– И тогда приходят на помощь мистер Кейна и мистер Лоуэлл?
– Если не найдется кто-нибудь получше.
Она грустно улыбнулась.
– Я уверена, что мистер Мэгенхерд выбирает лучших из лучших.
Подчеркивая каждое слово, я сказал:
– Жинетт, меня и Харви наняли, чтобы защитить Мэгенхерда. Бернара – чтобы его убить. Вот в чем разница. Чертовски большая разница!
– Даже имея дело с таким типом, как Мэгенхерд?
Я рассердился.
– Тебе не нравится Мэгенхерд? Мне тоже. Но сейчас он прав. Он никого не хочет убивать, пытаются убить его. Если бы не мы с Харви, его уже давно бы прикончили. Разве тут я не прав?
– Да, – тихо сказала она, глядя вдаль. – Да, ты убежден, что ты и только ты можешь победить этого дракона. И следующего, и того, что за ним. И никогда ты не отступишь. Но придет черед последнего дракона...
– Я – профессионал. Ламбер на своей яхте был любителем – он уже пятнадцать лет выращивал виноград. Если бы на яхте был я, она бы не отчалила от берега или осталась невредимой.
– О да, – с мечтательным видом протянула она. – Он превратился в любителя. Я вышла замуж за Ламбера, потому что верила, что с ним войне придет конец. Едва ты перестал быть Канетоном, как тут же оказался в Интеллидженс Сервис. Твоя война никогда не кончалась.
Я неопределенно пожал плечами. Очень может быть.
– Тогда я не понимала, что мой долг сделать так, чтобы твоя война закончилась. Мне нужно было пойти с тобой и заставить тебя кончить твою войну. Я ведь хотела, в самом деле хотела этого, Луи.
Лицо мое окаменело. Не каждый день женщина, которая столько для тебя значила, признается, что ошиблась, выйдя замуж за другого, и даже дает понять, что еще не поздно. Это случается всего раз в жизни. И как назло как раз тогда, когда ты обещал богатому мошеннику доставить его в Лихтенштейн.
Я покачал головой.
– Тогда ты не ошиблась, Жинетт. Я все равно бы продолжал дела с такими типами, как Мэгенхерд, или...
– Готова спорить – ничего подобного!
Я покосился на нее. Уж слишком она была спокойна и уверена в себе. Может быть, даже чересчур.
– Прошло пятнадцать лет, – заметил я.
– Ты сильно изменился за это время?
Я нахмурился.
– Возможно, я не изменился и остался тем же Канетоном. Но теперь меняться мне поздно. Не в том я возрасте, чтобы вернуться в прошлое и начать с нуля; стать адвокатом, чтобы заняться спокойным и безопасным делом, скажем, избавлять кинозвезд от штрафов за вождении автомобиля в пьяном виде.
– Зачем? У нас здесь множество работы, поместью Пинель нужен управляющий.
Вокруг нас все затихло – насколько это может быть на юге, при неумолчном стрекоте цикад. Солнце пылало над голубыми холмами, наполняя воздух иссушающим дыханием лета. И мне нужно было только сказать "да".
Но впереди ждали другие холмы – зеленые, туманные холмы Швейцарии, которым я сказал "да" три дня назад.
– У меня есть работа, Жинетт, с которой я вполне справляюсь.
– Я не милостыню предлагаю, Луи. Тебе придется по-настоящему работать.
– И полюбить твое вино?
– Это не ужаснее твоих нынешних занятий.
Голос ее звучал жестко и напряженно, у любого другого человека я счел это признаком испуга.
Она замерла, чуть приподняв голову, с закрытыми глазами.
Я сделал шаг и обнял ее. Она, задрожав, вся прижалась ко мне и потянулась губами...
В шато громыхнул выстрел.
18
19
– Если не найдется кто-нибудь получше.
Она грустно улыбнулась.
– Я уверена, что мистер Мэгенхерд выбирает лучших из лучших.
Подчеркивая каждое слово, я сказал:
– Жинетт, меня и Харви наняли, чтобы защитить Мэгенхерда. Бернара – чтобы его убить. Вот в чем разница. Чертовски большая разница!
– Даже имея дело с таким типом, как Мэгенхерд?
Я рассердился.
– Тебе не нравится Мэгенхерд? Мне тоже. Но сейчас он прав. Он никого не хочет убивать, пытаются убить его. Если бы не мы с Харви, его уже давно бы прикончили. Разве тут я не прав?
– Да, – тихо сказала она, глядя вдаль. – Да, ты убежден, что ты и только ты можешь победить этого дракона. И следующего, и того, что за ним. И никогда ты не отступишь. Но придет черед последнего дракона...
– Я – профессионал. Ламбер на своей яхте был любителем – он уже пятнадцать лет выращивал виноград. Если бы на яхте был я, она бы не отчалила от берега или осталась невредимой.
– О да, – с мечтательным видом протянула она. – Он превратился в любителя. Я вышла замуж за Ламбера, потому что верила, что с ним войне придет конец. Едва ты перестал быть Канетоном, как тут же оказался в Интеллидженс Сервис. Твоя война никогда не кончалась.
Я неопределенно пожал плечами. Очень может быть.
– Тогда я не понимала, что мой долг сделать так, чтобы твоя война закончилась. Мне нужно было пойти с тобой и заставить тебя кончить твою войну. Я ведь хотела, в самом деле хотела этого, Луи.
Лицо мое окаменело. Не каждый день женщина, которая столько для тебя значила, признается, что ошиблась, выйдя замуж за другого, и даже дает понять, что еще не поздно. Это случается всего раз в жизни. И как назло как раз тогда, когда ты обещал богатому мошеннику доставить его в Лихтенштейн.
Я покачал головой.
– Тогда ты не ошиблась, Жинетт. Я все равно бы продолжал дела с такими типами, как Мэгенхерд, или...
– Готова спорить – ничего подобного!
Я покосился на нее. Уж слишком она была спокойна и уверена в себе. Может быть, даже чересчур.
– Прошло пятнадцать лет, – заметил я.
– Ты сильно изменился за это время?
Я нахмурился.
– Возможно, я не изменился и остался тем же Канетоном. Но теперь меняться мне поздно. Не в том я возрасте, чтобы вернуться в прошлое и начать с нуля; стать адвокатом, чтобы заняться спокойным и безопасным делом, скажем, избавлять кинозвезд от штрафов за вождении автомобиля в пьяном виде.
– Зачем? У нас здесь множество работы, поместью Пинель нужен управляющий.
Вокруг нас все затихло – насколько это может быть на юге, при неумолчном стрекоте цикад. Солнце пылало над голубыми холмами, наполняя воздух иссушающим дыханием лета. И мне нужно было только сказать "да".
Но впереди ждали другие холмы – зеленые, туманные холмы Швейцарии, которым я сказал "да" три дня назад.
– У меня есть работа, Жинетт, с которой я вполне справляюсь.
– Я не милостыню предлагаю, Луи. Тебе придется по-настоящему работать.
– И полюбить твое вино?
– Это не ужаснее твоих нынешних занятий.
Голос ее звучал жестко и напряженно, у любого другого человека я счел это признаком испуга.
Она замерла, чуть приподняв голову, с закрытыми глазами.
Я сделал шаг и обнял ее. Она, задрожав, вся прижалась ко мне и потянулась губами...
В шато громыхнул выстрел.
18
Я поспешно бросил:
– Чтобы убить, один раз никто не стреляет, только дважды. Если убили Харви, остался Мэгенхерд. Или Харви, если пристрелили Мэгенхерда. Я прав?
Она сразу присела за лавровыми кустами: старые привычки не забываются.
– Это ваш перепивший друг Харви расстреливает бутылки, как в салуне на Диком Западе.
Я тоже так подумал, но легче от этого не стало: кто сказал, что он ограничится бутылками? А "маузера" у меня под рукой не было.
Я неохотно зашагал через террасу к двери, ощущая себя мишенью размерами с пустыню.
В холле застыли три восковые фигуры. Справа, у стены – Харви, ствол револьвера опущен вниз, но вид крайне угрожающий. У противоположной стены – Морис, глядевший на него взглядом голодного вампира. Мисс Джермен застыла возле телефона, трубка которого валялась на полу. Револьвер дернулся в мою сторону.
– Спрячьте свою дурацкую игрушку. Что случилось?
– Я просто не люблю людей, невежливых с женщинами, – голос Харви звучал лениво, но тяжело, словно он с трудом выговаривал каждое слово. Может быть, к тому времени так и было.
– Все кончено. Возвращайтесь к бутылке. – Я повернулся к Морису. – Почему...
Опять вмешался Харви.
– Я услышал крик, выскочил и увидел, что этот тип на нее напал.
Мисс Джермен повернулась ко мне.
– Я хотела позвонить, а он...
– Кому?
Она уставилась на меня, широко раскрыв невинные глаза.
– Подруге... Я думала...
Я подобрал трубку, но собеседник уже отключился. Тогда я с треском бросил трубку на рычаг.
– Я запретил пользоваться телефоном. Морис вам об этом напомнил. Будем считать это недоразумением. Так кому вы звонили?
– Подруге, – она вздернула подбородок с типичной миной старшеклассницы: она не собиралась выдавать, кто подложил лягушек в постель учительницы латыни.
– Ладно, – махнул я рукой. – Но если вы нас предаете, не забудьте, какими методами пользуется ваши друзья: у вас те же шансы получить пулю, что у любого из нас. Даже больше, если меня не пристрелят первым. Харви у стены напрягся.
– О чем, черт возьми, разговор?
Я повернулся к нему, сытый по горло его пьянством и склонностью размахивать револьвером. Как бы мне не пришлось сломать ему запястье, прежде чем он успеет поднять руку...
Жинетт сказала:
– Отдайте Луи револьвер, или я вас убью.
Мы вскинули на нее глаза. Она стояла в тени, плотно прижавшись к стене и держа "маузер" обеими руками перед собой.
– Поставлен на стрельбу очередями, мистер Лоуэлл, – добавила она.
– Вы не выстрелите, – протянул
Харви, внимательно ее разглядывая: то, как она держала "маузер", доказывало: ей известно, что у нее в руках.
Жинетт презрительно бросила:
– Что же, рискните...
Лоуэлл глубоко вздохнул. Наемник-профессионал никогда не верит, что его могут побить, но сразу поймет, если это случилось. Учитывая отдачу, она опустила ствол. И если бы ей вздумалось спустить курок, он тут же был бы выпотрошен, как рыба на сковородке.
Он швырнул мне револьвер. Жинетт сказала:
– Благодарю. Пожалуйста, не забывайте, что исключительное право на стрельбу в этом доме имею я. Куда попала пуля, Морис?
Тот показал на стену возле телефона.
Жинетт протянула мне "маузер". Я покачал головой.
– Все кончено. Ему пора в постель.
Харви отсутствующим взглядом уставился на нас.
– Я с вами и без револьвера справился бы, – буркнул он.
Я пожал плечами.
– Может быть. Нас обоих учили рукопашной. Это ничего бы не доказало.
Он кивнул и зашагал по лестнице.
Я шепнул мисс Джермен:
– Принесите его бутылку.
– Может быть, ему хватит? – тем же тоном старшеклассницы спросила она.
Я устало покачал головой.
– Что нам с вами кажется, значения не имеет. Принесите бутылку.
Поднимаясь за Харви по лестнице, на верхней площадке я увидел Мэгенхерда. Харви, словно его не замечая, протиснулся мимо. И у того холодный взгляд тут же сменился на негодующий и подозрительный. Потом он повернулся ко мне и хотел что-то сказать, но я, не обращая на него внимания, прошел за Харви.
В своей комнате Харви откинул с кровати шелковое покрывало и рухнул на нее ничком. Потом с трудом перевернулся на спину.
– Кажется, я устал? – удивленно заметил он.
В комнату вошла мисс Джермен со стаканом и бутылкой виски. Я взял бутылку. Судя по всему, он неплохо с ней поработал.
Она спросила:
– Что вы собираетесь делать?
– Привести его в чувство.
Я протянул стакан Харви. Она уставилась на него, затем на меня.
– Вам на него наплевать, да?
– Кому вы звонили?
Девушка вспылила:
– В один прекрасный день вы, может быть, узнаете!
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Харви отсалютовал мне стаканом и залпом осушил его.
– Вы думаете, что она нас предала?
– Ну, кто-то это сделал.
– Надеюсь, все же не она, – задумчиво протянул он. – Она мне нравится.
– Еще? – спросил я.
– Наверное, – он пожал плечами.
Я шагнул к столику, на котором стояла бутылка. Харви спросил:
– А в награду за примерное поведение мой револьвер мне не положен?
– Простите, я забыл. – Я рассчитывал, что Харви о нем вспомнит. Взяв револьвер, я вынул барабан, извлек стреляную гильзу. – Еще патроны есть?
– В пиджаке.
Пиджак висел на кресле. Повернувшись к Лоуэллу спиной, я пошарил в карманах и извлек патрон и баночку с таблетками – как я надеялся, снотворного. Вставил патрон в барабан, крутанул его и бросил револьвер на кровать.
Пока он разглядывал револьвер, как это сделал бы любой профессионал, чье оружие побывало в чужих руках, на дне стакана уже лежали три таблетки. Я не знал, какая нужна доза, но отдавал себе отчет, что спиртное со снотворным мешать не стоит. И все же в этом было меньше риска, чем позволить ему выпить всю бутылку.
Налив виски, я принялся искать стакан себе, выгадывая время, чтобы таблетки растворились. Сквозь цветное стекло перемены цвета он не заметит, а вкус выпивки уже полностью притупился.
Налив себе, я протянул ему стакан.
– Хорошая работа, профессор. Хотите знать, что хуже всего? Когда теряешь вкус выпивки. Просто перестаешь чувствовать. – Он сделал глоток и посмотрел стакан на свет. – Одни воспоминания о заведении в Париже, где знают, как приготовить настоящий мартини. Сразу после полудня, пока посетителей мало и есть время сделать все как следует. Там это любят. И любят людей, которые в состоянии оценить высший класс, поэтому для них готовят все как надо, медленно и тщательно, и так же нужно пить. За это уважают. Не потому, что рассчитывают на новый заказ, вовсе нет. Просто порой приятно обслужить человека, который может оценить и воздать должное их мастерству. Бармены – тот еще народ...
Харви хлебнул еще, по прежнему глядя в потолок. Говорил он тихо и медленно, обращаясь не ко мне и даже не к себе, а к двери.
– Мартини должен быть достаточно холодным, чтобы запотел стакан, – продолжал он, – но не переохлажденным. В замороженном виде все что угодно может сойти за деликатес... Господи, как я устал!
Он протянул руку, чтобы поставить стакан, но промахнулся и уронил его на ковер, выплеснув последние капли. Веки его слипались.
Я поднял стакан на стол, осторожно отошел к двери и уже повернул ручку, когда вдруг услышал:
– Мне очень жаль, Кейн. Я надеялся продержаться.
– Вы и держались. Просто поездка затянулась.
Помолчав, он сказал:
– Может быть... И если бы меня не ранили... Хотя, наверное, все равно... – Тут он повернул голову и взглянул на меня. – Вы говорили, что я такой же, как все. Но я убиваю людей, профессор.
– Это занятие можно и бросить.
Он улыбнулся, очень вяло и устало.
– Но не раньше завтрашнего вечера?
Я вышел, ясно понимая, что помощи от меня, как от пролитой на ковер отравы.
Мэгенхерд с Жинетт стояли на верхней площадке лестницы с таким видом, будто пытались найти любезные слова, но явно не смогли. При виде меня Мэгенхерд тут же отвернулся и забыл о вежливости.
– Вы не сказали мне, что Лоуэлл – алкоголик.
– Я и сам не знал, – облокотившись на перила, я полез в карман за сигаретой.
– Придется это обсудить с мсье Мерленом. Меня могли убить только потому...
– Да замолчите, Мэгенхерд, – устало бросил я. – Вы выжили вчера, и выжили сегодня. И если это не считать успехом, значит вы ничего не поняли. Если бы не он, где бы вы были?
Он наградил меня ледяным взглядом и, словно палку проглотив, зашагал вниз.
– Во время войны, – задумчиво заметила Жинетт, – задавали вопроса, правы ли мы. Ответ был слишком прост. Но кое в чем мы видно ошибались, если судить по Бернару с Элайном. Ты убежден, что прав, потому что прав Мэгенхерд?
– Может быть, – осторожно согласился я.
Она кивнула, отвечая на какой-то свой вопрос, помолчала, потом спросила:
– А если Мэгенхерд окажется прохвостом? И ты не успеешь отойти в сторону?
Для меня мысль эта была не нова. Сейчас я верил Мерлену, верил Мэгенхерду, верно оценивал ситуацию и был прав. Но может прийти день, когда я глупо ошибусь и мой клиент окажется мерзавцем, вот тогда за меня возьмутся полицейские.
Защитник сможет заявить, что клиент ввел меня в заблуждение, но я-то попадусь с дымящимся "маузером" в руке...
Я устало покачал головой.
– Все может быть, Жинетт. Но не сейчас. А в следующий раз будет то, что будет.
– Значит следующий раз все-таки будет? – Она не сводила с меня пристального взгляда грустных глаз. В бликах света каштановые волосы отливали старым палисандром.
– Жинетт, прошло пятнадцать лет. И ты не влюблена в меня.
– Не знаю, – она пожала плечами. – Я могу только ждать и помнить и, может быть, помочь, чтобы тебя не убили.
Я поморщился. Не стоило сюда возвращаться. Пятнадцать лет я держался в стороне от тихого замка. Она же упорно пыталась покончить с войной. А я приехал только потому, что для меня война все еще продолжалась.
– Я вернусь, – хрипло выдавил я.
Она грустно улыбнулась.
– Не надо, Луи. Я не прошу от тебя обещаний..
– Чтобы убить, один раз никто не стреляет, только дважды. Если убили Харви, остался Мэгенхерд. Или Харви, если пристрелили Мэгенхерда. Я прав?
Она сразу присела за лавровыми кустами: старые привычки не забываются.
– Это ваш перепивший друг Харви расстреливает бутылки, как в салуне на Диком Западе.
Я тоже так подумал, но легче от этого не стало: кто сказал, что он ограничится бутылками? А "маузера" у меня под рукой не было.
Я неохотно зашагал через террасу к двери, ощущая себя мишенью размерами с пустыню.
В холле застыли три восковые фигуры. Справа, у стены – Харви, ствол револьвера опущен вниз, но вид крайне угрожающий. У противоположной стены – Морис, глядевший на него взглядом голодного вампира. Мисс Джермен застыла возле телефона, трубка которого валялась на полу. Револьвер дернулся в мою сторону.
– Спрячьте свою дурацкую игрушку. Что случилось?
– Я просто не люблю людей, невежливых с женщинами, – голос Харви звучал лениво, но тяжело, словно он с трудом выговаривал каждое слово. Может быть, к тому времени так и было.
– Все кончено. Возвращайтесь к бутылке. – Я повернулся к Морису. – Почему...
Опять вмешался Харви.
– Я услышал крик, выскочил и увидел, что этот тип на нее напал.
Мисс Джермен повернулась ко мне.
– Я хотела позвонить, а он...
– Кому?
Она уставилась на меня, широко раскрыв невинные глаза.
– Подруге... Я думала...
Я подобрал трубку, но собеседник уже отключился. Тогда я с треском бросил трубку на рычаг.
– Я запретил пользоваться телефоном. Морис вам об этом напомнил. Будем считать это недоразумением. Так кому вы звонили?
– Подруге, – она вздернула подбородок с типичной миной старшеклассницы: она не собиралась выдавать, кто подложил лягушек в постель учительницы латыни.
– Ладно, – махнул я рукой. – Но если вы нас предаете, не забудьте, какими методами пользуется ваши друзья: у вас те же шансы получить пулю, что у любого из нас. Даже больше, если меня не пристрелят первым. Харви у стены напрягся.
– О чем, черт возьми, разговор?
Я повернулся к нему, сытый по горло его пьянством и склонностью размахивать револьвером. Как бы мне не пришлось сломать ему запястье, прежде чем он успеет поднять руку...
Жинетт сказала:
– Отдайте Луи револьвер, или я вас убью.
Мы вскинули на нее глаза. Она стояла в тени, плотно прижавшись к стене и держа "маузер" обеими руками перед собой.
– Поставлен на стрельбу очередями, мистер Лоуэлл, – добавила она.
– Вы не выстрелите, – протянул
Харви, внимательно ее разглядывая: то, как она держала "маузер", доказывало: ей известно, что у нее в руках.
Жинетт презрительно бросила:
– Что же, рискните...
Лоуэлл глубоко вздохнул. Наемник-профессионал никогда не верит, что его могут побить, но сразу поймет, если это случилось. Учитывая отдачу, она опустила ствол. И если бы ей вздумалось спустить курок, он тут же был бы выпотрошен, как рыба на сковородке.
Он швырнул мне револьвер. Жинетт сказала:
– Благодарю. Пожалуйста, не забывайте, что исключительное право на стрельбу в этом доме имею я. Куда попала пуля, Морис?
Тот показал на стену возле телефона.
Жинетт протянула мне "маузер". Я покачал головой.
– Все кончено. Ему пора в постель.
Харви отсутствующим взглядом уставился на нас.
– Я с вами и без револьвера справился бы, – буркнул он.
Я пожал плечами.
– Может быть. Нас обоих учили рукопашной. Это ничего бы не доказало.
Он кивнул и зашагал по лестнице.
Я шепнул мисс Джермен:
– Принесите его бутылку.
– Может быть, ему хватит? – тем же тоном старшеклассницы спросила она.
Я устало покачал головой.
– Что нам с вами кажется, значения не имеет. Принесите бутылку.
Поднимаясь за Харви по лестнице, на верхней площадке я увидел Мэгенхерда. Харви, словно его не замечая, протиснулся мимо. И у того холодный взгляд тут же сменился на негодующий и подозрительный. Потом он повернулся ко мне и хотел что-то сказать, но я, не обращая на него внимания, прошел за Харви.
В своей комнате Харви откинул с кровати шелковое покрывало и рухнул на нее ничком. Потом с трудом перевернулся на спину.
– Кажется, я устал? – удивленно заметил он.
В комнату вошла мисс Джермен со стаканом и бутылкой виски. Я взял бутылку. Судя по всему, он неплохо с ней поработал.
Она спросила:
– Что вы собираетесь делать?
– Привести его в чувство.
Я протянул стакан Харви. Она уставилась на него, затем на меня.
– Вам на него наплевать, да?
– Кому вы звонили?
Девушка вспылила:
– В один прекрасный день вы, может быть, узнаете!
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Харви отсалютовал мне стаканом и залпом осушил его.
– Вы думаете, что она нас предала?
– Ну, кто-то это сделал.
– Надеюсь, все же не она, – задумчиво протянул он. – Она мне нравится.
– Еще? – спросил я.
– Наверное, – он пожал плечами.
Я шагнул к столику, на котором стояла бутылка. Харви спросил:
– А в награду за примерное поведение мой револьвер мне не положен?
– Простите, я забыл. – Я рассчитывал, что Харви о нем вспомнит. Взяв револьвер, я вынул барабан, извлек стреляную гильзу. – Еще патроны есть?
– В пиджаке.
Пиджак висел на кресле. Повернувшись к Лоуэллу спиной, я пошарил в карманах и извлек патрон и баночку с таблетками – как я надеялся, снотворного. Вставил патрон в барабан, крутанул его и бросил револьвер на кровать.
Пока он разглядывал револьвер, как это сделал бы любой профессионал, чье оружие побывало в чужих руках, на дне стакана уже лежали три таблетки. Я не знал, какая нужна доза, но отдавал себе отчет, что спиртное со снотворным мешать не стоит. И все же в этом было меньше риска, чем позволить ему выпить всю бутылку.
Налив виски, я принялся искать стакан себе, выгадывая время, чтобы таблетки растворились. Сквозь цветное стекло перемены цвета он не заметит, а вкус выпивки уже полностью притупился.
Налив себе, я протянул ему стакан.
– Хорошая работа, профессор. Хотите знать, что хуже всего? Когда теряешь вкус выпивки. Просто перестаешь чувствовать. – Он сделал глоток и посмотрел стакан на свет. – Одни воспоминания о заведении в Париже, где знают, как приготовить настоящий мартини. Сразу после полудня, пока посетителей мало и есть время сделать все как следует. Там это любят. И любят людей, которые в состоянии оценить высший класс, поэтому для них готовят все как надо, медленно и тщательно, и так же нужно пить. За это уважают. Не потому, что рассчитывают на новый заказ, вовсе нет. Просто порой приятно обслужить человека, который может оценить и воздать должное их мастерству. Бармены – тот еще народ...
Харви хлебнул еще, по прежнему глядя в потолок. Говорил он тихо и медленно, обращаясь не ко мне и даже не к себе, а к двери.
– Мартини должен быть достаточно холодным, чтобы запотел стакан, – продолжал он, – но не переохлажденным. В замороженном виде все что угодно может сойти за деликатес... Господи, как я устал!
Он протянул руку, чтобы поставить стакан, но промахнулся и уронил его на ковер, выплеснув последние капли. Веки его слипались.
Я поднял стакан на стол, осторожно отошел к двери и уже повернул ручку, когда вдруг услышал:
– Мне очень жаль, Кейн. Я надеялся продержаться.
– Вы и держались. Просто поездка затянулась.
Помолчав, он сказал:
– Может быть... И если бы меня не ранили... Хотя, наверное, все равно... – Тут он повернул голову и взглянул на меня. – Вы говорили, что я такой же, как все. Но я убиваю людей, профессор.
– Это занятие можно и бросить.
Он улыбнулся, очень вяло и устало.
– Но не раньше завтрашнего вечера?
Я вышел, ясно понимая, что помощи от меня, как от пролитой на ковер отравы.
Мэгенхерд с Жинетт стояли на верхней площадке лестницы с таким видом, будто пытались найти любезные слова, но явно не смогли. При виде меня Мэгенхерд тут же отвернулся и забыл о вежливости.
– Вы не сказали мне, что Лоуэлл – алкоголик.
– Я и сам не знал, – облокотившись на перила, я полез в карман за сигаретой.
– Придется это обсудить с мсье Мерленом. Меня могли убить только потому...
– Да замолчите, Мэгенхерд, – устало бросил я. – Вы выжили вчера, и выжили сегодня. И если это не считать успехом, значит вы ничего не поняли. Если бы не он, где бы вы были?
Он наградил меня ледяным взглядом и, словно палку проглотив, зашагал вниз.
– Во время войны, – задумчиво заметила Жинетт, – задавали вопроса, правы ли мы. Ответ был слишком прост. Но кое в чем мы видно ошибались, если судить по Бернару с Элайном. Ты убежден, что прав, потому что прав Мэгенхерд?
– Может быть, – осторожно согласился я.
Она кивнула, отвечая на какой-то свой вопрос, помолчала, потом спросила:
– А если Мэгенхерд окажется прохвостом? И ты не успеешь отойти в сторону?
Для меня мысль эта была не нова. Сейчас я верил Мерлену, верил Мэгенхерду, верно оценивал ситуацию и был прав. Но может прийти день, когда я глупо ошибусь и мой клиент окажется мерзавцем, вот тогда за меня возьмутся полицейские.
Защитник сможет заявить, что клиент ввел меня в заблуждение, но я-то попадусь с дымящимся "маузером" в руке...
Я устало покачал головой.
– Все может быть, Жинетт. Но не сейчас. А в следующий раз будет то, что будет.
– Значит следующий раз все-таки будет? – Она не сводила с меня пристального взгляда грустных глаз. В бликах света каштановые волосы отливали старым палисандром.
– Жинетт, прошло пятнадцать лет. И ты не влюблена в меня.
– Не знаю, – она пожала плечами. – Я могу только ждать и помнить и, может быть, помочь, чтобы тебя не убили.
Я поморщился. Не стоило сюда возвращаться. Пятнадцать лет я держался в стороне от тихого замка. Она же упорно пыталась покончить с войной. А я приехал только потому, что для меня война все еще продолжалась.
– Я вернусь, – хрипло выдавил я.
Она грустно улыбнулась.
– Не надо, Луи. Я не прошу от тебя обещаний..
19
На север мы отправились в том же фургоне. Мы с Жинетт за рулем по очереди; внутри фургона – куча ящиков с бутылками, скрывающая трех пассажиров от непрошеных взглядов, если придется открыть заднюю дверь.
Харви нам пришлось общими усилиями погрузить на дно фургона. При этом он даже не очнулся. Мы бросили в фургон пару старых матрасов и несколько одеял, но Мэгенхерд ими не воспользовался, так как я вдруг услышал из окошка за спиной его голос:
– Как мы переправимся через швейцарскую границу, мистер Кейн?
– Нас довезут до городишки Гекс в нескольких милях на северо-запад от Женевы. Там мы сойдем перейдем границу возле аэропорта.
Как я и ожидал, восхищения не последовало.
– Но вы же говорили, что нужно попасть в большой город, где можно взять машину напрокат. Тогда почему не Эвиан? Оттуда через озеро можно попасть в Лозанну.
– Таких решений от нас и ждут. Нет, граница возле Женевы гораздо удобнее. Ее почти невозможно контролировать – там поля, фермы и десятки дорог. Границу мы просто перейдем пешком.
– В войну ее стерегли, – возразил Мэгенхерд.
– Да, только вы бы не поверили, сколько людей даже в то время перебрались в Швейцарию. Власти даже построили там большой лагерь для перемещенных лиц.
– Мистер Кейн, – холодно заметил он, – в швейцарской тюрьме ничуть не лучше, чем во французской.
– Зато гораздо чище. Я надеюсь, что швейцарская полиция нас не ищет. Заняться этим они могли бы только по просьбе французских коллег, а Сюрте вряд ли признает, что упустила нас. По крайней мере пока.
Я продолжал надеяться, что нам все же удастся выскользнуть из концентрических кругов погони. Если не поступит сведений с границы, жандармерия будет считать, что мы еще во Франции. И тогда все в порядке. Я был уверен, что разбитый "ситроен" уже нашли, и многое зависит от того, как скоро установят, что он принадлежит Мэгенхерду. Перестрелка да еще спрятанный в роще "рено" вынудят прочесать окрестности как следует.
В известном смысле это было бы нам на руку. Тогда пропадет интерес к северному маршруту, но зато могут решить, что оставшись без машины, мы прячемся в каком-нибудь укромном месте.
Вряд ли жандармы вспомнят старые тропы Сопротивления или шато Пинель. Ведь я по-прежнему считал, что о моем участии в деле никто не знает.
Конечно, если Харви схалтурил и полиция нашла на "ситроене" отпечатки моих пальцев... Но с чего они возьмут, что они мои? Во Франции меня никогда не арестовывали. Конечно, когда я числился в посольстве, Второе Бюро могло приобщить к своей коллекции мои отпечатки – сведения обо мне у них безусловно были... Вот если станет известно, что Мэгенхерда сопровождаю я, тогда припомнят и о старых каналах Сопротивления через границу у Женевы...
Вокруг нас шла жизнь шла своим чередом. Жинетт крутила руль, словно заправский дальнобойщик, время от времени лицо ее освещал свет встречных фар. Дымя сигаретой, я наблюдал, как спокойно и уверенно она делает свое дело. Фургон взбирался в гору в сторону Савойи.
Я спросил:
– Что ты скажешь, если нас остановят?
– Я в самом деле везу часть вина в Женеву: два ресторана закупают "Пинель". И в Гексе есть хороший ресторанчик, постараюсь продать им несколько ящиков.
– А почему выехали в такую рань, мадам?
– Потому, мсье жандарм, что дома сразу после ланча у меня деловая встреча.
– В самом деле?
– Я велела Морису договориться с надежным человеком.
– И ты все еще считаешь, что тебе нужен управляющий?
Она чуть улыбнулась.
– Мне нужно, чтобы кто-то заботился о вине, пока я забочусь о старых друзьях, которые приходят и уходят.
Потом я задремал, а когда проснулся, мы уже въехали в нейтральную зону и начали приближались к Женеве с северо-запада. Свою очередь сесть за руль я проспал, но жаловаться не стоило: до Лихтенштейна оставалось почти четыреста километров, и день предстоял слишком длинный.
Жинетт сказала:
– Думаю, уже близко, Луи.
Не доезжая до Гекса, она повернула направо к Фернэ-Вольтер, стоявшему на самой границе.
– Не подъезжай слишком близко, – предупредил я. – Полиция будет искать на подходах к границе, и не стоит наводить их на раздумья, чего вдруг какая-то машина подъехала, остановилась и повернула назад.
– Тогда – здесь, – Жинетт, не заглушив мотора, затормозила у обочины. Я выскочил из кабины, обежал фургон и открыл заднюю дверь. Заскрежетали раздвигаемые ящики, появился Мэгенхерд, за ним мисс Джермен и последним – Харви.
Его словно извлекли после бомбежки из-под развалин дома: спотыкаясь, он сердито тряс головой, явно сам об этом жалея. Сейчас он не справился бы и с новорожденным котенком.
Закрыв дверь фургона, я вернулся к кабине.
– Спасибо, Жинетт. Поезжай.
Она наклонилась к окну.
– Береги себя. Луи. Пожалуйста.
Фургон заурчал и исчез в ночи. Я махнул рукой.
– Быстро уходим с дороги!
"Быстро" было слишком сильно сказано. Не меньше минуты мы продирались через изгородь, чтобы сразу увязнуть по колено в высокой сырой траве. Единственное, чего на такой работе хватало, – это мокрых ног.
Я настоял весь багаж оставить в шато. Исключение сделали только для моего саквояжа – из-за "маузера" и карт. Прихватив одной рукой его, другой – руку Харви, я зашагал вперед.
Рев фургона стих. Ночь была холодна, тьма – непроницаема, и никаких звезд. Непогода, от которой мы бежали из Бретани, снова догнала нас, правда, израсходовав по пути весь запас дождя. Впереди, под низкими тучами, светилось белым и зеленым зарево – маяк аэропорта Женевы "Куантрен". Мы шагали в его сторону.
Без четверти пять. До рассвета три четверти часа. Поначалу вес молчали. Нельзя сказать, что передвигались мы бесшумно, этого не добьешься простым приказом. Для такой ходьбы нужен опыт. Впрочем, в тяжелом сыром воздухе звук далеко не разносится. Девушка шепотом спросила:
– Что это?
Я резко обернулся. Оказалось – всего лишь большой дом в нескольких сотнях метров от нас. К дому вела темная аллея.
– Шато Вольтера. Хороший опознавательный знак.
Она подняла ногу из травы и тряхнула ей, разбрызгивая капли воды.
– Как насчет уместной цитаты? – кисло спросила она. Например, "Все к лучшему в этом лучшем из миров".
То, что показалось издали живой изгородью, оказалось садом аккуратных карликовых яблонь с человеческий рост высотой, окруженным проволочной изгородью. Листья на деревьях еще не распустились – мы снова оказались в местах ранней весны – но ветви подрезаны и подвязаны так, что росли как на шпалерах, а сами деревца теснились друг к другу, создавая неплохое укрытие от любопытных глаз.
Но как всегда у медали были две стороны. Будь я командиром пограничной охраны, я бы разместил людей в этом саду. И велел сидеть тихо и не двигаться. Мы прошли бы прямо по их головам, прежде чем выяснили, что попали в засаду.
И командуй я настоящим дозором разведки, не подумал бы ни о каких садах. Мы пошли бы в обход – и только по-пластунски.
Но в действительности я командовал – если так вообще можно было сказать – пожилым бизнесменом, девицей в котиковом манто и телохранителем с пятизвездочным похмельем. Жуть брала от одной мысли приказать котиковому манто падать в грязь и ползти. Придется идти через сад.
Повернувшись к девушке, я шепнул:
– Вы когда-нибудь в школе командовали?
– Нет, я не слишком отличалась в спорте... И вообще...
– Но теперь вы принимаете команду над этой парочкой. Держитесь метрах в десяти за мной и не теряйте меня из виду. Если я остановлюсь, делайте то же самое. Если я поверну, сразу поворачивайте, не идите до того места, где я повернул. Усекли?
– Да... Но не лучше, если Харви?..
– Лучше, – кивнул я. – Но именно сейчас лучше этим заняться вам. Понятно?
Она кивнула. Я прижал ногой проволоку, поднял вверх другую, и мы забрались в сад, произведя шума не больше, чем при крупной автомобильной аварии. Я двинулся вперед между аккуратными рядами деревьев.
Двадцать метров. Тридцать. Сорок. В саду оказалось светлее, чем я ожидал. Взглянув назад, я увидел, что девушка это учла и держится дальше назначенных десяти метров.
Пятьдесят метров. По моим расчетам, я дошел до середины сада и пытался разглядеть впереди среди деревьев небо, или противоположный край проволочной изгороди, но видел только мигающее зарево маяка.
Вдруг я остановился и несколько секунд соображал, почему вдруг это сделал. Троица за моей спиной казалась мне прущимся во весь опор стадом слонов. Потом они тоже остановились, и я понял причину: слабый запах табачного дыма.
Командир, разумеется, курить запретил. Но это было где-нибудь около полуночи, а с того времени прошло уже пять часов – холодных, мокрых, унылых часов. Можно ведь лечь, зажечь под курткой спичку, спрятать в траве горящий конец сигареты и выпускать дым, не поднимая головы. Но куда спрячешь запах?
С какой стороны тянет дымом? Я послюнявил палец и поднял его вверх; холодно, как обычно, стало со всех сторон. Я сделал выдох, но было недостаточно прохладно, чтобы пошел парок. Только и стало ясно, что ветер в поле слабый, а между деревьями еще слабее.
Попытавшись вспомнить голос экс-сержанта Иностранного Легиона, обучавшего бойцов Сопротивления в Оверни, я заорал:
– Что за идиот тут курит! Здесь вам не быстро! Где вы?
Справа впереди послышался испуганный шорох, затем воцарилась мертвая тишина.
Я на цыпочках повернул налево, бросил взгляд назад и убедился, что мисс Джермен ведет свою команду параллельным курсом.
Я еще раз заорал:
– Где тот идиот, который курит? – в надежде, что никто из солдат не захочет нарваться на неприятности, последовав за сержантом.
Мы прошли влево почти до изгороди, затем повернули к маяку аэропорта. Пройдя метров сорок, я увидел проволоку и жестом подозвал к себе остальных.
Мисс Джермен прошептала:
– Я боялась, что мы слишком шумим, пока не услышала вас.
– Мы чуть не столкнулись с отрядом жандармов, а голос сержанта – неплохой пароль. – Я кивнул в сторону изгороди. Дальше там дорога, справа пост французской таможни. Шоссе прямое, без поворотов. Нам надо перейти его незаметно. – И повернулся к Харви. – Как дела?
– Я думал, что умер. Знает ли Господь, что по утрам вы занимаетесь воскрешением?
Усмехнувшись, я почувствовал себя гораздо лучше. Голос его продолжал хрипеть, но исчезли унылые капризные нотки. Он начинал соображать.
Я пошел к изгороди, а найдя удобное место, высунулся посмотреть. Таможенный пост был примерно в ста метрах, – маленький ярко освещенный домик, возле него – несколько человек и пара автомобилей.
На таком расстоянии нас не услышат, но мы будем пересекать дорогу в сиянии маяка аэропорта, испускающего свои мощные лучи всего в нескольких сот метров. А с поста наверняка наблюдают за шоссе.
– Сожалею, но придется пройти вдоль дороги, прежде чем сделать попытку ее перейти.
И тут за спиной кто-то негромко спросил:
– Кто здесь?
Мисс Джермен прошептала:
– Вашего пароля хватило ненадолго?
Она была права. Наверно, солдатам показалось странным, что сержант их не нашел, и они решили сами его отыскать. Приходилось пересекать шоссе там, где мы стояли. Слева послышался шум приближающейся машины. Яркие фары промчались мимо. Мисс Джермен пригнулась, мы с Харви застыли на месте. Мэгенхерд продолжал оставаться Мэгенхердом. Я прошептал девушке:
– Если на вас упадет луч света, замрите. Легче всего заметить движение.
Она медленно выпрямилась.
– А если станет слишком тихо, заорите. Да, я понемногу учусь.
– Видели, что это? – спросил Харви. – Фургон вашей приятельницы из поместья Пинель.
Я снова просунул голову сквозь изгородь. Фургон затормозил около поста. Таможенники засуетились, бросились открывать заднюю дверь.
Чертова дурочка! Ну почему она так рискует? Но я знал, почему. Я рассказал ей о нашем маршруте, и Жинетт сообразила, что самым трудным окажется переход шоссе. Потому она выждала, пока, по ее расчетам, мы к нему выйдем, и примчалась сюда.
Харви нам пришлось общими усилиями погрузить на дно фургона. При этом он даже не очнулся. Мы бросили в фургон пару старых матрасов и несколько одеял, но Мэгенхерд ими не воспользовался, так как я вдруг услышал из окошка за спиной его голос:
– Как мы переправимся через швейцарскую границу, мистер Кейн?
– Нас довезут до городишки Гекс в нескольких милях на северо-запад от Женевы. Там мы сойдем перейдем границу возле аэропорта.
Как я и ожидал, восхищения не последовало.
– Но вы же говорили, что нужно попасть в большой город, где можно взять машину напрокат. Тогда почему не Эвиан? Оттуда через озеро можно попасть в Лозанну.
– Таких решений от нас и ждут. Нет, граница возле Женевы гораздо удобнее. Ее почти невозможно контролировать – там поля, фермы и десятки дорог. Границу мы просто перейдем пешком.
– В войну ее стерегли, – возразил Мэгенхерд.
– Да, только вы бы не поверили, сколько людей даже в то время перебрались в Швейцарию. Власти даже построили там большой лагерь для перемещенных лиц.
– Мистер Кейн, – холодно заметил он, – в швейцарской тюрьме ничуть не лучше, чем во французской.
– Зато гораздо чище. Я надеюсь, что швейцарская полиция нас не ищет. Заняться этим они могли бы только по просьбе французских коллег, а Сюрте вряд ли признает, что упустила нас. По крайней мере пока.
Я продолжал надеяться, что нам все же удастся выскользнуть из концентрических кругов погони. Если не поступит сведений с границы, жандармерия будет считать, что мы еще во Франции. И тогда все в порядке. Я был уверен, что разбитый "ситроен" уже нашли, и многое зависит от того, как скоро установят, что он принадлежит Мэгенхерду. Перестрелка да еще спрятанный в роще "рено" вынудят прочесать окрестности как следует.
В известном смысле это было бы нам на руку. Тогда пропадет интерес к северному маршруту, но зато могут решить, что оставшись без машины, мы прячемся в каком-нибудь укромном месте.
Вряд ли жандармы вспомнят старые тропы Сопротивления или шато Пинель. Ведь я по-прежнему считал, что о моем участии в деле никто не знает.
Конечно, если Харви схалтурил и полиция нашла на "ситроене" отпечатки моих пальцев... Но с чего они возьмут, что они мои? Во Франции меня никогда не арестовывали. Конечно, когда я числился в посольстве, Второе Бюро могло приобщить к своей коллекции мои отпечатки – сведения обо мне у них безусловно были... Вот если станет известно, что Мэгенхерда сопровождаю я, тогда припомнят и о старых каналах Сопротивления через границу у Женевы...
Вокруг нас шла жизнь шла своим чередом. Жинетт крутила руль, словно заправский дальнобойщик, время от времени лицо ее освещал свет встречных фар. Дымя сигаретой, я наблюдал, как спокойно и уверенно она делает свое дело. Фургон взбирался в гору в сторону Савойи.
Я спросил:
– Что ты скажешь, если нас остановят?
– Я в самом деле везу часть вина в Женеву: два ресторана закупают "Пинель". И в Гексе есть хороший ресторанчик, постараюсь продать им несколько ящиков.
– А почему выехали в такую рань, мадам?
– Потому, мсье жандарм, что дома сразу после ланча у меня деловая встреча.
– В самом деле?
– Я велела Морису договориться с надежным человеком.
– И ты все еще считаешь, что тебе нужен управляющий?
Она чуть улыбнулась.
– Мне нужно, чтобы кто-то заботился о вине, пока я забочусь о старых друзьях, которые приходят и уходят.
Потом я задремал, а когда проснулся, мы уже въехали в нейтральную зону и начали приближались к Женеве с северо-запада. Свою очередь сесть за руль я проспал, но жаловаться не стоило: до Лихтенштейна оставалось почти четыреста километров, и день предстоял слишком длинный.
Жинетт сказала:
– Думаю, уже близко, Луи.
Не доезжая до Гекса, она повернула направо к Фернэ-Вольтер, стоявшему на самой границе.
– Не подъезжай слишком близко, – предупредил я. – Полиция будет искать на подходах к границе, и не стоит наводить их на раздумья, чего вдруг какая-то машина подъехала, остановилась и повернула назад.
– Тогда – здесь, – Жинетт, не заглушив мотора, затормозила у обочины. Я выскочил из кабины, обежал фургон и открыл заднюю дверь. Заскрежетали раздвигаемые ящики, появился Мэгенхерд, за ним мисс Джермен и последним – Харви.
Его словно извлекли после бомбежки из-под развалин дома: спотыкаясь, он сердито тряс головой, явно сам об этом жалея. Сейчас он не справился бы и с новорожденным котенком.
Закрыв дверь фургона, я вернулся к кабине.
– Спасибо, Жинетт. Поезжай.
Она наклонилась к окну.
– Береги себя. Луи. Пожалуйста.
Фургон заурчал и исчез в ночи. Я махнул рукой.
– Быстро уходим с дороги!
"Быстро" было слишком сильно сказано. Не меньше минуты мы продирались через изгородь, чтобы сразу увязнуть по колено в высокой сырой траве. Единственное, чего на такой работе хватало, – это мокрых ног.
Я настоял весь багаж оставить в шато. Исключение сделали только для моего саквояжа – из-за "маузера" и карт. Прихватив одной рукой его, другой – руку Харви, я зашагал вперед.
Рев фургона стих. Ночь была холодна, тьма – непроницаема, и никаких звезд. Непогода, от которой мы бежали из Бретани, снова догнала нас, правда, израсходовав по пути весь запас дождя. Впереди, под низкими тучами, светилось белым и зеленым зарево – маяк аэропорта Женевы "Куантрен". Мы шагали в его сторону.
Без четверти пять. До рассвета три четверти часа. Поначалу вес молчали. Нельзя сказать, что передвигались мы бесшумно, этого не добьешься простым приказом. Для такой ходьбы нужен опыт. Впрочем, в тяжелом сыром воздухе звук далеко не разносится. Девушка шепотом спросила:
– Что это?
Я резко обернулся. Оказалось – всего лишь большой дом в нескольких сотнях метров от нас. К дому вела темная аллея.
– Шато Вольтера. Хороший опознавательный знак.
Она подняла ногу из травы и тряхнула ей, разбрызгивая капли воды.
– Как насчет уместной цитаты? – кисло спросила она. Например, "Все к лучшему в этом лучшем из миров".
То, что показалось издали живой изгородью, оказалось садом аккуратных карликовых яблонь с человеческий рост высотой, окруженным проволочной изгородью. Листья на деревьях еще не распустились – мы снова оказались в местах ранней весны – но ветви подрезаны и подвязаны так, что росли как на шпалерах, а сами деревца теснились друг к другу, создавая неплохое укрытие от любопытных глаз.
Но как всегда у медали были две стороны. Будь я командиром пограничной охраны, я бы разместил людей в этом саду. И велел сидеть тихо и не двигаться. Мы прошли бы прямо по их головам, прежде чем выяснили, что попали в засаду.
И командуй я настоящим дозором разведки, не подумал бы ни о каких садах. Мы пошли бы в обход – и только по-пластунски.
Но в действительности я командовал – если так вообще можно было сказать – пожилым бизнесменом, девицей в котиковом манто и телохранителем с пятизвездочным похмельем. Жуть брала от одной мысли приказать котиковому манто падать в грязь и ползти. Придется идти через сад.
Повернувшись к девушке, я шепнул:
– Вы когда-нибудь в школе командовали?
– Нет, я не слишком отличалась в спорте... И вообще...
– Но теперь вы принимаете команду над этой парочкой. Держитесь метрах в десяти за мной и не теряйте меня из виду. Если я остановлюсь, делайте то же самое. Если я поверну, сразу поворачивайте, не идите до того места, где я повернул. Усекли?
– Да... Но не лучше, если Харви?..
– Лучше, – кивнул я. – Но именно сейчас лучше этим заняться вам. Понятно?
Она кивнула. Я прижал ногой проволоку, поднял вверх другую, и мы забрались в сад, произведя шума не больше, чем при крупной автомобильной аварии. Я двинулся вперед между аккуратными рядами деревьев.
Двадцать метров. Тридцать. Сорок. В саду оказалось светлее, чем я ожидал. Взглянув назад, я увидел, что девушка это учла и держится дальше назначенных десяти метров.
Пятьдесят метров. По моим расчетам, я дошел до середины сада и пытался разглядеть впереди среди деревьев небо, или противоположный край проволочной изгороди, но видел только мигающее зарево маяка.
Вдруг я остановился и несколько секунд соображал, почему вдруг это сделал. Троица за моей спиной казалась мне прущимся во весь опор стадом слонов. Потом они тоже остановились, и я понял причину: слабый запах табачного дыма.
Командир, разумеется, курить запретил. Но это было где-нибудь около полуночи, а с того времени прошло уже пять часов – холодных, мокрых, унылых часов. Можно ведь лечь, зажечь под курткой спичку, спрятать в траве горящий конец сигареты и выпускать дым, не поднимая головы. Но куда спрячешь запах?
С какой стороны тянет дымом? Я послюнявил палец и поднял его вверх; холодно, как обычно, стало со всех сторон. Я сделал выдох, но было недостаточно прохладно, чтобы пошел парок. Только и стало ясно, что ветер в поле слабый, а между деревьями еще слабее.
Попытавшись вспомнить голос экс-сержанта Иностранного Легиона, обучавшего бойцов Сопротивления в Оверни, я заорал:
– Что за идиот тут курит! Здесь вам не быстро! Где вы?
Справа впереди послышался испуганный шорох, затем воцарилась мертвая тишина.
Я на цыпочках повернул налево, бросил взгляд назад и убедился, что мисс Джермен ведет свою команду параллельным курсом.
Я еще раз заорал:
– Где тот идиот, который курит? – в надежде, что никто из солдат не захочет нарваться на неприятности, последовав за сержантом.
Мы прошли влево почти до изгороди, затем повернули к маяку аэропорта. Пройдя метров сорок, я увидел проволоку и жестом подозвал к себе остальных.
Мисс Джермен прошептала:
– Я боялась, что мы слишком шумим, пока не услышала вас.
– Мы чуть не столкнулись с отрядом жандармов, а голос сержанта – неплохой пароль. – Я кивнул в сторону изгороди. Дальше там дорога, справа пост французской таможни. Шоссе прямое, без поворотов. Нам надо перейти его незаметно. – И повернулся к Харви. – Как дела?
– Я думал, что умер. Знает ли Господь, что по утрам вы занимаетесь воскрешением?
Усмехнувшись, я почувствовал себя гораздо лучше. Голос его продолжал хрипеть, но исчезли унылые капризные нотки. Он начинал соображать.
Я пошел к изгороди, а найдя удобное место, высунулся посмотреть. Таможенный пост был примерно в ста метрах, – маленький ярко освещенный домик, возле него – несколько человек и пара автомобилей.
На таком расстоянии нас не услышат, но мы будем пересекать дорогу в сиянии маяка аэропорта, испускающего свои мощные лучи всего в нескольких сот метров. А с поста наверняка наблюдают за шоссе.
– Сожалею, но придется пройти вдоль дороги, прежде чем сделать попытку ее перейти.
И тут за спиной кто-то негромко спросил:
– Кто здесь?
Мисс Джермен прошептала:
– Вашего пароля хватило ненадолго?
Она была права. Наверно, солдатам показалось странным, что сержант их не нашел, и они решили сами его отыскать. Приходилось пересекать шоссе там, где мы стояли. Слева послышался шум приближающейся машины. Яркие фары промчались мимо. Мисс Джермен пригнулась, мы с Харви застыли на месте. Мэгенхерд продолжал оставаться Мэгенхердом. Я прошептал девушке:
– Если на вас упадет луч света, замрите. Легче всего заметить движение.
Она медленно выпрямилась.
– А если станет слишком тихо, заорите. Да, я понемногу учусь.
– Видели, что это? – спросил Харви. – Фургон вашей приятельницы из поместья Пинель.
Я снова просунул голову сквозь изгородь. Фургон затормозил около поста. Таможенники засуетились, бросились открывать заднюю дверь.
Чертова дурочка! Ну почему она так рискует? Но я знал, почему. Я рассказал ей о нашем маршруте, и Жинетт сообразила, что самым трудным окажется переход шоссе. Потому она выждала, пока, по ее расчетам, мы к нему выйдем, и примчалась сюда.