Страница:
– Но вы его искалечили.
Я глубоко вздохнул.
– И вы затеяли это даже не из-за паршивого Кордобы, верно? На такое вы бы не решились. Это выглядело бы глупым даже для полиции. Речь шла о пистолете Вогдона. Никаких расписок, никаких доказательств – да и вообще все касалось бы только маленького человечка по имени Берт Кемп, даже не его клиентов. Просто из-за того, что вам показалось, что я знаю, как подобрать к нему пару, и вы посчитали, что потеряли на этом несколько тысяч лир. Вы – негодяй.
– Он был для меня, как сын.
– Чепуха. Он был рожден не для того, чтобы заниматься такими делами.
После этого я снова вышел в туман.
Когда я обнаружил, что никто не украл чемодан, о котором я только сейчас вспомнил, то был приятно удивлен. Потом я потратил пару минут, чтобы обыскать окрестности и найти стреляные гильзы; я не смог найти одну гильзу калибра.22 и одну, а может быть и две гильзы калибра.45. Но черт с ними; если полиция всерьез займется расследованием, они найдут выпущенные пули, а уж за ними охотится я не собирался.
На вокзале я выпил рюмку чего-то крепкого, и когда мы проезжали по дамбе, направляясь в Венецию, выбросил кольт в окно. С Карлосом я встретился в холле отеля «Гритти» незадолго до восьми, даже не слишком опоздав по сравнению с тем временем, которое ему назначил.
Он взял чемодан и расписки.
– Надеюсь, у вас не возникло никаких проблем?
Ну, по крайней мере в том, что его касалось. Я покачал головой.
– Никаких.
– Хорошо. Но я хотел бы получить еще и пистолет.
Я совершенно забыл, что обещал передать ему браунинг. Поэтому я завернул тот в кармане в носовой платок и протянул Карлосу так осторожно, что только умственно отсталый двухлетний ребенок мог бы не заметить, что мы обмениваемся какими-то секретами. Оставалось только надеяться, что ему не придет в голову в ближайшие часы понюхать ствол.
– Он заряжен не полностью, – сказал я. – Думаю, там только шесть патронов. Это позволяет ослабить пружину магазина.
Он либо поверил мне, либо не обратил на это внимания и просто кивнул в ответ.
– Ваш билет я оставил в отеле. Завтра в восемь ноль восемь. Встретимся в Цюрихе – я надеюсь.
Я немного поворчал относительно такого раннего поезда и снова нырнул в туман.
Все это выглядело чертовски глупым. Я имею в виду то, что против меня послали этого мальчика. Наверное, нужно было сказать ему, что я неплохо обращаюсь с настоящим оружием, верно? Я должен был убить парнишку, притащить его обратно и бросить к его ногам. Все это было ужасно глупо. Ладно, завтра я покидаю Италию…
В связи с таким ранним отъездом пришлось мне большую часть дел по укладке вещей и расчетам в отеле проделать тем же вечером. И неожиданно я обнаружил, что столкнулся с трудностями. Поэтому после ужина я позвонил Элизабет и напросился выпить последнюю рюмку «стрега» в ее отеле. Я хочу сказать, для чего же друзья, если оставаться наедине со своими проблемами?
– Как вы считаете, в Италии вы закончили?
– В Италии? Так мы же еще не были в Италии. Это только Венеция. Просто смешно – быть здесь и не заехать во Флоренцию и Рим.
– Может быть, вам предоставится возможность вернуться после Вены?
– Надеюсь. Я просто не представляю, что они надеются найти в Вене. Она не из тех мест, где кипит торговля живописью.
Это было не совсем верно, но, возможно, достаточно верно с точки зрения ее морали. Существовал только один способ провезти произведения искусства через Вену… Ну, ладно, не будем об этом.
Неожиданно она спросила:
– А как вы в этот раз поладили с Фаджиони?
– Пришлось потребовать, чтобы он переписал одну расписку, – осторожно сказал я. – Он забыл указать, что риск по перевозке Пуссена лежит на нем.
Она раздраженно покачала головой.
– Зачем он все это делает? Эти его маленькие глупые хитрости, к которым он все время прибегает… Они же наносят ущерб его деловой репутации.
– Да, но он просто не умет вести бизнес иначе. Все, на что он способен и что ему нравится – это выжать последнюю лиру из каждой сделки, которую он совершает. Не сделай он этого, будет чувствовать себя неудачником. Речь идет, собственно не о деньгах, он не такой транжира, как донна Маргарита. Это скорее манера поведения. Он предпочтет совершить две сделки и сжульничать в обеих, чем заключить десять сделок и получить честную прибыль на девяти из них.
И это приводит к гораздо худшим вещам, чем утрата деловой репутации, моя милая, иногда людям приходиться разбивать коленные чашечки. На что он рассчитывал в этой сделке? Если он был уверен, что я его обманываю, то мог просто не заключать ее. Что же ему оставалось? Только то, что он уже однажды проделал…
– Все это напомнило мне, – сказал я, – что я завтра забираю Дюрера, верно?
– Думаю да. Вы хотите этого?
– Ну, я бы предпочел забрать кое-что другое. То, что мне ближе. Но вот не смогли бы вы забрать у меня несколько небольших вещиц?
– Вы имеете в виду пистолет?
– Да… и еще коробку с патронами калибра 0.22 и несколько деталей от другого пистолета.
Она изумленно посмотрела на меня.
– Боже мой, а что, если меня обыщут?
– Вас не станут проверять. Я хотел отдать их Карлосу, но забыл. А снова идти туда просто неприлично.
Немного подумав, она сказала:
– Ну ладно. Полагаю, вы не догадались захватить их с собой?
Я усмехнулся.
– Знаете ли, в силу странного совпадения – догадался. – И протянул ей сверток.
Она взвесила его на руке, разумеется, он был тяжелым.
– Пойду принесу Дюрера. – Она сделала пару шагов, потом обернулась. – Как вы собираетесь провезти это через границу?
– Я вам это расскажу в Цюрихе.
29
30
Я глубоко вздохнул.
– И вы затеяли это даже не из-за паршивого Кордобы, верно? На такое вы бы не решились. Это выглядело бы глупым даже для полиции. Речь шла о пистолете Вогдона. Никаких расписок, никаких доказательств – да и вообще все касалось бы только маленького человечка по имени Берт Кемп, даже не его клиентов. Просто из-за того, что вам показалось, что я знаю, как подобрать к нему пару, и вы посчитали, что потеряли на этом несколько тысяч лир. Вы – негодяй.
– Он был для меня, как сын.
– Чепуха. Он был рожден не для того, чтобы заниматься такими делами.
После этого я снова вышел в туман.
Когда я обнаружил, что никто не украл чемодан, о котором я только сейчас вспомнил, то был приятно удивлен. Потом я потратил пару минут, чтобы обыскать окрестности и найти стреляные гильзы; я не смог найти одну гильзу калибра.22 и одну, а может быть и две гильзы калибра.45. Но черт с ними; если полиция всерьез займется расследованием, они найдут выпущенные пули, а уж за ними охотится я не собирался.
На вокзале я выпил рюмку чего-то крепкого, и когда мы проезжали по дамбе, направляясь в Венецию, выбросил кольт в окно. С Карлосом я встретился в холле отеля «Гритти» незадолго до восьми, даже не слишком опоздав по сравнению с тем временем, которое ему назначил.
Он взял чемодан и расписки.
– Надеюсь, у вас не возникло никаких проблем?
Ну, по крайней мере в том, что его касалось. Я покачал головой.
– Никаких.
– Хорошо. Но я хотел бы получить еще и пистолет.
Я совершенно забыл, что обещал передать ему браунинг. Поэтому я завернул тот в кармане в носовой платок и протянул Карлосу так осторожно, что только умственно отсталый двухлетний ребенок мог бы не заметить, что мы обмениваемся какими-то секретами. Оставалось только надеяться, что ему не придет в голову в ближайшие часы понюхать ствол.
– Он заряжен не полностью, – сказал я. – Думаю, там только шесть патронов. Это позволяет ослабить пружину магазина.
Он либо поверил мне, либо не обратил на это внимания и просто кивнул в ответ.
– Ваш билет я оставил в отеле. Завтра в восемь ноль восемь. Встретимся в Цюрихе – я надеюсь.
Я немного поворчал относительно такого раннего поезда и снова нырнул в туман.
Все это выглядело чертовски глупым. Я имею в виду то, что против меня послали этого мальчика. Наверное, нужно было сказать ему, что я неплохо обращаюсь с настоящим оружием, верно? Я должен был убить парнишку, притащить его обратно и бросить к его ногам. Все это было ужасно глупо. Ладно, завтра я покидаю Италию…
В связи с таким ранним отъездом пришлось мне большую часть дел по укладке вещей и расчетам в отеле проделать тем же вечером. И неожиданно я обнаружил, что столкнулся с трудностями. Поэтому после ужина я позвонил Элизабет и напросился выпить последнюю рюмку «стрега» в ее отеле. Я хочу сказать, для чего же друзья, если оставаться наедине со своими проблемами?
– Как вы считаете, в Италии вы закончили?
– В Италии? Так мы же еще не были в Италии. Это только Венеция. Просто смешно – быть здесь и не заехать во Флоренцию и Рим.
– Может быть, вам предоставится возможность вернуться после Вены?
– Надеюсь. Я просто не представляю, что они надеются найти в Вене. Она не из тех мест, где кипит торговля живописью.
Это было не совсем верно, но, возможно, достаточно верно с точки зрения ее морали. Существовал только один способ провезти произведения искусства через Вену… Ну, ладно, не будем об этом.
Неожиданно она спросила:
– А как вы в этот раз поладили с Фаджиони?
– Пришлось потребовать, чтобы он переписал одну расписку, – осторожно сказал я. – Он забыл указать, что риск по перевозке Пуссена лежит на нем.
Она раздраженно покачала головой.
– Зачем он все это делает? Эти его маленькие глупые хитрости, к которым он все время прибегает… Они же наносят ущерб его деловой репутации.
– Да, но он просто не умет вести бизнес иначе. Все, на что он способен и что ему нравится – это выжать последнюю лиру из каждой сделки, которую он совершает. Не сделай он этого, будет чувствовать себя неудачником. Речь идет, собственно не о деньгах, он не такой транжира, как донна Маргарита. Это скорее манера поведения. Он предпочтет совершить две сделки и сжульничать в обеих, чем заключить десять сделок и получить честную прибыль на девяти из них.
И это приводит к гораздо худшим вещам, чем утрата деловой репутации, моя милая, иногда людям приходиться разбивать коленные чашечки. На что он рассчитывал в этой сделке? Если он был уверен, что я его обманываю, то мог просто не заключать ее. Что же ему оставалось? Только то, что он уже однажды проделал…
– Все это напомнило мне, – сказал я, – что я завтра забираю Дюрера, верно?
– Думаю да. Вы хотите этого?
– Ну, я бы предпочел забрать кое-что другое. То, что мне ближе. Но вот не смогли бы вы забрать у меня несколько небольших вещиц?
– Вы имеете в виду пистолет?
– Да… и еще коробку с патронами калибра 0.22 и несколько деталей от другого пистолета.
Она изумленно посмотрела на меня.
– Боже мой, а что, если меня обыщут?
– Вас не станут проверять. Я хотел отдать их Карлосу, но забыл. А снова идти туда просто неприлично.
Немного подумав, она сказала:
– Ну ладно. Полагаю, вы не догадались захватить их с собой?
Я усмехнулся.
– Знаете ли, в силу странного совпадения – догадался. – И протянул ей сверток.
Она взвесила его на руке, разумеется, он был тяжелым.
– Пойду принесу Дюрера. – Она сделала пару шагов, потом обернулась. – Как вы собираетесь провезти это через границу?
– Я вам это расскажу в Цюрихе.
29
В Кьяссо меня вышвырнули из поезда с таким грохотом, который видимо и вызвал тот снежный обвал, о котором вы могли прочитать в газетах.
Если быть точным, то с географической точки зрения я был уже в Швейцарии; просто они использовали Кьяссо как пункт таможенного и паспортного контроля, потому что это был ближайший к границе город с обеих ее сторон. Но я не намерен обсуждать такие технические подробности. Предоставляю это людям, которые испытывают чувство вины.
Итальянским таможенником оказался толстяк лет сорока, с грубым лицом и большими бандитскими усами; на нем ладно сидела форма, которую он носил так небрежно, как это умеют итальянцы, чтобы продемонстрировать свою индивидуальность, или достоинство, или что-нибудь другое, но только не свою неряшливость. Но к нему это не относилось.
Начал он вполне формально.
– Ваш паспорт, пожалуйста.
Я протянул паспорт и он внимательно проверил его – дата, имя и все остальное – просто для того, чтобы посмотреть, нет ли там каких-либо неточностей, за которые меня можно было бы задержать. Конечно, там ничего такого не было. Не такой уж я дурак.
– Сколько вы были в Италии?
– Около недели. – Теоретически виза нужна вам в том случае, если вы находитесь там больше месяца.
– Сколько у вас с собой денег?
Я вывернул карманы. Официально можно вывезти пятьдесят тысяч лир наличными, что-то около сорока фунтов – или столько, сколько вы указали в декларации при въезде. Конечно, я не заполнял никаких дурацких деклараций – но когда он пересчитал мои деньги, там оказалось немногим больше тридцати фунтов.
Никаких нарушений правил перевозки валюты. Но казалось, его это не расстроило.
– С какой целью вы приезжали в Италию?
– Туризм. – Попробуй доказать, что это не так, болван.
– Чем вы занимаетесь?
– Я – директор фирмы.
Так было сказано в моем паспорте. Причем это даже было правдой: много лет тому назад я преобразовал свой магазин в частную фирму, тогда это было полезной хитростью с точки зрения уплаты налогов, и я считал, что в ней нуждаюсь. Оптимист чертов.
– Какой деятельностью занимается ваша фирма?
– Покупает и продает антиквариат.
– Но вы ничего не купили в Италии?
Я покачал головой.
– У вас все очень дорого, очень трудно вывозить купленные вещи, слишком жесткие ограничения на сумму денег, которые я могу вывезти из Англии, и много другого. Я зарабатываю не так много.
– Но достаточно для того, чтобы приехать в Италию туристом.
Я просто пожал плечами.
В холодный бетонный полусарай-полуконтору, где все это происходило, вошел другой таможенник – молодой человек с острыми чертами лица, который еще не был настолько уверен в себе, чтобы щеголевато носить свою форму. Он задал вопрос и мой лучший друг ответил ему длинной и быстрой тирадой. Молодой человек уставился на меня с новым интересом.
– Что вы сказали? – спросил я; дело не в том, что я не понял ни слова, но таким образом я мог бы вынудить его ответить мне. Но он тоже был профессионалом. И только спросил:
– Так вам нечего предъявить для вывоза? Никаких антикварных предметов или произведений искусства? – Теперь он буквально прижал меня, заставляя сказать явную ложь – если я здесь находился именно для этого.
– Ничего, – ответил я.
– Пожалуйста, откройте ваш багаж.
Я расстегнул молнию на дорожной сумке, отпер чемодан. Молодой человек, подошедший позднее, наклонился над ними, преисполненный рвения. Очевидно, начальник сказал ему, что я профессиональный контрабандист, и видимо я был первым, с кем ему пришлось столкнуться. Немного погодя первый таможенник протянул ему мою дорожную сумку и он отошел с ней на длинную бетонную скамейку в центре комнаты.
Все это отняло достаточно много времени, значительно больше, чем можно было предположить. Но так всегда. Мой друг, занимавшийся разведкой, рассказывал, что для полного досмотра человека и его одежды нужно несколько часов – в том случае, если необходимо найти микрофильм, спрятанный у него в заднице или в пустотелой пуговице, или что-то в этом роде. Досмотр человека и его багажа может занять целый день.
Конечно, проводить столь тщательное обследование они не собирались, но тем не менее обслуживали меня на трехзвездочном уровне.
Пока они занимались своим делом, я бродил вокруг, стараясь более или менее согреться, заглядывал в пыльные окна и перечитывал спортивную страницу моей вчерашней «Дейли Мейл». Мой поезд давно ушел, но примерно через полтора часа должен был подойти следующий, а через четверть часа после него еще один. Я не поленился это выяснить.
Немного погодя появился швейцарский таможенник и поинтересовался, что происходит. Бандит с усами сказал ему про меня и он оглядел меня с головы до ног – официально, но не слишком встревоженно. Я не нарушил ни одного из его правил. В любом случае, чтобы обнаружить нарушение швейцарского таможенного законодательства, пришлось бы провести крайне тщательный обыск, конечно, если речь не идет о наркотиках или огнестрельном оружии.
Через несколько минут молодой человек подошел с моей дорожной сумкой, несколько опечаленный от того, что не смог обнаружить среди белья крышу Сикстинской капеллы. Большой брат просто кивнул и продолжал трудиться над моей одеждой – выкладывал вещи на скамью, просматривал швы, прощупывал лацканы и продкладки под плечами.
– Вы купили в Италии много одежды, – заметил он. – И чемодан.
– Да… я потерял там старый.
– Что? – Он подумал, но не смог обнаружить в этом ничего подозрительного. – Надеюсь, он был застрахован.
– Я тоже.
Наконец он перешел к самому чемодану – прощупывал пальцами подкладку, посмотрел, нет ли где лишних ниток, простукал все подряд. Все это было пустой тратой времени, и он начал это понимать. Но теперь приходилось как-то выпутываться.
И они перешли ко мне.
– Синьор, пожалуйста, позвольте осмотреть вашу одежду.
– Ради Бога – как я могу спрятать на себе антикварные вещи? – я широко развел руки. – Кстати, какого черта вы ищите?
– Пожалуйста, вашу одежду, синьор, – безразличным тоном, но все еще вежливо повторил он.
– Прямо здесь? Но я же замерзну насмерть.
– Мы просмотрим все очень быстро.
Во всяком случае, он действительно быстро управился. Просмотрев мой плащ, пиджак и брюки, он заставил меня раздеться донага, чтобы убедиться, что у меня к телу ничего не приклеено. Только мой зад он оставил в покое, так как не думал, что я везу алмазы или наркотики.
Наконец все кончилось. Пока я одевался и укладывал вещи, он присел на скамью и закурил. Юный коллега выглядел явно разочарованным.
Я задал всего один вопрос.
– Из-за чего все это?
Но в ответ он только пожал плечами. Так что я, видимо, никогда не узнаю, было это связано с информацией о моих прежних делах или этот поганец Фаджи устроил очередной донос.
– Ну а теперь я могу сесть в поезд?
Толстяк просто махнул рукой в сторону швейцарского таможенника, который спросил: – Есть ли у вас что-нибудь предъявить для досмотра, сэр? – и сам едва не рассмеялся. Затем оба достали свои иммиграционные печати и быстро проштамповали мой паспорт. Так что я сунул под мышку свою газету, подхватил чемоданы и вышел вон, чтобы подождать поезд, ожидавшийся через двадцать минут, оставив молодого таможенника с таким выражением лица, словно он только что прочитал детектив с оторванной последней страницей.
Конечно, он был прав, но я подождал, пока не сел в поезд, и только тогда развернул «Дейли Мейл», чтобы достать оттуда гравюру Дюрера и убедиться, что с ней все в порядке.
Поезд останавливался повсюду, где мог найти предлог для остановки, так что когда я добрался до Цюриха, уже давно стемнело. И снова это вызывающее дрожь ноющее ощущение, которое я никак не мог полностью осознать… Как, черт возьми, они смогли выследить меня в тот вечер?
Потом неожиданно появилась Элизабет.
Она казалась взволнованной, была бледна и явно замерзла; в лучшем случае ей пришлось ждать не меньше двух часов.
– Что случилось?
– Таможенники захотели посмотреть стриптиз.
– И они… они нашли?
– Нет. – Я ей ободряюще усмехнулся. – А что случилось с правящим классом?
– Они отправились прямо в банк. Во всяком случае, так поступил Карлос. Думаю, сейчас они уже отбыли в Вену. Он дал мне номер телефона, по которому вы можете позвонить и в банке вас встретят.
– Давайте начнем с этого. Они хотят, чтобы мы попытались сегодня же вечером добраться до Вены?
– Нет, он сказал, чтобы мы отложили это до завтра. Есть самолет, который вылетает в пять часов вечера, и он нас встретит.
Пять часов – это почти сумерки; может быть, Карлос решил на старости лет принять меры предосторожности?
– Очень хорошо. Вы уже заказали места в отеле – или это должен сделать я?
Она еще никуда не выходила, поэтому мне пришлось обшарить карманы, чтобы найти пару швейцарских монет, после чего я позвонил в «Централь-отель», заказал пару номеров, а потом набрал номер Национального банка. Там сообщили, что нужный человек будет ждать меня через десять минут. Не мог бы я описать свою внешность? Вы же понимаете, это простая предосторожность.
Вместо себя я описал внешность Элизабет. Мне почему-то не хотелось снова испытывать судьбу и напоминать в банке, что я уже однажды был там – вместе с Анри.
Не похоже, что снова, как и в тот раз, пойдет снег, но во всяком случае оттепели не было. Мостовые покрывали грязные полосы старого снега и отдельные сугробы, как кучи шлака, громоздились на углах. Весь город был серым, холодным и закопченным, как большая железнодорожная станция.
Мы взяли такси и по старой знакомой дороге отправились в Национальный банк. Я не особенно нервничал – если не считать, что пытался восстановить тот час, когда на меня напали. Если кто-то на нас нападет сейчас, то ему достанется только гравюра, и скорее всего такую попытку предпринимать не станут в присутствии водителя такси. Тем не менее я внимательно посматривал по сторонам. И буквально в тот момент, когда мы подъехали к банку, я их заметил.
Выдал свет от фар автомобиля, который достаточно долго ехал за нами.
Я наклонился вперед и сказал:
– Остановитесь. Остановитесь здесь.
Мы остановились. Они сделали то же самое.
– В чем дело? – спросила Элизабет.
– За нами хвост.
Черт, что же теперь делать? Я же не мог попросить шофера такси затеять игру в кошки-мышки? Но неужели они намерены попытаться нас захватить в присутствии свидетеля – ведь еще не было восьми часов? Во всяком случае, из остановившегося позади нас автомобиля никто не выходил. Они просто сидели там, а два немигающих глаза фар сияли в тридцати метрах позади нас.
Наконец я решился.
– Поехали. В Национальный банк. Schnell[36]. – А потом сказал, обращаясь к Элизабет. – Вы выскочите из машины, нажмете звонок и попытаетесь как можно скорее попасть внутрь. А я задержу их, если они попытаются что-то предпринять. – И протянул ей свернутую в трубку «Дейли мейл».
– Она здесь? – Мисс Уитли хотела было развернуть газету и убедиться, что гравюра там и с ней все в порядке.
– Ради Бога! Да, она там, и с ней все в порядке. Не спорьте, просто идите.
Мы завернули за последний угол и то же самое сделали фары за нами. Тут мы остановились прямо перед банком.
Должен сказать, что наконец-то до нее дошли мои слова. Она открыла дверь еще до того, как такси остановилось, и нырнула в большую дверь банка, слегка поскользнувшись на кучке снега. Я вывалился следом.
Теперь я собирался все выяснить и во всем разобраться. И на какой-то миг мне стало жаль, что пистолет калибра.22 остался у Карлоса. Черт с ними, со свидетелями.
Я подошел к их машине – маленькому зеленому «опелю» – положил руку на дверцу водителя и рывком распахнул ее настежь.
Лейтенант полиции Линдеман перегнулся через водителя и спокойно сказал:
– Добрый вечер, герр Кемп.
Если быть точным, то с географической точки зрения я был уже в Швейцарии; просто они использовали Кьяссо как пункт таможенного и паспортного контроля, потому что это был ближайший к границе город с обеих ее сторон. Но я не намерен обсуждать такие технические подробности. Предоставляю это людям, которые испытывают чувство вины.
Итальянским таможенником оказался толстяк лет сорока, с грубым лицом и большими бандитскими усами; на нем ладно сидела форма, которую он носил так небрежно, как это умеют итальянцы, чтобы продемонстрировать свою индивидуальность, или достоинство, или что-нибудь другое, но только не свою неряшливость. Но к нему это не относилось.
Начал он вполне формально.
– Ваш паспорт, пожалуйста.
Я протянул паспорт и он внимательно проверил его – дата, имя и все остальное – просто для того, чтобы посмотреть, нет ли там каких-либо неточностей, за которые меня можно было бы задержать. Конечно, там ничего такого не было. Не такой уж я дурак.
– Сколько вы были в Италии?
– Около недели. – Теоретически виза нужна вам в том случае, если вы находитесь там больше месяца.
– Сколько у вас с собой денег?
Я вывернул карманы. Официально можно вывезти пятьдесят тысяч лир наличными, что-то около сорока фунтов – или столько, сколько вы указали в декларации при въезде. Конечно, я не заполнял никаких дурацких деклараций – но когда он пересчитал мои деньги, там оказалось немногим больше тридцати фунтов.
Никаких нарушений правил перевозки валюты. Но казалось, его это не расстроило.
– С какой целью вы приезжали в Италию?
– Туризм. – Попробуй доказать, что это не так, болван.
– Чем вы занимаетесь?
– Я – директор фирмы.
Так было сказано в моем паспорте. Причем это даже было правдой: много лет тому назад я преобразовал свой магазин в частную фирму, тогда это было полезной хитростью с точки зрения уплаты налогов, и я считал, что в ней нуждаюсь. Оптимист чертов.
– Какой деятельностью занимается ваша фирма?
– Покупает и продает антиквариат.
– Но вы ничего не купили в Италии?
Я покачал головой.
– У вас все очень дорого, очень трудно вывозить купленные вещи, слишком жесткие ограничения на сумму денег, которые я могу вывезти из Англии, и много другого. Я зарабатываю не так много.
– Но достаточно для того, чтобы приехать в Италию туристом.
Я просто пожал плечами.
В холодный бетонный полусарай-полуконтору, где все это происходило, вошел другой таможенник – молодой человек с острыми чертами лица, который еще не был настолько уверен в себе, чтобы щеголевато носить свою форму. Он задал вопрос и мой лучший друг ответил ему длинной и быстрой тирадой. Молодой человек уставился на меня с новым интересом.
– Что вы сказали? – спросил я; дело не в том, что я не понял ни слова, но таким образом я мог бы вынудить его ответить мне. Но он тоже был профессионалом. И только спросил:
– Так вам нечего предъявить для вывоза? Никаких антикварных предметов или произведений искусства? – Теперь он буквально прижал меня, заставляя сказать явную ложь – если я здесь находился именно для этого.
– Ничего, – ответил я.
– Пожалуйста, откройте ваш багаж.
Я расстегнул молнию на дорожной сумке, отпер чемодан. Молодой человек, подошедший позднее, наклонился над ними, преисполненный рвения. Очевидно, начальник сказал ему, что я профессиональный контрабандист, и видимо я был первым, с кем ему пришлось столкнуться. Немного погодя первый таможенник протянул ему мою дорожную сумку и он отошел с ней на длинную бетонную скамейку в центре комнаты.
Все это отняло достаточно много времени, значительно больше, чем можно было предположить. Но так всегда. Мой друг, занимавшийся разведкой, рассказывал, что для полного досмотра человека и его одежды нужно несколько часов – в том случае, если необходимо найти микрофильм, спрятанный у него в заднице или в пустотелой пуговице, или что-то в этом роде. Досмотр человека и его багажа может занять целый день.
Конечно, проводить столь тщательное обследование они не собирались, но тем не менее обслуживали меня на трехзвездочном уровне.
Пока они занимались своим делом, я бродил вокруг, стараясь более или менее согреться, заглядывал в пыльные окна и перечитывал спортивную страницу моей вчерашней «Дейли Мейл». Мой поезд давно ушел, но примерно через полтора часа должен был подойти следующий, а через четверть часа после него еще один. Я не поленился это выяснить.
Немного погодя появился швейцарский таможенник и поинтересовался, что происходит. Бандит с усами сказал ему про меня и он оглядел меня с головы до ног – официально, но не слишком встревоженно. Я не нарушил ни одного из его правил. В любом случае, чтобы обнаружить нарушение швейцарского таможенного законодательства, пришлось бы провести крайне тщательный обыск, конечно, если речь не идет о наркотиках или огнестрельном оружии.
Через несколько минут молодой человек подошел с моей дорожной сумкой, несколько опечаленный от того, что не смог обнаружить среди белья крышу Сикстинской капеллы. Большой брат просто кивнул и продолжал трудиться над моей одеждой – выкладывал вещи на скамью, просматривал швы, прощупывал лацканы и продкладки под плечами.
– Вы купили в Италии много одежды, – заметил он. – И чемодан.
– Да… я потерял там старый.
– Что? – Он подумал, но не смог обнаружить в этом ничего подозрительного. – Надеюсь, он был застрахован.
– Я тоже.
Наконец он перешел к самому чемодану – прощупывал пальцами подкладку, посмотрел, нет ли где лишних ниток, простукал все подряд. Все это было пустой тратой времени, и он начал это понимать. Но теперь приходилось как-то выпутываться.
И они перешли ко мне.
– Синьор, пожалуйста, позвольте осмотреть вашу одежду.
– Ради Бога – как я могу спрятать на себе антикварные вещи? – я широко развел руки. – Кстати, какого черта вы ищите?
– Пожалуйста, вашу одежду, синьор, – безразличным тоном, но все еще вежливо повторил он.
– Прямо здесь? Но я же замерзну насмерть.
– Мы просмотрим все очень быстро.
Во всяком случае, он действительно быстро управился. Просмотрев мой плащ, пиджак и брюки, он заставил меня раздеться донага, чтобы убедиться, что у меня к телу ничего не приклеено. Только мой зад он оставил в покое, так как не думал, что я везу алмазы или наркотики.
Наконец все кончилось. Пока я одевался и укладывал вещи, он присел на скамью и закурил. Юный коллега выглядел явно разочарованным.
Я задал всего один вопрос.
– Из-за чего все это?
Но в ответ он только пожал плечами. Так что я, видимо, никогда не узнаю, было это связано с информацией о моих прежних делах или этот поганец Фаджи устроил очередной донос.
– Ну а теперь я могу сесть в поезд?
Толстяк просто махнул рукой в сторону швейцарского таможенника, который спросил: – Есть ли у вас что-нибудь предъявить для досмотра, сэр? – и сам едва не рассмеялся. Затем оба достали свои иммиграционные печати и быстро проштамповали мой паспорт. Так что я сунул под мышку свою газету, подхватил чемоданы и вышел вон, чтобы подождать поезд, ожидавшийся через двадцать минут, оставив молодого таможенника с таким выражением лица, словно он только что прочитал детектив с оторванной последней страницей.
Конечно, он был прав, но я подождал, пока не сел в поезд, и только тогда развернул «Дейли Мейл», чтобы достать оттуда гравюру Дюрера и убедиться, что с ней все в порядке.
Поезд останавливался повсюду, где мог найти предлог для остановки, так что когда я добрался до Цюриха, уже давно стемнело. И снова это вызывающее дрожь ноющее ощущение, которое я никак не мог полностью осознать… Как, черт возьми, они смогли выследить меня в тот вечер?
Потом неожиданно появилась Элизабет.
Она казалась взволнованной, была бледна и явно замерзла; в лучшем случае ей пришлось ждать не меньше двух часов.
– Что случилось?
– Таможенники захотели посмотреть стриптиз.
– И они… они нашли?
– Нет. – Я ей ободряюще усмехнулся. – А что случилось с правящим классом?
– Они отправились прямо в банк. Во всяком случае, так поступил Карлос. Думаю, сейчас они уже отбыли в Вену. Он дал мне номер телефона, по которому вы можете позвонить и в банке вас встретят.
– Давайте начнем с этого. Они хотят, чтобы мы попытались сегодня же вечером добраться до Вены?
– Нет, он сказал, чтобы мы отложили это до завтра. Есть самолет, который вылетает в пять часов вечера, и он нас встретит.
Пять часов – это почти сумерки; может быть, Карлос решил на старости лет принять меры предосторожности?
– Очень хорошо. Вы уже заказали места в отеле – или это должен сделать я?
Она еще никуда не выходила, поэтому мне пришлось обшарить карманы, чтобы найти пару швейцарских монет, после чего я позвонил в «Централь-отель», заказал пару номеров, а потом набрал номер Национального банка. Там сообщили, что нужный человек будет ждать меня через десять минут. Не мог бы я описать свою внешность? Вы же понимаете, это простая предосторожность.
Вместо себя я описал внешность Элизабет. Мне почему-то не хотелось снова испытывать судьбу и напоминать в банке, что я уже однажды был там – вместе с Анри.
Не похоже, что снова, как и в тот раз, пойдет снег, но во всяком случае оттепели не было. Мостовые покрывали грязные полосы старого снега и отдельные сугробы, как кучи шлака, громоздились на углах. Весь город был серым, холодным и закопченным, как большая железнодорожная станция.
Мы взяли такси и по старой знакомой дороге отправились в Национальный банк. Я не особенно нервничал – если не считать, что пытался восстановить тот час, когда на меня напали. Если кто-то на нас нападет сейчас, то ему достанется только гравюра, и скорее всего такую попытку предпринимать не станут в присутствии водителя такси. Тем не менее я внимательно посматривал по сторонам. И буквально в тот момент, когда мы подъехали к банку, я их заметил.
Выдал свет от фар автомобиля, который достаточно долго ехал за нами.
Я наклонился вперед и сказал:
– Остановитесь. Остановитесь здесь.
Мы остановились. Они сделали то же самое.
– В чем дело? – спросила Элизабет.
– За нами хвост.
Черт, что же теперь делать? Я же не мог попросить шофера такси затеять игру в кошки-мышки? Но неужели они намерены попытаться нас захватить в присутствии свидетеля – ведь еще не было восьми часов? Во всяком случае, из остановившегося позади нас автомобиля никто не выходил. Они просто сидели там, а два немигающих глаза фар сияли в тридцати метрах позади нас.
Наконец я решился.
– Поехали. В Национальный банк. Schnell[36]. – А потом сказал, обращаясь к Элизабет. – Вы выскочите из машины, нажмете звонок и попытаетесь как можно скорее попасть внутрь. А я задержу их, если они попытаются что-то предпринять. – И протянул ей свернутую в трубку «Дейли мейл».
– Она здесь? – Мисс Уитли хотела было развернуть газету и убедиться, что гравюра там и с ней все в порядке.
– Ради Бога! Да, она там, и с ней все в порядке. Не спорьте, просто идите.
Мы завернули за последний угол и то же самое сделали фары за нами. Тут мы остановились прямо перед банком.
Должен сказать, что наконец-то до нее дошли мои слова. Она открыла дверь еще до того, как такси остановилось, и нырнула в большую дверь банка, слегка поскользнувшись на кучке снега. Я вывалился следом.
Теперь я собирался все выяснить и во всем разобраться. И на какой-то миг мне стало жаль, что пистолет калибра.22 остался у Карлоса. Черт с ними, со свидетелями.
Я подошел к их машине – маленькому зеленому «опелю» – положил руку на дверцу водителя и рывком распахнул ее настежь.
Лейтенант полиции Линдеман перегнулся через водителя и спокойно сказал:
– Добрый вечер, герр Кемп.
30
Итак, двадцать минут спустя мы трое – Линдеман, Элизабет и я – сидели в углу «Централь дринкин бар», и что касается меня, то я страдал от голода.
Я догадался, как он вышел на меня. Тот парень из швейцарской таможни, должно быть, позвонил, чтобы сказать, что человек, которого итальянцы подозревают в контрабанде, сейчас на пути в Цюрих. А Линдеман увидел мое имя и своим дубовым умишком прикинул: «Ага, сегодня вечером я дежурю, поэтому почему бы не воспользоваться этим, не пойти попугать Берта Кемпа, эсквайра?». И вот он отправился на вокзал, чтобы сцапать меня у поезда.
Если бы у него что-нибудь на меня было, мы оказались бы в полиции и уже писали показания в трех экземплярах, а не пьянствовали в баре гостиницы.
– Герр Кемп, – начал он, – можете вы мне сказать, что вы делаете в Цюрихе?
– Путешествую. Завтра еду в Вену.
– А мисс Уитли тоже?
Мне пришлось ее представить.
– Да, – сказала она тихо, но твердо.
– Вы ходили в Национальный банк. Зачем?
Она взглянула на меня.
– Кое-что сдать на хранение.
– Пожалуйста, скажите что.
Я кивнул, она сказала:
– Гравюру, очень ценную.
– Она ваша?
– Не-ет. Она принадлежит клиенту.
– Какому клиенту?
– Вы можете спросить в Национальном банке.
– Но я вас спрашиваю.
– Да, знаю. Но мы не обязаны вам говорить, если это не связано с преступлением, не так ли? Какое преступление вы расследуете?
Лицо его стало еще более дубовым.
– Вы отказываетесь давать информацию полиции!
– Вы правильно заметили. Предлагаю сделать следующее: вы предъявляете мне обвинение и мы предстаем перед судьей. Дадим ему возможность вас спросить: на основании чего вы выдвигаете обвинения паре невинных приезжих? А я призову банк в свидетели – хорошо?
Банк в Цюрихе совсем не Бог, но Бога вы в свидетели не призовете. И Линдеман должен помнить, что на кого бы мы ни работали, у него нет возможности открыть двери Национального банка без четверти восемь вечера.
Тем не менее он продолжал свои расспросы:
– В прошлый раз, когда здесь с вами произошел неприятный инцидент, – он жестко и официально взглянул на меня, – я вам велел покинуть Цюрих, но вы приехали снова.
– Вы наблюдательны, как всегда. Но у вас нет власти меня не пускать. Я полагаю, по закону Цюрихского кантона вы не можете мне это запретить, просто заявив:" – Вон отсюда и держись подальше».
– Вы приезжали раньше?
Вот это было опасно. Если он проверил журнал регистрации отеля, то знает, что я был здесь тем вечером. Теперь он приглашает меня солгать – а сам узнает, что тут что-то есть.
Поэтому я продолжал лгать.
– Да, пару раз. Я всегда езжу через Цюрих.
Это его потрясло, значит он знал, что я был здесь в ту ночь.
– Когда вы приехали?
– Пару дней назад – тогда я не оставался на ночь. И за несколько дней до того – тоже.
Элизабет смотрела на меня, слегка ошеломленная и весьма обеспокоенная.
– Вы знали человека по имени Анри Бернар – эксперта по искусству?
Я нахмурился, будто стараясь вспомнить, и посмотрел на Элизабет.
– Думаю, да. Француз, не так ли? Думаю, разок встречались.
– Он мертв.
– Да, кажется я читал где-то. Самоубийство?
– В ту ночь, когда вы были здесь, – очень твердо и многозначительно произнес он.
– Когда это произошло?
Он вздохнул.
– Давай, приятель, продолжай. Я его не убивал. На кой черт мне это было?
– Его ограбили.
– И?
– Мы полагаем, у него украли очень ценную картину.
Я изумленно уставился на него. Я никогда об этом не думал. То есть, я знал, что никакой картины не украли – но откуда они вообще могут знать о ее существовании? Хотя все выглядит достаточно логично: там был Анри, эксперт по искусству, с моим чемоданом размером с картину, и с небольшим количеством одежды, чтобы его заполнить – ну почему не сделать вывод, что кто-то украл у него картину? А вся моя проклятая хитрость – стащить его деньги – оказалась пустой тратой времени, и только. Они вероятно считали, что вор сделал это по той же причине, что была у меня: чтобы отвести подозрение от связи с искусством.
– Я картин не краду, – сказал я неуверенно.
Элизабет спросила ясным, бодрым голосом:
– О какой картине мы говорим?
– Мы пока не знаем, – хмуро процедил Линдеман.
– Разве у вас нет заявления о пропаже?
– Мы это проверяем.
– Ценные картины не пропадают так, чтобы кто-нибудь этого не заметил. И она не могла принадлежать Бернару, я его тоже немного знала – у него никогда не было таких денег. У экспертов – искусствоведов их никогда нет. Она, должно быть, принадлежала клиенту. Так, а на кого он работал?
– Мы не знаем.
– Боже мой, вы многого не знаете. Могу поспорить, там вообще не было картины.
– Фроляйн, мы должны проверить каждую возможность.
– Это как раз то, чего вы не делаете. Вы рассматриваете только одну возможность: что у него была картина, ее украли, и любой, кто хоть как-то связан с искусством и был здесь в ту ночь – преступник. Вы действительно детектив?
Он покраснел и напрягся, твердо держа стакан с пивом перед собой, как шпагу при салюте.
– Фроляйн, я требую, чтобы вы не говорили со мной подобным тоном.
Должно быть, пришло время вмешаться мне и осадить его.
– Так ведь это вы начали. Сидите здесь, обвиняя меня в убийстве, краже и еще Бог знает в чем. Считаете, мне это нравится?
– Я не обвиняю!
– Да вы дурака из меня делаете.
Он отхлебнул пива. А потом, когда голос снова стал ему повиноваться, заговорил:
– Вы возите контрабандой картины?
– Я торгую антиквариатом.
– Но тем не менее провозите и незаконный груз?
Я пожал плечами.
– Все возят контрабанду.
Конечно, он вышел на меня через таможню.
– Но вы делаете это постоянно, за деньги, – настаивал он.
– Ну и что? Я не нарушаю никаких швейцарских законов.
Разве только иногда провожу пистолеты калибра.22, или скрываю некоторые улики и умышленно направляю криминальную полицию по ложному следу…
– Итак, вы это делаете! – торжествующе воскликнул он.
– Не надо менять чужие законы. Что вы думаете насчет всего золота, что хранится в Швейцарии? Все оно добывается на золотых приисках вашей страны? Да половина этих сокровищ привезена нелегально – по другим законам. Вы собираетесь трясти всех контрабандистов золота? Черта с два вам это кто-нибудь позволит. Швейцария делает на этом хорошие деньги. Точно также извлекается прибыль и из искусства. Не надо раскачивать лодку, в которой сидишь.
Элизабет открыла огонь с фланга.
– Мы, конечно, должны будем сообщить об этом нашему работодателю. Он сам решит, обращаться ли ему к вашему начальству.
Итак, торжество Линдемана долго не продлилось. Он еще какое-то время хмуро рассматривал свой стакан с пивом, видимо пытаясь найти там полезные зацепки, потом кашлянул и спросил:
– Вы завтра едете в Вену?
– Да.
– Я хотел бы знать где вы там остановитесь.
– Мы этого не знаем. Но скоро я вернусь. Хотите, позвоню вам? Тогда вы снова могли бы задержать меня.
Он покосился на меня и встал.
– Я узнаю о вашем приезде. До свидания.
Слегка поклонившись Элизабет, он вышел.
Мы долго молчали. Я решил использовать паузу, чтобы заказать двойное виски, и никак не мог понять: голоден я по-прежнему или нет. Потом Элизабет сказала:
– В следующий раз, пожалуйста, не впутывайте меня в свои дела с полицией.
– Смешно но я собирался сказать совсем обратное. Мне необходимо, чтобы вы были рядом.
– Я не люблю полицейских, считающих, что они боги, жестко отрезала она.
– К сожалению, их не переубедить.
Я догадался, как он вышел на меня. Тот парень из швейцарской таможни, должно быть, позвонил, чтобы сказать, что человек, которого итальянцы подозревают в контрабанде, сейчас на пути в Цюрих. А Линдеман увидел мое имя и своим дубовым умишком прикинул: «Ага, сегодня вечером я дежурю, поэтому почему бы не воспользоваться этим, не пойти попугать Берта Кемпа, эсквайра?». И вот он отправился на вокзал, чтобы сцапать меня у поезда.
Если бы у него что-нибудь на меня было, мы оказались бы в полиции и уже писали показания в трех экземплярах, а не пьянствовали в баре гостиницы.
– Герр Кемп, – начал он, – можете вы мне сказать, что вы делаете в Цюрихе?
– Путешествую. Завтра еду в Вену.
– А мисс Уитли тоже?
Мне пришлось ее представить.
– Да, – сказала она тихо, но твердо.
– Вы ходили в Национальный банк. Зачем?
Она взглянула на меня.
– Кое-что сдать на хранение.
– Пожалуйста, скажите что.
Я кивнул, она сказала:
– Гравюру, очень ценную.
– Она ваша?
– Не-ет. Она принадлежит клиенту.
– Какому клиенту?
– Вы можете спросить в Национальном банке.
– Но я вас спрашиваю.
– Да, знаю. Но мы не обязаны вам говорить, если это не связано с преступлением, не так ли? Какое преступление вы расследуете?
Лицо его стало еще более дубовым.
– Вы отказываетесь давать информацию полиции!
– Вы правильно заметили. Предлагаю сделать следующее: вы предъявляете мне обвинение и мы предстаем перед судьей. Дадим ему возможность вас спросить: на основании чего вы выдвигаете обвинения паре невинных приезжих? А я призову банк в свидетели – хорошо?
Банк в Цюрихе совсем не Бог, но Бога вы в свидетели не призовете. И Линдеман должен помнить, что на кого бы мы ни работали, у него нет возможности открыть двери Национального банка без четверти восемь вечера.
Тем не менее он продолжал свои расспросы:
– В прошлый раз, когда здесь с вами произошел неприятный инцидент, – он жестко и официально взглянул на меня, – я вам велел покинуть Цюрих, но вы приехали снова.
– Вы наблюдательны, как всегда. Но у вас нет власти меня не пускать. Я полагаю, по закону Цюрихского кантона вы не можете мне это запретить, просто заявив:" – Вон отсюда и держись подальше».
– Вы приезжали раньше?
Вот это было опасно. Если он проверил журнал регистрации отеля, то знает, что я был здесь тем вечером. Теперь он приглашает меня солгать – а сам узнает, что тут что-то есть.
Поэтому я продолжал лгать.
– Да, пару раз. Я всегда езжу через Цюрих.
Это его потрясло, значит он знал, что я был здесь в ту ночь.
– Когда вы приехали?
– Пару дней назад – тогда я не оставался на ночь. И за несколько дней до того – тоже.
Элизабет смотрела на меня, слегка ошеломленная и весьма обеспокоенная.
– Вы знали человека по имени Анри Бернар – эксперта по искусству?
Я нахмурился, будто стараясь вспомнить, и посмотрел на Элизабет.
– Думаю, да. Француз, не так ли? Думаю, разок встречались.
– Он мертв.
– Да, кажется я читал где-то. Самоубийство?
– В ту ночь, когда вы были здесь, – очень твердо и многозначительно произнес он.
– Когда это произошло?
Он вздохнул.
– Давай, приятель, продолжай. Я его не убивал. На кой черт мне это было?
– Его ограбили.
– И?
– Мы полагаем, у него украли очень ценную картину.
Я изумленно уставился на него. Я никогда об этом не думал. То есть, я знал, что никакой картины не украли – но откуда они вообще могут знать о ее существовании? Хотя все выглядит достаточно логично: там был Анри, эксперт по искусству, с моим чемоданом размером с картину, и с небольшим количеством одежды, чтобы его заполнить – ну почему не сделать вывод, что кто-то украл у него картину? А вся моя проклятая хитрость – стащить его деньги – оказалась пустой тратой времени, и только. Они вероятно считали, что вор сделал это по той же причине, что была у меня: чтобы отвести подозрение от связи с искусством.
– Я картин не краду, – сказал я неуверенно.
Элизабет спросила ясным, бодрым голосом:
– О какой картине мы говорим?
– Мы пока не знаем, – хмуро процедил Линдеман.
– Разве у вас нет заявления о пропаже?
– Мы это проверяем.
– Ценные картины не пропадают так, чтобы кто-нибудь этого не заметил. И она не могла принадлежать Бернару, я его тоже немного знала – у него никогда не было таких денег. У экспертов – искусствоведов их никогда нет. Она, должно быть, принадлежала клиенту. Так, а на кого он работал?
– Мы не знаем.
– Боже мой, вы многого не знаете. Могу поспорить, там вообще не было картины.
– Фроляйн, мы должны проверить каждую возможность.
– Это как раз то, чего вы не делаете. Вы рассматриваете только одну возможность: что у него была картина, ее украли, и любой, кто хоть как-то связан с искусством и был здесь в ту ночь – преступник. Вы действительно детектив?
Он покраснел и напрягся, твердо держа стакан с пивом перед собой, как шпагу при салюте.
– Фроляйн, я требую, чтобы вы не говорили со мной подобным тоном.
Должно быть, пришло время вмешаться мне и осадить его.
– Так ведь это вы начали. Сидите здесь, обвиняя меня в убийстве, краже и еще Бог знает в чем. Считаете, мне это нравится?
– Я не обвиняю!
– Да вы дурака из меня делаете.
Он отхлебнул пива. А потом, когда голос снова стал ему повиноваться, заговорил:
– Вы возите контрабандой картины?
– Я торгую антиквариатом.
– Но тем не менее провозите и незаконный груз?
Я пожал плечами.
– Все возят контрабанду.
Конечно, он вышел на меня через таможню.
– Но вы делаете это постоянно, за деньги, – настаивал он.
– Ну и что? Я не нарушаю никаких швейцарских законов.
Разве только иногда провожу пистолеты калибра.22, или скрываю некоторые улики и умышленно направляю криминальную полицию по ложному следу…
– Итак, вы это делаете! – торжествующе воскликнул он.
– Не надо менять чужие законы. Что вы думаете насчет всего золота, что хранится в Швейцарии? Все оно добывается на золотых приисках вашей страны? Да половина этих сокровищ привезена нелегально – по другим законам. Вы собираетесь трясти всех контрабандистов золота? Черта с два вам это кто-нибудь позволит. Швейцария делает на этом хорошие деньги. Точно также извлекается прибыль и из искусства. Не надо раскачивать лодку, в которой сидишь.
Элизабет открыла огонь с фланга.
– Мы, конечно, должны будем сообщить об этом нашему работодателю. Он сам решит, обращаться ли ему к вашему начальству.
Итак, торжество Линдемана долго не продлилось. Он еще какое-то время хмуро рассматривал свой стакан с пивом, видимо пытаясь найти там полезные зацепки, потом кашлянул и спросил:
– Вы завтра едете в Вену?
– Да.
– Я хотел бы знать где вы там остановитесь.
– Мы этого не знаем. Но скоро я вернусь. Хотите, позвоню вам? Тогда вы снова могли бы задержать меня.
Он покосился на меня и встал.
– Я узнаю о вашем приезде. До свидания.
Слегка поклонившись Элизабет, он вышел.
Мы долго молчали. Я решил использовать паузу, чтобы заказать двойное виски, и никак не мог понять: голоден я по-прежнему или нет. Потом Элизабет сказала:
– В следующий раз, пожалуйста, не впутывайте меня в свои дела с полицией.
– Смешно но я собирался сказать совсем обратное. Мне необходимо, чтобы вы были рядом.
– Я не люблю полицейских, считающих, что они боги, жестко отрезала она.
– К сожалению, их не переубедить.