбит забавный парк под названием Сады Вашингтона. Подумать только! Он занимал около тридцати пяти акров! В нем росли фруктовые деревья и виноград, содержалось несколько диких животных, была открыта площадка для танцев, имелось место и для оркестра. За Спринг-стрит располагался парк Фермеров с собственным ипподромом.
На холмах позади города стали вырастать новые дома. В городе было три главных улицы. Майн-стрит считалось деловой и следовала непосредственно за Спринг и Сан-Педро-стрит: последняя являла собой оживленное место с множеством апельсиновых садов, среди которых особо славился фруктовый сад Волфскила, занимавший более ста акров земли.
Каждый день приносил с собой что-то новое. Но каждый день, несмотря на занятость и постоянные дела, отнимавшие немало времени, мисс Нессельрод ловила себя на мысли, что все время думает об Иоханнесе и его исчезновении, обращая свой взор в сторону гор и пустыни. Она непременно и как можно скорее должна повидаться с донной Еленой, порасспросить, кто такой Альфредо и что ей известно о Питере Буркине.
Мисс Нессельрод подошла к входной двери, выглянула на улицу, потом, вернувшись и пройдя через небольшую дверцу, отделявшую читальню от торгового зала, села за свой стол.
Где же, наконец, Иоханнес? Где Мегги? Ни единой весточки за все это время!.. И от Джакоба Финнея с Монте и Овеном Хардином — тоже.
Да, она должна увидеться с донной Еленой, и надо это делать сейчас, немедленно.
Если Иоханнес жив, то постарается добраться до своих друзей индейцев. Но его враги могут узнать об этом и будут стремиться заманить в свои сети, ведь она здесь, в городе, ничего не может поделать, никак помочь. За исключением...
Может быть, Мегги все же сумеет остановить их?
Дон Исидро теперь лишь изредка посещал город, но на днях, говорят, снова вернулся сюда. С ним она тоже должна непременно встретиться. Мгновение поколебавшись, мысленно проигрывая ситуацию, мисс Нессельрод послала служанку за Келсо, спавшим в небольшой хижине во дворе. Оба, и Финней и Келсо, стали ее младшими компаньонами в деле. Но в то же время пока оставались на жалованье.
— Город растет, мистер Келсо, — однажды сказала она ему. — Мы должны расти вместе с ним. Так растут все калифорнийцы, и мы не имеем права отставать от наших сограждан.
— Я в бизнесе плохо соображаю, — смущенно признался Келсо.
Мисс Нессельрод улыбнулась.
— Зато соображаю я. Предоставьте это мне — соображать...
Теперь Келсо проследовал за служанкой в дом, кутаясь в плащ, поскольку ночь выдалась на редкость холодной. Мисс Нессельрод заметила, что он захватил с собой ружье.
— Я собираюсь пойти повидаться с доном Исидро, — сообщила она. — Хочу положить этому конец, раз и навсегда.
— Он не станет вас слушать, мадам.
— Выслушает! Донна Елена сейчас тоже в городе. Вместе мы не можем не заставить его...
В доме дона Исидро во всех окнах горел свет. В загоне стояло несколько лошадей, из комнат доносился смех, слышался оживленный разговор.
Келсо в нерешительности остановился.
— Здесь не очень-то приятная атмосфера, мадам. Вы уверены, что хотите пройти и через это? Говорят, с годами старик стал совершенно невыносимым.
— Да и гости, кажется, пьяны! Даже не узнают, что мы с вами были здесь. Все равно, меня это не останавливает.
С неохотой Келсо подошел к двери и громко постучал. Долго не открывали и он уже поднял было руку, чтобы постучать еще раз, как дверь приоткрылась и на пороге появилась полуодетая женщина, очевидно служанка.
— Si! Что вам угодно?
— Мы хотим побеседовать с доном Исидро.
— Он не желает никого видеть. Особенно не желает видеть гринго.
— В таком случае мы побеседуем с донной Еленой. Можно ее видеть сейчас? — решительно спросила мисс Нессельрод.
Женщина секунду колебалась, потом повернулась и пошла в комнаты. Она последовала за ней. Пройдя через арку, услышала невнятный разговор, потом появилась и донна Елена. Она торопливо шла навстречу.
— Друзья мои! Вы решились прийти? Это опасно! Что привело вас сюда?
— Желание поговорить с доном Исидро. Дон Федерико преследует Иоханнеса. Я слышала, что он около всех источников и озер поставил своих наблюдателей, чтобы не дать Иоханнесу выйти из пустыни. Я хочу остановить его! Это преступление!
— Дон Исидро не станет вас слушать, сеньора! Повторяю, здесь очень опасно, и вы должны уйти как можно скорее.
— Нет, донна Елена, я настаиваю на свидании.
— Ну, коли так, что ж, пойдемте.
Дон Исидро дремал в огромном кресле, в его пальцах была зажата потухшая сигара. Открыв глаза и узнав мисс Нессельрод, он приосанился, выпрямился.
— Что здесь делает эта женщина? — грубо спросил он. — Гоните ее отсюда немедленно! Как ты, сестра, осмелилась позволить ей войти в мой дом?
— Дон Федерико отправился в пустыню, — делая вид, будто не замечает этих грубостей, произнесла мисс Нессельрод. — Он преследует вашего внука, пытаясь его убить. Я хочу, чтобы вы это прекратили!
— Вы желаете это остановить? Да кто вы такая, чтобы сметь желать этого? Вон отсюда!
— Я попросила мисс Нессельрод остаться и хочу, чтобы ты все же выслушал ее, — вмешалась донна Елена.
Дон Исидро с внезапной живостью повернулся к сестре, пока та говорила. На какое-то мгновение он словно потерял дар речи, потом опомнился, свирепея все больше.
— Ты хочешь?! Да кто такая, чтобы что-то хотеть? Иди немедленно в свою комнату!
— Нет, братец, я останусь! Если кто-нибудь отсюда и уйдет, то это будешь ты! — Голос женщины был настойчив и тверд.
Он не сводил взгляда с донны Елены, вены на лбу старика вздулись, лицо побледнело.
— Елена! — крикнул он, выходя из себя. — Ты!.. Ты!..
У него не хватало слов.
В полной тишине, пока дон Исидро старался подобрать нужные слова, чтобы окончательно сразить сестру своим презрением, донна Елена тихо и спокойно произнесла:
— Нет, братец, ты не можешь приказать мне покинуть эту комнату, потому что она моя, и этот дом — тоже мой.
Дон Исидро попытался было встать с кресла, но без сил рухнул обратно, едва приподнявшись.
— Женщина! — рявкнул он. — Ты осмеливаешься говорить со мной в таком тоне? Твой дом? По какому праву?
— Да, мой дом, — твердо повторила донна Елена. — Ты все эти годы ничего не желал слышать о налогах и долгах, а я выплатила их! Этот дом теперь мой! Ранчо — тоже мое! Ты можешь, конечно, остаться здесь жить, при условии, если будешь себя вести, как подобает джентльмену.
— Что ты наделала? Какие налоги? Где взяла деньги? Где?
— Я получила их от своей матери, — спокойно объяснила донна Елена. — И вложила их в дело. В то время как ты жил все эти годы, снедаемый гордыней и ненавистью, я поступила так, как поступают все калифорнийцы. И поэтому земля эта теперь моя и дом тоже мой!.. А теперь слушай, брат. Ты пошлешь конного вестового к дону Федерико и прикажешь ему немедленно вернуться. Ты прикажешь ему, чтобы он не смел причинять никакого вреда твоему внуку Иоханнесу Верну.
— Я убью тебя! — воздевая кулаки к потолку, истошно закричал дон Исидро.
Рубашка на нем от обуревающих его эмоций расстегнулась, шейный платок развязался. Он являл собой вид растерзанный и неприятный. А донна Елена стояла возле него и гордо улыбалась. И мисс Нессельрод подумала, как в этот момент она была великолепна!
— Если ты это сделаешь, — ее голос зазвенел в возникшей вдруг тишине, — то Иоханнес Верн станет моим наследником. И тогда ты будешь жить в его доме! Есть его еду! Знай же, все, что у меня есть, я оставлю Иоханнесу. Мое завещание составлено по законам этой страны, и мои поверенные предупреждены.
— Ты не имеешь права делать этого! — пробормотал дон Исидро. — Здесь просто какой-то обман! А ты, сестра, безумна! Я буду рассказывать всем, что ты на старости лет лишилась рассудка!
— А кто тебе поверит? Скорее поверят мне, брат...
В дверях послышалась вдруг какая-то непонятная возня. На пороге появилась женщина, а позади нее трое мужчин; двое держали в руках ружья.
— Мадам, — спокойно сказал Келсо. — Я говорил вам, что не стоит приходить сюда. Вы, несомненно, все продумали, но...
Дон Исидро сидел, сжимая в руках трость. Потом одной рукой взял сигару, стряхнул пепел и поднес к свече, горевшей на столе возле кресла. Затянулся раз, другой. Рука, державшая сигару, дрожала.
— Итак, — сказал он, немного придя в себя, — сейчас кое-что изменилось. Если то, что ты сказала, сестра, правда, если это все уже твое, а Иоханнес Верн — твой наследник... Скажи, а кто будет его наследником? У него есть сын? — ехидно улыбнулся старик. — Нет! У него нет сына!.. Вот видишь... Поэтому в конце концов победителем окажусь я. Дон Федерико любезно избавит нас от Иоханнеса. Ты, сестра, уверен, недолго протянешь! И я... я стану наследником всего!
Дон Исидро, сверкнув глазами, махнул рукой тем, кто стоял в дверях.
— А этим... я заплачу, будьте уверены, щедро заплачу, как они того заслуживают... Как видишь, дорогая сестра, — он хитро взглянул на донну Елену, — победителем-то оказался я! Я пойду к людям, которые сидят по своим кабинетам... Ведь я буду просто убит горем... ха-ха-ха! Скажу им, что, мол, моя сестра, прихватив с собой двух лошадок, отправилась в пустыню на поиски Иоханнеса. И они поверят мне! Поверят!.. Особенно после того, как будут найдены ваши тела. Они скажут: «Ох, какие глупые есть на свете люди! Зачем они так далеко ехали?» А я буду улыбаться про себя и наконец-то все встанет на свои места.
Глава 54
В ночь, в пустыню, назад к длинным дням, когда солнце высушивает все силы, назад к молчанию и одиночеству...
Знаю, они будут преследовать меня до тех пор, пока в состоянии тащиться по моим следам.
Остановившись, я весь превратился в слух. Где-то далеко был слышен удалявшийся топот копыт, потом опять наступила тишина: очевидно, и мои враги слушали. Если они найдут меня, моя жизнь оборвется в считанные минуты после встречи с ними, а я не хотел умирать... Ведь в Лос-Анджелесе жила Мегги.
Осторожно ступая по плоским камням, бросив где-то по дороге свое ружье, я старался не задеть ни одного лишнего камешка, чтобы не насторожить моих врагов.
Но ведь все равно они уже знали, что моя лошадь мертва. Ружья, которым я мог поразить их на расстоянии, у меня уже не было. К тому же они наверняка понимали, что я далеко не в лучшей форме, и с наступлением дня им будет легко меня обнаружить, чтобы наконец разделаться со своим злейшим врагом, уже ничего не опасаясь.
Я остановился возле большого камня, присел на него. Бандитам некуда торопиться и ломать на камнях ноги: они наверняка будут ждать до рассвета. А я должен еще подумать... Они могли знать о моих друзьях индейцах, могли расставить посты по краю пустыни, где я должен был появиться. Я полагал, что дон Федерико, возможно, через Чато связан с кем-нибудь из главарей банды и нанял людей, которые уже принимают участие в охоте за мной. Вне всякого сомнения, они будут двигаться широкой цепью, как и в прошлый раз: кто первый заметит, подаст знак остальным, тем, кто ближе. Когда они окружат меня...
Противостоять им при моем теперешнем состоянии я не мог. Оставалось одно: попытаться надежно спрятаться.
Но где? Как?
Поднявшись, я пошел снова. Медленно продвигался вперед, пока не наткнулся на пересохший водоем. С трудом поднимая ноги, тем не менее я все время был озабочен тем, чтобы не оставлять на песке четких отпечатков своих ног. На востоке высились горы, об особенностях которых я ничего не мог припомнить, хотя немалое время провел среди индейцев и мы часто говорили о пустыне и конечно же об этих горах тоже. Горы неприступно высились и на севере, но мне нужно двигаться на юг, ближе к Сан-Джакинто.
Медленно, но упорно продолжал я свой путь. Мускулы мои стали как деревянные, в голове постоянно стоял шум, а перед глазами — туман. Я брел, делая шаг за шагом, очевидно, напоминая со стороны или лунатика, или наглотавшегося наркотиков, то и дело спотыкался, дважды упал. Наконец окончательно выбившись из сил и чувствуя, что дальше идти не в силах, я упал на землю возле древних деревьев джошуа. Перевернувшись на спину, стал разглядывать звезды. Это был почти конец, почти финиш. Я не мог идти дальше.
Мой взгляд был обращен к ночному небу. Облака?.. Я не смел и надеяться на дождь, но только он мог их задержать. Даже час или два хорошего ливня помогли бы мне! Медленно, с трудом я сел.
Бредя босиком ночью по пустыне, я уже почти не чувствовал ног: мокасины мои, как и ружье, остались где-то позади в песках. Взяв нож, я срезал низ брючин и обмотал ими ноги, обвязав шнурком, оставшимся от моей кожаной куртки.
Несколько секунд я сидел неподвижно, отдыхая после этой работы и собираясь с силами, потом с великим трудом поднялся. Скоро уже меня начнут искать.
Как далеко удалился я от них? На три мили? На пять? Может, даже на десять? Я шел все время, преодолевая, наверное, одну, ну две мили в час. Но теперь уже все равно, сейчас они, наверное, уже отыскали мои следы.
К югу расстилалась каменистая местность с множеством валунов из песчаника, высились деревья джошуа. Здесь, наверное, можно было бы укрыться от посторонних глаз. Где-то ведь именно в этих бескрайних просторах старый Смит Деревянная Нога когда-то прятал украденных лошадей. Я пробовал бежать, но не смог выдержать такого темпа и полмили: упал. Поднявшись, обнаружил рядом с собой следы лошадиных копыт. Их было много: наверное, промчалось несколько лошадей, почти все неподкованные.
Это случилось, должно быть, решил я, несколько; дней назад: чем-то насмерть перепуганные животные неслись, не разбирая дороги. И все же их следы могли вывести меня к воде.
Фляга моя еще более чем наполовину была заполнена водой, поэтому я продолжал придерживаться намеченного маршрута, двигаясь теперь по пересохшему руслу на восток.
Справа шли горы, и там могли укрываться мои враги.
Внезапно именно справа я заметил древнюю пирамиду, сложенную из камней: просто три камня, доложенные друг на друга, отполированные временем и возвышающиеся над растущими поблизости деревьями джошуа.
Остановившись, я начал разглядывать их, щуря глаза и пытаясь что-то осмыслить своим затуманенным сознанием. Старые... очень старые камни. Старше этих деревьев и, возможно, даже ровесники тех, кто оставил после себя обломки кинжалов, изготовленных еще тогда, когда в пустыне протекали реки.
Все еще рассматривая пирамиду, я заметил вдруг сбоку от нее еще один камень, совсем небольшой, указывающий какое-то направление. Но куда?..
Направление?.. Я не желал более думать ни о каком определенном направлении. У меня не было никаких желаний, кроме одного: исчезнуть, забраться в холодные, холодные горы... И я решил идти туда, куда указывал камень.
Дюжина шагов, еще дюжина... Потом появилась едва заметная тропка: лишь человек, знающий пустыню, как я, мог различить ее. Тропка, длиной всего в каких-нибудь несколько футов, но все же хоть направление какое-то указано. И я пошел по ней, глупо радуясь, будто нашел что-то знакомое, родное, мое.
Остановившись возле гигантского джошуа, я прищурился и огляделся. Ничего, пока ничего! И никого. Но где-то ведь они уже идут, ищут меня...
Сделав маленький глоток из фляжки, я потряс головой, стараясь сбросить с себя оцепенение. Освободиться от тумана в голове. Был еще один способ: прижаться к земле и не поднимать головы...
У моих врагов было преимущество: они передвигались на лошадях и видели далеко впереди.
А у меня — шанс, придававший мне теперь немного больше уверенности. Бандиты не возобновят поиски, пока не позавтракают. Это давало мне по крайней мере час форы, а может быть, и больше.
Древняя тропа, бежавшая передо мной, была не больше шести дюймов шириной, но иногда становилась уже. Индейцы, торившие эту дорожку, шли, ставя одну ступню впереди другой. Я не представлял, куда эта тропинка могла меня вывести, только знал: камни показывали именно это направление, — а потому припустился бежать.
Утренние облака растаяли, солнце начинало припекать. Вдалеке вдруг послышался выстрел. Обнаружили мой след? Я вполне был готов к этому, поскольку следы, конечно, оставил: не по воздуху же летел... Замедлив бег, я свернул с тропы к деревьям джошуа и валунам, пересек небольшую долину, потом, присев на камень, сделал короткую передышку. Но почти сразу же вскочил: камень был настолько раскален, что сидеть на нем было невозможно. Я пошел дальше, выйдя снова на старую тропу: теперь она вроде бы стала более заметной. А обернувшись назад, — о радость! — я не увидел никаких следов, никаких признаков того, что по этому месту кто-то проходил.
Вот наконец укрытие, где можно спрятаться, не опасаясь никого!.. Выбирай любое!..
Я опять споткнулся. Опять плохо соображал, мой рассудок окончательно отказывался мне повиноваться. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, я, однако, продолжал брести сквозь волны жара.
Но кто это?
Кто-то или что-то... в этих плотных волнах, принесенных солнцем? Щурясь от невыносимого блеска солнца, я пытался разглядеть. Индеец?
Старый индеец?.. Или это видение моего затуманенного сознания? Я остановился. Опять мираж? Индеец в выгоревшей красной рубахе навыпуск. Лоб перехвачен лентой... Или это тюрбан?..
С веревочки на шее свисает плоский камень зеленоватого цвета. Бирюза...
— Кто ты? — Губы отказывались мне повиноваться.
Он поднял руку и молча показал на камни справа от меня. Я посмотрел туда, потом обернулся, чтобы он объяснил мне значение своего знака, но его уже не было.
Сделав несколько шагов к тому месту, где он только что стоял, я издал какой-то неопределенный звук, желая позвать его. Но кого звать — ни индейца... ни следа от него на песке.
Конечно, на такой древней, утоптанной тропе вряд ли может остаться какой-то след.
Внезапно вдалеке послышался крик и следом выстрел. Старый индеец показал именно в ту сторону. Я повернулся и побежал на звук выстрела, к камням, откуда только силы взялись. Но не добежал до них, упал, поднялся и тут увидел небольшую расщелину в скале, залез в нее, забираясь все глубже в приятную прохладу. Почти тотчас в глаза бросилась небольшая выемка, где собралось немного дождевой воды, всего несколько галлонов, но утолить жажду хватит. А вот и кострище... Здесь, в этой расщелине, наверное, горел когда-то костер, освещая эти древние камни.
Я забирался все глубже и глубже. Потрогав пистолет, положил его рядом и лег, отгоняя всеми силами сон. Ждать пришлось недолго. Застучали копыта, чьи-то лошади разбрелись между камнями. Но несколько всадников, видно, тотчас повернули обратно.
— А теперь ты что-то слышишь? — спросил один голос.
— Где? — ответил вопросом другой, из тех, кто остался тут, около расщелины.
— Посмотри вон там! — посоветовал первый.
— Тонио... — еще один, новый голос, третий.
— Да он просто сумасшедший! Ничего не слышу! Вечно он утверждает, будто что-то слышит, что-то видит, а по-моему, все это ему кажется.
— Не думаю, что он мог так далеко забраться, — это снова первый голос. — Несколько миль уже не видно следов, да и не в том он состоянии...
— Я видел следы лошадей позади нас, — снова заметил второй.
— Да, диких. Мне уже доводилось их встречать не менее дюжины раз. Может, их оставила та часть табуна, которую преследовал со своей бандой Вентура? Он говорил, кажется, что гнал их в этом направлении...
Голоса доносились до меня все слабее и слабее, потом и вовсе затихли. Я не шевельнулся, сжимая свой пистолет. В этой расщелине, куда я забрался, и повернуться было негде, хотя справа, там, где было кострище, спокойно могли разместиться два-три человека. Это, конечно, не тайник, просто, наверное, место, где индейцы прятались в случае необходимости от ветра. Входное отверстие было настолько маленьким и узким, что неосведомленный человек не мог даже и предположить, что за ним кто-то скрывается, поскольку таких трещин в скалах поблизости было немало.
Положив голову на руки, я мгновенно уснул и очнулся от холода. Рука, на которой лежала голова, онемела, я потряс ею, стараясь восстановить кровообращение, потом сел и опять стал прислушиваться.
Ни звука. Все тихо. Перевернувшись на спину, я снова погрузился в сон. А когда проснулся, наступило утро. Попив немного воды, я прислонился спиной к шершавой поверхности камня и опять задремал...
Ожидая моего появления, они могли находиться сейчас совсем рядом. Может быть, даже в нескольких милях отсюда, а может, и еще ближе. Но что я точно знал — они наблюдали. Насколько я мог судить, родник Потерянная Лошадь где-то рядом. Когда наступит ночь, выберусь отсюда и продолжу свой путь к горам.
Если идти отсюда на восток, там должен встретиться глубокий каньон. И если туда ведет тропа, а она должна вести, по моим расчетам, туда, я смогу пройти по дну каньона, потом по холмам позади него, заросшим пальмами, потом пересечь долину... И я у своих друзей.
Думать об этом было так просто, гораздо труднее осуществить. Мне предстоял длинный трудный путь. И мои враги могли знать о роднике Потерянная Лошадь, поджидать меня рядом с ним. К тому времени мне уже понадобится вода, чтобы одолеть остаток пути, и я собирался добыть ее.
Если у родника меня будут поджидать один-два человека, что ж, придется вступить в схватку с ними. У меня цел пистолет и к нему есть еще в запасе двадцать четыре патрона: я не собирался играть с ними в бирюльки, слишком много пройдено, но еще больше предстоит пройти по сухой каменистой местности. Мои ноги в ранах, от одежды остались одни клочья, и порой мне казалось, что я схожу с ума... Если они подстерегают меня, а это наверняка так, я убью их. Скольких смогу. В этом не может быть сомнений.
Когда на землю пали первые тени приближающейся ночи, я высунул голову из своего каменного мешка и прислушался. Тишина. Выбравшись, я тронулся в путь. К роднику Потерянная Лошадь.
Оглядываясь по сторонам, я сжимал в руке пистолет, держа его наготове. Моя фляга снова была полна. Я сделал глоток и пошел. Во рту быстро пересыхало, как в самой горячей пустыне, нервы были напряжены до предела...
На мгновение раньше, чем они увидели меня, я заметил их лошадей. Бандитов было двое: от неожиданности столкновения мы уставились друг на друга. Я выстрелил первым. Один из них упал.
Пока я целился второй раз, прогремел ответный залп. Стрелявший носил испанскую одежду, но был явно англичанином — я рассмотрел его. Он выстрелил снова, промахнувшись, потому, очевидно, что выпущенные до того мои три пули сбили его с толку. Он упал. Их лошади, всполошившиеся от выстрелов, рванули назад, по тропе. Присев на песок, я перезарядил пистолет и теперь снова был готов стрелять. Но оба бандита не давали мне повода для этого, неподвижно лежа на земле возле костра, видно недавно разведенного ими.
Знаю, они будут преследовать меня до тех пор, пока в состоянии тащиться по моим следам.
Остановившись, я весь превратился в слух. Где-то далеко был слышен удалявшийся топот копыт, потом опять наступила тишина: очевидно, и мои враги слушали. Если они найдут меня, моя жизнь оборвется в считанные минуты после встречи с ними, а я не хотел умирать... Ведь в Лос-Анджелесе жила Мегги.
Осторожно ступая по плоским камням, бросив где-то по дороге свое ружье, я старался не задеть ни одного лишнего камешка, чтобы не насторожить моих врагов.
Но ведь все равно они уже знали, что моя лошадь мертва. Ружья, которым я мог поразить их на расстоянии, у меня уже не было. К тому же они наверняка понимали, что я далеко не в лучшей форме, и с наступлением дня им будет легко меня обнаружить, чтобы наконец разделаться со своим злейшим врагом, уже ничего не опасаясь.
Я остановился возле большого камня, присел на него. Бандитам некуда торопиться и ломать на камнях ноги: они наверняка будут ждать до рассвета. А я должен еще подумать... Они могли знать о моих друзьях индейцах, могли расставить посты по краю пустыни, где я должен был появиться. Я полагал, что дон Федерико, возможно, через Чато связан с кем-нибудь из главарей банды и нанял людей, которые уже принимают участие в охоте за мной. Вне всякого сомнения, они будут двигаться широкой цепью, как и в прошлый раз: кто первый заметит, подаст знак остальным, тем, кто ближе. Когда они окружат меня...
Противостоять им при моем теперешнем состоянии я не мог. Оставалось одно: попытаться надежно спрятаться.
Но где? Как?
Поднявшись, я пошел снова. Медленно продвигался вперед, пока не наткнулся на пересохший водоем. С трудом поднимая ноги, тем не менее я все время был озабочен тем, чтобы не оставлять на песке четких отпечатков своих ног. На востоке высились горы, об особенностях которых я ничего не мог припомнить, хотя немалое время провел среди индейцев и мы часто говорили о пустыне и конечно же об этих горах тоже. Горы неприступно высились и на севере, но мне нужно двигаться на юг, ближе к Сан-Джакинто.
Медленно, но упорно продолжал я свой путь. Мускулы мои стали как деревянные, в голове постоянно стоял шум, а перед глазами — туман. Я брел, делая шаг за шагом, очевидно, напоминая со стороны или лунатика, или наглотавшегося наркотиков, то и дело спотыкался, дважды упал. Наконец окончательно выбившись из сил и чувствуя, что дальше идти не в силах, я упал на землю возле древних деревьев джошуа. Перевернувшись на спину, стал разглядывать звезды. Это был почти конец, почти финиш. Я не мог идти дальше.
Мой взгляд был обращен к ночному небу. Облака?.. Я не смел и надеяться на дождь, но только он мог их задержать. Даже час или два хорошего ливня помогли бы мне! Медленно, с трудом я сел.
Бредя босиком ночью по пустыне, я уже почти не чувствовал ног: мокасины мои, как и ружье, остались где-то позади в песках. Взяв нож, я срезал низ брючин и обмотал ими ноги, обвязав шнурком, оставшимся от моей кожаной куртки.
Несколько секунд я сидел неподвижно, отдыхая после этой работы и собираясь с силами, потом с великим трудом поднялся. Скоро уже меня начнут искать.
Как далеко удалился я от них? На три мили? На пять? Может, даже на десять? Я шел все время, преодолевая, наверное, одну, ну две мили в час. Но теперь уже все равно, сейчас они, наверное, уже отыскали мои следы.
К югу расстилалась каменистая местность с множеством валунов из песчаника, высились деревья джошуа. Здесь, наверное, можно было бы укрыться от посторонних глаз. Где-то ведь именно в этих бескрайних просторах старый Смит Деревянная Нога когда-то прятал украденных лошадей. Я пробовал бежать, но не смог выдержать такого темпа и полмили: упал. Поднявшись, обнаружил рядом с собой следы лошадиных копыт. Их было много: наверное, промчалось несколько лошадей, почти все неподкованные.
Это случилось, должно быть, решил я, несколько; дней назад: чем-то насмерть перепуганные животные неслись, не разбирая дороги. И все же их следы могли вывести меня к воде.
Фляга моя еще более чем наполовину была заполнена водой, поэтому я продолжал придерживаться намеченного маршрута, двигаясь теперь по пересохшему руслу на восток.
Справа шли горы, и там могли укрываться мои враги.
Внезапно именно справа я заметил древнюю пирамиду, сложенную из камней: просто три камня, доложенные друг на друга, отполированные временем и возвышающиеся над растущими поблизости деревьями джошуа.
Остановившись, я начал разглядывать их, щуря глаза и пытаясь что-то осмыслить своим затуманенным сознанием. Старые... очень старые камни. Старше этих деревьев и, возможно, даже ровесники тех, кто оставил после себя обломки кинжалов, изготовленных еще тогда, когда в пустыне протекали реки.
Все еще рассматривая пирамиду, я заметил вдруг сбоку от нее еще один камень, совсем небольшой, указывающий какое-то направление. Но куда?..
Направление?.. Я не желал более думать ни о каком определенном направлении. У меня не было никаких желаний, кроме одного: исчезнуть, забраться в холодные, холодные горы... И я решил идти туда, куда указывал камень.
Дюжина шагов, еще дюжина... Потом появилась едва заметная тропка: лишь человек, знающий пустыню, как я, мог различить ее. Тропка, длиной всего в каких-нибудь несколько футов, но все же хоть направление какое-то указано. И я пошел по ней, глупо радуясь, будто нашел что-то знакомое, родное, мое.
Остановившись возле гигантского джошуа, я прищурился и огляделся. Ничего, пока ничего! И никого. Но где-то ведь они уже идут, ищут меня...
Сделав маленький глоток из фляжки, я потряс головой, стараясь сбросить с себя оцепенение. Освободиться от тумана в голове. Был еще один способ: прижаться к земле и не поднимать головы...
У моих врагов было преимущество: они передвигались на лошадях и видели далеко впереди.
А у меня — шанс, придававший мне теперь немного больше уверенности. Бандиты не возобновят поиски, пока не позавтракают. Это давало мне по крайней мере час форы, а может быть, и больше.
Древняя тропа, бежавшая передо мной, была не больше шести дюймов шириной, но иногда становилась уже. Индейцы, торившие эту дорожку, шли, ставя одну ступню впереди другой. Я не представлял, куда эта тропинка могла меня вывести, только знал: камни показывали именно это направление, — а потому припустился бежать.
Утренние облака растаяли, солнце начинало припекать. Вдалеке вдруг послышался выстрел. Обнаружили мой след? Я вполне был готов к этому, поскольку следы, конечно, оставил: не по воздуху же летел... Замедлив бег, я свернул с тропы к деревьям джошуа и валунам, пересек небольшую долину, потом, присев на камень, сделал короткую передышку. Но почти сразу же вскочил: камень был настолько раскален, что сидеть на нем было невозможно. Я пошел дальше, выйдя снова на старую тропу: теперь она вроде бы стала более заметной. А обернувшись назад, — о радость! — я не увидел никаких следов, никаких признаков того, что по этому месту кто-то проходил.
Вот наконец укрытие, где можно спрятаться, не опасаясь никого!.. Выбирай любое!..
Я опять споткнулся. Опять плохо соображал, мой рассудок окончательно отказывался мне повиноваться. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, я, однако, продолжал брести сквозь волны жара.
Но кто это?
Кто-то или что-то... в этих плотных волнах, принесенных солнцем? Щурясь от невыносимого блеска солнца, я пытался разглядеть. Индеец?
Старый индеец?.. Или это видение моего затуманенного сознания? Я остановился. Опять мираж? Индеец в выгоревшей красной рубахе навыпуск. Лоб перехвачен лентой... Или это тюрбан?..
С веревочки на шее свисает плоский камень зеленоватого цвета. Бирюза...
— Кто ты? — Губы отказывались мне повиноваться.
Он поднял руку и молча показал на камни справа от меня. Я посмотрел туда, потом обернулся, чтобы он объяснил мне значение своего знака, но его уже не было.
Сделав несколько шагов к тому месту, где он только что стоял, я издал какой-то неопределенный звук, желая позвать его. Но кого звать — ни индейца... ни следа от него на песке.
Конечно, на такой древней, утоптанной тропе вряд ли может остаться какой-то след.
Внезапно вдалеке послышался крик и следом выстрел. Старый индеец показал именно в ту сторону. Я повернулся и побежал на звук выстрела, к камням, откуда только силы взялись. Но не добежал до них, упал, поднялся и тут увидел небольшую расщелину в скале, залез в нее, забираясь все глубже в приятную прохладу. Почти тотчас в глаза бросилась небольшая выемка, где собралось немного дождевой воды, всего несколько галлонов, но утолить жажду хватит. А вот и кострище... Здесь, в этой расщелине, наверное, горел когда-то костер, освещая эти древние камни.
Я забирался все глубже и глубже. Потрогав пистолет, положил его рядом и лег, отгоняя всеми силами сон. Ждать пришлось недолго. Застучали копыта, чьи-то лошади разбрелись между камнями. Но несколько всадников, видно, тотчас повернули обратно.
— А теперь ты что-то слышишь? — спросил один голос.
— Где? — ответил вопросом другой, из тех, кто остался тут, около расщелины.
— Посмотри вон там! — посоветовал первый.
— Тонио... — еще один, новый голос, третий.
— Да он просто сумасшедший! Ничего не слышу! Вечно он утверждает, будто что-то слышит, что-то видит, а по-моему, все это ему кажется.
— Не думаю, что он мог так далеко забраться, — это снова первый голос. — Несколько миль уже не видно следов, да и не в том он состоянии...
— Я видел следы лошадей позади нас, — снова заметил второй.
— Да, диких. Мне уже доводилось их встречать не менее дюжины раз. Может, их оставила та часть табуна, которую преследовал со своей бандой Вентура? Он говорил, кажется, что гнал их в этом направлении...
Голоса доносились до меня все слабее и слабее, потом и вовсе затихли. Я не шевельнулся, сжимая свой пистолет. В этой расщелине, куда я забрался, и повернуться было негде, хотя справа, там, где было кострище, спокойно могли разместиться два-три человека. Это, конечно, не тайник, просто, наверное, место, где индейцы прятались в случае необходимости от ветра. Входное отверстие было настолько маленьким и узким, что неосведомленный человек не мог даже и предположить, что за ним кто-то скрывается, поскольку таких трещин в скалах поблизости было немало.
Положив голову на руки, я мгновенно уснул и очнулся от холода. Рука, на которой лежала голова, онемела, я потряс ею, стараясь восстановить кровообращение, потом сел и опять стал прислушиваться.
Ни звука. Все тихо. Перевернувшись на спину, я снова погрузился в сон. А когда проснулся, наступило утро. Попив немного воды, я прислонился спиной к шершавой поверхности камня и опять задремал...
Ожидая моего появления, они могли находиться сейчас совсем рядом. Может быть, даже в нескольких милях отсюда, а может, и еще ближе. Но что я точно знал — они наблюдали. Насколько я мог судить, родник Потерянная Лошадь где-то рядом. Когда наступит ночь, выберусь отсюда и продолжу свой путь к горам.
Если идти отсюда на восток, там должен встретиться глубокий каньон. И если туда ведет тропа, а она должна вести, по моим расчетам, туда, я смогу пройти по дну каньона, потом по холмам позади него, заросшим пальмами, потом пересечь долину... И я у своих друзей.
Думать об этом было так просто, гораздо труднее осуществить. Мне предстоял длинный трудный путь. И мои враги могли знать о роднике Потерянная Лошадь, поджидать меня рядом с ним. К тому времени мне уже понадобится вода, чтобы одолеть остаток пути, и я собирался добыть ее.
Если у родника меня будут поджидать один-два человека, что ж, придется вступить в схватку с ними. У меня цел пистолет и к нему есть еще в запасе двадцать четыре патрона: я не собирался играть с ними в бирюльки, слишком много пройдено, но еще больше предстоит пройти по сухой каменистой местности. Мои ноги в ранах, от одежды остались одни клочья, и порой мне казалось, что я схожу с ума... Если они подстерегают меня, а это наверняка так, я убью их. Скольких смогу. В этом не может быть сомнений.
Когда на землю пали первые тени приближающейся ночи, я высунул голову из своего каменного мешка и прислушался. Тишина. Выбравшись, я тронулся в путь. К роднику Потерянная Лошадь.
Оглядываясь по сторонам, я сжимал в руке пистолет, держа его наготове. Моя фляга снова была полна. Я сделал глоток и пошел. Во рту быстро пересыхало, как в самой горячей пустыне, нервы были напряжены до предела...
На мгновение раньше, чем они увидели меня, я заметил их лошадей. Бандитов было двое: от неожиданности столкновения мы уставились друг на друга. Я выстрелил первым. Один из них упал.
Пока я целился второй раз, прогремел ответный залп. Стрелявший носил испанскую одежду, но был явно англичанином — я рассмотрел его. Он выстрелил снова, промахнувшись, потому, очевидно, что выпущенные до того мои три пули сбили его с толку. Он упал. Их лошади, всполошившиеся от выстрелов, рванули назад, по тропе. Присев на песок, я перезарядил пистолет и теперь снова был готов стрелять. Но оба бандита не давали мне повода для этого, неподвижно лежа на земле возле костра, видно недавно разведенного ими.