Наконец, остается Восточное Средиземноморье: Малая Азия, Сирия, Египет. Здесь романское влияние тоже практически не ощущается, но по совершенно иным причинам, нежели в северо-западных областях. Как известно, к моменту римского завоевания тут уже сложилась зрелая, даже начавшая клониться к упадку культура. Ее называют эллинистической, и своим происхождением она обязана как культуре классической Греции, так и, не в меньшей степени, наследию цивилизаций Древнего Востока. Риму было практически нечего дать этой части мира, напротив, он сам многое взял у нее. Неудивительно, что с исчезновением империи, быстро исчезает и большинство следов ее почти полутысячелетнего присутствия. Крайне небольшая прослойка римлян ассимилируется, а что до языка, то господствующим и так все время оставался койне.* Где-то, быть может, прокураторы и наместники бывшей империи, стали бы основоположниками более-менее долговечных династий, также быстро эллинизировавшихся. Однако, повторим, ничего похожего на Византию мы тут не увидим, Восток остается политически разобщенным. Наиболее заметным государством этой части Средиземного моря, является Египет, подчинивший себе ряд территорий в Африке. Возможно, Сирия и часть Малой Азии, перешли бы, через какое-то время под власть государства Сасанидов.
Именно Восток, является наиболее развитым в культурном и экономическом смысле регионом бывшего римского мира. Ему суждено стать главным хранителем традиций античной мысли, здесь происходит ее дальнейшее развитие, не стесненное рамками христианских догматов. Продолжает существовать знаменитая Александрийская библиотека и научный центр – Мусей при ней.
С течением времени, восточные провинции Рима все сильнее ориентализуются, постепенно становясь органичной частью Азии и все дальше уходя от Европы, и от своих греческих корней. При этом не играло бы никакой роли, продолжалось бы их самостоятельное существование, или они стали бы частью Персии. По такому же пути следует и Египет.
В религиозном смысле это был бы мир множества верований и культов, распадавшихся, в свою очередь, на мириады сект, где храмы древних богов соседствовали бы с иудаистскими, гностическими и манихейскими, Изида – с Ягве, а Ормузд – с Кибелой. И если даже в нашей реальности те чувственные, оргиастические культы, которыми славились Сирия и Вавилон исчезли под натиском христианства только в VI-VII н.э, а по некоторым данным, даже пережили приход ислама [27] (101,146;49,468) то нет ничего невозможного в предположении, что и до сей поры их храмы, подобно храмам древних богов Индии, пользовались бы немалой популярностью среди местного населения и иноземных паломников.
Попробуем теперь вкратце проанализировать возможное дальнейшее развитие мира.
В конечном итоге, примерно к Х-XI векам на большей части Западной Европы, в общих чертах заканчивается формирование нехристианской, «варварской» культуры. «Варварской» взято автором в кавычки сознательно – речь не идет о том, что это была бы примитивная и грубая культура, хотя, без сомнения, уровень ее развития был бы не слишком высок. Имеется в виду то, что она складывалась бы практически без участия романского элемента, даже там, где уцелел бы латинский язык, к примеру во франкских королевствах. В основе своей она была бы германской, однако с весьма значительными региональными отличиями (примерно как отличаются меж собой восточно– и южнославянские народы). На окраинах присутствовали бы, в масштабах значительно превосходящие нынешние, кельтские культуры. Не исключено, что зона расселения народов кельтской группы на Британских островах (да и за их пределами) была бы также шире, поскольку единое государство англосаксов, по-видимому, так и не возникло, и Ирландия, Бретань и Шотландия сохранили бы свою независимость до сего дня.
Совершенно по иному складывалась бы и политическая система континента.
Отсутствовала бы так хорошо знакомая нам строгая феодально-административная иерархия, где права и обязанности равно непреложны (в теории, по крайней мере) как для вышестоящих, так и для нижестоящих. [28] Где действует принцип «вассал моего вассала – не мой вассал», а король – всего лишь «первый среди равных», и где «духовный меч» в руках церкви сдерживает светскую власть.
Взаимоотношения внутри правящего класса строятся исключительно на праве государя распоряжаться жизнью и смертью подданных, будь то крестьяне или знатные землевладельцы, ограниченном лишь его реальными силовыми и административными ресурсами. Сильные и удачливые правители держат подданных в ежовых рукавицах, но стоит власти ослабнуть, как начинается хаос, ничем и никем не сдерживаемый. [29]
Подведем некий промежуточный итог, в общем, соглашаясь с вышеизложенными выводами Честертона: в отсутствие христианской церкви, не побоимся это сказать, Европа не была бы Европой.
Ведь именно католицизму, и только ему, обязана своим существованием та германо-романская общность, которая, собственно, и составляла (и, во многом, до сих пор составляет) основу западной цивилизации.
Всеми исследователями, в том числе и придерживавшимся атеистической ориентации, признается «определяющая роль христианства в формировании… ядра европейской культуры по меньшей мере на отрезке V – XVII в. в».(32,6)
А в рассматриваемом нами сценарии, отсутствует та основа, на которой может сформироваться единая европейская общность, тот, если хотите, метаязык, на котором различные народы континента могут образно выражаясь общаться без переводчика.
Не существует того, что объединяло бы ирландца с поляком, а скандинава с итальянцем. Даже сохранившие в какой-то мере римскую культуру, и говорящие на латинском языке Италия, Северная Африка, Иберийский полуостров не могут похвастаться особым цивилизационным и культурным единством, пусть они и превосходят в этом остальную Европу.
Запад не осознает и не может осознать себя неким целым, единой цивилизацией.
Поскольку, как уже упоминалось, территория Германии остается полностью раздробленной, без намека на какое– либо, даже эфемерное единение, то земли восточнее Эльбы продолжают оставаться славянскими.
В отсутствие Священной Римской Империи и католической церкви, с ее организационными, материальными, военными ресурсами, а также рыцарских орденов, небольшие немецкие государства, сформировавшиеся на племенной основе, просто не в состоянии организовать сколь-нибудь эффективный натиск на восток. Кроме того, отсутствует и идеологическое обоснование подобного продвижения – борьба с язычеством. Отдельные попытки германцев завоевать земли полабских и поморских славян сравнительно легко отбиваются последними. Точно также, в рассматриваемом нами мире, немецкая речь никогда не зазвучала бы на восточных берегах Балтики. Жившие в данном регионе народы – земгалы, латгалы, эсты, пруссы, ливы в отсутствии мощнейшего германско-католического давления создали бы свои государства.
Какая-то их часть, впрочем, попадает под влияние своего соседа – восточнославянской державы, которая вполне могла бы называться Русью, а могла бы – и как-то по-другому (скажем Словенией). [30]
В итоге, народы говорившие на германских языках, занимали бы к настоящему времени в Европе только территории между Рейном и Эльбой, Данию и Скандинавию.
Также можно утверждать, что колониализм не имел бы размаха и масштабов, которые мы знаем из истории. Европейцы, видимо смогли бы, подчинить себе значительную часть Америки и, возможно, Австралию, а восточные славяне – продвинуться в Северную и Центральную Азию и Сибирь, с их редким и относительно малочисленным населением. Но большая часть народов Африки, Индия, Юго-Восточная Азия и Китай сохранили бы свою самостоятельность, и без особого труда дали бы отпор попыткам подчинить их, если бы даже таковые были бы предприняты.
На этом прекратим попытки реконструировать возможное политико-социальное развитие нехристианской Европы и коснемся одного крайне интересного вопроса, а именно: какой могла бы быть в таком случае современная цивилизация?
Если формулировать точнее – могла бы возникнуть в мире без христианства высокоразвитая техническая цивилизация, аналогичная нашей?
По мнению большей части тех, кто так или иначе обращался к теме роли христианства в развитии науки, только европейский путь развития, обусловленный, во многом, той уникальной ролью, какую играла церковь на протяжении почти четырнадцати веков истории Старого Света, мог породить нечто подобное современной цивилизации. Европа, где в той или иной форме продолжало бы господствовать язычество, с их точки зрения, мало чем отличалась бы от всего остального мира, а возможно, кое в чем даже отставала бы, скажем, от древних азиатских цивилизаций, как отставала она от них по уровню знаний и техники до XVI – XVII веков.(6,54). Надо признать, в обоснование подобной точки зрения можно привести немало фактов.
Христианство, как и другая мировая религия – ислам (которая, в рассматриваемом нами сценарии развития также не появилась бы, ибо к VI веку историческое развитие в Передней Азии и на Ближнем Востоке давно уже шло бы по совершенно иному пути), создало ту единую систему ценностей, которая объединяла верхи и низы.
«На Востоке поведенческие нормы, и даже общие представления о пределах добра и зла для разных сословий и каст существенно различны даже в идеале… В христианском же мире Запада этические нормы одинаковы и равно нерушимы для всех сословий… Именно эта система мешала обращению сословий и гильдий в замкнутые касты и более того – соединяла народ с народом. Именно христианство, для которого „несть не еллина ни иудея“ и способствовало формированию на европейском континенте системы наций, открытых взаимному обогащению и обмену… Именно благодаря такой перекличке, Европа… оставила позади великие культуры Азии».(90,46;89,45)
Нельзя забывать и о том влиянии, которое теология оказала на развитие европейской позитивной науки. Подтрунивающие над бесконечными богословскими спорами на темы вроде: сколько ангелов могут разместиться на острие иглы, упускают из виду, что обширный гносеологический и методологический аппарат, в этих спорах наработанный, потом с успехом был воспринят точными науками. (54,163)
Профессор С.А. Яновская, выдающийся отечественный специалист в области математической логики, указывала, что без средневековой схоластики, с ее гиперболизированной, поднимающейся воистину до неземных абстракций логики, современная наука, скорее всего была бы невозможна. (5,71) Кроме того, именно богословие, способствовало не только сохранению, но и дальнейшему развитию греко-римской философской и логической традиции.
Но и само по себе западное богословие включало в себя естественнонаучные теории, касающиеся всех областей знания, давая таким образом дополнительный толчок исследованиям ученых.
Более того, сама современная западная наука зародилась под патронажем католической церкви, в организованных ею университетах.
Да и единая научная картина мира, по мнению большей части историков, возникла тоже на религиозной основе – ведь раз мир создан единым Богом, то существует и единый предмет исследования.
Именно отсутствие такого взгляда на окружающий мир на Востоке, в Китае или Индии с их множеством богов, дезориентировало развитие науки, «разрывая истину между божествами древних пантеонов». (114,68)
Английский ученый Уайтхед в этой связи утверждает, что именно христианское представление о едином, всемогущем боге, стало отправной точкой для понятия о незыблемых законах природы. Аналогичной точки зрения придерживается наш современник, бельгийский ученый-химик русского происхождения, Нобелевский лауреат, Илья Пригожин.
Если стоять на этой (или подобной) точке зрения, то в современной нехристианской Европе существовала бы цивилизация традиционного типа, где среди народных масс были бы распространены грубые суеверия, а среди образованных слоев – не намного менее грубый материализм и вульгарный атеизм, не имеющий ничего общего с научным. Где «наука, не исключено, что до сих пор придерживается мнения, что Солнце вращается вокруг Земли, где и до сих пор, возможно, приносятся человеческие жертвы (ну, это вряд ли – Авт.)», а наивысшими техническими достижениями – и это в лучшем случае, были бы примитивная паровая машина и кремневый мушкет. (6,112)
Точно также, по мнению большинства историков, с которыми солидарен и В.С. Поликарпов, в нехристианской Европе не мог возникнуть и капитализм, во всяком случае, в том виде, в каком он известен нам.
Как справедливо он указывает, предпосылки развития капитализма лежат в основополагающих элементах западной христианской цивилизации, для которой было характерно «отсутствие автократии, моноцентрической структуры светской, духовной и экономической власти», когда наряду с
военно-феодальной иерархией, существовала и ограничивающая ее притязания сильная духовная иерархия.(13,219)
А феномен средневековых городов, породивший, в конечном счете, то, что мы именуем – буржуазное общество, обязан своим существованием противостоянию монархов и феодалов, на которое на определенном этапе еще наложилось и противостояние между императорской властью и папами.
Кроме того, ряд исследователей указывают на ту роль, которую сыграла в становлении капитализма так называемая «протестантская этика». И как бы не относиться к подобной точке зрения, христианство в его протестантской форме действительно сыграло определенную роль в развитии буржуазных отношений.
В политической жизни нехристианской Европы преобладают феодальные монархии и цензовые аристократические республики, подобные Венеции и Новгороду.
Политический строй отличается во многих случаях законодательно закрепленным социальным неравенством и весьма слабыми, мягко говоря, представлениями о ценности человеческой личности, ее правах и свободах, как подлинных, так и мнимых. Во всяком случае, ничего похожего на «Декларацию прав и свобод человека» мы бы здесь не увидели.
Ведь истоки концепции прав человека, тоже лежат в христианском учении о человеке как образе и подобии бога и носителе бессмертной души.(6,222)
Цивилизация эта, в целом, была бы примерно сопоставима по уровню развития с азиатскими и ближневосточными, а кое в чем, возможно и уступала бы им, как уступала примерно до XVII века европейская.
А поскольку, как уже говорилось выше, из за отсутствия подавляющего превосходства европейцев колониальная экспансия почти не имела бы места, то и европейские ценности и европейская цивилизация не распространились бы сколь-нибудь широко в мире. Кроме всего прочего, Европе почти нечего предложить остальному миру. Собственно говоря, в подобном случае вряд ли можно было бы вообще говорить о единой мировой цивилизации. Разве что имели место отдельные, чисто технического характера заимствования.
Однако, нет ничего невероятного и в предположении, что в нехристианской Европе могла бы, к настоящему времени существовать по меньшей мере сопоставимая по уровню развития с современной, хотя и непохожая на нее цивилизация. Даже если темпы прогресса и были бы, предположим, медленнее, однако отсутствие необходимости начинать все с нуля в значительной мере сгладило бы неравенство.
Можно было бы сказать еще о многом, например, о том, какова могла бы быть эволюция языческих верований по мере развития науки, или о синкретических культах, которые бы возникали по мере продвижения европейцев в Азию и Америку.
Однако эти и им подобные темы лежат, опять таки за пределами научных гипотез, и автор охотно оставляет их писателям – фантастам.
Но, думается, старое, античное язычество в любом случае давно было бы уже мертво. И поклонники Аполлона и Диониса, о которых говорилось выше, если бы и уцелели, то разве что в самых глухих уголках: где-нибудь на Балканах, или на крошечных островах Эгейского моря, и на их радения съезжались бы посмотреть как на диковинку туристы со всего цивилизованного мира.
[31]
Обстановка настоятельно требует объединения разрозненных сил и, естественно, человека, который это объединение мог возглавить.
И такой человек нашелся. То был Вортигерн, кельтский вождь, находившийся, однако, в родстве с местной римской аристократией.
Ему удалось – где силой оружия где, видимо, хитростью, объединить кланы и группировки, вождей племен и римских поселенцев, нанести ряд крупных поражений пиктам, обезопасить побережье от пиратов.
И именно он принял решение, погубившее кельтов Британии и его самого.
Для борьбы с непрекращающимися набегами пиктов он призвал германские племена саксов и фризов с севера Германии, и ютов с англами – жителей нынешней материковой Дании. Позже, они получат собирательное наименование саксов, видимо, по преобладающему контингенту.(106,228)
Их предполагалось расселить на северной границе, учредив нечто подобное казачьему войску.
Собственно, Вортигерн не выдумал ничего нового, он лишь воспользовался опытом позднего Рима, когда императоры приглашали на службу целые варварские племена, отводя им земли для поселения в приграничных местностях, чтобы те отбивали нападения вчерашних соплеменников и соратников.
Однако то, что годилось для еще достаточно крепкой империи, оказалось губительным для небольшой провинции. (120,190)
Довольно скор – точнее, почти сразу, саксы и их союзники пришли к выводу: чем воевать с дикими злобными пиктами в надежде отнять у них их сырые и неплодородные долины в Каледонских горах, куда удобнее и безопаснее нападать на растерявших воинский дух своих латинских и кельтских предков бритто-римлян, благо владеют они куда более обширными и богатыми угодьями.
Похоже, Вортигерн так и не понял своей ошибки, решив, что имеет дело всего лишь с взбунтовавшимися союзниками, а не со смертельным врагом, от борьбы с которым зависит – кто станет хозяином Британии.
Он пытается договориться с саксами, соглашается уступить им часть земель.
Он даже вступил, если верить преданиям, в брак с дочерью Хенгиста – одного из двух вождей новопоселенцев.
Во время пира, посвященного заключению мира, саксы по приказу зятя Вортигерна набрасываются на кельтских гостей, учиняя настоящую резню. Вортигерн спасся чудом, чтобы навсегда исчезнуть со станиц истории.
Вскоре саксы завладели всей восточной частью острова.(106,230)
И хотя последующим правителям – Амброзию Аврелиану, Утеру Пендрагону и, наконец, его сыну, легендарному Артуру, удалось на время остановить германскую колонизацию, и даже подчинить захваченные саксами территории (20,24;120,211) в конце концов сопротивление кельтов было сломлено.
Отчасти этому способствовали сами бритты, не сумевшие преодолеть междоусобицы даже перед лицом неотвратимой опасности.
Примерно в середине VI в. единое государство британских кельтов окончательно рухнуло, и саксы стали хозяевами большей части страны. В произведении британского церковного хрониста Гилдаса «О гибели Британии» говорится о множестве разрушенных городов и полях «на которых не осталось ни одного колоса», о массовой резне бриттов. (15,65). Многие бежали за море, во владения франков, где составили основную массу населения Бретонской марки(20,31)
Беспристрастные же данные археологии свидетельствуют, что уже в начале VII века некогда возделанные земли заросли лесами, а практически все города были покинуты и больше не возродились никогда. Немногочисленные уцелевшие кельты были обращены в крепостных и рабов и быстро ассимилировались.
А потомки завоевателей забыли, кому принадлежали лежащие в руинах города и, как свидетельствуют англосаксонские легенды, полагали, что их построили мифические великаны. (15,67)
Почти вся Британия перешла под власть саксов, образовавших семь языческих королевств, (христианство распространилось только во второй половине VIII века). Кельтские государства сохранились только в западных областях Британии – нынешнем Уэльсе, Корнуэлле и Регеде – области на побережье Ирландского моря.
Вышеупомянутые семь королевств, получивших у церковных хронистов название Гептархии, непрерывно враждовали между собой, что до некоторой степени ослабило натиск их на земли кельтов.
Равновесие сохранялось до IХ в, когда король Этельред объединил саксов под своей властью и завоевания кельтских земель возобновились.
Дольше всех боролись валлийцы – Уэльс был присоединен к Английскому королевству только в 1282 году. А еще через четыре с лишним века последняя свободная кельтская страна – Шотландия, тоже стала его частью. Правда, благодаря не силе оружия, а тому, что шотландский король Яков I занял английский престол.
Если вдуматься, то в этом почти забытом, давнем, в общем – то, случайном решении ныне практически забытого правителя, лежат корни нынешнего мироустройства. Ведь два из трех наиболее могущественных государства нового времени – Британская империя и США, в сущности, родились из диких языческих поселений Гептархии. Просто невозможно до конца представить, как мог бы выглядеть и ХХ век, и вся история цивилизации без англосаксонского пласта влияния, на который так много завязано.
Даже поверхностный взгляд даст понять, как много привычного нам, и одновременно – лежащего в основах современного общества, произошло из Англии.
Шекспир и Джеймс Уатт, Роджер Бекон и Ньютон, Хабеас Корпус Акт, [32] конституционализм… Список этот можно было бы продолжать еще очень долго.
Представим себе, что ничего этого не было. Просто случилось так, что Вортигерн проиграл борьбу за власть кому-то из своих многочисленных противников, имена которых напрочь стерты временем.
И на его месте оказывается другой человек – тот, кто понимает, что не следует пускать волков в овчарню, или просто не симпатизирует германцам. Одним словом, роковое решение не принято.
И вот, в результате этого весьма благоприятного (но, как мы видим, вовсе не невозможного) развития событий, античная цивилизация не исчезает полностью, но продолжает существовать, пусть и в значительно измененном виде.
Весь VI-VIII века происходит развитие и укрепление единого Британского кельтско-латинского государства. Разумеется, развитие это не беспроблемное и не бескровное. Были бы и войны с северными соседями – пиктами и шотландцами, и мятежи местных владык, и междоусобицы.
Сохраняются определенные трения между проримски и прокельтски ориентированными группами населения, между областями, которые давно восприняли латинский язык и христианство, и окраинными землями вроде, Ид-Рифа или Гвинедда, остававшимися фактически независимыми от Римской империи, и сохранившими полностью древнюю религию и обычаи.
Объединить все эти разнообразные земли воедино достаточно трудно, поэтому вряд ли Британское государство было бы единым монолитом, подобном маленькой Римской империи, наследником которой считало бы себя. Это, скорее всего, могла быть следующая форма политического устройства – центральные и восточные области, где римское влияние было наиболее сильным представляют собой единое государство, вокруг которого объединены по конфедеративному принципу мелкие окраинные княжества.
Но несмотря на все вышеперечисленное, повторим – имеет место устойчивое успешное развитие.