Лаврентий Гурджиев
Сталинизм – спасение России
Посвящается всем, чьи разум и дух стремятся ввысь, даже если тело не поспевает за ними.
От автора
Даже аннотированное изложение «Сталинизма» заняло бы слишком много места. Ведь содержание книги не сводится только к биографическому и справочно-политическому прошлому, хотя это, конечно, тоже очень важно. Ибо, кто знает прошлое, тот знает будущее, а кто знает будущее, тому подвластно настоящее.
Можно сколько угодно поносить либо, наоборот, превозносить Землю – ей это без разницы. Она единственная планета, где мы пока существуем, и от нашей хулы или похвалы не перестаёт пребывать Землёй (в рамках неизбежных географических, геологических, климатических, биологических и пр. изменений). Можно сколько угодно поносить/превозносить Сталина – ему это тоже без разницы. С существенным уточнением: его хулители уподобляются тем, кто считал, что Земля плоская и покоится на слонах-черепахах, превозносители – тем, кто уверен в её шарообразности. Что и кто ближе к истине?
На самом деле наша планета имеет более сложную, нежели шарообразная, форму геоида и является лишь небольшой частью Солнечной системы, как обширного поля будущего расселения человечества. На самом деле образ Сталина, далёкий от стереотипов, одна из составляющих главного понятия – сталинизма, как целостной теории и практики (внутри которых неизбежны собственные изменения и подвижки). Жить можно как с мнением о том, что Земля плоская, а Сталин – это зло, так и с прямо противоположным. Цена и ценности такой жизни, ложность и неложность её знания, частные итоги прожитого, сливающиеся в общую итоговую картину судьбы наций и народов, – вот как поставлен вопрос, и автор неуклончиво отвечает на него.
Книга была задумана в 1992 году, когда глобальный катаклизм, связанный с разрушением СССР, только начал охватывать мир и когда стало ясно, что замалчивать её тематику отныне окончательно становится преступлением. Вопреки трёпу коварных или наивных болтунов, тогда эпоха демократии не началась, а завершилась. Причём не только у нас, но почти во всём мире. Особенно в его западной части, где усиливающийся тоталитаризм и свирепеющая диктатура повсеместно вытесняют «старое, доброе буржуазное общество».
В книге использованы труды классиков научного коммунизма, произведения отечественных и иностранных авторов, напечатанные в легальных и нелегальных изданиях, неопубликованная информация. Документальная часть глав (сталинские тексты) основывается на копиях архивных материалов. Некоторые воспроизведены с незначительными сокращениями.
Настоящее издание является кратким вариантом. Автор не несёт ответственности за черновые варианты своей рукописи, которые могут появляться в самиздате, в Интернете и содержать неточности и ошибки, и подтверждает аутентичность только данной публикации.
Можно сколько угодно поносить либо, наоборот, превозносить Землю – ей это без разницы. Она единственная планета, где мы пока существуем, и от нашей хулы или похвалы не перестаёт пребывать Землёй (в рамках неизбежных географических, геологических, климатических, биологических и пр. изменений). Можно сколько угодно поносить/превозносить Сталина – ему это тоже без разницы. С существенным уточнением: его хулители уподобляются тем, кто считал, что Земля плоская и покоится на слонах-черепахах, превозносители – тем, кто уверен в её шарообразности. Что и кто ближе к истине?
На самом деле наша планета имеет более сложную, нежели шарообразная, форму геоида и является лишь небольшой частью Солнечной системы, как обширного поля будущего расселения человечества. На самом деле образ Сталина, далёкий от стереотипов, одна из составляющих главного понятия – сталинизма, как целостной теории и практики (внутри которых неизбежны собственные изменения и подвижки). Жить можно как с мнением о том, что Земля плоская, а Сталин – это зло, так и с прямо противоположным. Цена и ценности такой жизни, ложность и неложность её знания, частные итоги прожитого, сливающиеся в общую итоговую картину судьбы наций и народов, – вот как поставлен вопрос, и автор неуклончиво отвечает на него.
Книга была задумана в 1992 году, когда глобальный катаклизм, связанный с разрушением СССР, только начал охватывать мир и когда стало ясно, что замалчивать её тематику отныне окончательно становится преступлением. Вопреки трёпу коварных или наивных болтунов, тогда эпоха демократии не началась, а завершилась. Причём не только у нас, но почти во всём мире. Особенно в его западной части, где усиливающийся тоталитаризм и свирепеющая диктатура повсеместно вытесняют «старое, доброе буржуазное общество».
В книге использованы труды классиков научного коммунизма, произведения отечественных и иностранных авторов, напечатанные в легальных и нелегальных изданиях, неопубликованная информация. Документальная часть глав (сталинские тексты) основывается на копиях архивных материалов. Некоторые воспроизведены с незначительными сокращениями.
Настоящее издание является кратким вариантом. Автор не несёт ответственности за черновые варианты своей рукописи, которые могут появляться в самиздате, в Интернете и содержать неточности и ошибки, и подтверждает аутентичность только данной публикации.
* * *
«Сталин ушёл не в прошлое, он растворился в будущем».
Пьер Куртад, французский писатель
Предисловие
В начале было слово. И слово было у дьявола. И слово было «деньги», звучавшее по-разному на разных языках с незапамятных времён. Выражение «капитал» в специфическом значении денег, пущенных в финансовый оборот, становящихся товаром, возникло позднее, но тоже очень давно. Прижилось оно, когда около пятисот лет назад в Европе пробились ростки современной системы капитализма, хотя СИСТЕМА, как таковая возникла гораздо раньше её нынешней буржуазно-монетаристской инкарнации.
Согласно современной научной классификации, после первобытно-общинного строя друг друга последовательно сменяли следующие общественно-экономические формации: рабовладельческая, феодальная, капиталистическая… Но при немалых внешних и внутренних различиях все они имели одинаковую материальную несущую конструкцию. Или, выражаясь архаически, опирались на три неизменных кита – на частную собственность на средства производства, как залог несправедливого распределения продукта общественного производства, на эксплуатацию человека человеком, как ведущий, неправедный способ добиться благосостояния, на деньги, денежную прибыль, как главное и порочное мерило физических и моральных качеств хоть одного лица, хоть группы лиц, хоть всего государства.
Шли века. Многобожие заменялось единобожием, цепи и колодки – биржей труда, монеты и бумажные купюры – пластиковыми банковскими карточками. Прогресс? А может, всего лишь его видимость? Кто объяснит, что есть прогресс? Разве не прогрессивными были те первобытные охотники и воины, которые перестали убивать захваченных людей, заставив работать пленников на хозяина, ставшего владельцем их тела? Так что же – да здравствует рабовладельческий строй? Тогда феодализм – просто человеколюбие, а капитализм – райский сад! Поставить здесь надо, конечно, тоже вопросительный, а не восклицательный знак. Но это смотря кто ставит.
В одной изданной в Израиле книжке мы встретили определения, ненормальные с точки зрения любого человека, кроме, видимо, израильтян: «просвещённые рабовладельцы», «цивилизованное и культурное рабовладение». Одобрительные слова относились к описанию далёкого прошлого. Но, возможно, отражали безотчётное желание того же в настоящем. Ведь однажды в другом произведении нам попался и такой перл: «культура социального неравенства». С обоснованием неизбежности роста неравенства сегодня и в будущем и с призывом соблюдать при этом спокойствие, решая вопросы не по-революционному, а по-цивилизованному (?) – мирным путём. То есть притерпеться, не сопротивляться, покориться, о чём мечтали и мечтают эксплуататоры от фараона до сегодняшнего работодателя.
Спорить пока не будем, отложим в памяти, как эпикриз исторической болезни. Мы-то знаем, что к прогрессу это не имеет даже приблизительного отношения. Причём оцениваем явление, вовсе не прибегая к некоему универсальному интеллектуализму или исходя только из частных мировоззренческих позиций. Многие истины сокрыты от непросвещённых, однако высшие доступны всем. Не факт, что для человека была желаннее плеть, чем удар меча, или – фабричная чахотка, нежели помещичья барщина. В любом случае над ним творилось НАСИЛИЕ, хотя изменения внутри человеческого сознания и вокруг него, несомненно, происходили, происходят и будут происходить. Некоторые считают, что менялась также суть вещей и взаимосвязь человека с ними. Наша точка зрения: эта суть впервые по-настоящему изменилась лишь при социализме. Он, придя на смену капитализму, стал убедительным доказательством возможности прервать череду перевоплощений одного и того же преступного устройства общества. Первая и несомненная очевидность Прогресса.
Впредь для удобства будем именовать буржуазную и все родственные ей формации обобщённо и сокращённо – системой. Попутно заметим, что под «капиталом» сегодня понимаются не только деньги, валюта, но целый комплекс материальных и умственных богатств с определёнными политэкономическими характеристиками. То, что зовётся антикапиталистической – антисистемной – борьбой, появилось тогда же. Наличие на планете двух миров переменной величины – многотысячелетний факт. Правда, первобытно-общинный коммунизм нельзя назвать антисистемностью, потому что долго не существовало его антипода. Но антипод возник – как начало триумфа зависти и жадности, как начало перехода с языка бога на язык дьявола, как начало порабощения человека человеком. И процесс этот далеко не закончен.
Таким образом. Разделение на систему и антисистему теряется в пучине времён. Поскольку в борьбе между обоими мирами победителем чаще оказывалась система, то одна из версий истории укладывается в многозначительную, хотя и несколько схоластическую философему нисходящего движения: от золотого века к серебряному, от серебряного к железному… Речь, само собой, не о техногенной этапности, а о духовной – об этапах вырождении сознания. Стало быть, в настоящее время изрядная часть человечества живёт в каменном веке, т. е. в так называемом развитом капитализме? Пожалуй.
Идеологами обоих миров были неожиданные фигуры. Они же были основателями крупнейших религий, некоторые из которых спустя время становились глобальными. Самое удивительное (и трагическое), что подавляющее большинство фигур, основная часть их мировоззрения и проповедей представляли в том или ином виде антисистемность, и лишь поздние трансформации, манипулирования, искажения поставили эти религии на службу капиталу.
Предполагают, что жизнь и деятельность еврейского пророка Моисея и иранского пророка Заратустры (не исключено, что это образы собирательные) приходятся на одну эпоху: примерно двух с половиной – трёхтысячелетней давности. Первого можно назвать классическим представителем системы, пропагандистом её типичных мерзостей, что явствует из сказанного или сделанного им и записанного в Библии. В последней, впрочем, фигурируют также пророки с явно или скрыто антисистемными высказываниями и деяниями. Одному из них – Иисусу – даже приписывается божественное происхождение. Однако моисейство и сам Моисей всё равно остались в числе основных стержней ветхозаветного вероучения. Они истово служат мировому капитализму и въелись в тело и в одеяния христианства трудноизлечимыми язвами, невыводимыми пятнами.
Ни это учение, ни его основоположник нам не интересны в отличие от Заратустры, чьи мысли дошли до нас в виде текстов «Авесты». Оформленные в проповеднических традициях Древнего Востока, они удивительно созвучны настроениям современных сопротивленцев. Ясно как божий день, что поганая моисейщина распространялась и распространяется капиталистами по той причине, по какой ими преследуется неискажённая мудрость Заратустры. Он высказывал много зрелых, актуальных даже для нашего времени суждений. В частности, осуждал эксплуатацию человека человеком, выступал за войну против эксплуататоров.
По этой же причине замалчивается и переиначивается первозданная философия того, кого с некоторой условностью можно назвать индийским аналогом вышеназванных пророков – Сиддхартхи Гаутамы (Будды). Помимо прочего, он с материалистических позиций отрицал существование примитивно понимаемых бога, рая, ада, выступал за социальную среду, свободную от власти денег и прочих неодухотворённых вещей.
Многие религиозные деятели в соответствии с социальным заказом правящего класса угнетателей отличались и отличаются гонениями на знание и просвещение. Но ещё в раннесистемные времена, когда всё нахальнее звенело золото, а любое невежество всё агрессивнее прикрывалось именем Всевышнего, прозвучали даже теперь малоизвестные, но вещие слова основателя ислама пророка Мухаммеда: «Час занятий науками ценнее месяца занятий молитвами».
То далёкое человечество отличалось изрядной географической и этнографической разобщённостью. Несмотря на это, у него имелся единый цивилизационный посыл. У людей и народов, друживших или враждовавших или даже не знавших о существовании друг друга, насколько мы можем судить по историческим документам, было больше точек философского и практического согласия, чем несогласия. Была разносущность, но пока не было категорической разнонаправленности цивилизационного движения. Более того, этот посыл долго витал даже над системно-антисистемной борьбой, хотя, конечно, постепенно отступал перед нею, отодвигался её могучим социальным давлением.
Но было и нечто другое. Оно входило в борьбу увеличивавшимся фактором, пока не превратилось в её самодовлеющую базу. Отдельные парадигмы, выхваченные нами из огромных массивов религиозно представленных идеологических течений, не дают последним исчерпывающих характеристик. Для этого необходимо основательнее углубиться в них. В том числе для того, чтобы отчётливее представить фактор, который не только окрашивает борьбу, но порой меняет её смысл. Основоположники вышеперечисленных идеологий отразили начавшееся в античное время и закончившееся с рождением ислама политическое деление мира на Запад и Восток. Вот какие сферы мироздания основоположники олицетворяли, защищали, проповедовали, вот в границах каких миров желали духовного и материального единства, вот какое объёмное, но строго направленное развитие обосновали.
Скажем и будем правы. Это развитие-деление в двадцатом веке на наших глазах прошло точку невозврата. Оба мира удалялись друг от друга расходящимися курсами и сейчас уже движутся в противоположные стороны. Можно представить ситуацию по-другому: оба мира вошли в лобовое столкновение, не желая уступать друг другу. Прежней осталась только историческая канва событий.
Меньший мир, западный, весь 500-летний буржуазный отрезок своего развития единолично хозяйничал и разбойничал на планете. Разбой чужака не только не заставил Восток свернуть с собственной дороги, но вызвал пробуждение и восстание, находящиеся на стратегическом подъёме в течение последних ста пятидесяти лет. Великая Октябрьская социалистическая революция стала в 1917 году не просто частью, а ядром этого восстания. То, что ряд проявлений этого эпохального события носит западную форму, то, что оно получило огромный положительный резонанс и в западных странах, нисколько не противоречит закономерностям описываемого противостояния.
Революция грянула на геополитическом перекрёстке, где сталкиваются/разделяются оба планетарных цивилизационных потока. После неё это разделение обрело наиболее точный смысл, а заодно и перспективу воссоединения. Окончательно прояснилось ОСНОВНОЕ противоречие нашей эры. Оно вбирает в себя всю совокупность примиримого и непримиримого в человечестве. От противоречий внутри любого общественного организма до противоречий между разными организмами. От противоречий между индивидами до межгосударственных. От торгово-финансовых до религиозных. От абстрактно-философских до конкретно-политических. От межнациональных до межклассовых. От противоречий между культурами до противоречий между способами производства. Мы сводим сей почти бесконечный ряд в то самое основное противоречие – между системой и антисистемой. Простое и легкоопределяемое по внешнему обводу, оно имеет сложнейшее, многосегментное внутреннее строение.
Революция позволила доказать, что только социализм и коммунизм могут урегулировать любые свои внутренние противоречия, а до того – снять антагонистические, накопленные капиталистическим обществом, которое от природы неспособно к их решению. Неумение позднесоветского «социализма» справиться с внутренними противоречиями дополнительно подтверждает правоту нашей революции, тотально антитроцкистской, антибухаринской, антихрущёвской, антибрежневской и антигорбачёвской. Разумеется, не по политической форме, а по духовному и материальному содержанию.
Капитализм без удержу врал, стараясь скрыть от страждущих даже перечень достославных имён и наследий прошлого, не говоря уже об их идейной содержательности. Он без удержу врёт об именной и идейной сокровищнице настоящего. Это ему удаётся и сходит с рук благодаря тщательно выстроенным и интегрированным в него институтам лжи, коей обильно полито всё исходящее от него. Он не доверяет никому и ничему. Даже в относительно мирной академической среде, особенно при науке под названием «история», им была создана сеть надсмотрщиков, полицейских, жандармов.
Что с того, что полиция истории не имеет стальных наручников и резиновых дубинок. Она нередко свирепствует «покруче» обычных стражей порядка. Столетиями ею истреблялось то, что ценнее даже человеческой жизни: правда, истина, смысл этой самой жизни. Этой полиции нельзя будет рассчитывать на прощение ни под какими надуманными, демагогическими предлогами типа «свободы и плюрализма исторических мнений и толкований». Истинность историографии, историков заключается в их свободе от заданного плюрализма и от планируемых мнений с заказанными и согласованными толкованиями. Она – в единственно верном пути, житейски подчинённом чему угодно, а научно – исключительно антисистемной исследовательской методологии. Шире и глубже последней в социальной природе ничего нет. Всё остальное – иррациональное отражение мира, его кривое зеркало. Используя неизящные сравнения, скажем: если бы ложь выражалась мочой, то вся прокапиталистическая история уподобилась бы писсуару, а прокапиталистические историки – мочеиспускательным каналам.
Считается, что первой жертвой на любой войне является правда. Война между системой и антисистемой вечна, покуда существуют обе. Вечна и первая жертва этой войны. Но! Система убивает правду, даже если может этого не делать, убивает осознанно, с удовольствием, не брезгуя подлостью. В антисистеме с правдой обращаются предельно щадяще, она – неумышленная или в худшем случае неизбежная жертва. Редкая НАША ложь во спасение и постоянное ИХ спасение во лжи – это антиподы. Конечно, правда у каждого своя. Но истина одна. Вот где кончается всякое, порой даже внешнее сходство воюющих сторон. Ибо пусть вокруг антикапитализма нечаянно погибнут сто, тысяча правд – он никогда не потеряет истинности. А капитализм никогда эту истинность не обретёт, даже окружённый толпами живых правд, тем более плавая в кровавом море правд мёртвых.
Отсюда. Есть выражение «суд истории». Капиталисты пытаются придать ему характер универсальной объективности, которая, однако, толкуется ими весьма произвольно. А мы не скрываем, например, что жертва не обязана быть объективной по отношению к преступнику. Это будет псевдообъективность, это принесение жертвы ещё раз в жертву – крючкотворчеству, мелочности, пародии на справедливость. В этом случае жертва должна надеяться на собственное историческое судопроизводство, а не на третейское. Перефразируя: никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь, ни герой, ни чей-то суд. И далее: добьёмся мы приговора и освобожденья своею собственной рукой.
Так пишется формула антисистемного сопротивления. Так интегристское прочтение «суда истории» позволяет дополнить его логической обвинительной концовкой: «над теми, кто её угробил». А угробили её, в частности, те, кто веками навязывал европоцентрическую версию мирового хода событий. Колонизировавшие почти всю ойкумену, европейцы вершили судьбы мира внутри западного цивилизационного ареала и лишь в его интересах. Европеизированная (вестернизированная) история оболгала весь путь многоцивилизационного и многокультурного человечества, попрала все видения мира, кроме собственного, ему одному присвоив наименование «просвещённого».
Восток всегда превосходил Запад философски, духовно, научно, не говоря о том, что был древнее и многочисленнее. Он уступал Западу лишь финансово-экономически, из-за чего претерпел такие же лишения и горести, какие любой умный, благородный, но бедный человек претерпевает от богатого, пустоголового подлеца. Сегодня Восток, навёрстывая упущенные экономические возможности, перехватывает инициативу в переделе мира. Западников он подавляет в том числе исторически, то есть ломая прогнившую, беспочвенную версию европоцентризма. Разумеется, Восток не однороден и представлен солидными прокапиталистическими составляющими. Но в отличие от Запада он пробил скорлупу системности, вылупляется из неё, его организм полон соками прогресса и бурлящей энергией.
Противостояние Запад – Восток нередко подаётся в виде концептуальной оси Север – Юг. Под богатым Севером тоже подразумеваются самые развитые в экономическом отношении капиталистические государства. Под бедным Югом – экономически отсталые страны так называемого «третьего мира». Поэтому Север и Запад, как Юг и Восток, являются политическими синонимами, хотя отличительные нюансы внутри этих пар имеются. Из оформления цивилизационной борьбы надо частично исключить географию. Иначе трудно причислять к Северу богатую, но очень даже южную Австралию или к Западу – весьма восточную Японию, или к Востоку – лежащую к западу от Гринвича Кубу.
На наш взгляд, стратегическая конфронтация, имеющая характер битвы богов, более точно укладывается в понятийную антиподность Запад – Восток. Не в последнюю очередь потому, что именно оттуда, с русского, советского Востока в 1917 году пошёл очередной, самый продолжительный по времени, небывалый по пространству, наивысший по духу марш антисистемы на Земле. После уничтожения Советского Союза наиболее крупные и стойкие очаги антикапитализма опять-таки сохранились на Востоке. Западники в злобе и страхе ассоциируют и марш, и очаги с именем, воплотившимся в заглавии нашей книги. Их основной инстинкт – инстинкт денежного мешка – не подводит в оценке главной для них угрозы. В этой общепланетной битве мы обязываем себя осуществлять её философско-историческое осмысление и вытекающие из него практические шаги, возглавить теорию и практику Антикапиталистической, Антизападной, Антиевропейской, Антисевероамериканской борьбы.[1]
В перечне врагов значатся не только монстры-великаны, но и физически малозаметные Сингапур, Тайвань, Объединённые Арабские Эмираты… В развёрнутом идеологическом понимании Востоку противостоят неславянская Европа, нелатинская Америка, Япония, Австралия, Израиль, «белая» Африка – регионы обитания так называемого «золотого миллиарда».
Важно. Европеизм после Второй мировой войны был сильно потеснён североамериканизмом в международной капиталистической табели о рангах. Однако постепенно западноевропейцы смелее отвечали на внутрисистемные вызовы со стороны США. Отказались от идола западной экономики – доллара, покушаются на становой хребет североамериканского влияния – НАТО. А создав помимо НАТО новую форму объединения – Европейский союз, – начали опять набирать баллы и очки. Не духовные, не культурологические, которых у Старого Света даже с учётом моральных потерь в его позднекапиталистической истории всегда было больше, чем у Нового, а экономические, военные, политические баллы и очки.
…Словом, тухлая беспристрастность не для нас. Суд истории пристрастен, в этом вся его соль. Можно и дóлжно стремиться к беспристрастности, непредвзятости в гражданской либо административной тяжбе между физическими либо юридическими лицами. В области уголовного права – это очень трудно, хотя тоже необходимо и достижимо. Политическое и военное судопроизводство уже почти не дают такой возможности; отрицание этого есть лицемерие – государства или человека. Применительно же к суду истории ТЕНДЕНЦИЯ всегда выходит на первое место и подчиняет себе. Тенденциозность есть неизбежная, важная, необходимая черта суда истории, всегда демонстрирующего классовый подход. Он венчает всё правосудие.
Настаивать на бесклассовости правосудия – настаивать на том, что мир был создан за шесть земных суток или что бывает зачатие от святого духа. Решение исторического спора зависит от того, чья тенденция (позиция) возьмёт верх – макрокласса эксплуатируемых или микрокласса эксплуататоров. Это и есть оценочный рубеж, отделяющий свет от тени, добро от зла, правду от лжи, рубеж исторической объективности, которая жестока постольку, поскольку стоит не над спором, а по одну сторону спора.
Согласно современной научной классификации, после первобытно-общинного строя друг друга последовательно сменяли следующие общественно-экономические формации: рабовладельческая, феодальная, капиталистическая… Но при немалых внешних и внутренних различиях все они имели одинаковую материальную несущую конструкцию. Или, выражаясь архаически, опирались на три неизменных кита – на частную собственность на средства производства, как залог несправедливого распределения продукта общественного производства, на эксплуатацию человека человеком, как ведущий, неправедный способ добиться благосостояния, на деньги, денежную прибыль, как главное и порочное мерило физических и моральных качеств хоть одного лица, хоть группы лиц, хоть всего государства.
Шли века. Многобожие заменялось единобожием, цепи и колодки – биржей труда, монеты и бумажные купюры – пластиковыми банковскими карточками. Прогресс? А может, всего лишь его видимость? Кто объяснит, что есть прогресс? Разве не прогрессивными были те первобытные охотники и воины, которые перестали убивать захваченных людей, заставив работать пленников на хозяина, ставшего владельцем их тела? Так что же – да здравствует рабовладельческий строй? Тогда феодализм – просто человеколюбие, а капитализм – райский сад! Поставить здесь надо, конечно, тоже вопросительный, а не восклицательный знак. Но это смотря кто ставит.
В одной изданной в Израиле книжке мы встретили определения, ненормальные с точки зрения любого человека, кроме, видимо, израильтян: «просвещённые рабовладельцы», «цивилизованное и культурное рабовладение». Одобрительные слова относились к описанию далёкого прошлого. Но, возможно, отражали безотчётное желание того же в настоящем. Ведь однажды в другом произведении нам попался и такой перл: «культура социального неравенства». С обоснованием неизбежности роста неравенства сегодня и в будущем и с призывом соблюдать при этом спокойствие, решая вопросы не по-революционному, а по-цивилизованному (?) – мирным путём. То есть притерпеться, не сопротивляться, покориться, о чём мечтали и мечтают эксплуататоры от фараона до сегодняшнего работодателя.
Спорить пока не будем, отложим в памяти, как эпикриз исторической болезни. Мы-то знаем, что к прогрессу это не имеет даже приблизительного отношения. Причём оцениваем явление, вовсе не прибегая к некоему универсальному интеллектуализму или исходя только из частных мировоззренческих позиций. Многие истины сокрыты от непросвещённых, однако высшие доступны всем. Не факт, что для человека была желаннее плеть, чем удар меча, или – фабричная чахотка, нежели помещичья барщина. В любом случае над ним творилось НАСИЛИЕ, хотя изменения внутри человеческого сознания и вокруг него, несомненно, происходили, происходят и будут происходить. Некоторые считают, что менялась также суть вещей и взаимосвязь человека с ними. Наша точка зрения: эта суть впервые по-настоящему изменилась лишь при социализме. Он, придя на смену капитализму, стал убедительным доказательством возможности прервать череду перевоплощений одного и того же преступного устройства общества. Первая и несомненная очевидность Прогресса.
Впредь для удобства будем именовать буржуазную и все родственные ей формации обобщённо и сокращённо – системой. Попутно заметим, что под «капиталом» сегодня понимаются не только деньги, валюта, но целый комплекс материальных и умственных богатств с определёнными политэкономическими характеристиками. То, что зовётся антикапиталистической – антисистемной – борьбой, появилось тогда же. Наличие на планете двух миров переменной величины – многотысячелетний факт. Правда, первобытно-общинный коммунизм нельзя назвать антисистемностью, потому что долго не существовало его антипода. Но антипод возник – как начало триумфа зависти и жадности, как начало перехода с языка бога на язык дьявола, как начало порабощения человека человеком. И процесс этот далеко не закончен.
Таким образом. Разделение на систему и антисистему теряется в пучине времён. Поскольку в борьбе между обоими мирами победителем чаще оказывалась система, то одна из версий истории укладывается в многозначительную, хотя и несколько схоластическую философему нисходящего движения: от золотого века к серебряному, от серебряного к железному… Речь, само собой, не о техногенной этапности, а о духовной – об этапах вырождении сознания. Стало быть, в настоящее время изрядная часть человечества живёт в каменном веке, т. е. в так называемом развитом капитализме? Пожалуй.
Идеологами обоих миров были неожиданные фигуры. Они же были основателями крупнейших религий, некоторые из которых спустя время становились глобальными. Самое удивительное (и трагическое), что подавляющее большинство фигур, основная часть их мировоззрения и проповедей представляли в том или ином виде антисистемность, и лишь поздние трансформации, манипулирования, искажения поставили эти религии на службу капиталу.
Предполагают, что жизнь и деятельность еврейского пророка Моисея и иранского пророка Заратустры (не исключено, что это образы собирательные) приходятся на одну эпоху: примерно двух с половиной – трёхтысячелетней давности. Первого можно назвать классическим представителем системы, пропагандистом её типичных мерзостей, что явствует из сказанного или сделанного им и записанного в Библии. В последней, впрочем, фигурируют также пророки с явно или скрыто антисистемными высказываниями и деяниями. Одному из них – Иисусу – даже приписывается божественное происхождение. Однако моисейство и сам Моисей всё равно остались в числе основных стержней ветхозаветного вероучения. Они истово служат мировому капитализму и въелись в тело и в одеяния христианства трудноизлечимыми язвами, невыводимыми пятнами.
Ни это учение, ни его основоположник нам не интересны в отличие от Заратустры, чьи мысли дошли до нас в виде текстов «Авесты». Оформленные в проповеднических традициях Древнего Востока, они удивительно созвучны настроениям современных сопротивленцев. Ясно как божий день, что поганая моисейщина распространялась и распространяется капиталистами по той причине, по какой ими преследуется неискажённая мудрость Заратустры. Он высказывал много зрелых, актуальных даже для нашего времени суждений. В частности, осуждал эксплуатацию человека человеком, выступал за войну против эксплуататоров.
По этой же причине замалчивается и переиначивается первозданная философия того, кого с некоторой условностью можно назвать индийским аналогом вышеназванных пророков – Сиддхартхи Гаутамы (Будды). Помимо прочего, он с материалистических позиций отрицал существование примитивно понимаемых бога, рая, ада, выступал за социальную среду, свободную от власти денег и прочих неодухотворённых вещей.
Многие религиозные деятели в соответствии с социальным заказом правящего класса угнетателей отличались и отличаются гонениями на знание и просвещение. Но ещё в раннесистемные времена, когда всё нахальнее звенело золото, а любое невежество всё агрессивнее прикрывалось именем Всевышнего, прозвучали даже теперь малоизвестные, но вещие слова основателя ислама пророка Мухаммеда: «Час занятий науками ценнее месяца занятий молитвами».
То далёкое человечество отличалось изрядной географической и этнографической разобщённостью. Несмотря на это, у него имелся единый цивилизационный посыл. У людей и народов, друживших или враждовавших или даже не знавших о существовании друг друга, насколько мы можем судить по историческим документам, было больше точек философского и практического согласия, чем несогласия. Была разносущность, но пока не было категорической разнонаправленности цивилизационного движения. Более того, этот посыл долго витал даже над системно-антисистемной борьбой, хотя, конечно, постепенно отступал перед нею, отодвигался её могучим социальным давлением.
Но было и нечто другое. Оно входило в борьбу увеличивавшимся фактором, пока не превратилось в её самодовлеющую базу. Отдельные парадигмы, выхваченные нами из огромных массивов религиозно представленных идеологических течений, не дают последним исчерпывающих характеристик. Для этого необходимо основательнее углубиться в них. В том числе для того, чтобы отчётливее представить фактор, который не только окрашивает борьбу, но порой меняет её смысл. Основоположники вышеперечисленных идеологий отразили начавшееся в античное время и закончившееся с рождением ислама политическое деление мира на Запад и Восток. Вот какие сферы мироздания основоположники олицетворяли, защищали, проповедовали, вот в границах каких миров желали духовного и материального единства, вот какое объёмное, но строго направленное развитие обосновали.
Скажем и будем правы. Это развитие-деление в двадцатом веке на наших глазах прошло точку невозврата. Оба мира удалялись друг от друга расходящимися курсами и сейчас уже движутся в противоположные стороны. Можно представить ситуацию по-другому: оба мира вошли в лобовое столкновение, не желая уступать друг другу. Прежней осталась только историческая канва событий.
Меньший мир, западный, весь 500-летний буржуазный отрезок своего развития единолично хозяйничал и разбойничал на планете. Разбой чужака не только не заставил Восток свернуть с собственной дороги, но вызвал пробуждение и восстание, находящиеся на стратегическом подъёме в течение последних ста пятидесяти лет. Великая Октябрьская социалистическая революция стала в 1917 году не просто частью, а ядром этого восстания. То, что ряд проявлений этого эпохального события носит западную форму, то, что оно получило огромный положительный резонанс и в западных странах, нисколько не противоречит закономерностям описываемого противостояния.
Революция грянула на геополитическом перекрёстке, где сталкиваются/разделяются оба планетарных цивилизационных потока. После неё это разделение обрело наиболее точный смысл, а заодно и перспективу воссоединения. Окончательно прояснилось ОСНОВНОЕ противоречие нашей эры. Оно вбирает в себя всю совокупность примиримого и непримиримого в человечестве. От противоречий внутри любого общественного организма до противоречий между разными организмами. От противоречий между индивидами до межгосударственных. От торгово-финансовых до религиозных. От абстрактно-философских до конкретно-политических. От межнациональных до межклассовых. От противоречий между культурами до противоречий между способами производства. Мы сводим сей почти бесконечный ряд в то самое основное противоречие – между системой и антисистемой. Простое и легкоопределяемое по внешнему обводу, оно имеет сложнейшее, многосегментное внутреннее строение.
Революция позволила доказать, что только социализм и коммунизм могут урегулировать любые свои внутренние противоречия, а до того – снять антагонистические, накопленные капиталистическим обществом, которое от природы неспособно к их решению. Неумение позднесоветского «социализма» справиться с внутренними противоречиями дополнительно подтверждает правоту нашей революции, тотально антитроцкистской, антибухаринской, антихрущёвской, антибрежневской и антигорбачёвской. Разумеется, не по политической форме, а по духовному и материальному содержанию.
Капитализм без удержу врал, стараясь скрыть от страждущих даже перечень достославных имён и наследий прошлого, не говоря уже об их идейной содержательности. Он без удержу врёт об именной и идейной сокровищнице настоящего. Это ему удаётся и сходит с рук благодаря тщательно выстроенным и интегрированным в него институтам лжи, коей обильно полито всё исходящее от него. Он не доверяет никому и ничему. Даже в относительно мирной академической среде, особенно при науке под названием «история», им была создана сеть надсмотрщиков, полицейских, жандармов.
Что с того, что полиция истории не имеет стальных наручников и резиновых дубинок. Она нередко свирепствует «покруче» обычных стражей порядка. Столетиями ею истреблялось то, что ценнее даже человеческой жизни: правда, истина, смысл этой самой жизни. Этой полиции нельзя будет рассчитывать на прощение ни под какими надуманными, демагогическими предлогами типа «свободы и плюрализма исторических мнений и толкований». Истинность историографии, историков заключается в их свободе от заданного плюрализма и от планируемых мнений с заказанными и согласованными толкованиями. Она – в единственно верном пути, житейски подчинённом чему угодно, а научно – исключительно антисистемной исследовательской методологии. Шире и глубже последней в социальной природе ничего нет. Всё остальное – иррациональное отражение мира, его кривое зеркало. Используя неизящные сравнения, скажем: если бы ложь выражалась мочой, то вся прокапиталистическая история уподобилась бы писсуару, а прокапиталистические историки – мочеиспускательным каналам.
Считается, что первой жертвой на любой войне является правда. Война между системой и антисистемой вечна, покуда существуют обе. Вечна и первая жертва этой войны. Но! Система убивает правду, даже если может этого не делать, убивает осознанно, с удовольствием, не брезгуя подлостью. В антисистеме с правдой обращаются предельно щадяще, она – неумышленная или в худшем случае неизбежная жертва. Редкая НАША ложь во спасение и постоянное ИХ спасение во лжи – это антиподы. Конечно, правда у каждого своя. Но истина одна. Вот где кончается всякое, порой даже внешнее сходство воюющих сторон. Ибо пусть вокруг антикапитализма нечаянно погибнут сто, тысяча правд – он никогда не потеряет истинности. А капитализм никогда эту истинность не обретёт, даже окружённый толпами живых правд, тем более плавая в кровавом море правд мёртвых.
Отсюда. Есть выражение «суд истории». Капиталисты пытаются придать ему характер универсальной объективности, которая, однако, толкуется ими весьма произвольно. А мы не скрываем, например, что жертва не обязана быть объективной по отношению к преступнику. Это будет псевдообъективность, это принесение жертвы ещё раз в жертву – крючкотворчеству, мелочности, пародии на справедливость. В этом случае жертва должна надеяться на собственное историческое судопроизводство, а не на третейское. Перефразируя: никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь, ни герой, ни чей-то суд. И далее: добьёмся мы приговора и освобожденья своею собственной рукой.
Так пишется формула антисистемного сопротивления. Так интегристское прочтение «суда истории» позволяет дополнить его логической обвинительной концовкой: «над теми, кто её угробил». А угробили её, в частности, те, кто веками навязывал европоцентрическую версию мирового хода событий. Колонизировавшие почти всю ойкумену, европейцы вершили судьбы мира внутри западного цивилизационного ареала и лишь в его интересах. Европеизированная (вестернизированная) история оболгала весь путь многоцивилизационного и многокультурного человечества, попрала все видения мира, кроме собственного, ему одному присвоив наименование «просвещённого».
Восток всегда превосходил Запад философски, духовно, научно, не говоря о том, что был древнее и многочисленнее. Он уступал Западу лишь финансово-экономически, из-за чего претерпел такие же лишения и горести, какие любой умный, благородный, но бедный человек претерпевает от богатого, пустоголового подлеца. Сегодня Восток, навёрстывая упущенные экономические возможности, перехватывает инициативу в переделе мира. Западников он подавляет в том числе исторически, то есть ломая прогнившую, беспочвенную версию европоцентризма. Разумеется, Восток не однороден и представлен солидными прокапиталистическими составляющими. Но в отличие от Запада он пробил скорлупу системности, вылупляется из неё, его организм полон соками прогресса и бурлящей энергией.
Противостояние Запад – Восток нередко подаётся в виде концептуальной оси Север – Юг. Под богатым Севером тоже подразумеваются самые развитые в экономическом отношении капиталистические государства. Под бедным Югом – экономически отсталые страны так называемого «третьего мира». Поэтому Север и Запад, как Юг и Восток, являются политическими синонимами, хотя отличительные нюансы внутри этих пар имеются. Из оформления цивилизационной борьбы надо частично исключить географию. Иначе трудно причислять к Северу богатую, но очень даже южную Австралию или к Западу – весьма восточную Японию, или к Востоку – лежащую к западу от Гринвича Кубу.
На наш взгляд, стратегическая конфронтация, имеющая характер битвы богов, более точно укладывается в понятийную антиподность Запад – Восток. Не в последнюю очередь потому, что именно оттуда, с русского, советского Востока в 1917 году пошёл очередной, самый продолжительный по времени, небывалый по пространству, наивысший по духу марш антисистемы на Земле. После уничтожения Советского Союза наиболее крупные и стойкие очаги антикапитализма опять-таки сохранились на Востоке. Западники в злобе и страхе ассоциируют и марш, и очаги с именем, воплотившимся в заглавии нашей книги. Их основной инстинкт – инстинкт денежного мешка – не подводит в оценке главной для них угрозы. В этой общепланетной битве мы обязываем себя осуществлять её философско-историческое осмысление и вытекающие из него практические шаги, возглавить теорию и практику Антикапиталистической, Антизападной, Антиевропейской, Антисевероамериканской борьбы.[1]
В перечне врагов значатся не только монстры-великаны, но и физически малозаметные Сингапур, Тайвань, Объединённые Арабские Эмираты… В развёрнутом идеологическом понимании Востоку противостоят неславянская Европа, нелатинская Америка, Япония, Австралия, Израиль, «белая» Африка – регионы обитания так называемого «золотого миллиарда».
Важно. Европеизм после Второй мировой войны был сильно потеснён североамериканизмом в международной капиталистической табели о рангах. Однако постепенно западноевропейцы смелее отвечали на внутрисистемные вызовы со стороны США. Отказались от идола западной экономики – доллара, покушаются на становой хребет североамериканского влияния – НАТО. А создав помимо НАТО новую форму объединения – Европейский союз, – начали опять набирать баллы и очки. Не духовные, не культурологические, которых у Старого Света даже с учётом моральных потерь в его позднекапиталистической истории всегда было больше, чем у Нового, а экономические, военные, политические баллы и очки.
…Словом, тухлая беспристрастность не для нас. Суд истории пристрастен, в этом вся его соль. Можно и дóлжно стремиться к беспристрастности, непредвзятости в гражданской либо административной тяжбе между физическими либо юридическими лицами. В области уголовного права – это очень трудно, хотя тоже необходимо и достижимо. Политическое и военное судопроизводство уже почти не дают такой возможности; отрицание этого есть лицемерие – государства или человека. Применительно же к суду истории ТЕНДЕНЦИЯ всегда выходит на первое место и подчиняет себе. Тенденциозность есть неизбежная, важная, необходимая черта суда истории, всегда демонстрирующего классовый подход. Он венчает всё правосудие.
Настаивать на бесклассовости правосудия – настаивать на том, что мир был создан за шесть земных суток или что бывает зачатие от святого духа. Решение исторического спора зависит от того, чья тенденция (позиция) возьмёт верх – макрокласса эксплуатируемых или микрокласса эксплуататоров. Это и есть оценочный рубеж, отделяющий свет от тени, добро от зла, правду от лжи, рубеж исторической объективности, которая жестока постольку, поскольку стоит не над спором, а по одну сторону спора.