Страница:
– Мона Лиза не должен подвести, – задумчиво произнес я.
– Иначе я не выбрал бы его, – ответил Билл, не открывая глаз.
Что говорить, отважный выбор. Моне Лизе принадлежала конструкция полутонников, которые последние три года выигрывали кубок в своем классе, причем его решения были настолько смелыми и неординарными, что изрядно удивили многих. Гидродинамические испытания больших корпусов в исследовательской лаборатории института Чалмерса обогатили его впечатляющими новаторскими идеями, вызвавшими, впрочем, замешательство и скепсис у многих знатоков. Даже те, кто признавал его талант, сопровождали оговорками свои оценки. За спиной Моны Лизы говорили о «везении новичка» и «счастливых случайностях».
При желании Билл Маккэй мог бы найти куда более опытных и надежных конструкторов.
– Очень уж рискованный выбор… – заметил я. Билл Маккэй устремил на меня свои серо-голубые.
– Ошибаешься, Морган. Мне чужд безрассудный риск. Я знаю, что делаю.
По его голосу я понял, что эта тема исчерпана.
Остаток пути мы проделали молча. Тишину нарушал только дробный стук весеннего дождя по крыше моего «комби».
Перед входом в гостиницу «Парк Авеню» я остановился, и Билл вышел из машины.
– Жди звонка, – сказал он.
– Господи, пронеси, – отозвался я.
Он весело усмехнулся и пропал в группе туристов, которые в эту минуту высыпали из вестибюля.
4
– Иначе я не выбрал бы его, – ответил Билл, не открывая глаз.
Что говорить, отважный выбор. Моне Лизе принадлежала конструкция полутонников, которые последние три года выигрывали кубок в своем классе, причем его решения были настолько смелыми и неординарными, что изрядно удивили многих. Гидродинамические испытания больших корпусов в исследовательской лаборатории института Чалмерса обогатили его впечатляющими новаторскими идеями, вызвавшими, впрочем, замешательство и скепсис у многих знатоков. Даже те, кто признавал его талант, сопровождали оговорками свои оценки. За спиной Моны Лизы говорили о «везении новичка» и «счастливых случайностях».
При желании Билл Маккэй мог бы найти куда более опытных и надежных конструкторов.
– Очень уж рискованный выбор… – заметил я. Билл Маккэй устремил на меня свои серо-голубые.
– Ошибаешься, Морган. Мне чужд безрассудный риск. Я знаю, что делаю.
По его голосу я понял, что эта тема исчерпана.
Остаток пути мы проделали молча. Тишину нарушал только дробный стук весеннего дождя по крыше моего «комби».
Перед входом в гостиницу «Парк Авеню» я остановился, и Билл вышел из машины.
– Жди звонка, – сказал он.
– Господи, пронеси, – отозвался я.
Он весело усмехнулся и пропал в группе туристов, которые в эту минуту высыпали из вестибюля.
4
Высадив Билла Маккэя, я медленно поехал к центру, свернул на Большую улицу и остановился у магазина «Вино». До ресторана «Шез Амис» оставалось совсем немного, так что последнюю часть пути я проделал пешком. В маленьком заведении сидели обычные для этого времени дня завсегдатаи: артисты, журналисты, преподаватели, рекламисты, архитекторы и несколько чопорных господ, профессию которых нельзя было определить с первого взгляда.
– Привет, Морган.
– Привет.
– Как дела?
– Не жалуюсь. Я сел за свободный столик в дальнем углу у окна.
– Бифштекс, да не пережаривай, – сказал я Карин, старшей среди официанток «Шез Амис» – И рюмку водки.
– Какой-то ты растрепанный. Выходил в море?
– Почти. Только на берег.
Карин уплыла на кухню, а я закурил.
Тревога, овладевшая мной в Марстранде, еще не улеглась. Зрелище парусов «Интрепида» преследовало меня. Конечно, я с самого начала понимал, что речь пойдет не о какой-нибудь синекуре. И все же гора зеленых дакроновых мешков напугала меня.
Оставалось положиться на Георга. Вот уж кто ничуть не испугался. Как будто ему заказали пошить паруса для детского монотипа «Оптимист». Типичная реакция островитянина, личность которого складывалась в тесном общении с морем.
Я смял сигарету, терзаемый беспокойством. Сейчас меня меньше всего на свете тянуло в домашнее уединение.
Около гардероба висел телефон-автомат. Поторговавшись с самим собой, я в конце концов капитулировал.
Выслушав семь долгих сигналов, сердито повесил трубку и выковырял пальцем свою монетку. Проклятие! Моники нет дома.
Я вернулся к столику, освежил в памяти басню про лису и виноград и заключил, что мне повезло с телефоном. Не так-то просто было бы сказать Монике о моем решении. Еще успеет все узнать.
Бифштекс ничем не отличался от всех прочих шведских бифштексов – малость пережарен, жестковат, вдоволь лука и слишком много соуса.
– Это место свободно?
Передо мной стоял высокий сутуловатый мужчина с объемистой грудной клеткой, в грубошерстном костюме с узором елочкой. Зачесанные назад волнистые пепельные волосы окаймляла седина на висках и над ушами. Несмотря на сутулость, в нем чувствовалась изрядная физическая сила. В меру морщинистое лицо позволяло заключить, что ему около сорока пяти лет. Приятная улыбка, в правой руке – зонт, в левой – портфель.
Я поглядел вокруг. В свободных столиках не было недостатка. Я молча поднес к губам свою рюмку.
– Разрешите? – Он учтиво указал зонтом на стул напротив меня. И повесил зонт на спинку, не дожидаясь ответа.
– Конечно, пожалуйста… – удивленно молвил я и проглотил очередной кусок бифштекса, глядя, как незнакомец опускается на сиденье.
– Кофе! – крикнул он проходившей мимо Карин. Затем обратился ко мне, улыбаясь: – Ненастная погода.
– Верно, – отозвался я, кромсая ножом бифштекс.
– Ненастная для господина Линдберга, – продолжал незнакомец, чем-то похожий на дворецкого. Улыбка исчезла с его лица.
– Это почему же?
– Кто служит по страховой части, сразу чувствует такие вещи.
– Я-то думал – вы метеоролог.
Моя попытка сострить не была оценена.
– Мне надобно убедиться в надежности личного и экономического положения господина Линдберга. В этом смысле можно сказать, что я служу по страховой части.
Он достал из портфеля пачку бумаг и положил на стол. Счета от компании «Дакрон».
– Три дня прошли. Будем подводить итог, господин Линдберг?
Уж не Голос ли передо мной? Возможно. Но я не был в этом уверен. Телефоны часто искажают голоса.
– Что вам нужно от меня? – спросил я.
– Деньги. Шестьдесят две тысячи крон. Не выходя отсюда.
Куда девалась любезная мина дворецкого. Он отлично знал, что у меня нет при себе таких денег. Я молчал.
– Мы постановили востребовать долг, поскольку вы не оправдали наших надежд, ведете себя неразумно… Однако вам еще не поздно изменить свое решение, господин Линдберг.
Маленькие колючие глаза вопросительно смотрели на меня.
– Катитесь к черту!..– рявкнул я.
Он помолчал, соображая, стоит ли повторить атаку, затем пожал плечами, сокрушенно покачал головой и положил счета обратно в портфель.
– Сожалею, господин Линдберг… Ваша жизнь застрахована?
Как же мне хотелось врезать ему!
– Что ж, до свидания, господин Линдберг… – Учтивый господин поднялся, собрал свое имущество и направился к выходу. – Господин Линдберг заплатит за мой кофе!
Эти слова были обращены к Карин, которая недоуменно глядела на нас из-за стойки.
Я дожевал бифштекс, не чуя вкуса. Во мне клокотала ярость. Вот и Моника куда-то запропала!..
Я расплатился за трапезу, включая кофе Учтивого господина, и вышел из «Шез Амис».
На улице стоял кромешный мрак. Леденящий ветер посвистывал в кустах перед рестораном. Сухо шуршали голые ветки. Погода и впрямь была ненастная.
Я отворил дверцу машины и втиснул под руль свои длинные ноги. Поспешно захлопнул дверцу, зябко поеживаясь. И вставил ключ в гнездо.
Подняв взгляд на зеркальце, я различил на заднем сиденье два силуэта. В ту же минуту что-то стиснуло мою шею. Что-то тонкое и острое. Сердце сжалось от страшного предположения, что это проволока для резки сыра. Которая запросто рассечет мне горло и шею. Я дернулся; кожу обожгла резкая боль.
– Не рыпайся, черт дери… Сиди спокойно, парень… – приказал гортанный басовитый голос.
Я не смел повернуться. И уже ничего не видел в зеркальце. Сидел неподвижно, словно статуя. Проволока для резки сыра? Вряд ли. Гитарная струна? Во всяком случае, что-то металлическое.
Я осторожно перевел дух. Боль уколола кадык.
– Поехали, парень… – услышал я новое распоряжение.
Одновременно давление на шею малость ослабло. Как будто ее обнимало тесное ожерелье. Правда, не совсем обычное.
Я дал газ, и машина тронулась с места.
– Едем в гавань Саннегорд. Небось дорогу знаешь? Я кивнул, и снова удавка врезалась в кожу. В машине явственно пахло водкой. Один из моих пассажиров тяжело сопел, будто во сне. Я снова различил в зеркальце контуры двух человек. Один – массивный, коренастый, другой поменьше ростом, щуплый.
Мы ехали молча. Я следил за уличным движением, осторожно поворачивая голову через боль. Позади остался крепостной ров, мы пересекли площадь Королевы, миновали гостиницу «Эггерс» и выехали на Хисинг-ский мост. Удавка неотступно напоминала о себе.
Приступ кашля выдал курильщика в одном из пассажиров. И снова наступила тишина.
Вот и гавань.
– Сворачивай на набережную и остановись за соляными пирамидами…
Фары моего «комби» осветили пустынную пристань. Ни души. И ни одного судна у причала. Около черной складской постройки высились две соляных пирамиды. Я остановил машину.
– Проверь, на всякий случай… – прорычал бас.
Щуплый открыл дверцу и выскользнул наружу. Секунд десять постоял неподвижно возле машины, потом наклонился к своему приятелю.
– Путь свободен…
– Ясно, выходим, парень.
С удавкой на шее не поупираешься. Но я рассчитывал на то, что моему мучителю придется отпустить ее, когда мы будем выходить. И появится возможность для бегства. Медленно выбираясь из машины, я успел рассмотреть, что удавка изготовлена по всем правилам искусства, с крепкой ручкой.
Ступив на правую ногу, я напрягся для прыжка – и в ту же секунду получил сильнейший удар по затылку. Вывалился из машины и распластался почти без чувств на земле, осыпаемый новыми ударами и пинками.
– Так говоришь, тебе нечем расплачиваться… – донесся до моего слуха гортанный бас.
Кое-как я поднялся на колени, но тут же от удара ногой по лицу шлепнулся спиной на каменную мостовую с такой силой, что у меня перехватило дыхание. И снова на меня обрушились удары.
Придя в себя спустя какое-то время, я смутно разобрал, во-первых, что машина стоит на месте, и во-вторых, что часы на руке разбиты. Из пореза на запястье текла кровь. Кое-как я забрался в машину и лег на сиденье. С великим трудом приподнялся на локте и смог другой рукой включить свет. Поднес запястье к лампочке. Порез был не очень глубокий. Я сел, посмотрелся в зеркальце. Зрелище было не из приятных.
Я снова вытянулся на сиденье, пребывая где-то между явью и беспамятством.
Постепенно явь взяла верх. Глаза отыскали приборную доску. Ключ от зажигания торчал в гнезде. Слава богу…
Собравшись с силами, я повернул ключ, навалился на руль и покатил домой.
Лестница на второй этаж, где помещалась спальня, показалась мне Эверестом.
Я спал беспокойно. Мне снилось, что мы с Георгом у его старой мачты для выхаживания парусов на валу у крепости Карлстен возимся с огромным полотнищем. Штормовой ветер нещадно трепал толстую ткань. Парус был такой большой, что верх его терялся в низких тучах. Мачта качалась и крутилась, сбивая топом облака, точно электрическая мутовка. Внезапно тучи превратились в здоровенные башмаки, которые обрушились на поверхность исхлестанного ветром, бушующего моря. Все небо озарилось ослепительной вспышкой. Мачта сломалась у самого основания и упала на землю. Гигантский парус медленно опустился на нас с Георгом. Я лихорадочно отбивался кулаками от тяжелого гладкого полотнища.
Проснулся я мокрый от пота, одеяло и простыня лежали на полу. Я встал, преодолевая ломоту во всем теле. Открыв окно, закурил и сел на край кровати. Задумчиво смотрел, как играет табачным дымом утренний ветерок. «Морган Линдберг, во что ты, собственно, впутался, черт бы тебя побрал?» – спросил я сам себя, но не дождался ответа. Доковылял до ванной и погрузил разукрашенное синяками тело в теплую воду. Спустя полчаса я почувствовал себя почти человеком.
Надо ли отрицать, что в то утро я помышлял о том, чтобы выйти из игры. Но чем больше думал о случившемся, тем сильнее меня охватывала злость. За кого они меня принимают? За какого-то рохлю? На которого можно надеть узду? Не на таковского напали.
Может быть, поведать кому-нибудь о своих злоключениях? Монике? Не годится, только напугаю ее. Директору Хеннингу, Биллу Маккэю или еще кому-нибудь из авторов проекта? Но тогда я вынужден буду признаться, что моя фирма задолжала шестьдесят две тысячи. Не очень-то лестная характеристика. Обратиться в полицию? Только не это. Поделиться с Георгом? Когда переберусь в Марстранд?.. Возможно. Но что тут может сделать Георг? Ничего.
Я решил выждать. Время покажет, как поступить. Во всяком случае, я надеялся на это.
Я бросил в багажник вещевой мешок со своим барахлом. Пристегнул к поясу японский матросский нож с резной костяной рукояткой.
В последнюю минуту спохватился, что забыл одну важную вещь. В кабинете у меня лежала большая папка с чертежами парусов. Я забрал ее и положил на переднее сиденье моего «комби».
На всякий случай проверил надежность запоров на всех окнах дома. Для защиты от солнца опустил шторы в гостиной и спальне. Тщательно запер входную дверь и подвал. Профессия парусного мастера, не допускающая небрежности, сделала меня педантом.
– Прощай, домик родной!..
Было прекрасное весеннее утро; небо чистое, ясное. Я опустил боковое стекло, подставляя лицо прохладному ветерку. Немного фантазии, и можно представить себе, будто ты вышел в море.
Обычно высокую башню крепости Карлстен окутывает легкая дымка. Этот день был исключением. Резкий контраст света и теней. Омывающее остров Марстранд море казалось темно-синим. Белые деревянные дома выглядели белее, чем когда-либо. Солнечный свет всем краскам придал особую сочность и чистоту.
Оставив машину на стоянке, я повесил на плечо вещевой мешок и дошел до пристани, где был причален катер. Папка с чертежами была зажата под мышкой.
– Гляди-ка, знатные гости пожаловали, – приветствовал меня капитан, шутливо отдавая честь.
Я не мог припомнить, чтобы раньше встречался с ним, но так как в этих краях изо всех видов спорта интересовались только парусным, он, очевидно, узнал меня. Несмотря на мое малость обезображенное лицо. С пластырем на видных местах.
– Будут к вам и более примечательные гости, – отозвался я.
– Как же, как же. Глядишь, сам Дьявол осчастливит нас.
– Всяко бывает.
Катер подошел к острову, и я – единственный пассажир – ступил на берег.
Посреди подъема, где находился магазин «Вино», располагалась также гостиница, в которой Билл Маккэй разместил штаб операции «Отче Наш». Большое четырехугольное деревянное здание. Выкрашенное в белый цвет. Щедро украшенное затейливой резьбой по застрехам и вокруг окон. На фасаде, на круглом деревянном медальоне под самой крышей зеленым курсивом было выведено название «Гранд-Отель».
Я занес свои вещи в холл. Владелец гостиницы Андерс, он же дежурный администратор, сидел за стеклом в своей конторке. Высокий, толстый, бородатый. Кто однажды слышал его смех, никогда не забудет. Видимо, ощутив мой взгляд, он поднял глаза и заулыбался. С неожиданной при его комплекции прытью и легкостью оторвался от стула и поспешил мне навстречу.
Моя рука исчезла в его пятерне. Он похлопал меня по спине с такой силой, что в пору было идти к врачу за бюллетенем. Вчерашние побои не оставили на мне живого места.
– У тебя номер двадцать шесть, Морган… Ты там уже останавливался. Давай вещички, я отнесу. Тебя переехала электричка?
– Упал с лестницы… Отличный денек сегодня!
– Мы всегда организуем хорошую погоду для наших самых знатных гостей… Ленч с двенадцати до четырнадцати, обед с семнадцати до двадцати двух. Еще не разгар сезона, так что сервис не совсем на уровне, но надеюсь, ты нас простишь.
– Как-нибудь переживу. Мое прибытие – всего лишь затишье перед бурей.
Андерс удалился с моим багажом, сам же я повернул кругом и вышел обратно на солнце. Неподвижный воздух между рядами домов был почти по-летнему жарким. Я поднялся вверх по склону, пересек площадку, где ребятишки играли в песке, и взял курс на мастерскую Георга.
Я угадал в перерыв, когда Верит, которую я много лет знал как одну из лучших мастериц в заведении Георга, расставляла чашки для общего кофепития. Приветствовав меня жестом, она дала понять, что и мне будет чашка. Большинство мастеров уже сидело за большим столом у стены. Сам Георг стоял перед умывальником, моя руки.
– Привет, компаньон!..– крикнул он.
Я обошел вокруг стола, здороваясь с остальными членами бригады. Пятерым из них предстояло участвовать в изготовлении гардероба для яхты-претендента. Представляя одного, мужчину шестидесяти лет с тонкой сеткой морщин на лице, Георг назвал его «Кронпринц».
– Кронпринц начал шить паруса, не выходя из пеленок, – сказал он.
Я пожал ветерану руку, шершавую и жесткую, словно сыромятная кожа. Он обозрел мое опухшее лицо без комментариев.
– Роскошное имя, – улыбнулся я.
Он улыбнулся в ответ, приведя в движение все морщины.
– Моя бабка служила банщицей в купальне, куда наведывался старый король Оскар.
Кронпринц лукаво посмотрел на меня, издав рассыпчатый смешок. Я отлично понял намек. В Марстранде не было недостатка в Оскарссонах. Кое-кто и в третьем поколении носил эту фамилию.
– Ну, а как выглядит наша программа? – спросил я Георга.
– Сегодня я думал посмотреть на стаксели. Проверим их на контрольной мачте, отберем, которые получше, распорем и замерим. Тогда уже завтра можно будет поработать над чертежами.
– Порядок… Времени не теряешь.
– Чем быстрее подготовим чертежи, тем скорее сможем посадить за работу этих лодырей.
– Нет, вы только послушайте! – воскликнул Кронпринц. – И это говорит человек, который раньше шести утра не поднимается с кровати…
Подождав, когда утихнет возмущенный гул за столом, Георг весело улыбнулся:
– Через несколько дней прибудут две новенькие мачты. Билл звонил сегодня утром.
– Отлично. Будем пока проверять паруса.
Георг, Кронпринц и я погрузили на тележку мешки с парусами и отвезли в гавань. Там стояла старая баржа, которую Георг снабдил плоской деревянной палубой. А посреди палубы он установил крепкую алюминиевую мачту с вантами, штагами и бегучим такелажем. Все, как положено.
– На крепостном валу, где раньше стояла контрольная мачта, очень уж ветры непостоянные, – объяснил Георг.
Его решение с баржой показалось мне простым и гениальным.
Запустив дизельный мотор «Бустера» – большой дубовой шлюпки Георга, – мы вышли из гавани с баржой на буксире. За мысом с белой башней маяка нас встретили тугие сине-зеленые волны. Бодая их своим тупым носом, «Бустер» осыпал палубу сверкающим дождем мельчайших брызг. Кронпринц стоял на руле, принимая хлесткий соленый душ.
– Хуже нет, когда в жевательный табак попадает соленая вода… – пробормотал он, стискивая зубы.
– Здорово ты это придумал с баржой, – сказал я Георгу, указывая кивком на волочившуюся за нами диковинную конструкцию с мачтой.
– Лучше всего проверять паруса в море, на положенной высоте над волнами, – отозвался он, глядя на свое творение.
– Такой контрольной мачты я что-то больше нигде в мире не видел!
Шум мотора вынуждал меня кричать Георгу прямо в ухо. Выйдя в открытое море, Кронпринц прибавил газ.
Отойдя подальше от входа в гавань, мы бросили якорь. Кронпринц двигался легко, как юноша, по качающейся мокрой палубе. Я подтянул к корме «Бустера» баржу и прыгнул на нее. Георг перебросил мне один за другим пятнадцать мешков с парусами из богатого комплекта «Интрепида». Пятнадцать различных генуэзских стакселей.
Просторная палуба баржи оказалась идеальным рабочим местом. Поднимая на контрольной мачте один парус за другим, мы изучали величину и положение «пуза». Маневрируя шкотами, натягивали паруса то сильнее, то слабее. У каждого стакселя была своя форма, свои особенности.
Тревога, которая точила меня после встречи с двумя бандитами, постепенно отступала. Общение с Георгом было бальзамом для души. И мышцы болели уже не больше, чем после обычной тренировки.
Когда с далекого берега на море поползли сумерки, мы решили, что на сегодня хватит. Нам удалось отобрать один средний стаксель и один штормовой, которые могли служить исходными образцами для наших первых чертежей.
Чем ниже спускалось солнце, тем свежее становился ветер. У маяка «Отче Наш» море словно занялось красным пламенем.
На маленьком столике в рубке, где запах керосина из камбуза смешался с ароматом свежезаваренного кофе, Кронпринц расставил чашки.
– Что может быть лучше теплой рубки и чашечки кофе… – заметил Георг.
– Разве что сигарета напоследок, – подхватил я, вполне разделяя его чувства.
– Сигарета! – презрительно фыркнул Кронпринц. – То ли дело добрая порция жевательного табака!
Волны шлепали о дубовую обшивку «Бустера». Сплошная идиллия, лишь отчасти нарушаемая шумом, с которым Кронпринц отхлебывал свой кофе.
Когда мы вошли в газань, вдоль набережной уже горели фонари. На западе позади нас клубилась над морем черная туча.
Ближе к ночи полил дождь, аккомпанируя своей дробью беседе за обеденным столом в «Гранд-Отеле». Я обедал в обществе Андерса и его красавицы жены Евы. Уже подали кофе, когда внезапно распахнулась дверь столовой и появился мокрый, запыхавшийся Георг.
– Ну, теперь держись, Морган… – выдохнул он, опускаясь на ближайший стул.
Его джинсы промокли от колен и выше. Андерс сходил к бару и поставил на стол перед Георгом чашку кофе и рюмку коньяка.
– На-ка, подкрепись.
– Мона Лиза и Билл едут сюда, – сообщил Георг.
– В это время суток?
– Билл сам позвонил.
– И что он сказал?
– Чтобы мы ждали его в конторке.
– Приказ?
– Приказ, – кивнул Георг.
– Я собирался лечь пораньше.
– Забудь об этом.
Мы сидели и курили в конторке Георга, когда туда ввалились Билл Маккэй и Мона Лиза.
Старая потертая полушинель Билла спереди промокла насквозь. Широкие поля большой черной шляпы колыхались, точно плавники ската-рогача. «Глядишь, сам Дьявол осчастливит нас», – вспомнились мне слова капитана катера. В этой шляпе Билл вполне мог сойти за дьявола.
Длинные редкие волосы Моны Лизы свисали мокрыми прядями на уши. Влажное от дождя лицо украшала неизменная кривая улыбка. Штормовая куртка с капюшоном казалась темно-зеленой от влаги. Землистые щеки и темные круги около глаз создавали впечатление нездоровья. Сколько я знал Мону Лизу, он всегда так выглядел. Сутулый и тощий, он отнюдь не выигрывал рядом с Биллом.
– А вы тут неплохо устроились, – сказал Билл, сбрасывая на спинку стула верхнюю одежду.
– До этой минуты грех было жаловаться.
– Молодцы, что хорошенько отдохнули. – Билл вытер лицо подкладкой полушинели.
– Я как раз собирался лечь спать, – сообщил я.
– Видишь, как все удачно сложилось, а то пришлось бы тебя будить. – Билл дружески улыбнулся.
Мона Лиза рассмеялся, посчитав его слова остроумными. Я думал иначе.
– Что случилось? – осведомился Георг.
– Надо обсудить кое-какие детали, прежде чем вы начнете шить паруса.
– Мы думали завтра заняться чертежами.
– Значит, мы поспели в самый раз. – Билл повернулся к Моне Лизе. – Рассказывай.
– Я нашел корпус, – сообщил Мона Лиза, потирая руки.
– Корпус?
– Ну да, форму подводной части. Полгода проверял различные идеи в гидродинамическом канале в институте Чалмерса. Испытал по меньшей мере полтора десятка моделей. Лучшие из них не уступают модели «Конни». Может быть, даже несколько превосходят ее. Но этого недостаточно для претендента. Тут нужна конструкция, по всем статьям превосходящая «механического зайца». Так вот, я раскинул мозгами и сделал ставку на довольно необычную идею. Решил сделать корпус пошире и покороче, с очень малой площадью днища. Необычная получилась двенадцатиметровка. Особенно подводная часть…
Мона Лиза сделал паузу и вытер клетчатым носовым платком верхнюю губу. Он излагал свою идею так, словно лекцию читал. Видимо, такой тон выработался у него в институтских аудиториях.
– И попал в яблочко!..– продолжал он с горящими глазами. – Результаты испытаний оказались намного лучше, чем у модели «Конни». Намного лучше.
– И когда же это было? – спросил Георг.
– Сегодня около полудня. – Мона Лиза просиял от приятного воспоминания. – Я сразу позвонил Биллу, и вечером мы с ним все проверили еще раз. Новая модель оправдала себя. Верно, Билл?
Билл Маккэй кивнул. У него было на редкость довольное лицо.
Мона Лиза повернулся ж окну. Казалось, он уже забыл про нас.
– Самая удивительная изо всех моих конструкций… – медленно произнес он.
Что говорить, сказал я себе, звучит весьма интересно. Тем временем Билл подошел к своей полушинели и вытащил из кармана мокрую газету.
– Для начала, парни, прочтите вот это.
Газета шлепнулась на стол между мной и Георгом. «Нью-Йорк Тайме», крупный заголовок внизу на первой странице:
– Привет, Морган.
– Привет.
– Как дела?
– Не жалуюсь. Я сел за свободный столик в дальнем углу у окна.
– Бифштекс, да не пережаривай, – сказал я Карин, старшей среди официанток «Шез Амис» – И рюмку водки.
– Какой-то ты растрепанный. Выходил в море?
– Почти. Только на берег.
Карин уплыла на кухню, а я закурил.
Тревога, овладевшая мной в Марстранде, еще не улеглась. Зрелище парусов «Интрепида» преследовало меня. Конечно, я с самого начала понимал, что речь пойдет не о какой-нибудь синекуре. И все же гора зеленых дакроновых мешков напугала меня.
Оставалось положиться на Георга. Вот уж кто ничуть не испугался. Как будто ему заказали пошить паруса для детского монотипа «Оптимист». Типичная реакция островитянина, личность которого складывалась в тесном общении с морем.
Я смял сигарету, терзаемый беспокойством. Сейчас меня меньше всего на свете тянуло в домашнее уединение.
Около гардероба висел телефон-автомат. Поторговавшись с самим собой, я в конце концов капитулировал.
Выслушав семь долгих сигналов, сердито повесил трубку и выковырял пальцем свою монетку. Проклятие! Моники нет дома.
Я вернулся к столику, освежил в памяти басню про лису и виноград и заключил, что мне повезло с телефоном. Не так-то просто было бы сказать Монике о моем решении. Еще успеет все узнать.
Бифштекс ничем не отличался от всех прочих шведских бифштексов – малость пережарен, жестковат, вдоволь лука и слишком много соуса.
– Это место свободно?
Передо мной стоял высокий сутуловатый мужчина с объемистой грудной клеткой, в грубошерстном костюме с узором елочкой. Зачесанные назад волнистые пепельные волосы окаймляла седина на висках и над ушами. Несмотря на сутулость, в нем чувствовалась изрядная физическая сила. В меру морщинистое лицо позволяло заключить, что ему около сорока пяти лет. Приятная улыбка, в правой руке – зонт, в левой – портфель.
Я поглядел вокруг. В свободных столиках не было недостатка. Я молча поднес к губам свою рюмку.
– Разрешите? – Он учтиво указал зонтом на стул напротив меня. И повесил зонт на спинку, не дожидаясь ответа.
– Конечно, пожалуйста… – удивленно молвил я и проглотил очередной кусок бифштекса, глядя, как незнакомец опускается на сиденье.
– Кофе! – крикнул он проходившей мимо Карин. Затем обратился ко мне, улыбаясь: – Ненастная погода.
– Верно, – отозвался я, кромсая ножом бифштекс.
– Ненастная для господина Линдберга, – продолжал незнакомец, чем-то похожий на дворецкого. Улыбка исчезла с его лица.
– Это почему же?
– Кто служит по страховой части, сразу чувствует такие вещи.
– Я-то думал – вы метеоролог.
Моя попытка сострить не была оценена.
– Мне надобно убедиться в надежности личного и экономического положения господина Линдберга. В этом смысле можно сказать, что я служу по страховой части.
Он достал из портфеля пачку бумаг и положил на стол. Счета от компании «Дакрон».
– Три дня прошли. Будем подводить итог, господин Линдберг?
Уж не Голос ли передо мной? Возможно. Но я не был в этом уверен. Телефоны часто искажают голоса.
– Что вам нужно от меня? – спросил я.
– Деньги. Шестьдесят две тысячи крон. Не выходя отсюда.
Куда девалась любезная мина дворецкого. Он отлично знал, что у меня нет при себе таких денег. Я молчал.
– Мы постановили востребовать долг, поскольку вы не оправдали наших надежд, ведете себя неразумно… Однако вам еще не поздно изменить свое решение, господин Линдберг.
Маленькие колючие глаза вопросительно смотрели на меня.
– Катитесь к черту!..– рявкнул я.
Он помолчал, соображая, стоит ли повторить атаку, затем пожал плечами, сокрушенно покачал головой и положил счета обратно в портфель.
– Сожалею, господин Линдберг… Ваша жизнь застрахована?
Как же мне хотелось врезать ему!
– Что ж, до свидания, господин Линдберг… – Учтивый господин поднялся, собрал свое имущество и направился к выходу. – Господин Линдберг заплатит за мой кофе!
Эти слова были обращены к Карин, которая недоуменно глядела на нас из-за стойки.
Я дожевал бифштекс, не чуя вкуса. Во мне клокотала ярость. Вот и Моника куда-то запропала!..
Я расплатился за трапезу, включая кофе Учтивого господина, и вышел из «Шез Амис».
На улице стоял кромешный мрак. Леденящий ветер посвистывал в кустах перед рестораном. Сухо шуршали голые ветки. Погода и впрямь была ненастная.
Я отворил дверцу машины и втиснул под руль свои длинные ноги. Поспешно захлопнул дверцу, зябко поеживаясь. И вставил ключ в гнездо.
Подняв взгляд на зеркальце, я различил на заднем сиденье два силуэта. В ту же минуту что-то стиснуло мою шею. Что-то тонкое и острое. Сердце сжалось от страшного предположения, что это проволока для резки сыра. Которая запросто рассечет мне горло и шею. Я дернулся; кожу обожгла резкая боль.
– Не рыпайся, черт дери… Сиди спокойно, парень… – приказал гортанный басовитый голос.
Я не смел повернуться. И уже ничего не видел в зеркальце. Сидел неподвижно, словно статуя. Проволока для резки сыра? Вряд ли. Гитарная струна? Во всяком случае, что-то металлическое.
Я осторожно перевел дух. Боль уколола кадык.
– Поехали, парень… – услышал я новое распоряжение.
Одновременно давление на шею малость ослабло. Как будто ее обнимало тесное ожерелье. Правда, не совсем обычное.
Я дал газ, и машина тронулась с места.
– Едем в гавань Саннегорд. Небось дорогу знаешь? Я кивнул, и снова удавка врезалась в кожу. В машине явственно пахло водкой. Один из моих пассажиров тяжело сопел, будто во сне. Я снова различил в зеркальце контуры двух человек. Один – массивный, коренастый, другой поменьше ростом, щуплый.
Мы ехали молча. Я следил за уличным движением, осторожно поворачивая голову через боль. Позади остался крепостной ров, мы пересекли площадь Королевы, миновали гостиницу «Эггерс» и выехали на Хисинг-ский мост. Удавка неотступно напоминала о себе.
Приступ кашля выдал курильщика в одном из пассажиров. И снова наступила тишина.
Вот и гавань.
– Сворачивай на набережную и остановись за соляными пирамидами…
Фары моего «комби» осветили пустынную пристань. Ни души. И ни одного судна у причала. Около черной складской постройки высились две соляных пирамиды. Я остановил машину.
– Проверь, на всякий случай… – прорычал бас.
Щуплый открыл дверцу и выскользнул наружу. Секунд десять постоял неподвижно возле машины, потом наклонился к своему приятелю.
– Путь свободен…
– Ясно, выходим, парень.
С удавкой на шее не поупираешься. Но я рассчитывал на то, что моему мучителю придется отпустить ее, когда мы будем выходить. И появится возможность для бегства. Медленно выбираясь из машины, я успел рассмотреть, что удавка изготовлена по всем правилам искусства, с крепкой ручкой.
Ступив на правую ногу, я напрягся для прыжка – и в ту же секунду получил сильнейший удар по затылку. Вывалился из машины и распластался почти без чувств на земле, осыпаемый новыми ударами и пинками.
– Так говоришь, тебе нечем расплачиваться… – донесся до моего слуха гортанный бас.
Кое-как я поднялся на колени, но тут же от удара ногой по лицу шлепнулся спиной на каменную мостовую с такой силой, что у меня перехватило дыхание. И снова на меня обрушились удары.
Придя в себя спустя какое-то время, я смутно разобрал, во-первых, что машина стоит на месте, и во-вторых, что часы на руке разбиты. Из пореза на запястье текла кровь. Кое-как я забрался в машину и лег на сиденье. С великим трудом приподнялся на локте и смог другой рукой включить свет. Поднес запястье к лампочке. Порез был не очень глубокий. Я сел, посмотрелся в зеркальце. Зрелище было не из приятных.
Я снова вытянулся на сиденье, пребывая где-то между явью и беспамятством.
Постепенно явь взяла верх. Глаза отыскали приборную доску. Ключ от зажигания торчал в гнезде. Слава богу…
Собравшись с силами, я повернул ключ, навалился на руль и покатил домой.
Лестница на второй этаж, где помещалась спальня, показалась мне Эверестом.
Я спал беспокойно. Мне снилось, что мы с Георгом у его старой мачты для выхаживания парусов на валу у крепости Карлстен возимся с огромным полотнищем. Штормовой ветер нещадно трепал толстую ткань. Парус был такой большой, что верх его терялся в низких тучах. Мачта качалась и крутилась, сбивая топом облака, точно электрическая мутовка. Внезапно тучи превратились в здоровенные башмаки, которые обрушились на поверхность исхлестанного ветром, бушующего моря. Все небо озарилось ослепительной вспышкой. Мачта сломалась у самого основания и упала на землю. Гигантский парус медленно опустился на нас с Георгом. Я лихорадочно отбивался кулаками от тяжелого гладкого полотнища.
Проснулся я мокрый от пота, одеяло и простыня лежали на полу. Я встал, преодолевая ломоту во всем теле. Открыв окно, закурил и сел на край кровати. Задумчиво смотрел, как играет табачным дымом утренний ветерок. «Морган Линдберг, во что ты, собственно, впутался, черт бы тебя побрал?» – спросил я сам себя, но не дождался ответа. Доковылял до ванной и погрузил разукрашенное синяками тело в теплую воду. Спустя полчаса я почувствовал себя почти человеком.
Надо ли отрицать, что в то утро я помышлял о том, чтобы выйти из игры. Но чем больше думал о случившемся, тем сильнее меня охватывала злость. За кого они меня принимают? За какого-то рохлю? На которого можно надеть узду? Не на таковского напали.
Может быть, поведать кому-нибудь о своих злоключениях? Монике? Не годится, только напугаю ее. Директору Хеннингу, Биллу Маккэю или еще кому-нибудь из авторов проекта? Но тогда я вынужден буду признаться, что моя фирма задолжала шестьдесят две тысячи. Не очень-то лестная характеристика. Обратиться в полицию? Только не это. Поделиться с Георгом? Когда переберусь в Марстранд?.. Возможно. Но что тут может сделать Георг? Ничего.
Я решил выждать. Время покажет, как поступить. Во всяком случае, я надеялся на это.
Я бросил в багажник вещевой мешок со своим барахлом. Пристегнул к поясу японский матросский нож с резной костяной рукояткой.
В последнюю минуту спохватился, что забыл одну важную вещь. В кабинете у меня лежала большая папка с чертежами парусов. Я забрал ее и положил на переднее сиденье моего «комби».
На всякий случай проверил надежность запоров на всех окнах дома. Для защиты от солнца опустил шторы в гостиной и спальне. Тщательно запер входную дверь и подвал. Профессия парусного мастера, не допускающая небрежности, сделала меня педантом.
– Прощай, домик родной!..
Было прекрасное весеннее утро; небо чистое, ясное. Я опустил боковое стекло, подставляя лицо прохладному ветерку. Немного фантазии, и можно представить себе, будто ты вышел в море.
Обычно высокую башню крепости Карлстен окутывает легкая дымка. Этот день был исключением. Резкий контраст света и теней. Омывающее остров Марстранд море казалось темно-синим. Белые деревянные дома выглядели белее, чем когда-либо. Солнечный свет всем краскам придал особую сочность и чистоту.
Оставив машину на стоянке, я повесил на плечо вещевой мешок и дошел до пристани, где был причален катер. Папка с чертежами была зажата под мышкой.
– Гляди-ка, знатные гости пожаловали, – приветствовал меня капитан, шутливо отдавая честь.
Я не мог припомнить, чтобы раньше встречался с ним, но так как в этих краях изо всех видов спорта интересовались только парусным, он, очевидно, узнал меня. Несмотря на мое малость обезображенное лицо. С пластырем на видных местах.
– Будут к вам и более примечательные гости, – отозвался я.
– Как же, как же. Глядишь, сам Дьявол осчастливит нас.
– Всяко бывает.
Катер подошел к острову, и я – единственный пассажир – ступил на берег.
Посреди подъема, где находился магазин «Вино», располагалась также гостиница, в которой Билл Маккэй разместил штаб операции «Отче Наш». Большое четырехугольное деревянное здание. Выкрашенное в белый цвет. Щедро украшенное затейливой резьбой по застрехам и вокруг окон. На фасаде, на круглом деревянном медальоне под самой крышей зеленым курсивом было выведено название «Гранд-Отель».
Я занес свои вещи в холл. Владелец гостиницы Андерс, он же дежурный администратор, сидел за стеклом в своей конторке. Высокий, толстый, бородатый. Кто однажды слышал его смех, никогда не забудет. Видимо, ощутив мой взгляд, он поднял глаза и заулыбался. С неожиданной при его комплекции прытью и легкостью оторвался от стула и поспешил мне навстречу.
Моя рука исчезла в его пятерне. Он похлопал меня по спине с такой силой, что в пору было идти к врачу за бюллетенем. Вчерашние побои не оставили на мне живого места.
– У тебя номер двадцать шесть, Морган… Ты там уже останавливался. Давай вещички, я отнесу. Тебя переехала электричка?
– Упал с лестницы… Отличный денек сегодня!
– Мы всегда организуем хорошую погоду для наших самых знатных гостей… Ленч с двенадцати до четырнадцати, обед с семнадцати до двадцати двух. Еще не разгар сезона, так что сервис не совсем на уровне, но надеюсь, ты нас простишь.
– Как-нибудь переживу. Мое прибытие – всего лишь затишье перед бурей.
Андерс удалился с моим багажом, сам же я повернул кругом и вышел обратно на солнце. Неподвижный воздух между рядами домов был почти по-летнему жарким. Я поднялся вверх по склону, пересек площадку, где ребятишки играли в песке, и взял курс на мастерскую Георга.
Я угадал в перерыв, когда Верит, которую я много лет знал как одну из лучших мастериц в заведении Георга, расставляла чашки для общего кофепития. Приветствовав меня жестом, она дала понять, что и мне будет чашка. Большинство мастеров уже сидело за большим столом у стены. Сам Георг стоял перед умывальником, моя руки.
– Привет, компаньон!..– крикнул он.
Я обошел вокруг стола, здороваясь с остальными членами бригады. Пятерым из них предстояло участвовать в изготовлении гардероба для яхты-претендента. Представляя одного, мужчину шестидесяти лет с тонкой сеткой морщин на лице, Георг назвал его «Кронпринц».
– Кронпринц начал шить паруса, не выходя из пеленок, – сказал он.
Я пожал ветерану руку, шершавую и жесткую, словно сыромятная кожа. Он обозрел мое опухшее лицо без комментариев.
– Роскошное имя, – улыбнулся я.
Он улыбнулся в ответ, приведя в движение все морщины.
– Моя бабка служила банщицей в купальне, куда наведывался старый король Оскар.
Кронпринц лукаво посмотрел на меня, издав рассыпчатый смешок. Я отлично понял намек. В Марстранде не было недостатка в Оскарссонах. Кое-кто и в третьем поколении носил эту фамилию.
– Ну, а как выглядит наша программа? – спросил я Георга.
– Сегодня я думал посмотреть на стаксели. Проверим их на контрольной мачте, отберем, которые получше, распорем и замерим. Тогда уже завтра можно будет поработать над чертежами.
– Порядок… Времени не теряешь.
– Чем быстрее подготовим чертежи, тем скорее сможем посадить за работу этих лодырей.
– Нет, вы только послушайте! – воскликнул Кронпринц. – И это говорит человек, который раньше шести утра не поднимается с кровати…
Подождав, когда утихнет возмущенный гул за столом, Георг весело улыбнулся:
– Через несколько дней прибудут две новенькие мачты. Билл звонил сегодня утром.
– Отлично. Будем пока проверять паруса.
Георг, Кронпринц и я погрузили на тележку мешки с парусами и отвезли в гавань. Там стояла старая баржа, которую Георг снабдил плоской деревянной палубой. А посреди палубы он установил крепкую алюминиевую мачту с вантами, штагами и бегучим такелажем. Все, как положено.
– На крепостном валу, где раньше стояла контрольная мачта, очень уж ветры непостоянные, – объяснил Георг.
Его решение с баржой показалось мне простым и гениальным.
Запустив дизельный мотор «Бустера» – большой дубовой шлюпки Георга, – мы вышли из гавани с баржой на буксире. За мысом с белой башней маяка нас встретили тугие сине-зеленые волны. Бодая их своим тупым носом, «Бустер» осыпал палубу сверкающим дождем мельчайших брызг. Кронпринц стоял на руле, принимая хлесткий соленый душ.
– Хуже нет, когда в жевательный табак попадает соленая вода… – пробормотал он, стискивая зубы.
– Здорово ты это придумал с баржой, – сказал я Георгу, указывая кивком на волочившуюся за нами диковинную конструкцию с мачтой.
– Лучше всего проверять паруса в море, на положенной высоте над волнами, – отозвался он, глядя на свое творение.
– Такой контрольной мачты я что-то больше нигде в мире не видел!
Шум мотора вынуждал меня кричать Георгу прямо в ухо. Выйдя в открытое море, Кронпринц прибавил газ.
Отойдя подальше от входа в гавань, мы бросили якорь. Кронпринц двигался легко, как юноша, по качающейся мокрой палубе. Я подтянул к корме «Бустера» баржу и прыгнул на нее. Георг перебросил мне один за другим пятнадцать мешков с парусами из богатого комплекта «Интрепида». Пятнадцать различных генуэзских стакселей.
Просторная палуба баржи оказалась идеальным рабочим местом. Поднимая на контрольной мачте один парус за другим, мы изучали величину и положение «пуза». Маневрируя шкотами, натягивали паруса то сильнее, то слабее. У каждого стакселя была своя форма, свои особенности.
Тревога, которая точила меня после встречи с двумя бандитами, постепенно отступала. Общение с Георгом было бальзамом для души. И мышцы болели уже не больше, чем после обычной тренировки.
Когда с далекого берега на море поползли сумерки, мы решили, что на сегодня хватит. Нам удалось отобрать один средний стаксель и один штормовой, которые могли служить исходными образцами для наших первых чертежей.
Чем ниже спускалось солнце, тем свежее становился ветер. У маяка «Отче Наш» море словно занялось красным пламенем.
На маленьком столике в рубке, где запах керосина из камбуза смешался с ароматом свежезаваренного кофе, Кронпринц расставил чашки.
– Что может быть лучше теплой рубки и чашечки кофе… – заметил Георг.
– Разве что сигарета напоследок, – подхватил я, вполне разделяя его чувства.
– Сигарета! – презрительно фыркнул Кронпринц. – То ли дело добрая порция жевательного табака!
Волны шлепали о дубовую обшивку «Бустера». Сплошная идиллия, лишь отчасти нарушаемая шумом, с которым Кронпринц отхлебывал свой кофе.
Когда мы вошли в газань, вдоль набережной уже горели фонари. На западе позади нас клубилась над морем черная туча.
Ближе к ночи полил дождь, аккомпанируя своей дробью беседе за обеденным столом в «Гранд-Отеле». Я обедал в обществе Андерса и его красавицы жены Евы. Уже подали кофе, когда внезапно распахнулась дверь столовой и появился мокрый, запыхавшийся Георг.
– Ну, теперь держись, Морган… – выдохнул он, опускаясь на ближайший стул.
Его джинсы промокли от колен и выше. Андерс сходил к бару и поставил на стол перед Георгом чашку кофе и рюмку коньяка.
– На-ка, подкрепись.
– Мона Лиза и Билл едут сюда, – сообщил Георг.
– В это время суток?
– Билл сам позвонил.
– И что он сказал?
– Чтобы мы ждали его в конторке.
– Приказ?
– Приказ, – кивнул Георг.
– Я собирался лечь пораньше.
– Забудь об этом.
Мы сидели и курили в конторке Георга, когда туда ввалились Билл Маккэй и Мона Лиза.
Старая потертая полушинель Билла спереди промокла насквозь. Широкие поля большой черной шляпы колыхались, точно плавники ската-рогача. «Глядишь, сам Дьявол осчастливит нас», – вспомнились мне слова капитана катера. В этой шляпе Билл вполне мог сойти за дьявола.
Длинные редкие волосы Моны Лизы свисали мокрыми прядями на уши. Влажное от дождя лицо украшала неизменная кривая улыбка. Штормовая куртка с капюшоном казалась темно-зеленой от влаги. Землистые щеки и темные круги около глаз создавали впечатление нездоровья. Сколько я знал Мону Лизу, он всегда так выглядел. Сутулый и тощий, он отнюдь не выигрывал рядом с Биллом.
– А вы тут неплохо устроились, – сказал Билл, сбрасывая на спинку стула верхнюю одежду.
– До этой минуты грех было жаловаться.
– Молодцы, что хорошенько отдохнули. – Билл вытер лицо подкладкой полушинели.
– Я как раз собирался лечь спать, – сообщил я.
– Видишь, как все удачно сложилось, а то пришлось бы тебя будить. – Билл дружески улыбнулся.
Мона Лиза рассмеялся, посчитав его слова остроумными. Я думал иначе.
– Что случилось? – осведомился Георг.
– Надо обсудить кое-какие детали, прежде чем вы начнете шить паруса.
– Мы думали завтра заняться чертежами.
– Значит, мы поспели в самый раз. – Билл повернулся к Моне Лизе. – Рассказывай.
– Я нашел корпус, – сообщил Мона Лиза, потирая руки.
– Корпус?
– Ну да, форму подводной части. Полгода проверял различные идеи в гидродинамическом канале в институте Чалмерса. Испытал по меньшей мере полтора десятка моделей. Лучшие из них не уступают модели «Конни». Может быть, даже несколько превосходят ее. Но этого недостаточно для претендента. Тут нужна конструкция, по всем статьям превосходящая «механического зайца». Так вот, я раскинул мозгами и сделал ставку на довольно необычную идею. Решил сделать корпус пошире и покороче, с очень малой площадью днища. Необычная получилась двенадцатиметровка. Особенно подводная часть…
Мона Лиза сделал паузу и вытер клетчатым носовым платком верхнюю губу. Он излагал свою идею так, словно лекцию читал. Видимо, такой тон выработался у него в институтских аудиториях.
– И попал в яблочко!..– продолжал он с горящими глазами. – Результаты испытаний оказались намного лучше, чем у модели «Конни». Намного лучше.
– И когда же это было? – спросил Георг.
– Сегодня около полудня. – Мона Лиза просиял от приятного воспоминания. – Я сразу позвонил Биллу, и вечером мы с ним все проверили еще раз. Новая модель оправдала себя. Верно, Билл?
Билл Маккэй кивнул. У него было на редкость довольное лицо.
Мона Лиза повернулся ж окну. Казалось, он уже забыл про нас.
– Самая удивительная изо всех моих конструкций… – медленно произнес он.
Что говорить, сказал я себе, звучит весьма интересно. Тем временем Билл подошел к своей полушинели и вытащил из кармана мокрую газету.
– Для начала, парни, прочтите вот это.
Газета шлепнулась на стол между мной и Георгом. «Нью-Йорк Тайме», крупный заголовок внизу на первой странице:
СИНДИКАТ ВКЛАДЫВАЕТ ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ В ЧЕМПИОНА
Можно сказать, что верфь по соседству с Нью-Йоркским яхт-клубом сейчас одно из наиболее строго охраняемых зданий в нашем городе. В обстановке великой секретности здесь строят яхту, которая в следующем году должна противостоять шведскому претенденту в гонках на Кубок «Америки».
– Самая быстрая двенадцатиметровка, какую мы когда-либо строили, – заверяет представитель конструкторов.
Новая конструкция обойдется предположительно в 5 миллионов долларов. В числе спонсоров называют такие имена, как Вандербильт, Рокфеллер, а также известного короля ночных клубов и игорных домов Дино Мендосу, хотя последнее официально не подтверждено.