Страница:
Приготовления эти вызывают нешуточное беспокойство в Британии.
Хитрая и осторожная «королева Лисси», как фамильярно называли ее не чаявшие в ней души лондонцы, вовсе не горела желанием, как уже упоминалось, затевать полномасштабную войну. Напротив, не раз и не два она недвусмысленно выражала готовность к определенному компромиссу. При ее дворе, наряду с «экспансионистами» Дрейком и Уолсингемом, действовала влиятельная «партия мира» во главе с могущественным канцлером – лордом Сесилем Берли. Королева зачастую останавливала наиболее ретивых из своих подданных в их стремлении немедленно вступить в бои с испанской монархией, хотя, в случае удачи, эти попытки могли бы сделать триумф Англии еще большим.(56,91)
Но непримиримая позиция Филиппа не оставляет ей другого выбора, иначе как вести борьбу не за жизнь а на смерть, хотя принципе, существовала реальная возможность если и не для установления дружественных отношений, то, хотя бы для более -менее мирного сосуществования между двумя государствами.
Но увы… судьбе было угодно, чтобы на мадридском престоле сидел Филипп Кровавый, и этим все сказано.
При подготовке флота испанцы испытывают большие затруднения. В деле снабжения Армады царят анархия и неразбериха, усугубляемая тотальным воровством чиновников и махинациями поставщиков, не упускающих случая поживиться на столь богоугодном деле, как война с островными еретиками.
Но несмотря на все затруднения, подготовка к войне продвигается полным ходом.
Александр Фарнезе, герцог Пармский, собирает во Фландрии армию. В ней, кроме испанцев – итальянцы, брабантцы, шотландцы, бургундцы, наемники едва ли не со всей Европы, – всего около двадцати пяти тысяч человек.
Из них семнадцать тысяч предназначено непосредственно для высадки в Англии. Кроме того, он своими силами подготовил почти четыреста мелких транспортных судов.
Положение Англии, прямо скажем, незавидное – только фландрский корпус по численности равен спешно мобилизованной армии островного королевства, не говоря о силах, идущих с Армадой.
Во всех портах Иберийского полуострова и Италии строятся корабли, стягиваются войска, отовсюду свозят вооружение и запасы. Суда заказывали во множестве за пределами Испании – в Венеции и Генуе.
Даже удачный рейд Дрейка на Кадис, где ему удалось уничтожить более трех десятков судов и сжечь свыше десяти тысяч тонн продовольствия, не смог затруднить подготовку сил вторжения.
Филипп торопится. По его приказу в состав флота зачисляются выпущенные из тюрем каторжники. Торопятся и англичане – одно дело пиратские рейды против почти незащищенных колониальных городов, и совсем другое дело – сражение с превосходящими силами регулярного флота.
Но за считанные месяцы невозможно исправить все недостатки, тем более, что Дрейк испытывает нехватку пороха даже для учебных стрельб.
К маю в Ла Корунье собранно сто тридцать судов, из которых половина– военные галеоны. Артиллерия насчитывает 2431 орудие; пороху и ядер – по пятьдесят выстрелов на каждыйствол. На суда погрузилось тридцать с лишним тысяч человек, из которых двадцать – солдаты и офицеры. В числе прочих насчитывается почти две сотни священников и монахов.(58,91)
27 мая 1588 года «Счастливейшая Армада» покидает Ла Корунью. Два дня уходит только на то, чтобы все суда вышли из порта. И – неожиданно переменившийся ветер на целый месяц запирает испанские суда на рейде. Непрекращающиеся шторма ломали мачты, давали течь наспех залатанные борта, команды страдали от непрерывной качки, скверной пищи и воды. Болезни унесли многих матросов и солдат еще до начала похода. Под влиянием всего этого командующий отправляет королю послание, выдержанное в мрачных тонах. В нем Медина -Сидония предрекает неудачу походу, и предлагает попытаться решить дело миром. Относительно этого шага мнения как современников, так и позднейших историков, диаметрально противоположны. Одни полагают, что герцог проявил ясность ума и нехарактерное для той эпохи гражданское мужество, осмелившись спорить с королем, другие видят в письме ловкий ход хитроумного царедворца, заранее подстраховавшегося на случай весьма возможною поражения. Между тем, реляцию аналогичного содержания адресует Филиппу, буквально в те же дни, и герцог Пармский. В ней он сообщает, что армия собранная им, терпит голод и лишения, количество больных и умерших уже исчисляется многими сотнями. Вывод: высадка, при сложившихся обстоятельствах «более чем рискованна». Завершается письмо по-солдатски прямым советом -«пустить по серьезному руслу комедию в Бурбуре(переговоры с Англией, для отвода глаз затеянные незадолго до того – Авт.)».(58,92)
Воистину знаковое обстоятельство – два военачальника, не самых глупых, и отнюдь не трусливых, за которыми вся мощь средневековой сверхдержавы, заранее готовы признать поражение и отступить перед многократно более слабым врагом.
Сравним, как вели себя в это самое время британские флотоводцы. Они прямо таки рвутся в бой; во главе с Дрейком умоляют осторожничающую Елизавету позволить им совершить рейд на Ла Корунью и уничтожить беспомощно болтающийся в море испанский флот. И это при том, что у англичан почти втрое меньше кораблей, да и на имеющихся зачастую не были полностью укомплектованы экипажи. Даже деньги на то, чтобы закупить провиант, нашлись в королевской казне не без труда.
20 июля испанский флот появляется на траверсе Плимута, где был сосредоточен практически весь флот Ее Величества – 74 корабля и 8 небольших гребных пинасс. Западный ветер запер его в гавани, и в то же время весьма благоприятствовал испанцам. Однако «Непобедимая Армада» неожиданно остановилась в нескольких милях от города. На военном совете большинство офицеров высказались за то, чтобы напасть на вражеский флот в порту. Однако, герцог, сослался на королевские инструкции, в соответствии с коими ему запрещалось вступать в бой, до соединения с войсками Пармы. Возражения подчиненных не были приняты во внимание. А вскоре ветер переменился, и англичане ушли из Плимута.(56,92)
Артиллерия испанцев, хотя и менее дальнобойная, в ближнем бою, обеспечивала подавляющее превосходство над английскими судами. Храбрость и умение испанских матросов и солдат в абордажных схватках были общеизвестны, не говоря уже о том что Армада имела почти десятикратное превосходство в людях.
Хитрая и осторожная «королева Лисси», как фамильярно называли ее не чаявшие в ней души лондонцы, вовсе не горела желанием, как уже упоминалось, затевать полномасштабную войну. Напротив, не раз и не два она недвусмысленно выражала готовность к определенному компромиссу. При ее дворе, наряду с «экспансионистами» Дрейком и Уолсингемом, действовала влиятельная «партия мира» во главе с могущественным канцлером – лордом Сесилем Берли. Королева зачастую останавливала наиболее ретивых из своих подданных в их стремлении немедленно вступить в бои с испанской монархией, хотя, в случае удачи, эти попытки могли бы сделать триумф Англии еще большим.(56,91)
Но непримиримая позиция Филиппа не оставляет ей другого выбора, иначе как вести борьбу не за жизнь а на смерть, хотя принципе, существовала реальная возможность если и не для установления дружественных отношений, то, хотя бы для более -менее мирного сосуществования между двумя государствами.
Но увы… судьбе было угодно, чтобы на мадридском престоле сидел Филипп Кровавый, и этим все сказано.
При подготовке флота испанцы испытывают большие затруднения. В деле снабжения Армады царят анархия и неразбериха, усугубляемая тотальным воровством чиновников и махинациями поставщиков, не упускающих случая поживиться на столь богоугодном деле, как война с островными еретиками.
Но несмотря на все затруднения, подготовка к войне продвигается полным ходом.
Александр Фарнезе, герцог Пармский, собирает во Фландрии армию. В ней, кроме испанцев – итальянцы, брабантцы, шотландцы, бургундцы, наемники едва ли не со всей Европы, – всего около двадцати пяти тысяч человек.
Из них семнадцать тысяч предназначено непосредственно для высадки в Англии. Кроме того, он своими силами подготовил почти четыреста мелких транспортных судов.
Положение Англии, прямо скажем, незавидное – только фландрский корпус по численности равен спешно мобилизованной армии островного королевства, не говоря о силах, идущих с Армадой.
Во всех портах Иберийского полуострова и Италии строятся корабли, стягиваются войска, отовсюду свозят вооружение и запасы. Суда заказывали во множестве за пределами Испании – в Венеции и Генуе.
Даже удачный рейд Дрейка на Кадис, где ему удалось уничтожить более трех десятков судов и сжечь свыше десяти тысяч тонн продовольствия, не смог затруднить подготовку сил вторжения.
Филипп торопится. По его приказу в состав флота зачисляются выпущенные из тюрем каторжники. Торопятся и англичане – одно дело пиратские рейды против почти незащищенных колониальных городов, и совсем другое дело – сражение с превосходящими силами регулярного флота.
Но за считанные месяцы невозможно исправить все недостатки, тем более, что Дрейк испытывает нехватку пороха даже для учебных стрельб.
К маю в Ла Корунье собранно сто тридцать судов, из которых половина– военные галеоны. Артиллерия насчитывает 2431 орудие; пороху и ядер – по пятьдесят выстрелов на каждыйствол. На суда погрузилось тридцать с лишним тысяч человек, из которых двадцать – солдаты и офицеры. В числе прочих насчитывается почти две сотни священников и монахов.(58,91)
27 мая 1588 года «Счастливейшая Армада» покидает Ла Корунью. Два дня уходит только на то, чтобы все суда вышли из порта. И – неожиданно переменившийся ветер на целый месяц запирает испанские суда на рейде. Непрекращающиеся шторма ломали мачты, давали течь наспех залатанные борта, команды страдали от непрерывной качки, скверной пищи и воды. Болезни унесли многих матросов и солдат еще до начала похода. Под влиянием всего этого командующий отправляет королю послание, выдержанное в мрачных тонах. В нем Медина -Сидония предрекает неудачу походу, и предлагает попытаться решить дело миром. Относительно этого шага мнения как современников, так и позднейших историков, диаметрально противоположны. Одни полагают, что герцог проявил ясность ума и нехарактерное для той эпохи гражданское мужество, осмелившись спорить с королем, другие видят в письме ловкий ход хитроумного царедворца, заранее подстраховавшегося на случай весьма возможною поражения. Между тем, реляцию аналогичного содержания адресует Филиппу, буквально в те же дни, и герцог Пармский. В ней он сообщает, что армия собранная им, терпит голод и лишения, количество больных и умерших уже исчисляется многими сотнями. Вывод: высадка, при сложившихся обстоятельствах «более чем рискованна». Завершается письмо по-солдатски прямым советом -«пустить по серьезному руслу комедию в Бурбуре(переговоры с Англией, для отвода глаз затеянные незадолго до того – Авт.)».(58,92)
Воистину знаковое обстоятельство – два военачальника, не самых глупых, и отнюдь не трусливых, за которыми вся мощь средневековой сверхдержавы, заранее готовы признать поражение и отступить перед многократно более слабым врагом.
Сравним, как вели себя в это самое время британские флотоводцы. Они прямо таки рвутся в бой; во главе с Дрейком умоляют осторожничающую Елизавету позволить им совершить рейд на Ла Корунью и уничтожить беспомощно болтающийся в море испанский флот. И это при том, что у англичан почти втрое меньше кораблей, да и на имеющихся зачастую не были полностью укомплектованы экипажи. Даже деньги на то, чтобы закупить провиант, нашлись в королевской казне не без труда.
20 июля испанский флот появляется на траверсе Плимута, где был сосредоточен практически весь флот Ее Величества – 74 корабля и 8 небольших гребных пинасс. Западный ветер запер его в гавани, и в то же время весьма благоприятствовал испанцам. Однако «Непобедимая Армада» неожиданно остановилась в нескольких милях от города. На военном совете большинство офицеров высказались за то, чтобы напасть на вражеский флот в порту. Однако, герцог, сослался на королевские инструкции, в соответствии с коими ему запрещалось вступать в бой, до соединения с войсками Пармы. Возражения подчиненных не были приняты во внимание. А вскоре ветер переменился, и англичане ушли из Плимута.(56,92)
Артиллерия испанцев, хотя и менее дальнобойная, в ближнем бою, обеспечивала подавляющее превосходство над английскими судами. Храбрость и умение испанских матросов и солдат в абордажных схватках были общеизвестны, не говоря уже о том что Армада имела почти десятикратное превосходство в людях.
Если бы в тот момент Медина – Сидония высадил десант, то традиционно малочисленная, плохо обученная и почти не имеющаяся боевого опыта английская армия не смогла бы эффективно противостоять испанцам. У британцев был единственный шанс – нанести поражение испанцам в открытом море. И они его блестяще использовали.
Испанская Армада становится на якорь в виду Кале. Здесь Медина -Сидония собирался дождаться армии герцога Пармского, стоявшей под Дюнкерком. В ту же ночь флот был вновь неожиданно атакован Дрейком. Испанцы потеряли несколько кораблей, почти восемь сотен убитыми и утонувшими. Был сожжен флагман эскадры – крупнейший корабль того времени галеон «Сан -Мартин». Потери противной стороны не составили и тридцати человек.
С этого момента и начинается то, что назовут потом разгромом Непобедимой Армады.
Англичане непрерывно атаковали потерявших строй испанцев, каждый из которых сражался только за себя. Небольшие и маневренные британские корабли кружили вокруг неповоротливых галеонов, их артиллерия, значительно превосходящая испанскую по скорострельности, отвечала на один выстрел тремя. Орудия с низкобортных английских судов поражали испанцев ниже ватерлинии, а высоко расположенные пушки испанцев зачастую стреляли выше цели.
Однако, несмотря на тяжелые повреждения и большие потери в людях, ни один корабль не был потоплен, или захвачен. Испанцы сражались с редким мужеством, более того, им удалось, в конце концов, преодолеть растерянность и панику. Положение еще можно было попробовать спасти – офицеры эскадры вновь предлагали высадку на берег, теперь уже в Шотландии. Но главнокомандующий окончательно пал духом, и полностью устранился от всякого руководства. Через несколько дней герцог Медина-Сидония принял решение – возвращаться в Испанию не через Ла Манш, а кружным путем, обогнув Шотландию и Ирландию. Капитаны пытались возражать, говоря о неимоверных трудностях предстоящего похода на расстояние в три тысячи километров на судах, поврежденных врагом и стихией, по осеннему штормовому океану, без надежных карт… Но Медина-Сидония был непреклонен. Приговор «Непобедимой Армаде» был произнесен.
Из 130 кораблей лишь 68 вернулось в Испанию.
Девять тысяч человек нашли свою смерть, в их числе было оба адмирала, храбрейшие капитаны, и лучшие навигаторы королевства.
И, хотя в последнее десятилетие XVI века Испания вновь предприняла попытки взять реванш за поражение Армады, но каких-то заметных успехов не добилась. Начался закат испанского величия.
В честь битвы при Гравелине (таково и поныне официальное английское название сражения с Армадой), королева Елизавета повелела отчеканить медаль, на которой было выбито латинское изречение, в переводе означающее «Дунул Господь, и рассеялись они».(97,116)
Именно с этого момента начинается отсчет времени существования Англии как мировой державы, завершившегося уже на памяти ныне живущих поколений.
Итак, предположим, что подчиненным удалось убедить герцога Медина-Сидония в необходимости атаки на Плимут.
В один из дней конца августа 1588 года жители Плимута с ужасом видят на горизонте сотни приближающихся парусов. Остановить Армаду некому – британские корабли безнадежно заперты в бухте сильным противным ветром.
Залпы из тяжелых орудий громят слабые укрепления Плимута.
Немногочисленные вышедшие навстречу врагу английские гребные суда тоже быстро потоплены артиллерийским огнем.
Затем прямо на причалы начинает высадку почти двадцатитысячная испанская армия.
На улицах Плимута завязываются жесточайшие уличные бои, в которых, плечом к плечу с британскими моряками и солдатами сражаются местные жители. Но силы слишком неравны. Испанцы беспощадно истребляют горожан, не делая разницы между сопротивляющимися и сдающимися на милость победителей; очень немногим удается спастись бегством из захваченного города.
В ходе боев за город погибают почти все военные моряки во главе с командующим флотом королевы, сэром Френсисом Дрейком.
Англичане спешно стягивают свои немногочисленные сухопутные силы на юг, объявляют мобилизацию, но всех этих мер явно недостаточно, чтобы сбросить армию вторжения в море. Испанцы ставят в строй даже бывших рабов– галерников и отбивают эти попытки. На острове ширится паника, многие жители южных графств бросают все нажитое и бегут на север, надеясь спастись от ужасов войны. Потоки беженцев вносят еще больший хаос в жизнь острова, и без того дезорганизованную вторжением, распространяя слухи о непобедимости и жестокости захватчиков. Страх перед мощью испанской армии парализует очень многих, лишая воли к сопротивлению. Тут срабатывают психологические особенности подданных британской короны – ведь Англия уже давно, больше ста лет не знает больших войн, а последнее вторжение иноземцев произошло почти за пять столетий до того, в эпоху Вильгельма Завоевателя. Вдобавок, ширится движение сторонников испанского короля из числа тайных и явных католиков, повинующихся папскому приказу (совсем скоро у них будут все основания пожалеть о своем предательстве).
Закрепившись в Плимуте и его окрестностях, Медина -Сидония посылает суда во Фландрию. Помешать им просто некому – у Англии не осталось боевых кораблей, а голландцы теперь думают лишь об обороне. Поэтому флотилия вскоре беспрепятственно добирается до Дьеппа и возвращается, доставив в распоряжении герцога еще полтора десятка тысяч первоклассных солдат.
Получив подкрепление, окончательно поверившие в победу испанцы осуществляют еще одну операцию – они высаживают мощный десант в Ирландии, благо воспрепятствовать им некому.
Ирландцы, чья страна уже почти три века, как была завоевана англичанами, не переставали сопротивляться захватчикам. Англичане путем бесконечных войн, заговоров, провоцирования междоусобиц, вероломно нарушая все договоры, занимали лучшие земли, сгоняя с них кельтов огнем, железом, грабежами и непрекращающимся голодом. Именно на царствование Елизаветы пришелся очередной пик колонизаторской активности англичан в Ирландии, когда их политика приобрела явные черты откровенного геноцида.(58,140)
Неудивительно, что когда испанцы высадились на ее берегах, радости ирландцев не было предела, и под знамена Филиппа тут же собрались тысячи и десятки тысяч людей, готовых сражаться с ненавистными врагами до последней капли крови. Испанцы, совместно с повстанцами быстро очищают Ирландию от немногочисленных английских частей и устанавливают связь с шотландскими католиками, также поспешившими выступить на стороне Филиппа II. Медина-Сидония создал в Ирландии базу, откуда осуществляет снабжение продовольствием своих войск в Южной Англии и, кроме того, испанцы получают возможность в неограниченном количестве пополнять армию храбрыми солдатами, ненавидящими англичан и беспредельно преданными католической вере.
К весне 1589 года испанская армия начинает наступление на север.
Взятые города предаются огню и мечу, разъяренные испанцы и их союзники не щадят никого – ни женщин, ни стариков, ни младенцев. Пленные подвергаются перед казнью жесточайшим пыткам и издевательствам.
Масштабы кровопролития и необычайная жестокость происходящего ужасает даже многих участников войны, однако Филипп непреклонен в своей решимости стереть с лица земли страну, так много доставившую ему неприятностей.
На сторону испанцев, переходит, правда не без колебаний, абсолютное большинство населения другой кельтской провинции – Уэльса, так же не имеющее особых причин любить англосаксов. Тысячи воинственных валлийцев вливаются в армию вторжения.
На севере начинают действовать шотландские войска, заставляя британцев сражаться на два фронта. Дело тут даже не в естественном желании короля Якова I отомстить за казнь матери – Марии Стюарт, а в том, что большая часть шотландцев не питает к южному соседу теплых чувств и, само собой, желает увеличить свои владения за его счет.
На захваченных территориях беспощадно проводится рекатолизация, на кострах горят десятки тысяч последователей англиканской церкви – от простолюдинов, до лордов и богатых купцов.(13,267)
Крайняя жестокость, вообще характерная для войн того времени (впрочем – в какие времена войны не были жестокими?), многократно усугубляется еще и религиозным характером всего происходящего. Все те ужасы, которые испанцы творили при завоевании Америки и во взятых городах Нидерландов, ныне повторяются на английской земле. Вдобавок, свою немалую лепту в кровопролитие вносят ирландцы, горящие вполне понятным желанием отомстить за века угнетения и тирании.
Англичане обороняются с беззаветной отвагой, заставляя испанские войска платить кровью буквально за каждый дюйм земли. В тылах наступающих вспыхивают многочисленные восстания, на подавление которых испанцы вынуждены отвлекать значительные силы. Героизм британцев, защищающих родную землю, входит в легенды, и не в одной стране будет ставиться в пример будущим поколениям, став темой многих великих произведений мировой литературы.
Однако, на стороне короля Испании, колоссальный людской потенциал его империи и поддержка римского папы, по чьему зову в состав новых крестоносцев вливаются массы католиков едва ли не со всей Европы. Англия же вынуждена биться сразу на несколько фронтов, а помощи ждать неоткуда.
К зиме 1590 года вся территория Английского королевства переходит под контроль испанцев и их союзников.
Северные земли присоединяются к Шотландскому королевству, впрочем, очень быстро ставшему фактическим вассалом иберийской монархии, несмотря даже на распространение в нем реформатской веры.
Филипп присовокупляет к своим многочисленным титулам еще и титул короля Англии, Ирландии и Уэльса, графа Корнуэльского и прочая, и прочая, а также с полным правом может именоваться «сокрушитель ереси» и «искоренитель безбожия» – так гласит выпущенная по случаю завоевания острова папская булла.
Европейские государи, включая откровенно не любящих и опасающихся Испанию французских королей, всецело признают его права на британский престол – глупо пытаться оспаривать свершившийся факт.
Какая судьба ожидала бы в этом случае королеву Елизаветы? Сумела бы она бежать и найти убежище в какой-нибудь из протестантских земель Скандинавии или Германии? Пала бы с оружием в руках, подобно тысячам и тысячам англичанок, что наравне с мужчинами сражались в те дни с врагом? Стала бы жертвой подосланных испанцами убийц? Была бы заточена в монастырь до конца своих дней? Умерла бы в тюрьме или на эшафоте, как незадолго до того, по ее собственной воле – ее двоюродная сестра Мария Стюарт? Или же Филипп Осторожный счел бы возможным и целесообразным поразить мир невиданным и немыслимым дотоле зрелищем: сожжением за ересь по приговору священного трибунала коронованной особы, как за десяток с лишним лет до того, поразила мир сама Елизавета, отправив на плаху беглую королеву Шотландии?
Таковы были бы итоги победоносной англо-испанской войны 1588-90 годов.
Какими могли быть последствия этой, без преувеличения исторической победы католиков над протестантами? Привели бы они, как полагают иные, включая, например, Поликарпова, к тотальному господству в Европе католической Испании Филиппа II и восстановлению полноты власти папского престола?(13,266) Весьма маловероятно. Скорее, мы увидели бы обратную картину.
Ослабленная долголетней войной Испания, понесшая немалые людские потери, с еще более подорванной экономикой, вдобавок, еще глубже погрязшая в долгах, начинает все явственнее клониться к упадку.
Прежде всего, Англия остается незаживающей раной на теле католической супердержавы. Это как раз тот случай, когда, по выражению А. Тойнби «меч побежденного остается в ране победителя».
В лесах и горах острова действуют многочисленные партизанские отряды. Они нападают на небольшие гарнизоны, непрерывно тревожат оккупационные власти, буквально истребляют католических священников и монахов, убивают присягнувших на верность королю Филиппу английских дворян и, вообще, беспощадно расправляются со всеми пособниками испанцев. Не говоря уже о том, что ни один попавший им в руки вражеский солдат не может рассчитывать на снисхождение. Как это случилось в Нидерландах с протестантизмом, англиканская вера очень быстро становится для жителей оккупированного острова религией освобождения, захватывая многих, даже прежде лояльных к римской церкви прихожан. Инквизиция свирепствует, но особых результатов, если не считать, конечно, новых тысяч казненных еретиков, не добивается.
Немало англичан бегут на континент, во Францию, чтобы сражаться на стороне враждебных испанцам гугенотов.
Другие вливаются в ряды нидерландских гезов, или объединяются в настоящие пиратские республики, подобные небезызвестному карибскому «Береговому братству», также приносящие испанцам немалую головную боль.
Пиратство, на некоторое время исчезнувшее, совсем скоро вспыхивает с новой силой – как известно, природа не терпит пустоты, и на место англичан приходят другие, прежде всего французы. Тут мы видим еще одно характерное явление: пиратов активно поддерживают многие континентальные монархи, будучи заинтересованы в ослаблении Испании.
Война с Англией никоим образом не улучшила положение Филиппа в Нидерландах. Напротив, истощив силы в ходе завоевания и последующих попыток удержания острова, Испания не может эффективно противостоять повстанцам, которым, к тому же начинают помогать обеспокоенные ее усилением протестантские государства Германии и Скандинавии, а потом и Франция, все активнее претендующая на первостепенную роль на континенте.
Когда же Филипп пробует вмешаться во французские религиозные войны, направив в 1594 году экспедиционный корпус в Бретань, на помощь католикам, он терпит поражение именно потому, что руки испанцев связанны необходимостью держать большие силы в Англии, в связи с непрекращающейся угрозой восстания против чужеземного владычества. В 1609 году Филипп вынужден подписать договор, в котором признает независимость семи северных нидерландских провинций. Позже ему приходится смириться с окончательной утратой влияния во Франции. (57,138).
Англия, опустошенная, разграбленная с сожженными деревнями и разрушенными городами, надолго, быть может, навсегда выбывает из числа государств, способных оказывать хоть какое-то заметное влияние на историю Европы и мира. Во всяком случае, ей никогда не стать тем, чем она стала – «мастерской мира» и владычицей морей. Со временем, Англия, по всей видимости, вернула бы себе независимость, точно так же, как завоевали ее и Нидерланды.
Но Ирландия и Уэльс навсегда остаются провинциями могущественной испанской монархии, а Шотландия – независимым королевством.
В отсутствии «третьей силы», каковой уже в XVII веке стала Британия, положение на европейском континенте определяется противостоянием между Францией и Габсбургской католической империей.
Священная Римская Империя, раздираемая противоречиями между составляющими ее землями, непреодолимым партикуляризмом и религиозными конфликтами, постепенно теряет свое значение.
Но и Франция, с ее феодально-абсолютистским строем, сдерживающим развитие буржуазных отношений, не может занять доминирующие позиции. В итоге, в Европе надолго устанавливается определенное равновесие и баланс сил.
Вместе с тем продолжается прогрессирующая деградация Испании.
Кроме всего прочего, начинает сказываться и еще одно явление, для испанских властей неожиданное, но вполне объяснимое и предсказуемое.
Огромное количество ввезенных из американских владений драгоценных металлов начинает оказывать отрицательное влияние на экономику страны.
Первое – резко снижается курс золотой и серебряной монеты, что в значительной мере обесценивает накопления королевской казны. Кроме этого, ввоз серебра из-за океана разорял испанские серебряные рудники.
Второе – благодаря избытку драгоценных металлов Испании на первых порах было выгоднее не развивать собственное производство, а ввозить более дешевые качественные товары из других стран – прежде всего из Франции и Нидерландов.
Из истории известно, что зачастую корабли «Золотого» и «Серебряного» флотов Испании из Америки прямиком отправлялись в Антверпен, чтобы расплатиться с тамошними поставщиками. Подобную практику не прекратила даже война с гезами, и в краткие периоды перемирий золотой дождь вновь проливался на нидерландские города.
В то же время собственные ремесленники и торговцы разорялись, еще больше приходило в упадок и сельское хозяйство, и т. д.
С другой стороны, как хорошо известно, испанская корона не только не способствовала развитию производительных сил своих колоний, но и всячески сдерживала его. Для того, чтобы обеспечить сбыт по высоким ценам испанских товаров, в американских владениях было строжайше запрещено разводить виноград, оливковые деревья, шелковичных червей, сажать лен, и т.п. Еще в начале XIX века в Южной Америке не было ни одной ткацкой, или бумажной мануфактуры, практически не производилось железо. Запрещалось даже добывать соль, на ввозе которой из Европы испанские купцы изрядно наживались. Площадь обрабатываемых земель была ничтожной в сравнении с огромными размерами американских владений. По свидетельству современников, на всей территории нынешних Техаса и Калифорнии, на момент утраты их метрополией, проживало менее десяти тысяч человек а, к примеру земли вокруг Буэнос-Айреса были распаханы лишь на расстоянии полутора миль от города. (57,131)
Если даже тяжкое поражение, которое потерпела Испания, а также начавшаяся утрата первенства в мире не заставили власти изменить политику в отношении колоний то, тем более, осталась бы она неизменной и в случае победы и полного уничтожения Британии.
Зачем же что-то менять? – вопрошают власть предержащие у немногочисленных сторонников перемен. Ведь все и так хорошо, и Испания без того могуча, как никогда, и ее главный враг повержен безо всяких там сомнительных реформ.
Консервативное чиновничество блокирует всякие, даже слабые попытки изменений. Бюрократия, руководство которой находится всецело в руках высшей знати – грандов, не допускавших к сколь-нибудь значимым постам даровитых выходцев из третьего сословья и бедного дворянства, также способствует окончательному окостенению власти.
Не меньше вреда приносит и повсеместная коррупция, приобретавшая воистину фантастические размеры, и не меньших размеров казнокрадство.
Испанская Армада становится на якорь в виду Кале. Здесь Медина -Сидония собирался дождаться армии герцога Пармского, стоявшей под Дюнкерком. В ту же ночь флот был вновь неожиданно атакован Дрейком. Испанцы потеряли несколько кораблей, почти восемь сотен убитыми и утонувшими. Был сожжен флагман эскадры – крупнейший корабль того времени галеон «Сан -Мартин». Потери противной стороны не составили и тридцати человек.
С этого момента и начинается то, что назовут потом разгромом Непобедимой Армады.
Англичане непрерывно атаковали потерявших строй испанцев, каждый из которых сражался только за себя. Небольшие и маневренные британские корабли кружили вокруг неповоротливых галеонов, их артиллерия, значительно превосходящая испанскую по скорострельности, отвечала на один выстрел тремя. Орудия с низкобортных английских судов поражали испанцев ниже ватерлинии, а высоко расположенные пушки испанцев зачастую стреляли выше цели.
Однако, несмотря на тяжелые повреждения и большие потери в людях, ни один корабль не был потоплен, или захвачен. Испанцы сражались с редким мужеством, более того, им удалось, в конце концов, преодолеть растерянность и панику. Положение еще можно было попробовать спасти – офицеры эскадры вновь предлагали высадку на берег, теперь уже в Шотландии. Но главнокомандующий окончательно пал духом, и полностью устранился от всякого руководства. Через несколько дней герцог Медина-Сидония принял решение – возвращаться в Испанию не через Ла Манш, а кружным путем, обогнув Шотландию и Ирландию. Капитаны пытались возражать, говоря о неимоверных трудностях предстоящего похода на расстояние в три тысячи километров на судах, поврежденных врагом и стихией, по осеннему штормовому океану, без надежных карт… Но Медина-Сидония был непреклонен. Приговор «Непобедимой Армаде» был произнесен.
Из 130 кораблей лишь 68 вернулось в Испанию.
Девять тысяч человек нашли свою смерть, в их числе было оба адмирала, храбрейшие капитаны, и лучшие навигаторы королевства.
И, хотя в последнее десятилетие XVI века Испания вновь предприняла попытки взять реванш за поражение Армады, но каких-то заметных успехов не добилась. Начался закат испанского величия.
В честь битвы при Гравелине (таково и поныне официальное английское название сражения с Армадой), королева Елизавета повелела отчеканить медаль, на которой было выбито латинское изречение, в переводе означающее «Дунул Господь, и рассеялись они».(97,116)
Именно с этого момента начинается отсчет времени существования Англии как мировой державы, завершившегося уже на памяти ныне живущих поколений.
Итак, предположим, что подчиненным удалось убедить герцога Медина-Сидония в необходимости атаки на Плимут.
В один из дней конца августа 1588 года жители Плимута с ужасом видят на горизонте сотни приближающихся парусов. Остановить Армаду некому – британские корабли безнадежно заперты в бухте сильным противным ветром.
Залпы из тяжелых орудий громят слабые укрепления Плимута.
Немногочисленные вышедшие навстречу врагу английские гребные суда тоже быстро потоплены артиллерийским огнем.
Затем прямо на причалы начинает высадку почти двадцатитысячная испанская армия.
На улицах Плимута завязываются жесточайшие уличные бои, в которых, плечом к плечу с британскими моряками и солдатами сражаются местные жители. Но силы слишком неравны. Испанцы беспощадно истребляют горожан, не делая разницы между сопротивляющимися и сдающимися на милость победителей; очень немногим удается спастись бегством из захваченного города.
В ходе боев за город погибают почти все военные моряки во главе с командующим флотом королевы, сэром Френсисом Дрейком.
Англичане спешно стягивают свои немногочисленные сухопутные силы на юг, объявляют мобилизацию, но всех этих мер явно недостаточно, чтобы сбросить армию вторжения в море. Испанцы ставят в строй даже бывших рабов– галерников и отбивают эти попытки. На острове ширится паника, многие жители южных графств бросают все нажитое и бегут на север, надеясь спастись от ужасов войны. Потоки беженцев вносят еще больший хаос в жизнь острова, и без того дезорганизованную вторжением, распространяя слухи о непобедимости и жестокости захватчиков. Страх перед мощью испанской армии парализует очень многих, лишая воли к сопротивлению. Тут срабатывают психологические особенности подданных британской короны – ведь Англия уже давно, больше ста лет не знает больших войн, а последнее вторжение иноземцев произошло почти за пять столетий до того, в эпоху Вильгельма Завоевателя. Вдобавок, ширится движение сторонников испанского короля из числа тайных и явных католиков, повинующихся папскому приказу (совсем скоро у них будут все основания пожалеть о своем предательстве).
Закрепившись в Плимуте и его окрестностях, Медина -Сидония посылает суда во Фландрию. Помешать им просто некому – у Англии не осталось боевых кораблей, а голландцы теперь думают лишь об обороне. Поэтому флотилия вскоре беспрепятственно добирается до Дьеппа и возвращается, доставив в распоряжении герцога еще полтора десятка тысяч первоклассных солдат.
Получив подкрепление, окончательно поверившие в победу испанцы осуществляют еще одну операцию – они высаживают мощный десант в Ирландии, благо воспрепятствовать им некому.
Ирландцы, чья страна уже почти три века, как была завоевана англичанами, не переставали сопротивляться захватчикам. Англичане путем бесконечных войн, заговоров, провоцирования междоусобиц, вероломно нарушая все договоры, занимали лучшие земли, сгоняя с них кельтов огнем, железом, грабежами и непрекращающимся голодом. Именно на царствование Елизаветы пришелся очередной пик колонизаторской активности англичан в Ирландии, когда их политика приобрела явные черты откровенного геноцида.(58,140)
Неудивительно, что когда испанцы высадились на ее берегах, радости ирландцев не было предела, и под знамена Филиппа тут же собрались тысячи и десятки тысяч людей, готовых сражаться с ненавистными врагами до последней капли крови. Испанцы, совместно с повстанцами быстро очищают Ирландию от немногочисленных английских частей и устанавливают связь с шотландскими католиками, также поспешившими выступить на стороне Филиппа II. Медина-Сидония создал в Ирландии базу, откуда осуществляет снабжение продовольствием своих войск в Южной Англии и, кроме того, испанцы получают возможность в неограниченном количестве пополнять армию храбрыми солдатами, ненавидящими англичан и беспредельно преданными католической вере.
К весне 1589 года испанская армия начинает наступление на север.
Взятые города предаются огню и мечу, разъяренные испанцы и их союзники не щадят никого – ни женщин, ни стариков, ни младенцев. Пленные подвергаются перед казнью жесточайшим пыткам и издевательствам.
Масштабы кровопролития и необычайная жестокость происходящего ужасает даже многих участников войны, однако Филипп непреклонен в своей решимости стереть с лица земли страну, так много доставившую ему неприятностей.
На сторону испанцев, переходит, правда не без колебаний, абсолютное большинство населения другой кельтской провинции – Уэльса, так же не имеющее особых причин любить англосаксов. Тысячи воинственных валлийцев вливаются в армию вторжения.
На севере начинают действовать шотландские войска, заставляя британцев сражаться на два фронта. Дело тут даже не в естественном желании короля Якова I отомстить за казнь матери – Марии Стюарт, а в том, что большая часть шотландцев не питает к южному соседу теплых чувств и, само собой, желает увеличить свои владения за его счет.
На захваченных территориях беспощадно проводится рекатолизация, на кострах горят десятки тысяч последователей англиканской церкви – от простолюдинов, до лордов и богатых купцов.(13,267)
Крайняя жестокость, вообще характерная для войн того времени (впрочем – в какие времена войны не были жестокими?), многократно усугубляется еще и религиозным характером всего происходящего. Все те ужасы, которые испанцы творили при завоевании Америки и во взятых городах Нидерландов, ныне повторяются на английской земле. Вдобавок, свою немалую лепту в кровопролитие вносят ирландцы, горящие вполне понятным желанием отомстить за века угнетения и тирании.
Англичане обороняются с беззаветной отвагой, заставляя испанские войска платить кровью буквально за каждый дюйм земли. В тылах наступающих вспыхивают многочисленные восстания, на подавление которых испанцы вынуждены отвлекать значительные силы. Героизм британцев, защищающих родную землю, входит в легенды, и не в одной стране будет ставиться в пример будущим поколениям, став темой многих великих произведений мировой литературы.
Однако, на стороне короля Испании, колоссальный людской потенциал его империи и поддержка римского папы, по чьему зову в состав новых крестоносцев вливаются массы католиков едва ли не со всей Европы. Англия же вынуждена биться сразу на несколько фронтов, а помощи ждать неоткуда.
К зиме 1590 года вся территория Английского королевства переходит под контроль испанцев и их союзников.
Северные земли присоединяются к Шотландскому королевству, впрочем, очень быстро ставшему фактическим вассалом иберийской монархии, несмотря даже на распространение в нем реформатской веры.
Филипп присовокупляет к своим многочисленным титулам еще и титул короля Англии, Ирландии и Уэльса, графа Корнуэльского и прочая, и прочая, а также с полным правом может именоваться «сокрушитель ереси» и «искоренитель безбожия» – так гласит выпущенная по случаю завоевания острова папская булла.
Европейские государи, включая откровенно не любящих и опасающихся Испанию французских королей, всецело признают его права на британский престол – глупо пытаться оспаривать свершившийся факт.
Какая судьба ожидала бы в этом случае королеву Елизаветы? Сумела бы она бежать и найти убежище в какой-нибудь из протестантских земель Скандинавии или Германии? Пала бы с оружием в руках, подобно тысячам и тысячам англичанок, что наравне с мужчинами сражались в те дни с врагом? Стала бы жертвой подосланных испанцами убийц? Была бы заточена в монастырь до конца своих дней? Умерла бы в тюрьме или на эшафоте, как незадолго до того, по ее собственной воле – ее двоюродная сестра Мария Стюарт? Или же Филипп Осторожный счел бы возможным и целесообразным поразить мир невиданным и немыслимым дотоле зрелищем: сожжением за ересь по приговору священного трибунала коронованной особы, как за десяток с лишним лет до того, поразила мир сама Елизавета, отправив на плаху беглую королеву Шотландии?
Таковы были бы итоги победоносной англо-испанской войны 1588-90 годов.
Какими могли быть последствия этой, без преувеличения исторической победы католиков над протестантами? Привели бы они, как полагают иные, включая, например, Поликарпова, к тотальному господству в Европе католической Испании Филиппа II и восстановлению полноты власти папского престола?(13,266) Весьма маловероятно. Скорее, мы увидели бы обратную картину.
Ослабленная долголетней войной Испания, понесшая немалые людские потери, с еще более подорванной экономикой, вдобавок, еще глубже погрязшая в долгах, начинает все явственнее клониться к упадку.
Прежде всего, Англия остается незаживающей раной на теле католической супердержавы. Это как раз тот случай, когда, по выражению А. Тойнби «меч побежденного остается в ране победителя».
В лесах и горах острова действуют многочисленные партизанские отряды. Они нападают на небольшие гарнизоны, непрерывно тревожат оккупационные власти, буквально истребляют католических священников и монахов, убивают присягнувших на верность королю Филиппу английских дворян и, вообще, беспощадно расправляются со всеми пособниками испанцев. Не говоря уже о том, что ни один попавший им в руки вражеский солдат не может рассчитывать на снисхождение. Как это случилось в Нидерландах с протестантизмом, англиканская вера очень быстро становится для жителей оккупированного острова религией освобождения, захватывая многих, даже прежде лояльных к римской церкви прихожан. Инквизиция свирепствует, но особых результатов, если не считать, конечно, новых тысяч казненных еретиков, не добивается.
Немало англичан бегут на континент, во Францию, чтобы сражаться на стороне враждебных испанцам гугенотов.
Другие вливаются в ряды нидерландских гезов, или объединяются в настоящие пиратские республики, подобные небезызвестному карибскому «Береговому братству», также приносящие испанцам немалую головную боль.
Пиратство, на некоторое время исчезнувшее, совсем скоро вспыхивает с новой силой – как известно, природа не терпит пустоты, и на место англичан приходят другие, прежде всего французы. Тут мы видим еще одно характерное явление: пиратов активно поддерживают многие континентальные монархи, будучи заинтересованы в ослаблении Испании.
Война с Англией никоим образом не улучшила положение Филиппа в Нидерландах. Напротив, истощив силы в ходе завоевания и последующих попыток удержания острова, Испания не может эффективно противостоять повстанцам, которым, к тому же начинают помогать обеспокоенные ее усилением протестантские государства Германии и Скандинавии, а потом и Франция, все активнее претендующая на первостепенную роль на континенте.
Когда же Филипп пробует вмешаться во французские религиозные войны, направив в 1594 году экспедиционный корпус в Бретань, на помощь католикам, он терпит поражение именно потому, что руки испанцев связанны необходимостью держать большие силы в Англии, в связи с непрекращающейся угрозой восстания против чужеземного владычества. В 1609 году Филипп вынужден подписать договор, в котором признает независимость семи северных нидерландских провинций. Позже ему приходится смириться с окончательной утратой влияния во Франции. (57,138).
Англия, опустошенная, разграбленная с сожженными деревнями и разрушенными городами, надолго, быть может, навсегда выбывает из числа государств, способных оказывать хоть какое-то заметное влияние на историю Европы и мира. Во всяком случае, ей никогда не стать тем, чем она стала – «мастерской мира» и владычицей морей. Со временем, Англия, по всей видимости, вернула бы себе независимость, точно так же, как завоевали ее и Нидерланды.
Но Ирландия и Уэльс навсегда остаются провинциями могущественной испанской монархии, а Шотландия – независимым королевством.
В отсутствии «третьей силы», каковой уже в XVII веке стала Британия, положение на европейском континенте определяется противостоянием между Францией и Габсбургской католической империей.
Священная Римская Империя, раздираемая противоречиями между составляющими ее землями, непреодолимым партикуляризмом и религиозными конфликтами, постепенно теряет свое значение.
Но и Франция, с ее феодально-абсолютистским строем, сдерживающим развитие буржуазных отношений, не может занять доминирующие позиции. В итоге, в Европе надолго устанавливается определенное равновесие и баланс сил.
Вместе с тем продолжается прогрессирующая деградация Испании.
Кроме всего прочего, начинает сказываться и еще одно явление, для испанских властей неожиданное, но вполне объяснимое и предсказуемое.
Огромное количество ввезенных из американских владений драгоценных металлов начинает оказывать отрицательное влияние на экономику страны.
Первое – резко снижается курс золотой и серебряной монеты, что в значительной мере обесценивает накопления королевской казны. Кроме этого, ввоз серебра из-за океана разорял испанские серебряные рудники.
Второе – благодаря избытку драгоценных металлов Испании на первых порах было выгоднее не развивать собственное производство, а ввозить более дешевые качественные товары из других стран – прежде всего из Франции и Нидерландов.
Из истории известно, что зачастую корабли «Золотого» и «Серебряного» флотов Испании из Америки прямиком отправлялись в Антверпен, чтобы расплатиться с тамошними поставщиками. Подобную практику не прекратила даже война с гезами, и в краткие периоды перемирий золотой дождь вновь проливался на нидерландские города.
В то же время собственные ремесленники и торговцы разорялись, еще больше приходило в упадок и сельское хозяйство, и т. д.
С другой стороны, как хорошо известно, испанская корона не только не способствовала развитию производительных сил своих колоний, но и всячески сдерживала его. Для того, чтобы обеспечить сбыт по высоким ценам испанских товаров, в американских владениях было строжайше запрещено разводить виноград, оливковые деревья, шелковичных червей, сажать лен, и т.п. Еще в начале XIX века в Южной Америке не было ни одной ткацкой, или бумажной мануфактуры, практически не производилось железо. Запрещалось даже добывать соль, на ввозе которой из Европы испанские купцы изрядно наживались. Площадь обрабатываемых земель была ничтожной в сравнении с огромными размерами американских владений. По свидетельству современников, на всей территории нынешних Техаса и Калифорнии, на момент утраты их метрополией, проживало менее десяти тысяч человек а, к примеру земли вокруг Буэнос-Айреса были распаханы лишь на расстоянии полутора миль от города. (57,131)
Если даже тяжкое поражение, которое потерпела Испания, а также начавшаяся утрата первенства в мире не заставили власти изменить политику в отношении колоний то, тем более, осталась бы она неизменной и в случае победы и полного уничтожения Британии.
Зачем же что-то менять? – вопрошают власть предержащие у немногочисленных сторонников перемен. Ведь все и так хорошо, и Испания без того могуча, как никогда, и ее главный враг повержен безо всяких там сомнительных реформ.
Консервативное чиновничество блокирует всякие, даже слабые попытки изменений. Бюрократия, руководство которой находится всецело в руках высшей знати – грандов, не допускавших к сколь-нибудь значимым постам даровитых выходцев из третьего сословья и бедного дворянства, также способствует окончательному окостенению власти.
Не меньше вреда приносит и повсеместная коррупция, приобретавшая воистину фантастические размеры, и не меньших размеров казнокрадство.