Гэвин Лайл
Ровно в полночь

1

   Апрель в Париже – месяц вполне весенний, но дождь к прогулкам не располагал. Пока он не кончится, такси не поймать, а когда кончится, машина не понадобится: идти всего ничего. Дурацкая ситуация. В итоге я застрял в кафе "Де Маг", промокнув изнутри, а не снаружи, слушая рев машин, срывающихся с места словно в гонках на Гран При.
   И тут по залу разнеслось: "Мсье Канетон, мсье Канетон, к телефону".
   Я давно позабыл свою кличку военных времен, но услышав ее в парижском кафе, сразу понял, о ком идет речь. По спине пробежал озноб, словно ткнулось туда пистолетное дуло.
   Допивая аперитив, пришлось прикидывать, как быть. В конце концов я решился и направился к телефонной будке. Кто бы ни звал Канетона к телефону, он все равно знал, что я здесь. Вряд ли он звонил в "Де Маг" каждый день начиная с 1944 года, рассчитывая случайно застать меня.
   Телефоны помещались внизу, возле туалетов: две деревянные будки с окошками. В одном виднелась чья-то спина. Я зашел в пустую будку и снял трубку.
   – Мсье Канетон? – раздался мужской голос.
   – Нет, – буркнул я. – Никакого Канетона я не знаю. А кто его спрашивает?
   Хочется играть в войну – получи: ни в какую нельзя признаваться, что с кем-то знаком, и тем более – что это ты. В ответ захихикали.
   – Его старый друг. Если вы встретите мсье Канетона, передайте ему, что с ним хотел бы поговорить мэтр Анри.
   – И где он его найдет?
   – В соседней телефонной будке.
   Я бросил трубку, выскочил и рванул соседнюю дверь. Ну разумеется, он там, злорадно ухмыляясь от уха до уха.
   – Скотина, – рявкнул я, – скотина и садист, – и вытер пот со лба.
   Продолжая ухмыляться, из будки выплыл невысокий, плотный, седой курчавый человечек в белом дождевике. На полном лице выделялись серые глаза в очках без оправы и ниточка усов, которую словно просто забыли сбрить.
   Анри Мерлен – парижский адвокат. И когда-то казначей отряда Сопротивления.
   Мы пожали друг другу руки. Я не встречал его уже сто лет и вообще мы редко сталкивались после войны. Сейчас ему перевалило за пятьдесят. Он постарел, но сохранил элегантный и преуспевающий вид.
   – Похоже, вы не забыли, – просиял он, – даже акцент не так силен.
   – Мне акцент не мешает. У меня дела, Анри. Может быть, увидимся позже?
   Он махнул в сторону лестницы.
   – Пойдем вместе. Мы – враги. – Он опять ухмыльнулся.
   – Дело ведете вы?
   – Разумеется. Видите, как решительно настроен мэтр, раз нанял лучшего парижского адвоката? На этот раз мы докажем, что ваша Мерседес Меллони крадет модели мэтра. Мы доказываем, вы платите нам миллион франков, потом мы обедаем вместе и обсуждаем работу, которую я вам хочу предложить.
   – Мы обратимся в суд, – начал было я, но он уже зашагал по лестнице. Остановившись на полпути, взглянул на меня сверху вниз.
   – Ведь вы уже не Канетон? И не служите в Интеллидженс?
   – Не Канетон. Просто Люк Кейн.
   – Луи, – переиначил он на французский манер. – Я ведь так и не знал вашего настоящего имени. Поспешим же к жутким моделям Мерседес Меллони. – И снова зашагал по ступенькам.

2

   Мерседес Меллони никогда не существовало, что меня не удивляло и не огорчало. Это имя придумал Рон Гопкинс, полагая, что такая марка поможет продаже одежды, которую шила его фирма. У него были и мысли получше, насчет того, как ловчее сбывать свой товар, и по этой причине он нуждался в советах, которые я мог предоставить.
   Казалось, безумие: английская фирма готового платья устраивает выставку мод в Париже. Но Рон не за тем гнал через Ла-Манш самолет с тряпками и манекенщицами, чтобы пострадал его счет в банке. Он уверен был, что французы отданы на милость или высокой моды больших и дорогих фирм, или маленьких ателье без всяких претензий. А потому они не могли устоять перед соблазном дешевой и одновременно остромодной одежды.
   Показ организован был в зале большого отеля на Монпарнасе. Рон принял нас издали за министров или крупных знатоков моды, метнулся навстречу, но узнав меня, сразу окрысился:
   – Опаздываешь, дружище.
   – Противник тоже. – Я их представил: – Анри Мерлен – Рон Гопкинс, он же Мерседес Меллони.
   На Роне был темно-зеленый жилет со светло-зелеными лацканами, в одном торчала розовая орхидея, – так, по его мнению, должен был выглядеть гомосексуалист в сплошь гомосексуальной компании парижских кутюрье и завсегдатаев модных салонов. Вглядевшись внимательнее, вы понимали, что он больший англичанин, чем ростбиф, и меньший гомосексуалист, чем мартовский кот.
   – Места для вас оставлены в первом ряду. Не вздумайте меня предать, ясно?
   Злорадно ухмыльнувшись, мы зашагали по чужим ногам к своим местам. Аудитория состояла в основном из женщин. Из тех, кто состарился, так и не растолстев, или растолстел, не успев состариться. Мерлин уже обзавелся программкой:
   – Номер тридцать семь, – прочитал он, – "Весна жизни". Прелестное название. Сам мэтр назвал эту модель просто "Весна"". Ваш Гопкинс исключительно точно понимает психологию женщин того упадочного возраста, которым он рассчитывает всучить свою стряпню. Когда окажется, что платье – точная копия нашего, ему придется выложить миллион франков.
   – Точной копии не будет, – возразил я.
   Мерлен продолжал изучать программку.
   – А эта жуть зовется платьем для коктейля?
   Манекенщица в темном приталенном платье замерла на помосте. Мерлен недоуменно спросил:
   – Какого оно пола?
   На лице девушки застыла пренебрежительная улыбка. Я поморщился. Конечно, она худа, но не настолько же... И вслух заявил:
   – Очень сексуальна. Готов заняться ею здесь же и сейчас.
   Похоже, мое предложение девушку не вдохновило. Мерлен пожал плечами.
   – Для англичан нет ничего кроме секса. Секс с модой вообще никак не связаны. Если в Англии изнасилуют женщину, все подумают, что виной тому модное платье. Вы совсем отвыкли от Франции, Канетон. – Он покачал головой.
   – Подождите с выводами, пока не разберемся, кто кого. Что у вас для меня за предложение?
   Мерлен поспешно прошептал:
   – Нужно переправить клиента из Бретани в Лихтенштейн. Ему могут помешать. Любым путем, включая оружие. Хотите помочь?
   – Как он собирается передвигаться? Поездом? Самолетом? И сколько заплатит?
   – Двенадцать тысяч франков, почти тысяча фунтов. Лучше, пожалуй, машиной – больше выбор маршрутов, к тому же граница... Вы не забыли, где Лихтенштейн?
   – За Швейцарией, между ней и Австрией. А что джентльмен делает в Бретани, если собрался в Лихтенштейн?
   – Сейчас он еще на яхте в Атлантике. Раньше завтрашней ночи до берега не доберется. Все очень просто. Вы забираете его в Бретани и отвозите в Лихтенштейн. Проблема в том, что противникам тоже известно, где он находится и как важно ему поскорее попасть в Лихтенштейн.
   Особой проблемы я тут не видел, во всяком случае, не на двенадцать тысяч франков.
   – Могу представить только две причины поездки в Лихтенштейн, – заметил я. – Одна – за новыми почтовыми марками, которые там выпускают. Другая – учредить компанию для уклонения от уплаты налогов. Ваш знакомый на филателиста не похож.
   Мерлен хихикнул.
   – Его зовут Мэгенхерд.
   – Деньги его я знаю, его самого – нет.
   – Его мало кто знает в лицо. Есть только одно фото для паспорта, снятое восемь лет назад и не во Франции.
   – Я слышал, он имеет отношение к компании "Каспар АГ".
   Мерлен развел руками.
   – О таких много чего говорят. Понимаете, я не могу рассказать всего. Может быть, он сам решит... Но ему грозят немалые убытки, если срочно не попасть в Лихтенштейн.
   – Давай повторим: я на машине подбираю Мэгенхерда в Бретани, везу в Лихтенштейн, по пути защищаю от разных наемных убийц. Очень просто. Но почему ему не двинуться самолетом или поездом, под защитой французской полиции?
   – Ах, да, тут есть еще проблема, – он смотрел на меня с невеселой улыбкой. Им интересуется французская полиция.
   – Да ну? И отчего же?
   – Дело об изнасиловании. На Лазурном Берегу прошлым летом.
   – Там на это еще обращают внимание?
   Мерлен ухмыльнулся.
   – Обвинение выдвинули только после того, как Мэгенхерд покинул Францию. Пришлось посоветовать ему не возвращаться.
   – Не помню, чтобы газеты особо шумели.
   Он пожал плечами.
   – Летом на Лазурном Берегу изнасилование – дело обычное. Но все-таки преследуется по закону.
   – Как-то не хочется спасать насильника от правосудия.
   – Возможно. Но полиция не знает, что он появится по Франции, так что помех не будет. А вот конкуренты понимают, как нужно ему срочно оказаться в Лихтенштейне.
   – Опять же, нет проще способа замазать человека, чем заявление об изнасиловании.
   Манекенщица проплыла мимо нас, выставив вперед бедра и голову, словно кариатида на Нотр Дам. На ее пальто из шотландки затеяли войну кланы Кэмбеллов и Макдональдов.
   – А частный самолет? Тогда ему не придется рисковать на границе.
   Мерлен вздохнул.
   – Аэропорты хорошо охраняются, а на маленьком самолете, который может сесть на любой поляне, от Бретани до Лихтенштейна не долететь. И все хорошие пилоты – люди честные, а плохие... – он опять пожал плечами. – Мэгенхерд не летает с плохими пилотами.
   Какой-то смысл тут был. Я кивнул.
   – Где я возьму машину? Не напрокат и не краденую?
   – Полиция не конфисковала машины Мэгенхерда, и даже не знает, что ключи у меня. Какая вам больше понравится: "фиат-президент" или "ситроен ДС"?
   – "Ситроен", если он нормальной расцветки.
   – Черный. Самый неприметный.
   Я кивнул.
   – Вы с нами?
   – Нет, я встречу вас в Лихтенштейне. – Он улыбнулся девице в пальто цвета крови и краем рта спросил:
   – Телохранитель понадобится?
   – Если возможна перестрелка – да. Тут я не мастер. Говорят, Элайн с Бернаром все еще лучше всех. А после них – американец Лоуэлл. Можете нанять кого-то из них?
   Мерлен покосился на меня.
   – Вы их знаете? – Он явно не ожидал, что я назову трех лучших телохранителей Европы.
   – Анри, у меня хватает клиентов. И многие из них не хотят получить пулю в спину.
   Он кивнул.
   – Я и забыл, что с Элайном и Бернаром вы знакомы еще с войны.
   Так и было. Ребята славно повоевали в Сопротивлении и когда война кончилась, без дела не остались. Я слышал, они всегда работали вместе и не ограничивались только охраной клиентов. Но чтобы заполучить их на свою сторону, я был готов пренебречь моральной стороной дела.
   Мерлен заметил:
   – Насчет них не обещаю, но с Лоуэллом я свяжусь. Вы с ним знакомы?
   – Никогда не видел. В Америке он служил в Секретной Службе, верно?
   За океаном эта служба – совсем не то, что в Европе. В Америке они занимаются охраной президента и его семьи. Значит Лоуэлл прошел хорошую школу. Но почему покинул службу? Может быть, не понравилось рисковать жизнью ради власти?
   – Я поручу Лоуэллу встретить вас в Кемпере.
   – Мы стартуем оттуда? Тогда может вы и машину отправите туда? До Лихтенштейна я доеду за сутки, но лишний день сидеть за рулем не хотелось бы.
   – Сделаем. – Мерлен довольно покосился на меня. – Похоже, вы взялись за дело, Канетон? Можете объяснить, почему?
   – Двенадцать тысяч франков – вот вам объяснение. – Ответил я слишком быстро, и потому уже спокойнее добавил: – При условии, восемь тысяч я получу вперед и вдвое больше, если сяду за решетку.
   Мерлен кивнул.
   – И еще одно, – сказал я. – Вы – адвокат Мэгенхерда. Мне нужна гарантия, что он никого не насиловал, и что так рвется в Лихтенштейн, чтобы сберечь свой капитал, а не ограбить других.
   Он улыбнулся, словно сытый кот.
   – Вы стали моралистом? Желаете сражаться за истину и справедливость?
   – Я почему-то думал, – отрезал я, – что тем и занимался, когда мы познакомились в войну.
   – В войну с моралью проще, – он вздохнул, – но я даю вам слово: Мэгенхерд не совершал насилия и не охотится за чужими деньгами. Вы сами поверите, когда познакомитесь с ним.
   И тут же Мерлен взорвался.
   – Это же платье мэтра! Это... это воровство! Ваш Гопкинс – жулик и шпион!..
   Когда он выпустил пар, я заметил:
   – Согласен, сходство есть, но есть и различия.
   Правда, я лично их не видел.
   – Какие там отличия! Это платье мэтра! Вашему Гопкинсу до поры такие штуки прощались. Но теперь он попался.
   Я задумчиво произнес:
   – Сомневаюсь, что Гопкинс сдастся без боя.
   – Хорошо, будет вам бой! – Он зашагал к выходу. Манекенщица двигалась по помосту вровень с ним.
   Мерлен с Гопкинсом застряли в дверях, стараясь не глядеть друг на друга. Я улыбнулся обоим и обратился к Мерлену:
   – Простите, мне нужно переговорить с клиентом.
   – Посоветуйте ему этой же ночью перерезать себе глотку или завтра срочно добыть денег побольше. Ладно, я позвоню. – Он ухмыльнулся и зашагал прочь.
   Гопкинс спросил:
   – Так наши дела? Как полагаете, есть у него основания подать иск?
   – Нет. Но я притворился встревоженным, так что они попытаются поднажать. – Я взглянул на часы. – Возможно, обратится к прессе. Время у него есть.
   – Великолепно! – Рон, ухмыляясь, хлопнул меня по плечу.
   – Когда-нибудь вы зарветесь, Рон, и получите по шапке.
   – Но я обязан это делать. А если им надоест, и они перестанут поднимать шум – что тогда?
   – Тогда никто в Париже не станет покупать ваши тряпки.
   – Верно, дружище, – уныло кивнул он. – С этикеткой "Paris" можно продать даже угольный мешок. Поймите правильно – я преклоняюсь перед Парижем. Здорово у них получается. Но дело не в том. Работать хорошо – это еще не все. – Он махнул рукой в сторону проплывавших мимо манекенщиц.
   Я пожал плечами.
   – Тогда за чем же дело? Смените имя на Рона Париса и поставьте свое имя на этикетку.
   Он уставился на меня, потом едва не задушил в объятиях.
   – Силен, дружище! Не зря я тебя нанял вместо всяких адвокатов. Слишком уж много развелось у них законов.

3

   На следующий день около одиннадцати вечера я сошел с поезда в Кемпере. Под новым голубым плащем был новый же коричневый пиджак спортивного покроя с медными пуговицами, швейцарская голубая рубашка шелковистого поплина, застегнутая доверху, но без галстука, и темно-серые брюки. И ко всему – свежая короткая стрижка.
   Демонстрировать моды я не собирался, просто старался выглядеть как можно более французом. В таком наряде на меня не обратят внимания жандармы, если начнутся поиски высокого худого сорокалетнего англичанина. Но не настолько все-таки французом, чтобы мой английский паспорт мог вызвать подозрения. Сделать новые документы не хватило времени.
   Низко нависшие тучи гасили огни, на вокзальной площади стояли лужи после недавнего дождя.
   Я отыскал ресторан напротив вокзала и вошел внутрь.
   Только за несколькими столиками еще задержались клиенты, допивая кофе или коньяк. Гарсон кисло покосился на меня и поспешил объявить, что они закрываются.
   Я подошел к сидящему в одиночестве мужчине и сказал:
   – Простите, вы не видели девушку...
   Он отмахнулся.
   – Ладно, все в порядке. Харви Лоуэлл.
   – Луис Кейн.
   Я сел, гарсон уже крутился рядом.
   – Хотите выпить? – спросил Лоуэлл.
   – "Марч", если можно.
   Лоуэлл щелкнул пальцами:
   – Один "Марч".
   – А вы?
   Он покачал головой.
   – Не сегодня.
   Мы принялись разглядывать друг друга. Он был крепко сложен, немного моложе и на пару дюймов ниже меня.
   Довольно коротко подстриженные русые волосы торчали жестким ежиком. Большой суровый рот и голубые светлые глаза, быстро менявшие свое выражение или вдруг совершенно застывавшими. Глубокие складки от носа ко рту, мешки под глазами и морщины на лбу – вот и все.
   Он отказался от моих сигарет и левой рукой потянулся к пачке "Житан" на столе.
   – Каков план действий?
   – Машину пригонят попозже. А в два часа ночи мы с фонарем ждем на пляже бухты Одерн. Мэгенхерд приплывает на лодке – и мы трогаемся.
   – Маршрут?
   – Тур нам не миновать. Потом я возьму южнее: Бурж, Бур, Женева. В Женеве рассчитываю быть к шести вечера. Оттуда до Лихтенштейна часов шесть пути.
   Подумав, он кивнул.
   – Насчет тех типов, которые нас попытаются остановить, что-то известно?
   – Мерлен толком не знает. Но как-то это связано с делами Мэгенхерда в Лихтенштейне. Похоже, его хотят убрать. Он имеет какое-то отношение к "Каспар АГ".
   – АГ?
   – Акциенгезельшафт, – акционерное общество. "Каспар" – заметная на европейском рынке компания. Она контролирует множество электронных фирм во Франции, Италии, Германии и прочих странах. Те выпускают продают продукцию "Каспару" по себестоимости. Отсюда никакой прибыли, и значит – никаких налогов. Всю прибыль получает "Каспар" как поставщик готовой продукции, но в Лихтенштейне налога на прибыль почти нет, значит и "Каспар" не платит налогов. Отличная идея, хотя и не новая.
   Гарсон принес мне "марч". Когда он удалился, Харви спросил:
   – Какая же тут польза Лихтенштейну?
   – Почтовые сборы, небольшой налог на капитал, множество работы лихтенштейнским гражданам. Приобщение к бизнесу, от которого иначе и духу бы не почуяли.
   Лоуэлл криво ухмыльнулся лишь половиной лица.
   – А я – то думал, что они существуют только за счет печати марок. – Он погасил сигарету. – Похоже, полиция тоже против нас?
   – Если узнает, что Мэгенхерд во Франции. Мерлен заверял, что этого не случится. Но все же... Давай договоримся, – я жестко посмотрел ему в глаза. – В полицию мы не стреляем
   – Так-так, – протянул он. – Я как раз собрался говорить о том же. Ладно, жандармов мы не трогаем. Но ведь конкуренты Мэгенхерда могут просто шепнуть полиции пару слов – и все. Никаких проблем, никакого риска.
   Я кивнул.
   – Мне это тоже приходило в голову. Возможно, они не хотят. Может быть, их больше устраивает покойник.
   Он снова криво ухмыльнулся.
   – Или просто мы многого не знаем.
   Вышли мы из ресторана около одиннадцати. Опять пошел дождь: унылая морось зарядила на всю ночь
   – Вы заказали номер? – спросил Харви.
   – Нет. Не хотелось оставлять следы.
   – Пойдемте ко мне. – Он криво ухмыльнулся. – Я захватил с собой другой паспорт, фамилии Лоуэлл там нет.
   В его гостинице на северном берегу реки мы, никому не попавшись на глаза, поднялись в номер – маленькую, чистую, но совершенно безликую комнату. Харви сел на кровать, потянулся, вытащил потрепанную сумку "Эйр Франс" и достал оттуда сверток. Внутри шерстяной рубашки оказался короткоствольный револьвер в кобуре с замысловатым замком.
   – Выпивки нет, вы уж меня простите, – бросил он, завернул правую штанину и стал пристегивать кобуру к лодыжке.
   Я наклонился и взял револьвер.
   "Смит-Вессон" с двухдюймовым стволом, пятизарядный, 38-го калибра. С виду – самый обычный револьвер, разве что к рукоятке приклеено немного шерсти, чтобы хватка стала надежнее. Но и тут ничего необычного – никаких фасонных выборок, чтобы каждый палец ложился в определенную выемку – каких-то пять минут, и все в порядке... Рукоятки, подогнанные под руку владельца – инвентарь гангстеров из воскресных сериалов.
   Я покосился на Лоуэлла. Он замер, не сводя взгляда с моей руки. Ему не нравилось, что кто-то взял его оружие. Такое никому из профессионалов не понравится.
   – Берете с собой оружие? – спросил он.
   – Да.
   – Мерлен сказал, что вы не захотите.
   – Меня он не спрашивал. Я одолжил у приятеля.
   Лоуэлл хотел спросить, какое но я опередил:
   – "Маузер – 1932 ".
   Лицо его вытянулось.
   – Такая дура? С переключением на стрельбу очередями?
   – Вот именно.
   Брови его поехали вверх.
   – Вы возите ее на трайлере или пересылаете в багаже?
   Я ухмыльнулся. У "маузера" немало недостатков – особенно у модели 1932 года, рассчитанной на стрельбу очередями. Вес у него – три фунта, длинна – фут, ужасно неудобная рукоять, и при стрельбе очередями держать его в руках не легче, как бешеную кошку. Но есть и преимущества – и наплевать, если кто не согласен.
   – Я всегда считал, что лучшее место для пистолета – в руках. Если соображаешь быстро, не так уж важно быстро управляться с оружием.
   – Звучит убедительно, – кивнул он. – Хочу предупредить: не забывайте, что решив открыть огонь, я разрешения спрашивать не буду. Сами узнаете, услышав выстрел. И еще. Задачи у нас разные: вы должны отвезти его в Лихтенштейн, а я – проследить, чтобы он остался жив. По большей части это будет одно и то же. Но не всегда. Не забывайте об этом.
   Я поднялся.
   – Пойду заберу машину. Встретимся у реки через двадцать минут.
   Он снова улыбнулся.
   – Все-таки я считаю, что вы слегка того с вашим "маузером".
   Я пожал плечами.
   – Считайте это опытом военных лет. Когда я влез в эти дела, кругом гремели автоматы "стен" и пластиковая взрывчатка. Разве не чувствуешь себя уверенней, когда за спиной пулемет?
   Он решительно покачал головой.
   – Только не за спиной. Если вы доберетесь до курка, я постараюсь оказаться сзади.

4

   Передача автомашины была спланирована по старым правилам военных лет. Передача чего бы то ни было – машины, оружия, информации – самое опасное звено, ведь это требует участия двоих и может провалить обе стороны.
   Я знал номер машины. Она должна была стоять на кафедральной площади возле собора. Закрытая. Ключи приклеены скотчем под левым передним крылом. Проще простого.
   Дождь все еще шел, сокращая число зрителей. Хотя, пожалуй, и излишне: после десяти вечера на улицах Кемпера нет никого. Пока я прогуливался вдоль ряда машин, стоявших возле собора, лишь свет фонарей сверкал на булыжнике.
   То, что мне нужно, нашлось сразу: черный "ситроен ДС" с обтекаемым кузовом, похожим на вскрытую устрицу. Я зашел слева и пошарил под передним крылом. Никаких ключей. Пошарил еще раз, уже тщательнее. Никаких следов.
   Тогда я разогнулся и не спеша, внимательно оглядел площадь. Щемило смутное тревожное чувство, которое чаще всего – результат разыгравшегося воображения. Может, ничего страшного и не случилось. И прежде люди забывали указания и все путали. Ключи могли оказаться с другой стороны, или кто-то забыл захватить скотч, или оставил их в замке зажигания. Я дернул ручку, просто так, для пробы.
   Дверца распахнулась, и мне стало понятно, почему водитель забыл полученные указания.
   Через пятнадцать минут я уже ехал на запад по набережной Л'Оде. Харви Лоуэлл вышел из-под навеса кафе. Я затормозил, он наклонился, заглянув внутрь, и буркнул:
   – Пароль: черт подери, дайте спрятаться от дождя.
   Захлопнув за собой дверцу и поставив сумку к ногам, он поспешно переправил револьвер с пояса на лодыжку.
   Я направил машину на запад. Лоуэлл стянул с себя дождевик и швырнул его на заднее сиденье.
   – Все в порядке?
   – Не совсем. Есть проблема.
   – Бензин?
   – С бензином все в порядке. Взгляните на пол за сиденье.
   Он перегнулся назад, потом скользнул на место и уставился на меня.
   – Да, действительно, похоже на проблему. Кто он?
   – Полагаю, ему поручили перегнать сюда машину.
   – И вы его...
   – Нет. Я только нашел. Кто-то просто оставил его там и ушел, не вынув ключи из замка зажигания.
   Лоуэлл задумался.
   – Не нравится мне это. Оставил ключи в машине? Хотел взглянуть, кто за ней придет?
   – Об этом я подумал. Но мы заметим, если кто-нибудь станет за нами следить.
   – Чем его?..
   – Застрелили. Из чего – не знаю. Надеюсь услышать мнение эксперта, когда выедем за город.
   – И что дальше?
   – Бросим его на берегу или где-нибудь еще.
   – И действуем по плану?
   – Нам платят за это.
   Помолчав, он негромко заметил:
   – Похоже, эти деньги нам придется отрабатывать всерьез.
   После выезда из города нам не попалось навстречу ни души, ни единой машины. Если кто-то нас преследовал, то ориентировался по радару, а не свету фар.
   Въезжая в Треженье, я снизил скорость и переключил фары на ближний свет. Пришлось сбавить скорость, но до моря оставалось меньше мили и дорога здесь кончалась. Незачем давать кому-то повод для размышлений, с чего вдруг "ситроен" с парижскими номерами ненастной ночью едет к морю.
   Но вот дорога перешла в широкую полосу песка и гальки. Я затормозил и открыл дверцу. Издали доносился ленивый шум прибоя, но вид на море закрывал небольшой холм впереди.
   – Приехали...
   Харви потянулся назад и взял плащ.
   – Что будем делать с пассажиром?
   – Куда-нибудь пристроим. Взгляните на него, пока я схожу огляжусь.
   Открыв стоявший под ногами саквояж, я вытащил стопку дорожных карт. Под ними лежала большая деревянная кобура. Из нее я извлек "маузер", пошарил на дне саквояжа в поисках магазина с патронами, нашел и вставил. Потом пристегнул кобуру – приклад и взвел курок. Готово.
   Харви заметил:
   – Надо было засечь время. Не думаю, что вы обставите Буффало Билла.
   – Давно не тренировался. Но если постараюсь, в пять минут уложусь.
   – По-моему, Билл управлялся быстрее.
   – В такую ночь никто ни во что не попадет. Зато как прозвучит! Вылитый пулемет.
   Я вышел из машины и захлопнул дверцу. К кромешной темноте глаза привыкают долго. На ощупь я двинулся вперед, ориентируясь по хрусту под ногами. Через дюжину шагов заскрипела галька и наметился подъем.
   Еще несколько метров – и я оказался на гребне галечного вала. Даже сквозь тьму метрах в тридцати проблескивало море. Волны, заканчивая долгий путь от Багамских островов, обрушивались на берег с мощным грохотом. Для высадки с небольшой лодки открытый берег с подветренной стороны оставлял желать лучшего, но видимо у Мэгенхерда не было выбора. По крайней мере, здесь никого не приходилось опасаться.