Страница:
Во дворе громко заспорили. Эстрельа Садкала ругал Фифи, Уаскара и Амадито, только что подъехавших на олдсмобиле, за то, что оставили на шоссе машину Турка:
– Идиоты, болваны. Вы что, не понимаете? Вы же меня выдали с потрохами! Езжайте обратно, заберите ее.
Как странно: чувствовать, что ты тут и тебя тут нет. Фифи, Уаскар и Амадито успокаивали Турка: в спешке они очумели и никто не вспомнил о его машине. Какая теперь разница, генерал Роман сегодня ночью возьмет власть. Им нечего бояться. Вся страна выйдет на улицы чествовать их, казнивших тирана.
Они забыли о нем? Властный голос Антонио де-ла-Масы навел порядок. Никому не надо возвращаться на шоссе, там наверняка уже полно calies. Главное сейчас – найти Пупо Романа и показать ему труп, как он требовал. Но возникла проблема: Хуан Томас Диас и Луис Амиама только что были у него дома – Педро Ливио знал этот дом, он находился рядом, на другом углу, – но Мирейа, его жена, сказала, что Пупо ушел с генералом Эспайльатом, «потому что, кажется, что-то случилось с Хозяином». Антонио де-ла-Маса успокоил их:
– Не волнуйтесь. Луис Амиама, Хуан Томас и Модесто Диас пошли за Бибином, братом Пупо. Он нам поможет его найти.
Да, они забыли о нем. Видно, он так и умрет в продырявленном пулями автомобиле, рядом с трупом Трухильо. Ярость охватила его, ярость, которая была бедой его жизни, однако на этот раз он тотчас же успокоился. Что проку яриться в такой момент, болван?
Он прикрыл глаза, потому что в лицо ударил свет – прожектор или сильная лампа. Он узнал склонившиеся над ним лица зятя Хуана Томаса Диаса, дантиста Бьенвенидо Гарсии, Амадито и, кажется, Линито. Да, Линито, врач, доктор Марселино Велес Сантана. Они склонились над ним, ощупывали его, подняли рубашку. Что-то спросили, он не понял, что. Хотел сказать, что боль утихла, спросить, во скольких местах его продырявили, но голоса не было. Он старался открыть глаза пошире, чтобы знали, что он жив.
– Надо везти в больницу, – решительно сказал доктор Велес Сантана. – Он истекает кровью.
У доктора стучали зубы, как от лютой стужи. Они не были настолько близкими друзьями, чтобы Линито так дрожал из-за него. Его била дрожь оттого, что он узнал: они убили Хозяина.
– Внутреннее кровоизлияние. – И голос у него тоже дрожал. – По меньшей мере одна пуля – в области сердца. Его надо немедленно оперировать.
Они заспорили. Ему было все равно, умрет ли он. Несмотря ни на что, он был доволен. Бог наверняка простит его. За то, что он оставил Ольгу на шестом месяце и маленького Луиса Марианито. Бог знает, что ему лично смерть Трухильо никакой выгоды не сулила. Наоборот: он был управляющим на его предприятии, считался привилегированным. А приняв участие в этой затее, он ставил под удар и свою работу, и безопасность семьи. Бог наверняка поймет его и простит.
Он почувствовал страшный спазм в желудке и закричал.
– Спокойно, спокойно, Негр, – просил его Уаскар Техеда.
Он хотел ответить: «Сам ты негр, и мать твоя – негритянка», – но не мог. Его вытаскивали из «Шевроле». Совсем близко было лицо Бьенвенидо – зятя Хуана Томаса, мужа его дочери Марианелы, – и доктора Белеса Сантаны, он все еще клацал зубами. Он узнал Мирито, шофера генерала, и Амадито, тот прихрамывал. Со всеми предосторожностями его перенесли в «Опель» Хуана Томаса, стоявший рядом с «Шевроле». Педро Ливио увидел луну: они сияла на уже безоблачном небе, над манговыми деревьями и цветущими тринитариями.
– Едем в Интернациональную клинику, Педро Ливио, – сказал доктор Велес Сантана. – Потерпи, потерпи еще немножко.
Чем дальше, тем безразличнее ему все становилось. Он был в «Опеле», за рулем – Мирито, Бьенвенидо сидел впереди, а сзади, рядом с ним, доктор Велес Сантана. Линито дал ему понюхать что-то, сильно пахнущее эфиром. «Запах карнавала». Дантист и врач подбадривали:
– Уже подъезжаем, Педро Ливио». Ему безразлично было то, что они говорили, и то, что, похоже, так беспокоило Бьенвенидо и Линито.
– Куда же запропастился генерал Роман?
– Если он не появится, дело – дрянь.
Вместо мороженого Ольга получит сообщение, что ее мужа оперируют в Интернациональной клинике, в трех кварталах от дворца, после того, как покарали убийцу сестер Мирабаль. От дома Хуана Томаса до клиники – всего несколько кварталов. Почему же так долго едут?
Наконец «Опель» остановился. Бьенвенидо и доктор Сантана вышли. Он видел, что они стучали в дверь, над которой светились и искрились буквы: «Приемный покой». Вышла сестра милосердия в белом сестринском головном уборе, появились носилки. Когда Бьенвенидо Гарсиа с Белесом Сантаной поднимали его, боль стала чудовищной: «Уморите, коньо!» Он заморгал, ослепленный белизной коридора. Поднимались в лифте. Теперь он лежал в стерильно-белой комнате, в изголовье – образ Пречистой Девы. Бьенвенидо и Вел ее Сантана куда-то ушли; две сестры раздевали его, молодой мужчина с усиками наклонился к самому его лицу.
– Я – доктор Хосе Хоакин Пуэльо. Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, хорошо, – прошептал он, счастливый, что получилось выговорить. – Плохо дело?
– Я дам вам таблетки от боли, – сказал доктор Пуэльо. – Пока мы вас готовим к операции. Надо вытащить из вас эту пулю.
Из– за плеча доктора выглянуло знакомое лицо -широкий лоб, пронзительные глаза: доктор Артуро Дамирон Рикарт, владелец и заведующий хирургическим отделением Интернациональной клиники. Однако на этот раз он не выглядел улыбчивым добряком, как обычно, доктор был заметно растерян. Бьенвенидо и Линито все ему рассказали?
– Мы тебя готовим к операции, Педро Ливио, сейчас сделаем укол, – предупредил он. – Не бойся, все будет хорошо. Хочешь позвонить домой?
– Только не Ольге, она в положении, боюсь напугать. Лучше – моей свояченице Мари.
Голос, похоже, окреп. Он сказал им номер телефона Мари Деспрадель. Таблетки, которые его заставили проглотить, укол и дезинфицирующая жидкость – сестры вылили несколько пузырьков ему на руку и на живот -подействовали. Голова больше не кружилась, дурнота отступила. Доктор Дамирон вложил ему в руку телефонную трубку.
– Алло, алло?
– Это Педро Ливио, Мари. Я в Интернациональной клинике. Несчастный случай. Не говори Ольге, не пугай ее. Меня будут оперировать.
– Боже правый, Боже правый! Я еду к тебе, Педро Ливио.
Врачи осматривали его, переворачивали, а он не чувствовал их рук. Безмерный покой наполнил его. Он совершенно отчетливо понимал, каким бы другом ни был Дамирон Рикарт, он не может не сообщить в СВОРу, что к нему поступил человек с огнестрельным ранением, это обязаны были делать все больницы и госпитали, в противном случае врачам и сестрам грозила тюрьма. А значит, скоро сюда нагрянет СВОРа и начнется дознание. Нет, нет. Хуан Томас, Антонио, Сальвадор уже показали Пупо Роману труп, и тот уже поднял войска, и уже объявили, что власть переходит к военно-гражданской хунте. Возможно, как раз в эти минуты верные Пупо Роману военные арестовывают или ликвидируют Аббеса Гарсию с его бандой убийц, ведут в камеры братьев и приспешников Трухильо, а народ, наверное, высыпал на улицы – по радио объявили, что тиран мертв. В колониальном городе, вокруг Национального дворца бушует, наверное, карнавал, празднуют свободу. «А ты, Педро Ливио, лежишь на операционном столе, вместо того чтобы плясать, какая жалость».
И тут он увидел заплаканное, испуганное лицо жены.
– Что такое, любимый, что случилось, что с тобой сделали?
Он целовал ее, пытался успокоить («Несчастный случай, любимая, не пугайся, меня будут оперировать»), потом увидел свояченицу Мари, ее мужа Луиса Деспрадель Враче. Он был врачом и теперь расспрашивал доктора Дамирона Рикарта насчет операции.
– Зачем ты это сделал, Педро Ливио?
– Чтобы наши дети жили свободными, любимая. Она засыпала его вопросами и все плакала, плакала.
– Боже мой, ты весь в крови.
И он дал волю чувствам, которые так долго сдерживал, сжал ее руку и, глядя ей в глаза, воскликнул:
– Он мертв, Ольга! Мертв! Мертв!
Было похоже на кино, когда изображение застывает и время прерывается. Ему захотелось смеяться, видя, с каким недоверием смотрят на него Ольга, родственники, сестры милосердия, врачи.
– Замолчи, Педро Ливио, – зашептал доктор Дамирон Рикарт.
Все обернулись на дверь, потому что в коридоре раздался громкий топот вопреки всем табличкам на стенах, просившим соблюдать тишину. Дверь распахнулась. И в толпе военных Педро Ливио сразу узнал рыхлое лицо с двойным подбородком и глаза с набрякшими веками – полковник Джонни Аббес Гарсиа.
– Добрый вечер, – сказал он, глядя на Педро Ливио, но обращаясь к остальным. – Будьте любезны выйти. Доктор Дамирон Рикарт? Вы, доктор, останьтесь.
– Этой мой муж, – заплакала Ольга, обнимая Педро Ливио. – Я хочу быть с ним рядом.
– Выведите ее, – приказал Аббес Гарсиа, не глядя на Ольгу.
В палату уже вошли люди – calies с револьверами у пояса и военные с автоматами «Сан-Кристобаль». Сквозь прикрытые веки он видел, как уводили плачущую Ольгу («Не трогайте его, я жду ребенка»), Мари; свояк сам пошел за ними, не пришлось и подталкивать. Люди вокруг смотрели на него с любопытством и немного брезгливо.
Он узнал генерала Феликса Эрмиду, полковника Фигероа Карриона, которого знал по армии. Говорили, что в СВОРе он был правой рукой Джонни Аббеса.
– Как его состояние? – обратился Аббес к врачу тягуче-лениво.
– Тяжелое, полковник, – ответил доктор Дамирон Рикарт. – Пуля, по-видимому, находится вблизи сердца, в области эпигастрия. Мы дали ему лекарства, чтобы остановить кровотечение и оперировать.
Многие курили, и палата наполнилась дымом. Как хотелось курить, вдохнуть ментоловый дым «Салема» с освежающим запахом, эти сигареты курил Уаскар Техеда, и ими всегда угощала в своем доме Чана Диас.
Над ним нависло, почти касаясь, отечное, с упавшими черепашьими веками лицо Аббеса Гарсии.
– Что с вами произошло? – услышал он мягкий, вкрадчивый голос.
– Не знаю, – ответил он и сразу пожалел, глупее ответа не придумать. Но другого в голову не пришло.
– Кто в вас стрелял? – продолжал Аббес Гарсиа тем же тоном.
Педро Ливио молчал. Невероятно, что за все эти месяцы, пока готовились убить Трухильо, они ни разу не подумали о ситуации, в которую он теперь попал. Приготовить алиби или легенду на случай допроса. «Какие болваны!»
– Несчастный случай. – И снова пожалел, отговорка получилась глупой.
Аббес Гарсиа не выказывал нетерпения. Повисло густое молчание. Педро Ливио чувствовал на себе тяжелые, Враждебные взгляды стоящих вокруг людей. Кончики сигарет, когда они подносили их ко рту, полыхали красным.
– Расскажите мне про этот несчастный случай, – сказал начальник СВОРы тем же тоном.
– Когда я выходил из бара, в меня выстрелили, из машины. Не знаю, кто.
– Из какого бара?
– Из бара «Рубио», на улице Пало Инкадо, у парка Независимости.
Конечно же, через несколько минут calies убедятся, что он врет. Не медвежью ли услугу оказали ему друзья, нарушив уговор пристрелить тяжелораненого товарища?
– Где Хозяин? – спросил Джонни Аббес, и голос выдал волнение.
– Не знаю. – Горло начинало сжимать; силы снова покидали его.
– Он жив? – спросил начальник СВОРы и тут же: – Где он?
И хотя кружилась голова и мутило, как перед обмороком, Педро Ливио понял, что спокойствие начальника СВОРы – только видимость, а на самом деле он кипит от нетерпения. Рука с сигаретой двигалась неловко и не сразу находила рот.
– Надеюсь, что в аду, если ад существует, – услышал он свой голос. – Мы его отправили туда.
Лицо Аббеса Гарсии, чуть затянутое дымом, не дрогнуло и на этот раз, но рот раскрылся, как будто ему не хватало воздуха. Молчание стало еще гуще. Потерять бы сознание – и все дела.
– Кто? – спросил полковник совсем мягко. – Кто отправил его в ад?
Педро Ливио не ответил. Ему смотрели в глаза, и он выдерживал взгляд, как бывало в детстве, в Игуэе, когда они в школе играли в гляделки. Рука полковника поднялась, взяла изо рта горящую сигарету и вдавила ее в лицо Педро Ливио, под левым глазом. Педро Ливио не закричал, не застонал. Закрыл глаза. Прожгло болью, запахло горелым мясом. Когда он открыл глаза, Аббес Гарсиа был все еще здесь. Значит, началось.
– Такие вещи если не делать хорошо, то лучше вообще не делать, – услыхал он. – Знаешь, кто такой Сакариас де-ла-Крус? Шофер Хозяина. Я только что говорил с ним в госпитале «Марион». Он еще тяжелее, чем ты, пули прошили его с головы до ног. Но живой. Видишь, не получилось. Ты влип. Ты тоже не умрешь, Будешь жить. И расскажешь мне, как все происходило. Кто был с тобой на шоссе?
Педро Ливио поплыл, подступала тошнота. Разве Тони Имберт с Антонио не говорили, что Сакариас де-ла-Крус тоже мертвее мертвого? Аббес Гарсия лгал ему, чтобы вытянуть из него имена? Какие дураки. Они должны были убедиться, что шофер Козла тоже мертв.
– Имберт сказал, что Сакариас мертвее мертвого, – возразил он. Как интересно: вроде ты – это ты и в то же время не ты.
Лицо начальника СВОРы склонилось над ним. Он слышал его пропахшее табаком дыхание. Видел маленькие черные глазки в рыжем окружье. Как бы ему хотелось иметь силы, чтобы вцепиться зубами в эти пухлые, рыхлые щеки. Или по крайней мере плюнуть в них.
– Ошибся, он только ранен, – сказал Джонни Аббес. – Какой Имберт?
– Антонио Имберт, – объяснил он в беспокойстве. – Что же – он меня обманул? Какое блядство.
Он отметил движение, кто-то вышел, другие плотнее столпились у постели. Лица растворялись в дыму. Он задыхался, как будто ему наступили на грудь.
– Антонио Имберт и кто еще? – говорил ему в самое ухо полковник Аббес Гарсиа. У него кожа леденела при мысли, что на этот раз он может прожечь ему сигаретой глаз и он останется без глаза. – Имберт командовал? Он организовал это?
– Нет, у нас нет командиров, – забормотал он, боясь, что у него не хватит сил закончить фразу. – А если бы были, командиром стал бы Антонио.
– Какой Антонио?
– Антонио де-ла-Маса, – пояснил он. – Если бы были, конечно, стал бы он. Но у нас нет командиров.
Снова наступило долгое молчание. Ему что – дали пентонал натрия, что он так легко говорит? Но от пентонала засыпают, а он – ни в одном глазу, бодрый, и хочется все рассказать, выложить все секреты, которые раздирают ему внутренности. И он ответит на все, что ни спросят, черт подери. Вокруг него перешептывались, по плитчатому полу заскользили шаги. Уходят? Дверь открывалась, закрывалась.
– Где сейчас Имберт и Антонио де-ла-Маса? – Начальник СВОРы выдохнул дым, и Педро Ливио показалось, что дым вошел ему в глотку, в нос, до самых кишок.
– Ищут Пупо, где же им еще быть. – Хватит ему сил закончить фразу? Изумление Аббеса Гарсии, генерала Феликса Эрмиды и полковника Фигероа Карриона было так велико, что он сделал сверхчеловеческое усилие и объяснил им то, чего они не понимали: – Он, пока не увидит труп Козла, пальцем не шевельнет.
Они таращили глаза, недоверчиво, с ужасом.
– Пупо Роман? – Теперь и Аббес Гарсиа потерял самоуверенность.
– Генерал Роман Фернандес? – отозвался эхом Фигероа Каррион.
– Военный министр? – взвизгнул генерал Феликс Эрмида и побледнел.
Педро Ливио не удивился, когда та же самая рука снова расплющила горящую сигарету о его рот. Горечь табака и пепла на языке. Не было сил выплюнуть вонючую гадость, прожигавшую десны и нёбо.
– Он потерял сознание, полковник, – услышал он шепот доктора Дамирона Рикарта. – Если его не оперировать, он умрет.
– Это вы умрете, если не оживите его, – с глухой яростью отчеканил Аббес Гарсиа. – Сделайте ему переливание крови, все что угодно, но он должен прийти в себя. И говорить. Оживите его, не то я всажу в вас весь свинец, что есть в этом револьвере.
Раз они так говорят, значит, он не умер. Нашли наконец Пупо Романа? Показали ему труп Козла? Если бы революция началась, ни Аббес Гарсиа, ни Феликс Эрмида, ни Фигероа Каррион не стояли бы сейчас у его кровати. Они были бы арестованными или покойниками, и братья, и племянники Трухильо – тоже. Он попробовал попросить их объяснить ему, почему они не арестованы и не покойники, но ничего не получилось. В желудке больше не болело, горели веки и рот от ожогов. Ему сделали укол, дали понюхать ватку, которая пахла ментолом, как сигареты «Салем». Он увидел пузырек с сывороткой рядом, у кровати. Он их слышал, а они считали, что не слышал.
– Правда ли это? – Фигероа Каррион казался больше испуганным, чем удивленным. – Военный министр замешан в такое? Невозможно, Джонни.
– Удивительно, нелепо, необъяснимо, – поправил его Аббес Гарсиа. – Но не невозможно.
– Почему, зачем? – распалялся генерал Феликс Эрмида. – Какая ему от этого выгода? Он обязан Хозяину всем, что имеет. Этот болван называет нам имена, чтобы запутать.
Педро Ливио дернулся, пытаясь подняться, чтобы они знали: он не потерял сознания и не умер, и все, что сказал им, – правда.
– А ты, Феликс, не думаешь, что Хозяин разыграл комедию, чтобы проверить, кто ему верен, а кто – нет? -сказал Фигероа Каррион.
– Уже – нет, – огорченно признался генерал Эрмида. – Если эти сукины дети на самом деле его убили, тут такое начнется.
Полковник Аббес Гарсиа ударил себя по лбу:
– Теперь понимаю, зачем Роман звал меня в Центральные казармы. Ну, конечно, он замешан! Хотел заманить всех близких к Хозяину людей, чтобы запереть до начала переворота. Пойди я туда, был бы уже покойником.
– Просто не верится, коньо, – все повторял генерал Феликс Эрмида.
– Пошлите патрульные отряды СВОРы перекрыть мост Радомеса, – приказал Аббес Гарсиа. – Чтобы никто из правительства – и особенно родственники Трухильо – не переправились через реку Осама и не приблизились к крепости имени 18 Декабря.
– Военный министр, генерал Хосе Рене Роман, муж Мирейи Трухильо, – тупо повторял генерал Феликс Эрмида. – Ничего не понимаю, коньо.
– Считай, что это так, пока не выяснится, что он невиновен, – сказал Аббес Гарсиа. – И поскорее предупреди братьев Хозяина. Пусть соберутся в Национальном дворце. Про Пупо пока не говори. Скажи, что прошел слух о покушении. Давай! Ну, как этот? Могу допросить его?
– Он умирает, полковник, – сказал доктор Дамирон Рикарт. – Мой долг врача…
– Ваш долг – молчать, если не хотите попасть в соучастники.
– Педро Ливио снова увидел, совсем близко, лицо начальник СВОРы. «Я не умираю, – подумал он. – Доктор сказал ему неправду, чтобы он не гасил больше окурки о мое лицо».
– Генерал Роман приказал убить Хозяина? – Снова в нос и рот ударило вонючее дыхание полковника. – Так?
– Его ищут, чтобы показать ему труп, – услыхал он свой крик. – Он такой: верит только своим глазам. И еще – чемоданчик.
Силы стремительно убывали. Он испугался, подумав, что, может, в этот момент calies гасят сигареты о лицо Ольги. Несчастная, вот она, беда. Наверное, потеряет ребенка и проклянет тот день, когда вышла замуж за бывшего капитана Педро Ливио Седеньо.
– Какой чемоданчик? – спросил начальник СВОРы.
– Его, Трухильо, – ответил он быстро, четко выговаривая слова. – Весь в крови снаружи, а внутри – доллары и песо.
– С его инициалами? – продолжал полковник. – С буквами РЛТМ, металлическими?
Он не смог ответить, память подводила. Тони с Антонио нашли чемоданчик в автомобиле, открыли его и сказали, что в нем – битком доминиканские песо и американские доллары. Тысячи тысяч. Он заметил, что начальник СВОРы забеспокоился. Ах, сукин сын, значит, чемоданчик убедил тебя, что это – правда, что его на самом деле убили.
– Кто еще в заговоре? – спросил Аббес Гарсиа. – Назови имена. И тогда отправишься в операционную и из тебя вынут пули. Кто еще?
– Нашли Пупо? – спросил он возбужденно, торопясь. – Показали ему труп? И Балагеру – тоже?
У полковника Аббеса Гарсии еще раз отвалилась челюсть. Так и стоял: разинув рот от изумления и неожиданности. Педро Ливио смутно почувствовал, что по очкам он у них, пожалуй, выигрывает.
– Балагеру? – произнес он по складам, по буквам. -Президенту Республики?
– Он войдет в военно-гражданскую хунту, – объяснил Педро Ливио, изо всех сил сопротивляясь спазмам в желудке. – Я был против. Но они сказали, это нужно, чтобы успокоить ОАГ.
На этот раз ему не хватило времени отвернуться, чтобы вырвало не на постель. Что-то тепленькое, вязкое побежало по шее, запачкало грудь. Он видел, как с отвращением отпрянул начальник СВОРы. Его скрутило, по костям разлился холод. Говорить он уже не мог. Но лицо полковника, искаженное нетерпением, снова склонилось над ним. И глаза смотрели так, словно хотели вскрыть череп и выпотрошить всю правду.
– И Хоакин Балагер – тоже?
Он держал взгляд всего несколько секунд. И закрыл глаза, хотелось спать. Или умереть, все равно. Он слышал, как два или три раза тот спросил: «Балагер? И Балагер – тоже?» Он не ответил и не открыл глаза. Даже когда его передернула дикая, жгущая боль в правой мочке уха. Не закричал, не пошевелился. Вот так и помрешь ты, Педро Ливио, пепельницей начальника шпиков. Какое блядство. Козел мертв. Уснуть. Умереть. Из глубины колодца, в который падал, он услышал голос Аббеса Гарсии: «Такой святоша, конечно же, должен был снюхаться с сутанами, а те – с гринго». Потом наступила долгая тишина, лишь изредка шелестел шепот да робко просил доктор Дамирон Рикарт: если не оперировать, пациент умрет. «Да ведь я и хочу умереть», – думал Педро Ливио.
Кто– то пробежал, торопливые шаги, хлопнула дверь. Снова палата наполнилась людьми, и среди них -снова полковник Фигероа Каррион.
– Мы нашли зубной протез на шоссе, около «Шевроле», Его Превосходительства. Сейчас его изучает дантист доктор Фернандо Камино Сертеро. Я лично его разбудил. Через полчаса он даст заключение. На первый взгляд ему показалось, что это протез Хозяина.
Голос был похоронный. И молчание, в котором его слушали, – такое же.
– Больше ничего не нашли? – Аббес Гарсиа словно откусывал слова.
– Автоматический пистолет 45-го калибра, – сказал Фигероа Каррион. – Несколько часов уйдет на поиски регистрационной записи. В двухстах метрах от места покушения брошена машина. «Меркьюри».
Педро Ливио подумал, что правильно Сальвадор рассердился на Фифи Пасторису, когда тот бросил его «Меркьюри» на шоссе. Теперь они узнают, кто хозяин машины, и очень скоро calies будут гасить сигареты о лицо Турка.
– Выболтал что-нибудь еще?
– Ни много ни мало – еще и Балагер, – прошипел Аббес Гарсиа. – Представляешь? Военный министр и президент Республики. Сказал, что Балагера собирались сунуть в военно-гражданскую хунту, чтобы успокоить ОАГ.
У Фигероа Карриона вырвалось еще одно «коньо!»:
– Это они сговорились, чтобы сбить нас с панталыку. Называть громкие имена, запачкать всех подряд.
– Все может быть, поживем – увидим, – сказал полковник Аббес Гарсиа. – Но кое-что уже ясно. Замешано много народу, предатели – на самом высоком уровне. Ну, разумеется, и сутаны. Надо вытащить епископа Рейлли из колледжа святого Доминго. Лаской или таской.
– И отвезти в Сороковую?
– Там они станут его искать, как только узнают. Лучше – в Сан-Исидро. Но не спеши, дело тонкое, надо посоветоваться с братьями Хозяина. Вот уж кто не может быть в заговоре, так это генерал Вирхилио Гарсиа Трухильо. Пойди и самолично расскажи ему все.
Педро Ливио услышал: шаги Фигероа Карриона удаляются. Он опять остался один на один с начальником СВОРы? Опять начнет гасить окурки? Но не это его сейчас беспокоило. А то, что он понял: хотя они и убили Хозяина, все складывалось не так, как они задумывали. Почему Пупо со своими солдатами не берет власть? Почему Аббес Гарсиа приказывает арестовать епископа Рейлли? Этот кровавый выродок продолжает командовать? Он все время нависает над ним, Педро Ливио не видит его, но его нос и рот чувствуют тяжелое, зловонное дыхание.
– Назови еще имена, и я отпущу тебя отдыхать, – услышал он его голос.
– Он вас не слышит и не видит, полковник, – взмолился доктор Дамирон Рикарт. – Он в коме.
– Тогда оперируйте, – сказал Аббес Гарсиа. – И запомните хорошенько: он нужен мне живой. За его жизнь вы расплатитесь своей.
– Два раза не умирать. – Педро Ливио услышал, как доктор еле выдохнул: – Жизнь у меня всего одна.
XVI
– Идиоты, болваны. Вы что, не понимаете? Вы же меня выдали с потрохами! Езжайте обратно, заберите ее.
Как странно: чувствовать, что ты тут и тебя тут нет. Фифи, Уаскар и Амадито успокаивали Турка: в спешке они очумели и никто не вспомнил о его машине. Какая теперь разница, генерал Роман сегодня ночью возьмет власть. Им нечего бояться. Вся страна выйдет на улицы чествовать их, казнивших тирана.
Они забыли о нем? Властный голос Антонио де-ла-Масы навел порядок. Никому не надо возвращаться на шоссе, там наверняка уже полно calies. Главное сейчас – найти Пупо Романа и показать ему труп, как он требовал. Но возникла проблема: Хуан Томас Диас и Луис Амиама только что были у него дома – Педро Ливио знал этот дом, он находился рядом, на другом углу, – но Мирейа, его жена, сказала, что Пупо ушел с генералом Эспайльатом, «потому что, кажется, что-то случилось с Хозяином». Антонио де-ла-Маса успокоил их:
– Не волнуйтесь. Луис Амиама, Хуан Томас и Модесто Диас пошли за Бибином, братом Пупо. Он нам поможет его найти.
Да, они забыли о нем. Видно, он так и умрет в продырявленном пулями автомобиле, рядом с трупом Трухильо. Ярость охватила его, ярость, которая была бедой его жизни, однако на этот раз он тотчас же успокоился. Что проку яриться в такой момент, болван?
Он прикрыл глаза, потому что в лицо ударил свет – прожектор или сильная лампа. Он узнал склонившиеся над ним лица зятя Хуана Томаса Диаса, дантиста Бьенвенидо Гарсии, Амадито и, кажется, Линито. Да, Линито, врач, доктор Марселино Велес Сантана. Они склонились над ним, ощупывали его, подняли рубашку. Что-то спросили, он не понял, что. Хотел сказать, что боль утихла, спросить, во скольких местах его продырявили, но голоса не было. Он старался открыть глаза пошире, чтобы знали, что он жив.
– Надо везти в больницу, – решительно сказал доктор Велес Сантана. – Он истекает кровью.
У доктора стучали зубы, как от лютой стужи. Они не были настолько близкими друзьями, чтобы Линито так дрожал из-за него. Его била дрожь оттого, что он узнал: они убили Хозяина.
– Внутреннее кровоизлияние. – И голос у него тоже дрожал. – По меньшей мере одна пуля – в области сердца. Его надо немедленно оперировать.
Они заспорили. Ему было все равно, умрет ли он. Несмотря ни на что, он был доволен. Бог наверняка простит его. За то, что он оставил Ольгу на шестом месяце и маленького Луиса Марианито. Бог знает, что ему лично смерть Трухильо никакой выгоды не сулила. Наоборот: он был управляющим на его предприятии, считался привилегированным. А приняв участие в этой затее, он ставил под удар и свою работу, и безопасность семьи. Бог наверняка поймет его и простит.
Он почувствовал страшный спазм в желудке и закричал.
– Спокойно, спокойно, Негр, – просил его Уаскар Техеда.
Он хотел ответить: «Сам ты негр, и мать твоя – негритянка», – но не мог. Его вытаскивали из «Шевроле». Совсем близко было лицо Бьенвенидо – зятя Хуана Томаса, мужа его дочери Марианелы, – и доктора Белеса Сантаны, он все еще клацал зубами. Он узнал Мирито, шофера генерала, и Амадито, тот прихрамывал. Со всеми предосторожностями его перенесли в «Опель» Хуана Томаса, стоявший рядом с «Шевроле». Педро Ливио увидел луну: они сияла на уже безоблачном небе, над манговыми деревьями и цветущими тринитариями.
– Едем в Интернациональную клинику, Педро Ливио, – сказал доктор Велес Сантана. – Потерпи, потерпи еще немножко.
Чем дальше, тем безразличнее ему все становилось. Он был в «Опеле», за рулем – Мирито, Бьенвенидо сидел впереди, а сзади, рядом с ним, доктор Велес Сантана. Линито дал ему понюхать что-то, сильно пахнущее эфиром. «Запах карнавала». Дантист и врач подбадривали:
– Уже подъезжаем, Педро Ливио». Ему безразлично было то, что они говорили, и то, что, похоже, так беспокоило Бьенвенидо и Линито.
– Куда же запропастился генерал Роман?
– Если он не появится, дело – дрянь.
Вместо мороженого Ольга получит сообщение, что ее мужа оперируют в Интернациональной клинике, в трех кварталах от дворца, после того, как покарали убийцу сестер Мирабаль. От дома Хуана Томаса до клиники – всего несколько кварталов. Почему же так долго едут?
Наконец «Опель» остановился. Бьенвенидо и доктор Сантана вышли. Он видел, что они стучали в дверь, над которой светились и искрились буквы: «Приемный покой». Вышла сестра милосердия в белом сестринском головном уборе, появились носилки. Когда Бьенвенидо Гарсиа с Белесом Сантаной поднимали его, боль стала чудовищной: «Уморите, коньо!» Он заморгал, ослепленный белизной коридора. Поднимались в лифте. Теперь он лежал в стерильно-белой комнате, в изголовье – образ Пречистой Девы. Бьенвенидо и Вел ее Сантана куда-то ушли; две сестры раздевали его, молодой мужчина с усиками наклонился к самому его лицу.
– Я – доктор Хосе Хоакин Пуэльо. Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, хорошо, – прошептал он, счастливый, что получилось выговорить. – Плохо дело?
– Я дам вам таблетки от боли, – сказал доктор Пуэльо. – Пока мы вас готовим к операции. Надо вытащить из вас эту пулю.
Из– за плеча доктора выглянуло знакомое лицо -широкий лоб, пронзительные глаза: доктор Артуро Дамирон Рикарт, владелец и заведующий хирургическим отделением Интернациональной клиники. Однако на этот раз он не выглядел улыбчивым добряком, как обычно, доктор был заметно растерян. Бьенвенидо и Линито все ему рассказали?
– Мы тебя готовим к операции, Педро Ливио, сейчас сделаем укол, – предупредил он. – Не бойся, все будет хорошо. Хочешь позвонить домой?
– Только не Ольге, она в положении, боюсь напугать. Лучше – моей свояченице Мари.
Голос, похоже, окреп. Он сказал им номер телефона Мари Деспрадель. Таблетки, которые его заставили проглотить, укол и дезинфицирующая жидкость – сестры вылили несколько пузырьков ему на руку и на живот -подействовали. Голова больше не кружилась, дурнота отступила. Доктор Дамирон вложил ему в руку телефонную трубку.
– Алло, алло?
– Это Педро Ливио, Мари. Я в Интернациональной клинике. Несчастный случай. Не говори Ольге, не пугай ее. Меня будут оперировать.
– Боже правый, Боже правый! Я еду к тебе, Педро Ливио.
Врачи осматривали его, переворачивали, а он не чувствовал их рук. Безмерный покой наполнил его. Он совершенно отчетливо понимал, каким бы другом ни был Дамирон Рикарт, он не может не сообщить в СВОРу, что к нему поступил человек с огнестрельным ранением, это обязаны были делать все больницы и госпитали, в противном случае врачам и сестрам грозила тюрьма. А значит, скоро сюда нагрянет СВОРа и начнется дознание. Нет, нет. Хуан Томас, Антонио, Сальвадор уже показали Пупо Роману труп, и тот уже поднял войска, и уже объявили, что власть переходит к военно-гражданской хунте. Возможно, как раз в эти минуты верные Пупо Роману военные арестовывают или ликвидируют Аббеса Гарсию с его бандой убийц, ведут в камеры братьев и приспешников Трухильо, а народ, наверное, высыпал на улицы – по радио объявили, что тиран мертв. В колониальном городе, вокруг Национального дворца бушует, наверное, карнавал, празднуют свободу. «А ты, Педро Ливио, лежишь на операционном столе, вместо того чтобы плясать, какая жалость».
И тут он увидел заплаканное, испуганное лицо жены.
– Что такое, любимый, что случилось, что с тобой сделали?
Он целовал ее, пытался успокоить («Несчастный случай, любимая, не пугайся, меня будут оперировать»), потом увидел свояченицу Мари, ее мужа Луиса Деспрадель Враче. Он был врачом и теперь расспрашивал доктора Дамирона Рикарта насчет операции.
– Зачем ты это сделал, Педро Ливио?
– Чтобы наши дети жили свободными, любимая. Она засыпала его вопросами и все плакала, плакала.
– Боже мой, ты весь в крови.
И он дал волю чувствам, которые так долго сдерживал, сжал ее руку и, глядя ей в глаза, воскликнул:
– Он мертв, Ольга! Мертв! Мертв!
Было похоже на кино, когда изображение застывает и время прерывается. Ему захотелось смеяться, видя, с каким недоверием смотрят на него Ольга, родственники, сестры милосердия, врачи.
– Замолчи, Педро Ливио, – зашептал доктор Дамирон Рикарт.
Все обернулись на дверь, потому что в коридоре раздался громкий топот вопреки всем табличкам на стенах, просившим соблюдать тишину. Дверь распахнулась. И в толпе военных Педро Ливио сразу узнал рыхлое лицо с двойным подбородком и глаза с набрякшими веками – полковник Джонни Аббес Гарсиа.
– Добрый вечер, – сказал он, глядя на Педро Ливио, но обращаясь к остальным. – Будьте любезны выйти. Доктор Дамирон Рикарт? Вы, доктор, останьтесь.
– Этой мой муж, – заплакала Ольга, обнимая Педро Ливио. – Я хочу быть с ним рядом.
– Выведите ее, – приказал Аббес Гарсиа, не глядя на Ольгу.
В палату уже вошли люди – calies с револьверами у пояса и военные с автоматами «Сан-Кристобаль». Сквозь прикрытые веки он видел, как уводили плачущую Ольгу («Не трогайте его, я жду ребенка»), Мари; свояк сам пошел за ними, не пришлось и подталкивать. Люди вокруг смотрели на него с любопытством и немного брезгливо.
Он узнал генерала Феликса Эрмиду, полковника Фигероа Карриона, которого знал по армии. Говорили, что в СВОРе он был правой рукой Джонни Аббеса.
– Как его состояние? – обратился Аббес к врачу тягуче-лениво.
– Тяжелое, полковник, – ответил доктор Дамирон Рикарт. – Пуля, по-видимому, находится вблизи сердца, в области эпигастрия. Мы дали ему лекарства, чтобы остановить кровотечение и оперировать.
Многие курили, и палата наполнилась дымом. Как хотелось курить, вдохнуть ментоловый дым «Салема» с освежающим запахом, эти сигареты курил Уаскар Техеда, и ими всегда угощала в своем доме Чана Диас.
Над ним нависло, почти касаясь, отечное, с упавшими черепашьими веками лицо Аббеса Гарсии.
– Что с вами произошло? – услышал он мягкий, вкрадчивый голос.
– Не знаю, – ответил он и сразу пожалел, глупее ответа не придумать. Но другого в голову не пришло.
– Кто в вас стрелял? – продолжал Аббес Гарсиа тем же тоном.
Педро Ливио молчал. Невероятно, что за все эти месяцы, пока готовились убить Трухильо, они ни разу не подумали о ситуации, в которую он теперь попал. Приготовить алиби или легенду на случай допроса. «Какие болваны!»
– Несчастный случай. – И снова пожалел, отговорка получилась глупой.
Аббес Гарсиа не выказывал нетерпения. Повисло густое молчание. Педро Ливио чувствовал на себе тяжелые, Враждебные взгляды стоящих вокруг людей. Кончики сигарет, когда они подносили их ко рту, полыхали красным.
– Расскажите мне про этот несчастный случай, – сказал начальник СВОРы тем же тоном.
– Когда я выходил из бара, в меня выстрелили, из машины. Не знаю, кто.
– Из какого бара?
– Из бара «Рубио», на улице Пало Инкадо, у парка Независимости.
Конечно же, через несколько минут calies убедятся, что он врет. Не медвежью ли услугу оказали ему друзья, нарушив уговор пристрелить тяжелораненого товарища?
– Где Хозяин? – спросил Джонни Аббес, и голос выдал волнение.
– Не знаю. – Горло начинало сжимать; силы снова покидали его.
– Он жив? – спросил начальник СВОРы и тут же: – Где он?
И хотя кружилась голова и мутило, как перед обмороком, Педро Ливио понял, что спокойствие начальника СВОРы – только видимость, а на самом деле он кипит от нетерпения. Рука с сигаретой двигалась неловко и не сразу находила рот.
– Надеюсь, что в аду, если ад существует, – услышал он свой голос. – Мы его отправили туда.
Лицо Аббеса Гарсии, чуть затянутое дымом, не дрогнуло и на этот раз, но рот раскрылся, как будто ему не хватало воздуха. Молчание стало еще гуще. Потерять бы сознание – и все дела.
– Кто? – спросил полковник совсем мягко. – Кто отправил его в ад?
Педро Ливио не ответил. Ему смотрели в глаза, и он выдерживал взгляд, как бывало в детстве, в Игуэе, когда они в школе играли в гляделки. Рука полковника поднялась, взяла изо рта горящую сигарету и вдавила ее в лицо Педро Ливио, под левым глазом. Педро Ливио не закричал, не застонал. Закрыл глаза. Прожгло болью, запахло горелым мясом. Когда он открыл глаза, Аббес Гарсиа был все еще здесь. Значит, началось.
– Такие вещи если не делать хорошо, то лучше вообще не делать, – услыхал он. – Знаешь, кто такой Сакариас де-ла-Крус? Шофер Хозяина. Я только что говорил с ним в госпитале «Марион». Он еще тяжелее, чем ты, пули прошили его с головы до ног. Но живой. Видишь, не получилось. Ты влип. Ты тоже не умрешь, Будешь жить. И расскажешь мне, как все происходило. Кто был с тобой на шоссе?
Педро Ливио поплыл, подступала тошнота. Разве Тони Имберт с Антонио не говорили, что Сакариас де-ла-Крус тоже мертвее мертвого? Аббес Гарсия лгал ему, чтобы вытянуть из него имена? Какие дураки. Они должны были убедиться, что шофер Козла тоже мертв.
– Имберт сказал, что Сакариас мертвее мертвого, – возразил он. Как интересно: вроде ты – это ты и в то же время не ты.
Лицо начальника СВОРы склонилось над ним. Он слышал его пропахшее табаком дыхание. Видел маленькие черные глазки в рыжем окружье. Как бы ему хотелось иметь силы, чтобы вцепиться зубами в эти пухлые, рыхлые щеки. Или по крайней мере плюнуть в них.
– Ошибся, он только ранен, – сказал Джонни Аббес. – Какой Имберт?
– Антонио Имберт, – объяснил он в беспокойстве. – Что же – он меня обманул? Какое блядство.
Он отметил движение, кто-то вышел, другие плотнее столпились у постели. Лица растворялись в дыму. Он задыхался, как будто ему наступили на грудь.
– Антонио Имберт и кто еще? – говорил ему в самое ухо полковник Аббес Гарсиа. У него кожа леденела при мысли, что на этот раз он может прожечь ему сигаретой глаз и он останется без глаза. – Имберт командовал? Он организовал это?
– Нет, у нас нет командиров, – забормотал он, боясь, что у него не хватит сил закончить фразу. – А если бы были, командиром стал бы Антонио.
– Какой Антонио?
– Антонио де-ла-Маса, – пояснил он. – Если бы были, конечно, стал бы он. Но у нас нет командиров.
Снова наступило долгое молчание. Ему что – дали пентонал натрия, что он так легко говорит? Но от пентонала засыпают, а он – ни в одном глазу, бодрый, и хочется все рассказать, выложить все секреты, которые раздирают ему внутренности. И он ответит на все, что ни спросят, черт подери. Вокруг него перешептывались, по плитчатому полу заскользили шаги. Уходят? Дверь открывалась, закрывалась.
– Где сейчас Имберт и Антонио де-ла-Маса? – Начальник СВОРы выдохнул дым, и Педро Ливио показалось, что дым вошел ему в глотку, в нос, до самых кишок.
– Ищут Пупо, где же им еще быть. – Хватит ему сил закончить фразу? Изумление Аббеса Гарсии, генерала Феликса Эрмиды и полковника Фигероа Карриона было так велико, что он сделал сверхчеловеческое усилие и объяснил им то, чего они не понимали: – Он, пока не увидит труп Козла, пальцем не шевельнет.
Они таращили глаза, недоверчиво, с ужасом.
– Пупо Роман? – Теперь и Аббес Гарсиа потерял самоуверенность.
– Генерал Роман Фернандес? – отозвался эхом Фигероа Каррион.
– Военный министр? – взвизгнул генерал Феликс Эрмида и побледнел.
Педро Ливио не удивился, когда та же самая рука снова расплющила горящую сигарету о его рот. Горечь табака и пепла на языке. Не было сил выплюнуть вонючую гадость, прожигавшую десны и нёбо.
– Он потерял сознание, полковник, – услышал он шепот доктора Дамирона Рикарта. – Если его не оперировать, он умрет.
– Это вы умрете, если не оживите его, – с глухой яростью отчеканил Аббес Гарсиа. – Сделайте ему переливание крови, все что угодно, но он должен прийти в себя. И говорить. Оживите его, не то я всажу в вас весь свинец, что есть в этом револьвере.
Раз они так говорят, значит, он не умер. Нашли наконец Пупо Романа? Показали ему труп Козла? Если бы революция началась, ни Аббес Гарсиа, ни Феликс Эрмида, ни Фигероа Каррион не стояли бы сейчас у его кровати. Они были бы арестованными или покойниками, и братья, и племянники Трухильо – тоже. Он попробовал попросить их объяснить ему, почему они не арестованы и не покойники, но ничего не получилось. В желудке больше не болело, горели веки и рот от ожогов. Ему сделали укол, дали понюхать ватку, которая пахла ментолом, как сигареты «Салем». Он увидел пузырек с сывороткой рядом, у кровати. Он их слышал, а они считали, что не слышал.
– Правда ли это? – Фигероа Каррион казался больше испуганным, чем удивленным. – Военный министр замешан в такое? Невозможно, Джонни.
– Удивительно, нелепо, необъяснимо, – поправил его Аббес Гарсиа. – Но не невозможно.
– Почему, зачем? – распалялся генерал Феликс Эрмида. – Какая ему от этого выгода? Он обязан Хозяину всем, что имеет. Этот болван называет нам имена, чтобы запутать.
Педро Ливио дернулся, пытаясь подняться, чтобы они знали: он не потерял сознания и не умер, и все, что сказал им, – правда.
– А ты, Феликс, не думаешь, что Хозяин разыграл комедию, чтобы проверить, кто ему верен, а кто – нет? -сказал Фигероа Каррион.
– Уже – нет, – огорченно признался генерал Эрмида. – Если эти сукины дети на самом деле его убили, тут такое начнется.
Полковник Аббес Гарсиа ударил себя по лбу:
– Теперь понимаю, зачем Роман звал меня в Центральные казармы. Ну, конечно, он замешан! Хотел заманить всех близких к Хозяину людей, чтобы запереть до начала переворота. Пойди я туда, был бы уже покойником.
– Просто не верится, коньо, – все повторял генерал Феликс Эрмида.
– Пошлите патрульные отряды СВОРы перекрыть мост Радомеса, – приказал Аббес Гарсиа. – Чтобы никто из правительства – и особенно родственники Трухильо – не переправились через реку Осама и не приблизились к крепости имени 18 Декабря.
– Военный министр, генерал Хосе Рене Роман, муж Мирейи Трухильо, – тупо повторял генерал Феликс Эрмида. – Ничего не понимаю, коньо.
– Считай, что это так, пока не выяснится, что он невиновен, – сказал Аббес Гарсиа. – И поскорее предупреди братьев Хозяина. Пусть соберутся в Национальном дворце. Про Пупо пока не говори. Скажи, что прошел слух о покушении. Давай! Ну, как этот? Могу допросить его?
– Он умирает, полковник, – сказал доктор Дамирон Рикарт. – Мой долг врача…
– Ваш долг – молчать, если не хотите попасть в соучастники.
– Педро Ливио снова увидел, совсем близко, лицо начальник СВОРы. «Я не умираю, – подумал он. – Доктор сказал ему неправду, чтобы он не гасил больше окурки о мое лицо».
– Генерал Роман приказал убить Хозяина? – Снова в нос и рот ударило вонючее дыхание полковника. – Так?
– Его ищут, чтобы показать ему труп, – услыхал он свой крик. – Он такой: верит только своим глазам. И еще – чемоданчик.
Силы стремительно убывали. Он испугался, подумав, что, может, в этот момент calies гасят сигареты о лицо Ольги. Несчастная, вот она, беда. Наверное, потеряет ребенка и проклянет тот день, когда вышла замуж за бывшего капитана Педро Ливио Седеньо.
– Какой чемоданчик? – спросил начальник СВОРы.
– Его, Трухильо, – ответил он быстро, четко выговаривая слова. – Весь в крови снаружи, а внутри – доллары и песо.
– С его инициалами? – продолжал полковник. – С буквами РЛТМ, металлическими?
Он не смог ответить, память подводила. Тони с Антонио нашли чемоданчик в автомобиле, открыли его и сказали, что в нем – битком доминиканские песо и американские доллары. Тысячи тысяч. Он заметил, что начальник СВОРы забеспокоился. Ах, сукин сын, значит, чемоданчик убедил тебя, что это – правда, что его на самом деле убили.
– Кто еще в заговоре? – спросил Аббес Гарсиа. – Назови имена. И тогда отправишься в операционную и из тебя вынут пули. Кто еще?
– Нашли Пупо? – спросил он возбужденно, торопясь. – Показали ему труп? И Балагеру – тоже?
У полковника Аббеса Гарсии еще раз отвалилась челюсть. Так и стоял: разинув рот от изумления и неожиданности. Педро Ливио смутно почувствовал, что по очкам он у них, пожалуй, выигрывает.
– Балагеру? – произнес он по складам, по буквам. -Президенту Республики?
– Он войдет в военно-гражданскую хунту, – объяснил Педро Ливио, изо всех сил сопротивляясь спазмам в желудке. – Я был против. Но они сказали, это нужно, чтобы успокоить ОАГ.
На этот раз ему не хватило времени отвернуться, чтобы вырвало не на постель. Что-то тепленькое, вязкое побежало по шее, запачкало грудь. Он видел, как с отвращением отпрянул начальник СВОРы. Его скрутило, по костям разлился холод. Говорить он уже не мог. Но лицо полковника, искаженное нетерпением, снова склонилось над ним. И глаза смотрели так, словно хотели вскрыть череп и выпотрошить всю правду.
– И Хоакин Балагер – тоже?
Он держал взгляд всего несколько секунд. И закрыл глаза, хотелось спать. Или умереть, все равно. Он слышал, как два или три раза тот спросил: «Балагер? И Балагер – тоже?» Он не ответил и не открыл глаза. Даже когда его передернула дикая, жгущая боль в правой мочке уха. Не закричал, не пошевелился. Вот так и помрешь ты, Педро Ливио, пепельницей начальника шпиков. Какое блядство. Козел мертв. Уснуть. Умереть. Из глубины колодца, в который падал, он услышал голос Аббеса Гарсии: «Такой святоша, конечно же, должен был снюхаться с сутанами, а те – с гринго». Потом наступила долгая тишина, лишь изредка шелестел шепот да робко просил доктор Дамирон Рикарт: если не оперировать, пациент умрет. «Да ведь я и хочу умереть», – думал Педро Ливио.
Кто– то пробежал, торопливые шаги, хлопнула дверь. Снова палата наполнилась людьми, и среди них -снова полковник Фигероа Каррион.
– Мы нашли зубной протез на шоссе, около «Шевроле», Его Превосходительства. Сейчас его изучает дантист доктор Фернандо Камино Сертеро. Я лично его разбудил. Через полчаса он даст заключение. На первый взгляд ему показалось, что это протез Хозяина.
Голос был похоронный. И молчание, в котором его слушали, – такое же.
– Больше ничего не нашли? – Аббес Гарсиа словно откусывал слова.
– Автоматический пистолет 45-го калибра, – сказал Фигероа Каррион. – Несколько часов уйдет на поиски регистрационной записи. В двухстах метрах от места покушения брошена машина. «Меркьюри».
Педро Ливио подумал, что правильно Сальвадор рассердился на Фифи Пасторису, когда тот бросил его «Меркьюри» на шоссе. Теперь они узнают, кто хозяин машины, и очень скоро calies будут гасить сигареты о лицо Турка.
– Выболтал что-нибудь еще?
– Ни много ни мало – еще и Балагер, – прошипел Аббес Гарсиа. – Представляешь? Военный министр и президент Республики. Сказал, что Балагера собирались сунуть в военно-гражданскую хунту, чтобы успокоить ОАГ.
У Фигероа Карриона вырвалось еще одно «коньо!»:
– Это они сговорились, чтобы сбить нас с панталыку. Называть громкие имена, запачкать всех подряд.
– Все может быть, поживем – увидим, – сказал полковник Аббес Гарсиа. – Но кое-что уже ясно. Замешано много народу, предатели – на самом высоком уровне. Ну, разумеется, и сутаны. Надо вытащить епископа Рейлли из колледжа святого Доминго. Лаской или таской.
– И отвезти в Сороковую?
– Там они станут его искать, как только узнают. Лучше – в Сан-Исидро. Но не спеши, дело тонкое, надо посоветоваться с братьями Хозяина. Вот уж кто не может быть в заговоре, так это генерал Вирхилио Гарсиа Трухильо. Пойди и самолично расскажи ему все.
Педро Ливио услышал: шаги Фигероа Карриона удаляются. Он опять остался один на один с начальником СВОРы? Опять начнет гасить окурки? Но не это его сейчас беспокоило. А то, что он понял: хотя они и убили Хозяина, все складывалось не так, как они задумывали. Почему Пупо со своими солдатами не берет власть? Почему Аббес Гарсиа приказывает арестовать епископа Рейлли? Этот кровавый выродок продолжает командовать? Он все время нависает над ним, Педро Ливио не видит его, но его нос и рот чувствуют тяжелое, зловонное дыхание.
– Назови еще имена, и я отпущу тебя отдыхать, – услышал он его голос.
– Он вас не слышит и не видит, полковник, – взмолился доктор Дамирон Рикарт. – Он в коме.
– Тогда оперируйте, – сказал Аббес Гарсиа. – И запомните хорошенько: он нужен мне живой. За его жизнь вы расплатитесь своей.
– Два раза не умирать. – Педро Ливио услышал, как доктор еле выдохнул: – Жизнь у меня всего одна.
XVI
– Мануэль Алонсо? – Тетушка Аделина подносит ладошку к уху, как будто не расслышала, но Урания знает, что у старушки прекрасный слух и она притворяется, тянет время, чтобы оправиться от удивления. И Лусиндита с Манолитой тоже смотрят на нее широко раскрытыми глазами. На одну Марианиту, похоже, имя не произвело впечатления.