Эверт Лундстрём, Ларс Хесслинд
Операция «Отче наш»
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Я вошел в синдикат, как никогда полный решимости сохранить Кубок для Америки.
Победа в Кубке «Америки» – личный вызов для каждого, кто интересуется парусными гонками.
Гарольд Вандербильт, член синдиката «Интрепид 1967»
1
Я крепко нажал стальной пластинкой гардамана на ушко трехгранной иглы. Она медленно одолела сопротивление двойного слоя дакронового полотнища. Еще два стежка, и кренгельс будет надежно заделан латунным кольцом.
Генуэзский стаксель занимал почти весь пол мастерской. Я подтянул фаловый угол к плате швейной машины.
Игла принялась рисовать аккуратный зигзаг вдоль шкаторины. Парус волнами проходил через машину.
Закончив утренний урок, я поднялся на второй этаж и поставил чайник на плиту. На часах – десять. На календаре – 26 марта.
Можно перекурить. Я вытащил смятую пачку из нагрудного кармана рубашки. Пусто. В спальне у меня лежал нетронутый блок.
Незастеленная кровать напомнила, что следует прибраться до прихода Моники.
Я сделал два глубоких вдоха. В легкие хлынул свежий весенний воздух. Свет и тени резко контрастировали. Утро прочно воцарилось в гавани Гётеборгского королевского общества парусного спорта и на холмах Лонгедрага. Чистое, как «Смирновская».
Солнечный свет выбелил японские соломенные обои по бокам зеркала. Я остановился перед ним. Увиденное чем-то было схоже с неубранной постелью.
Возраст – тридцать пять. Две глубоких залысины. Мышиного цвета волосы с светлыми прядями. Растущее число морщин на лбу. Глубокая складка между густыми бровями над серыми глазами. Часть лица скрыта косматой каштановой бородой. Кожа на скулах и лбу загорелая и обветренная. Крепкие белые зубы во рту, одинаково склонном к смеху и брани. Рост высокий, жилистое тело. Плечи широкие. Торчащие из подвернутых манжетов руки – мускулистые и волосатые. Загрубевшие кисти. На пальцах правой не хватает одного сустава. Срезан шкотовой лебедкой. Ладони жесткие от мозолей, натертых шкотами и фалами. 182-сантиметровая фигура облачена выше пояса в бежевую рубашку не первой чистоты, с двумя нагрудными кармашками и с погончиками.
Я повернул ручку на электроплите на цифру «1».
Лестница между этажами скрипела, как всегда весной. Словно зима упиралась, не желая выходить из старой древесины.
Деревянные башмаки ждали меня внизу. Я обулся и вышел, чтобы встретить почтальона Ульссона.
Еще сухие по-зимнему кустики малины вдоль дорожки играли, как на арфе, на спицах велосипеда. То один, то другой прутик хлестали серые форменные брюки Ульссона. Металлическая пряжка пустила солнечный зайчик.
– Доброе утро, Ульссон, – или пора уже говорить «добрый день»?
– Привел бы в порядок дорожку. В этой глине недолго и завязнуть.
Уныло пожав своими почтальонскими плечами, Ульссон с маху опустил на мою ладонь три письма. Я проводил взглядом его удаляющуюся спину. Наклонясь над рулем, он продолжал свой путь, отягощенный вечными проблемами местного Дорожного управления.
Я бросил несколько ложек заварки в чайник из псевдокитайского фарфора, купленный в 1969 году в Китайгороде в Сан-Франциско. Налил кипятку и выключил плиту. Ноздри защекотал запах смоленого каната. «Лапсан Сучон» – самый подходящий сорт для моряка.
Содержание двух писем я угадал по конвертам: в одном – очередной счет от такелажной мастерской, в другом, без сомнения, – напоминание агента, в прошлом сезоне поставившего мне парусину, что надлежит незамедлительно уплатить шестьдесят две тысячи крон, иначе дело будет передано в нотариальную контору. Этот долг кошмаром преследовал меня последние полгода. Я не стал вскрывать эти письма.
Третий конверт мне ничего не сказал. Роскошное изделие с водяным знаком. В нижнем левом углу тонкие выпуклые цветные буквы извещали, что отправитель – адвокатская фирма Марк и Леффлер.
Письма от адвокатов всегда внушали мне неприязнь.
Я вскрыл конверт ножом для резки хлеба. Извлек из него фирменный бланк с вычурно обрезанными краями.
Я прошел в гостиную. Через весь пол пролегла от окна солнечная дорожка. Продолжая путь вверх по стене, она высекла искры из серебряных кубков на парадной полке. Яркие блики играли на стекле водолазного свидетельства.
Что ни говори, с годами парусный спорт стал моим образом жизни. С семи лет мной овладела одержимость гонками, и с тех пор она только возрастала. Глаза вновь обратились к парадной полке: в самом центре лежала пропитанная солью черная дубовая чурка. В нее мой друг, лодочный мастер Клинк-Юхан, вмонтировал мою олимпийскую серебряную медаль. Navigare necesse est, vivere non est necesse. Плыть, непременно плыть, даже ценою жизни. Латинское изречение о необходимости плавания не вызывало у меня сомнений. Будь у меня мировоззрение, я выразил бы его именно в этих словах.
Телефонный звонок сердито нарушил мои размышления.
– Морган Линдберг?
– Да.
– Ты получил утром письмо. Верно?
– С кем я говорю?
– Неважно… Забудь это письмо. Понял?
– Я получил не одно письмо, – сказал я, пытаясь опознать голос. И заключил, что слышу его впервые.
– Письмо от адвокатской фирмы.
– С чего это я должен его забыть?
– Ради собственного блага.
– С кем я имею честь говорить?
– Прислушайся к доброму совету.
– Это угроза?
После мгновенной заминки:
– Понимай как хочешь.
– Я не слушаю приказов первого попавшегося! – Я с трудом сдерживал бешенство.
– На этот раз лучше послушать…
Я не успел ответить: щелчок в трубке дал знать, что приятная беседа окончена. Медленно положив трубку на рычаг, я подошел к окну. За ним, в брезентовом шатре лежала моя «Шери». Надежно укрытая от зимы и льда. На этой яхте «Звездного класса» я не раз добивался успеха. Серый брезент не мешал мне видеть ее обводы.
Вернувшись к телефону, я набрал номер адвокатской фирмы Марк и Леффлер.
– Добавочный двадцать один… фрекен Кассель…
Генуэзский стаксель занимал почти весь пол мастерской. Я подтянул фаловый угол к плате швейной машины.
Игла принялась рисовать аккуратный зигзаг вдоль шкаторины. Парус волнами проходил через машину.
Закончив утренний урок, я поднялся на второй этаж и поставил чайник на плиту. На часах – десять. На календаре – 26 марта.
Можно перекурить. Я вытащил смятую пачку из нагрудного кармана рубашки. Пусто. В спальне у меня лежал нетронутый блок.
Незастеленная кровать напомнила, что следует прибраться до прихода Моники.
Я сделал два глубоких вдоха. В легкие хлынул свежий весенний воздух. Свет и тени резко контрастировали. Утро прочно воцарилось в гавани Гётеборгского королевского общества парусного спорта и на холмах Лонгедрага. Чистое, как «Смирновская».
Солнечный свет выбелил японские соломенные обои по бокам зеркала. Я остановился перед ним. Увиденное чем-то было схоже с неубранной постелью.
Возраст – тридцать пять. Две глубоких залысины. Мышиного цвета волосы с светлыми прядями. Растущее число морщин на лбу. Глубокая складка между густыми бровями над серыми глазами. Часть лица скрыта косматой каштановой бородой. Кожа на скулах и лбу загорелая и обветренная. Крепкие белые зубы во рту, одинаково склонном к смеху и брани. Рост высокий, жилистое тело. Плечи широкие. Торчащие из подвернутых манжетов руки – мускулистые и волосатые. Загрубевшие кисти. На пальцах правой не хватает одного сустава. Срезан шкотовой лебедкой. Ладони жесткие от мозолей, натертых шкотами и фалами. 182-сантиметровая фигура облачена выше пояса в бежевую рубашку не первой чистоты, с двумя нагрудными кармашками и с погончиками.
Я повернул ручку на электроплите на цифру «1».
Лестница между этажами скрипела, как всегда весной. Словно зима упиралась, не желая выходить из старой древесины.
Деревянные башмаки ждали меня внизу. Я обулся и вышел, чтобы встретить почтальона Ульссона.
Еще сухие по-зимнему кустики малины вдоль дорожки играли, как на арфе, на спицах велосипеда. То один, то другой прутик хлестали серые форменные брюки Ульссона. Металлическая пряжка пустила солнечный зайчик.
– Доброе утро, Ульссон, – или пора уже говорить «добрый день»?
– Привел бы в порядок дорожку. В этой глине недолго и завязнуть.
Уныло пожав своими почтальонскими плечами, Ульссон с маху опустил на мою ладонь три письма. Я проводил взглядом его удаляющуюся спину. Наклонясь над рулем, он продолжал свой путь, отягощенный вечными проблемами местного Дорожного управления.
Я бросил несколько ложек заварки в чайник из псевдокитайского фарфора, купленный в 1969 году в Китайгороде в Сан-Франциско. Налил кипятку и выключил плиту. Ноздри защекотал запах смоленого каната. «Лапсан Сучон» – самый подходящий сорт для моряка.
Содержание двух писем я угадал по конвертам: в одном – очередной счет от такелажной мастерской, в другом, без сомнения, – напоминание агента, в прошлом сезоне поставившего мне парусину, что надлежит незамедлительно уплатить шестьдесят две тысячи крон, иначе дело будет передано в нотариальную контору. Этот долг кошмаром преследовал меня последние полгода. Я не стал вскрывать эти письма.
Третий конверт мне ничего не сказал. Роскошное изделие с водяным знаком. В нижнем левом углу тонкие выпуклые цветные буквы извещали, что отправитель – адвокатская фирма Марк и Леффлер.
Письма от адвокатов всегда внушали мне неприязнь.
Я вскрыл конверт ножом для резки хлеба. Извлек из него фирменный бланк с вычурно обрезанными краями.
«Уважаемый г-н Морган Линдберг.Завершали послание две неразборчивых подписи лиловыми чернилами. А также постскриптум:
Мы были бы Вам чрезвычайно признательны, если Вы сочтете возможным посетить нашу контору по указанному выше адресу в пятницу, 2 апреля, в 11.00, для обсуждения выгодного для Вас интересного проекта.
Просьба сообщить нашему секретарю, фрекен Кассель, сможете ли Вы прибыть; тел. 98 60 32, доб. 21.
С совершенным почтением».
«Если Вас больше устраивает другое время, сообщите, пожалуйста, об этом фрекен Кассель».Я постоял в раздумье с письмом в руке. На подоконник снаружи опустилась синица. Ее коготки стучали по жести.
Я прошел в гостиную. Через весь пол пролегла от окна солнечная дорожка. Продолжая путь вверх по стене, она высекла искры из серебряных кубков на парадной полке. Яркие блики играли на стекле водолазного свидетельства.
Что ни говори, с годами парусный спорт стал моим образом жизни. С семи лет мной овладела одержимость гонками, и с тех пор она только возрастала. Глаза вновь обратились к парадной полке: в самом центре лежала пропитанная солью черная дубовая чурка. В нее мой друг, лодочный мастер Клинк-Юхан, вмонтировал мою олимпийскую серебряную медаль. Navigare necesse est, vivere non est necesse. Плыть, непременно плыть, даже ценою жизни. Латинское изречение о необходимости плавания не вызывало у меня сомнений. Будь у меня мировоззрение, я выразил бы его именно в этих словах.
Телефонный звонок сердито нарушил мои размышления.
– Морган Линдберг?
– Да.
– Ты получил утром письмо. Верно?
– С кем я говорю?
– Неважно… Забудь это письмо. Понял?
– Я получил не одно письмо, – сказал я, пытаясь опознать голос. И заключил, что слышу его впервые.
– Письмо от адвокатской фирмы.
– С чего это я должен его забыть?
– Ради собственного блага.
– С кем я имею честь говорить?
– Прислушайся к доброму совету.
– Это угроза?
После мгновенной заминки:
– Понимай как хочешь.
– Я не слушаю приказов первого попавшегося! – Я с трудом сдерживал бешенство.
– На этот раз лучше послушать…
Я не успел ответить: щелчок в трубке дал знать, что приятная беседа окончена. Медленно положив трубку на рычаг, я подошел к окну. За ним, в брезентовом шатре лежала моя «Шери». Надежно укрытая от зимы и льда. На этой яхте «Звездного класса» я не раз добивался успеха. Серый брезент не мешал мне видеть ее обводы.
Вернувшись к телефону, я набрал номер адвокатской фирмы Марк и Леффлер.
– Добавочный двадцать один… фрекен Кассель…
2
Тяжелая резная дверь из дорогого дерева была заперта. Снизу ее подпирал черный гранитный плинтус. На уровне глаз выстроились в аккуратный ряд изящные латунные дощечки с черными буквами.
Я нажал кнопку возле Марка и Леффлера. Тщательно проолифенная коричневая дверь отливала бархатным жирным блеском.
Сквозь решетку внутреннего телефона протиснулся глухой писк. Затем послышался голос. Вполне приятный, несмотря на металлический призвук. Сочный, приветливый, эффективный.
– Добрый день, что вам угодно?
– Я Морган Линдберг.
– Добро пожаловать. Входите. Вас ждут. Зажужжал замок. Тяжелая дверь бесшумно заскользила на петлях. Латунная ручка изображала ящерицу.
Вестибюль в старом стиле внушал священный трепет.
Я направился к лифту, слушая эхо своих шагов.
Лифт изрядно удивил бы меня, если бы отметил скрипом свой путь наверх. Но он двигался бесшумно. Все смазано на славу.
– Господин Линдберг?.. Добро пожаловать. Меня зовут Анетта Кассель.
Очень красивая женщина. Возможно, высокие скулы указывали на далеких славянских предков. В глазах переливалась морская зелень, рот казался очень большим, но не портил лицо. На лбу – каштановая челка. Так называемая «пажеская» стрижка. Белый жакет спортивного покроя и белая юбка подчеркивали линии фигуры.
– Входите, пальто можете оставить здесь…
Она ввела меня в приемную, словно медицинская сестра, приветливо улыбаясь, но напряжение не оставляло меня.
Стены и потолок приемной были отделаны панелями из дорогой древесины. Золотистый гладкий ковер наводил на мысль о поле спелой пшеницы. Напротив двери стену украшало полотно Миро. Рядом с дверью висели две литографии Пикассо. На узком столе с чеканной медной столешницей красовалась полная белых роз большая керамическая ваза. Белые цветы отлично сочетались с обликом фрекен Кассель.
На окне висели полупрозрачные полотняные занавески того же цвета, что и ковер. Всю боковую стену между дверью, в которую сейчас с улыбкой вошла фрекен Кассель, и стеной с картиной Миро занимал огромный аквариум с подсветкой. Среди темно-зеленых водорослей сновали яркие рыбки.
Вокруг стола стояли шесть английских кожаных кресел.
– Прошу, господин Линдберг, адвокаты ждут вас. – Фрекен Кассель вновь появилась в дверях возле Миро.
Меня ожидали пять человек. Они встали быстро и одновременно. Один из них, мужчина моих лет, темноволосый, в сером фланелевом костюме, шагнул навстречу, протянув руку для приветствия.
– Добро пожаловать, господин Линдберг!.. Микаэль Леффлер… А это – мой компаньон, Томас Марк. – Он жестом указал на старшего по возрасту члена пятерки, седого рослого мужчину в очках без оправы, в сшитом на заказ темно-синем костюме в белую полоску.
Я обменялся рукопожатиями с обоими адвокатами.
– Директор Хеннинг… – Адвокат Леффлер повернулся к мужчине лет сорока с волнистыми седоватыми волосами и намеком на двойной подбородок, говорящий о частых представительских трапезах.
Сквозь очки в роговой оправе смотрели ясные синие глаза. Крепкое рукопожатие хорошо согласовалось с впечатлением от излучающих энергию и напор плеч и шеи. Человек, не ведающий сомнений.
– Шеф акционерного общества «Викинг Кеми», – добавил адвокат Леффлер.
Продолжая представлять присутствующих, он указал рукой на молодого мужчину, словно сошедшего с фото, рекламирующего модели осеннего сезона.
– Рольф Баклунд… Заведует службой информации в «Викинг Кеми», – пояснил Микаэль Леффлер.
Новое рукопожатие сопровождалось заразительной улыбкой службы информации.
– А этого человека вы должны знать…
Билл Маккэй!
Вот уж о ком я знал чуть ли не больше, чем о самом себе. И то же можно было сказать о любом яхтсмене. Билл Маккэй! Рожденный полвека назад где-то на задворках Эдинбурга и ныне почитаемый как один из лучших в мире мастеров парусного спорта. Его послужной список длиной равнялся курсовым бюллетеням и немногим уступал им в достоинстве. Три олимпийских золотых медали и одна серебряная. Чемпион мира в классах «Звездный», «Летучий голландец», «Дракон», «5,5-метровый», «Финн». Дважды выигрывал кубок для «полутонников». В 12-метровом R-классе на яхте «Вим» участвовал в отборочных соревнованиях на Кубок «Америки», названном так в честь яхты «Америка».
Билл Маккэй – яхтсмен-легенда в недавнем прошлом.
И вот он собственной персоной протягивает мне пятерню для рукопожатия. Вспомнилась одна история, которую я слышал о нем. Чемпионат мира в классе «5,5-метровый». Десять лет назад, на Бермудах. Когда весь чемпионат чуть не сорвался. Ураган «Бетти» обрушил свою ярость на Бермудские острова, заперев в гавани шестьдесят яхт со всего мира. На шестой день скорость ветра наконец упала до 20 м/сек. Что соответствует шторму.
В отчаянии организаторы постановили дать старт гонкам. Из шестидесяти участников три четверти вынуждены были сойти с дистанции из-за аварий. Но Билл Маккэй прогнал свою яхту и экипаж сквозь шторм. Финишную линию пересек на двадцать минут раньше ближайшего конкурента. Пять часов длился его поединок с морем. Руки матросов были изрезаны снастями, ладони сочились кровью. Каждая мышца ныла.
Придя в гавань, Билл Маккэй позволил матросам выпить по чашке кофе и съесть по бутерброду. После чего велел снова ставить паруса. На выходе из гавани пустил по кругу бутылку виски. И хотя продолжался шторм, экипаж два часа отрабатывал детали, на которых спотыкался во время гонки. Повторяли маневры снова и снова, пока не добились полного совершенства. Когда вернулись в гавань, одного матроса пришлось на руках выносить на берег.
Про Билла Маккэя говорили, что он не умеет выговаривать слово «проигрыш». Он признавал только победу. Но ему мало было победить на чемпионате мира с отрывом в двадцать минут. Не менее важно – как достигнут этот результат.
– Рад познакомиться, Морган… – приветствовал он меня по-английски.
Его пятерня сжала мою словно тиски. В уголке рта покачивалась спичка. Вот она медленно перекочевала в другой уголок. Затем автоматически вернулась в исходное положение. Для нас, яхтсменов, спички Билла были такой же классикой, как для простых людей сигары Черчилля.
Мы разместились вокруг широкого стола для совещаний, покрытого ворсистой зеленой скатертью, прямо хоть в бильярд на нем играй.
– О'кей, – произнес Микаэль Леффлер. – Предлагаю, чтобы директор Хеннинг сперва ввел вас в курс дела, господин Линдберг.
– А затем, если будут, вопросы, – добавил его компаньон, Томас Марк, протирая кусочком замши очки.
– Напротив, господин Линдберг, задавайте вопросы сразу, если пожелаете. – Младший адвокат бросил недовольный усталый взгляд на своего старшего товарища.
Тот перестал протирать очки, но ничего не сказал.
– Прошу вас, директор Хеннинг, – добавил Леффлер.
– Дело в том, что многолетние изыскания позволили нашей фирме создать моющее средство, которое не загрязняет среду… – Он сделал паузу, проверяя мою реакцию.
Я не понял, куда он клонит, но изобразил полное внимание.
Директор Хеннинг продолжал:
– Пагубным для среды выбросам сульфанатов и энзимов придет конец, – если люди перейдут на наши моющие средства. Наш продукт означает подлинный переворот, его можно без очистки спускать в канализацию, и к тому же эффективностью он превосходит все прочие средства, которые сейчас поставляются на рынок. Попросту говоря, господин Линдберг, наша фирма «Викинг Кеми» выиграла соревнование за производство безвредных моющих средств.
Обращаясь ко мне, он говорил так, словно перед ним сидела обширная аудитория. И речь его звучала заученной, составленной из многократно говоренных фраз.
Но я по-прежнему не понимал, какое отношение ко мне имеют его моющие средства.
– Можно сказать, что наша фирма вывела жар-птицу. Жар-птицу, господин Линдберг. К сожалению, у нее еще недостаточно окрепли крылья, чтобы она могла взлететь и завоевать мировой рынок. Вы, конечно, понимаете, в чем закавыка.
Я кивнул на всякий случай.
– Дело в том, что рынок почти на сто процентов во власти гигантских транснациональных корпораций. Вам, несомненно, известны такие названия, как «Проктор энд Гэмбл», «Интернешнл Кэн», «Дженерал Фуд».
Я снова кивнул. И впрямь знакомые названия.
– Естественно, нам не удалось сохранить в тайне наши достижения. Все следят за всеми. А потому различные организации всякими способами пытаются совершенно вытеснить с рынка «Викинг Кеми». Скажу для примера, что начальнику нашей исследовательской лаборатории предлагали очень большие деньги, чтобы он втайне продал нашу документацию и рецептуру одной сомнительной посреднической фирме с контактами в Америке. Кроме того, подставные лица пытались выкупить долю наших многочисленных мелких акционеров. Я не наскучил вам этими данными, господин Линдберг?
– Напротив, – заверил я.
Я не забыл телефонную угрозу и начал угадывать некую связь.
– Короче. Все эти манипуляции вокруг моей фирмы бесят меня, и теперь я сильнее прежнего настроен проложить нашему новому моющему средству путь на мировой рынок… Вот. Такова вкратце история вопроса.
Наш разговор прервала Анетта Кассель, которая вошла, катя перед собой столик с позвякивающими бутылками и бокалами. И оставаясь при этом все такой же прелестной. К сожалению, я вынужден был довольствоваться минеральной водой. На улице меня ждал мой старый заслуженный «комби». Не будь его, я не отказался бы от стаканчика виски.
После того как были исполнены все пожелания, слово взял Рольф Баклунд. Я слушал его, но глаза мои провожали фрекен Кассель, удаляющуюся с сервировочным столиком. Взгляд Билла Маккэя был направлен в ту же сторону.
– Чтобы пробиться с моющим средством на мировой рынок, нужна весьма обширная реклама… – сказал Рольф Баклунд, приглаживая ладонью свою белокурую шевелюру. – Круглым счетом она обойдется в сто миллионов крон, считая объявления в печати, по телевидению и так далее. Такая сумма превосходит возможности «Викинг Кеми».
Он помолчал, дожидаясь, когда выйдет Анетта Кассель и я вновь посмотрю на него, затем продолжил:
– Как поступают в таких случаях, господин Линдберг?
Не зная ответа, я предоставил ему отвечать.
– Так вот. Необходима идея с таким же, так сказать, рекламным эффектом. И мне представляется, господин Линдберг, что наша фирма нашла такую идею… По предварительным подсчетам ее осуществление обойдется нам примерно в десять миллионов, однако ее рекламная ценность может намного превысить сто миллионов… Если все выйдет так, как нами задумано. – Он помолчал с мечтательным видом. – Если нам будет сопутствовать удача, господин Линдберг!.. А она будет нам сопутствовать. Благодаря таким людям, как Билл Мак-кэй и вы… вы поможете нам… Вам принадлежит решающая роль. Вот именно, решающая роль в нашем замысле.
Карие глаза Рольфа Баклунда были устремлены на меня.
– Что-то я не понимаю… – сказал я.
– Мы делаем ставку на Кубок «Америки»! – возвестил Рольф Баклунд.
– Кубок «Америки»?
– «Викинг Кеми» выступит спонсором претендента на Кубок «Америки», – пояснил директор Хеннинг.
Кубок «Америки»…
Невероятно… Слишком невероятно.
Я встретил взгляд Билла Маккэя и угадал улыбку в его серо-голубых глазах. Опытный гонщик, он понимал мое удивление. Билл знал, что такое Кубок «Америки». Знал не хуже меня.
– Тебе понятно, Морган, что это значит… – произнес Билл Маккэй.
Я онемел. Кубок «Америки» – гонка из гонок.
– Если мы завоюем кубок, имя «Викинг Кеми» будет у всех на устах… Во всем мире! – Рольф Баклунд устремил взгляд в даль за окном. Хмурое небо окропило город холодным дождем. – Даже если мы проиграем гонки, реклама с лихвой окупит вложенные миллионы… Дело верное.
Однако для меня Кубок «Америки» был чем-то неизмеримо большим. Что там реклама: участие в этих состязаниях – высшая мечта любого гонщика.
– Мы пригласили тебя, Морган, чтобы узнать, готов ли ты участвовать в этом проекте, – услышал я голос Билла Маккэя. – Причем тебе отводится важная роль. Помимо того что ты зачисляешься членом экипажа, я думал возложить на тебя ответственность за изготовление парусов…
Силы небесные! Этих слов я никогда не забуду… Но сейчас – не показывать вида.
– Можно задать вопрос?
– Конечно.
– Я по поводу вызова. Как он будет оформлен? Микаэль Леффлер счел, что настал его черед отвечать:
– Разумеется, вызов не может исходить от «Викинг Кеми». По правилам, к владельцу кубка, Нью-Йоркскому яхт-клубу, должен обратиться другой яхт-клуб… Это берет на себя Гётеборгское королевское общество парусного спорта. Я уже связался с его правлением. Никаких препятствий не будет.
Разумеется. Так уж заведено. Общества парусного спорта всегда поддерживались мощными спонсорами. Мне сразу вспомнились имена – Вандербильт, Липтон, Ален Бонд – и состояния, которые вкладывались ими в поддержку обладателя кубка или претендента. За сто двадцать три года состоялось семьдесят семь состязаний за право владеть этой неприглядной серебряной банкой. Американцы проигрывали только девять раз. И было это давно. С тех пор как стали соревноваться на 12-метровых яхтах R-класса, они не знали поражений. Двадцать три раза побеждали в поединках с французами, англичанами, канадцами, шотландцами и австралийцами. Кубок твердо стоял на своей подставке в помещениях Нью-Йоркского яхт-клуба. Об этом было хорошо известно любителям парусного спорта во всем мире. Живая история гонок в моем представлении.
От одной мысли о возможности участвовать в гонках за Кубок «Америки» захватывало дух.
– И как же все будет организовано? – спросил я, силясь не выдать свое волнение.
– На это ответит мистер Маккэй, – сказал Микаэль Леффлер.
Билл Маккэй переправил спичку в левый уголок рта, затем сказал:
– В общем, это будет драма в трех актах. В нынешнем сезоне, с апреля до середины октября, – тренировки и настройка «механического зайца». В следующем году получаем новое судно. Второй акт: тренировки и настройка лодки, пока она не превзойдет «зайца» в скорости. Ну, а затем отправляемся через океан и утираем нос янки!
Билл Маккэй улыбнулся. В его изложении все звучало очень просто.
– А какая яхта будет «механическим зайцем»? – поинтересовался я.
– «Констеллейшн», Морган. Мы уже взяли напрокат «Констеллейшн».
Еще одна великая новость! Эта лодка выиграла Кубок «Америки» в 1964 году. Насколько я помнил, синдикат, построивший в 1967 «Интрепид», тоже избрал для тренировок «Констеллейшн». Старая добрая «Конни» – хорошая отправная точка.
– В каком она состоянии сейчас? – спросил я.
– Хуже некуда, дружище, – широко улыбнулся Билл Маккэй. – Но мы потратим на нее пятьдесят тысяч долларов, прежде чем спустим на воду.
Он говорил так, словно пятьдесят тысяч – пустяковая сумма. При этом пальцы Билла перебирали висевший на груди маленький серебряный талисман, изображающий руку, сжатую в кулак.
Мне был понятен ход его мыслей. Пока будет строиться новая двенадцатиметровка, экипаж «Конни» станет отрабатывать с азов все тонкости маневрирования яхтой этого класса. После чего сконструированная по всем правилам искусства лодка-претендент будет настраиваться так, чтобы во всем превзойти «зайца». В тот день, когда она обгонит «Конни», на каждом этапе опережая ее на пять – восемь минут, придет пора везти претендента за океан, чтобы помериться силами с владельцами кубка. Все продумано основательно.
– Еще пятьдесят тысяч вложим в гидродинамические испытания… – небрежно добавил Билл Маккэй. – Чтобы определить лучшую форму подводной части.
Такого рода испытания и впрямь были для нас чрезвычайно важны. Тысячи деревянных моделей с различными формами корпуса будут проверены в гидродинамических каналах. При создании новой лодки эта фаза настолько важна, что на нее не следует жалеть ни денег, ни сил.
– Интересно, – размеренно произнес я, сдерживая переполняющие душу чувства. – А можно узнать поподробнее о проекте?
– Экипаж будет занят в нем начиная со следующего месяца и до ноября следующего года, – ответил младший адвокат. – То есть полтора года с лишком.
– Двадцать четыре часа в сутки, – добавил Билл Маккэй.
На лице его не было даже намека на улыбку.
– Что до финансовой стороны, то господину Линдбергу будут предложены весьма выгодные условия. Мы отдаем себе отчет в том, что вам предстоит стать одной из самых важных шестеренок механизма… Так что вы не почувствуете себя обделенным. – Микаэль Леффлер сопроводил эти слова рассыпчатым смешком. – Завтра утром фрекен Кассель позвонит вам и уточнит условия.
Я постановил завтра держаться поблизости от телефона.
Билл Маккэй перестал вертеть свой талисман и наклонился ко мне:
– Морган… Я буду предельно искренним. Я очень рассчитываю на тебя. На мой взгляд, твоя роль в этом деле не меньше моей. Других можно как-то заменить, нас с тобой – никак. Я руковожу всей операцией, ты отвечаешь за изготовление парусов. Думаю, тебе не надо объяснять, что это значит.
Да уж, объяснять не надо.
Билл внимательно изучал мое лицо. Суровый взгляд его был исполнен серьезности.
– Мы преподадим этим янки урок, который они всю жизнь будут помнить… – произнес он негромко, играя желваками.
За полтора года до старта в Ньюпорте он мысленно был уже там.
– Где намечено тренироваться? – спросил я.
– В Марстранде, – ответил Микаэль Леффлер. – Уже идет подготовка слипа, и большой участок вокруг верфи «Ринген» огорожен забором, чтобы исключить проникновение посторонних. Жить будете в «Гранд-Отеле».
– Будем держаться вместе, как одна большая счастливая семья, – сказал Билл Маккэй, обнажая в широкой улыбке белые зубы и один золотой.
Расстался с зубом во-время гонок подобно тому, как я потерял один сустав на правой руке? Одно мне было ясно: подготовка к великому приключению уже идет полным ходом.
– Кто будет строить лодку для состязания? – спросил я.
– Дядюшка Яльмар. Он уже перебирается в Мар-странд со своей бригадой.
Я улыбнулся про себя. Дядюшка Яльмар… Билл Маккэй назвал старого судостроителя Яльмара Юханссона так же, как мы, гётеборгские парусники, с юных лет звали этого искусного мастера, подлинного кудесника, в мозолистых руках которого дерево буквально оживало. Претенденты на Кубок «Америки» могли быть уверены, что работа будет выполнена превосходно.
Пароходство А/О ТанкпакЕще одна дощечка приглашала: «Говорите сюда».
Страховое общество «Альбион»
Проф. Освальд. Терапевт.
Адвокатская фирма Марк и Леффлер
Тексако
Я нажал кнопку возле Марка и Леффлера. Тщательно проолифенная коричневая дверь отливала бархатным жирным блеском.
Сквозь решетку внутреннего телефона протиснулся глухой писк. Затем послышался голос. Вполне приятный, несмотря на металлический призвук. Сочный, приветливый, эффективный.
– Добрый день, что вам угодно?
– Я Морган Линдберг.
– Добро пожаловать. Входите. Вас ждут. Зажужжал замок. Тяжелая дверь бесшумно заскользила на петлях. Латунная ручка изображала ящерицу.
Вестибюль в старом стиле внушал священный трепет.
Я направился к лифту, слушая эхо своих шагов.
Лифт изрядно удивил бы меня, если бы отметил скрипом свой путь наверх. Но он двигался бесшумно. Все смазано на славу.
– Господин Линдберг?.. Добро пожаловать. Меня зовут Анетта Кассель.
Очень красивая женщина. Возможно, высокие скулы указывали на далеких славянских предков. В глазах переливалась морская зелень, рот казался очень большим, но не портил лицо. На лбу – каштановая челка. Так называемая «пажеская» стрижка. Белый жакет спортивного покроя и белая юбка подчеркивали линии фигуры.
– Входите, пальто можете оставить здесь…
Она ввела меня в приемную, словно медицинская сестра, приветливо улыбаясь, но напряжение не оставляло меня.
Стены и потолок приемной были отделаны панелями из дорогой древесины. Золотистый гладкий ковер наводил на мысль о поле спелой пшеницы. Напротив двери стену украшало полотно Миро. Рядом с дверью висели две литографии Пикассо. На узком столе с чеканной медной столешницей красовалась полная белых роз большая керамическая ваза. Белые цветы отлично сочетались с обликом фрекен Кассель.
На окне висели полупрозрачные полотняные занавески того же цвета, что и ковер. Всю боковую стену между дверью, в которую сейчас с улыбкой вошла фрекен Кассель, и стеной с картиной Миро занимал огромный аквариум с подсветкой. Среди темно-зеленых водорослей сновали яркие рыбки.
Вокруг стола стояли шесть английских кожаных кресел.
– Прошу, господин Линдберг, адвокаты ждут вас. – Фрекен Кассель вновь появилась в дверях возле Миро.
Меня ожидали пять человек. Они встали быстро и одновременно. Один из них, мужчина моих лет, темноволосый, в сером фланелевом костюме, шагнул навстречу, протянув руку для приветствия.
– Добро пожаловать, господин Линдберг!.. Микаэль Леффлер… А это – мой компаньон, Томас Марк. – Он жестом указал на старшего по возрасту члена пятерки, седого рослого мужчину в очках без оправы, в сшитом на заказ темно-синем костюме в белую полоску.
Я обменялся рукопожатиями с обоими адвокатами.
– Директор Хеннинг… – Адвокат Леффлер повернулся к мужчине лет сорока с волнистыми седоватыми волосами и намеком на двойной подбородок, говорящий о частых представительских трапезах.
Сквозь очки в роговой оправе смотрели ясные синие глаза. Крепкое рукопожатие хорошо согласовалось с впечатлением от излучающих энергию и напор плеч и шеи. Человек, не ведающий сомнений.
– Шеф акционерного общества «Викинг Кеми», – добавил адвокат Леффлер.
Продолжая представлять присутствующих, он указал рукой на молодого мужчину, словно сошедшего с фото, рекламирующего модели осеннего сезона.
– Рольф Баклунд… Заведует службой информации в «Викинг Кеми», – пояснил Микаэль Леффлер.
Новое рукопожатие сопровождалось заразительной улыбкой службы информации.
– А этого человека вы должны знать…
Билл Маккэй!
Вот уж о ком я знал чуть ли не больше, чем о самом себе. И то же можно было сказать о любом яхтсмене. Билл Маккэй! Рожденный полвека назад где-то на задворках Эдинбурга и ныне почитаемый как один из лучших в мире мастеров парусного спорта. Его послужной список длиной равнялся курсовым бюллетеням и немногим уступал им в достоинстве. Три олимпийских золотых медали и одна серебряная. Чемпион мира в классах «Звездный», «Летучий голландец», «Дракон», «5,5-метровый», «Финн». Дважды выигрывал кубок для «полутонников». В 12-метровом R-классе на яхте «Вим» участвовал в отборочных соревнованиях на Кубок «Америки», названном так в честь яхты «Америка».
Билл Маккэй – яхтсмен-легенда в недавнем прошлом.
И вот он собственной персоной протягивает мне пятерню для рукопожатия. Вспомнилась одна история, которую я слышал о нем. Чемпионат мира в классе «5,5-метровый». Десять лет назад, на Бермудах. Когда весь чемпионат чуть не сорвался. Ураган «Бетти» обрушил свою ярость на Бермудские острова, заперев в гавани шестьдесят яхт со всего мира. На шестой день скорость ветра наконец упала до 20 м/сек. Что соответствует шторму.
В отчаянии организаторы постановили дать старт гонкам. Из шестидесяти участников три четверти вынуждены были сойти с дистанции из-за аварий. Но Билл Маккэй прогнал свою яхту и экипаж сквозь шторм. Финишную линию пересек на двадцать минут раньше ближайшего конкурента. Пять часов длился его поединок с морем. Руки матросов были изрезаны снастями, ладони сочились кровью. Каждая мышца ныла.
Придя в гавань, Билл Маккэй позволил матросам выпить по чашке кофе и съесть по бутерброду. После чего велел снова ставить паруса. На выходе из гавани пустил по кругу бутылку виски. И хотя продолжался шторм, экипаж два часа отрабатывал детали, на которых спотыкался во время гонки. Повторяли маневры снова и снова, пока не добились полного совершенства. Когда вернулись в гавань, одного матроса пришлось на руках выносить на берег.
Про Билла Маккэя говорили, что он не умеет выговаривать слово «проигрыш». Он признавал только победу. Но ему мало было победить на чемпионате мира с отрывом в двадцать минут. Не менее важно – как достигнут этот результат.
– Рад познакомиться, Морган… – приветствовал он меня по-английски.
Его пятерня сжала мою словно тиски. В уголке рта покачивалась спичка. Вот она медленно перекочевала в другой уголок. Затем автоматически вернулась в исходное положение. Для нас, яхтсменов, спички Билла были такой же классикой, как для простых людей сигары Черчилля.
Мы разместились вокруг широкого стола для совещаний, покрытого ворсистой зеленой скатертью, прямо хоть в бильярд на нем играй.
– О'кей, – произнес Микаэль Леффлер. – Предлагаю, чтобы директор Хеннинг сперва ввел вас в курс дела, господин Линдберг.
– А затем, если будут, вопросы, – добавил его компаньон, Томас Марк, протирая кусочком замши очки.
– Напротив, господин Линдберг, задавайте вопросы сразу, если пожелаете. – Младший адвокат бросил недовольный усталый взгляд на своего старшего товарища.
Тот перестал протирать очки, но ничего не сказал.
– Прошу вас, директор Хеннинг, – добавил Леффлер.
– Дело в том, что многолетние изыскания позволили нашей фирме создать моющее средство, которое не загрязняет среду… – Он сделал паузу, проверяя мою реакцию.
Я не понял, куда он клонит, но изобразил полное внимание.
Директор Хеннинг продолжал:
– Пагубным для среды выбросам сульфанатов и энзимов придет конец, – если люди перейдут на наши моющие средства. Наш продукт означает подлинный переворот, его можно без очистки спускать в канализацию, и к тому же эффективностью он превосходит все прочие средства, которые сейчас поставляются на рынок. Попросту говоря, господин Линдберг, наша фирма «Викинг Кеми» выиграла соревнование за производство безвредных моющих средств.
Обращаясь ко мне, он говорил так, словно перед ним сидела обширная аудитория. И речь его звучала заученной, составленной из многократно говоренных фраз.
Но я по-прежнему не понимал, какое отношение ко мне имеют его моющие средства.
– Можно сказать, что наша фирма вывела жар-птицу. Жар-птицу, господин Линдберг. К сожалению, у нее еще недостаточно окрепли крылья, чтобы она могла взлететь и завоевать мировой рынок. Вы, конечно, понимаете, в чем закавыка.
Я кивнул на всякий случай.
– Дело в том, что рынок почти на сто процентов во власти гигантских транснациональных корпораций. Вам, несомненно, известны такие названия, как «Проктор энд Гэмбл», «Интернешнл Кэн», «Дженерал Фуд».
Я снова кивнул. И впрямь знакомые названия.
– Естественно, нам не удалось сохранить в тайне наши достижения. Все следят за всеми. А потому различные организации всякими способами пытаются совершенно вытеснить с рынка «Викинг Кеми». Скажу для примера, что начальнику нашей исследовательской лаборатории предлагали очень большие деньги, чтобы он втайне продал нашу документацию и рецептуру одной сомнительной посреднической фирме с контактами в Америке. Кроме того, подставные лица пытались выкупить долю наших многочисленных мелких акционеров. Я не наскучил вам этими данными, господин Линдберг?
– Напротив, – заверил я.
Я не забыл телефонную угрозу и начал угадывать некую связь.
– Короче. Все эти манипуляции вокруг моей фирмы бесят меня, и теперь я сильнее прежнего настроен проложить нашему новому моющему средству путь на мировой рынок… Вот. Такова вкратце история вопроса.
Наш разговор прервала Анетта Кассель, которая вошла, катя перед собой столик с позвякивающими бутылками и бокалами. И оставаясь при этом все такой же прелестной. К сожалению, я вынужден был довольствоваться минеральной водой. На улице меня ждал мой старый заслуженный «комби». Не будь его, я не отказался бы от стаканчика виски.
После того как были исполнены все пожелания, слово взял Рольф Баклунд. Я слушал его, но глаза мои провожали фрекен Кассель, удаляющуюся с сервировочным столиком. Взгляд Билла Маккэя был направлен в ту же сторону.
– Чтобы пробиться с моющим средством на мировой рынок, нужна весьма обширная реклама… – сказал Рольф Баклунд, приглаживая ладонью свою белокурую шевелюру. – Круглым счетом она обойдется в сто миллионов крон, считая объявления в печати, по телевидению и так далее. Такая сумма превосходит возможности «Викинг Кеми».
Он помолчал, дожидаясь, когда выйдет Анетта Кассель и я вновь посмотрю на него, затем продолжил:
– Как поступают в таких случаях, господин Линдберг?
Не зная ответа, я предоставил ему отвечать.
– Так вот. Необходима идея с таким же, так сказать, рекламным эффектом. И мне представляется, господин Линдберг, что наша фирма нашла такую идею… По предварительным подсчетам ее осуществление обойдется нам примерно в десять миллионов, однако ее рекламная ценность может намного превысить сто миллионов… Если все выйдет так, как нами задумано. – Он помолчал с мечтательным видом. – Если нам будет сопутствовать удача, господин Линдберг!.. А она будет нам сопутствовать. Благодаря таким людям, как Билл Мак-кэй и вы… вы поможете нам… Вам принадлежит решающая роль. Вот именно, решающая роль в нашем замысле.
Карие глаза Рольфа Баклунда были устремлены на меня.
– Что-то я не понимаю… – сказал я.
– Мы делаем ставку на Кубок «Америки»! – возвестил Рольф Баклунд.
– Кубок «Америки»?
– «Викинг Кеми» выступит спонсором претендента на Кубок «Америки», – пояснил директор Хеннинг.
Кубок «Америки»…
Невероятно… Слишком невероятно.
Я встретил взгляд Билла Маккэя и угадал улыбку в его серо-голубых глазах. Опытный гонщик, он понимал мое удивление. Билл знал, что такое Кубок «Америки». Знал не хуже меня.
– Тебе понятно, Морган, что это значит… – произнес Билл Маккэй.
Я онемел. Кубок «Америки» – гонка из гонок.
– Если мы завоюем кубок, имя «Викинг Кеми» будет у всех на устах… Во всем мире! – Рольф Баклунд устремил взгляд в даль за окном. Хмурое небо окропило город холодным дождем. – Даже если мы проиграем гонки, реклама с лихвой окупит вложенные миллионы… Дело верное.
Однако для меня Кубок «Америки» был чем-то неизмеримо большим. Что там реклама: участие в этих состязаниях – высшая мечта любого гонщика.
– Мы пригласили тебя, Морган, чтобы узнать, готов ли ты участвовать в этом проекте, – услышал я голос Билла Маккэя. – Причем тебе отводится важная роль. Помимо того что ты зачисляешься членом экипажа, я думал возложить на тебя ответственность за изготовление парусов…
Силы небесные! Этих слов я никогда не забуду… Но сейчас – не показывать вида.
– Можно задать вопрос?
– Конечно.
– Я по поводу вызова. Как он будет оформлен? Микаэль Леффлер счел, что настал его черед отвечать:
– Разумеется, вызов не может исходить от «Викинг Кеми». По правилам, к владельцу кубка, Нью-Йоркскому яхт-клубу, должен обратиться другой яхт-клуб… Это берет на себя Гётеборгское королевское общество парусного спорта. Я уже связался с его правлением. Никаких препятствий не будет.
Разумеется. Так уж заведено. Общества парусного спорта всегда поддерживались мощными спонсорами. Мне сразу вспомнились имена – Вандербильт, Липтон, Ален Бонд – и состояния, которые вкладывались ими в поддержку обладателя кубка или претендента. За сто двадцать три года состоялось семьдесят семь состязаний за право владеть этой неприглядной серебряной банкой. Американцы проигрывали только девять раз. И было это давно. С тех пор как стали соревноваться на 12-метровых яхтах R-класса, они не знали поражений. Двадцать три раза побеждали в поединках с французами, англичанами, канадцами, шотландцами и австралийцами. Кубок твердо стоял на своей подставке в помещениях Нью-Йоркского яхт-клуба. Об этом было хорошо известно любителям парусного спорта во всем мире. Живая история гонок в моем представлении.
От одной мысли о возможности участвовать в гонках за Кубок «Америки» захватывало дух.
– И как же все будет организовано? – спросил я, силясь не выдать свое волнение.
– На это ответит мистер Маккэй, – сказал Микаэль Леффлер.
Билл Маккэй переправил спичку в левый уголок рта, затем сказал:
– В общем, это будет драма в трех актах. В нынешнем сезоне, с апреля до середины октября, – тренировки и настройка «механического зайца». В следующем году получаем новое судно. Второй акт: тренировки и настройка лодки, пока она не превзойдет «зайца» в скорости. Ну, а затем отправляемся через океан и утираем нос янки!
Билл Маккэй улыбнулся. В его изложении все звучало очень просто.
– А какая яхта будет «механическим зайцем»? – поинтересовался я.
– «Констеллейшн», Морган. Мы уже взяли напрокат «Констеллейшн».
Еще одна великая новость! Эта лодка выиграла Кубок «Америки» в 1964 году. Насколько я помнил, синдикат, построивший в 1967 «Интрепид», тоже избрал для тренировок «Констеллейшн». Старая добрая «Конни» – хорошая отправная точка.
– В каком она состоянии сейчас? – спросил я.
– Хуже некуда, дружище, – широко улыбнулся Билл Маккэй. – Но мы потратим на нее пятьдесят тысяч долларов, прежде чем спустим на воду.
Он говорил так, словно пятьдесят тысяч – пустяковая сумма. При этом пальцы Билла перебирали висевший на груди маленький серебряный талисман, изображающий руку, сжатую в кулак.
Мне был понятен ход его мыслей. Пока будет строиться новая двенадцатиметровка, экипаж «Конни» станет отрабатывать с азов все тонкости маневрирования яхтой этого класса. После чего сконструированная по всем правилам искусства лодка-претендент будет настраиваться так, чтобы во всем превзойти «зайца». В тот день, когда она обгонит «Конни», на каждом этапе опережая ее на пять – восемь минут, придет пора везти претендента за океан, чтобы помериться силами с владельцами кубка. Все продумано основательно.
– Еще пятьдесят тысяч вложим в гидродинамические испытания… – небрежно добавил Билл Маккэй. – Чтобы определить лучшую форму подводной части.
Такого рода испытания и впрямь были для нас чрезвычайно важны. Тысячи деревянных моделей с различными формами корпуса будут проверены в гидродинамических каналах. При создании новой лодки эта фаза настолько важна, что на нее не следует жалеть ни денег, ни сил.
– Интересно, – размеренно произнес я, сдерживая переполняющие душу чувства. – А можно узнать поподробнее о проекте?
– Экипаж будет занят в нем начиная со следующего месяца и до ноября следующего года, – ответил младший адвокат. – То есть полтора года с лишком.
– Двадцать четыре часа в сутки, – добавил Билл Маккэй.
На лице его не было даже намека на улыбку.
– Что до финансовой стороны, то господину Линдбергу будут предложены весьма выгодные условия. Мы отдаем себе отчет в том, что вам предстоит стать одной из самых важных шестеренок механизма… Так что вы не почувствуете себя обделенным. – Микаэль Леффлер сопроводил эти слова рассыпчатым смешком. – Завтра утром фрекен Кассель позвонит вам и уточнит условия.
Я постановил завтра держаться поблизости от телефона.
Билл Маккэй перестал вертеть свой талисман и наклонился ко мне:
– Морган… Я буду предельно искренним. Я очень рассчитываю на тебя. На мой взгляд, твоя роль в этом деле не меньше моей. Других можно как-то заменить, нас с тобой – никак. Я руковожу всей операцией, ты отвечаешь за изготовление парусов. Думаю, тебе не надо объяснять, что это значит.
Да уж, объяснять не надо.
Билл внимательно изучал мое лицо. Суровый взгляд его был исполнен серьезности.
– Мы преподадим этим янки урок, который они всю жизнь будут помнить… – произнес он негромко, играя желваками.
За полтора года до старта в Ньюпорте он мысленно был уже там.
– Где намечено тренироваться? – спросил я.
– В Марстранде, – ответил Микаэль Леффлер. – Уже идет подготовка слипа, и большой участок вокруг верфи «Ринген» огорожен забором, чтобы исключить проникновение посторонних. Жить будете в «Гранд-Отеле».
– Будем держаться вместе, как одна большая счастливая семья, – сказал Билл Маккэй, обнажая в широкой улыбке белые зубы и один золотой.
Расстался с зубом во-время гонок подобно тому, как я потерял один сустав на правой руке? Одно мне было ясно: подготовка к великому приключению уже идет полным ходом.
– Кто будет строить лодку для состязания? – спросил я.
– Дядюшка Яльмар. Он уже перебирается в Мар-странд со своей бригадой.
Я улыбнулся про себя. Дядюшка Яльмар… Билл Маккэй назвал старого судостроителя Яльмара Юханссона так же, как мы, гётеборгские парусники, с юных лет звали этого искусного мастера, подлинного кудесника, в мозолистых руках которого дерево буквально оживало. Претенденты на Кубок «Америки» могли быть уверены, что работа будет выполнена превосходно.