Страница:
Иногда возможную альтернативу связывают с именем царевича Алексея. Историческая правда подобной точке зрения не способствует. И точно так же как совершенно справедливы требования покончить с идеализацией Петра, точно так же осуждения достойны попытки отдельных историков и беллетристов противопоставлять ужасному отцу добродетельного сына.
Так же вряд ли есть смысл рассматривать ход событий, случись старшему брату Петра, Федору Алексеевичу, прожить подольше, как то предположил А. Буровский – выдвинутая им гипотеза об отравлении царя Натальей Нарышкиной не представляется автору достаточно правдоподобной.(11,498)
Куда более близка к исторической правде попытка реконструировать развитие событий, которое могло последовать в случае, если бы переворот, организованный Нарышкиными, провалился. И власть остается за Софьей Алексеевной и возглавляемым ею правительством умеренных реформаторов.
Для начала приведем слова уже упоминавшегося князя Куракина – подчеркнем – петровского соратника и почитателя.
«Правление царевны Софьи началось со всякой прилежностью и правосудием и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, так же умножились коммерции и ремесла, и науки почали быть латинского и греческого языку…и торжествовала тогда вольность народная». (41,142)
И наконец, о самой правительнице: «Великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполнена дева».
Софья, как и ее брат Федор Алексеевич, получили великолепное и, что тоже весьма важно отметить, систематическое образование стараниями одного из умнейших русских людей – Симеона Полоцкого.
Федор в совершенстве владел латынью, все еще сохранявшей значение международного языка, писал стихи, а Софья даже сочиняла пьесы для придворного театра.
Сам факт выдвижения Софьи в правительницы – и вовсе не придворными, более – менее продвинутыми кругами, а стрелецкой массой, свидетельствует как о заметных подвижках в массовом сознании, так и в определенной мере о том, что ее личные качества были неплохо известны и достаточно высоко оценивались.
Итак, переворот 1689 года провалился. Семейство Нарышкиных и всех примкнувших к ним ждет опала, ссылка, казни… Что за судьба постигла бы Петра Алексеевича Романова – предсказать нетрудно. Выбор тут невелик – почетная ссылка и смерть – разумеется, от сугубо естественной причины через какое-то время, большее, либо меньшее. Или же пострижение в монастырь, и смерть уже во иноческом чине от болезни, либо же насильственная смерть в самом начале событий, которую наверняка свалили бы на «лихих людей».
Иоанн – слабый и безвольный, опасности не представляет, продолжая пребывать под полным контролем сестры и ее приближенных.
В руках Софьи абсолютная и наконец-то полностью легитимная власть. Оставаясь формально всего лишь соправительницей младшего брата, во всех официальных документах она пишется «великой государыней и самодержицей всея Великия, Малыя, Белыя Руси», принимая от своего имени указы, принимая иноземных послов и отправляя послания иноземным государям.
Теперь существует возможность, не отвлекаясь больше на политическую борьбу, заняться решением вопросов назревшей модернизации страны.
И прежде всего – что делать для преодоления отставания в военной области, тем более, что обстановка у границ России к благодушию не располагает?
Выход мог быть найден в проведении по проекту Голицына военной реформы, в соответствии с которой предполагалось формировать постоянную армию почти исключительно из дворян, при минимально возможном привлечении «даточных людей»(рекрутов).
При этом дворяне проходили бы службу начиная с рядовых солдат, проходя обучение под руководством тщательно отобранных иностранных офицеров. Данный проект князя Голицына, предусматривал переход на чисто дворянскую армию, или, в крайнем случае – с минимальным привлечением иных сословий.
Впрочем, возможно были бы осуществлены менее радикальные идеи в области военной реформы. Скажем, сведение всех боеспособных частей – стрелецких, казачьих, дворянских – воедино и формировании на их основе армии нового типа, с заимствованием лучшего из западных вооруженных сил.
При этом, стрелецкое войско, хотя и реформированное, могло бы существовать еще неопределенно долго – существовали же до ХХ века казачьи войска, со своей системой званий и схожей социальной структурой.
Кстати говоря, Петр, ослепленный обидой на стрельцов, считая их «не воинами, но пакасниками», недооценивал боеспособность стрелецкого войска (вслед за ним эту ошибку усвоило и большинство историков).(9,71) Впрочем, косвенно признавал свою неправоту и сам Петр – стрельцы дрались под Полтавой, неплохо себя показав, а вот как раз под Нарвой их и не было. [54]
Точно так же не принимал во внимание царь – преобразователь того, что главной причиной стрелецких бунтов было действительно тяжелое положение стрелецкой массы, страдавшей от произвола начальников и казнокрадства, а вовсе не слепая ненависть к новшествам.
Между прочим, когда пишут, что к концу XVII столетия стрелецкое войско было развращено и утратило многие боевые качества, это и в самом деле не так уж далеко от истины. Но развращено оно было вовсе не подачками Софьи, а многолетним миром – русско-польская война завершилась в 1667 году Андрусовским договором, хотя активные боевые действия закончились еще раньше. Единственной заметной военной акцией был неудачный Крымский поход князя Голицына (как, впрочем, и неудачей окончился аналогичный поход 1736 года, совершенный уже петровской армией). И то, что Россия более тридцати лет не знала больших войн, является косвенным подтверждением то, что с ее силой все таки считались соседи.
Что касается влияния случившегося в России («Московии», по терминологии Буровского и тогдашней просвещенной Европы) на международную политику, то оно почти незаметно. Примерно так же, как в нынешнее время не влияют на мировой политический пасьянс результаты президентских выборов где-нибудь в Бразилии. Время, когда европейские столицы будут с напряженным вниманием ждать известий с востока, еще впереди.
В Речи Посполитой вскоре умирает Ян Собесский – победитель турок под Веной, и начинается бескоролевье, когда на трон претендует несколько кандидатур. Два наиболее вероятных – французский принц Конти и саксонский курфюрст Август II, прозванный Сильным. Россия оказывает поддержку Августу, и тот занимает варшавский трон.
Только что закончилась война между Францией и Аугсбургской лигой, в которую входила Англия, Нидерланды, Испания, Швеция, Савойя и ряд небольших итальянских и немецких государств.
Франция потерпела поражение, потеряв часть земель в Германии и Италии.
Но приближалась новая война – за испанское наследство, поскольку престарелый испанский государь Карл Габсбург был бездетен.
Главными претендентами были Франция и Австрия, но свой кусок намеревались отхватить и Англия с Голландией.
В Швеции совсем недавно на престол вступил юный Карл XII, одержимый жаждой героических подвигов на поле брани и скучающий в ожидании какой-нибудь войны.
Ждать ему, впрочем, осталось совсем недолго.
В 1700 году умирает Карл Испанский, и по его завещанию королем Испании должен был стать его племянник, сын его сестры герцог Анжуйский, внук Людовика XVI – «Короля – Солнце». Он и вступил на испанский трон под именем Филиппа V.
Людовик открыто воспринял это как фактическое присоединение Испании со всеми ее колониальными владениями к Франции.
Подобная перспектива решительно не устраивала другие европейские страны, и прежде всего Австрию, Британию и Голландию. В 1701 они объединяются в Великий союз, и в следующем году объявляют Франции войну.
Обе стороны стремятся перетянуть на свою сторону Швецию, одновременно – втайне опасаясь.(9,73)
И вот тут то развитие событий начинает резко отличаться от бывшего в действительности.
С уверенностью можно сказать, что Россия не участвует в Северной войне (бывшей, своего рода, частью войны за испанское наследство), ибо стоящие во главе страны понимают, что для этого сил пока недостаточно. По крайней мере, ни Софья и ее правительство, ни даже Федор Алексеевич не стали бы очертя голову кидаться в большую войну.
Не будучи вынужден отвлекать силы с европейского театра военных действий на противоборство с Россией, Карл XII имеет возможность незамедлительно показать себя в полную силу.
Вначале он принимает сторону Франции, при этом в стане его противников оказываются две другие сильнейшие державы Европы – Австрийская империя и Англия (Карла XII, такие мелочи, как реальное соотношение сил не занимают).
Как элемент войны за испанское наследство, разгорается Северная война, между государствами южного побережья Балтики с одной стороны, и Швецией – с другой.
В 1700 году, шведский король одним стремительным ударом выводит из войны Данию.
Затем бросает все силы против Речи Посполитой.
В течение нескольких лет Карл XII воюет в польских землях. Кампании эти похожи одна на другую – шведский король выбивает саксонскую армию из какой – либо местности, а когда он ее оставляет, курфюрст Саксонии и король польский Август Сильный тут же забирает ее обратно. Как и в нашей истории, Карл, в очередной раз успешно разгромив войско Августа II, опираясь на некоторую часть шляхты, сажает на престол свою креатуру – Станислава Лещинского. Но это ничего не меняет, сравнительно, опять таки, с реально случившимся развитием событий. Речь Посполита не желает повиноваться шведскому ставленнику, вернее сказать – не желает вообще повиноваться королевской власти. Точно так же как царствовал, но не правил Август, так же царствует, но не правит и Станислав. (23,Т.1,28)
Так же вряд ли есть смысл рассматривать ход событий, случись старшему брату Петра, Федору Алексеевичу, прожить подольше, как то предположил А. Буровский – выдвинутая им гипотеза об отравлении царя Натальей Нарышкиной не представляется автору достаточно правдоподобной.(11,498)
Куда более близка к исторической правде попытка реконструировать развитие событий, которое могло последовать в случае, если бы переворот, организованный Нарышкиными, провалился. И власть остается за Софьей Алексеевной и возглавляемым ею правительством умеренных реформаторов.
Для начала приведем слова уже упоминавшегося князя Куракина – подчеркнем – петровского соратника и почитателя.
«Правление царевны Софьи началось со всякой прилежностью и правосудием и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, так же умножились коммерции и ремесла, и науки почали быть латинского и греческого языку…и торжествовала тогда вольность народная». (41,142)
И наконец, о самой правительнице: «Великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполнена дева».
Софья, как и ее брат Федор Алексеевич, получили великолепное и, что тоже весьма важно отметить, систематическое образование стараниями одного из умнейших русских людей – Симеона Полоцкого.
Федор в совершенстве владел латынью, все еще сохранявшей значение международного языка, писал стихи, а Софья даже сочиняла пьесы для придворного театра.
Сам факт выдвижения Софьи в правительницы – и вовсе не придворными, более – менее продвинутыми кругами, а стрелецкой массой, свидетельствует как о заметных подвижках в массовом сознании, так и в определенной мере о том, что ее личные качества были неплохо известны и достаточно высоко оценивались.
Итак, переворот 1689 года провалился. Семейство Нарышкиных и всех примкнувших к ним ждет опала, ссылка, казни… Что за судьба постигла бы Петра Алексеевича Романова – предсказать нетрудно. Выбор тут невелик – почетная ссылка и смерть – разумеется, от сугубо естественной причины через какое-то время, большее, либо меньшее. Или же пострижение в монастырь, и смерть уже во иноческом чине от болезни, либо же насильственная смерть в самом начале событий, которую наверняка свалили бы на «лихих людей».
Иоанн – слабый и безвольный, опасности не представляет, продолжая пребывать под полным контролем сестры и ее приближенных.
В руках Софьи абсолютная и наконец-то полностью легитимная власть. Оставаясь формально всего лишь соправительницей младшего брата, во всех официальных документах она пишется «великой государыней и самодержицей всея Великия, Малыя, Белыя Руси», принимая от своего имени указы, принимая иноземных послов и отправляя послания иноземным государям.
Теперь существует возможность, не отвлекаясь больше на политическую борьбу, заняться решением вопросов назревшей модернизации страны.
И прежде всего – что делать для преодоления отставания в военной области, тем более, что обстановка у границ России к благодушию не располагает?
Выход мог быть найден в проведении по проекту Голицына военной реформы, в соответствии с которой предполагалось формировать постоянную армию почти исключительно из дворян, при минимально возможном привлечении «даточных людей»(рекрутов).
При этом дворяне проходили бы службу начиная с рядовых солдат, проходя обучение под руководством тщательно отобранных иностранных офицеров. Данный проект князя Голицына, предусматривал переход на чисто дворянскую армию, или, в крайнем случае – с минимальным привлечением иных сословий.
Впрочем, возможно были бы осуществлены менее радикальные идеи в области военной реформы. Скажем, сведение всех боеспособных частей – стрелецких, казачьих, дворянских – воедино и формировании на их основе армии нового типа, с заимствованием лучшего из западных вооруженных сил.
При этом, стрелецкое войско, хотя и реформированное, могло бы существовать еще неопределенно долго – существовали же до ХХ века казачьи войска, со своей системой званий и схожей социальной структурой.
Кстати говоря, Петр, ослепленный обидой на стрельцов, считая их «не воинами, но пакасниками», недооценивал боеспособность стрелецкого войска (вслед за ним эту ошибку усвоило и большинство историков).(9,71) Впрочем, косвенно признавал свою неправоту и сам Петр – стрельцы дрались под Полтавой, неплохо себя показав, а вот как раз под Нарвой их и не было. [54]
Точно так же не принимал во внимание царь – преобразователь того, что главной причиной стрелецких бунтов было действительно тяжелое положение стрелецкой массы, страдавшей от произвола начальников и казнокрадства, а вовсе не слепая ненависть к новшествам.
Между прочим, когда пишут, что к концу XVII столетия стрелецкое войско было развращено и утратило многие боевые качества, это и в самом деле не так уж далеко от истины. Но развращено оно было вовсе не подачками Софьи, а многолетним миром – русско-польская война завершилась в 1667 году Андрусовским договором, хотя активные боевые действия закончились еще раньше. Единственной заметной военной акцией был неудачный Крымский поход князя Голицына (как, впрочем, и неудачей окончился аналогичный поход 1736 года, совершенный уже петровской армией). И то, что Россия более тридцати лет не знала больших войн, является косвенным подтверждением то, что с ее силой все таки считались соседи.
Что касается влияния случившегося в России («Московии», по терминологии Буровского и тогдашней просвещенной Европы) на международную политику, то оно почти незаметно. Примерно так же, как в нынешнее время не влияют на мировой политический пасьянс результаты президентских выборов где-нибудь в Бразилии. Время, когда европейские столицы будут с напряженным вниманием ждать известий с востока, еще впереди.
В Речи Посполитой вскоре умирает Ян Собесский – победитель турок под Веной, и начинается бескоролевье, когда на трон претендует несколько кандидатур. Два наиболее вероятных – французский принц Конти и саксонский курфюрст Август II, прозванный Сильным. Россия оказывает поддержку Августу, и тот занимает варшавский трон.
Только что закончилась война между Францией и Аугсбургской лигой, в которую входила Англия, Нидерланды, Испания, Швеция, Савойя и ряд небольших итальянских и немецких государств.
Франция потерпела поражение, потеряв часть земель в Германии и Италии.
Но приближалась новая война – за испанское наследство, поскольку престарелый испанский государь Карл Габсбург был бездетен.
Главными претендентами были Франция и Австрия, но свой кусок намеревались отхватить и Англия с Голландией.
В Швеции совсем недавно на престол вступил юный Карл XII, одержимый жаждой героических подвигов на поле брани и скучающий в ожидании какой-нибудь войны.
Ждать ему, впрочем, осталось совсем недолго.
В 1700 году умирает Карл Испанский, и по его завещанию королем Испании должен был стать его племянник, сын его сестры герцог Анжуйский, внук Людовика XVI – «Короля – Солнце». Он и вступил на испанский трон под именем Филиппа V.
Людовик открыто воспринял это как фактическое присоединение Испании со всеми ее колониальными владениями к Франции.
Подобная перспектива решительно не устраивала другие европейские страны, и прежде всего Австрию, Британию и Голландию. В 1701 они объединяются в Великий союз, и в следующем году объявляют Франции войну.
Обе стороны стремятся перетянуть на свою сторону Швецию, одновременно – втайне опасаясь.(9,73)
И вот тут то развитие событий начинает резко отличаться от бывшего в действительности.
С уверенностью можно сказать, что Россия не участвует в Северной войне (бывшей, своего рода, частью войны за испанское наследство), ибо стоящие во главе страны понимают, что для этого сил пока недостаточно. По крайней мере, ни Софья и ее правительство, ни даже Федор Алексеевич не стали бы очертя голову кидаться в большую войну.
Не будучи вынужден отвлекать силы с европейского театра военных действий на противоборство с Россией, Карл XII имеет возможность незамедлительно показать себя в полную силу.
Вначале он принимает сторону Франции, при этом в стане его противников оказываются две другие сильнейшие державы Европы – Австрийская империя и Англия (Карла XII, такие мелочи, как реальное соотношение сил не занимают).
Как элемент войны за испанское наследство, разгорается Северная война, между государствами южного побережья Балтики с одной стороны, и Швецией – с другой.
В 1700 году, шведский король одним стремительным ударом выводит из войны Данию.
Затем бросает все силы против Речи Посполитой.
В течение нескольких лет Карл XII воюет в польских землях. Кампании эти похожи одна на другую – шведский король выбивает саксонскую армию из какой – либо местности, а когда он ее оставляет, курфюрст Саксонии и король польский Август Сильный тут же забирает ее обратно. Как и в нашей истории, Карл, в очередной раз успешно разгромив войско Августа II, опираясь на некоторую часть шляхты, сажает на престол свою креатуру – Станислава Лещинского. Но это ничего не меняет, сравнительно, опять таки, с реально случившимся развитием событий. Речь Посполита не желает повиноваться шведскому ставленнику, вернее сказать – не желает вообще повиноваться королевской власти. Точно так же как царствовал, но не правил Август, так же царствует, но не правит и Станислав. (23,Т.1,28)
Вдобавок, шведы – давний и упорный враг Речи Посполитой, еще с
середины предыдущего века, со времени «Потопа».
Шведские грабежи и насилия сплачивают на какое-то время шляхетство, и Сандомирская конфедерация провозглашает «детронизацию» Лещинского, вновь высказываясь за Августа.
Но особой роли это сыграть не может – регулярная польская армия практически отсутствует, а шляхетское ополчение – «посполитое рушение», по своим боевыми качествами уступает даже самым захудалым стрелецким полкам восточного соседа.
В итоге в Польше имеются два короля – и это, как минимум. Анархия, неразбериха, шляхетское и магнатское своеволие достигают небывалой высоты. Однако главное остается неизменным по сравнению с реальной историей: вместо союзника или хотя бы нейтральной территории, Карл XII имеет в своем тылу готового ударить в спину врага.
Ни продовольствия, ни денег, ни тем более значительных людских контингентов шведы получить в Речи Посполитой не могут.
Однако, несмотря на эти затруднения, Карл XII, как и в нашей реальности, в 1706 году вторгается в Саксонию и принуждает Августа к капитуляции, заставив его отречься от польской короны. Но при первой же возможности, Август Сильный нарушает перемирие, и бьет шведов в спину. Карл вновь идет в Речь Посполитую, гоняется за своим противником по польским непроезжим дорогам, теряет вновь и вновь солдат – и так без конца.
Ведутся боевые действия и в других краях – в германских землях, где главным противником является Австрия.
Шведы не раз побеждают, но победить просто не могут – Карл XII воюет едва ли не с половиной Европы, причем его временные успехи заставляют смотреть на него с опаской даже далеких соседей, невольно вызывая у них стремление унять разбушевавшегося инфанттеррибля (шведскому королю немногим больше двадцати).
Стокгольмский монарх одерживает победу за победой – блистательные и… бессмысленные. И каждая из них – еще одна ступень на пути к полному и окончательному поражению.
Впрочем, упоенному собой и своими успехами Карлу не до размышлений о будущем.
Не будучи поглощен борьбой с Россией, Карл весьма активно участвует, можно даже сказать – увязает, в войне за испанское наследство. Скоре всего, как уже говорилось, на стороне Франции, но, учитывая его авантюрные наклонности, он вполне мог перейти на сторону Великого союза, и даже успел бы поменять союзников даже не один раз. Ведь в конце жизни Карл всерьез обдумывал возможность союза с Петром, для возвращения шведских владений в Германии и Норвегии, в обмен на признание присоединения к России балтийских провинций. Тем более что и враждующие коалиции активно стремятся перетянуть его на свою сторону.
Он активно воюет в германских землях с австрийцами и их союзниками из числа немецких княжеств – прежде всего с ганноверцами.
Он довольно успешно наносит им удар за ударом, но ничего, кроме громкой славы из его затей не выходит. При европейских дворах о нем говорят с восхищением, сравнивают с прадедом – Густавом-Адольфом II – но и только.
Швеция может нанести неоднократное поражение вражеским армиям, но не может разбить и уничтожить их полностью, а тем более – разгромить противостоящие ей страны. А, как известно, «недорубленный лес заново вырастает».
Достаточно вспомнить, что в числе противников шведского короля – Австрия, чьи материальные и людские ресурсы намного превосходят скандинавские, и Англия – благодаря островному положению вообще неуязвимая. Таким образом, конечная незавидная судьба Швеции становится очевидной.
Армия Карла XII не столь уж многочисленна, кроме того ее еще больше ослабляет необходимость оставлять в разных концах Европы гарнизоны.
Прибавьте к этому то, что коммуникации растянуты, и на их обеспечение тоже необходимо отвлекать немалые силы. Да еще учтем еще и неизбежные болезни и лишения, в те времена косившие армии не в меньшей степени, чем вражеские штыки и картечь. И неумолимо приближается тот день, когда потрясенный Карл XII обнаружит, что у него больше нет армии, а в его королевстве уже некого призывать.
Вообще, если посмотреть внимательно, обнаружится одно любопытное обстоятельство.
По большому счету шведский король вел войну исключительно из любви к «марсовым забавам», втягиваясь в бессмысленные авантюры, отвергая возможность закончить войну выгодным миром, и старательно плодя все новых врагов. В этом смысле был весьма похож на него внучатый племянник – русский император и герцог голштейнский Петр III, очень любивший играть в солдатики, с той существенной разницей, что его солдатики были картонными, а деда – живыми.
Так, зимой 1707 года он, с плохо одетой и отвратительно снаряженной армией, вторгся в земли коренной Литвы, в густых пущах которой, как были уверены много позже, якобы водились мамонты, и втянулся в бессмысленную партизанскую войну с местным населением. Сделал он это практически исключительно ради того, чтобы в очередной раз удовлетворить свою тягу к приключениям – ничем иным это ни стратегически, ни тактически не обусловленное действие объяснить невозможно.(23,Т1,53)
Он совершенно искренне считал себя гениальным полководцем, видя себя не более не менее, как новым Александром Македонским, самим Богом призванным подчинить земли от Северного моря до Амура.
Он и в самом деле был неплохим тактиком и храбрым воякой,(получившим, отметим, в наследство отлично вышколенную армию), но стратегические его способности были ниже всякой критики.
Его экстравагантные действия, намерения, замыслы изобличали в нем изрядного хвастуна. И вот с этим человеком Петр и его генералы воевали почти двадцать лет, хотя уже под Нарвой могли бы если и не разбить наголову, то нанести чувствительный удар.
О государственном уме у Карла XII можно говорить только в отрицательном значении. Собственно, на родине он появлялся все годы войны только для того, чтобы потребовать у сената новых рекрутов и денег.
Эти черты характера и привели бы его армию к гибели, а страну – к катастрофе.
Людские потери составили едва ли не четыре десятых населения Швеции, а за его царствованием последовал длительный период дворянской анархии, почти не отличающейся от польской. Его же самого, по всей вероятности, как и в нашей реальности, ждала бы смерть на поле боя.
Собственно говоря, попытка начать строительство империи при полуторамилионном населении и минимальных ресурсах была изначально обречена на провал. Этого не удалось при куда более благоприятных условиях Тридцатилетней войны даже куда более способному военачальнику Густаву-Адольфу (попытка так же стоила ему жизни).
В конце концов Карл XII настраивает против себя буквально всю Европу, даже Франция, устроив свои дела и окончательно утвердив на мадридском троне Филиппа V, отворачивается от него.
В особенности же активна в этом смысле Англия – ее король, являющийся так же и курфюрстом ганноверским, рассчитывает присоединить к своим владениям шведские земли на севере Германии – Штральзунд и Висмар.
Пока соседи истощают друг друга в бесконечной войне, Россия потихоньку накапливает силы, немало зарабатывая на продаже хлеба и других товаров воюющим сторонам.
Не отвлекаясь на войну, правительство имеет возможность проведения не лихорадочных, а напротив – обдуманных и последовательных реформ.
Без «апокалиптических эксцессов» по выражению Н.С. Трубецкого, можно было достичь куда больших результатов при меньших жертвах.
Уже с конца века начинают строиться металлургические предприятия на Урале, развиваются так же и старые центры производства железа – Тульский и Олонецкий. Возникают все новые мануфактуры.
В первое десятилетие XVIII века начинается активная разработка медной руды на Урале (первые медеплавильные заводы в тех краях построили, вопреки общему мнению, еще до Петра), а вскоре строится первый сереброплавильный завод в Нерчинске.
Создающиеся металлургические предприятия на Урале и в Прикамье используют, это важно отметить, почти исключительно труд наемных работников – оброчных крестьян– отходников и посадских мастеров. Применяется так же труд заводских крестьян, но не крепостных, а свободных, добровольно переселившихся на земли горнозаводчиков. Вводится правило, по которому беглые крепостные, поступившие на заводы, получают свободу, с условием отработать десять – пятнадцать лет на владельца, который выплачивает их бывшему хозяину твердо установленную компенсацию.
А ведь в реальности, загоняя всех «гулящих» людей в крепостное состояние, царь, по сути, лишил нарождающийся российский капитализм источника свободной рабочей силы. И то, что при этом он открыл источник силы рабской – заводчикам было свободно разрешено покупать крепостных для мануфактур – иногда целыми деревнями, поставило крест на серьезном техническом прогрессе – при наличии практически даровой рабочей силы, предприниматели в нем не заинтересованы. По мнению специалистов одно это затормозило промышленное развитие России примерно на полвека.
Бессменный руководитель российского правительства Василий Дмитриевич Голицын, в принципе бывший противником крепостного права, проводит в жизнь меры, направленные на его постепенное смягчение и ограничение, несмотря даже на заметное сопротивление поместного дворянства. Так, могло бы быть введено правило, по которому крепостным становится только тот из сыновей, кто наследует земельный надел крестьянина, а остальные могут покинуть хозяйство помещика. От крепостной зависимости за весьма небольшой выкуп освобождаются девушки, вышедшие замуж за свободных людей: подобную меру для пограничных территорий ввел еще царь Алексей Михайлович, и ее относительно легко удается распространить на всю остальную Россию. Свободными становятся крепостные выморочных имений и т.д.
По прежнему структура общества достаточно сложна и многообразна, и в нем существуют самые разные категории населения – с различными правами и обязанностями, с различным статусом. Это сближает Россию со странами Азии, где общество тоже достаточно сложно устроено, в противовес европейским порядкам с их немногочисленными и четко структурированными сословьями. Впрочем, автор не считает отличия от Европы, и даже – сходство с Азией чем – то по определению плохим и подлежащим ликвидации.
Помещичьи крестьяне разделены на крепостных – прикрепленных к земле, и холопов – прикрепленных к хозяину, причем не наследственно, а лишь на срок его жизни.
Свободные земледельцы, так же подразделялись на многочисленные категории – однодворцы (нечто среднее между казаками и дворянами, причем по статусу стоявшие ближе к последним), черносошные крестьяне (свободные землепашцы, жившие на государственных землях), пашенные холопы(жители земель царской фамилии), разночинцы (сибирские поселенцы) и т.д. (121,150)
Своим указом, упоминавшимся выше, Петр объединил их в единое сословие крестьян государственных, лишенных права покинуть надел, выбирать род занятий, менять социальный статус по своему желанию. И самое худшее – их в любой момент могли подарить помещику, что начал практиковать уже сам Петр.
Пожалуй, именно это и было самым страшным из деяний Петра Великого.
Рядом с ним в отечественной истории поставить можно только опричнину да еще коллективизацию.
А при описываемом развитии событий, свободных людей в России по прежнему достаточно много.
В конце концов, Голицыну вполне могла удастся и полная отмена крепостного права. Во всяком случае, эволюция происходит как раз в направлении, противоположном петровской политике в данном вопросе.
Ведь даже не все профессиональные историки обращают на этот вопрос должное внимание: в то время как простой народ оплачивал успехи на поле брани огромными жертвами, в то время, как бездарно тратились людские и материальные ресурсы на строительстве зачастую не нужных крепостей и каналов, господствующий класс непрерывно увеличивал свои владения и доходы. И это являлось одной из главных причин того, что дворянство целиком поддерживало Петра, несмотря на все стеснительные и необычные новшества.
Сотни тысяч крестьян из свободных – черносошных, стали крепостными. Было положено начало крепостничеству на Украине, причем сделал это не кто иной, как гетман Мазепа, своим универсалом 1703 года запретившим арендаторам уходить от хозяев до выплаты всех недоимок, что открывало широчайший путь произволу. На вновь присоединенных территориях – например в Петербургской губернии, тоже производились огромные земельные раздачи – прежде всего петровским сподвижникам, вовсе не брезговавшими скудными болотистыми угодьями, несмотря на все свое богатство. Имела место «раздача слонов» и в Эстляндии и Лифляндии, хотя и в меньшей степени – свободных земель там было не так много. Помещики и монастыри, захватывающие земли, появились и на прежде свободном Дону.(9,91) И наконец, самое важное: крепостничество, прежде носившее с одной стороны еще во многом патриархальный характер, а с другой – схожее с европейским, именно при «государе Петре Алексеевиче» впервые приобрело черты откровенного рабства. И дело тут даже не в подушной подати, введенной Петром вместо прежнего подворного обложения, как утверждает ряд исследователей – этот вопрос как раз второстепенный.
Определяющим документом в данном случае был указ 1711 года «О крепости крестьянской». Именно с этих пор земледелец стал товаром – его можно стало продать – с землей или без, заложить, обменять на борзого щенка, насильственно женить и выдать замуж, разбить семью…
Все меры Петра по отношению к крестьянству имели одну цель – усилить крепостную зависимость, увеличить поборы в пользу казны, одновременно уничтожив всякую мысль о сопротивлении.
И это не могло не сказаться (мягко говоря) на состоянии умов и настроении масс. Наиболее частым явлением стали побеги – крестьян и особенно рекрутов.
Только один пример – в Бутырском полку – одном из лучших, за десять лет стал дезертиром каждый четвертый призванный. И это вовсе не следствие трусости – из трех с лишним сотен беглецов только один сбежал во время военных действий («перед неприятелем»). Большая часть дезертиров искала спасения на окраинах, кое-кто за рубежом, а немало пополняли собой число «воровских людей». При этом рекруты часто «сносили» оружие – и не только пики, алебарды и фузеи – под конец на вооружении разбойничьих шаек появились даже небольшие пушки. (12,395,23,Т.1,62)
Бегство крестьян именно при Петре приобрело по настоящему массовый характер. Мужик готов был пойти «под пана и под ксендза», нежели служить православному государю. Случалось, беглецы вступали в настоящие сражения с солдатами на границе.
Именно это все и вызвало крестьянскую войну К. Булавина, чудом не достигшую размаха разинщины или пугачевщины.
Теперь же, «вольность народная» (именно императрицу Софью будут называть грядущие историки как ее основоположницу), если и не «торжествует», то медленно но верно отвоевывает себе все больше места в жизни России.
Одновременно проводится задуманная еще при Алексее Михайловиче Леонтием Ординым-Нащокиным городская реформа.
В Москве учреждается Ратуша, в других городах – земские избы.
Городам дается самоуправление и освобождение от контроля воевод, и на новые органы возлагаются многие функции прежнего приказного и воеводского аппарата: сбор налогов, пошлин, кабацких доходов, причем делать это должны были выборные люди от горожан и купечества.
середины предыдущего века, со времени «Потопа».
Шведские грабежи и насилия сплачивают на какое-то время шляхетство, и Сандомирская конфедерация провозглашает «детронизацию» Лещинского, вновь высказываясь за Августа.
Но особой роли это сыграть не может – регулярная польская армия практически отсутствует, а шляхетское ополчение – «посполитое рушение», по своим боевыми качествами уступает даже самым захудалым стрелецким полкам восточного соседа.
В итоге в Польше имеются два короля – и это, как минимум. Анархия, неразбериха, шляхетское и магнатское своеволие достигают небывалой высоты. Однако главное остается неизменным по сравнению с реальной историей: вместо союзника или хотя бы нейтральной территории, Карл XII имеет в своем тылу готового ударить в спину врага.
Ни продовольствия, ни денег, ни тем более значительных людских контингентов шведы получить в Речи Посполитой не могут.
Однако, несмотря на эти затруднения, Карл XII, как и в нашей реальности, в 1706 году вторгается в Саксонию и принуждает Августа к капитуляции, заставив его отречься от польской короны. Но при первой же возможности, Август Сильный нарушает перемирие, и бьет шведов в спину. Карл вновь идет в Речь Посполитую, гоняется за своим противником по польским непроезжим дорогам, теряет вновь и вновь солдат – и так без конца.
Ведутся боевые действия и в других краях – в германских землях, где главным противником является Австрия.
Шведы не раз побеждают, но победить просто не могут – Карл XII воюет едва ли не с половиной Европы, причем его временные успехи заставляют смотреть на него с опаской даже далеких соседей, невольно вызывая у них стремление унять разбушевавшегося инфанттеррибля (шведскому королю немногим больше двадцати).
Стокгольмский монарх одерживает победу за победой – блистательные и… бессмысленные. И каждая из них – еще одна ступень на пути к полному и окончательному поражению.
Впрочем, упоенному собой и своими успехами Карлу не до размышлений о будущем.
Не будучи поглощен борьбой с Россией, Карл весьма активно участвует, можно даже сказать – увязает, в войне за испанское наследство. Скоре всего, как уже говорилось, на стороне Франции, но, учитывая его авантюрные наклонности, он вполне мог перейти на сторону Великого союза, и даже успел бы поменять союзников даже не один раз. Ведь в конце жизни Карл всерьез обдумывал возможность союза с Петром, для возвращения шведских владений в Германии и Норвегии, в обмен на признание присоединения к России балтийских провинций. Тем более что и враждующие коалиции активно стремятся перетянуть его на свою сторону.
Он активно воюет в германских землях с австрийцами и их союзниками из числа немецких княжеств – прежде всего с ганноверцами.
Он довольно успешно наносит им удар за ударом, но ничего, кроме громкой славы из его затей не выходит. При европейских дворах о нем говорят с восхищением, сравнивают с прадедом – Густавом-Адольфом II – но и только.
Швеция может нанести неоднократное поражение вражеским армиям, но не может разбить и уничтожить их полностью, а тем более – разгромить противостоящие ей страны. А, как известно, «недорубленный лес заново вырастает».
Достаточно вспомнить, что в числе противников шведского короля – Австрия, чьи материальные и людские ресурсы намного превосходят скандинавские, и Англия – благодаря островному положению вообще неуязвимая. Таким образом, конечная незавидная судьба Швеции становится очевидной.
Армия Карла XII не столь уж многочисленна, кроме того ее еще больше ослабляет необходимость оставлять в разных концах Европы гарнизоны.
Прибавьте к этому то, что коммуникации растянуты, и на их обеспечение тоже необходимо отвлекать немалые силы. Да еще учтем еще и неизбежные болезни и лишения, в те времена косившие армии не в меньшей степени, чем вражеские штыки и картечь. И неумолимо приближается тот день, когда потрясенный Карл XII обнаружит, что у него больше нет армии, а в его королевстве уже некого призывать.
Вообще, если посмотреть внимательно, обнаружится одно любопытное обстоятельство.
По большому счету шведский король вел войну исключительно из любви к «марсовым забавам», втягиваясь в бессмысленные авантюры, отвергая возможность закончить войну выгодным миром, и старательно плодя все новых врагов. В этом смысле был весьма похож на него внучатый племянник – русский император и герцог голштейнский Петр III, очень любивший играть в солдатики, с той существенной разницей, что его солдатики были картонными, а деда – живыми.
Так, зимой 1707 года он, с плохо одетой и отвратительно снаряженной армией, вторгся в земли коренной Литвы, в густых пущах которой, как были уверены много позже, якобы водились мамонты, и втянулся в бессмысленную партизанскую войну с местным населением. Сделал он это практически исключительно ради того, чтобы в очередной раз удовлетворить свою тягу к приключениям – ничем иным это ни стратегически, ни тактически не обусловленное действие объяснить невозможно.(23,Т1,53)
Он совершенно искренне считал себя гениальным полководцем, видя себя не более не менее, как новым Александром Македонским, самим Богом призванным подчинить земли от Северного моря до Амура.
Он и в самом деле был неплохим тактиком и храбрым воякой,(получившим, отметим, в наследство отлично вышколенную армию), но стратегические его способности были ниже всякой критики.
Его экстравагантные действия, намерения, замыслы изобличали в нем изрядного хвастуна. И вот с этим человеком Петр и его генералы воевали почти двадцать лет, хотя уже под Нарвой могли бы если и не разбить наголову, то нанести чувствительный удар.
О государственном уме у Карла XII можно говорить только в отрицательном значении. Собственно, на родине он появлялся все годы войны только для того, чтобы потребовать у сената новых рекрутов и денег.
Эти черты характера и привели бы его армию к гибели, а страну – к катастрофе.
Людские потери составили едва ли не четыре десятых населения Швеции, а за его царствованием последовал длительный период дворянской анархии, почти не отличающейся от польской. Его же самого, по всей вероятности, как и в нашей реальности, ждала бы смерть на поле боя.
Собственно говоря, попытка начать строительство империи при полуторамилионном населении и минимальных ресурсах была изначально обречена на провал. Этого не удалось при куда более благоприятных условиях Тридцатилетней войны даже куда более способному военачальнику Густаву-Адольфу (попытка так же стоила ему жизни).
В конце концов Карл XII настраивает против себя буквально всю Европу, даже Франция, устроив свои дела и окончательно утвердив на мадридском троне Филиппа V, отворачивается от него.
В особенности же активна в этом смысле Англия – ее король, являющийся так же и курфюрстом ганноверским, рассчитывает присоединить к своим владениям шведские земли на севере Германии – Штральзунд и Висмар.
Пока соседи истощают друг друга в бесконечной войне, Россия потихоньку накапливает силы, немало зарабатывая на продаже хлеба и других товаров воюющим сторонам.
Не отвлекаясь на войну, правительство имеет возможность проведения не лихорадочных, а напротив – обдуманных и последовательных реформ.
Без «апокалиптических эксцессов» по выражению Н.С. Трубецкого, можно было достичь куда больших результатов при меньших жертвах.
Уже с конца века начинают строиться металлургические предприятия на Урале, развиваются так же и старые центры производства железа – Тульский и Олонецкий. Возникают все новые мануфактуры.
В первое десятилетие XVIII века начинается активная разработка медной руды на Урале (первые медеплавильные заводы в тех краях построили, вопреки общему мнению, еще до Петра), а вскоре строится первый сереброплавильный завод в Нерчинске.
Создающиеся металлургические предприятия на Урале и в Прикамье используют, это важно отметить, почти исключительно труд наемных работников – оброчных крестьян– отходников и посадских мастеров. Применяется так же труд заводских крестьян, но не крепостных, а свободных, добровольно переселившихся на земли горнозаводчиков. Вводится правило, по которому беглые крепостные, поступившие на заводы, получают свободу, с условием отработать десять – пятнадцать лет на владельца, который выплачивает их бывшему хозяину твердо установленную компенсацию.
А ведь в реальности, загоняя всех «гулящих» людей в крепостное состояние, царь, по сути, лишил нарождающийся российский капитализм источника свободной рабочей силы. И то, что при этом он открыл источник силы рабской – заводчикам было свободно разрешено покупать крепостных для мануфактур – иногда целыми деревнями, поставило крест на серьезном техническом прогрессе – при наличии практически даровой рабочей силы, предприниматели в нем не заинтересованы. По мнению специалистов одно это затормозило промышленное развитие России примерно на полвека.
Бессменный руководитель российского правительства Василий Дмитриевич Голицын, в принципе бывший противником крепостного права, проводит в жизнь меры, направленные на его постепенное смягчение и ограничение, несмотря даже на заметное сопротивление поместного дворянства. Так, могло бы быть введено правило, по которому крепостным становится только тот из сыновей, кто наследует земельный надел крестьянина, а остальные могут покинуть хозяйство помещика. От крепостной зависимости за весьма небольшой выкуп освобождаются девушки, вышедшие замуж за свободных людей: подобную меру для пограничных территорий ввел еще царь Алексей Михайлович, и ее относительно легко удается распространить на всю остальную Россию. Свободными становятся крепостные выморочных имений и т.д.
По прежнему структура общества достаточно сложна и многообразна, и в нем существуют самые разные категории населения – с различными правами и обязанностями, с различным статусом. Это сближает Россию со странами Азии, где общество тоже достаточно сложно устроено, в противовес европейским порядкам с их немногочисленными и четко структурированными сословьями. Впрочем, автор не считает отличия от Европы, и даже – сходство с Азией чем – то по определению плохим и подлежащим ликвидации.
Помещичьи крестьяне разделены на крепостных – прикрепленных к земле, и холопов – прикрепленных к хозяину, причем не наследственно, а лишь на срок его жизни.
Свободные земледельцы, так же подразделялись на многочисленные категории – однодворцы (нечто среднее между казаками и дворянами, причем по статусу стоявшие ближе к последним), черносошные крестьяне (свободные землепашцы, жившие на государственных землях), пашенные холопы(жители земель царской фамилии), разночинцы (сибирские поселенцы) и т.д. (121,150)
Своим указом, упоминавшимся выше, Петр объединил их в единое сословие крестьян государственных, лишенных права покинуть надел, выбирать род занятий, менять социальный статус по своему желанию. И самое худшее – их в любой момент могли подарить помещику, что начал практиковать уже сам Петр.
Пожалуй, именно это и было самым страшным из деяний Петра Великого.
Рядом с ним в отечественной истории поставить можно только опричнину да еще коллективизацию.
А при описываемом развитии событий, свободных людей в России по прежнему достаточно много.
В конце концов, Голицыну вполне могла удастся и полная отмена крепостного права. Во всяком случае, эволюция происходит как раз в направлении, противоположном петровской политике в данном вопросе.
Ведь даже не все профессиональные историки обращают на этот вопрос должное внимание: в то время как простой народ оплачивал успехи на поле брани огромными жертвами, в то время, как бездарно тратились людские и материальные ресурсы на строительстве зачастую не нужных крепостей и каналов, господствующий класс непрерывно увеличивал свои владения и доходы. И это являлось одной из главных причин того, что дворянство целиком поддерживало Петра, несмотря на все стеснительные и необычные новшества.
Сотни тысяч крестьян из свободных – черносошных, стали крепостными. Было положено начало крепостничеству на Украине, причем сделал это не кто иной, как гетман Мазепа, своим универсалом 1703 года запретившим арендаторам уходить от хозяев до выплаты всех недоимок, что открывало широчайший путь произволу. На вновь присоединенных территориях – например в Петербургской губернии, тоже производились огромные земельные раздачи – прежде всего петровским сподвижникам, вовсе не брезговавшими скудными болотистыми угодьями, несмотря на все свое богатство. Имела место «раздача слонов» и в Эстляндии и Лифляндии, хотя и в меньшей степени – свободных земель там было не так много. Помещики и монастыри, захватывающие земли, появились и на прежде свободном Дону.(9,91) И наконец, самое важное: крепостничество, прежде носившее с одной стороны еще во многом патриархальный характер, а с другой – схожее с европейским, именно при «государе Петре Алексеевиче» впервые приобрело черты откровенного рабства. И дело тут даже не в подушной подати, введенной Петром вместо прежнего подворного обложения, как утверждает ряд исследователей – этот вопрос как раз второстепенный.
Определяющим документом в данном случае был указ 1711 года «О крепости крестьянской». Именно с этих пор земледелец стал товаром – его можно стало продать – с землей или без, заложить, обменять на борзого щенка, насильственно женить и выдать замуж, разбить семью…
Все меры Петра по отношению к крестьянству имели одну цель – усилить крепостную зависимость, увеличить поборы в пользу казны, одновременно уничтожив всякую мысль о сопротивлении.
И это не могло не сказаться (мягко говоря) на состоянии умов и настроении масс. Наиболее частым явлением стали побеги – крестьян и особенно рекрутов.
Только один пример – в Бутырском полку – одном из лучших, за десять лет стал дезертиром каждый четвертый призванный. И это вовсе не следствие трусости – из трех с лишним сотен беглецов только один сбежал во время военных действий («перед неприятелем»). Большая часть дезертиров искала спасения на окраинах, кое-кто за рубежом, а немало пополняли собой число «воровских людей». При этом рекруты часто «сносили» оружие – и не только пики, алебарды и фузеи – под конец на вооружении разбойничьих шаек появились даже небольшие пушки. (12,395,23,Т.1,62)
Бегство крестьян именно при Петре приобрело по настоящему массовый характер. Мужик готов был пойти «под пана и под ксендза», нежели служить православному государю. Случалось, беглецы вступали в настоящие сражения с солдатами на границе.
Именно это все и вызвало крестьянскую войну К. Булавина, чудом не достигшую размаха разинщины или пугачевщины.
Теперь же, «вольность народная» (именно императрицу Софью будут называть грядущие историки как ее основоположницу), если и не «торжествует», то медленно но верно отвоевывает себе все больше места в жизни России.
Одновременно проводится задуманная еще при Алексее Михайловиче Леонтием Ординым-Нащокиным городская реформа.
В Москве учреждается Ратуша, в других городах – земские избы.
Городам дается самоуправление и освобождение от контроля воевод, и на новые органы возлагаются многие функции прежнего приказного и воеводского аппарата: сбор налогов, пошлин, кабацких доходов, причем делать это должны были выборные люди от горожан и купечества.