Как же достичь равенства и справедливости? Как обеспечить объективность?
Шутка, отдающая демагогией. Если имеется только объект, будет только объективность. Если же есть объект и субъект, то будет командовать только субъективность. Впрочем, кроме демагогии, тут налицо реалии, над которыми стоит подумать.
А думаем мы так: есть субъективность Бога (в религиозных текстах подтверждений хватает) и есть субъективность Сатаны (в подтверждениях не нуждается). Капиталистический суд, несправедливо засудивший антисистемника, по-своему объективен – не меньше чем коммунистический суд, безусловно несправедливый по отношению к системнику. Но! Правосудие, независимое от друзей капитала и зависимое от врагов капитала – а значит, НЕПОДКУПНОЕ, – обеспечивает под-лин-ные равенство, справедливость, объективность. С поправками, отклонениями в ту или иную сторону, обусловленными практическими социальными предпочтениями, вытекающими из любой мало-мальски антикапиталистической теории. Минимальность и невредность этих колебаний, в свою очередь, определяется тем, что объект и субъект должны быть плотно вмонтированы в диктатуру пролетариата или в другую, столь же антибуржуазную. Классовая диктатура правит во всех государствах. Эта аксиома даёт полноценное право словесно утверждать, что верен исторический вердикт, выносимый лишь антисистемой.
И такое же право материально утверждать это в повседневной жизни. Поэтому мы честны. Поэтому мы опасны для капиталистов.
Растоптав неугодное прошлое, угрожая неугодному настоящему, капитализм столь же рьяно выискивает крамолу неугодного будущего. Однако суть законов истории, заветы божественного бытия заключаются в том, что антисистемную истину не может извести самая изощрённая ложь отпрысков дьявола. Даже их упреждающие удары бессильны убить венценосную идею социального мироустройства: антикапитализм и его высшую точку – КОММУНИЗМ.
Не счесть бед и страданий, которые капитализм принёс и, к несчастью, ещё принесёт человечеству. Однако, каким бы неизбежным ни был ход всемирной истории, люди и народы никогда не примирялись и не примирятся с ненасытной, всепожирающей властью денег и барыша. Начинали они с разрозненных выступлений, слабо подготовленных с практической стороны, ещё слабее – с теоретической, а то и вовсе неподготовленных. Нередко эти выступления облекались в малоперспективные либо совершенно бесперспективные, ненаучные формы. Зрел капитализм и зрели борцы. Вызревали научные предпосылки антисистемного сопротивления. В XIX веке они сложились в коммунизм, как в подлинную науку, избавившуюся, наконец, от утопических, идеалистических, иных нежизнеспособных черт. Разумеется, не сами по себе – это сделал Карл Маркс (1818–1883).
И вот что интересно. Когда жил и творил Маркс, то мало кто, кроме Фридриха Энгельса (1820–1895), сознавал, что новая философия освободительной борьбы, политико-экономические законы, открытые и введённые в теорию и практику её, могут и должны называться марксизмом. Это произошло позже. Лишь после смерти Маркса данный научный термин прочно укоренился как среди последователей, так и в стане врагов. Когда жил и творил Владимир Ильич Ульянов-Ленин (1870–1924), терминологического понятия «ленинизм» практически не существовало. Более чем очевидно, что лично Ленин резко возражал бы против использования нами этого понятия. Но после его кончины оно всё-таки вошло в жизнь, в плоть и кровь политических и экономических реалий.
Это вполне справедливо. Ленинизм, логично и последовательно вырастая из марксизма, явил собой новый крупнейший прорыв в данной области человеческого знания и бытия. Если Маркс, условно говоря, определил, ЧТО следует делать для сокрушения рабской системы, то Ленин определил, ГДЕ и КОГДА это можно и нужно делать. Иными словами, марксизм и ленинизм – две количественные и качественные ипостаси одного великого учения. Их можно представить в виде первого и второго этажей здания коммунистического будущего.
Величие его архитекторов проявилось во многом. Однако оценивали они свои гениальные труды гораздо скромнее, нежели потомки. Достаточно сказать, что у истоков марксизма стоят двое единомышленников и товарищей по борьбе, он несёт на себе печать двух полноправных разработчиков. Но Энгельс, переживший Маркса, добровольно и решительно отказывался от этой чести в пользу своего друга. Никто из них не был себялюбивой политической дешёвкой, которыми так изобилует буржуазная действительность – самохвальная, крикливая, лжепафосная. Невозможно вообразить этих людей рекламирующими свои произведения, упивающимися собственным научным авторством. Невозможно представить, чтобы слух Маркса и Ленина услаждали эти бессмертные слова – марксизм и ленинизм. Революционеры всего мира если и нарушили волю классиков, то не из-за корыстных амбиций отцов-основателей, чего не было, а по причине исторической адекватности и справедливости. Каковая у людей высокоморальных ассоциируется в первую очередь с общественными, а не с личными лаврами, то бишь интересами. Словом, понятия «марксизм» и «ленинизм» утвердились не благодаря, а вопреки желанию создателей обоих этажей грандиозного строения.
Грандиозного ещё и потому, что вовсе не двухэтажного. На сегодняшний день мы имеем целых три этажа, являющихся плодом гениального социального зодчества. Третьим является сталинизм – следующая количественная и качественная ипостась учения Маркса, Энгельса. Ленина. Та, что определила, КАК – какими силами, средствами, в каком направлении строить и защищать новую жизнь.
Здесь тоже присутствует некоторая условность. Ведь ответы на вопросы «что», «где», «когда», «как» в тактически неодинаковом, но в стратегически едином виде содержатся в научном наследии каждого из этой плеяды. Но есть и безусловность. Она заключается в живом характере их философского творчества, которое отторгает любое идолопоклонство или насилие над собой, но поддаётся совершенствованию, оттачиванию. И даже требует антидогматического, преемственного расширения и углубления.
Думается, мы с первых строк попали в немилость к некоторым ортодоксальным толкователям учения, привыкшим считать себя блюстителями его чистоты. Среди них встречаются ностальгирующие мэтры бывшего коммунистического истеблишмента. Когда-то их пассажам, ладно скроенным по конъюнктурным идеологическим лекалам, почтительно внимали на семинарах, конференциях и прочих «марксистско-ленинских» посиделках. Сейчас, лишённые прежнего внимания, они скучают, но при случае всё так же стремятся поучать, демонстрируя на практике изумительную ловкость в трактовке теории. Попадаются среди них и узколобые типажи, не без основания прозванные «коммуняками», – начётчики и филистеры, для которых одобренное и спущенное сверху словосочетание «марксизм-ленинизм» превратилось в подобие заклинания, став чем-то вроде «во имя отца и сына…». Эти отстали от жизни на десятилетия, если не на целый век.
Невзирая на риск обратить против себя ещё большее неудовольствие и тех и других, продолжим изложение того, что считаем азами обществоведения. Откуда, между прочим, вытекает, что как раз эти азы и демонстрируют ортодоксальный, фундаменталистский подход к обсуждаемой проблеме.
В качестве заметки на полях. «Ортодоксальность», «фундаментализм» превращены в бранные политические ярлыки, но бывают ценны и полезны. Если они не замешены на косности, то не только не тормозят прогресс – способствуют как плавному эволюционному, так и скачкообразному революционному развитию. Не замечать их недостатков было бы неосторожно. Однако мы видим в них, кроме налёта догматики и фанатизма, редко встречающиеся в наши дни глубину знаний, кристальность чувств, подкупающую, но неподкупную верность идее.
Фундаментальными этапами генезиса научного коммунизма были:
ДОМАРКСИСТСКИЙ – самый длительный, недостаточно обоснованный философски, плохо стыкующийся с прилагательным «научный», чаще стихийный порыв трудового люда, непременным атрибутом которого было вооружённое восстание против угнетения; несмотря на неразвитость производительных сил, религиозную окраску, малосознательность масс и непонимание законов классовой борьбы, нередко носил отчётливые признаки коммунистичности. Отсутствие мирового авангарда.
МАРКСИСТСКИЙ – верный политэкономический анализ истории, объяснение законов классовой борьбы, обоснование неизбежности мировой революции и перехода от капиталистической общественной формации к коммунистической; первые организационные шаги в этом направлении, первая научная интернационализация пролетарского антисистемного сопротивления. Мировая авангардность идеи.
ЛЕНИНСКИЙ – опора на законы классовой борьбы и пролетарский интернационализм, подтверждение неизбежности мировой революции, но не одновременного свержения капитализма во всех развитых государствах, а вероятной победы народа первоначально в одной или в нескольких странах – уязвимом месте капиталистического лагеря; претворение научного открытия в жизнь с закладыванием основ великой советской государственности. Мировая авангардность партии.
СТАЛИНСКИЙ – продолжение следования законам классовой борьбы и пролетарскому интернационализму, сосредоточение внимания не на неизбежности, а на необязательности мировой революции для строительства социалистического и даже коммунистического общества сначала в отдельно взятой стране – центре антисистемности; выполнение базовых научных предначертаний через развитие советского патриотизма, создание мирового лагеря социализма и приближение к военно-экономическому паритету с лагерем капитализма. Мировая авангардность России.
Такова более чем лаконичная характеристика этапов. В действительности каждый из них вмещает в себя могучие философскую и прикладную составляющие, простое изложение которых займёт толстенный том. То, что наступило потом, есть в каком-то смысле безымянный этап нашего теоретического и практического существования – сильно ослабленного, являвшегося околонаучным и околокоммунистическим.
Немного забегая вперёд, определимся по тому, что составляет костяк нашей терминологии. Марксизм – это только марксизм. Говоря о ленинизме, мы имеем в виду марксизм-ленинизм. Сталинизм есть, соответственно, марксизм-ленинизм-сталинизм. Речевая экономия позволяет употреблять эти термины обособленно. Но и тогда сталинизм выступает в качестве наиболее полного эквивалента научного коммунизма. Это продолжится до тех пор, пока из прежней фундаментальной трёхсоставной базы не прорастёт новое продолжение нестареющего учения. Продолжая мысль: хороший философский стиль подразумевает под коммунизмом сплав теоретических и практических трудов, из которых состоит дело Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, как диалектическое единство революционно-эволюционного знания и действия.
Подробный разбор коммунистического учения не является задачей нашей книги, вышедшей в сокращённом наполовину варианте. Она не претендует на всеохватность событий и документов, перечисленных в оглавлении, на полное раскрытие образа Иосифа Виссарионовича Джугашвили – Сталина (1879–1953). Она лишь абрис гигантской социальной орбиты, на которую мы были выведены ракетой-носителем истории. Но имеет задачи и сверхзадачу: обретение читателем утраченного видения общей схемы, небольшие, но принципиальные уточнения деталей и проецировании узкой по названию темы на всю ширь и глубину жизни. Мы идём по следам немногих событий сталинской эпохи. А документы, взятые к рассмотрению, исчисляются даже не каплей, а частицей капли в событийно-документальном море. Через них мы предприняли попытку осуществить историко-архивное, контрпропагандистское и философское исследование и надеемся, что этот скромный опыт окажется полезным для заинтересованных и ищущих.
Книга не снабжена надлежаще оформленным научным аппаратом. Это связано с тем, что хотелось максимально использовать печатную площадь, отведённую под авторский текст, уплотнив его сверх меры, сэкономив на ссылках, указателях, библиографии и пр. Разумеется, редакторская и полиграфическая небрежность недопустимы. Но нам, в отличие от капиталистов, если и жертвовать, то внешней стороной пропагандистского изделия – иллюстративностью, качеством бумаги, отходом от ряда издательских норм. Есть и некоторое «внутреннее жертвование». При написании книг едва ли не самым важным является их адресность. Аудитория, которой мы адресуем наши идеи и ценности, с которой делимся осмыслением прошлого, информацией о настоящем и технологией строительства будущего, обширна и разнообразна. Она находится не только в нашей стране. Фактически – это все некапиталисты Земли и даже определённая часть капиталистов: миллиарды людей. Такой замах (не книги, а идеи) привёл к тому, что мы нарушили ряд канонов создания произведений, допустили смешение жанров и стилей.
В «сталинизме» соседствуют сухое перечисление свершившихся фактов с футурологическими предположениями, экономика с политической сатирой, философия с юмором, проза с поэзией. Строгая наука сопровождается эмоциональной публицистикой, фельетонными вставками. Для повышения читабельности мы уснастили книгу «лирическими отступлениями», которые не были обязательны, но они и не чужеродны. Наверное, не всё для всех удалось изложить ясно, доходчиво, доступно. Кроме языка популяризаторского, кроме просторечия и сленга здесь присутствует язык, понятный лишь человеку образованному. Кроме хорошо знакомой терминологии в оборот введена непривычная. Кроме упрощения явлений, присутствует их усложнение. Кроме побуждения к самостоятельным выводам и независимому мышлению присутствует нелюбимая большинством, но необходимая дидактичность, назидательность.
Не мы одни считаем, что назрел и перезрел безотлагательный вопрос, тесно связанный с именным понятием, вынесенным на обложку нашей книги. Он связан с жизненным путём как родоначальника понятия, так и страны и всего мира. Хотя в обозреваемое нами социальное поле не попало большее из той эпохи, независимо от важности содержания того, что в это поле попало, давно пора обратить внимание теоретиков и практиков коммунистического движения на совершенно абсурдную ситуацию, в которую они, выразимся не по-научному, вляпались. Она заключается в нежелании или в неспособности познания сталинизма, который, как и предыдущие этапы учения, есть не догма, а руководство к действию. Без него – фактора безупречной исторической мысли – не обозначить пути и методы, которые помогут поднять решение жизненно важных вопросов комдвижения на требуемую высоту. Без него – фактора мужественного исторического дела – окончательная победа антисистемы недостижима.
Следует отметить, что лично Сталин робкие попытки заговорить о сталинизме пресекал в зародыше. Он никогда не претендовал на звание классика, основоположника. Считал себя марксистом, ленинцем, о чём заявлял устно и письменно. Называя кого-нибудь так же, полагал это высшей похвалой. В этом, как и в похожем скромном поведении его предшественников и учителей, нет ничего странного, учитывая столь же благородное величие ученика.
Да и все они были упорными, прилежными учениками, впитавшими и творчески переработавшими многовековую мудрость человечества. Маркс являлся наследником европейских глашатаев свободолюбия, столь же романтическим, сколь и прагматическим. Ленин – наследником Маркса, привнесшим в учение изрядную долю восточно-ориентированной теории и практики. Сталин – наследником Маркса и Ленина, окончательно переведшим коммунистическое сопротивление на восточную колею, оплодотворившим накопленные знания реальной всепланетной и отчасти даже заземной перспективой. Вырастая в качестве мыслителей и вождей, они понимали, благодаря чему и кому стали такими, и их благородство было неотделимо от их благодарности – характерной черты достойных продолжателей великого и правого дела.
Итак. Маркс не запатентовал марксизм, хотя совершил в умах колоссальный, не сравнимый ни с чем переворот. Ленин даже не заикался о ленинизме, хотя подготовил и осуществил самую великую из революций. Для Сталина был неприемлем малейший намёк на сталинизм, хотя за его плечами уже были такие титанические свершения, как индустриализация, коллективизация, победа в мировой войне. Парадоксальность ситуации в том, что вожди, повторяем, были правы. Как были одновременно правы их потомки, которые через некоторое время после ухода вождей из жизни делали вышеприведённые названия устоявшейся, верной научной нормой.
Почему же не стало нормой употребление термина сталинизм?
Вообще-то после кончины И.В.Сталина непривычное для сегодняшних поколений словосочетание марксизм-ленинизм-сталинизм стало появляться, не могло не появиться изредка в выступлениях советских, чаще – зарубежных деятелей, в нашей и иностранной прессе, в научной литературе. В СССР это продолжалось недолго – какую-то пару лет, до XX съезда КПСС, состоявшегося в 1956 году. На закрытом заседании перед делегатами съезда выступил Хрущёв. Выступил самовольно, поправ нормы партийной дисциплины, социалистической законности и принятой у советских людей морали, с тайно подготовленным докладом о культе личности Сталина, а фактически с грубым, бездоказательным враньём.
Так был дан старт государственному антисталинизму в СССР. Так мировая реакция обрела своего лучшего и парадоксального союзника, который сделал ей бесценный идеологический подарок. Наивные полагали, что Хрущёв боролся с последствиями якобы негативных персональных качеств покойного вождя и с якобы незаслуженно завышенной оценкой наследия того. Однако трезво мыслящие угадывали: удар наносится не по преувеличению достоинств и не по одной лишь личности.
Не случайно, спустя считаные сутки, секретный (?) доклад появился на страницах «Нью-Йорк таймс» и был принят на ура мировой буржуазией, её рупорами и подголосками. Искушение назвать организатором утечки информации самого Хрущёва велико, но точных данных на этот счёт нет. Не подлежит сомнению одно: следы ведут в его ближайшее окружение. Годы спустя хрущёвские прихлебатели, знакомые с кухней, где готовилось это и другое антисталинское варево, намекали, что Шуйский – помощник Хрущёва – передал экземпляр доклада в израильское посольство в Москве. Видимо, до оглашения на съезде и с ведома патрона. А если после и без ведома, то вина Хрущёва ещё тяжелее.
В 1956 г. системники публично и с удовольствием нарекли Хрущёва «могильщиком коммунизма». А в 2006 г. в США помпезно, серией представительных конференций был отмечен полувековой юбилей XX съезда, поминавшегося самыми добрыми, тёплыми словами. Серьёзный повод для серьёзных раздумий.
Говоря без обиняков, методологическим пороком в работе большинства отечественных и зарубежных историков является то, что они упорно твердят о семидесяти четырёх годах советской власти. Ошибочная исходная установка типична и для вполне образованных лидеров компартий, тем более для неудовлетворительно подготовленных масс. Такая зашоренность мешает разглядеть, что в середине пятидесятых годов обозначился водораздел между подлинно советским и скрыто антисоветским периодами истории СССР. Во время так называемой перестройки – открыто антисоветским.
После смерти вождя и разрушения Советского Союза удары бича истины не только не ослабевают, но с каждым годом становятся крепче и, естественно, больнее. Тем и полезны. «Развенчание сталинизма низвело коммунистическую доктрину до уровня пошлости», – писала газета «Завтра», позиционирующая себя в качестве Газеты Государства Российского. Она выразила искреннее мнение людей, которые спохватились в недооценке научно-практического вклада Сталина в развитие страны и мира, когда гибель СССР стала почти неотвратима. К сожалению, мало кто из их поколения спохватился много раньше. Бить тревогу следовало, как только с хрущёвской трибуны понеслись призывы «догнать и перегнать Америку по производству мяса, масла, молока и яиц». Когда космические смыслы выбора между Востоком и Западом, между трактом духовным и желудочно-кишечным стали не просто нивелироваться, но почти целиком сводиться к мясомолочным предпочтениям.
Это была забота о благе народа, уверяют оппортунисты. Нет. Слюнотечение от западной роскоши, стратегия чрева, масштаб политических пошляков – вот что это было.
Сталинизм одел-обул, накормил-обогрел страну, однако масштаб его устремлений охватывал не какую-то богатую, но жалкую америку с её изобильными яйцами, а всю планету, всё человечество с его изобилием истории и богатством культуры. Он выводил русский и другие народы в авангард мира, где удои молока не главная цель, а обыкновенное средство, где предлагалась модель новой СВЕРХЦИВИЛИЗАЦИИ. С собственной, непохожей ни на чью гордостью советские люди шли противоположной дорогой к материальному достатку, нежели та, на которую их вытолкнули метлой двадцатого съезда.
Заканчивалась сталинская эпоха. Накат нового мира сменялся его откатом. Он был диалектическим и долгим. Внутри сопровождался глупыми и разрушительными действиями и бездействиями, но также рывками в развитии, феноменальными актами ускоренного созидания, спорадическими взлётами в культуре, науке, технике. Снаружи – отдельными успехами в распространении коммунистического влияния на земном шаре. И всё же из-за общего процесса затухания рывки и взлёты из года в год были реже и слабее, а провалы учащались. Едва успев создаться, подтачивалась неокрепшая антисистемность других стран, вставших на путь строительства социализма. Кто-то из тогдашних руководителей Китая метко сказал про нас: спутник запустили, а красное знамя уронили.
Не будем, впрочем, забывать, что импульсы поступательного движения маховика общественного прогресса, раскрученного сталинизмом, ощущаются поныне, в XXI веке. Советским бездонным научно-техническим потенциалом, не говоря о сырьевом, советским передовым социальным примером подпитывалась вся планета. Не только в центрах, но и на периферии мировой науки, экономики и политики остро ощущаются негативные последствия разрушения потенциала и дискредитации примера.
Вот как выглядят эти последствия всего по трём позициям, взятым, что называется, навскидку:
I. Несмотря на замалчивание, из различных сфер мировой науки просачиваются сведения о снижении отдачи от научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, о попадании в тупик целых направлений научных поисков – предмете разработок бывших советских НИИ и КБ, ныне закрывшихся или влачащих жалкое существование.
II. Туго, со скрипом, но к рабочим германского сталелитейного завода или индийской текстильной фабрики приходит понимание того, почему хозяева всё смелее снижают расценки и увольняют, почему власти всё чаще ликвидируют бесплатные детсады, медобслуживание, уменьшают другие социальные льготы.
III. Оказались незастрахованными от применения грубого насилия со стороны более могучих финансово-промышленных группировок буржуазные группировки рангом помельче – иракские, иранские, малайзийские, аргентинские, швейцарские, югославские, многие другие.
Чего же они хотели, чего ещё им было ожидать?
I. Нет Советского Союза – и окопавшаяся в США армия нобелевских лауреатов безуспешно бьётся над решением ряда животрепещущих научных проблем. (Запад кичится перед нами превосходящим числом нобелиатов. Но мы-то знаем, что Нобелевская премия при всех исключениях служит системным знаком отличия и присуждается преимущественно по политическим мотивам, в политических интересах капиталистической элиты. Да и задумывалась она как один из инструментов сионизма.)
II. Нет Советского Союза – и капиталисты не боятся поднимать планку эксплуатации, опуская планку социального обеспечения. (Ведь трудящиеся подвластных им стран лишились объекта привлекательного опыта и примера, лишились живого, заразительного антисистемного образца подражания, и советские братья по классу больше не придут на выручку угнетаемым пролетариям. Да и деклассировалось сознание значительной части пролетариата, оставшегося без полноценного учения.)
III. Нет Советского Союза – и мир буржуазии лишился противовеса, сдерживавшего нахрапистый капитал янки. (Противовес не позволял североамериканской авиации не то что бомбить Багдад, Белград, Кабул – вообще показываться в их небе. Да и Западную Европу янки готовы завтра же пробомбить, если та решит стать полностью от них независимой и начнёт выдавливать их с континента.)
Очевидно, что ликвидация СССР была выгодна лишь кучке транснациональных сверхбогачей, вокруг которых кормится прислуга – разная предпринимательская и буржуазно-властная сволочь. Среди этой же прислуги водится и «коммунячья» антисталинская сволочь. Поддержка их со стороны части общественности невозможна без предварительного оболванивания этой общественности.
В конечном счёте любую борьбу выигрывают не танки, корабли, самолёты, а пропаганда. Распропагандировать экипаж танка важнее, чем разворотить снарядом эту боевую машину. Недаром один неглупый западный деятель утверждал, что маленькая, но хорошая газета стóит большого авианосца.
Шутка, отдающая демагогией. Если имеется только объект, будет только объективность. Если же есть объект и субъект, то будет командовать только субъективность. Впрочем, кроме демагогии, тут налицо реалии, над которыми стоит подумать.
А думаем мы так: есть субъективность Бога (в религиозных текстах подтверждений хватает) и есть субъективность Сатаны (в подтверждениях не нуждается). Капиталистический суд, несправедливо засудивший антисистемника, по-своему объективен – не меньше чем коммунистический суд, безусловно несправедливый по отношению к системнику. Но! Правосудие, независимое от друзей капитала и зависимое от врагов капитала – а значит, НЕПОДКУПНОЕ, – обеспечивает под-лин-ные равенство, справедливость, объективность. С поправками, отклонениями в ту или иную сторону, обусловленными практическими социальными предпочтениями, вытекающими из любой мало-мальски антикапиталистической теории. Минимальность и невредность этих колебаний, в свою очередь, определяется тем, что объект и субъект должны быть плотно вмонтированы в диктатуру пролетариата или в другую, столь же антибуржуазную. Классовая диктатура правит во всех государствах. Эта аксиома даёт полноценное право словесно утверждать, что верен исторический вердикт, выносимый лишь антисистемой.
И такое же право материально утверждать это в повседневной жизни. Поэтому мы честны. Поэтому мы опасны для капиталистов.
Растоптав неугодное прошлое, угрожая неугодному настоящему, капитализм столь же рьяно выискивает крамолу неугодного будущего. Однако суть законов истории, заветы божественного бытия заключаются в том, что антисистемную истину не может извести самая изощрённая ложь отпрысков дьявола. Даже их упреждающие удары бессильны убить венценосную идею социального мироустройства: антикапитализм и его высшую точку – КОММУНИЗМ.
Не счесть бед и страданий, которые капитализм принёс и, к несчастью, ещё принесёт человечеству. Однако, каким бы неизбежным ни был ход всемирной истории, люди и народы никогда не примирялись и не примирятся с ненасытной, всепожирающей властью денег и барыша. Начинали они с разрозненных выступлений, слабо подготовленных с практической стороны, ещё слабее – с теоретической, а то и вовсе неподготовленных. Нередко эти выступления облекались в малоперспективные либо совершенно бесперспективные, ненаучные формы. Зрел капитализм и зрели борцы. Вызревали научные предпосылки антисистемного сопротивления. В XIX веке они сложились в коммунизм, как в подлинную науку, избавившуюся, наконец, от утопических, идеалистических, иных нежизнеспособных черт. Разумеется, не сами по себе – это сделал Карл Маркс (1818–1883).
И вот что интересно. Когда жил и творил Маркс, то мало кто, кроме Фридриха Энгельса (1820–1895), сознавал, что новая философия освободительной борьбы, политико-экономические законы, открытые и введённые в теорию и практику её, могут и должны называться марксизмом. Это произошло позже. Лишь после смерти Маркса данный научный термин прочно укоренился как среди последователей, так и в стане врагов. Когда жил и творил Владимир Ильич Ульянов-Ленин (1870–1924), терминологического понятия «ленинизм» практически не существовало. Более чем очевидно, что лично Ленин резко возражал бы против использования нами этого понятия. Но после его кончины оно всё-таки вошло в жизнь, в плоть и кровь политических и экономических реалий.
Это вполне справедливо. Ленинизм, логично и последовательно вырастая из марксизма, явил собой новый крупнейший прорыв в данной области человеческого знания и бытия. Если Маркс, условно говоря, определил, ЧТО следует делать для сокрушения рабской системы, то Ленин определил, ГДЕ и КОГДА это можно и нужно делать. Иными словами, марксизм и ленинизм – две количественные и качественные ипостаси одного великого учения. Их можно представить в виде первого и второго этажей здания коммунистического будущего.
Величие его архитекторов проявилось во многом. Однако оценивали они свои гениальные труды гораздо скромнее, нежели потомки. Достаточно сказать, что у истоков марксизма стоят двое единомышленников и товарищей по борьбе, он несёт на себе печать двух полноправных разработчиков. Но Энгельс, переживший Маркса, добровольно и решительно отказывался от этой чести в пользу своего друга. Никто из них не был себялюбивой политической дешёвкой, которыми так изобилует буржуазная действительность – самохвальная, крикливая, лжепафосная. Невозможно вообразить этих людей рекламирующими свои произведения, упивающимися собственным научным авторством. Невозможно представить, чтобы слух Маркса и Ленина услаждали эти бессмертные слова – марксизм и ленинизм. Революционеры всего мира если и нарушили волю классиков, то не из-за корыстных амбиций отцов-основателей, чего не было, а по причине исторической адекватности и справедливости. Каковая у людей высокоморальных ассоциируется в первую очередь с общественными, а не с личными лаврами, то бишь интересами. Словом, понятия «марксизм» и «ленинизм» утвердились не благодаря, а вопреки желанию создателей обоих этажей грандиозного строения.
Грандиозного ещё и потому, что вовсе не двухэтажного. На сегодняшний день мы имеем целых три этажа, являющихся плодом гениального социального зодчества. Третьим является сталинизм – следующая количественная и качественная ипостась учения Маркса, Энгельса. Ленина. Та, что определила, КАК – какими силами, средствами, в каком направлении строить и защищать новую жизнь.
Здесь тоже присутствует некоторая условность. Ведь ответы на вопросы «что», «где», «когда», «как» в тактически неодинаковом, но в стратегически едином виде содержатся в научном наследии каждого из этой плеяды. Но есть и безусловность. Она заключается в живом характере их философского творчества, которое отторгает любое идолопоклонство или насилие над собой, но поддаётся совершенствованию, оттачиванию. И даже требует антидогматического, преемственного расширения и углубления.
Думается, мы с первых строк попали в немилость к некоторым ортодоксальным толкователям учения, привыкшим считать себя блюстителями его чистоты. Среди них встречаются ностальгирующие мэтры бывшего коммунистического истеблишмента. Когда-то их пассажам, ладно скроенным по конъюнктурным идеологическим лекалам, почтительно внимали на семинарах, конференциях и прочих «марксистско-ленинских» посиделках. Сейчас, лишённые прежнего внимания, они скучают, но при случае всё так же стремятся поучать, демонстрируя на практике изумительную ловкость в трактовке теории. Попадаются среди них и узколобые типажи, не без основания прозванные «коммуняками», – начётчики и филистеры, для которых одобренное и спущенное сверху словосочетание «марксизм-ленинизм» превратилось в подобие заклинания, став чем-то вроде «во имя отца и сына…». Эти отстали от жизни на десятилетия, если не на целый век.
Невзирая на риск обратить против себя ещё большее неудовольствие и тех и других, продолжим изложение того, что считаем азами обществоведения. Откуда, между прочим, вытекает, что как раз эти азы и демонстрируют ортодоксальный, фундаменталистский подход к обсуждаемой проблеме.
В качестве заметки на полях. «Ортодоксальность», «фундаментализм» превращены в бранные политические ярлыки, но бывают ценны и полезны. Если они не замешены на косности, то не только не тормозят прогресс – способствуют как плавному эволюционному, так и скачкообразному революционному развитию. Не замечать их недостатков было бы неосторожно. Однако мы видим в них, кроме налёта догматики и фанатизма, редко встречающиеся в наши дни глубину знаний, кристальность чувств, подкупающую, но неподкупную верность идее.
Фундаментальными этапами генезиса научного коммунизма были:
ДОМАРКСИСТСКИЙ – самый длительный, недостаточно обоснованный философски, плохо стыкующийся с прилагательным «научный», чаще стихийный порыв трудового люда, непременным атрибутом которого было вооружённое восстание против угнетения; несмотря на неразвитость производительных сил, религиозную окраску, малосознательность масс и непонимание законов классовой борьбы, нередко носил отчётливые признаки коммунистичности. Отсутствие мирового авангарда.
МАРКСИСТСКИЙ – верный политэкономический анализ истории, объяснение законов классовой борьбы, обоснование неизбежности мировой революции и перехода от капиталистической общественной формации к коммунистической; первые организационные шаги в этом направлении, первая научная интернационализация пролетарского антисистемного сопротивления. Мировая авангардность идеи.
ЛЕНИНСКИЙ – опора на законы классовой борьбы и пролетарский интернационализм, подтверждение неизбежности мировой революции, но не одновременного свержения капитализма во всех развитых государствах, а вероятной победы народа первоначально в одной или в нескольких странах – уязвимом месте капиталистического лагеря; претворение научного открытия в жизнь с закладыванием основ великой советской государственности. Мировая авангардность партии.
СТАЛИНСКИЙ – продолжение следования законам классовой борьбы и пролетарскому интернационализму, сосредоточение внимания не на неизбежности, а на необязательности мировой революции для строительства социалистического и даже коммунистического общества сначала в отдельно взятой стране – центре антисистемности; выполнение базовых научных предначертаний через развитие советского патриотизма, создание мирового лагеря социализма и приближение к военно-экономическому паритету с лагерем капитализма. Мировая авангардность России.
Такова более чем лаконичная характеристика этапов. В действительности каждый из них вмещает в себя могучие философскую и прикладную составляющие, простое изложение которых займёт толстенный том. То, что наступило потом, есть в каком-то смысле безымянный этап нашего теоретического и практического существования – сильно ослабленного, являвшегося околонаучным и околокоммунистическим.
Немного забегая вперёд, определимся по тому, что составляет костяк нашей терминологии. Марксизм – это только марксизм. Говоря о ленинизме, мы имеем в виду марксизм-ленинизм. Сталинизм есть, соответственно, марксизм-ленинизм-сталинизм. Речевая экономия позволяет употреблять эти термины обособленно. Но и тогда сталинизм выступает в качестве наиболее полного эквивалента научного коммунизма. Это продолжится до тех пор, пока из прежней фундаментальной трёхсоставной базы не прорастёт новое продолжение нестареющего учения. Продолжая мысль: хороший философский стиль подразумевает под коммунизмом сплав теоретических и практических трудов, из которых состоит дело Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, как диалектическое единство революционно-эволюционного знания и действия.
Подробный разбор коммунистического учения не является задачей нашей книги, вышедшей в сокращённом наполовину варианте. Она не претендует на всеохватность событий и документов, перечисленных в оглавлении, на полное раскрытие образа Иосифа Виссарионовича Джугашвили – Сталина (1879–1953). Она лишь абрис гигантской социальной орбиты, на которую мы были выведены ракетой-носителем истории. Но имеет задачи и сверхзадачу: обретение читателем утраченного видения общей схемы, небольшие, но принципиальные уточнения деталей и проецировании узкой по названию темы на всю ширь и глубину жизни. Мы идём по следам немногих событий сталинской эпохи. А документы, взятые к рассмотрению, исчисляются даже не каплей, а частицей капли в событийно-документальном море. Через них мы предприняли попытку осуществить историко-архивное, контрпропагандистское и философское исследование и надеемся, что этот скромный опыт окажется полезным для заинтересованных и ищущих.
Книга не снабжена надлежаще оформленным научным аппаратом. Это связано с тем, что хотелось максимально использовать печатную площадь, отведённую под авторский текст, уплотнив его сверх меры, сэкономив на ссылках, указателях, библиографии и пр. Разумеется, редакторская и полиграфическая небрежность недопустимы. Но нам, в отличие от капиталистов, если и жертвовать, то внешней стороной пропагандистского изделия – иллюстративностью, качеством бумаги, отходом от ряда издательских норм. Есть и некоторое «внутреннее жертвование». При написании книг едва ли не самым важным является их адресность. Аудитория, которой мы адресуем наши идеи и ценности, с которой делимся осмыслением прошлого, информацией о настоящем и технологией строительства будущего, обширна и разнообразна. Она находится не только в нашей стране. Фактически – это все некапиталисты Земли и даже определённая часть капиталистов: миллиарды людей. Такой замах (не книги, а идеи) привёл к тому, что мы нарушили ряд канонов создания произведений, допустили смешение жанров и стилей.
В «сталинизме» соседствуют сухое перечисление свершившихся фактов с футурологическими предположениями, экономика с политической сатирой, философия с юмором, проза с поэзией. Строгая наука сопровождается эмоциональной публицистикой, фельетонными вставками. Для повышения читабельности мы уснастили книгу «лирическими отступлениями», которые не были обязательны, но они и не чужеродны. Наверное, не всё для всех удалось изложить ясно, доходчиво, доступно. Кроме языка популяризаторского, кроме просторечия и сленга здесь присутствует язык, понятный лишь человеку образованному. Кроме хорошо знакомой терминологии в оборот введена непривычная. Кроме упрощения явлений, присутствует их усложнение. Кроме побуждения к самостоятельным выводам и независимому мышлению присутствует нелюбимая большинством, но необходимая дидактичность, назидательность.
Не мы одни считаем, что назрел и перезрел безотлагательный вопрос, тесно связанный с именным понятием, вынесенным на обложку нашей книги. Он связан с жизненным путём как родоначальника понятия, так и страны и всего мира. Хотя в обозреваемое нами социальное поле не попало большее из той эпохи, независимо от важности содержания того, что в это поле попало, давно пора обратить внимание теоретиков и практиков коммунистического движения на совершенно абсурдную ситуацию, в которую они, выразимся не по-научному, вляпались. Она заключается в нежелании или в неспособности познания сталинизма, который, как и предыдущие этапы учения, есть не догма, а руководство к действию. Без него – фактора безупречной исторической мысли – не обозначить пути и методы, которые помогут поднять решение жизненно важных вопросов комдвижения на требуемую высоту. Без него – фактора мужественного исторического дела – окончательная победа антисистемы недостижима.
Следует отметить, что лично Сталин робкие попытки заговорить о сталинизме пресекал в зародыше. Он никогда не претендовал на звание классика, основоположника. Считал себя марксистом, ленинцем, о чём заявлял устно и письменно. Называя кого-нибудь так же, полагал это высшей похвалой. В этом, как и в похожем скромном поведении его предшественников и учителей, нет ничего странного, учитывая столь же благородное величие ученика.
Да и все они были упорными, прилежными учениками, впитавшими и творчески переработавшими многовековую мудрость человечества. Маркс являлся наследником европейских глашатаев свободолюбия, столь же романтическим, сколь и прагматическим. Ленин – наследником Маркса, привнесшим в учение изрядную долю восточно-ориентированной теории и практики. Сталин – наследником Маркса и Ленина, окончательно переведшим коммунистическое сопротивление на восточную колею, оплодотворившим накопленные знания реальной всепланетной и отчасти даже заземной перспективой. Вырастая в качестве мыслителей и вождей, они понимали, благодаря чему и кому стали такими, и их благородство было неотделимо от их благодарности – характерной черты достойных продолжателей великого и правого дела.
Итак. Маркс не запатентовал марксизм, хотя совершил в умах колоссальный, не сравнимый ни с чем переворот. Ленин даже не заикался о ленинизме, хотя подготовил и осуществил самую великую из революций. Для Сталина был неприемлем малейший намёк на сталинизм, хотя за его плечами уже были такие титанические свершения, как индустриализация, коллективизация, победа в мировой войне. Парадоксальность ситуации в том, что вожди, повторяем, были правы. Как были одновременно правы их потомки, которые через некоторое время после ухода вождей из жизни делали вышеприведённые названия устоявшейся, верной научной нормой.
Почему же не стало нормой употребление термина сталинизм?
Вообще-то после кончины И.В.Сталина непривычное для сегодняшних поколений словосочетание марксизм-ленинизм-сталинизм стало появляться, не могло не появиться изредка в выступлениях советских, чаще – зарубежных деятелей, в нашей и иностранной прессе, в научной литературе. В СССР это продолжалось недолго – какую-то пару лет, до XX съезда КПСС, состоявшегося в 1956 году. На закрытом заседании перед делегатами съезда выступил Хрущёв. Выступил самовольно, поправ нормы партийной дисциплины, социалистической законности и принятой у советских людей морали, с тайно подготовленным докладом о культе личности Сталина, а фактически с грубым, бездоказательным враньём.
Так был дан старт государственному антисталинизму в СССР. Так мировая реакция обрела своего лучшего и парадоксального союзника, который сделал ей бесценный идеологический подарок. Наивные полагали, что Хрущёв боролся с последствиями якобы негативных персональных качеств покойного вождя и с якобы незаслуженно завышенной оценкой наследия того. Однако трезво мыслящие угадывали: удар наносится не по преувеличению достоинств и не по одной лишь личности.
Не случайно, спустя считаные сутки, секретный (?) доклад появился на страницах «Нью-Йорк таймс» и был принят на ура мировой буржуазией, её рупорами и подголосками. Искушение назвать организатором утечки информации самого Хрущёва велико, но точных данных на этот счёт нет. Не подлежит сомнению одно: следы ведут в его ближайшее окружение. Годы спустя хрущёвские прихлебатели, знакомые с кухней, где готовилось это и другое антисталинское варево, намекали, что Шуйский – помощник Хрущёва – передал экземпляр доклада в израильское посольство в Москве. Видимо, до оглашения на съезде и с ведома патрона. А если после и без ведома, то вина Хрущёва ещё тяжелее.
В 1956 г. системники публично и с удовольствием нарекли Хрущёва «могильщиком коммунизма». А в 2006 г. в США помпезно, серией представительных конференций был отмечен полувековой юбилей XX съезда, поминавшегося самыми добрыми, тёплыми словами. Серьёзный повод для серьёзных раздумий.
Говоря без обиняков, методологическим пороком в работе большинства отечественных и зарубежных историков является то, что они упорно твердят о семидесяти четырёх годах советской власти. Ошибочная исходная установка типична и для вполне образованных лидеров компартий, тем более для неудовлетворительно подготовленных масс. Такая зашоренность мешает разглядеть, что в середине пятидесятых годов обозначился водораздел между подлинно советским и скрыто антисоветским периодами истории СССР. Во время так называемой перестройки – открыто антисоветским.
После смерти вождя и разрушения Советского Союза удары бича истины не только не ослабевают, но с каждым годом становятся крепче и, естественно, больнее. Тем и полезны. «Развенчание сталинизма низвело коммунистическую доктрину до уровня пошлости», – писала газета «Завтра», позиционирующая себя в качестве Газеты Государства Российского. Она выразила искреннее мнение людей, которые спохватились в недооценке научно-практического вклада Сталина в развитие страны и мира, когда гибель СССР стала почти неотвратима. К сожалению, мало кто из их поколения спохватился много раньше. Бить тревогу следовало, как только с хрущёвской трибуны понеслись призывы «догнать и перегнать Америку по производству мяса, масла, молока и яиц». Когда космические смыслы выбора между Востоком и Западом, между трактом духовным и желудочно-кишечным стали не просто нивелироваться, но почти целиком сводиться к мясомолочным предпочтениям.
Это была забота о благе народа, уверяют оппортунисты. Нет. Слюнотечение от западной роскоши, стратегия чрева, масштаб политических пошляков – вот что это было.
Сталинизм одел-обул, накормил-обогрел страну, однако масштаб его устремлений охватывал не какую-то богатую, но жалкую америку с её изобильными яйцами, а всю планету, всё человечество с его изобилием истории и богатством культуры. Он выводил русский и другие народы в авангард мира, где удои молока не главная цель, а обыкновенное средство, где предлагалась модель новой СВЕРХЦИВИЛИЗАЦИИ. С собственной, непохожей ни на чью гордостью советские люди шли противоположной дорогой к материальному достатку, нежели та, на которую их вытолкнули метлой двадцатого съезда.
Заканчивалась сталинская эпоха. Накат нового мира сменялся его откатом. Он был диалектическим и долгим. Внутри сопровождался глупыми и разрушительными действиями и бездействиями, но также рывками в развитии, феноменальными актами ускоренного созидания, спорадическими взлётами в культуре, науке, технике. Снаружи – отдельными успехами в распространении коммунистического влияния на земном шаре. И всё же из-за общего процесса затухания рывки и взлёты из года в год были реже и слабее, а провалы учащались. Едва успев создаться, подтачивалась неокрепшая антисистемность других стран, вставших на путь строительства социализма. Кто-то из тогдашних руководителей Китая метко сказал про нас: спутник запустили, а красное знамя уронили.
Не будем, впрочем, забывать, что импульсы поступательного движения маховика общественного прогресса, раскрученного сталинизмом, ощущаются поныне, в XXI веке. Советским бездонным научно-техническим потенциалом, не говоря о сырьевом, советским передовым социальным примером подпитывалась вся планета. Не только в центрах, но и на периферии мировой науки, экономики и политики остро ощущаются негативные последствия разрушения потенциала и дискредитации примера.
Вот как выглядят эти последствия всего по трём позициям, взятым, что называется, навскидку:
I. Несмотря на замалчивание, из различных сфер мировой науки просачиваются сведения о снижении отдачи от научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, о попадании в тупик целых направлений научных поисков – предмете разработок бывших советских НИИ и КБ, ныне закрывшихся или влачащих жалкое существование.
II. Туго, со скрипом, но к рабочим германского сталелитейного завода или индийской текстильной фабрики приходит понимание того, почему хозяева всё смелее снижают расценки и увольняют, почему власти всё чаще ликвидируют бесплатные детсады, медобслуживание, уменьшают другие социальные льготы.
III. Оказались незастрахованными от применения грубого насилия со стороны более могучих финансово-промышленных группировок буржуазные группировки рангом помельче – иракские, иранские, малайзийские, аргентинские, швейцарские, югославские, многие другие.
Чего же они хотели, чего ещё им было ожидать?
I. Нет Советского Союза – и окопавшаяся в США армия нобелевских лауреатов безуспешно бьётся над решением ряда животрепещущих научных проблем. (Запад кичится перед нами превосходящим числом нобелиатов. Но мы-то знаем, что Нобелевская премия при всех исключениях служит системным знаком отличия и присуждается преимущественно по политическим мотивам, в политических интересах капиталистической элиты. Да и задумывалась она как один из инструментов сионизма.)
II. Нет Советского Союза – и капиталисты не боятся поднимать планку эксплуатации, опуская планку социального обеспечения. (Ведь трудящиеся подвластных им стран лишились объекта привлекательного опыта и примера, лишились живого, заразительного антисистемного образца подражания, и советские братья по классу больше не придут на выручку угнетаемым пролетариям. Да и деклассировалось сознание значительной части пролетариата, оставшегося без полноценного учения.)
III. Нет Советского Союза – и мир буржуазии лишился противовеса, сдерживавшего нахрапистый капитал янки. (Противовес не позволял североамериканской авиации не то что бомбить Багдад, Белград, Кабул – вообще показываться в их небе. Да и Западную Европу янки готовы завтра же пробомбить, если та решит стать полностью от них независимой и начнёт выдавливать их с континента.)
Очевидно, что ликвидация СССР была выгодна лишь кучке транснациональных сверхбогачей, вокруг которых кормится прислуга – разная предпринимательская и буржуазно-властная сволочь. Среди этой же прислуги водится и «коммунячья» антисталинская сволочь. Поддержка их со стороны части общественности невозможна без предварительного оболванивания этой общественности.
В конечном счёте любую борьбу выигрывают не танки, корабли, самолёты, а пропаганда. Распропагандировать экипаж танка важнее, чем разворотить снарядом эту боевую машину. Недаром один неглупый западный деятель утверждал, что маленькая, но хорошая газета стóит большого авианосца.