Лоуэлл Элизабет. Только любовь

   «Но может быть, Бич не станет просить меня об этом. Может быть, он просто хочет помочь мне, его удовлетворят моя благодарность и приготовленная мной домашняя пища».
   Но затем Шеннон вспомнила его признание, горячий взгляд его серых глаз и решила, что не стоит себя обманывать.
   «Бич хочет меня, это ясно. Точно так же, как Калпепперы».
   Шеннон зябко поежилась, чувствуя, что насквозь продрогла. Ее личного опыта пока не хватало, чтобы прийти к выводу, что женщина терпит домогательства и грубые ласки мужчин в обмен на кров, пищу и безопасность.
   И еще за детей. Этих милых малышей, которых можно пеленать, ласкать и любить, петь им колыбельные.
   Красавчик заскулил и мягко обхватил руку Шеннон зубами, напоминая о своем присутствии. Это напомнило ей также о том, что она стоит под ледяным вечерним
   Дождем и душа ее столь же пуста, как и поляна после ухода Бича.
   "Перестань предаваться мечтам, – сердито приказала себе Шеннон. – Мать тоже мечтала – и что в результате? Явился никчемный заезжий мужчина, а затем навсегда бросил ее.
   У нее появилась я. Я любила ее, а она любила только опий.
   Чероки права. Любовь – это сказка, придуманная для, того, чтобы женщины не оставались одинокими и о них заботились мужчины".
   Шеннон медленно повернулась и вошла в хижину, в которой было не намного теплее, чем под дождем.

Глава 3

   Шеннон проснулась, когда еще не занялась заря. Гроза к тому времени утихла. Небо постепенно светлело и приобретало серебристый оттенок.
   Как глаза Бича…
   Красавчик тихонько заскулил и ткнулся носом в щеку Шеннон.
   – Б-р-р, у тебя нос холодный как лед, – поежилась Шеннон.
   Все же она погладила пса. Он был единственным живым существом, который отвечал ей любовью на любовь. Шеннон не представляла, что бы она делала без Красавчика, когда Молчаливый Джон надолго исчез зимой шестьдесят пятого года.
   Вряд ли можно было назвать ее двоюродного деда интересным собеседником. Он вполне заслуженно носил прозвище Молчаливый Джон. Но тем не менее Шеннон была благодарна ему. Какой бы тоскливой и трудной ни была жизнь в долине Эго, Шеннон отдавала ей предпочтение, когда сравнивала с той, оставшейся в прошлом, жизни в Виргинии.
   На территории Колорадо Шеннон была свободна. В Виргинии ей жилось хуже, чем рабыне.
   – Доброе утро, мой славный зверь, – потягиваясь, проговорила Шеннон. – Как ты думаешь, лето и впрямь уже пришло? Иногда мне бывает так холодно, что даже в горячем источнике не могу согреться.
   Услышав слова «горячий источник», Красавчик навострил уши. Он поднял голову и заскулил, повернувшись в ту сторону комнаты, где виднелась буфетная дверца, открыв которую, можно попасть в узкий тоннель. Тоннель приводил к пещере, где находился горячий источник. Нужно сказать, что вода в нем была не сернистой, как обычно, а почти пресной.
   Молчаливый Джон лечился целебной водой из источника, когда у него разыгрывался артрит. Шеннон просто доставляло удовольствие лежать в дымящейся теплой воде. Горячий источник экономил им дрова при стирке и купании. Поношенная одежда, в которой постоянно ходила Шеннон, благодаря источнику была неизменно чистой. В этом диком месте, где отсутствовали практически любые блага цивилизации, горячий источник являл собой величайшую роскошь.
   В первые зимы своего одиночества, когда у Шеннон не хватало ни сил, ни умения рубить большие деревья, чтобы отапливать хижину, горячий источник буквально спасал ей жизнь. Сейчас она гораздо лучше управлялась с топором, молотком и пилой, хотя и не так хорошо, как следовало бы. Возле хижины находился запас дров, которого хватит всего лишь на несколько дней.
   «Хвала Господу за горячий источник! А то я стала бы грязнулей не хуже Мэрфи или Калпепперов».
   Увидев, куда смотрит хозяйка, Красавчик радостно взвизгнул. Псу очень нравилось охотиться за тенями в ручье, который вытекал из озерка вокруг горячего источника. Ручей этот был коротким и исчезал в трещине скалы.
   – Не сейчас, – сказала, обращаясь к Красавчику, Шеннон. – Прежде нам надо вернуть соль, которую мы брали взаймы у Чероки. Она – тьфу! – он нуждается в ней. – Шеннон нахмурилась и снова обратилась к Красавчику:
   – Хорошо, что никого поблизости нет… Я уже привыкла, что меня называют женой Молчаливого Джона, но мне потребуется время, чтобы я стала говорить о Чероки, что это «он», хотя точно знаю, что это «она».
   Шеннон вспомнила скабрезные реплики Калпепперов и горестно поджала губы.
   – Конечно, я не осуждаю Чероки за этот маскарад… Чем дольше будет отсутствовать Молчаливый
   Джон, тем больше у меня шансов узнать, почему она решила переодеться мужчиной, назвала себя шаманом и стала жить в долине Аваланш-Крик.
   Решительным движением руки Шеннон отбросила теплое одеяло из медвежьей шкуры, которое спасало ее ночью от холода.
   Особых дел по дому в это утро не предвиделось. Поскольку Шеннон не собиралась оставаться в хижине, не было смысла разводить огонь. Было ни к чему и зажигать фонарь и тратить драгоценное масло, тем
   Более что до восхода солнца оставалось не так уж много времени.
   Из серебряного кувшина, некогда принадлежавшего матери, Шеннон налила в чашку воды. Вода была настолько холодной, что ломило зубы, тем не менее с ней легче было прожевать вяленую оленину.
   Не переставая жевать, она надела одну из самых лучших курток Молчаливого Джона и направилась к входной двери. На ходу сунула еще несколько кусочков оленины в карман.
   «Это последняя оленина, – с тревогой подумала Шеннон. – Слава Богу, что олени начинают возвращаться на высокогорье».
   Прежде чем отпереть дверь хижины, она сняла висевший недалеко от входа дробовик. Привычным движением она разрядила его, взяла фланелевую тряпку и стала протирать.
   Шеннон едва исполнилось пятнадцать лет, когда Молчаливый Джон потребовал, чтобы она научилась пользоваться его оружием и ухаживать за ним. В этом отношении он был с ней строг. Правда, владеть должным образом ружьем пятидесятого калибра, которое предпочитал Молчаливый Джон, она так и не научилась, но с более легкими видами оружия обращалась вполне уверенно и способна была защитить себя.
   Однако нужно было также обеспечивать себя едой. Денег на покупку дополнительных патронов, чтобы совершенствоваться в стрельбе, не было, поэтому Шеннон старалась подойти к добыче как можно ближе, чтобы не истратить заряд попусту. В результате животное обнаруживало ее присутствие и уходило.
   – Но я стреляю все лучше, – утешала себя Шеннон. – Зимой Чероки не придется охотиться за двоих.
   Быстрыми, уверенными движениями Шеннон протерла дробовик, удостоверилась, что внутрь не попала влага. Удовлетворенная осмотром, она снова зарядила дробовик и положила несколько патронов в карманы, оставив в коробке лишь три заряда.
   Запасы патронов, как и вяленой оленины, были на исходе.
   – Когда я снова отправлюсь в Холлер-Крик, нужно купить патронов… А ты будешь сопровождать меня, Красавчик. Я знаю, ты не любишь толпу незнакомых людей, но мне нужно, чтобы ты прикрыл меня.
   Красавчик едва сдерживал нетерпение, бросая взгляды то на дверь, то на хозяйку.
   – Но для того чтобы я могла что-то купить в лавке, мне нужно добыть хоть чуть-чуть золота на каком-нибудь участке Молчаливого Джона, – продолжала размышлять вслух Шеннон, что уже давно сделалось у нее привычкой. – Обручальное кольцо матери было моей последней ценностью, если не считать маленького мешочка золота. Но я берегу его на зиму, на самый крайний случай.
   В душе Шеннон надеялась, что дело не дойдет до этого мешочка. Это было последнее, что отделяло ее от той степени нужды, которая толкала женщин на продажу своего тела.
   – Если бы ты мог научить меня, как выслеживать зверя, – обратилась Шеннон к Красавчику. – Тогда я могла бы подойти поближе к оленю и превратить его в оленину.
   Красавчик с обожанием смотрел на хозяйку темными, внимательными глазами. Охотясь вместе с ней, он, учуяв зверя, преследовал его с такой прытью, что Шеннон далеко отставала от него. Иногда удавалось подстрелить оленя, иногда менее вкусную дичь.
   Молчаливый Джон учил Шеннон, как следует убивать и разделывать добычу, но она не успела обучиться тому, как заготавливать дичь впрок. Молчаливый Джон, когда охота была удачной, охотился в одиночку.
   Все остальное время он занимался тем, что рыл золото в горах. Этому искусству он также не успел обучить свою внучатую племянницу, которую привез из Виргинии.
   – Но я учусь, – твердо сказала Шеннон. – Прошлой осенью я убила одного оленя и нескольких куропаток и тетеревов. Если продержится хорошая погода, я буду охотиться подальше, чтобы запастись едой. А потом отправлюсь рыть золото, после этого снова стану охотиться, запасусь мясом, возьму золото и отправлюсь в город, чтобы купить продукты на зиму…
   Внезапно она замолчала. Лето здесь было слишком коротким, чтобы успеть сделать так много. На высоте восемь тысяч футов оно длилось немногим дольше жизни мухи-поденки.
   – А дрова! – спохватилась Шеннон. – Господи, как я забыла о них? Их надо пилить, и колоть, и складывать в штабеля, и сушить! Нужно много дров, даже несмотря на горячий источник, их нужно заготовить до того, как занесет снегом перевалы и поваленные деревья, а дичь уйдет вниз.
   Шеннон шумно втянула воздух, чтобы погасить внезапно возникшее чувство тревоги, которое то и дело посещало ее после того, как Молчаливый Джон ушел и столько времени не возвращался.
   «Мне страшно, Красавчик. Честное слово, мне страшно».
   Но такие слова Шеннон никогда не произносила вслух. Она с тринадцати лет усвоила, что страх лишь усугубляет ситуацию. Люди догадаются, что она созрела для того, чтобы перестать противиться судьбе.
   – Надо жить сегодняшними заботами, – строго выговорила себе Шеннон. – У меня достаточно времени, чтобы успеть все, если я буду заниматься делом, а не заламывать в панике руки!
   Быстрым легким шагом она подошла к ларю с крышкой, прикрепленной коваными панелями, в котором хранились продукты. Кроме муки и соли, купленных вчера, там ничего больше не было. Накануне вечером она разделила соль на две неравные части. Меньшая была ее, большую она должна отдать Чероки, которая одалживала ей соль на Рождество.
   – Надо было сказать Бичу, чтобы он оставил продукты, за которые я уплатила, – пробормотала Шеннон.
   Вспомнив о Калпепперах, она передернула плечами от страха и отвращения.
   Зато при воспоминании о высокорослом мужчине, который ехал к ней невзирая на грозу, она вдруг испытала непривычное волнение.
   – Пошли, Красавчик. Нам пора навестить Чероки. Она наверняка подскажет мне что-нибудь дельное.
   Красавчик бросился к двери, опережая Шеннон. Она внимательно наблюдала за ним, понимая, что, если кто-то бродит вокруг хижины, Красавчик обнаружит злоумышленника гораздо раньше ее.
   Красавчик поднял морду, держа нос по ветру и принюхиваясь к долетающим запахам. Затем он двинулся вперед, дав понять хозяйке, что никакой опасности нет.
   Тем не менее Шеннон, в свою очередь, проявила осторожность. Она выглянула из дверей и осмотрелась. Никаких подозрительных следов на примороженной траве не было видно. Она с облегчением вздохнула, но для верности еще раз посмотрела по сторонам.
   Пальцы Шеннон покоились рядом со спусковым крючком дробовика. Ветер рванул ее шляпу, но она надежно прикрепила ее вылинялым шелковым шарфом – одним из немногих предметов роскоши, оставшихся со времени ее детства, когда она жила в Виргинии.
   Закрыв за собой дверь, Шеннон направилась в сторону хижины Чероки. Можно было, конечно, оседлать Разорбека, но он еще не успел отдохнуть после поездки в Холлер-Крик. Старый мул остался на привязи пощипывать молодую траву.
   До жилья Чероки было менее двух миль. Занимающаяся заря уже выкрасила все вокруг в розовые, золотистые и перламутровые тона. Красота раннего утра приободрила Шеннон. Наслаждаясь утренней свежестью, красками неба и гор и мурлыкая себе поднос песенку без слов, Шеннон легкой походкой двинулась по знакомой тропе через лес.
   Дойдя до поляны, на которой стояла хижина Чероки, Шеннон остановилась на опушке и крикнула. С появлением Калпепперов в долине Эго люди стали относиться к незваным гостям более настороженно. Если о визите не договаривались заранее, гость мог нарваться и на выстрел. Даже репутация шамана, которую имела Чероки, вряд ли могла остановить таких, как Калпепперы.
   Шеннон подождала, пока из приоткрытой двери хижины не донесся голос Чероки:
   – Проходи, девочка! А то, стоя на месте, и замерзнуть можно!
   – Вперед, Красавчик! – скомандовала Шеннон.
   Пес подался вперед. Когда он подбежал к хижине, дверь распахнулась настежь, и в проеме появилась высокая, поджарая фигура.
   Едва бросив взгляд на Чероки, Шеннон поняла, что у старухи что-то неладно с правой ногой.
   – Здравствуй, девочка, – приветствовала ее Чероки. – Замечательный день, а?
   – Верно, замечательный, – согласилась Шеннон. – Красавчик, дай пройти! Если ты голоден, раздобудь себе что-нибудь на завтрак.
   Дверь хижины закрылась. Красавчик остался снаружи. Если в крохотной комнатке еще как-то могли поместиться двое людей, то уж для огромного пса там решительно не было места.
   – Я слышала, что ты ходила в Холлер-Крик за продуктами, – сказала Чероки.
   – Откуда тебе известно?
   – Рассказали… Племянник Раненого Медведя менял в лавке золото на виски. Там он слышал, как Калпепперы получили наконец по заслугам.
   – Разве?
   – Клянусь в этом твоей радостной улыбкой! Где ты была, когда вся пыль осела? Ведь сцепились как-никак из-за тебя.
   – Когда я услышала щелканье кнута, то схватила муку и соль и вылетела оттуда как ужаленная, – созналась Шеннон.
   Чероки хрипло рассмеялась. Седые волосы ее были на индейский манер заплетены в две косы, хотя она была полукровка, которая предпочла жить в полном одиночестве, чтобы не слышать оскорбительных реплик с той и другой стороны по поводу того, что она не белая и не индианка. Амулет в виде мешочка, висевший на шее Чероки, намекал на мудрость его обладательницы, которую, кстати, можно было прочитать в спокойном взгляде ее черных глаз.
   Если кто-то, кроме Шеннон, и знал о том, что Чероки – старая женщина, а не старый мужчина, то не поднимал из-за этого шум. Она знала лечебные свойства всех трав и умела исцелять раны. Как индейцы, так и белые почитали ее за шамана.
   – Садись, – предложила Чероки.
   Шеннон опустилась на стул, который стоял впритык к старинной деревянной плитке. Чероки присела на койку. Хижина была настолько маленькой, что Шеннон и Чероки едва не касались друг друга коленями.
   – Что у тебя с ногой? – спросила Шеннон.
   Чероки отвернулась и стала набивать в каменную
   Трубку табак, смешанный с травой, после чего чиркнула спичкой и затянулась.
   – Очень трудная зима была, – проговорила она, – но в племени Раненого Медведя умерла только одна женщина, да один ребенок родился мертвым. Остальные все бодрые и здоровые, как твоя собака.
   Шеннон очень хотелось выяснить, что все-таки случилось с ногой Чероки, но она не стала возвращаться к этой теме. Чероки всегда говорила о том, что интересовало ее, все остальное попросту игнорировала.
   – Если с ними что-то и случится, твои снадобья поставят их на ноги, – проговорила, морщась от запаха, Шеннон.
   Вкус приготавливаемых Чероки снадобий и смесей был, как правило, ужасным, но старая женщина утверждала, что именно в этом их сила.
   Шеннон украдкой оглядела комнатку. Обычно возле плиты стояло ведро с водой, на полу был изрядный запас дров, а на плите что-то жарилось или варилось. Нередко можно было увидеть свежеиспеченные лепешки.
   Сегодня ведро было пусто, дров едва ли хватит даже на растопку, а съестным даже не пахло.
   – Пока я шла сюда, мне захотелось пить, – сказала Шеннон, потянувшись к ведру. – Не возражаешь, если я принесу воды?
   Поколебавшись, Чероки пожала плечами.
   – Ручей страшно холодный, у меня ломит зубы, если я пью такую ледяную воду, – пробормотала старая женщина.
   – Тогда я сейчас принесу воды, и ее можно будет немного подогреть.
   Опять поколебавшись, Чероки вздохнула:
   – Я очень благодарна тебе, Шеннон. Я сегодня неважно себя чувствую.
   Шеннон сбегала за водой и принесла в комнату дров. Укладывая их между койкой и плитой, она искоса посмотрела на Чероки и с огорчением отметила, что та выглядит бледной и изможденной.
   – Пока я здесь, – бодрым голосом проговорила Шеннон, я вычищу этот горшок и приготовлю суп. Ничто не подкрепляет лучше супа.
   На сей раз Чероки даже не пыталась возражать. Она просто откинулась на кровати и тихонько ругнулась.
   – Я поскользнулась, когда несла воду. Это было дней шесть назад, – призналась Чероки. – Подвернула лодыжку. После припарок стало получше, но пока еще проклятая нога побаливает.
   – Побереги ее, – посоветовала Шеннон, отскабливая горшок. – Со временем заживет.
   Чероки еле заметно улыбнулась:
   – Я точно такой же совет давала Молчаливому Джону, когда Разорбек наступил ему на ногу.
   – Надеюсь, что ты не в пример ему последуешь хорошему совету.
   – А самого Молчаливого Джона нет…
   Это было не похоже на вопрос. Это скорее прозвучало как утверждение. Однако Шеннон сделала вид, что Чероки спрашивает, а ей следует отвечать.
   – Да, пока никаких вестей…
   – Ты должна смотреть правде в глаза… Ты стала вдовой.
   Шеннон ничего не ответила.
   – Даже до Калпепперов это дошло, – продолжала Чероки, – а ведь их не заподозришь в большом уме.
   – Я оденусь в одежду Молчаливого Джона и снова проеду на Разорбеке через перевал.
   Чероки хмыкнула:
   – Не рассчитывай, что тебе и на этот раз удастся их одурачить.
   Шеннон пожала плечами:
   – А что же делать?
   – Что ты можешь сказать о мужчине по прозвищу Бич? – спросила Чероки. – Маленький Медведь сказал, что он ехал по твоим следам от самой лавки.
   – Маленький Медведь такой же сплетник, как и его дядя – Раненый Медведь.
   Однако Чероки ждала, когда Шеннон расскажет ей о Биче.
   Вместо этого Шеннон сосредоточила все свое внимание на приготовлении супа, словно для нее это был вопрос жизни и смерти.

* * *

   – Так что же? – Чероки отнюдь не собиралась отступать.
   – Ты о чем?
   – О Биче, как ты сама понимаешь. Он нашел тебя?
   – Да.
   – Несносная девочка! Ты слишком долго общалась с Молчаливым Джоном!.. Что произошло между вами?
   – Я заставила его уехать.
   – Каким образом?
   – С помощью Красавчика и дробовика.
   – Гм! – хмыкнула Чероки. – Если этот парень уехал, то сделал только потому, что так сам решил, а не потому, что ты его запугала… А что он хотел?
   – Того же, чего хотят и Калпепперы, – заносчиво сказала Шеннон.
   – Сомневаюсь. Он не из числа тех, кто бегает за каждой юбкой.
   Шеннон подняла голову, удивившись тому, что Чероки, оказывается, способна сказать доброе слово о ком-либо из мужчин.
   – Ты знаешь Бича? – спросила Шеннон.
   – Не напрямую. Раненый Медведь и Вулф Лоунтри поддерживают отношения друг с другом, а Лоунтри на короткой ноге с Рено – братом Бича.
   – Рено? Этакий громила с ружьем? – удивилась Шеннон.
   – Да, но он пускает его в ход лишь тогда, когда его вынуждают. Вообще-то он заядлый охотник за золотом. Можно подумать, что он общается с духами, когда узнаешь, как ему со своей женой Евой удается найти золото. Об этом Вулф Лоунтри рассказал Раненому Медведю, а…
   – А Маленький Медведь рассказал тебе, – закончила фразу Шеннон. – До тебя новости доходят с быстротой молнии.
   Чероки хмыкнула:
   – Что еще остается делать в моем возрасте? Вообще мужчины любят посплетничать даже больше, чем женщины, это уж точно. За исключением Молчаливого Джона, конечно. Разговаривать с ним – все равно что с могильной плитой. Уж не знаю, как ты это переносишь. Я из-за него чуть было не начала пить.
   – Я и не знала, что ты так давно знаешь Молчаливого Джона.
   Чероки наклонилась и стала ощупывать вывихнутую лодыжку. В комнате повисла тишина.
   – Ну вот, я тоже замолчала, – пробормотала Чероки через некоторое время.
   – Я не против тишины. Джон сам любил читать и приучил меня. Только я Платону предпочитаю стихи.
   Чероки фыркнула:
   – Я видела, что твои чемоданы забиты книгами. Пустая трата времени, если, конечно, там не пишут о травах.
   – Зимой много свободного времени.
   – Это неестественно – не разговаривать с людьми!
   – Почему же, я разговариваю с собой и с Красавчиком.
   – Очень трогательно! И наверное, одна твоя половина дает умные ответы другой половине. Вот только неизвестно, которая из них.
   Улыбнувшись, Шеннон проверила воду, которую поставила подогревать на плиту.
   – Как насчет чая с ивовой корой? – предложила Шеннон.
   Чероки скривилась.
   – Отвратительное пойло! Хуже помоев!
   – Твоей лодыжке станет лучше.
   – Пойло!
   Не обращая внимания на возражения Чероки, Шеннон подошла к обшарпанному деревянному сундучку и подняла крышку. В нос ударили запахи трав. Ивовую кору найти оказалось нетрудно, а поскольку в отличие от других она была мягкой, то и раскрошить ее было делом одной минуты.
   Когда Шеннон заварила чай, Чероки залезла под кровать и достала холщовый мешочек. Из него она извлекла замотанный в папиросную бумагу пакет. Не говоря ни слова, она снова уселась на койке, поглаживая пакет шишковатыми в царапинах пальцами, словно он содержал нечто очень дорогое.
   Когда Шеннон поднесла Чероки лекарственный чай в металлической кружке, старая женщина словно бы не заметила этого и посмотрела в глаза Шеннон.
   – Нам нужно поговорить, – без обиняков начала она. – Ты должна отдать себе отчет в том, что ты вдова.
   – Ты не можешь быть уверена в этом.
   – Как бы не так!.. Я молилась на его могиле…
   Глаза Шеннон стали круглыми.
   – Что?!
   – Была осень… Ночное небо, словно Господь Бог, наблюдало за мной… Бедный старый мул был весь в крови и совсем выбился из сил… Он прошел длинный путь…
   Шеннон оцепенела. Чероки никогда не рассказывала ей, как и где она отыскала в тот день Разорбека. Она просто привела мула к хижине Молчаливого Джона и сказала Шеннон что-то вроде того, что Молчаливый Джон в этом году вернется со своего участка нескоро и что ей нужно самой позаботиться о заготовке запасов на зиму.
   После этого Чероки сказала, что ее подлинное имя – Тереза и что Шеннон не следует стесняться обращаться к ней за помощью, если возникнет такая необходимость.
   – Ты раньше не говорила мне об этом, – прошептала Шеннон.
   – Я кое-как залатала раны мула и на заре отправилась по его следам к тому месту, откуда он пришел. Дорогу мне преградил огромный оползень. Думаю, это и была могила Молчаливого Джона.
   – Почему же ты мне не сказала об этом тогда?
   – Какой смысл? Если я ошиблась, Молчаливый Джон должен будет вернуться осенью. Если я права и об этом расползутся слухи, мужики из всей долины станут околачиваться возле твоей хижины, и добра от этого не жди. Мужику, у которого зуд промеж ног, доверять можно не больше, чем взбесившемуся скунсу.
   Шеннон попыталась что-то сказать, но почувствовала, что у нее пропал голос.
   – И что толку было говорить тебе, если перевалы уже закрылись и уехать ты никуда не могла, – продолжала Чероки. – Провизия у тебя была, и здесь ты в большей безопасности, чем где-нибудь еще, поскольку никто не знал о гибели Молчаливого Джона. Поэтому я решила закрыть свой рот и не открывать его до поры до времени.
   Из груди Шеннон вырвался сдавленный стон. Обветренные щеки Чероки внезапно порозовели.
   – Надо было сказать тебе чуть пораньше, – пробормотала старая женщина, – но мне было бы… одиноко. Конечно, если бы у тебя была семья, которая могла тебя принять… А город сурово обращается с хорошенькими девчонками вроде тебя… Я боялась, что если ты узнаешь о смерти Молчаливого Джона, то поднимешься и уедешь.
   – Мой дом здесь… Я не уеду отсюда…
   – Я не должна удерживать тебя здесь, – продолжала Чероки, пропуская мимо ушей слова Шеннон. – Очень плохо с моей стороны. Меня мучит совесть, когда я думаю об этом… Я собиралась сказать тебе и дать денег…
   – Нет, – перебила ее Шеннон.
   Чероки что-то пробормотала себе под нос, затем распрямила плечи:
   – Сейчас положение изменилось. Тебе надо уезжать.
   – Почему? Лишь потому, что я узнала наверное то, о чем давно подозревала?
   – Тебе нужно уезжать из долины Эго. А что касается Бича…
   – Почему я должна уезжать? Это мой единственный дом! – снова перебила Шеннон старую женщину.
   – Потому что ты не выживешь в своей хижине.
   – Но пока что я жила.
   Чероки хмыкнула:
   – Молчаливый Джон мог прокормить троих, да при этом еще немало оставалось. Ты питалась остатками запасов вторую зиму да кое-что прикупала, но этого недостаточно. Посмотри на себя – кожа, кости да волосы.
   – Я похудела за зиму, а летом поправлюсь, как и все божьи твари.
   – А если не поправишься?
   – Обязательно поправлюсь!
   – До чего же ты упрямая девчонка!
   – Вот поэтому я и выживу, – отреагировала Шеннон. – Из упрямства… А ты пей свой чай.
   Чероки отвела рукой протянутую ей чашку:
   – Я помогала тебе две последние зимы, но…
   – Я знаю, – поспешила сказать Шеннон, – и благодарна тебе. Я принесла тебе соль, а как только подвернется олень, я возмещу тебе…