Учитывая, какое количество газет, журналов, книг, радиостанций, телестанций, компьютерных сетей, какие силы театра, кино, эстрады задействованы для тотального просистемного оболванивания, сознание землян атаковано армадами вражеских авианосцев, несёт невосполнимые потери. Прибавим сюда т. н. несанкционируемое воздействие – недобровольное потребление пропаганды, осуществляемое через её электронные источники, когда на аудио– или видеоряд «накладывается» неслышимая ухом, невидимая глазом пропагандистская установка. Результат: сознание многих граждан и подданных, особенно на Западе, уже атомизировано – разбито на неспособные к осмысленному интегрированию части.
Мудрено ли, что истинная периодизация советской истории неизвестна или малопонятна даже нашим друзьям. О сталинском периоде, о самом Сталине и сталинизме превратное представление. В качестве науки сталинизм понимается и воспринимается пока незначительным числом трудящихся, включая представителей интеллигенции. Которые, даже если не приемлют антисталинизма, не всегда увязывают его с главными причинами гибели советской страны.
В двух словах. Мы никоим образом не считаем интеллигенцией многочисленное стадо с высшим образованием, но с невысокими мыслительными способностями, самозабвенно именующее себя демократической общественностью и сладострастно бодающее коммунизм и коммунистов. Это не интеллигенты, о нет, это – интеллектуальное быдло. Ему, даже украшенному престижными дипломами и званиями, обладающему хорошими манерами, недоступны ни интеллигентность, как факт, ни понимание того, в чём она заключается.
Интеллигент – образованный, культурный работник умственного труда, не просто возвышающийся над народом, но духовно связанный с ним неразрывными узами, участвующий в общественной жизни или хотя бы интересующийся ею. Это обладатель знаниями и даже сверхзнанием. Это умница, у которого может не быть сиюминутных ответов и советов, но всегда есть мнение, идея, цель. «Трусливый интеллигент» – это не про него. Настоящий интеллигент, даже самый уступчивый, в решающую минуту храбр до безрассудства. И он всегда в той или иной степени антисистемник, неважно, происходит из аристократии, буржуазии или неимущего простонародья. Отсутствие признака антисистемности автоматически переводит его в разряд умников – наподобие интеллектуалов капиталистического социума, от природы неспособных к интеллигентизации.
В самом деле, нельзя же относить к интеллигенции, скажем, Горбачёва. Хотя придурком, каким его часто выставляют, назвать этого перевёртыша тоже нельзя. Умом он действительно не блистал, но отличался хитростью, изворотливостью, острослужебным нюхом. Он сумел справиться и расправиться с умницами в том числе потому, что их к 90-м годам осталось не так уж много среди почти 300 миллионов граждан СССР, пошедших под перестроечный нож. И в отличие от тех, кто без всяких на то оснований, по чисто формальным признакам причислял себя к интеллигентам, точно знал, что победить – ликвидировать компартию, Советы, Союз – ему удастся исключительно на условиях антисталинизма и системизации страны, подразумевавших её обдурение.
Горбачёвские умники дурили народ, но были одуревшими и сами. А.П.Чехов говорил о таких: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр».
Давно просится к написанию книга по истории отечественной интеллигенции, которая честно рассказала бы о её положительном и отрицательном, прояснила бы терминологические моменты, поведала бы о различных группах и направлениях развития тончайшего и уникальнейшего социального слоя, которого во многих государствах просто нет. Русская история – кладезь таких сведений. Некоторые из них до удивления плохо известны.
Пример. Настоящие российские интеллигенты поддержали большевиков. Они вступали в партию до революции и после, даже беспартийными входили в состав новых органов власти. И рядом – прямо противоположное. Не бывшие царские генералы и офицеры, а преимущественно российские умники-интеллигенты возглавили после 1917 года разношёрстную контрреволюцию, стали её мозговыми центрами. Современники эмоционально свидетельствовали, а документы бесстрастно подтверждают: кошельками контрреволюционного подполья выступала местная и иностранная буржуазия, боевиками – бывшее офицерство, а головой и душой являлись реакционно-консервативные интеллигенты (можно в кавычках). До двух третей их участвовало в мастерски сплетаемых сетях антисоветских заговоров, в разнообразном вредительстве.
Это продолжалось, пока старая интеллигенция не стала заменяться подросшей сменой, воспитанной сталинизмом. Процесс образования и воспитания советской интеллигенции, надо сказать, был долгим, по сложности не уступающим индустриализации и коллективизации, вместе взятым, и далеко не законченным ни перед Второй мировой войной, ни после неё. Наверное, поэтому крупная интеллигентная рыба в 1956 г. быстрее всех заглотнула крючок с наживленным на него антисталинизмом. А ведь была высокообразованной, хорошо информированной. Но так и вертится на языке обидное для неё, зато справедливое добавление «как будто».
Хрущёвская «оттепельная интеллигенция» быстро катилась к чеховскому определению. Брежневская, втянутая в расширявшийся и углублявшийся общественный раздрай, приобретала дополнительно конспиративные черты. Горбачёвская соответствовала ему полностью. К тому же, приняв эстафету контрреволюционного вредительства, она в 80 – 90-х годах охотно, даже азартно участвовала в разжигании новой гражданской войны.
Однако при всей омерзительности фигуры Горбачёва и связанного с ним отрезка правления неверно вешать на него всех собак. Не он начал разрушение нашей державы, что, кстати, является непреложным условием последующего разрушения всей пространственно-временнóй ойкумены человечества и установления глобалистского миропорядка. На словах – антитоталитарного, деидеологизированного, основанного на демократических и либеральных ценностях, уважающего права человека. В реальности – опирающегося на суперидеологизированный, космополитизированный фашизм, превращающий либерализм в либерастию, а либералов в либерастов, нагло отрицающий национальные суверенитеты, подавляющий любую недостаточно иудофильскую деятельность, личность, страну. Поэтапный антикоммунистический, антисоветский переворот в СССР берёт своё начало от воцарения перерожденца номер один Хрущёва и всего, что за этим последовало.
Советская власть оставалась. Но! Через отчуждение трудящихся от общенародной собственности и формализацию социалистических идеалов, через возникшую теневую экономику надвигалась власть антисоветская. В трудовой деятельности это отразилось с наибольшим контрастом. Если в сталинизированном обществе социальная справедливость и энтузиазм вызывали у народа потребность работать засучив рукава, то затем при увядающей справедливости и гаснущем энтузиазме люди всё чаще работали спустя рукава. На нашу землю под шумок суесловий о восстановлении (?) законности (??) и правопорядка (???) вновь пришёл Капитал, плодя сатанинское отродье. Идея советского, социалистического строя, по-прежнему провозглашаемая в соответствии с заветами Великого Октября, т. е. по унитарному и влекущему смыслу бога, отныне реализовывалась по многоликому и отталкивающему образу и подобию дьявола. СЛОВО и ДЕЛО стали расходиться, превращаясь в несовместимые и непримиримые противоположности. Утверждаем ещё раз: целостной семидесятичетырёхлетней советской истории попросту нет. Есть её два приблизительно равных по длительности периода. Они неодинаковы векторно, хотя объединены философией цикличности, законом рождения и смерти всего сущего. Правда, – и это принципиально важно – рождения естественного, а вот смерти насильственной.
Сей факт доныне воспринимается с трудом. Неудивительно. Рядовое людское сознание не выдерживает пытки истиной, отказывается воспринимать страшную правду, не желает верить в столь чудовищную измену, не хочет чувствовать личную ответственность за содеянное, оказавшееся на поверку не благом, а предательством, преступлением, катастрофой. Ведь могилу народу копала не только вредительская часть высшего руководства и прикормленный ею партгосаппарат, могилу сами себе рыли огромные массы советских трудящихся.
Справедливости ради отметим, что сущность творимой катастрофы оставалась незамечаемой многими из-за трескучей марксистско-ленинской риторики, маскировавшей прокапиталистическое перерождение страны; оно продолжалось без малого сорок лет. И сущность эта называется ДЕСТАЛИНИЗАЦИЕЙ. Она же дебольшевизация, десоветизация, денационализация, деиндустриализация, деколлективизация, дегуманизация…
Картинка с натуры. 1991 год. Отсчитываются последние дни юридического существования Советского Союза. В деревенской избе несколько мужиков. Стужа снаружи – от декабрьского ветра и снега. Холод изнутри – от ощущения смертоносной трагедии. Бутылка на столе уже пустая. Но что такое одна бутылка водки на несколько человек, когда, несмотря на хорошо протопленную избу, такая стужа, такой холод… Пантелей сейчас сторожем в колхозе. Вообще-то звать его Колей, а кличут Пантелеем из-за фамилии Пантелеев. Весной – летом плотничает, трудится на косилке, работает дояром, зимой сторожит. Он уже оделся, готовится идти на свой пост. За плечами, кроме двустволки, средняя школа, армия, семья – жизнь. Всё как полагается. Обращаясь к нам, говорит просто, но с паузами, словно размер снимает складной плотницкой линейкой и насечки делает топором:
– Советский Союз погиб, потому что от Маркса отошёл на пятьдесят процентов. От Ленина отошёл на семьдесят пять процентов. От Сталина на сто процентов отошёл. Вот и погиб.
Пантелей отправился в зимний мрак. Разошлись остальные. Вскоре следом за ними во тьму ушла страна. Остался диагноз-размер, приблизительный, как насечки на брёвнах. И одновременно – основательный, как дом, сложенный из тех брёвен. Диагноз поставил тот, кто не был охвачен партучёбой, не просиживал над томами классиков, не мог посещать лектории общества «Знание». Он ТРУДИЛСЯ. Иногда без выходных и отпусков. Во время отдыха читать не читал, но почитывал, смотреть не смотрел, но посматривал, слушать не слушал, но прислушивался. Главное – не спивался, а ДУМАЛ.
Знамение веков: думающий труженик оценивает жизнь так, как её оценивали Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, даже если не открывал их книг или вообще не слыхал о них. Это неслучайное совпадение возводит его в авторитеты некапиталистического человечества, несоразмеримые, конечно, по масштабам с историческими вождями, ведь известен он небольшому кругу. Зато таким труженикам несть числа, они физически растворены в народе, поэтому хотя не равноапостольны, но равноистинны великим личностям.
С 1991 года мы перевидели, переслышали, перечитали многое. Но можем поклясться, что никто и нигде не сказал лучше, правильнее, НАУЧНЕЕ о причине смерти целой державы, бесслёзно, но искренно оплаканной теми несколькими мужиками в том горепамятном декабре.
Пресловутый хрущёвский доклад стал запалом к фугасу замедленного действия, на котором подорвалось сознание большего числа людей, чем их погибло за всю историю минного оружия. Философская мысль, которая при Сталине была рабочим инструментом объяснения и переустройства мира, превратилась в эстетствующую болтологию либо в набор заскорузлых лозунгов. С партийных и комсомольских трибун выкликалось множество коммунистических призывов. За трибунами текла другая жизнь, в которой те же ораторы руководствовались всего двумя призывами, весьма некоммунистическими: «приспосабливайся» и «обогащайся». Для бочки мёда они были не ложкой, а черпаками дёгтя.
Однако хрущёвщина оказалась чересчур оголтелой, плохо управляемой владыками вещного мира. Народ пострадал от неё экономически. К концу хрущёвского правления он впервые с войны стал недоедать. Если культ личности Сталина был торжественно-величав, то культ его ниспровергателя смотрелся аляповато и карикатурно. Люди негодовали: дела в стране шли всё хуже, а первое лицо государства раскатывало по заграницам. Хрущёв с огромной свитой, транжиря народные деньги, посетил 36 государств. Во многие наезжал неоднократно. Даже самым преданным подхалимам надоели капризы, фантазии и непредсказуемые кульбиты «кукурузного батьки». Крайности во внутренней и внешней политике СССР тревожили также международных системников.
Что касается расколовшегося комдвижения, то его лучшую и наиболее здоровую, свободную от антисталинизма часть стал на определённое время представлять маоистский Китай. В документах той поры, выходивших в Пекине, была разящая правда: «Посылая проклятия в адрес Сталина, Хрущёв тем самым наносит величайшее оскорбление советскому народу и КПСС, величайшее оскорбление Советской армии… величайшее оскорбление социалистическому строю, величайшее оскорбление… революционным народам всего мира, величайшее оскорбление марксизму-ленинизму». Этот своевременный набат не был услышан перерожденцами, коих множила хрущёвщина.
Волюнтаризм и субъективизм – так обтекаемо назвали главные прегрешения Хрущёва сместившие его руководители. Они не разоблачили более существенные и конкретные. Хрущёвщину сдали в архив, а надо было заводить на неё дело в прокуратуре.
На смену пришла брежневщина. Притормозив катастрофический процесс, она загнала его вглубь. Непопулярный антисталинизм приглушили, но не осудили. Демонтаж коммунистических основ не прекратился. Контрреволюция стала ползучей. Горлопаны, поминавшие кузькину мать, отошли на задний план, на передний вышли вкрадчивые партсовслужащие. Слова «партиец» и «чиновник» превращались в синонимы. Выражение «красиво жить не запретишь» потеряло иронический смысл. Перенятая у Хрущёва система номенклатурных привилегий, несправедливых, незаслуженных, разрослась уродливым злокачественным образованием на теле общества. Партбилет у определённых «товарищей» ещё ценился, а для товарищей ещё был по-настоящему свят. Но уже теряли святость и пионерский галстук, и комсомольский значок. Налево-направо раздавались награды за то, за что при Сталине совершенно справедливо сажали в тюрьму. Например, когда собирался рекордный урожай, который потом от бесхозяйственности пропадал. Или когда за парадным рапортом о досрочном вводе в строй промышленного объекта скрывались сверхнормативные потери в технике и материалах, перерасход средств, прямые хищения. Парадоксальная советско-антисоветская подготовка кадров невольно отражалась на умонастроениях зарубежных товарищей. Вне нашей страны процесс десталинизации «раскочегарился» именно при Брежневе. Даже маоисты стали отступать под давлением этого процесса, отойдя от сталинизма как от науки и обратившись к тому, что было названо «идеями Председателя Мао». По нашему мнению, не все эти идеи были безошибочными.
Трюк с провокационной антисталинской истерией повторила на новой основе горбачёвщина. Её главарь своими повадками очень смахивал на «дорогого Никиту Сергеевича». Тоже любил покрасоваться на иностранной публике. За короткий пятилетний срок выезжал за границу более 40 раз и с многажды большими тратами из госказны. Неизменно – со своей супругой-надзиратильницей, которую народ невзлюбил сразу. Надзираемого он невзлюбил уж потом. Трюк опять удался. Коварство его заключалось в том, что горбачёвщина верно обозначила следствие застарелых общественных недостатков, ловко подменив в расшатанном народном сознании их подлинную причину. Новым же было то, что антисталинизм и антикоммунизм наконец-то уравняли в правах. Закон о кооперативах, департизация, разгосударствление, демонополизация внешней торговли, другие лазейки уже позволяли красной буржуазии рулить легально. Под бравурную музыку и возгласы «Вся власть – Советам!» нас подбросило к точке двоевластия. Оттуда по закону социальной физики мы сверзились в постперестроечную яму. Без Советов, без страны и даже без штанов.
Случайно ли кремлёвская контрреволюция начала свою деятельность с охаивания Сталина? Нет, она ничего не делала спонтанно, била в точную цель. Уничтожение сталинизма – это уничтожение ленинизма, уничтожение ленинизма – это уничтожение марксизма. Всё вместе – это уничтожение СССР, социалистического лагеря и мирового коммунизма, что и требовалось совершить согласно страстной мечте отборных человеконенавистников и столь же отборных идиотов разных времён, народов, классов, стран.
Один из проверенных системных методов подобного уничтожения – насаждение ОДНОБОКОГО плюрализма и СУПЕРТЕНДЕНЦИОЗНОЙ гласности. Советские люди восприняли оба понятия как существительные без названных нами прилагательных. Вот и не заметили, что первое в мгновение ока обернулось тотальным антисталинизмом, второе – тотальной дезинформацией. Этому, развесив уши и разинув рты, внимали оглушённые политической шумихой миллионы простаков. Включая простаков с высшим образованием и учёными степенями.
Далёкий от социализма, коммунизма, вообще от левых идей, но знавший изнутри механизмы буржуазно-сионистской пропаганды и довольно правдиво их описавший, английский журналист Дуглас Рид утверждал: «Чтобы забрать в руки общественное мнение, надо привести его в состояние полного разброда, дав возможность высказать со всех сторон столько противоположных мнений, чтобы народы окончательно потеряли голову в этом лабиринте…»
Горбачёвщина отменно попользовалась этим способом. У каждого вдруг возникло собственное мнение. Все лезли, расталкивая друг друга, с кучей взаимоисключающих мнений, забыв, что это имеет место обычно в сумасшедшем доме. В подобие сего скорбного заведения перестройка превратила всю страну.
Маркс в запальчивости говорил, что нации, как и женщине, не прощается, если она отдаётся первому встречному проходимцу. Попробуем занять нейтральную позицию и сказать: можно возмутиться, а можно пожалеть народ, которого дважды одурачили одним и тем же способом. Народ, постоянно наступающий на старые грабли, хоть немного, но жалко, а с бывших советских руководителей спрос иной, более суровый, чем даже марксистский. Подразумеваются не все уровни, но все сферы руководящей работы: партийно-профсоюзно-комсомольская – от секретаря райкома до секретаря ЦК КПСС; советская – от председателя горисполкома до депутата Верховного Совета СССР; хозяйственная – от директора до министра; военная – от комдива до маршала.
Спрос по максимуму – с кадровых работников идеологического фронта. Облыжно обвиняя И.В. Сталина в «незаконных массовых репрессиях», они, кто безропотно, кто подобострастно, раздували сочинённый закоренелыми врагами советского народа и всего человечества грязный миф.
Так называемые сталинские репрессии – а в действительности неизбежная, предсказуемая классовая борьба в суровейших условиях империалистического окружения – были направлены исключительно против антисоветских и антикоммунистических элементов. Случалось, от них страдали невиновные; в том числе это был результат обычных судебно-следственных ошибок. Случалось, количество невиновных вдруг резко возрастало; в том числе это был результат происков пока ещё не разоблачённых врагов народа.
Хрущёву приписали заслугу реабилитации необоснованно пострадавших. Какая чушь! В 1938 г. в качестве первого секретаря ЦК Компартии Украины он вывел республику в лидеры по проценту репрессированных. Сохранилась его кровожадная телеграмма на имя Сталина. В ней Хрущёв, если не как психопат, то как несомненный социопат, возмущается, что из 17–18 тысяч ежемесячных расстрельных приговоров, выносимых украинскими органами, Москва утверждает только 2–3 тысячи. «Прошу принять меры», – нетерпеливо взывал он.
Кто остудил патологическое рвение «гуманиста» с руками по локти в крови? Сталин. Который был первым реабилитатором жертв произвола и под руководством которого после принятия в 1938-м соответствующих решений партии и правительства состоялась первая массовая реабилитация. Из 1,2 миллиона заключенных в почти 180-миллионной стране на свободу вышло около 350 тысяч оправданных лиц, проходивших по политическим и уголовным делам. Недобросовестных работников правоохранительных органов сурово наказывали: многие получили выговоры, были понижены в должности, сняты, исключены из партии. Уличённых в связях с внутренней и внешней контрреволюционной оппозицией, с иностранными разведками судили и расстреляли.
Для сравнения. Перед войной численный состав НКВД достиг максимума мирного времени – пятисот с чем-то тысяч человек; из них 100 000 несли службу в пограничных войсках. И преступность в стране сокращалась. Ныне только в Российской Федерации численность карательного аппарата в лице МВД и ряда других ведомств приближается к двум миллионам человек личного состава; погранвойска туда не входят. Этих дармоедов, сидящих на шее угнетаемого с их помощью населения, на всём постсоветском пространстве набирается до 4 миллионов. И преступность растёт. Почему? Прежде всего, потому что сталинский НКВД преимущественно боролся с преступниками, а нынешний МВД – с народом. Для большей внятности и привязки к современности поясним: НКВД был врагом бизнеса, а МВД на пару с Минюстом стал не только врагом врагов бизнеса, но сам превратился в Бизнесмена.
Так кто же твёрдо и безопасно стоял на своих ногах? Кто боится за свою власть, дрожит от страха её потерять? Абсолютно ясно, на какой вопрос следует ответить «сталинизм», а на какой – «антисталинизм».
Сталинская власть, как и вся страна, жила в условиях то «горячей», то «холодной» войн, подвергаясь перманентной идеологической и экономической агрессии, прямым вооружённым атакам. За это время общее количество заключённых, одновременно находившихся в местах лишения свободы, колебалось в пределах от 200 тысяч до 2,7 миллиона человек. Последняя цифра относится к 1950 году. В этой пиковой цифре «политическая» доля составляла около 580 тысяч человек и тоже была наивысшей за весь период сталинизма.
Сегодня, как нас уверяет власть в лице сталиноненавистников, мы вошли в цивилизованное мировое сообщество, агрессиям и войнам пришёл конец, настали тишь да гладь, да божья благодать. Только вот порохом гражданских стычек попахивает по всем углам нашего Отечества, а у следственных изоляторов выстроились длинные очереди родных и близких с передачами для уголовных и политических арестантов.
О количестве политзэков в нашей бывшей стране можно лишь гадать. Впрочем, зачем сажать политических противников, если налажены их мордование и разнообразное умерщвление – дома, на работе, на улице средь бела дня. Тем не менее доподлинно известно, что такие заключённые имеются в каждой из «суверенных» бывшесоветских республик. А общее число зэков в них доходило в отдельные годы до 2 000 000. В настоящее время в предположительно 140-миллионной России за решёткой томится более 1 миллиона человек – второе место в мире. (Из расчёта на душу населения на первом находятся США – 2,3 миллиона человек.) Следом плотным строем тюремных рекордсменов печатают шаг украинская, узбекская, казахская, грузинская и прочие «демократии». За шантаж, оговоры, подлог, избиения, пытки, убийства задержанных, арестованных, подследственных, подсудимых и осуждённых не только никто не отвечает, они поощряются на высоком начальственном уровне. Тюрем не хватает. Системе доносительства и слежки за россиянами, регистрации их проживания и передвижения по собственной (собственной ли?) стране позавидовали бы гестаповцы. Позавидовали бы они и трусливой безнаказанности, с какой омоновцы, собровцы, спецназовцы в масках «прессуют» виновных и невиновных. При классическом фашизме каратели были честнее и смелее: масками не пользовались.
Развязан великий ТЕРРОР. Однако буржуазные «демократы», изрыдавшиеся по жертвам 1937 года, что-то не спешат клеймить режимы стран-постсоветышей так, как делают это со сталинским. Помалкивают они и о репрессиях хрущёвских палачей. Об уничтоженных и затравленных Хрущёвым руководителях и рядовых, чьи ценностные ориентации были неприемлемы для прорвавшегося к власти обер-оппортуниста и его челяди. Фабрикация уголовно-политических дел и шельмование в печати, публичные моральные расстрелы невиновных и их тайные физические убийства – обязательные атрибуты гонений того периода. Хрущёв уже в 1956 году изгнал из состава высшего партийного руководства 70 % членов сталинского ЦК КПСС. В последующие годы, мнительный и мстительный, он сменил состав Центрального Комитета ещё на 50 %. По многу раз менял составы ЦК компартий республик, областных, городских и районных комитетов. «Это была нормальная ротация», – лгут хрущёвцы. «Это было сведение счетов, избиение кадров и создание подхалимствующего, ручного актива», – отвечает историческая правда.
Послесталинские репрессивные действия характеризуются половинчатостью в отношении антисоветчиков, антикоммунистов. Зато они были – сознательно, установочно! – жёсткими в отношении сталинистов, которые и тогда, и сейчас представляют собой беспримерный образец преданности советской власти, коммунизму. В отличие от диссидентов-системников, репрессированные сталинцы не хныкали и не взывали к иностранцам о помощи, не сочиняли пасквили на нашу действительность. Они не писали мемуаров о выплеснутой на них клевете, об истязаниях хрущёвскими тюремщиками, о личной сломанной судьбе, не желая бросить даже тени на наше государство. Которого уже нет, но которому, как большевистской, ленинско-сталинской идее, они остались навеки верны. Изредка они пытались установить контакты с маоистским Китаем, не помощи оттуда ради, а исключительно для идейной солидарности. И при Хрущёве, и после госбезопасность пресекала эти редкие попытки гораздо свирепее, нежели частые, многосторонние контакты доморощенных и зарубежных сионистов.
Мудрено ли, что истинная периодизация советской истории неизвестна или малопонятна даже нашим друзьям. О сталинском периоде, о самом Сталине и сталинизме превратное представление. В качестве науки сталинизм понимается и воспринимается пока незначительным числом трудящихся, включая представителей интеллигенции. Которые, даже если не приемлют антисталинизма, не всегда увязывают его с главными причинами гибели советской страны.
В двух словах. Мы никоим образом не считаем интеллигенцией многочисленное стадо с высшим образованием, но с невысокими мыслительными способностями, самозабвенно именующее себя демократической общественностью и сладострастно бодающее коммунизм и коммунистов. Это не интеллигенты, о нет, это – интеллектуальное быдло. Ему, даже украшенному престижными дипломами и званиями, обладающему хорошими манерами, недоступны ни интеллигентность, как факт, ни понимание того, в чём она заключается.
Интеллигент – образованный, культурный работник умственного труда, не просто возвышающийся над народом, но духовно связанный с ним неразрывными узами, участвующий в общественной жизни или хотя бы интересующийся ею. Это обладатель знаниями и даже сверхзнанием. Это умница, у которого может не быть сиюминутных ответов и советов, но всегда есть мнение, идея, цель. «Трусливый интеллигент» – это не про него. Настоящий интеллигент, даже самый уступчивый, в решающую минуту храбр до безрассудства. И он всегда в той или иной степени антисистемник, неважно, происходит из аристократии, буржуазии или неимущего простонародья. Отсутствие признака антисистемности автоматически переводит его в разряд умников – наподобие интеллектуалов капиталистического социума, от природы неспособных к интеллигентизации.
В самом деле, нельзя же относить к интеллигенции, скажем, Горбачёва. Хотя придурком, каким его часто выставляют, назвать этого перевёртыша тоже нельзя. Умом он действительно не блистал, но отличался хитростью, изворотливостью, острослужебным нюхом. Он сумел справиться и расправиться с умницами в том числе потому, что их к 90-м годам осталось не так уж много среди почти 300 миллионов граждан СССР, пошедших под перестроечный нож. И в отличие от тех, кто без всяких на то оснований, по чисто формальным признакам причислял себя к интеллигентам, точно знал, что победить – ликвидировать компартию, Советы, Союз – ему удастся исключительно на условиях антисталинизма и системизации страны, подразумевавших её обдурение.
Горбачёвские умники дурили народ, но были одуревшими и сами. А.П.Чехов говорил о таких: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр».
Давно просится к написанию книга по истории отечественной интеллигенции, которая честно рассказала бы о её положительном и отрицательном, прояснила бы терминологические моменты, поведала бы о различных группах и направлениях развития тончайшего и уникальнейшего социального слоя, которого во многих государствах просто нет. Русская история – кладезь таких сведений. Некоторые из них до удивления плохо известны.
Пример. Настоящие российские интеллигенты поддержали большевиков. Они вступали в партию до революции и после, даже беспартийными входили в состав новых органов власти. И рядом – прямо противоположное. Не бывшие царские генералы и офицеры, а преимущественно российские умники-интеллигенты возглавили после 1917 года разношёрстную контрреволюцию, стали её мозговыми центрами. Современники эмоционально свидетельствовали, а документы бесстрастно подтверждают: кошельками контрреволюционного подполья выступала местная и иностранная буржуазия, боевиками – бывшее офицерство, а головой и душой являлись реакционно-консервативные интеллигенты (можно в кавычках). До двух третей их участвовало в мастерски сплетаемых сетях антисоветских заговоров, в разнообразном вредительстве.
Это продолжалось, пока старая интеллигенция не стала заменяться подросшей сменой, воспитанной сталинизмом. Процесс образования и воспитания советской интеллигенции, надо сказать, был долгим, по сложности не уступающим индустриализации и коллективизации, вместе взятым, и далеко не законченным ни перед Второй мировой войной, ни после неё. Наверное, поэтому крупная интеллигентная рыба в 1956 г. быстрее всех заглотнула крючок с наживленным на него антисталинизмом. А ведь была высокообразованной, хорошо информированной. Но так и вертится на языке обидное для неё, зато справедливое добавление «как будто».
Хрущёвская «оттепельная интеллигенция» быстро катилась к чеховскому определению. Брежневская, втянутая в расширявшийся и углублявшийся общественный раздрай, приобретала дополнительно конспиративные черты. Горбачёвская соответствовала ему полностью. К тому же, приняв эстафету контрреволюционного вредительства, она в 80 – 90-х годах охотно, даже азартно участвовала в разжигании новой гражданской войны.
Однако при всей омерзительности фигуры Горбачёва и связанного с ним отрезка правления неверно вешать на него всех собак. Не он начал разрушение нашей державы, что, кстати, является непреложным условием последующего разрушения всей пространственно-временнóй ойкумены человечества и установления глобалистского миропорядка. На словах – антитоталитарного, деидеологизированного, основанного на демократических и либеральных ценностях, уважающего права человека. В реальности – опирающегося на суперидеологизированный, космополитизированный фашизм, превращающий либерализм в либерастию, а либералов в либерастов, нагло отрицающий национальные суверенитеты, подавляющий любую недостаточно иудофильскую деятельность, личность, страну. Поэтапный антикоммунистический, антисоветский переворот в СССР берёт своё начало от воцарения перерожденца номер один Хрущёва и всего, что за этим последовало.
Советская власть оставалась. Но! Через отчуждение трудящихся от общенародной собственности и формализацию социалистических идеалов, через возникшую теневую экономику надвигалась власть антисоветская. В трудовой деятельности это отразилось с наибольшим контрастом. Если в сталинизированном обществе социальная справедливость и энтузиазм вызывали у народа потребность работать засучив рукава, то затем при увядающей справедливости и гаснущем энтузиазме люди всё чаще работали спустя рукава. На нашу землю под шумок суесловий о восстановлении (?) законности (??) и правопорядка (???) вновь пришёл Капитал, плодя сатанинское отродье. Идея советского, социалистического строя, по-прежнему провозглашаемая в соответствии с заветами Великого Октября, т. е. по унитарному и влекущему смыслу бога, отныне реализовывалась по многоликому и отталкивающему образу и подобию дьявола. СЛОВО и ДЕЛО стали расходиться, превращаясь в несовместимые и непримиримые противоположности. Утверждаем ещё раз: целостной семидесятичетырёхлетней советской истории попросту нет. Есть её два приблизительно равных по длительности периода. Они неодинаковы векторно, хотя объединены философией цикличности, законом рождения и смерти всего сущего. Правда, – и это принципиально важно – рождения естественного, а вот смерти насильственной.
Сей факт доныне воспринимается с трудом. Неудивительно. Рядовое людское сознание не выдерживает пытки истиной, отказывается воспринимать страшную правду, не желает верить в столь чудовищную измену, не хочет чувствовать личную ответственность за содеянное, оказавшееся на поверку не благом, а предательством, преступлением, катастрофой. Ведь могилу народу копала не только вредительская часть высшего руководства и прикормленный ею партгосаппарат, могилу сами себе рыли огромные массы советских трудящихся.
Справедливости ради отметим, что сущность творимой катастрофы оставалась незамечаемой многими из-за трескучей марксистско-ленинской риторики, маскировавшей прокапиталистическое перерождение страны; оно продолжалось без малого сорок лет. И сущность эта называется ДЕСТАЛИНИЗАЦИЕЙ. Она же дебольшевизация, десоветизация, денационализация, деиндустриализация, деколлективизация, дегуманизация…
Картинка с натуры. 1991 год. Отсчитываются последние дни юридического существования Советского Союза. В деревенской избе несколько мужиков. Стужа снаружи – от декабрьского ветра и снега. Холод изнутри – от ощущения смертоносной трагедии. Бутылка на столе уже пустая. Но что такое одна бутылка водки на несколько человек, когда, несмотря на хорошо протопленную избу, такая стужа, такой холод… Пантелей сейчас сторожем в колхозе. Вообще-то звать его Колей, а кличут Пантелеем из-за фамилии Пантелеев. Весной – летом плотничает, трудится на косилке, работает дояром, зимой сторожит. Он уже оделся, готовится идти на свой пост. За плечами, кроме двустволки, средняя школа, армия, семья – жизнь. Всё как полагается. Обращаясь к нам, говорит просто, но с паузами, словно размер снимает складной плотницкой линейкой и насечки делает топором:
– Советский Союз погиб, потому что от Маркса отошёл на пятьдесят процентов. От Ленина отошёл на семьдесят пять процентов. От Сталина на сто процентов отошёл. Вот и погиб.
Пантелей отправился в зимний мрак. Разошлись остальные. Вскоре следом за ними во тьму ушла страна. Остался диагноз-размер, приблизительный, как насечки на брёвнах. И одновременно – основательный, как дом, сложенный из тех брёвен. Диагноз поставил тот, кто не был охвачен партучёбой, не просиживал над томами классиков, не мог посещать лектории общества «Знание». Он ТРУДИЛСЯ. Иногда без выходных и отпусков. Во время отдыха читать не читал, но почитывал, смотреть не смотрел, но посматривал, слушать не слушал, но прислушивался. Главное – не спивался, а ДУМАЛ.
Знамение веков: думающий труженик оценивает жизнь так, как её оценивали Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, даже если не открывал их книг или вообще не слыхал о них. Это неслучайное совпадение возводит его в авторитеты некапиталистического человечества, несоразмеримые, конечно, по масштабам с историческими вождями, ведь известен он небольшому кругу. Зато таким труженикам несть числа, они физически растворены в народе, поэтому хотя не равноапостольны, но равноистинны великим личностям.
С 1991 года мы перевидели, переслышали, перечитали многое. Но можем поклясться, что никто и нигде не сказал лучше, правильнее, НАУЧНЕЕ о причине смерти целой державы, бесслёзно, но искренно оплаканной теми несколькими мужиками в том горепамятном декабре.
Пресловутый хрущёвский доклад стал запалом к фугасу замедленного действия, на котором подорвалось сознание большего числа людей, чем их погибло за всю историю минного оружия. Философская мысль, которая при Сталине была рабочим инструментом объяснения и переустройства мира, превратилась в эстетствующую болтологию либо в набор заскорузлых лозунгов. С партийных и комсомольских трибун выкликалось множество коммунистических призывов. За трибунами текла другая жизнь, в которой те же ораторы руководствовались всего двумя призывами, весьма некоммунистическими: «приспосабливайся» и «обогащайся». Для бочки мёда они были не ложкой, а черпаками дёгтя.
Однако хрущёвщина оказалась чересчур оголтелой, плохо управляемой владыками вещного мира. Народ пострадал от неё экономически. К концу хрущёвского правления он впервые с войны стал недоедать. Если культ личности Сталина был торжественно-величав, то культ его ниспровергателя смотрелся аляповато и карикатурно. Люди негодовали: дела в стране шли всё хуже, а первое лицо государства раскатывало по заграницам. Хрущёв с огромной свитой, транжиря народные деньги, посетил 36 государств. Во многие наезжал неоднократно. Даже самым преданным подхалимам надоели капризы, фантазии и непредсказуемые кульбиты «кукурузного батьки». Крайности во внутренней и внешней политике СССР тревожили также международных системников.
Что касается расколовшегося комдвижения, то его лучшую и наиболее здоровую, свободную от антисталинизма часть стал на определённое время представлять маоистский Китай. В документах той поры, выходивших в Пекине, была разящая правда: «Посылая проклятия в адрес Сталина, Хрущёв тем самым наносит величайшее оскорбление советскому народу и КПСС, величайшее оскорбление Советской армии… величайшее оскорбление социалистическому строю, величайшее оскорбление… революционным народам всего мира, величайшее оскорбление марксизму-ленинизму». Этот своевременный набат не был услышан перерожденцами, коих множила хрущёвщина.
Волюнтаризм и субъективизм – так обтекаемо назвали главные прегрешения Хрущёва сместившие его руководители. Они не разоблачили более существенные и конкретные. Хрущёвщину сдали в архив, а надо было заводить на неё дело в прокуратуре.
На смену пришла брежневщина. Притормозив катастрофический процесс, она загнала его вглубь. Непопулярный антисталинизм приглушили, но не осудили. Демонтаж коммунистических основ не прекратился. Контрреволюция стала ползучей. Горлопаны, поминавшие кузькину мать, отошли на задний план, на передний вышли вкрадчивые партсовслужащие. Слова «партиец» и «чиновник» превращались в синонимы. Выражение «красиво жить не запретишь» потеряло иронический смысл. Перенятая у Хрущёва система номенклатурных привилегий, несправедливых, незаслуженных, разрослась уродливым злокачественным образованием на теле общества. Партбилет у определённых «товарищей» ещё ценился, а для товарищей ещё был по-настоящему свят. Но уже теряли святость и пионерский галстук, и комсомольский значок. Налево-направо раздавались награды за то, за что при Сталине совершенно справедливо сажали в тюрьму. Например, когда собирался рекордный урожай, который потом от бесхозяйственности пропадал. Или когда за парадным рапортом о досрочном вводе в строй промышленного объекта скрывались сверхнормативные потери в технике и материалах, перерасход средств, прямые хищения. Парадоксальная советско-антисоветская подготовка кадров невольно отражалась на умонастроениях зарубежных товарищей. Вне нашей страны процесс десталинизации «раскочегарился» именно при Брежневе. Даже маоисты стали отступать под давлением этого процесса, отойдя от сталинизма как от науки и обратившись к тому, что было названо «идеями Председателя Мао». По нашему мнению, не все эти идеи были безошибочными.
Трюк с провокационной антисталинской истерией повторила на новой основе горбачёвщина. Её главарь своими повадками очень смахивал на «дорогого Никиту Сергеевича». Тоже любил покрасоваться на иностранной публике. За короткий пятилетний срок выезжал за границу более 40 раз и с многажды большими тратами из госказны. Неизменно – со своей супругой-надзиратильницей, которую народ невзлюбил сразу. Надзираемого он невзлюбил уж потом. Трюк опять удался. Коварство его заключалось в том, что горбачёвщина верно обозначила следствие застарелых общественных недостатков, ловко подменив в расшатанном народном сознании их подлинную причину. Новым же было то, что антисталинизм и антикоммунизм наконец-то уравняли в правах. Закон о кооперативах, департизация, разгосударствление, демонополизация внешней торговли, другие лазейки уже позволяли красной буржуазии рулить легально. Под бравурную музыку и возгласы «Вся власть – Советам!» нас подбросило к точке двоевластия. Оттуда по закону социальной физики мы сверзились в постперестроечную яму. Без Советов, без страны и даже без штанов.
Случайно ли кремлёвская контрреволюция начала свою деятельность с охаивания Сталина? Нет, она ничего не делала спонтанно, била в точную цель. Уничтожение сталинизма – это уничтожение ленинизма, уничтожение ленинизма – это уничтожение марксизма. Всё вместе – это уничтожение СССР, социалистического лагеря и мирового коммунизма, что и требовалось совершить согласно страстной мечте отборных человеконенавистников и столь же отборных идиотов разных времён, народов, классов, стран.
Один из проверенных системных методов подобного уничтожения – насаждение ОДНОБОКОГО плюрализма и СУПЕРТЕНДЕНЦИОЗНОЙ гласности. Советские люди восприняли оба понятия как существительные без названных нами прилагательных. Вот и не заметили, что первое в мгновение ока обернулось тотальным антисталинизмом, второе – тотальной дезинформацией. Этому, развесив уши и разинув рты, внимали оглушённые политической шумихой миллионы простаков. Включая простаков с высшим образованием и учёными степенями.
Далёкий от социализма, коммунизма, вообще от левых идей, но знавший изнутри механизмы буржуазно-сионистской пропаганды и довольно правдиво их описавший, английский журналист Дуглас Рид утверждал: «Чтобы забрать в руки общественное мнение, надо привести его в состояние полного разброда, дав возможность высказать со всех сторон столько противоположных мнений, чтобы народы окончательно потеряли голову в этом лабиринте…»
Горбачёвщина отменно попользовалась этим способом. У каждого вдруг возникло собственное мнение. Все лезли, расталкивая друг друга, с кучей взаимоисключающих мнений, забыв, что это имеет место обычно в сумасшедшем доме. В подобие сего скорбного заведения перестройка превратила всю страну.
Маркс в запальчивости говорил, что нации, как и женщине, не прощается, если она отдаётся первому встречному проходимцу. Попробуем занять нейтральную позицию и сказать: можно возмутиться, а можно пожалеть народ, которого дважды одурачили одним и тем же способом. Народ, постоянно наступающий на старые грабли, хоть немного, но жалко, а с бывших советских руководителей спрос иной, более суровый, чем даже марксистский. Подразумеваются не все уровни, но все сферы руководящей работы: партийно-профсоюзно-комсомольская – от секретаря райкома до секретаря ЦК КПСС; советская – от председателя горисполкома до депутата Верховного Совета СССР; хозяйственная – от директора до министра; военная – от комдива до маршала.
Спрос по максимуму – с кадровых работников идеологического фронта. Облыжно обвиняя И.В. Сталина в «незаконных массовых репрессиях», они, кто безропотно, кто подобострастно, раздували сочинённый закоренелыми врагами советского народа и всего человечества грязный миф.
Так называемые сталинские репрессии – а в действительности неизбежная, предсказуемая классовая борьба в суровейших условиях империалистического окружения – были направлены исключительно против антисоветских и антикоммунистических элементов. Случалось, от них страдали невиновные; в том числе это был результат обычных судебно-следственных ошибок. Случалось, количество невиновных вдруг резко возрастало; в том числе это был результат происков пока ещё не разоблачённых врагов народа.
Хрущёву приписали заслугу реабилитации необоснованно пострадавших. Какая чушь! В 1938 г. в качестве первого секретаря ЦК Компартии Украины он вывел республику в лидеры по проценту репрессированных. Сохранилась его кровожадная телеграмма на имя Сталина. В ней Хрущёв, если не как психопат, то как несомненный социопат, возмущается, что из 17–18 тысяч ежемесячных расстрельных приговоров, выносимых украинскими органами, Москва утверждает только 2–3 тысячи. «Прошу принять меры», – нетерпеливо взывал он.
Кто остудил патологическое рвение «гуманиста» с руками по локти в крови? Сталин. Который был первым реабилитатором жертв произвола и под руководством которого после принятия в 1938-м соответствующих решений партии и правительства состоялась первая массовая реабилитация. Из 1,2 миллиона заключенных в почти 180-миллионной стране на свободу вышло около 350 тысяч оправданных лиц, проходивших по политическим и уголовным делам. Недобросовестных работников правоохранительных органов сурово наказывали: многие получили выговоры, были понижены в должности, сняты, исключены из партии. Уличённых в связях с внутренней и внешней контрреволюционной оппозицией, с иностранными разведками судили и расстреляли.
Для сравнения. Перед войной численный состав НКВД достиг максимума мирного времени – пятисот с чем-то тысяч человек; из них 100 000 несли службу в пограничных войсках. И преступность в стране сокращалась. Ныне только в Российской Федерации численность карательного аппарата в лице МВД и ряда других ведомств приближается к двум миллионам человек личного состава; погранвойска туда не входят. Этих дармоедов, сидящих на шее угнетаемого с их помощью населения, на всём постсоветском пространстве набирается до 4 миллионов. И преступность растёт. Почему? Прежде всего, потому что сталинский НКВД преимущественно боролся с преступниками, а нынешний МВД – с народом. Для большей внятности и привязки к современности поясним: НКВД был врагом бизнеса, а МВД на пару с Минюстом стал не только врагом врагов бизнеса, но сам превратился в Бизнесмена.
Так кто же твёрдо и безопасно стоял на своих ногах? Кто боится за свою власть, дрожит от страха её потерять? Абсолютно ясно, на какой вопрос следует ответить «сталинизм», а на какой – «антисталинизм».
Сталинская власть, как и вся страна, жила в условиях то «горячей», то «холодной» войн, подвергаясь перманентной идеологической и экономической агрессии, прямым вооружённым атакам. За это время общее количество заключённых, одновременно находившихся в местах лишения свободы, колебалось в пределах от 200 тысяч до 2,7 миллиона человек. Последняя цифра относится к 1950 году. В этой пиковой цифре «политическая» доля составляла около 580 тысяч человек и тоже была наивысшей за весь период сталинизма.
Сегодня, как нас уверяет власть в лице сталиноненавистников, мы вошли в цивилизованное мировое сообщество, агрессиям и войнам пришёл конец, настали тишь да гладь, да божья благодать. Только вот порохом гражданских стычек попахивает по всем углам нашего Отечества, а у следственных изоляторов выстроились длинные очереди родных и близких с передачами для уголовных и политических арестантов.
О количестве политзэков в нашей бывшей стране можно лишь гадать. Впрочем, зачем сажать политических противников, если налажены их мордование и разнообразное умерщвление – дома, на работе, на улице средь бела дня. Тем не менее доподлинно известно, что такие заключённые имеются в каждой из «суверенных» бывшесоветских республик. А общее число зэков в них доходило в отдельные годы до 2 000 000. В настоящее время в предположительно 140-миллионной России за решёткой томится более 1 миллиона человек – второе место в мире. (Из расчёта на душу населения на первом находятся США – 2,3 миллиона человек.) Следом плотным строем тюремных рекордсменов печатают шаг украинская, узбекская, казахская, грузинская и прочие «демократии». За шантаж, оговоры, подлог, избиения, пытки, убийства задержанных, арестованных, подследственных, подсудимых и осуждённых не только никто не отвечает, они поощряются на высоком начальственном уровне. Тюрем не хватает. Системе доносительства и слежки за россиянами, регистрации их проживания и передвижения по собственной (собственной ли?) стране позавидовали бы гестаповцы. Позавидовали бы они и трусливой безнаказанности, с какой омоновцы, собровцы, спецназовцы в масках «прессуют» виновных и невиновных. При классическом фашизме каратели были честнее и смелее: масками не пользовались.
Развязан великий ТЕРРОР. Однако буржуазные «демократы», изрыдавшиеся по жертвам 1937 года, что-то не спешат клеймить режимы стран-постсоветышей так, как делают это со сталинским. Помалкивают они и о репрессиях хрущёвских палачей. Об уничтоженных и затравленных Хрущёвым руководителях и рядовых, чьи ценностные ориентации были неприемлемы для прорвавшегося к власти обер-оппортуниста и его челяди. Фабрикация уголовно-политических дел и шельмование в печати, публичные моральные расстрелы невиновных и их тайные физические убийства – обязательные атрибуты гонений того периода. Хрущёв уже в 1956 году изгнал из состава высшего партийного руководства 70 % членов сталинского ЦК КПСС. В последующие годы, мнительный и мстительный, он сменил состав Центрального Комитета ещё на 50 %. По многу раз менял составы ЦК компартий республик, областных, городских и районных комитетов. «Это была нормальная ротация», – лгут хрущёвцы. «Это было сведение счетов, избиение кадров и создание подхалимствующего, ручного актива», – отвечает историческая правда.
Послесталинские репрессивные действия характеризуются половинчатостью в отношении антисоветчиков, антикоммунистов. Зато они были – сознательно, установочно! – жёсткими в отношении сталинистов, которые и тогда, и сейчас представляют собой беспримерный образец преданности советской власти, коммунизму. В отличие от диссидентов-системников, репрессированные сталинцы не хныкали и не взывали к иностранцам о помощи, не сочиняли пасквили на нашу действительность. Они не писали мемуаров о выплеснутой на них клевете, об истязаниях хрущёвскими тюремщиками, о личной сломанной судьбе, не желая бросить даже тени на наше государство. Которого уже нет, но которому, как большевистской, ленинско-сталинской идее, они остались навеки верны. Изредка они пытались установить контакты с маоистским Китаем, не помощи оттуда ради, а исключительно для идейной солидарности. И при Хрущёве, и после госбезопасность пресекала эти редкие попытки гораздо свирепее, нежели частые, многосторонние контакты доморощенных и зарубежных сионистов.