Именно эти люди стали благодатной средой для распространения новой веры, вполне отвечающей их космополитическому мировоззрению и, одновременно, сохранявшей явную связь с традиционной религией предков. И именно из их среды вышел человек, положивший начало широкому ее распространению среди неевреев. Это римский гражданин Савл, более известный как апостол Павел. Благодаря его деятельности и возникли первые центры христианства в греческих, а затем и латинских областях северного Средиземноморья.
Среди некоторых историков религии в этой связи даже бытовала шутка, что христианство следовало бы именовать павлианством.
С ростом числа христиан нарастают и репрессии со стороны властей.
Гонения, были обусловлены не столько религиозными воззрениями христиан (Рим в этом смысле являл образец похвальной терпимости), сколько тем, что они отказывались признавать божественность императоров и участвовать в отправлении их культа, что было непременной обязанностью всякого римского подданного (51, 175). Кстати говоря, практически никто из историков не взял себе труда как следует разобраться в этом странном явлении – прагматичный, насквозь пропитанный сухим рационализмом Рим создал религиозный культ своих владык, подобный почитанию китайских императоров или египетских фараонов.
Всего известно девять массированных попыток искоренения христианства но, параллельно, число его последователей продолжало увеличиваться.
На окраинах, надо отметить, репрессии проходили куда менее интенсивно.
Позже, при нескольких императорах были приняты специальные эдикты, запрещающие властям принимать доносы на христиан. Начало этому было положено Адрианом, в 132 году повелевшим, чтобы отныне подлежали суду только те, кто сам добровольно объявил себя приверженцем христианства.
Распространение христианства, по мнению большинства современных исследователей, кроме всего прочего явилось следствием (а вовсе не причиной) глубокого кризиса античности. Кризис этот, ставший явственным уже к III веку н.э, затронул буквально все сферы общества и, едва ли не в первую очередь – религиозную жизнь. Тут и все более широкое хождение атеистических идей и, наряду с этим – всякого рода восточных верований и суеверий, вроде гностицизма – смеси идей неоплатонизма с магией.(32,4) На этом фоне новое учение просто не могло не завоевать изрядной популярности уже в силу новизны.
Кроме всего прочего, относительной легкости обращения в христианство способствовало та особенность языческого мировоззрения, что при вере в собственных богов, не исключается существования и других могущественных божественных сил.
Гонения то фактически прекращаются, то вспыхивают с новой силой: все зависит от взглядов правящего монарха, а они сменяют друг друга на престоле все чаще и чаще, меж тем, как число христиан растет.
Уже в начале III века н.э, христианство представлено многочисленными общинами, практически во всех крупнейших центрах империи, и к его голосу начинают поневоле прислушиваться власть предержащие. Кроме того, как оказалось, христиане-легионеры, составляли самую дисциплинированную, боеспособную, а также – что в условиях участившихся воинских мятежей имело особое значение – верную присяге часть римской армии.(51,259)
Эпоха варварских нашествий конца III века, подтолкнувшая процессы упадка, только способствовали распространению нового вероучения. Одновременно, вторжения варваров привели кроме всего прочего и к тому, что с ним – через пленных, познакомились и за пределами империи.(108,123)
Пришедший к власти в 313 году император Константин, после периода религиозных метаний и попыток ввести культ Митры в качестве государственной религии принявший христианство, окончательно уравнял его со всеми прочими религиями.
Но прошло еще почти восемь десятилетий, прежде чем Феодосий I объявил христианство единственно верным учением, запретив отправление культов прочих богов.
Обратим внимание на любопытную подробность – также как в предыдущие века окраины империи были убежищем для христиан, так теперь они становятся оплотом язычества.
Еще в конце IV века обращения представителей высшего общества в христианство, например, в галльских провинциях, «были… крупным скандалом». (53,418)
Но христианство довольно быстро завоевывает господствующие позиции.
Кроме всего прочего, свою роль играли и вполне земные соображения: когда император стал христианином, то принятие новой веры стало непременным условием скорой и успешной карьеры.
Попытка Юлиана Хлора, прозванного позднее – Отступник, вернуться к языческому религиозному плюрализму успеха не имела, быть может, еще и потому, что он правил всего три года. Вопреки утверждениям церковной историографии император вовсе не стремился к искоренению христианства силой. Он не преследовал христиан и не пытался насильственно обращать их вновь в язычество. Он просто лишил христианскую церковь режима наибольшего благоприятствования, поставив ее в те же условия, что и прочие конфессии. Единственным, что может считаться репрессиями, было возвращение языческим общинам превращенных в христианские церкви храмов. Кроме этого, был принят эдикт, запрещающий христианам преподавать классическую литературу и историю на том основании, что «Порочащим… богов… не должно позволять учить юношей, и интерпретировать произведения Гомера, Гесиода, Демосфена, Фукидида и Геродота…этим богам поклонявшихся».(51,200)
Следует все же упомянуть, что долгое время после своего официального утверждения в качестве государственной религии христианство оставалось городским вероучением. Даже на территории, к тому времени уже бывшей Римской Империи, в сельских районах, где к тому времени проживало абсолютное большинство населения, оно начинает утверждаться только к VII-VIII веку, а кое-где – и гораздо позже. [26]
Все таки трудно отделаться от мысли, что в столь быстром утверждении нового учения есть нечто мистическое.
Тем более, что – никто из исследовавших данный вопрос, не обратил внимание на эту немаловажную деталь – в такое жизнелюбивое и не склонное к самоограничению время, каким была поздняя античность, широкое распространение получило именно вероучение, требовавшее от своих последователей соблюдения весьма строгих правил поведения, «умерщвления плоти», постов и молитв.
Каков мог бы быть мир без христианства?
Г.К Честертон, которому принадлежит, одно из самых интересных, несмотря на все имеющиеся недостатки, произведений о роли христианства в истории, полагал, что «Если бы Церковь не явилась в мир, Европа, наверное, была бы похожа на сегодняшнюю Азию», поскольку «античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным, в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии». «Должно быть, – продолжает Честертон – еще возникали бы новые философские школы, как возникают они на востоке… Создавались бы системы, уклады, кодексы…Были бы хорошие, даже счастливые люди… но удельный вес добра и зла был бы в неизменной Европе таким же, как и в… Азии…» (30,221)
Отметим, что в данном случае Честертону удалось уловить действительно глубокое, фундаментальное отличие христианской европейской ойкумены от всего остального мира. Мира, который, по мнению многих, являет собой норму, в то время как современная евроатлантическая цивилизация представляется странной, случайной и враждебной ему аномалией.(13,162)
Ведь, если для западной цивилизации – порождении христианства – характерно поступательное развитие, получившее образное название «прогресса», то для Востока характерно циклическое движение, когда на протяжении некоего периода времени, общество проходит ряд стадий, в итоге возвращаясь к тому, с чего начало. «С точки зрения западного человека, азиатские страны столетиями, и даже тысячелетиями не двигаются с места, находясь, как бы в перманентном состоянии застоя».
А вот как примерно выглядела бы, по Честертону, Европа наших дней, не возникни христианство. «Пифагорейцы, как индуисты, толковали бы о перевоплощении… Стоики, как конфуцианцы, учили бы разуму и добродетели. Неоплатоники, как буддисты, размышляли бы о потусторонних истинах, непонятных другим, и спорных для них самих. Просвещенные люди поклонялись бы Аполлону, поясняя, что просто чтут высшее начало… Поклонники Диониса предавались бы пляскам и веселым оргиям.
Толпы стекались бы на пышные празднества, к их услугам были бы толпы богов – местных и чужеземных… Было бы много магии, главным образом черной…Восхищение Сенекой уживалось бы с подражанием Нерону, как уживаются изречения Конфуция с китайскими пытками… Все – и плохое и хорошее – было бы слишком старо, чтобы умереть», – заключает Честертон. (30,241)
Отвлечемся от столь образного прогноза и попытаемся дать более строгий анализ возможного пути развития цивилизации.
Итак, допустим, что по каким-либо причинам христианство не возникло, или же, не состоялось его реформирование, осуществленное апостолом Павлом.
…В течение даже первых веков история шла бы точно также, вернее почти также. В Риме сменялись бы, один за другим, императоры; Нерон точно также безумствовал бы, может быть свалив пожар Рима не на христиан, а на иудеев, или на сенаторов, которым не доверял. Точно также враждовали бы Веспасиан с Оттоном, Вителием и Гальбой, его сын Домициан прославился бы первой в мире антиалкогольной компанией, а Траян более менее успешно сражался бы с парфянами и даками.
Где-то на восточной окраине державы по-прежнему существует странная малочисленная секта, проповедующая, что сын иудейского бога сошел на землю, и принял мученическую смерть на кресте за грехи мира, но на нее мало кто обращает внимания.
С течением времени, однако, благодаря исподволь накапливающимся мелким изменениям, картина бы все больше и больше отличалась от общеизвестной. Уже с периода, соответствующего II веку н.э. изменения стали бы явственно видны – другие имена императоров, философов, поэтов и, соответственно другие произведения, пусть и на те же темы, несколько другие законы, может быть другие названия и места войн на границах еще несокрушимой державы.
Ни одна религия, включая и довольно популярный культ Митры, вопреки мнению Л.Н. Гумилева, (51,373) не смогла бы не только стать на место христианства, но и даже в некоторой степени взять на себя его роль в сознании людей.
По-прежнему господствует многобожие, слегка облагороженное синкретизмом, по-прежнему миллионы римских подданных без сопротивления приносят жертвы на алтарях храмов Рима и очередного кесаря (другой вопрос – насколько искренне).
Также точно вступила бы Римская империя в эпоху смут, дворцовых переворотов и «солдатских» императоров. Упадок государства побудил бы, как и в нашей реальности, варварские племена – готов, франков, маркоманов к тому, чтобы начать проверять на прочность границы Рима.
Тогдашние авторы и будущие историки той реальности наверняка не особо разошлись бы в оценке этого периода с нашими историками классической школы. В их трудах говорилось бы о всеобщем падении морали, разложении общества, крахе исконных римских ценностей и традиций и массовом увлечении разнообразными восточными суевериями и культами.
Прежде всего это культы Исиды, Митры, Амона-Ра, Деметры, Диониса-Вакха, и Эскулапа-Асклепия (за священной змеей которого римская делегация совершила специальное паломничество в Эпидавр).
И, наконец, культ ставшей особенно популярной фригийской Кибелы, Великой Матери богов. «Новые» боги благополучно уживаются со старыми, их культы официально признаются римской властью, можно сказать, зачисляются на государственную службу.
В рамках данной главы, думается, нецелесообразно подробное рассмотрение многочисленных ближневосточных религий, популярных на территории Римской империи. Скажем лишь, что адептами их были сотни тысяч, если не миллионы римлян – от сенаторов и даже императоров – вспомнить хотя бы Элагабала, бывшего верховным жрецом одноименного сирийского божества, до простолюдинов: крестьян-колонов, рабов, вольноотпущенников, мелких торговцев и чиновников, солдат, проституток. В эпоху Поздней империи существуют (как и в нашей истории) целые легионы, посвященные Митре, британские римляне тайно и не очень участвуют в друидических обрядах, а на границе с Парфией квириты охотно посещают мистерии огнепоклонников.(32,6)
В целом, как уже говорилось, для римлян существование чужих богов сомнению не подлежало, ибо в противном случае могли возникнуть сомнения относительно своих собственных.
По свойственному римлянам практицизму – даже в религиозных делах – они и чужих богов пытались (и небезуспешно, надо признать) приспособить для государственных нужд. При этом существовала весьма любопытная практика эвокации – переманивания чужих богов на свою сторону. Для этих целей в Риме загодя строились храмы, куда затем из взятого штурмом города перемещалось изображение бога (палладий). (32,5)
Так что, вполне возможно, веках этак в III – IV, после войн с маркоманами и готами, вместе с Юпитером – Аммоном, появился какой-нибудь Юпитер-Один; или же Аполлон – Тор. И эта практика (наряду со всем прочим) также способствует размыванию традиционной религиозности.
Чтобы поддержать пошатнувшееся благочестие, римские власти могли бы обратиться и к административным мерам – прежде всего в отношении государственного культа гениев Рима и императора; вводиться обязательно посещение храмов и участие в жертвоприношениях, с выдачей соответствующих свидетельств(49,156). На казенный счет воздвигаются все новые пышные храмы – прежде всего традиционных италийских богов, жрецам платят большое государственное жалование. Но меры эти столь же малоэффективны, как и аналогичные, принятые в нашей истории в попытках противостоять христианству.
Еще об одном аспекте данного вопроса. В Римской империи возникает и действует множество фиасов – союзов приверженцев различных вероучений. Эти организации все более с течением времени ориентируются на мирские дела и в какой-то мере воспроизводят структуру и функции христианской церкви, бывшей в начале своего существования не только чисто культовой структурой, но и социальным объединением верующих. Возможно даже, что наряду с профессиональными группировками – сословиями, появились бы и замкнутые религиозно– административные общины, объединенные вокруг храмов. Со временем, они начинают играть все большую роль и в политике, становясь, своего рода, суррогатом современных партий. Подобные образования еще более способствуют разрушению прежней структуры римского общества и, облегчая решение частных задач, в конечном итоге подрывают его стабильность.(6,89)
Ширящийся духовный вакуум надо чем-то заполнять, и в Риме, наряду с восточными суевериями, необыкновенную популярность приобретают разного рода массовые зрелища. Тут и гладиаторские бои (временами на арене бились целые воинские подразделения) и гонки колесниц, и широкомасштабные инсценировки морских сражений в специально обустроенных водоемах («навмахии»). Граждане разбиваются на группы поклонников, в зависимости от цветов, избранных любимыми гладиаторами и возничими. Разделение это приводит к нешуточным конфликтам, переходящим в массовые беспорядки – весьма похожим на те, что происходят между болельщиками футбольных команд в наше время. Не исключено, что подобное разделение приобрело бы и политический аспект и вылилось бы в конце существования империи в смуты, подобные восстанию «Ника», происшедшему в нашей истории в VI веке, в царствование Юстиниана – уже в Восточном Риме.
Весьма популярен также и театр – по массовости этот вид искусства сопоставим с нынешним кинематографом, и с ристалищами в римских цирках. Впрочем, спектакли зачастую не менее жестоки, чем гладиаторские бои – случалось, что раб, игравший Аттиса, действительно оскоплялся на сцене, а игравший Геркулеса – сжигался живым в финале представления.(32,7) Данная тенденция, в отсутствие пусть и весьма поверхностно смягчившего нравы христианства только усугубляется, и вот уже трудно отличить гладиаторские сражения и травли зверей от пьес.
Вдобавок, как и в нашем мире, медленно но верно набирает силу кризис рабовладельческой экономики. К слову: когда произносят ставшие уже привычными фразы о кризисе рабовладельческого строя, далеко не всегда хорошо понимают, о чем идет речь.
А дело прежде всего в том, что античное хозяйство сталкивается с серьезным дефицитом рабов. К III веку нашей эры весь доступный римлянам мир был завоеван и освоен. На северных и южных границах обитали сравнительно малочисленные и одновременно весьма воинственные германские и берберские племена. Единственная высокоразвитая и густозаселенная страна – Парфия, успешно дает отпор завоевателям.
Вскоре Рим уже не в силах поддерживать ту высокоэффективную экономику, державшуюся на тяжелейшем бесплатном труде десятков миллионов (без преувеличения) «двуногих орудий».* Африканскую работорговлю, к счастью для Черного континента, римляне не сумели освоить, главным образом потому, что римские суда того времени, с их прямоугольным парусным вооружением, из-за особенностей тамошних ветров и течений не могли пройти вдоль побережья Западной Африки в Гвинейский залив. Хотя, как мы помним, карфагеняне с успехом делали это, еще в те времена, когда Рим был всего-навсего огражденной земляным валом деревушкой. Сокращается производство, и одновременно происходит натурализация хозяйства, резко падает объем торговли – как между провинциями, так и внешней, и даже в пределах одного региона. Даже владельцы поместий стараются произвести как можно больше для собственного потребления внутри своих владений. (37,181)
Появляются крупные земельные магнаты, стремящиеся отгородиться от имперской власти ради распространения своего личного суверенитета на земли, находящиеся в их юридической собственности. Впоследствии эта тенденция станет одним из значимых факторов формирования классической модели европейской феодальной раздробленности (32,8).
По-прежнему распространена казнь на кресте, также точно раз в четыре года происходят Олимпийские игры, остающиеся весьма популярными (и то, и другое, как и гладиаторские бои имело все шансы пережить саму Римскую империю).
Однако, многие социальные и политические процессы происходили бы совершенно по иному. Например, можно утверждать, что не произошло бы разделения единой Римской Империи на Западную и Восточную, поскольку оно явилось следствием волевого решения императора Феодосия Великого, а он, в рассматриваемой реальности, даже не появился бы на свет. К концу IV – началу V века, наконец, изменения достигли бы некоей критической массы, и дальнейшее развитие стало бы совершенно иным. Последний период существования империи квиритов и ее конец выглядели бы совсем не так, как в нашей истории. Но практически не вызывает сомнения, что конец ее был неизбежен при любом повороте событий. Великое переселение народов и внутренние проблемы не оставляли ей ни единого шанса…
В нехристианской Европе раннего средневековья – примерно со второй половины V в. н.э. можно выделить три крупных социально-культурных ареала.
Северная и Западная Галлия, германские провинции, вероятно и Британия,
(почему в отношении ее нельзя утверждать этого с точностью – см. следующую главу) представляют собой культурную пустыню.
Города разрушены, уцелевшее римское население обращено в рабов и полурабов. Некогда возделанные поля заросли лесами; на аренах амфитеатров и площадях еще не так давно многолюдных городов стоят бревенчатые усадьбы варварских вождей, или крестьяне пасут скот.(15,28)
В религиозной жизни по прежнему не происходит никаких значительных событий.
Варвары придерживаются своих старых культов, продолжая поклоняться Вотану, Тору, Тиу, Донару и множеству иных богов и духов. Местное население также сохраняет свои верования. В Галлии, например, наряду с уцелевшими божествами римского пантеона, существуют древние кельтские друидические верования, а также поклонение природе – священным деревьям, камням, родникам, и др.(53,301) Сохраняются и религии, заимствованные в период империи с Востока. Так, наверняка бы уцелел и даже мог быть воспринят частью варваров культ Великой Матери -Кибелы, или к примеру митраизм. Со временем боги пришельцев все больше сливаются с местными, набирали бы силу синкретические процессы, аналогичные происходившим во многих других регионов мира в разные времена. Одним словом, происходящее полностью укладывается в универсальную схему, когда культы, привнесенные завоевателями, сливаются со старыми верованиями.
Обратимся теперь к несколько иным аспектам отсутствия христианской церкви в Западной Европе, а именно – политическому и культурному.
Из истории раннего средневековья известно, что именно епископы были, на первых порах, единственными покровителями римского населения, единственными заступниками за него перед варварскими владыками. Позже, они стали брать под свою защиту и обиженных своими вождями варваров, старались, по мере сил, прекращать кровную месть и т.д.(15,71)
Монастыри были единственным прибежищем для хоть какой – то учености, и если остатки прежней мудрости и уцелели на большей части Западной Европы, так только благодаря им. Именно из монастырских школ вышли все сколь -нибудь образованные деятели раннего(да и не только раннего) средневековья – Алкуин, Григорий Турский, Исидор Севильский.
Раз не существует монастырей – этих хранителей уцелевших обрывков знаний, то остатки римской культуры обречены бесследно исчезнуть всего через одно – два поколения.
Аналогичная картина наблюдалась в нашем мире, на Британских островах, где римская цивилизация была полностью стерта с лица Земли.
Нету даже следов римской традиции, – а значит варварским королям просто неоткуда взять образцы организации власти, а у их трона не увидишь советника из числа духовных лиц, имеющего хоть какое-то образование. А следовательно, ничего подобного империи Карла Великого, оказавшей колоссальное влияние на всю дальнейшую историю Запада, возникнуть просто не может.
Нельзя забывать и еще одно немаловажное обстоятельство.
Христианская церковь, по мере сил старалась смягчать остроту феодальных междоусобиц и до определенного предела способствовала своим авторитетом, укреплению королевской власти и национальной консолидации.
В условиях ее отсутствия феодалы, в нашей реальности воевавшие с королями за свою независимость, теперь сражаются для того, чтобы самим сесть на трон. Все это способствует еще большему хаосу, который имеет тенденцию непрерывно воспроизводить сам себя. В конечном итоге, на территории, которую занимают ныне более-менее крупные западноевропейские государства: Англия, Франция, Германия и т.д. скорее всего возникает большое число относительно небольших стран в границах прежних феодальных владений, вроде Аквитании, Бретани, Тюрингии, или Нортумберленда. Иногда удачливым полководцам и королям удается объединить под своей властью несколько таких государств но, не связанные традициями вассалитета и общей религиозной компонентой такие образования довольно быстро распадаются.
Разумеется, имеются и другие заметные отличия. К примеру, совершенно по иному сложилась бы судьба Аварского каганата, который в нашей истории был сокрушен Священной Римской Империей Каролингов, а в рассматриваемом сценарии, мог бы просуществовать еще какое-то время. Но подобные детали слишком трудно поддаются правдоподобной интерпретации, и поэтому мы воздержимся от их рассмотрения.
Во второй ареал входят Испания, Италия с прилегающими островами и Юго-Восточной Галлией и запад Северной Африки, примерно в границах бывших карфагенских владений. Здесь варварское вторжение не повлекло за собой таких катастрофических последствий. Потомки завоевателей усваивают в значительной мере культуру побежденных, как это не раз бывало в мировой истории, с течением времени принимают их язык, быстро отождествляют своих богов с богами прежнего римского пантеона. Среди бывших римских аристократов находится немало таких, кто охотно поступает на службу к новым властителям, подобно тому как небезызвестные Кассиодор и Боэций подвизались при дворе готских королей на должностях министров. Знать завоевателей почти сразу воспринимает римский образ жизни, привыкает к роскоши. Варвары по достоинству оценивают многие практические достижения античной цивилизации. Прежде всего, это касается способов земледелия, медицины, некоторых усовершенствований в военном деле. Довольно скоро находятся среди них и такие, кого заинтересовала и греко-римская ученость. Их сперва немногого, но они есть. Появляются историки, писатели, философы, с готскими и вандальскими именами, но пишущие на латыни. С течением времени их число увеличивается.
Быть может, изумленному выходцу из нашего мира, попади он, в соответствующий, скажем, VII-IX векам нашей эры период, куда-нибудь в Неаполь, Карфаген или Тулузу, предстала бы невероятная картина: под мраморными портиками прогуливаясь, беседуют об Аристотеле и Платоне, не очень далекие потомки варваров в звериных шкурах, разрушивших Рим.
Что касается балканских провинций бывшей империи, то судьба их мало чем отличается от того, что было в действительности – их, кроме, быть может, юга Фракии и Пелопоннеса захватывают кочевники – авары и мадьяры, и славянские племена.(15,68)