Теперь же армия просто становится властью.

Первыми же декретами хунты запрещены и ФКП, и ФСП, а их лидеры и активисты отправлены обсуждать разногласия меж партиями за решетку.

Компанию им вскоре составили бы и правые либералы, возмущающиеся незаконным захватом власти и подавлением демократических свобод. Попасть в тюрьму или под интернирование могли бы многие видные французы – и писатель А. Камю, Андре Мальро и Франсуа Мориак – бывшие министры в правительстве де Голля, и члены ФКП – знаменитые актеры Ив Монтан и Симона Синьоре, поэт Луи Арагон и нобелевский лауреат Жан-Поль Сартр.

Впрочем, скоро запрещаются вообще все политические партии, как того требовали воинствующие антиреспубликанцы, закрываются десятки газет, вводиться жестокая цензура.

Все «неблагонадежные» – а критерии тут самые размытые – чиновники увольняются, на их место назначаются офицеры.

Одним словом Франции устанавливается военно-полицейский режим, аналогичный режиму «черных полковников» в Греции, или тому, что существовал в Испании и Португалии.

Или, если подбирать французские аналоги, очень похожий на тот, что установили во Франции в свое время Петен и Лаваль. И неудивительно, что возобновляются попытки реабилитации деятелей Виши, начатые еще в начале пятидесятых. Утверждение, что для Франции капитулянтство Петена было «почти так же необходимо» как сопротивление де Голля (25,271), перекочевывает со страниц реакционных газет в учебники.

Многие из читателей наверняка одобрят подобную политику по отношению к «красным» и «розовым».

Только при этом надо иметь в виду – только за коммунистами и социалистами было более сорока процентов избирателей. А когда подобная масса народа исключается из политической жизни, даром это обществу, а тем более – власти, не проходит. Тем более в стране с богатыми революционными традициями.

Наконец, одной из опор Франко и Салазара была весьма сильная в Испании и Португалии католическая церковь. Во Франции же, с ее заметным процентом протестантов и сильными антиклерикальными настроениями, попытки опереться на нее не усилили, а скорее, слабили бы социальную базу режима.

Свою роль играет еще одно обстоятельство – в отличие от, например, диктатур в Греции или Турции, покорно следовавших в русле американской политики, Франция все еще ощущала себя великой мировой державой и, вне зависимости от политических убеждений, ее граждане и истэблишмент исходили именно из этого ощущения. Ведь – об этом упоминалось, подчиненное положение, статус «младшего партнера» в североатлантической коалиции, был одной из причин недовольства положением в Четвертой республике.

Это заставило бы военные власти делать какие-то широкие жесты, в основном для подтверждения того, что они чего-то да стоят (вроде памятного всем разворота Примакова над Атлантикой во время югославских событий 1999 года).

Война в Алжире продолжается, развиваясь по той же, практически, схеме, что уже описана в первом сценарии.

О внешней политике. Крайне правые, а в особенности – армейские, вообще с большим подозрением относились ко всяким международным объединениям, хоть в малейшей степени ограничивавшим суверенитет Франции. Естественно, что незамедлительно разорваны Римские соглашения 1954 года об образование Общего Рынка (даже сам де Голль одно время к этому склонялся).

Из европейской системы выпадает Франция – и фактически сходит на нет только начавшее становиться на ноги Европейское экономическое сообщества – будущий Европейский союз. Да и вообще вся европейская интеграция ставится под большой вопрос.

Конфликт с США и в меньшей степени – с Британией, усугубляется.

Тому есть свои причины.

В отличие, например, от ФРГ, где были сильны реваншистские тенденции, во Франции практически не было глубоких антисоветских настроений. Массы населения не очень понимали – с какой целью Франция должна превращать свою территорию в мишень для советских атомных ударов?

И правительство, лишенное опоры в легитимных демократических институтах, пытается отыскать ее, следуя настроениям по крайней мере части общества.

Под конец возможен был даже демонстративный разрыв с НАТО – почему бы и нет?

Наконец, последнее. Военные, как гласит мировой опыт, по большей части неважные экономисты и плохие администраторы – когда дело касается чисто гражданских сфер жизни. Поэтому экономическая и социальная ситуация могла бы только ухудшиться.

Больше того – положение в экономике очень быстро становится почти катастрофическим.

Вследствие всего этого, разногласия, подобные тем, что существовали в ликвидированном парламенте, захватывают уже и армейские круги.

А чем чреваты дрязги внутри правящего военного режима, думается, объяснять не надо. История дает тому немало примеров.

В конечном итоге из Алжира все равно приходится уходить – просто потому, что для либерального государства западного типа выиграть войну подобного рода абсолютно невозможно.

Похожую войну мог выиграть СССР – как это случилось в Прибалтике и Западной Украине.

Но у Франции нет возможности воевать, не считаясь с жертвами (как с той, так и с другой стороны), нет возможности массами выселять арабов в Гвиану или на Мадагаскар, нет идеи, которой можно было бы воодушевить сотни тысяч солдат сражаться не на жизнь а на смерть. Наконец – что, пожалуй, важнее всего – нет возможности предложить и политическое разрешение конфликта. Хотя бы такое, как социализм.

Максимум, чего могла добиться хунта – это поддержание вялотекущей войны по ливанскому или чеченскому образцу (и то на какое-то время). Но об окончательной победе речи нет.

Ситуация становится не просто тяжелой, а невыносимой. Перманентный кризис сменяет перманентная катастрофа.

Возможно, были бы еще перевороты, в ходе которых генералов сменили бы полковники, а более-менее респектабельных военачальников – откровенные бандиты в мундирах, подобные своим латиноамериканским коллегам.

Тем более были и кандидатуры: тот же Томазо – садист и погромщик, именем которого пугали детей в алжирских селениях.

Но все равно, с неизбежностью, этот режим все равно бы пал – как пали все военные диктатуры Европы. Случилось бы это в ходе массовых выступлений, которые бы отказалась подавлять полностью деморализованная армия, либо даже был бы свергнут мыслящей частью военных – как это случилось в «нашей» Португалии, в 1974 (так называемая «Революция гвоздик»).

И есть большая вероятность, что падение военного режима потрясло бы Европу до основания – может быть, потрясение это было куда сильнее, нежели при первом сценарии.

И движение по этим двум дорогам к одному обрыву, было остановлено только одним человеком, чей нос дал столько пищи для фантазии скудоумным карикатуристам всего мира.

…Еще в 1921 году, будучи скромным преподавателем истории в военном училище, Шарль де Голль однажды высказался так: «Историческая фатальность существует только для трусов… Счастливый случай и смелость изменяли ход событий. История учит не фатализму… Бывают часы, когда воля нескольких людей разбивает детерминизм и открывает новые пути. Если вы переживаете зло происходящего и опасаетесь худшего, то вам скажут: „Таковы законы истории. Этого требует эволюция“. И вам все научно докажут. Не соглашайтесь, господа, с такой ученой трусостью. Она представляет собой больше чем глупость, она является преступлением перед разумом».

И его собственная судьба – как военного, политика и человека – лучшая иллюстрация к данной мысли.

[62]

Заранее следует сказать – имеющие определенное хождение версии о перестройке, как о деянии «агентов влияния», «мировой закулисы», «шпионов», «масонов» и «сионистов» (взято автором в кавычки сознательно), равно как и почему-то, Ватикана, мы сейчас рассматривать не будем, за их полной бездоказательностью и антиисторичностью.

Почему-то никому не приходило в голову например, объявить македонским шпионом царя Дария, своей трусостью и неумением погубившего Персию. Или предположить, что упоминавшийся нами Филипп VI, или его сын Иоанн Добрый поставили Францию на грань завоевания англичанами по указанию неких тайных сил.

Да и та роковая, без преувеличения, роль, которую сыграли личностные качества последнего русского императора в событиях февраля 1917 года, (как и в предшествующий период), не породила подобных предположений. Не считая, конечно, анекдота о посмертном награждении Николая II орденом «Октябрьской революции» за заслуги в подготовке установления советской власти. Точно также и нет, видимо, смысла, опровергать некогда довольно распространенное утверждение, что Горбачев стал генсеком благодаря некоему внутрипартийному заговору, организованному наиболее «продвинутыми» высшими чиновниками, мечтавшими покончить с надоевшим и мешавшим им социализмом, ввести вожделенный капитализм, и «конвертировать власть в деньги» (45,586). Так сказать, новая версия изобретенных Мао Цзедуном «буржуазных перерожденцев».

Помимо полнейшей бездоказательности его, укажем, что заговором, точно также как и кознями Дьявола, можно объяснить решительно все, и тогда история вообще становится не нужна.

Не говоря уже о том, как упорно и изо всех сил основная масса номенклатуры на всех уровнях пыталась затормозить пресловутую «Перестройку»…

Так что на этом закончим с данным вопросом.

Можно встретить, в особенности в кругах либерально-диссидентских, и примыкающих к ним, мнение, что де причинами того, что «перестройка» была затеяна, является с одной стороны грядущий неизбежный крах неэффективной социалистической экономики, а с другой, страх перед грядущим неизбежным развертыванием Америкой системы космической противоракетной обороны.

Так, один из близких в прошлом к власти экономистов – М. Делягин, утверждает, например, что перестройку вызвало то, что СССР проиграл «сначала конкурентную гонку, потом гонку вооружений». В том же духе не раз

высказывался небезызвестный Евгений Ясин. Правда, тот же Ясин, буквально несколькими строчками ниже назвал причиной кризиса и развала СССР горбачевскую демократизацию, в сочетании правда, с экономической политикой Рыжкова. (7,62)

Что характерно, в основном эту точку зрения отстаивают – буквально с пеной у рта – те, кто, в той или иной мере оказывал влияние на экономическую политику ельцинской России.

И подобные идеи могут быть легко опровергнуты, буквально «на пальцах», что автор и сделает.

Что до второго пункта, то можно вспомнить, как в несравненно более тяжелых условиях, когда США обладали монополией на ядерное оружие, Сталин вовсе не капитулировал перед ними, а продолжал вести антизападный курс, успешно достигнув практически всех поставленных целей.* Тем более, что в чисто военном аспекте, положение СССР не оставляло желать лучшего. Образцы вооружений, разработанные в советские времена, и до сих пор остаются, и еще долго будут вне конкуренции. Напротив, вопрос стоял как раз о необходимости и желательности приведения оборонной сферы в соответствие с реальными нуждами.

Что же касается пресловутой программы СОИ, то серьезным ученым и аналитикам (как отечественным, так и зарубежным) изначально была ясна ее абсурдность и нереальность. Тем более, что почти сразу были предложены недорогие и несложные варианты ответа на нее.

А если говорить о «чистой» экономике, то пример десятков государств показывает, что тяжелое экономическое положение вовсе не обязательно приводит к падению правительства и режима.

В Латинской Америке нищета масс давно стала неотъемлемой чертой жизни, но диктатуры, зачастую, не встречали сколь-нибудь массового сопротивления.

Да и пример двух ныне существующих стран ортодоксального социализма – Кубы и Северной Кореи, достаточно красноречиво указывает на то, что экономические проблемы вовсе не обязательно влекут падение режима. Кроме того, во многом показателен в этом смысле и пример нашей перестроечной и постперестроечной реальности.

Положение в экономике давно стало перманентно – катастрофическим, мы имеем деградацию практически всех отраслей, в лучшем случае – стагнацию, возникший буквально ниоткуда колоссальный внешний долг, упадок науки и высокотехнологичных производств, утечку мозгов, замерзающие города… Одним словом все то, и многое другое, чего при прежней системе уж точно не было бы и быть не могло. А власть пока что не рухнула, и народ не вышел на улицы (пока), и даже голосует так, как того хочет власть (пока).

Если уж на то пошло, то, коль скоро тотального краха и развала экономики, и свержения власти компартии избежали Куба и Северная Корея, где хозяйственный механизм заметно более архаичен, нежели был в СССР, то тем более не грозил он нашей стране, хотя бы благодаря несравненно большим естественным ресурсам.

Но даже не это главное.

Те, кто говорит о неэффективности существовавшей в СССР экономики, забывают, вернее, сознательно умалчивают, о том, что при этой будто бы «неэффективной» экономике у государства находились средства на все необходимое, а также на многое, без чего, в принципе можно было и обойтись. Огромные средства питали «долгострой», уходили на амбициозные ирригационные проекты недоброй памяти Минводхоза, пускались в буквальном смысле на ветер ужасающими потерями. (84,107) Плюс к этому непомерно был раздут военный бюджет – и при этом, средний жизненный уровень был заметно выше перестроечного и эпохи «реформ».

Конечно, эффективность экономического механизма была немногим выше уровня КПД паровоза, но тем не менее, налицо был пусть небольшой, но постоянный рост, а отнюдь не деградация. Во всяком случае, трудно представить в условиях «развитого социализма» кризис того объема и глубины, какой имеет место сейчас.

Автаркическая, закрытая экономика Советского Союза практически не зависела от конкурентоспособности отечественной продукции. Во внешней торговле (с капиталистическим миром) лишь одну пятнадцатую составляла продукция машиностроения и перерабатывающей промышленности. На внутреннем же рынке вопрос стоял во многих случаях не о соответствии продукции международным стандартам, а об элементарном удовлетворении насущного спроса.

А рассуждения о якобы прогрессирующем отставании советской науки и сферы высоких технологий, думается уже опровергать не нужно.

Если наша страна и отставала в области внедрения передовых разработок в реальном секторе, то уровень разработок не уступал среднемировому, а во многом и опережал его. Проблемы отечественной экономики были совсем иного плана, и дело было даже не в упоминавшемся выше недостаточном внедрении новейших достижений в практику. И прежде чем говорить о компьютеризации, например, животноводческих ферм (тема, достаточно активно обсуждавшаяся в конце восьмидесятых), следовало вначале обеспечить скот достаточным количеством кормов. (81,314)

К слову сказать – если экономика стала побудительной причиной горбачевских реформ, то в ее начале мы должны были бы наблюдать определенные активные действия властей в этой сфере.

В то время как серьезных экономических реформ практически до начала девяностых годов не предпринималось – не считать же реформами рассуждения об «ускорении», и Закон об индивидуальной трудовой деятельности (закон, в общем, полезный, но заметного влияния на ситуацию оказать не способный). Точно также абсолютно ничего не делалось в сельском хозяйстве – кстати, косвенный показатель деловых качеств бывшего заведующего сельхозотделом ЦК. Хотя уже давно существовала масса предложений, способных реально улучшить положение в этой, наиболее «провальной» отрасли экономики, но ни одно из них даже не было поставлено на обсуждение. Вышеприведенные факты, кстати, дополнительно опровергают идею об экономически детерминированном характере горбачевских реформ.

Подытожим: не существовало никаких серьезных объективных причин для «перестройки», кроме личных качеств, амбиций и убеждений последнего Генерального Секретаря ЦК, его либерально-западнических установок, восходящих к шестидесятым годам.

Как представляется, в высшем партаппарате действительно существовала весьма малочисленная и разрозненная группировка, объединенная в основном

Вокруг международного отдела ЦК, Института США и Канады и Института мировой экономики, стоявшая на скрытых, как теперь говорят они сами, социал-демократических позициях. Именно к ним, по капризу судьбы, и принадлежал Горбачев.

Он оказался «яблочком, достаточно далеко откатившимся от родимой партаппаратной яблони». (8,71) Последний генеральный секретарь был, как свидетельствуют люди, близко его знавшие, тайным поклонником «пражской весны» и сторонником чешского лозунга «социализм с человеческим лицом». Вероятность появления такого человека на высшей должности Советского государства, само собой, была близка к нулю.

По воспоминаниям одного из «прорабов перестройки», тайного антикоммуниста – А. Ципко, никто из них – будущих идеологов «Перестройки», не верил, что доживет до появления советского Дубчака.

Но именно это случилось и, именно реформаторская активность Горбачева способствовала развязыванию кризиса. И потенциально возможные разрушительные явления стали реальностью.

Относительно того, как кандидатура Горбачева была выдвинута на высший партийный пост, в мемуарах можно прочесть самые разные мнения. Например, Георгий Арбатов, руководитель одного из интеллектуальных центров первого этапа перестройки – Института США и Канады, которого смерть Черненко застала в Сан-Франциско, в составе парламентской делегации СССР вспоминает «У всех на уме было одно – кто станет Генеральным секретарем? Входили в делегацию люди разные – и по политической ориентации тоже. Писатель В.В. Карпов, заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС Б.И Стукалин, президент Украинской Академии Наук Патон, генерал-полковник Червов, председатель Госбанка В. Алхимов. Говорили об одном: лидером должен стать Горбачев – и только он». (84,261) Но тот же Арбатов, несколькими страницами раньше указывает, что мантию преемника Черненко примеряли на себя многие – Гришин, Романов, Громыко, предпринимая определенные маневры для достижения этой цели. По воспоминаниям одного из ответственных работников ЦК, Николая Зеньковича, реальных кандидатур на этот пост было как минимум шесть, и в их числе например, А. Тихонов и украинский руководитель В. Щербицкий. Да и, откровенно сказать, автор сомневается, чтобы вдруг все вышеперечисленные уважаемые личности вдруг воспылали любовью и почтением к одному из секретарей ЦК, не прославившегося никакими великими достижениями.

Итак, предположим, что крайне узкая и немногочисленная группа либерально настроенных «цекистов», представлявшая ничтожный процент членов партии, и еще более ничтожный процент населения страны, не получила возможность стать у руля партии и государства.

И могло произойти это элементарно просто: М.С. Горбачева просто не выбрали

генеральным секретарем, или, что не менее вероятно, он задолго до 1984 года споткнулся на каком – то из поворотов аппаратной карьеры.

При этом не столь уж важно – возглавил бы КПСС Гришин, Громыко, Лигачев, или Рыжков.

Важно – кто не возглавил.

Каково могло быть дальнейшее развитие на одной шестой части планеты, да и за ее пределами?

Вначале об экономике, ибо как не крути, но она базис, на котором в конечном счете и стоит любое общество. Есть соблазн, конечно, развернуть перед читателем картину стремительного рывка вперед по венгерскому или китайскому образцу, под мудрым руководством ЦК КПСС, но историческая правда к такому сценарию не располагает. Скорее, можно представить себе растянутый во времени ряд ограниченных, локальных реформ и полумер, довольно длительное отыскивание способов лечения экономики методом проб и ошибок, попытки применить на нашей почве различные достижения стран социалистического лагеря – Венгрии, Чехословакии, ГДР, отчасти -Югославии.

В худшем же случае – не изменилось бы ровно ничего, и мы бы по прежнему продолжили бы проедать природные ресурсы – собственно, как это происходит и ныне.

Правда, ресурсов было бы все-таки побольше. Ведь уже давно добывалась бы нефть Тенгизского месторождения, и газ Штокмановского, к освоению были бы приняты углеводородные запасы каспийского шельфа. Пусть и не так успешно, но шло бы освоение природных богатств зоны БАМа.

С уверенностью можно предположить, что абсолютное большинство, например, проектов в области гидростроительства – как правило амбициозных, абсолютно ненужных и экологически вредных, было бы заморожено или свернуто. Это прежде всего проекты Енисейского каскада, Катунской ГЭС, каналов Волга -Чограй, и т.д. (82,47)

Утверждению в народном хозяйстве режима жесткой экономии, способствовало бы и происшедшее в 1988 году падение цен на нефть на мировом рынке – более чем на две трети за восемь месяцев – событие неприятное, но вовсе не фатальное, как об этом заявляли некоторые из упомянутых выше экономистов.

Также был бы, по всей вероятности, свернут и проект переброски северных рек в Каспий – и из за финансовых трудностей, и благодаря обоснованным протестам ученых и общественности. Зато проект канала Сибирь -Средняя Азия, продолжал бы по прежнему осуществляться, главным образом, в связи с тяжелым экологическим положением региона, из-за высыхания Арала. Кроме того, власти явственно осознавали бы необходимость ускоренного развития Средней Азии, с тем, чтобы проблемы его не выплеснулись наружу вспышками массового недовольства. Да и вообще, в развитии экономики, акцент мог быть, отчасти, перенесен с восточных районов страны на Среднюю Азию, с ее большими трудовыми ресурсами. Туда могла быть вынесена часть сборочных производств из центральных регионов. Были бы предприняты меры и по развитию легкой промышленности в регионе, размещая часть производство непосредственно в сельской местности. Таким способом, одновременно с решением вопроса со скрытой безработицей в азиатских республиках, так решалась бы и проблема дефицита товаров народного потребления. (82,114)

Также значительно больше внимания уделялось бы развитию добывающей промышленности региона, учитывая заметно меньшие расходы на поиск и добычу минерального сырья, сравнительно с Сибирью и Дальним Востоком.

Как и прежде, принимаются многочисленные постановления ЦК и Совета Министров СССР об улучшении положения в сфере экономики, дальнейшем развитии и ускорении технического прогресса, внедрении новых методов и исправлении недостатков. Нельзя сказать, что они уж совсем не дают никакого эффекта, но ожидаемой пользы не приносят – как это было и прежде.

Во главе агропромышленной области вполне вероятно стал бы не неплохой идеолог, но никакой аграрий Е.К. Лигачев, а такой видный хозяйственник, как Федор Алексеевич Моргун. Под его руководством в хозяйственную практику внедряются новые методы организации труда и агротехнические приемы, например, более продуктивная безотвальная вспашка.

Власти бы окончательно отказались от мысли поднять Нечерноземье, и направили основной поток инвестиций в более продуктивные сельскохозяйственные районы, где от вложенных средств можно было бы добиться заметно большей отдачи. (81,125;82,296) Распространен по всему Советскому Союзу успешный сельскохозяйственный опыт Абашского района Грузии, состоящий в введении системы оплаты колхозников в виде доли от урожая, и показавший поразительные результаты (40,65). Мог быть извлечен из под спуда и эксперимент талантливого экономиста Н.В. Худенко, в казахстанском совхозе Акчи, добившегося значительного роста урожайности (он был обвинен в хозяйственных злоупотреблениях и умер в тюрьме). (82,300) Особенное внимание уделяется ликвидации громадных потерь сельхозпродукции (по объему они практически совпадали с объемами зарубежных закупок).

При благоприятном развитии ситуации в АПК, можно было бы ожидать прекращения импорта зерна к началу – середине девяностых годов.

Что касается внешнеэкономической деятельности, то скорее всего, по прежнему основным экспортным товаром остались бы природные ресурсы. Прежде всего, как и до 1984, да и после – до сего дня – нефть и газ.